"Магический детектив", Фантастический роман.

[-механик-]

Да,Евгений,фантазия на высоте. Эвона как завернул. Очень неожиданый поворот сюжета.

[CHL]

крутяк повороты! даже "женская логика" нервно курила бы в сторонке от такого!)))

[valerkisel]

Да уж... Сюжет закручен лихо! Нравится!

[копомен]

Неожиданно интересный поворотик! Спасибо!

[Mart]

Глава 3
В глаза ударило солнце, будто пытаясь горячими лучами пролезть ко мне в черепную коробку и осветить все уголки моего ущербного мозга. Что в нём творится? Почему я не такой как все, и где моя жизнь? Улетела, унеслась на крыльях ветров неизвестно куда. Пустая оболочка, именуемая Ваней Сидоровым шагает ныне за женщиной, единственной опорой в этом мире. Зачем я ей? На кой чёрт нужен ей парень, которого нашли на улице? Разум женщин тёмная штука. Может решила взять меня вместо домашнего кота? А не всё ли равно? Мне как-то надо жить, жить в абсолютно незнакомом мире, о котором я не знаю ничего. Впрочем – что-то я ведь знаю. Например – могу безошибочно определить, что передо мной какая-то древняя машина, вернее автомобиль – жёлтый, с красным крестом на борту. Вероятно – медицинский автомобиль. Что-то вроде скорой помощи.
Я сел на заднее сиденье этого чудовища, оно страшно загромыхало, завоняло, забренчало сочлениями и каким-то чудом двинулось вперёд. Почему-то я знал, что никогда не ездил в таком уродстве. Знал, и всё тут.
Дорога до дома Марии Васильевны заняла около получаса, может чуть больше. Дом находился на окраине города, в ряду похожих домов за разноцветными деревянными палисадниками. Обычный деревянный дом, построенный много лет назад.
Раньше за ним хорошо ухаживали, так что на наличниках осталась белая краска, курчаво загнувшаяся под солнцем и дождями. Дорожка, выложенная плитами, заросла травой, пробивавшейся по щелям.
Я окинул взглядом участок – чем-то это всё мне напоминало дачу – деревянные «удобства» в дальнем конце запущенного огорода, баня, стоящая рядом с домом, летний душ, на крыше которого чернел здоровенный бак, жарящийся под солнечными лучами. Вид участка всколыхнул у меня какие-то воспоминания, но они, к моему разочарованию тут же заглохли, оставив лишь слово «дедушка». К чему дедушка? Зачем дедушка? Я этого не знал. Покатав на языке слово, вздохнул, и пошёл в дом.
Веранда, большая кухня. Всё прибрано, и только на верёвке в углу сиротливо висели простенькие трусики и прозрачные ночнушки. Мария Васильевна проследила за моим взглядом, слегка смутилась и тут же сдёрнула интимное бельё с верёвки. Потом посмотрела на меня и позвала за собой:
- Пойдём. Я дам тебе одежду, тебе нужно помыться и переодеться. От тебя за версту несёт больницей.
Она подвела меня к шкафу, в котором были сложены стопы брюк, рубашек, трусов и маек, и оставила меня перед ним, выйдя в другую комнату.
Я посмотрел вокруг и заметил на стене фотографию мужчины, очень похожего на меня, только гораздо старше. Вот почему она решила мне помочь – подумалось мне – я ей напомнил мужа.
Пожав плечами, зарылся в кипы одежды и через несколько минут подобрал себе полный комплект. Хозяйка дома подала мне мочалку, и мыло, пахнущее земляникой, и я пошёл во двор, к летнему душу.
Это было наслаждение. Струи тёплой, почти горячей воды стекали по плечам,животу, унося печаль, грусть, и мысли о том, что я неполноценный человек, без роду, без племени, из жалости принятый в этом доме. Ну что я, в самом деле, переживаю? Ну не знаю, кто такой, зато я жив, здоров, не урод, все части тела на месте – жизнь продолжается, не правда ли?
- Вот тут будешь жить – Мария отвела меня в комнату, где стоял раскладной диван – пока не найдёшь себе другое жильё. Сразу скажу – если будут какие-то проблемы – я тебя сразу выгоню. Понимаешь? Это чтобы расставить всё по своим местам. Я помогу тебе на первых порах устроиться в этом мире, а взамен ты расскажешь мне всё, что ты помнишь, а ещё – я попробую провести с тобой кое-какие эксперименты. Я владею гипнозом, так что мы с тобой попробуем добраться до глубин твоего подсознания.
- Да со мной же вроде уже пробовали гипнозом – я не гипнотизируюсь – возразил я.
- Это я с тобой не пробовала. И кроме того – мы с тобой попробуем кое-какие препараты, растормаживающие твой мозг. Если ты не против, конечно.
- А мозг не выжжете? Кстати, как мне вас называть?
- Зови – Мария. Для Маши я старовата, а ты молод, чтобы звать меня Машей, и не настолько мы близки, а Мария Васильевна слишком длинно, да и я сразу чувствую себя старухой. И зови на «ты»
- Хмм...как-то неудобно. Кто-нибудь услышит, как я зову вас на ты, подумает ещё чего...
- Ты ехидный, да? – улыбнулась Мария – никто ничего не подумает. А если и подумает – мне плевать. Некого мне стесняться. Одна я на белом свете.
- А родители?
- А нет родителей. Рано ушли... Братьев и сестёр нет. Вот так. Пойдём ужинать. Набери воды в чайник. А я пока картошки почищу. У меня котлеты есть вчерашние. Надеюсь, ты не против вчерашних котлет...
Вот так началась моя жизнь в доме Марии.
Первую ночь я провёл беспокойно – опять сны, опять видения. То мелькала рыжая девушка, и как будто я её знал, но как только тянул к ней руки, она исчезала. Привиделась Мария – обнажённая, верхом на странном существе с крыльями. Ну тут уже понятно – сколько времени я уже без женщины, и...а что «и»? И сколько времени я без женщины? Год с лишним? А до этого? А до этого не знаю. Ничего не знаю. От ярости, бессилия, хотелось просто сломать чего-нибудь. Может и вправду схожу с ума? Сразу успокоился, замер, а потом откинул тонкое одеяло и сел на краю дивана. Отдышавшись, встал и пошёл на улицу.
Ночной ветерок охладил моё вспотевшее тело, и я потянулся, расправляя мышцы. Потом подошёл к турнику, стоявшему у ворот, подпрыгнул, повисел на нём и стал подтягиваться, выгоняя беса из своего ребра физическими нагрузками. Бес всё не уходил, изгнать облик Марии на грифоне я не мог. Грифон? Откуда всплыло это название? Грифон... Покатал на языке, сказал вслух несколько раз. Когда-то я частенько выговаривал это слово. Уверен.
Спрыгнув с турника, заметил слева от себя какое-то движение - будто колыхнулась занавеска. Насторожился. Потом усмехнулся – чего испугался? Как будто кто-то на меня собрался охотиться. Кому я нужен? Мария подглядывает – не начал ли я маньячить. Всё-таки ведь психбольной. Интересно, она комнату запирает? А чего это я про комнату...ой, ой, как всё запущено. Что у нас самое действенное от излишнего возбуждения? Правильно – холодный душ.
Сняв с себя трусы, шагнул в душевую, открыл воду и несколько минут стоял под прохладными струями. Вода ещё не до конца остыла – днём она была вообще горячей, как будто её специально нагрели, теперь же она едва тёпленькая. Приятно.
Растёршись полотенцем, и отбиваясь от внезапно налетевших комаров, пошёл в дом, плотно прикрыв за собой дверь. Дома было тихо – никто не подсматривал из-за занавески, никто не ходил по половицам. Прошёл к себе и снова улёгся на постель, вытянув ноги и закинув руки за голову. Сон не шёл, я стал обдумывать, как жить дальше, запутался в размышлениях и...уснул.
Весь следующий день мы с Марией ходили по инстанциям. Она специально взяла отпуск за свой счёт – целую неделю. И я понял – зачем неделю, когда попал в паспортный стол, где толпа народа благоухала испарениями не очень чистых тел в сорокоградусной жаре. Мария стала искать какую-то свою знакомую, нашла, вызвала, поговорила, отведя в сторону и что-то сунула ей в руки – видимо мзду. Затем мы сходили сфотографировались на паспорт в фотоателье – и нам сказали, что снимки будут готовы только завтра. Вернулись в паспортный – составили документы и сдали этой знакомой, сказав, что фото донесём завтра. И только потом поехали домой.
Трамвай, колыхаясь и громыхая сочлениями нёсся между домами, я смотрел на рельсы, горбатые и кривые, как будто те, кто их клал, были террористами, озабоченными гибелью всех пассажиров этого странного сооружения. Зрелище было настолько отвратительным, что я недоумевал – почему пассажиры не замечают, что передвижение по таким рельсам опасно? Но оглянувшись по сторонам, понял – все привыкли. Все привыкли к горбатым рельсам, к помойкам возле домов, к сиденьям, из которых какие-то твари выдрали поролон и набросали его на пол. Я не знал этой жизни, но чувствовал, что эта жизнь неправильная, так жить нельзя, так не могут жить люди.
Серые одежды. Серые люди, серая жизнь. Такое ощущение, что от всего пахнет плесенью. Вот только ощущений своих я понять не мог. Может я раньше жил в каком-нибудь очень большом городе, например – в Москве? Там все бегают, суетятся, бегут куда-нибудь. А тут – застой, стагнация...
Трамвай всё-таки довёз нас до дома и не вывалил в здоровенную грязную лужу посреди трамвайного кольца. От конечной нам пришлось идти ещё с полкилометра.
- Как ты отсюда добираешься? – раздражённо спросил я, отчищая ботинок от подозрительного коричневого налёта – а если вдруг ночью придётся ехать?
- А я ночью не хожу. А утром – на трамвае, а потом маршрутное такси до больницы, пятнадцать копеек, и я на месте. И каждый день так. А чего такого-то? Все так живут.
- Чего вы тут-то поселились, в этом медвежьем углу?
- А догадайся! Денег не было на большее. Это ещё муж дом перестроил, а то была совсем халупка. Он и комнаты пристроил, и баню выстроил, и всё во дворе обустроил. Рукастый был. Вот, сдури купили машину, на свою беду. «Москвич». Так вот...было счастье, и нет его. Всего лишь один пьяный шофёр на лесовозе, и нет Пети с Андрюшкой. Извини, что опять тебе настроение порчу. Пойдём, пообедаем...или уже ужин? В общем, поедим, и попробуем покопаться у тебя в голове.
Попробовали мы через час. Мария долго размахивала у меня перед лицом блестящим шариком, я усердно таращился на него, но ничего не происходило. Совсем ничего. Ну кроме того, что я всё время отвлекался на жужжащую надо мной муху, и думал, как бы это её прибить. Потом вдруг тихо сказал пару слов, и муха упала на пол, затихнув, как мёртвая. Каковой, в сущности, и являлась.
- Чего это было? – удивилась Мария – ты чего сейчас сказал?
- Я сказал?
- Да, ты сказал. Какие-то два непонятных слова. Что за слова такие? На каком языке?
- А я говорил?
- Тьфу! Ты сейчас сказал два слова. Повтори их.
- Не могу. Я вообще не помню, чтобы что-то говорил.
- Интересно. Очень интересно. Всё-таки ты на секунду поддался гипнозу. Похоже, что я что-то вытащила у тебя из головы.
- Не знаю. Если только волос...
Опять ночь. Опять мысли. Опять мне не спится, и опять я иду на турник. Спокойствие через усталость? А что делать?
- Раз, два, три, четыре, пять... – как заведённый поднимаюсь и опускаюсь, подтягиваясь на турнике. Кстати – очень даже прилично подтягиваюсь – за один подход сорок с чем-то раз. Это совсем даже недурно – по крайней мере мне так кажется.
- Что, бесов изгоняешь? – послышался голоса Марии. Я посмотрел – она сидела на крыльце, закутанная в одеяло – а молитвой не пробовал?
- Не пробовал – растерялся я, повиснув, как груша – а откуда ты знаешь, что бесов...
- Да сама такая. Тоже впору на турнике висеть. Два года без мужчины, а ты так похож на моего мужа...
Мы помолчали, потом Мария встала, и ушла в дом. Я спрыгнул с турника, сходил в душ, вытерся и побрёл в свою комнату. После улицы было темно – за окном светила полная луна, а в комнате темень, как в погребе. Стал прокрадываться на ощупь, чуть не свалил какую-то кастрюлю, удержав в последний момент, и пройдя к себе нащупал край дивана. Только нацелился плюхнуться на него всеми восемьюдесятью килограммами, как услышал:
- Ти-ше! Раздавишь.
- Ты? А как же твои декларации о том, что я подопытный кролик, а ты всего лишь добрая самаритянка, и между нами ничего не будет?
- Я подумала – а какого чёрта? Я что, не имею права? Я взрослый человек, мне тридцать лет, какого чёрта я строю из себя недотрогу, когда в глубине души хочу этого просто до воя. Иди ко мне...
Женщина откинула одеяло, отодвинулась, давая мне место, и я осторожно прилёг рядом. Несколько секунд мы тихо лежали, касаясь друг друга плечом, потом я поднял руку, положил Марии на бедро и осторожно повёл вверх, задирая тонкую ткань ночной рубашки. Её кожа сразу покрылась мурашками, и женщина усмехнулась в темноте:
- Щекотно. Боюсь щекотки.
Я провёл рукой по обнажённому телу, по напрягшейся груди, по животу, плоскому, как у нерожавшей девушки. Мария часто задышала, и тихо простонав, попросила:
- Не тяни время...нууу!
Я вошёл в неё, осторожно, как будто вспоминая, как это надо делать. Она подалась ближе и резко вжалась в меня, захватив руками и ногами, извиваясь, как в болезненной судороге...
Потом мы лежали, расслабленные, покрытые любовным потом, и молчали, глядя в потолок. Затем Мария спросила:
- А кто такая Василиса? Ты вспомнил?
- Василиса? Почему ты спросила?
- Ты, когда кончал, сказал: «Василиса, милая!» Так ты вспомнил, что это за Василиса?
- Нет...не помню. Ничего не помню. Я был слишком увлечён тобой. Кстати, можно интимный вопрос?
- Какой? – Мария насторожилась, я почувствовал, как её тело напряглось.
- А почему ты не бреешь...хммм...
- Лобок? Ты чего, стесняешься сказать это слово? Вот смешной! А с чего я должна его брить? Оп! Ещё одна зацепка – Василиса, бритый лобок – она что, из восточных женщин? Это у них принято выщипывать все волосы на теле. Но имя русское, русее некуда. А что, тебе нравится гладкое тело, без волос?
- Хмм...не задумывался. Наверное – да. Да. Нравится. Мне кажется, что это гигиенично, красиво и сексуально.
- Как? Сексуально? У нас так не говорят...у нас бы сказали – привлекательно. Интересно, очень интересно.
- Ну что ты меня всё исследуешь? Хоть в постели не препарируй мой мозг!
- Да я тебе хочу помочь..ну не хочешь, займёмся другим делом. Ты готов?
- Так-то готов, но не прочь, чтобы ты помогла...
- Как? Сплясать танец живота? Так на востоке принято?
- Нет. Гораздо проще – и я объяснил и показал ей, что нужно делать.
- И ЭТО на востоке принято? – фыркнула Мария – так-то я не против, но...впрочем – не против. Интересный у тебя опыт. Я широких взглядов, но эти заморские штучки простая женщина бы и не поняла...
Утром Мария была весёлой, впервые, как я её увидел, на её лице не было этой печати обречённости. Мы позавтракали, и когда уже допивали чай, мне в голову пришла одна мысль:
- Слушай – а мы ведь не предохранялись! Ты не боишься?...
- Беременности? Так для того мы с тобой и спали. Ну не только для того – поправилась Мария – но и для этого тоже. Мне уже лет сколько? Мужа не предвидится, а ребёнка хочу. Не одной же век доживать. Так что ты как раз вовремя. Да не переживай – никто ни к чему тебя не обяжет. Уйдёшь, когда захочешь. Ребёнок мой, и только мой. Тебе двадцать лет, мне тридцать – мы всё равно не будем жить вместе, я прекрасно понимаю. Но не воспользоваться тем, что со мной рядом живёт красивый молодой мужик – это глупо. Ну не бегать же по городу и кричать – переспите со мной кто-нибудь, я ребёнка хочу! А коллеги по работе такие уроды, скоты, да и служебные романы это гадость. Потом не развяжешься. Кроме мужа у меня никого не было, да скорее сего и не будет. Пока ты тут – почему бы...в общем – забудь. Это моя проблема.
- Ну-ну – неопределённо промычал я, не зная, что ответить – а когда ты будешь свои лекарства применять? Ну те, что для вскрытия моего мозга?
- Для вскрытия мозга? Ну и ляпнешь же! – рассмеялась Мария – должны подвезти, завтра позвоню на работу. Надо будет там появиться. Экспериментальные средства - нам дают их военные, чтобы испытать в клинических условиях. Ничего опасного – психотропные средства, растормаживающие мозг. Мне кажется, что твоя амнезия может быть устранена при помощи этих средств, ну и при помощи гипноза. Они сделают тебя более податливым к моему воздействию. По крайней мере – надеюсь на это. Ну что, закончил завтрак? Поехали за фотографиями, паспорт тебе делать будем.
Паспорт сегодня мы всё-таки получили. Мария отказалась сказать, сколько она отдала паспортистке, заявив, что это не моё дело. Дело заняло часов пять – пока доехали, пока дождались документов, пока...в общем – Иван Петрович Сидоров теперь обладал не только паспортом, но даже пропиской – Мария прописала меня в своём доме. Оставив меня дома, она снова уехала – в клинику, за лекарствами, а я остался смотреть телевизор.
Ужасный аппарат. Просто ужасный. Вначале я долго искал пульт управления – ведь он должен быть! Пульта не нашлось. Потом думал, как включить – включил, и сплюнул с досады – изображение чёрно-белое. Пощёлкал переключалкой каналов, с опаской, боясь, что она тут же обломится. Не обломилось. Впрочем – ничего хорошего по этому телевизору мне тоже не обломилось. Смотреть было нечего. Комбайны, движущиеся по полю, бодрый голос диктора о надоях и удоях – тоска смертная. Стоически выдержал, когда пройдут новости, из которых я узнал сведения, ну совершенно необходимые современному человеку, например: стартовал космический корабль Союз-21 с космонавтами Жолобовым и Волыновым. Ура советской космической промышленности! Но это была самая интересная новость, из тех, что я услышал. Остальное просто было тоскливо – какие-то смены власти в банановых республиках, кто-то там стал главой чего-то, и опять – уборочная, пахота, сверх плана, бла бла бла.
Незаметно для себя уснул под бормотание телевизора и проснулся тогда, когда пришла Мария, хлопнув дверью.
- Заждался? Не голодный?
- Заснул под телевизор. Слушай, а чего такие нудные передачи? Поглядеть больше нечего?
- А вон лежит программа передач. Что-то интересное отмечено ручкой. А так, конечно, днём глядеть нечего. Днём люди работают, им некогда телевизионные передачи разглядывать. А ты и не знал?
- Не знал. Получила лекарства?
- Получила. Сейчас переоденусь, руки помою...нет – сполоснусь пойду, жарища, просто дышать нечем. Вспотела, как чёрт знает что.
Мария вышла из дома, а я остался сидеть перед бормочущим ящиком, раздумывая о том – стоит ли мне связываться с этими лекарствами? На кой чёрт это мне нужно? Хлопнула дверь и в дом влетела Мария, встрёпанная, с вытаращенными глазами:
- Там что творится, ужас!
- А что творится?
- Соседскую девчонку кто-то убил и изнасиловал. Нашли сегодня утром, у пруда - все рыдают – девочке было всего тринадцать лет! Вот твари! Изуродовали всю, как будто кто-то её кусал.
Мария вдруг замерла, и осеклась, посмотрев на меня. Потом села на стул, положив руки на колени и негромко сказала напряжённым голосом:
- Беда будет. Сейчас сопоставят то, что ты покусал того дагестанца, то, что ты живёшь у меня, и...
- Надеюсь ты не думаешь, что это я убил девочку? – сердито буркнул я – уж на то пошло, я всю ночь провёл рядом с тобой. Или скорее – на тебе. Впрочем – как и ты на мне. Никуда не выходил.
- А кто нам поверит? Все уже решили, что ты мой любовник, а когда начнётся заваруха, решат, что я тебя покрываю. Вот это мы влипли! – женщина зажала голову руками и закрыла глаза.
- Пойдём, посмотрим, что там происходит?
- А чего там смотреть – милиция, народ рыдает. Сейчас только появись – сразу возьмут за задницу. Лучше давай-ка займёмся тем, чем собирались. Я всё-таки быстренько сполоснусь, и прибегу. А ты жди и никуда не ходи. Иначе накличешь на нас беду.
Отсутствовала она минут десять. Пришла с мокрыми волосами, одетая в лёгкий халатик. От женщины пахло земляничным мылом и свежестью. Запах этого мыла, наверное, будет преследовать меня всю жизнь – подумалось мне – он уже чётко ассоциируется с Марией.
Её халатик при ходьбе распахивался, обнажая длинные стройные ноги, и Маша, заметив мой взгляд, усмехнулась:
- Не до этого сейчас. Прибереги свой пыл для ночи. Давай-ка, укладывайся на диван. Я взяла простерилизованные шприцы, сейчас вкачу тебе дозу препарата.
В общем так: по описаниям, этот препарат раскрывает твоё подсознание, позволяя врачу воздействовать на твой мозг. Я попытаюсь ввести тебя в транс и поговорить с тобой ТЕМ, а не с ЭТИМ. Твоя старая сущность сидит где-то в глубине мозга и наша задача вытащить её наружу. Или хотя бы начать этот процесс, процесс восстановления. Если получится – твоя память будет возвращаться, по капельке, как ведро, наливаемое из капающего крана, если так тебе будет понятнее. Но не нужно ждать быстрого результата. Главное запустить процесс, прорвать плотину, а там уж... Ладно, хватит, ближе к делу. Сожми руку в кулак...нет, вот так – покачай, сжимай и разжимай. Ага, так. Мне придётся дать тебе дозу вдвое больше, чем положено – сдаётся, что твой организм уничтожит препарат раньше, чем он как сдедует сможет пройти в мозг. Надеюсь – не успеет совсем уничтожить, и хоть что-то останется. Вот так...терпи! Ты же мужчина! Почему все мужики так боятся уколов? Ждём...раз, два, три...чувствуешь? Чувствуешь действие препарата? Что ощущаешь, рассказывай!
- Я как пьяный...в голове звон, всё крутится, вертится...
- Хорошо. Смотри сюда..следи за шариком...следи...спи...спи...спи...

- Проснись! Проснись, Вася!
- Василиса? Что?...Мария! Как всё прошло? – я упёрся взглядом в лицо нависшей надо мной женщины и потёр глаза, прогоняя одурь.
- Прошло. Нормально или нет – не знаю – Мария села рядом и взяла меня за руку, считая пульс – чёрт! После двойной дозы препарата Н345, и ты как огурчик! Интересно, а яд тебя может убить?
- Не согласен!
- Чего не согласен?
- На яд не согласен. Не буду пить, не дам его мне колоть!
- Фффух...вот чудак. Не собираюсь я тебе колоть яд. Теперь слушай. Я попыталась опросить твою вторую сущность, ту, что была до амнезии. Почти безуспешно. Всё, что выяснила – тебя раньше звали Вася. А дальше идут совершеннейшие непонятности. Ты понёс какой-то бред, значения которого я не понимаю.
- Что за бред? Может дать прослушать запись? Ведь ты записала на диктофон?
- Что такое диктофон? Ещё странность...ты как не от мира сего. Нет, я запоминала. Выглядело это примерно так: на мой вопрос кто ты, ты ответил: «Я грифон. Я человек. Я маг» Я спросила трижды, и все три ответа на вопросы были разными. Далее – на вопрос, кто такая Василиса, ты ответил: «Моя жена. Принцесса. Я спас её от колдуна» Похоже, что ты в детстве начитался каких-то сказок, они отложились у тебя в мозгу, переплелись с реальностью, и создали непонятную сущность. Слишком мало данных, слишком. Ничего нельзя понять. Ну и так далее – какая-то ахинея про летающих людей, заклинания и и всё такое прочее. Ничего дельного больше добиться не удалось. Ну вот, в общем-то, и всё. Удался опыт? Вероятно – удался. Кое-что мы всё-таки узнали. Теперь ты расскажи, что ощущаешь? Нет ли каких-то мыслей, мыслеообразов, картинок, наводящих тебя на прошлое? На твоё прошлое?
- Нет. Ничего не помню – с сожалением сказал я – вроде как зудит что-то в голове, какие-то странные слова, но из моей жизни вспомнить ничего не могу. Ничего. Всплывает картинка рыжей девушки, и тут же меняется картинкой шатенки. Я знаю, что это та же самая девушка, но кто она, почему её лицо меняется – вспомнить не могу. Никак не могу. Даже голова заболела.
- А что-то ещё? Вот эти странные слова, что у тебя бьются в голове? Может ты полиглот? Знал много языков? Что за слова? Скажи что-нибудь!
- Застакупион секандур! – выговорил эти слова, и непроизвольно сделал странный жест рукой. В воздухе повис светящийся знак, похожий на скрипичный ключ. Он медленно таял в воздухе, не обращая на наши физиономии с вытаращенными глазами и раскрытыми ртами.
- Это что такое? Это как это? – закашлявшись, хриплым голосом сказала Мария - этого не может быть! Не может быть! Колдун?! Колдовства не бывает! О господи...вот это я взяла домой щеночка...а он-то оказался единорогом, а?
- Нет у меня рога – усмехнулся «колдун» - если только ты наставишь со своими коллегами.
- Вот они мне сдались, похотливые алкаши – отмахнулась рукой женщина – а ещё, ещё что-то можешь? Скажи ещё что-нибудь!
- Хмм... – я достал из памяти один из самых длинных текстов, и начал его читать – нараспев, меняя интонацию и высоту тона. Продолжалось это несколько минут, и всё это время Мария сидела, жадно следя за происходящим, как будто бы сейчас я достану у себя из трусов здоровенного зайца и скажу: «Алле-оп! Получите!» Текст закончился, но ничего не произошло. Я улыбнулся Марии, и начал:
- Вот тебе. Что за язык – я не знаю. И ничего не слу...это кто?! Что за чёрт?!
- Что такое? Что? - всполошилась Мария, и посмотрела туда, куда глядел и я, на две тёмные человеческие фигуры посреди комнаты.
- Ты их видишь? Ты видишь их? – панически сказал я, почти закричав.
- Да кого, кого я должна видеть?
- Мужчину и мальчика лет шести.
- Какие мужчина и мальчик – Мария смертельно побледнела, и схватилась за горло, как будто её кто-то душил – кого ты видишь, опиши.
- Мужчина, высокий, одет в куртку и брюки, заправленные в сапоги. Лица не вижу. Мальчик, лет шести, в руках держит что-то вроде пропеллера...или винта вертолёта – не пойму. Они тёмно-серого цвета, стоят неподвижно.
- Скажи им показать лицо! – попросила Мария хриплым шепотом.
- Подойдите ближе, покажите лица! – приказал я автоматически, почему-то не сомневаясь, что они подчинятся. Фигуры сделали два шага вперёд, и встали под падающий из окна свет. Я закашлялся, у меня перехватило горло, и долго не мог привести себя в порядок.
- Кто это, кто? – дрожащим голосом повторяла Мария, но я мотал головой, не в силах ей сказать. Потом собрался и выдавил из себя:
- Это твой покойный муж и твой сын.
- Ты врёшь! Гад! Ты врёшь! Этого не может быть, не может! Зачем ты меня мучаешь?! Негодяй! Я тебя убью! Я тебя изобью! – Мария бросилась на меня, и стала бить кулаками по лицу. Я не сопротивлялся. Один из ударов разбил мне губу, другой чуть не своротил на сторону нос, и из ноздрей обильно потекла кровь. Это отрезвило женщину, она широко раскрыла глаза и остановилась:
- Что такое?! Кровь? Я?! Прости! Прости. Я не хотела. Мне слишком тяжело, а твой розыгрыш был слишком жестоким.
- Маша, это не розыгрыш. Они стоят перед нами, в двух шагах от тебя. Твой покойный муж, и твой сын.
- Этого не может быть! Это противоречит всем... Так, докажи! Спроси у мужа, как он звал меня в первую брачную ночь!
- Я звал её Маришка-медвежка, за то, что она была неуклюжей – тень мужчины кивнула головой и с тоской посмотрела на свою бывшую жену – скажи ей, что мы её очень любим, мы всегда с ней.
- Он звал тебя Маришка-медвежка, потому что ты была неуклюжей. И ещё, он говорит, что любит тебя.
Мария ахнула, зажав рот, потом тихо сказала:
- Никто не знал этого. Ты не мог знать. Если только не читаешь мои мысли. Но это тоже противоречит науке. Телепатии нет – доказано.
- Да что у тебя всё – доказано, доказано! Этого нет, того нет – поговори с мужем, с сыном, пока есть возможность! Они тебя слышат, и видят. Это ты их не можешь видеть. Скажи, что ты им хочешь сказать. А я пока пойду в кухню, поставлю чаю. В глотке пересохло.
Я вышел из комнаты, оставив Мария наедине с призраками и со своими мятущимися мыслями. Я не слышал того, что она говорила своих умершим близким. Да что она ещё могла сказать, кроме того, как она их любит и помнит?
Подойдя к плите, пошарил взглядом – спичек нигде не было. Тогда я, совершенно автоматически, думая над тем, что сейчас происходило в зале, сказал два слова и в воздухе снова зажёгся огненный знак. Направив его энергию на газовую горелку, не успел удивиться, а вокруг неё уже заплясали голубые язычки пламени. Знак погас, а я меланхолично плеснув воды в чайник поставил его на огонь. Затем уселся к окну, наблюдая, как пламя газовой конфорки облизывает исцарапанное, потёртое донышко.
У меня было ощущение чего-то странного, как будто во мне бурлили силы, рода которых я не знал, но каким-то образом мог ими управлять. Заклятия? Заклинания? Как это правильно называется? Заклинания, да. Я чувствовал, что это верное определение. Эти самые заклинания вертелись во мне, просились на язык, щебетали, как стая весенних скворцов, но я не пускал их на волю – кто знает, что будет, если выпущу одно из них? Если я смог запросто поджечь газовую конфорку, может я так же легко подожгу и живое существо? Человека, например...
- Всё, я сказала, что хотела. Отправь их туда, где им положено быть – попросила Мария, входя в кухню – скажи, а они как-то могут подать знак, что находятся тут? Мне подать знак...
Мы отправились в зал, где так и стояли два призрака, недвижно и молча смотрящие перед собой. Я попросил:
- Подойдите, и потрогайте её за щёку. Или за руку... – это я добавил после того, как увидел, что мальчик не достаёт до щеки матери.
Мария вскрикнула, прижала руку к щеке:
- Холод! Это ОНИ?
- Да. Это тебя коснулся муж. А холод в руке – сын. Прощайся с ними, сейчас они уйдут.
Мария заплакала, стала снова говорить какие-то слова любви, прощалась, а я выдохнул из себя три слова, которые, я чувствовал, будут правильными. Призраки заколыхались и исчезли, развеявшись, как туман, оставив в комнате ощущение холода, как будто кто-то открыл дверцу в огромный холодильник.
- Ушли – тихо сказал я, и сел за стол. Было такое ощущение, будто целый день рубил дрова – усталость, опустошение и грусть. Всегда грустно, когда видишь печаль людей, тех людей, которые тебе не безразличны. А что не говори – эта женщина не была мне чужой. Единственный человек, принявший во мне участие в этом чужом, неизвестном мире.
Мы долго пили чай – молча, говорить не хотелось. Мария думала о чём-то о своём, видимо вспоминала ушедших близких, а я вспоминал всё, что сегодня происходило и пытался как-то разложить это по полочкам в своей голове. Ничего не получалось. Для того, чтобы связать все факты в одну цепочку, требовалось гораздо больше знаний, гораздо больше некой систематизации. А что дают эти два факта? Ну да - я умею зажигать огонь, и я умею вызывать духов. И что? Кстати – почему явились только эти два духа? Почему тут не появился целый сонм духов? Ведь встань в любом месте Земли, и окажется, что тут обитает огромное количество духов умерших людей. Так почему именно они? Внезапно я понял – во время произношения заклинания, перед моими глазами находился портрет мужа Марии и её сына. Вот потому я вызвал именно их. Интересно, как говорит моя подруга, врач-психиатр, очень интересно...
Я помыл за собой кружку, поставил на полку, потом заметил, что ведро, подставленное под раковину уже полно и надо его выплеснуть наружу – здесь не было канализации, что меня довольно сильно напрягало. Похоже, что я привык к гораздо более комфортабельной жизни. Взяв помойное ведро за дужку, я вздохнул, и пошёл к двери.
Был уже вечер, но до темноты далеко – солнце висело над горизонтом как огромный багровый болид, каким-то образом застывший на месте. Выплеснув помои к забору на огороде, задумался – само слово болид, метеорит, давало мне какой-то отклик в душе. Что-то в моей жизни было связано с болидом.
Поскрипев своими «ржавыми» мозгами, так ничего и не придумав, пошёл к дому и тут увидел за забором группу из четырёх человек, которые направлялись к нашей калитке. Во главе группы был капитан милиции, человек лет сорока, с красным, то ли от солнца, то ли от выпивки лицом. В подмышке у него виднелась папка для документов. Второй мужчина рядом с ним был помоложе – лет тридцати. Его глаза выдавали принадлежность к правоохранительным органам – такой немного надменный, всезнающий взгляд, по-хозяйски ощупывающий людей и окружающие его объекты.
Оперативник – мелькнуло у меня в голове, и я сам удивился – откуда это знаю? Двое других – обычные парни. По всему видно – то ли стажёры, то студенты – неопытные, неуверенные в себе. Если опер и капитан – явный участковый – вошли к Марии во двор по хозяйски, как властелины этого мира, то двое «студентов» жались неуверенно, с опаской поглядывая по сторонам.
Заметив меня, милиционеры остановились, и тихо обменявшись несколькими словами, пошли ко мне. Встав передо мной, опер и капитан молча осмотрели меня с ног до головы, остановившись взглядом на ведре в моей руке, потом капитан жёстко спросил:
- Ты кто такой?
- А ты кто такой? – отреагировал я практически мгновенно и автоматически – что, представляться вас не учили? По-моему не я пришёл в ваш двор, а вы в мой.
Капитан покраснел, искоса оглянувшись на своих спутников – опер определённо забавлялся ситуацией, а понятые приободрились, с усмешкой глядя на конфуз своего грозного участкового:
- Я участковый этого района, капитан Федорчук. Провожу опрос жителей участка по поводу не видели ли кто чего-нибудь в свете сегодняшнего преступления! А ты кто такой?
- Я Сидоров Иван Петрович, тут живу – ответил я косноязычному милиционеру, явно не блещущему образованностью и умом – и что вы хотите узнать?
- Я хочу увидеть твои документы. И узнать, где ты находился этой ночью.
- Этой ночью я находился в постели с Марией Васильевной, хозяйкой этого дома. И нам было так хорошо, что я не выходил из дома до самого утра. Паспорт сейчас вам принесу.
- Нет уж – мы вместе пойдём, спросим у этой самой Марии Васильевны, что ты за фрукт и где ты был этой ночью. Что-то мне твоя физиономия подозрительна! Ты откуда тут взялся? Мария Васильевна уже два года живёт одна, и вдруг ты. Откуда приехал? Кем ей приходишься?
- Откуда приехал – не знаю. Вернее – знаю. Из психиатрической клиники, где лежал после того, как потерял память. Кем прихожусь? Сожителем. Ещё вопросы будут?
Опер и участковый переглянулись, у оперативника с лица сошла улыбка, и он цокнул языком:
- Из психушки, говоришь? Интересно... Будут вопросы, обязательно будут.
Я прошёл в дом, вся толпа ввалилась за мной. Мария испуганно осмотрела эту шатию и по моей просьбе принесла паспорт. Потом мы с ней долго отвечали на вопросы, которые эти двое считали очень каверзными – выспрашивали всё, чуть не до поз, в которых мы занимались любовью. Затем они выдохлись, и участковый сказал, обращаясь к одному из понятых:
- Иди, позови отчима девочки, пусть посмотрит на этого парня. Он вроде как видел какого-то типа, который ходил возле их дома. Пусть опознает, если сможет.
- Это не будет законным опознанием – предупредил опер – надо в отдел, надо всё оформлять как следует.
- Да ладно...потом оформим, если опознает. А если нет – так чего огород городить. (Откуда-то я знал, что капитан занимается чистым беззаконием – никакой юридической силы эта «очная ставка» иметь не будет) Иди, чего встал? А мы пока ещё побеседуем... Так что, Мария Васильевна, ваш пациент на самом деле здоров? И вы уверены, что он не выходил ночью? Вы что, всю ночь не спали? Следили за ним? Нет? Всё-таки спали?
- Капитан, ты чего чушь городишь? – не выдержал я – преступление совершено вечером, ты сам сказал. Мы легли поздно, уснули глубокой ночью. К тому времени девочка была уже мертва – так причём тут выходил или не выходил из дома ночью?!
- А откуда ты знаешь, что она вечером уже была мертва? Это ты её убил, изнасиловал и изорвал? Зачем ты это сделал?
- Ничего я не делал! Ты что, решил повесить висяк на первого попавшегося? Боишься выговора за то, что на твоём участке совершено преступление, а ты проследил? Не ищи чёрную кошку в тёмной комнате, особенно если её там нет!
- Умничаешь? Сейчас придёт отец девочки, тогда посмотрим, какой ты умник. Вас, психов, надо уничтожать! Одни хлопоты с вами – ходи, учитывай, отписывайся. Чем меньше вас у меня на участке, тем чище воздух. Ага, вот и они. Всеволод, посмотри – не этот парень вчера вечером ходил возле вашего дома и заговаривал с покойной девочкой?
Небольшого роста, крепенький мужичок лет сорока, благообразного вида, с застывшей на лице маской горя, внимательно вгляделся в меня. Видно было, что он что-то мучительно соображает, потом его лицо просветлело:
- Он. Похоже, что он. Мне, кстати, рассказывала соседка из дома напротив, что Машка поселила у себя психа из своей больницы. И что этот псих зверь-зверем. Он, когда был в психушке, одного пациента зубами загрыз! У неё брат работает в этой больнице санитаром, так он таких ужасов порассказывал, и говорит – вся больница знает, что Машка себе хахаля-психа завела. Нет бы с нормальным мужиком связаться, а она этого поганца пригрела! Видать сама ненормальная, свихнулась после того, как ейного мужа задавили!
- Ну и сука же ты Всеволод! – с чувством выговорила Мария – мало тебе муж морду бил, когда ты меня спьяну матом обложил. Гад ты!
- Вот, видите, вся их семейка такая! Бог их наказал! А этого типа я точно видал – он с моей приёмной дочкой заговаривал, что-то предлагал. Она на скамейке сидела. Он её и убил, точно! Ууууу, тварь! Сам бы тебя убил, и спам, прошу удалитьу, тебя пригревшую!
Я встал, и без замаха засветил мужичонке в пятак. Он улетел куда-то под вешалку, к дверям, а на меня навалились участковый и опер, схватив за руки. Я остановился. Хотя ужасно хотелось разбросать придурков по углам комнаты – не хватало, чтобы обвинили в нападении на представителей власти.
Пока они крутили мне руки и вязали, сказал Марии:
- Не переживай! Всё будет нормально!
- Будет, будет – нормально пойдёшь под расстрел! У, сука! – участковый двинул меня кулаком в бок, и я скривился от боли – в отдел пойдёшь. Вот там и расскажешь, о чём ты разговаривал с девочкой, и зачем. И мы ещё поговорим с руководством психушки о непристойном поведении её врача. Устроила тут притон!
Меня вывели из дома и повели к калитке. Руки связали брючным ремнём сзади, и капитан торжествующе подталкивал меня вперёд, гордо поглядывая по сторонам. А вокруг уже собиралась толпа - видимо пронёсся слух, что поймали маньяка-убийцу.
Люди стояли хмурые, с злыми, угрюмыми лицами. Потом кто-то бросил в меня камень, угодив прямо в лоб. Кожа была рассечена до кости, обильно потекла кровь, и она будто возбудила всю толпу. Люди рвались ко мне, норовили ударить, пнуть, кинуть всем, чем не попадя. Кричали: «Дайте нам его! Дайте! Мы сами с ним разберёмся! Тварь!»
Какая-то моложавая женщина вцепилась мне в глаза, едва не выцарапав их острыми ногтями. Она страшно кричала, что-то вроде «Верни мне дочку! Верни!» - из чего я сделал вывод, что это была мать погибшей.
Участковый, опер и двое дружинников оттесняли толпу, пока мы шли к стоящему возле забора мотоциклу с коляской, окрашенному в канареечный цвет с синей полосой. Меня запихали в коляску, участковый сел за руль, опер сзади, и один из понятых, вцепившись мне в плечо, уместился прямо у меня на коленях, зажав меня как в ловушке. Не выскочить, не сделать резкого движения.
Мотоцикл чихнул, заревел, и увёз меня от разъярённой толпы. Вслед полетели несколько палок, камней, но ни один из снарядов больше не достиг цели.
Мне было больно, хотя рана быстро закрылась и кровь уже не текла – болели руки, туго перетянутые ремнём. Они были сложены позади, так что я на них опирался, да плюс вес стажёра, сидящего на мне – руки практически шли на излом, и я с трудом сдерживался от крика, когда мотоцикл подскакивал на очередной кочке. А их было несметное количество. Хорошо ещё, что ехать было недалеко – райотдел находился в пяти минутах езды от дома Марии.
Дежавю. Так это называется? Ощущение того, что я видел этот отдел много, много раз. Так что - я преступник? Меня сюда много раз приводили?
Запах карболки, серые стены «обезьянника», забрызганные цементным раствором. Плоская доска нар, железная дверь с решетчатым окошком. Слышно, как милиционеры переговариваются, принимают звонки, смеются и матерятся, как сапожники.
Меня втолкнули в эту камеру, обыскав с ног до головы, сняли ремень с запястий и с лязгом захлопнули дверь. Как будто забыли про меня...
Прошло полчаса, а может больше – звук открывающейся двери:
- Эй, маньяк, на выход! Руки вперёд!
Я протянул руки, и на них защёлкнули стальные «браслеты». Потом милиционер подтолкнул меня вперёд, и держа за предплечье повёл наверх, на второй этаж. Встречные с интересом рассматривали меня, а один старший лейтенант спросил у провожатого:
- Это тот маньяк, которого Федорчук поймал? Ну, везучий, зараза! Теперь майора получит! Ну что мне не везёт всё?
- Потому что ты больше бухаешь, чем на участке работаешь – пробурчал сержант.
- Ты-то откуда знаешь, Стёпа? У тебя работа непыльная – сиди себе при камере, и сиди. Отсидел – и домой. А я работаю! – голос лейтенанта затих на лестничный пролёте этажом ниже, и мы поднялись на второй этаж.
Длинный коридор застелен каким-то серо-коричневым линолеумом, бежево-грязные стены и подоконник, с умершими от голода мухами покрыт пылью. Что, не убирают у них, что ли? – подумал я – свинарник настоящий.
Сержант подвёл меня к двери с надписью «Заместитель начальника уголовного розыска» и оставил у стены, заглянув в кабинет:
- Привет, Василич! Привёл к тебе маньяка.
- Заводи! – послышался хрипловатый голос, и меня втолкнули в кабинет. В нём сидели человек пять – участковый Федорчук, опер, с которым он был, и ещё трое мужчин примерно одного возраста, похожие на всех остальных – похоже, что опера. Они были возбуждены, лица раскраснелись - то ли от того, что в кабинете было жарко, то ли от выпивки – здесь ощутимо пахло спиртным. Похоже, что вся компания праздновала поимку злодея.
- Петро, закрой дверь за Стёпой – приказал высокий мужчина лет тридцати пяти – на замок закрой. Мы сейчас с маньяком беседовать будем.
- Ухожу, ухожу – заторопился сержант – ваши дела - это ваши дела.
Дверь захлопнулась и я остался стоять посреди комнаты, равнодушно глядя на обитателей кабинета. Они тоже смотрели на меня, и на их лицах сияло удовлетворение хорошо сделанной работой. Дело было за малым – надо, чтобы маньяк признал себя маньяком. А то - что такое получается – вроде и поймали маньяка, а «царицы доказательств» - чистосердечного признания – нет.
- Ну что, маньяк, надо написать чистосердечное – участливо сказал старший, «Василич», тебе же легче будет. И всем нам. Нужно написать – зачем ты убил девочку, почему порвал её, откуда у тебя появилось такое патологическое желание. Тебе помочь? Смотри, как надо начать: «Я, Сидоров Иван Петрович, почувствовал желание кого-то убить. А с детства мне нравятся маленькие девочки, особенно в белых колготках. Я убил её, изнасиловал и выпил кровь».
- Я никого не убивал. Это всё выдумки вашего участкового. Ему захотелось звёздочку на погоны, вот он и подставляет всех, кого не лень. Я просто оказался не в том месте, не в то время. Вот и всё.
- Федорчук, а чего он в крови? Вы что, его били там? Всё никак не научитесь бить так, чтобы крови не было, и одновременно чтобы клиент понял свою неправоту, вот так! – мужчина без замаха ударил меня в печень, и я скрючился от невыносимой боли, а потом упал на пол, теряя сознание. Сквозь туман в голове, я услышал, как чей-то голос сказал:
- Василич, прибьёшь маньяка, потом хлопот не оберёшься! Ты нахрена его в печень-то? Эдак и помереть может.
- Да я, вроде, легонько, не рассчитал. Сажайте его на стул, сейчас мы с ним поговорим, как следует с маньяками.
Меня грубо втащили на стул со сломанной спинкой, и начали избивать.
Били беспорядочно, но удары сыпались один за другим – по почкам, в солнечное сплетение, по голове – вначале старались не пускать кровь, а когда участковый рассказал, что в меня кидали камнями и рассекли лицо, успокоились, и начали бить по-полной, выбив передние зубы и надорвав ухо. Один из оперов со смехом заявил, что мне зубы на тюрьме не понадобятся – без них меня удобнее использовать соседям по камере. Меня же обязательно опустят – таких тварей как я, насильников и убийц несовершеннолетних, обязательно опускают.
Всё время упорно спрашивали:
- Будешь писать? Сознаешься? Ведь это ты убил! Сознайся, и это всё прекратится. Сознайся, напиши! Мы сами всё напишем, а ты только расскажи и подпиши!
Я молчал. Только когда в очередной раз участковый подошёл слишком близко, изловчился и врезал его ногой в пах. Тот завыл, присел, зажав гениталии, а меня сбили со стула назад (теперь я понял, почему спинка стула сломана), и начали пинать ногами. Больше всех усердствовал участковый, который даже запрыгнул мне на грудь, на живот и стал меня топтать, матерясь и брызгая слюнями.
В этот момент кто-то постучал в дверь. Все затихли, отойдя от моего бездыханного тела, и я сквозь темнеющее сознание услышал, как резкий голос отчитывает тех, кто был в комнате:
- Дебилы! Вы что наделали! У него все рёбра сломаны, зубы выбиты! Он же не дышит! Глупые суки – вы пойдёте под суд, в Нижний Тагил поедете, козлы тупорылые! Вот что теперь с ним делать?! Ну что, уроды?
- Может скорую...ну, увлеклись, Валентин Фёдорович...он ведь тварь порвал девчонку, кровь из неё пил. Жалко. Вот и не рассчитали. Что делать-то?
- Что-что, думать надо! Ну, идиоты, ну скоты – не допросом вы увлеклись, а водкой! Василич – от тебя я такого вообще не ожидал.
- Виноваты...так что делать-то, Фёдорыч? Помогай, ты же умный!
- Вот что, сейчас я возьму ключи от выхода через паспортный стол. Ты подгони машину к второму входу. Мы загрузим его в машину, потом вывезем за город и закопаем. Будем считать это справедливым наказанием за преступление. И все молчать! Если кто-нибудь, когда-нибудь вякнет – я сам пристрелю!
- Да ты чо, Фёдорыч! Мы по гроб жизни! Да мы...
- Заткнитесь! Давай быстро машину гони. А вы заверните его вот в эти мешки.
- Он вроде немного дышит. Может всё-таки скорую?
- Заткнись, дурак! Это всё равно что подписать вам всем приговор! Дышит – скоро перестанет дышать. С такими повреждениями не живут. Классно вы постарались...костоломы грёбаные. Он как кисель, вы ему даже ноги переломали.
- Это всё Федорчук! Парень ему по яйцам засветил, вот он и оторвался.
- Чо я, чо я – а вы? Кто его дубинкой мочил, не ты? Кто его в голову пинал?!
- Заткнитесь, придурки! Аккуратно взяли и понесли!
- Фёдорыч...а как мы его спишем? Куда он делся-то? Он же проходит по дежурной части...
- Мы с ним побеседовали, убедились, что он непричастен и отпустили. Так всем и скажи. Убийца кто-то другой, и парень это доказал.
- Это же висяк...опять нас драть будут.
- Дебил! Ты хочешь, чтобы тебя драли на зоне, в твою толстую ж...у?! Заткнись, и делай, что умный человек тебе говорит! Понесли!
Я всё слышал как сквозь сон. Это был кошмар. Настоящий кошмар, из которого хочешь выскочить, но не можешь. Боли уже не было. Тело реагировало на толчки тупо, как деревянное. Сквозь мешки, которыми меня обмотали, я не мог видеть, куда меня несут. Впрочем – я так и так не смог бы видеть. Заплывшие от ударов глаза и без этого не смогли бы ничего рассмотреть.
Меня шмякнули на что-то твёрдое, закачавшееся подо мной – как я понял – сунули в багажник машины. Заработал движок, машина закачалась от влезших в неё мужчин и поехала. По дороге милиционеры заехали, как я понял, на дачу к одному из них, взяли лопаты, бросили на меня и машина возобновила движение.
Остановились минут через тридцать. Хлопнули дверцы, открылся багажник и меня потянули наверх. Я непроизвольно застонал от боли– видимо, начала возвращаться чувствительность к повреждённым тканям – ускоренная регенерация стремительно залечивала тело.
- Глянь, всё живой! Мы что его, живым похороним?
- Копай, копай давай! Рассуждаешь ещё! Раньше надо было думать! Кстати – положи его паспорт к нему в карман. Если что – он ушёл с отдела сам, а если случайно, каким-то чудом, найдут его могилу – спишем на то, что его грохнули разъярённые народные мстители из числа соседей девочки. Обязательно всем расскажите, что он не виноват, что он сам ушёл, что его алиби безупречно. А так – пропал и пропал, кому какое дело до психбольного?
Минут двадцать продолжалось пыхтение и удары лопат о землю, о камни. Милиционеры ругались на то, что земля пронизана корнями, что копать трудно, наконец один из них плюнул и выматерился:
- Твою мать! Хватит! И так не выберется.
- Могут звери раскопать, или собаки...
- Да наплевать! Пока раскопают – он уже сгниёт.
- Ладно. Теперь по очереди берите монтировку. Его нужно добить. Вдруг кто пойдёт мимо, а он будет из под земли стонать. Живучий, гад. Психи – они живучие. Федорчук, ты первый.
- А куда бить-то?
- Куда попадёшь, толстожопый! Бей! Так, так! Теперь Василич! Теперь ты. И ты.
Дальше я уже не слышал. Последние удары погасили моё сознание, и момента, когда меня скидывали в яму и закапывали, я не осознавал.

[AlterGarten]

Во как все повернулось. Скорей бы продолжение.

[Шкаф]

Вот это да!Сильный заворачивается сюжет!Ждём дальнейших событий.
Автору пожелаем скорейшего творческого вдохновения!Оч. хочется узнать одним махом,что было дальше.
С уважением Шкаф.

[Kolidg]

Классно, очень интересно! Только почему глава 3?

[Mart]

Классно, очень интересно! Только почему глава 3?

Я разделил на две книги. Первая заканчивается на 15 главе. Соответственно 16 - первая, 17 - вторая, и так далее. Вторая книга называется "Возвращение грифона".

[Kolidg]

Понятно, спасибо! Ждём продолжение.

[sirko]

Mart, как всегда - отлично!

[Mart]

Глава 4.
Дышать было трудно. Меня что-то сжимало со всех сторон, как будто я был придавлен тяжёлой стеной. Темно и жутко. Меня начала охватывать паника, но я заставил себя успокоиться – надо определиться, что со мной. Во- первых – кто я и где. Итак – я Сидоров Иван Петрович. И я попал в милицию. И они меня били, и решили, что убили. Скорее всего – закопали. Я в могиле. Что делать?
Прежде всего - никакой паники. Когда лежал возле могилы, слышал, что они копали её неглубоко, а значит, есть шанс. Значит нужно сосредоточиться и попробовать откопаться. На голове мешок, но руки свободны, зажаты подо мной. Тихонько стараюсь передвинуть их вперёд назад – получается! Осыпаю, утрамбовываю грунт – а он песчаный, где-то под соснами закопали, в лесу.
Добрался руками до лица, осыпал с него песок, вдохнул воздух. Он где-то проходил, где-то есть нора, иначе я бы давно задохнулся. Впрочем – задохнулся ли? При моей регенерации можно ожидать и гораздо более странных событий...
Упёрся руками в пол могилы, напрягся изо всей силы, стараясь поднять лежащую на мне толщу лесной супеси. Слава богу, они меня не утопили, и не расчленили – тогда бы шансов никаких. А так – у меня полопались сосуды на лице, затрещали сухожилия, но я, как огромный червь, приподнял землю и вырвался наверх, жадно хватая ртом прохладных лесной воздух, напоённый запахом хвои и лесных трав. Остро пахло раздавленной клубникой – видимо, когда убийцы топтались на поляне, они подавили ягоды.
Последним усилием вытолкал себя наверх, и застрял в яме – ноги присыпаны землёй, а верхняя половина туловища на краю ямы. Сил не хватило выбраться полностью...упал. Спасибо этим уродам – поленились закопать меня как следует. Впрочем – поленились ли? Они были уверены, что наверняка убили. Найти меня всё равно найдут, вернее мой труп – так свалят на кого-нибудь, может на того же отчима погибшей девочки. Я же ему морду разбил. Вот мол, он и отомстил, и за себя, и за девочку. А может ещё найдут подходящий объект, на который можно навесить дело. Лихо они тут работают, очень лихо. Таких тварей нужно не то что сажать – просто расстреливать! Такие «правоохранители» хуже бандитов.
Полежал на краю ямы, освежился, в голове прояснилось. И тут же почувствовал, что мне трудно дышать. Как будто что-то мешало, стискивало сердце, не давало расправиться груди.
Напрягся, окончательно выдернул себя из ямы и встал на колени, ощупывая тело. На груди руки наткнулись на что-то холодное и острое – наклонил голову, сфокусировал глаза, продираясь взглядом через опухшие, разбитые брови и в предутреннем сумраке увидел торчащий из груди металлический стержень. Конец стержня был цилиндрическим, со следами ударов молотка. Пощупал спину – с трудом изогнувшись и закашлявшись – стержень елозил по рёбрам при каждом вздохе и причинял боль. Сзади стержень был расплющен в форме лопаточки. Определил - фомка, или маленький ломик.
Встал на ноги, и пошатываясь подошёл к ближайшей сосне. Потом снова опустился на колени, на подушку из сосновых иголок, примерился, взяв ломик ближе к груди, и рванул изо всей силы, выдёргивая его из тела. С первого раза не получилось – упал на бок, меня затошнило от боли, но я сдержался. В груди сразу захлюпало, заклокотало, видать кровь хлынула в порванные лёгкие. Стал кашлять и на губах появилась кровь.
Утёрся, собрался с силами, и ещё раз рванул железку. Она с противным скрежетом по кости выскользнула из меня, и упала на землю – как и я, мёртвым железом. Я потерял сознание.
Сколько был без сознания – неизвестно. Только скорее всего недолго – солнце ещё не встало, вероятно было около четырёх утра. Предутренний сумрак, запах свежей земли и крови.
Постепенно дыхание пришло в норму, в груди уже не клокотало, грудь свободно поднималась и опускалась – хорошо быть колдуном. Тебя убивают, втыкают в грудь железки – а ты как огурчик!
«Огурчик» ухмыльнулся распухшими губами и ощупал пеньки на месте передних зубов. Несколько задних тоже были сколоты и при прикосновении языком причиняли невероятную боль, просто до воя – видимо, были обнажены нервы.
Поднялся на ноги и побрёл куда глаза глядят. А глядели они у меня на огни города, находившиеся где-то далеко впереди. Остро захотелось увидеть Марию, и я представил её лицо – таким, каким запомнил его в последнюю нашу с ней ночь – припухшие от поцелуев губы, влажный розовый язычок, неумело ласкавший меня тогда, когда я уставал, зелёные глаза, смотрящие в мои, как будто хотели рассмотреть там то, что не видно никому, даже мне.
Внезапно как будто что-то щёлкнуло, зазвенело, как струна, и я увидел в пространстве багровую нить. Откуда-то я знал, что она вела меня к Марии. Просто был уверен в этом.
Нить была довольно толстой, и исчезала где-то в огнях там, куда я и собирался идти – только чуть левее. Присмотревшись, я увидел вдалеке массив леса, и создав в голове картинку, понял – вдоль этого массива течёт небольшая речка, почти ручей, и подходит с тыльной стороны к участку, где стоит дом Марии. То есть – чтобы добраться до её дома и при этом максимально избежать попадания на глаза кому-нибудь из аборигенов, нужно добраться до речки, спуститься в овражек и зайти с тыла. Всё просто, всё легко! На словах.
А на деле – идти было трудно. Сломанные ноги видимо плохо срослись, криво, я ковылял, будто какой-то инвалид, в сущности – я таким и являлся. Левая рука искривлена, в челюсти справа вмятина – сюда бил участковый этим самым ломиком. А удар, пробивший мне грудь, был, так сказать, контрольным выстрелом. Ни один человек с ломиком в груди никогда бы не выжил. Или я не человек?
Дорога к лесу заняла около часа – я наращивал скорость и в конце уже довольно шустро передвигался – как полураздавленный автомобилем краб, волочащий сломанные ноги к морскому прибою.
Ноги тряслись от слабости, суставы, перебитые негодяями и каким-то чудом восстановившиеся, скрипели, трещали и грозили лопнуть – видимо времени, чтобы восстановиться было всё-таки недостаточно. Но мне нужно двигаться, и сжав обломки зубов, я упорно, как человек из рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни», тащился, и тащился вперёд, теряя сознание и снова пробуждаясь. Тело работало практически без моего участия, и я даже удивился, когда в конце концов оказался у забора позади дома Марии. Дошёл.
В заборе маленькая калитка. Я скинул со столбика верёвочное кольцо и медленно, хромая, двинулся к дому. Окны были темны, дверь закрыта, вокруг ни души. Только следы ног – вчерашние блюстители порядка натоптали на грядке с цветами, раздавив кустик ночной фиалки. Она одуряющее пахла и напоминала мне что-то из моей прежней жизни...дедушка. Дедушка! Мелькнуло смеющееся лицо, обрамлённое седыми волосами – борода. Мой дед. Потом картинка ушла...
Я постучал в окно – осторожно, костяшками пальцев. Потом ещё, ещё... Долго никто не отвечал, потом испуганный голос из-за занавески спросил:
- Кто там?! Кто это?!
- Маша, это я, Иван.
- Ты?! – за дверью закопошились, она распахнулась и в прихожей вспыхнул свет тусклой лампочки, показавшейся мне целым прожектором.
- Аааах! – вскрикнула Мария – Ваня, ты?! Откуда? Что с тобой?
Я покачнулся, и упал бы – если бы женщина не подхватила меня под руку. Она практически втащила моё изломанное тело в коридор, и опустила на пол. Затем захлопнула входную дверь и снова посмотрела на меня, ахнув, и зажав рот рукой:
- Что они с тобой сделали?! Боже мой, боже мой, боже мой! Надо скорую! Ты же весь изуродован!
- Не надо скорую – с трудом выговорил я, шепелявя и откашливаясь – мне нужно помыться, промыть раны, переодеться и отдохнуть. Отлежаться. Я потом тебе всё расскажу. Вкратце – они меня пытали, требовали, чтобы я сознался в преступлении, которое я не совершал. А потом решили убить. Но я выжил. Мне надо отсидеться несколько дней, никуда не показываясь. Тогда всё затихнет. Они сейчас распустят слухи, что в преступлении виноват не я, что я ушёл от них своими ногами, типа меня отпустили. А кто меня прибил – они не в курсе. Могут и к тебе прийти. Так что держись. Ты как после сегодняшнего вчера? Не тронули тебя?
- Камнями кидали. Окно высадили – я подушками закрыла, а то комары летят. Ерунда, вставлю. Самое интересное, что я ведь всех их знаю, многим помогала – и от армии их детей спасала, и справки делала – и даже денег не брала, если была такая возможность. И тут вдруг я превратилась в «сучку маньяка». Неблагодарные твари! Больше палец о палец для них не ударю!
- А чего отчим девчонки так на тебя выступал? С чего вдруг он на меня показал? Ты же знаешь, я и девчонки-то никакой не знаю и никогда не видел.
- Он подкатывал ко мне. Ещё при муже. Я пожаловалась, что этот тип мне проходу не даёт, так муж его встретил и морду набил. С тех пор он нас ненавидит. Как он был рад, что у нас случилась беда. Вот и сейчас – не удержался, чтобы не нагадить. И ведь знает, что невинного осудят, и что преступник останется на свободе! И поди ж ты...
У меня в голове вертелись кое-какие мысли по этому поводу, но пока что обдумывать их я не мог. Тело зудело, болело, раны и ссадины чесались – надо было скорее вымыться, всё остальное потом.
Мария поставила на газовую плиту вёдра с водой, притащила здоровенное цинковое корыто. Налила туда холодной воды, и дожидаясь, когда нагреется вода в вёдрах, стала меня раздевать.
- Что это за дырка в рубахе у тебя спереди? И шрам на груди? Раньше его не было...
- Они мне ломик воткнули в грудь, когда добивали. Насквозь пробили.
- Ничего себе...и ты выжил с таким ранением? Да этому шраму, кажется, месяца два!
- Все часа два. Ты же знаешь, у меня всё быстро заживает.
- Ляг на спину, я штаны с тебя стяну...ой, чёрт! У тебя тут всё синее они тебе всё тут отбили! Может всё-таки скорую?
- Не надо скорой. Я знаю, что всё заживёт. А синее – я участковому врезал по яйцам, вот он и оторвался за свою поруганную честь. Ничего, всё заработает, ещё покувыркаемся с тобой.
- Кувыркальщик – жалостливо вздохнула Мария – тебя сейчас только в могилу кувыркать, тьфу-тьфу-тьфу, какой из тебя...
- В могилу? Был я там. Ничего хорошего там нет. Выбрался. И ещё выберусь. Хрен возьмут!
Женщина сняла с огня вёдра, налила из них в корыто и помогла мне перебраться в ёмкость.
Горячая вода покрыла моё больное тело и я расслабился, тут же провалившись в забытье. Сквозь сон я ощущал, как Маша меня мыла губкой, тёрла, намыливала и снова обмывала. Потом она властно потянула меня вверх, и я подчинился, встав на ноги, шатаясь, как пьяный. Накрыла полотенцем, вытерла, и повела на мой диван, где уложила и укрыла одеялом. Я уснул.

Кто-то тихонько трогал мой лоб, потом коснулся губ – я ощутил тёплое дыхание и почувствовал запах мяты – подумалось – наверное, недавно зубы почистила. Я улыбнулся и спросонок, не открывая глаза, протянул руки и прижал к себе горячее, упругое тело.
- Тише, тише ты! – пискнула Мария и я ослабив хватку, открыл глаза. Женщина лежала рядом со мной и с тревогой смотрела в моё лицо:
- Ты как себя чувствуешь? С тобой всё в порядке? Не лихорадит? Не болит? Что ощущаешь?
- Ощущаю, что сейчас я лопну...пусти, скорее, мне надо в заведение на огороде!
- Может тебе...ведро поставить? Ты можешь сам-то идти?
- Могу. Только вот штаны надену, а то твои соседи воспримут всё не так, как надо.
- Не выходил бы ты. Сам говорил – надо на время скрыться. Вдруг кто увидит?
- А сколько я спал?
- Больше суток. Если быть точной – около сорока часов.
- То-то меня так распёрло! Штаны, давай скорее штаны! И опорки какие-нибудь, сходить в ваш сортир – целое приключение!
Я быстренько сбегал во двор, потом вернулся, тихий и благостный. Ничего не болело, ничего не ломило – здоров, как бык. И так же голоден. Меня аж затрясло при мысли о еде.
Мария заранее наварила щей, и мы долго сидели, ели – вернее, ела она, а я заглатывал так, как будто не ел целый год. Подруга даже с какой-то тревогой смотрела за мной, но видя, что со мной ничего не случается, успокоилась и спокойно дохлебала свою чашку. Потом разлила по бокалам чай, и я рассказал ей, что со мной происходило после того, как меня забрали в милицию. Мария слушала, ахала, ужасалась, её чай остывал, и когда рассказ закончился, уселась, подперев голову рукой и глядя на меня тоскующими глазами, спросила:
- Слушай, может я проклята?
- С чего вдруг? – не понял я.
- Раньше не верила, смеялась, а теперь, когда встретила тебя – начинаю верить. Ну как же – какой мужик со мной не свяжет жизнь – получает неприятности. Жил бы ты, да жил в клинике. Сытый, здоровый...а я притащила тебя сюда, и вот чем кончилось. Разве не проклятие?
- Чушь. В конце концов всё кончилось хорошо. Так что ты зря нагнетаешь на себя тоску.
- А ты себя видел в зеркало? Нет? Иди, посмотри. Посмотри, посмотри – тогда и скажешь, проклятие, или нет.
Пожав плечами встал и пошёл в спальню к Марии, где стояло трюмо с большим зеркалом. Взглянул в него, и замер – я привык, что из зеркала на меня смотрит высокий русоволосый парень, с немного грубоватым, но красивым лицом, правильными чертами и голубыми глазами. Теперь же передо мной был мужчина лет тридцати пяти, под сорок, с наполовину седой головой, асимметричным лицом, с приплюснутым, как у борцов или боксёров носом и сломанными ушами. Передних зубов не было (они только начали расти, и немного показались из дёсен, отчего те зудели и слегка кровили), а всё лицо покрыто шрамами, как будто я попал под сенокосилку. Снял рубаху – тело тоже в шрамах, а посреди груди красовался звёздчатый шрам, такой же, думаю, был и на спине.
Меня посетила одна нехорошая мысль, и я быстренько сдёрнул штаны вместе с трусами – ффууххх...всё на месте. Остался таки-я мужчиной. Впрочем – это ещё нужно будет проверить...
- Любуешься? – позади меня усмехнулась Мария – тебя словно в мясорубке провернули. И такое впечатление, что произошло это лет двадцать назад. Поразительно! Тебя надо бы в академию наук, для экспериментов.
- Ага - наколоть на булавочку и рассматривать под микроскопом. Нет уж, не дамся. А то, что меня изувечили...ну что же...жизнь долгая. А есть такая китайская пословица: «Если достаточно долго сидеть не берегу реки, то в конце концов, ты увидишь, как по ней проплывает труп твоего врага». Будет ещё и на нашей улице праздник. Ты вот что...как-то бы нужно узнать обстановку – чего эти уроды говорят про меня. Сняли обвинение, или нет. Соседи тебе точно скажут.
- Не буду общаться с соседями. Пошли они к чёрту, твари. Кстати – а откуда ты знаешь китайскую пословицу? Может что-то ещё вспомнил из своей прошлой жизни?
- Нет. Откуда-то выплыла эта фраза. Кстати, насчёт соседей: «Сосед - это вредное животное, которое живёт рядом с человеком»
Мария тихо захихикала, отсмеялась и сообщила:
- А что-то в этом есть. Если вспомнить того гада, что указал на тебя. Всеволода. Ну так что будем делать?
- Пока что – узнать, что с поимкой настоящего преступника. А уж затем... Я тебе расскажу и покажу много способов провести время мужчине и женщине.
- Ох уж, и много! И вообще – не рано ли? Поберечься тебе надо.
- Мне нужны положительные эмоции, ты врач, или не врач? Ты должна заботиться о пациенте! Иначе нарушишь клятву Гиппократа.
- А где там сказано, что я должна спать с пациентами? – снова хихикнула Мария
- Нууу...это подразумевается. Не со всеми, но с некоторыми – точно.
- Как раз обратное там сказано, если не знаешь – врачу не вступать в связь с женщинами, мужчинами и рабами.
- Да плевал я на эту клятву! Дурацкая она. Сходи, разведай, а? А я пока поваляюсь. И приходи скорее. Кстати – что там с твоим отпуском? Когда выйдешь на работу?
- В среду. А сегодня пятница. Но я ещё продлю, не могу же я тебя оставить без помощи...надо же нарушить клятву Гиппократа. Всласть. Один раз живём – Мария подмигнула, и встала, собираясь идти переодеваться.
- Маш, скажи, а известно, где убили девочку? – спросил я, напряжённо обдумывая пришедшую в голову мысль.
- Да. Её у леса нашли. Возле старого колодца. Ты хочешь вызвать её духа? – понятливо кивнула подруга, и побледнела – жуть какая. Страшно это.
- Ты можешь сходить к матери девочки и поговорить с ней? Но только после того, как узнаешь, что негодяи, пытавшие меня точно объявили о моей невиновности.
- Ой, как не хочется...а что ей сказать? Ты хочешь сознаться, что вызываешь духов? Да меня вместе с тобой отправят в психушку, туда, где я и работаю! Только меня к бабам, а тебя к мужикам.
- Ну ты же умная женщина – придумай как говорить. Ты же вообще-то врач-психиатр, знаток душ. Попробуй что-то придумать!
- Попробую. Есть одна мысль – Мария задумчиво почесала нос, и усмехнулась – мне кажется – получится. Всё, иду одеваться. Отдыхай.
Я улёгся на диван и снова впал в состояние нирваны...мне было хорошо, ничего не болело, мысли плавали где-то далеко-далеко. Думать не хотелось и я пребывал в неком пространстве между небом и землёй.
Не знаю почему, но меня не очень волновало то, как меня изувечили эти негодяи. Ну да, я теперь не был красавцем, но с другой стороны – всё-таки выжил, всё-таки не умер. И как выяснилось – убить меня очень непросто. И ещё – почему-то была уверенность, что все те нехорошие превращения, что не по своей воле получило моё тело, поправимы. Главное – цел мозг. А пока цел мозг, я думаю, существую, надеюсь.
Мой лёгкий транс возможно был ещё и защитой мозга от перегрузок – мне казалось, я чувствую, как в организме идёт работа. Какая? Не мог понять. Может организм неким образом переходил к следующей фазе залечивания ран? Ну, к примеру –удар по телу – и некий центр в мозгу решает – организм надо спасать! Срочно закрыть порванные сосуды! Срочно залечить тяжёлые повреждения! И мгновенно побежали миллионы клеток-лекарей, закрывая тяжёлые раны, угрожающие жизни хозяина. Сломанные кости срослись, порванные сосуды закрылись – в том положении, в которое их привели внешние воздействия. Если нога была сломана и кости соединились криво, под неким углом – так и срослись, под углом. А вот когда все раны залечены, наступает черёд «косметической хирургии». Образовавшиеся костяные наросты рассасываются, кости начинают выправляться, вытягиваться.
По крайней мере так мне думалось. Так мне надеялось. Ну не ходить же всю жизнь горбуном с перебитыми ногами? Моей физиономией сейчас можно детей пугать.
Часа два я лежал в «трансе», потом сквозь полусон услышал, как хлопнула дверь, пропуская горячий уличный воздух. В доме было прохладно – ставни закрыты, а толстые бревенчатые стены хорошо держали температуру и укрывали от летнего зноя.
Мария села рядом и я ощутил, как от неё пышет жаром. Протянув руку, положил руку ей на бедро – печка, настоящая печка!
- Ой, не трогай – я мокрая вся. Надо в душ сходить. Там такое пекло – марево стоит. Асфальт плавится. Еле дошла по жаре. Ффуххх – Мария стала обмахиваться газеткой, переводя дыхание – пойду в душ.
- Погоди. Успеешь. Что узнала? Где была? Расскажи скорее.
- Ну что – пошла в первую очередь в пикет – к участковому. Их там три участковых – Федорчук старший участковый, их начальник. Он чуть не описался, увидев меня – ты бы видел его рожу! – женщина хихикнула и замолчала, потом продолжила – спрашиваю – вы забрали моего сожителя, где он? Куда я могу пойти, чтобы узнать его судьбу? Говорит – никуда не надо ходить. Он уже не наша проблема – отпустили его вчера. Не виновен он, так что его допросили и отпустили. Разве он ещё не пришёл домой? Спрашиваю – а во сколько вы его отпустили? Когда вы его видели в последний раз? Вы же последний, кто его видел?
- Не надо было – я укоризненно покачал головой – похоже на намёк, как бы не просёк это дело...
- Ничего он не просёк. Тупой пенёк! И кто его старшим участковым этого болвана поставил! В общем – он покраснел, побледнел, глазками забегал и сказал, что не его дело, где шляются граждане с вверенного ему участка. И что может быть ты нашёл себе женщину помоложе, и где-нибудь зависаешь с ней. Так что я должна отстать от него и идти по своим делам, не отвлекать милицию от работы! Ну я и ушла, чтобы не отвлекать. Кстати, ты как себя чувствуешь? Мне кажется, тебе стало получше – за те два с половиной часа, что я ходила, у тебя полностью сошли опухоли на лице, брови зажили, уши выправились, и как будто рассосались шрамы на лице. Слушай – это феноменально! Давай, я напишу диссертацию по твоей теме? Давно уже собираю материалы по таинственным явлениям в человеческой психике, и вот – феномен налицо! Вернее сказать – на лице... Грех не воспользоваться случаем, а?
- Ближе к делу, а? Ещё где-то была?
- Оххх...была. От пикета пошла к соседям. К Ольге. Это мать убитой Светы. В общем – слушай: Ольге тридцать четыре года, Светку она родила от парня по любви, беременная была, когда они с ним поженились. А потом он погиб на стройке – крановщиком был, и вдруг авария. Его и прибило во время аварии. Кран упал. Скандал был большой, прораба посадили – не уследил, но мужика-то не вернёшь. Вот что толку, что за моих дали пьяному уроду семь лет – это что, оживит их? Отсидит половину срока, и выйдет, как новенький. Сволочь! Убила бы его... Ну да не о том речь. В общем – помыкалась она, помыкалась – и вышла замуж за Всеволода – от того раньше жена сбежала. Вроде как сбежала – исчезла, и записку оставила, что полюбила другого. Весь посёлок об этом судачил. Ольга баба интересная, в соку, Всеволод непьющий, работает, положительный - они и сошлись. У Всеволода от жены два сына – одному шестнадцать лет, другому семнадцать. Светка девка была не сказать чтобы оторва, но...любила парней подразнить – юбчонки такие носила, что трусы видать, майки без лифчика, но так-то не было такой славы, что она спам, прошу удалитьа. Может рано ещё – четырнадцать лет всего, потом бы своё взяла – но – что есть, то есть. С мужиками она кокетничать любила. Теперь о парнях, о её сводных братьях – так-то вполне приличные, хотя...ну вот проскакивали у них черты отца, и всё тут – подленькие какие-то. Не любят их тут, хотя они и учатся прилично, и всё такое прочее. Как бы это сказать...то камнем в собаку запустят, то кошку мучают. Впрочем – дети сами по себе жестоки, не понимают, что делают. Хотя, я всегда считала, что это зависит от родителей. Теперь о смерти Светы. Она вечером пошла с подружками в кинотеатр – у нас тут есть один, «Маяк» называется. «Золото Макенны» смотреть. Народ просто давится на этот фильм. Я сходила как-то раз – ну ничего, поглядеть можно. Баба там голая плавает, сиськами сверкает – народу нравится. Вот и ломятся. Вечером, в девять часов, они расстались и Светка пошла домой через пустырь, это возле пруда, на краю города. С тех пор её и не видели живой. Нашли уже утром – на электричку шли люди, и обнаружили. Платье на ней было разорвано, её изнасиловали, но самое странное, и страшное – на шее следы зубов. Будто кто-то рвал её, перекусил артерию и пил кровь. Тут все говорят о вурдалаках, вампирах всяких. После того, как изнасиловали, выпили кровь, её долго мучили – ломали, рвали, кусали – всё дело в покусах, я даже говорить не могу, что с ней сделали... – у Марии перехватило дыхание, и она замолчала – происходило всё на том месте, где её нашли. Трава там стоптана, пятна крови. Чтобы не кричала, ей в рот засунули её же трусы... Твари, я не могу, Вань! Не могу рассказывать. Дай я успокоюсь...честно – таких тварей надо казнить, сразу, просто на месте!
- Угу. Как меня, да? Показали пальцем – это он сделал! И все кинулись убивать. Не надо больше про убийство – ты скажи, к матери её заходила?
- Заходила. Она знает, что тебя отпустили, что это не ты – сказали, что группа крови твоей не совпадает с той, что была найдена – определили группу по сперме из тела девочки. А ещё – она царапалась, и под ногтями обнаружилась кровь и кожа убийцы. Так что если найдут, кто это был – он не отвертится. Мне кажется, она так до конца и не поверила, что убийца не ты. Смотрела на меня так подозрительно, будто мы как-то договорились с милиционерами и тебя отпустили за взятку.
- Ты сказала ей, что я колдун и могу найти убийцу, поговорить с ей дочерью? – перебил я поток информации.
- Сказала... – Мария помолчала, вздохнула – она так глянула на меня, будто я заявила, что являюсь богоматерью. Хорошо, что у виска не покрутила. После того, как я сделала это заявление, она как-то быстро от меня отделалась, типа – мне сейчас уходить, ля-ля-ля...и я ушла. Вот и весь результат.
- Наплевать. Немного отлежусь – ты мне покажешь это место. Я поговорю с девочкой. Вернее – с её духом. Её уже похоронили?
- Насколько знаю – нет. В морге. Экспертизу делают. А когда ты хотел пойти к пруду?
- Далеко отсюда?
- Метров пятьсот, к лесу.
- Хоть сейчас могу сходить. Покажешь место?
- Уууу...только хотела душ принять...
- А что за пруд? Там купаются?
- Ну...да, купаются. Ты хочешь искупаться?
- Вместе искупаемся. Возьми купальник, там переоденешься, освежишься.
- Хммм...а что...искупаюсь. Сейчас я. Ты пока одевайся. Только плавок нет. Ну вам, мужикам, и в обычных трусах можно. А вот мы, женщины... – Мария побежала в свою комнату, стала выдвигать ящики, что-то бормотать под нос, потом зашуршала тканью:
- Я тут переоденусь в купальник! Где я там-то буду?
Немного подождав, я пошёл к ней, прихрамывая на левую ногу – правда уже не так сильно, как раньше. Мария стояла перед зеркалом, не замечая меня и прикладывала к груди лифчик от цветастого купальника. Она была совсем обнажена, и я с усмешкой заметил, что растительности на её теле сильно поубавилась – видимо мои пожелания нашли отклик.
Заметив меня, она ойкнула, и сделала попытку прикрыться:
- Ой! Врываешься, напугал! Иди к себе, сейчас я! Ну чего ты меня рассматриваешь, как порнографическую картинку?!
- А тебе идёт с этакой причёской...а ещё – тебе бы загореть, а то бледная вся. И лучше на нудистском пляже.
- Это что за нудистский? Это где все голые, что ли? Не представляю себе, чтобы я лежала на таком пляже, и все меня разглядывали!
- А чего такого-то? Что, у тебя что-то такое, чего нет у других? Или у других что-то, чего нет у тебя? Это всё условности.
Я шагнул вперёд и обхватил женщину сзади, скрестив ладони на её лобке. Она попыталась вырваться – впрочем, не особенно стараясь, потом запищала что-то вроде: Я Потная! Отстань!» - но меня уже понёс поток похоти и я ничего не мог с собой поделать.
Подняв Марию на руки, я отнёс её на постель, сорвал с себя одежду и навалился всем весом, целуя глаза, грудь,полные губы,...она тихо постанывала, а потом облегчённо вскрикнула, принимая меня в своё лоно...
На пруд мы отправились только через час, когда устали от любовных ласк и вымочили в поту всю простыню. Уходя, Мария сорвала и бросила в угол это свидетельство наших постельных безумств и заявила, что так, как со мной, она не отрывалась с самой юности. С мужем, конечно. И то – он не был таким яростным и неутомимым, как я. Конечно, ей было с ним хорошо, но...он был нежным, неуклюжим и...банальным. В отличие от меня, каждый раз поражавшего её своей необузданной силой, а ещё – изощрённым умением. Видимо, с таинственной Василисой я многому научился.
Идти было и вправду недалеко – кривым переулком, мимо старого дома, видавшего ещё проходящие мимо белогвардейские полки, вдоль речушки, булькотившей по дну овражка. Эта речка вниз по течению была запружена, и запруда разлилась на несколько сот метров. Вокруг пруда, там, где было удобно подойти, виднелись натоптанные места – тут сидели рыбаки с удочками, а ближе к самой плотине с мостков ныряли ребятишки. Кое-где стояли машины – люди выехали на отдых, на природу – скакали в воде, плавали на надувных матрасах и кругах – в основном надутых камерах автомобилей.
- Где-то тут всё случилось. Вон там – старый колодец, он давно осыпался. Здесь вроде как была когда-то церквушка, её снесли, а фундамент растащили местные жители. У колодца её и нашли. Тут будешь колдовать? – слово «колдовать» Мария произнесла с запинкой, как будто выговаривать его было очень трудно. Да оно и понятно – если ты всю жизнь прожил в материалистическом восприятии реальности, то принять существование магии было очень непросто. Тем более, когда маг – твой любовник, молодой парень, только что, полчаса назад, наполнявший твоё лоно горячими любовными соками. Маг - кто должен быть – старичок, в синем халате, расписанном лунами и солнцами, с бородой и волшебной палочкой. Он говорит – «Крибле, крабле, бумс!» - и что-то случается. Но маг, покрытый шрамами, ростом под метр девяносто – это нонсенс.
Я осмотрелся, и поковылял к старому колодцу.
Вытоптанная земля, сруб колодца, с обрушившимися сверху брёвнами – осталась только воронка в которую граждане, как обычно, накидали бутылок, банок, каких-то гнилых тряпок. Видны тёмные пятна – кровь? Наверное – кровь.
Выбрал место где присесть – стоять хромоногому всё-таки неудобно. Пара больших камней, возле них костровище – видать отдыхающие жгли костёр.
- Тебе помочь? – услышал я сзади голос Марии. Голос дрожал, и моя подруга, несмотря на жаркий день, слегка тряслась.
- Ты чего трясёшься?
- Не знаю...от волнения, наверное.
- А чем ты мне поможешь?
- Ну...поддержу хоть, а то свалишься – вон как хромаешь.
- Нет уж. Сам. Что я, не мужчина, что ли?
- Мужчина. И ты сегодня доказал это мне...два раза. Но свалишься в эти консервные банки, порежешься, я расстроюсь. Давай я тебе помогу, поддержу, пока ты руками машешь и стишки читаешь.
- Стишки? Уморила! – рассмеялся я – нет. Стой, если хочешь, рядом, и смотри, только ни во что не вмешивайся. Я начинаю. Тихо!
И я начал читать заклинание.
Оно было довольно длинным, сложным и многотональным, и я всё время опасался, что после ударов по голове, у меня что-то нарушится в системе магии, и перестанут действовать заклинания. Но нет – через несколько минут передо мной проявился силуэт девочки в лёгком сарафане.
Я запомнил лицо Светы, и весь её облик – когда меня пытали в отделении, опера тыкали в нос фотографией с криками – «Ты видишь, видишь, кого ты убил, тварь!» Волей-неволей запомнишь лицо. И я запомнил. Вполне приятная девчонка, со вздёрнутым носом, короткой стрижкой и длинными ногами. Ещё не девушка, не женщина, но вполне симпатичный зародыш красотки, которая обещала в будущем сводить мужиков с ума. Впрочем – судя по рассказу Маши, Света и в этом возрасте уже умела делать то же самое.
Я смотрел в серое лицо девочки, она смотрела на меня и молчала. Я всё никак не мог привыкнуть, что духи не обращаются ко мне первые – почти не обращаются. Правда опыта в вызове духов у меня не было – только муж Марии и её сын. Но вот уже второй случай вызова, и поведение духов то же самое.
- Кто тебя убил? – главный вопрос.
- Федька и Семён. Мои братья. Сводные.
- Почему они тебя убили? Почему именно тебя, а не кого-то другого?
- Они принесли меня в жертву Сатане. Вначале по очереди насиловали и пили кровь, а потом убили. Я просила их меня не убивать, но они были как будто пьяные – не слушали и смеялись. Сказали, что моя смерть угодна их Господину. Что он потребовал великой жертвы, а не только кошек и собак. И после моей смерти они обретут могущество.
- Почему они решились убить тебя? Они объяснили?
- Они меня ненавидели. Мы с ними всё время ругались, а мама меня защищала. Они обещали и её принести в жертву.
- Отец знал, что это они убили?
- Знал. Он сам убийца, он убил свою жену, мать Федьки и Семёна.
- Отчим участвовал у убийстве? – неожиданно для себя спросил я, видимо надеясь, что этот противный мужик окажется такой тварью, как я и думал.
- Нет. Не участвовал.
- Ты...спала с ним?
- Да. Время от времени. Когда матери не было.
- А с его братьями?
- Да. Когда отчима и матери не было дома. Они заставляли меня и били.
- Почему не пожаловалась? Почему не обратилась в милицию, не рассказала соседям?
- А кто поверит? Отчим - друг участкового Федорчука, они вместе на рыбалку ездят и выпивают. А кроме того – все станут говорить, что я спам, прошу удалитьа, и сама соблазнила хороших парней. Потом мне тут не жить. Лучше потерпеть немного, и всё. Никто же не узнает.
- Откуда ты знаешь, что отчим убил прежнюю жену?
- Он сам мне говорил. И сказал, если я не буду с ним спать, он убьёт меня и мою маму, и закопает нас рядом с своей первой женой. Он даже место мне показывал – там бочка с водой стоит, на этом месте. Вот под той бочкой она и лежит. Если вызовешь её дух – она покажет тебе место, где он её похоронил.
- А за что он её убил?
- Строптивая была. Не хотела делать того, что он требовал в постели. Называла его извращенцем. А мне приходилось всё делать.
- Ну матери бы рассказала, почему ей-то не рассказала?
- Отчим сказал, что убьёт обоих. Да и не поверила бы она, наверно. Она держалась за него – деньги в дом носит, не запойный. А то что мне не нравится – так это ерунда.
- Братья занимались сатанизмом? С чего вдруг они начали им заниматься?
- Они где-то взяли книжку по сатанизму, читали, потом приносили в жертву мышей, птичек, перешли на кошек и собак. А теперь им понадобилась большая жертва. Они обещали мою маму принести в жертву, как придёт время. Когда будет полная луна. Это сегодняшней ночью. Отчим сегодня как раз на смене на заводе – он там кладовщиком работает. Так что они собрались её убить и закопать рядом со своей матерью.
- А что, они знали про мать? И молчали? Что, так любят отца?
- Они никого не любят. Кроме самих себя. Избалованные негодяи. Но мою мать они ненавидят. Они всех ненавидят. И хотят могущества, хотят стать великими чёрными магами – они мне так говорили.
- Как произошло убийство? Вы случайно встретились, или они тебя ждали?
- Мы вместе шли из кино. Они позвали меня в кусты – я решила, что сейчас будут меня трахать, но они хотели убить. И убили.
- О чёрт...гадость какая...вот тебе и тихий посёлок на краю города – я оглянулся на Марию, с ужасом прислушивающуюся к разговору, и спросил – ты всё поняла?
- Всё! – часто закивала она – и не верю! Этого не может быть!
- Может. Может... Всё, Света, свободна! – я кинул несколько слов, и дух, заколебавшись в воздухе исчез.
- Теперь надо решить, что делать с этой информацией...пойдём-ка, искупаемся, и в голове как раз всё утрясётся.
Я взял Марию за руку и повёл туда, где на травке лежали, загорали отдыхающие. Здесь берег полого спускался к воде, обнажая песчаное основание. Очень захотелось окунуться в воду – охладиться, а ещё – смыть с себя эту грязь, которую сейчас услышал от покойной. Впрочем – такое не отмыть даже проточной водой.
Прохладная вода приняла моё разгорячённое тело, и я окунулся с головой, задержав дыхание и пронырнув до самого дна. Вода была довольно прозрачной, и холодной – похоже, что на дне били родники. Не удержался и открыл глаза – шевелились водоросли, у берега прыскали рыбёшки, а наверху, над головой, взбивали пену ноги подростков, проплывающих к берегу. Я отнырнул довольно далеко – туда, где глубина понижалась метров до пяти-шести и уцепившись за камень на дне, стал дожидаться, когда у меня кончится воздух.
Ждать пришлось довольно долго – не знаю сколько, но по моим ощущениям минут двадцать, не меньше. Всё это время я практически не чувствовал кислородного голодания, чему был очень удивлён. Не знаю как, но похоже моё тело впитывало кислород из воды прямо через кожу – иного объяснения своим способностям я дать не мог. Организм как-то перестраивался в угоду моим потребностям, и я бы не удивился, если б через часок сидения в воде у меня на боках открылись жаберные щели. Но я до этого не довёл – честно говоря, беспокоила мысль о том, как там Мария – как бы её удар не хватил от переживаний за меня – нырнул, и не выныривает! Ужас!
Так оно и оказалось – женщина бегала у кромки воды, заламывая руки, бледная, несчастная, и уже, похоже, собиралась кричать, звать на помощь, когда моя голова показалась из-под воды.
Я вышел на берег как дядька Черномор, и подруга подбежала ко мне и бросилась на шею. У неё текли слёзы, Мария рыдала, не обращая внимания на окружающих и я едва её успокоил, уведя в сторонку, под дерево, где полчаса назад мы разложили покрывала для загорания и оставили свои вещи.
Улёгшись на покрывала, обнялись и долго лежали, впитывая телами солнечные лучи, падающие на нас из послеполуденного солнца. Было жарко, но после двадцатиминутного сидения на дне пруда в родниковой ледяной воде, я наслаждался теплом, а ещё тем, что на плече у меня лежит красивая женщина с упругим, горячим телом, для которой совсем не безразлично – есть я на этом свете, или нет. Кроме неё у меня в этом мире никого нет – это я знал точно. А может и не знал – чувствовал, что оно так и есть. Я мало чего знал о мире в котором живу. Обрывки сведений, всплывающие в голове мало чего мне давали.
Я уже нажал задрёмывать, когда Мария внезапно спросила:
- И что ты думаешь делать?
- Насчёт чего? – спросонок не понял я.
- Насчёт убийц и извращенцев, кого же ещё?
- Ты имеешь в виду американскую военщину? Проклятых империалистов?
- Вань, ну не придуривайся...Всеволода, конечно, и его отпрысков. И что будем делать с ментами, которые фактически тебя убили? Тебе не кажется, что они даже опаснее этих извратов, или, по крайней мере, не менее опасны? Ведь если человек, который поставлен соблюдать закон, ведёт себя как маньяк – это страшно. Куда бежать за помощью, когда те, кто должен помочь, преступники?
- Ну...во-первых, не мы будем делать, а я буду делать. Ты тут не причём. Я не хочу, чтобы это как-то коснулось тебя. Маш, ты же знаешь, и я знаю – в конце концов, мне придётся уйти. А тебе оставаться и жить. Жить в этом мире, с этими людьми. И я не хочу, чтобы мои проблемы как-то ударили в тебя.
- А они уже ударили. И если мы не разоблачим маньяков – погибнет ещё один человек, забыл? И если мы не уберём из милиции преступников – тоже пострадают люди. Так что я тебя спрашиваю – что будем делать?
- А ты как видишь ситуацию, интересно. Мы можем наказать их двумя способами, как ты догадываешься – сдать власти, или наказать самим – уничтожив негодяев. Что ты выберешь?
- Как - убить? Что, сами, мы – убить? – растерялась подруга.
- Нет – мы наймём сторожа дядю Петю и он забьёт их ручкой от метлы.
- Нет...я не могу. Только сдавать их в правоохранительные органы. Только так. Пусть их судят. Доказательства у нас есть, так что...
- А каким правоохранительным органам ты собралась их сдать?
- Ну как каким...в милицию – неуверенно ответила Мария, поглаживая меня крепкой гладкой ладонью по плечу.
- Мы пока оставим в стороне «оборотней в погонах»...
- Кого? Оборотней? Почему ты так сказал? Странное название. Откуда ты его взял?
- Не знаю. Всплыло в голове, и всё. Так, вот, не перебивай – подумаем насчёт семейки маньяков. Итак – я прихожу в милицию и сообщаю о том, что родственники убитой девочки её и убили, а ещё – растлевали её на протяжении долго времени. И что будет?
- И что будет? – эхом повторила Мария.
- Они скажут, что я спятил, а когда узнают, что до этого я лежал в психушке – туда же меня и отправят.
- А если я пойду? Я же не психбольная - уважаемый врач, психиатр. Меня воспримут серьёзно.
- Ага. Только к кому ты пойдёшь? К этой толпе уродов, которая меня убивала? К этим оборотням? Ну, хорошо. Пришла. Они тебя выслушали, а потом спрашивают – а откуда ты узнала про закопанную жену Всеволода, друга Федорчука? Откуда ты знаешь о том, кто убил девочку? Духи рассказали? Или, может быть – твой сожитель, маньяк-убийца, который каким-то образом выжил и снова ходит по миру, как ни в чём не бывало? Никогда не поздно взять за задницу его ещё раз и хорошенько потрясти. Что-то слишком много сходится на этом парне. И на его сожительнице. Может и её потрясти? А что – вариантов много – может она с своим сожителем вместе куролесила, убивала и мучила. Ты можешь себе представить такой исход твоего посещения отделения милиции?
- Теперь – могу – тихо ответила Маша после длительного молчания.
- То-то же...
- И что, ничего сделать нельзя? Ну, есть же КГБ, есть же прокуратура! Пойти туда!
- Им тоже на всё плевать. Они спустят дело в то же отделение милиции, тем, кто и допустил это безобразие. Как ты думаешь, какое они примут решение? Я тебе уже об этом говорил...
- Так что – только убивать?! – Мария снизила голос до шепота – я боюсь!
- Ну – тебя никто и не просит этим заниматься, я же сказал. Теперь подойдём к самому интересному – к милиционерам. Что делать с ними?
- Ну...в прокуратуру...а ещё лучше – в КГБ. Мне рассказывали – у них постоянно с КГБ трения. Гэбэшники за ними следят, ловят и наказывают.
- Замечательно. Я прихожу в КГБ и говорю: «Меня в отделе убивали, но не убили Закопали в землю, но я выкопался». «А где следы побоев?» - спрашивают меня. А я отвечаю – «Раны все заросли, зажили - буквально за сутки. Такой я мутант. И только что из психушки». Что будет дальше?
- Ничего хорошего – удручённо сказала Мария и перевернулась на живот, демонстрируя миру тугие ягодицы, достойные пятнадцатилетней девушки – так что, нет никакой альтернативы убийству?
- Если видишь её – укажи.
- Не вижу. Не вижу...
Мы полежали на берегу ещё с полчаса, потом снова окунулись, и замёрзнув в воде, оделись. Потом побрели домой, чувствуя, как горячий ветерок высушивает нашу одежду и тела.
За всё время мы не встретили на пруду никого из знакомых, из тех, кто вчера провожал меня «в последний путь». И это порадовало. Не хотелось лишних вопросов, шепотков и разговоров за спиной.
Я шёл и думал – как всё обстряпать максимально умело, так, чтобы раздать всем сестрам по серьгам, и при этом остаться в стороне. Чтобы никто не заподозрил, что казнь негодяев моих рук дело. Что ни говори, не все менты такие глупые, как Федорчук. Те же опера, при их беспредельности глупыми не были. Особенно начальник отделения уголовного розыска. Вон он как всё обстряпал с моим «трупом». И не подкопаешься. Кто может подумать на заслуженного офицера милиции, в чине не менее майора, кто может обвинить его в сокрытии преступления, совершённого его сотрудниками, да ещё и в соучастии в этом преступлении. Всех повязал кровью – заставил бить меня, добивать, и теперь каждый боится раскрыть рот – ведь и он может попасть лет на двадцать на зону.
Перво-наперво нужно было начать с «братьев-разбойников». И брать их следовало на «горяченьком»...
Мы дошли до дома, переоделись, сняв влажные трусы и купальник. Я порывался ещё разок приобнять Марию, завалить на постель (уж больно соблазнительно она выглядела на берегу, да и сейчас, расхаживая по дому нагишом вызывала у меня стойкое желание), но она отбилась, сказав, чтобы я сохранил себя для ночи. Видимо после нашего разговора у неё резко испортилось настроение – да и немудрено, трудно превращаться из законопослушной тихой врачихи в убийцу, или пособницу убийцы. Людей, воспитанных в почитании закона, никогда его не нарушавших, должно просто трясти от мысли о том, что я задумал.
Мы поужинали, потом Мария ушла в свою спальню и там затихла. А я лёг на свой диван и стал обстоятельно обдумывать то, что мне предстояло сделать.
Через полчаса я крепко спал – сон вообще стал наваливаться на меня неожиданно и в самый неподходящий момент. Скорее всего, организм сам выбирал, когда ему восстанавливаться, и быстрее всего делал это во сне. Ну – это я подвёл базу под желание просто подрыхнуть. Мне предстояла бессонная ночь...
Проснувшись на закате, я несколько секунд не мог понять, где нахожусь. В доме было тихо, не слышно ни звука, и я никак не мог сориентироваться. Мне приснилось, будто я летаю в вышине, и у меня серебристые крылья, как у огромного орла...а на спине у меня сидит обнажённая девушка с огненными волосами и заливается счастливым смехом.
Всё было так реально, так чётко, как не было никогда раньше – я ощущал её гладкую, влажную кожу, чувствовал жар тела, упругость бёдер... а под нами проплывала земля – где-то внизу, далеко-далеко. И я был счастлив в этой выси.
Меня охватил приступ тоски. Ясно было, что это картинки из моей прежней жизни. Я знал это, всем своим естеством знал, и мне мучительно хотелось туда, в вышину, в синее небо. А здесь – негодяи, которых следовало наказать, а вокруг серость, и впереди неизвестное будущее.
Одна радость – моя подруга, с которой мне было комфортно и легко. Всё-таки в наших русских женщинах есть что-то такое, чего нет у женщин во всём мире. Они любят без оглядки, без мыслей о том, что будет с ними – просто любят, и всё тут. Что бы сделала американская женщина, узнав, что я хочу пойти против закона, убить негодяев? Скорее всего, тут же побежала бы меня сдавать. И самое интересное, была бы уверена, что этим меня спасает.
Задумался – а откуда я это знал? Про американскую женщину, про их почтение к закону? Знал, и всё тут. Знания время от времени всплывали у меня, как будто из воды поднимался пузырь болотного газа – бурление, шум...и снова я остаюсь тем, кто есть – человеком без роду, без племени.
Снова задумался – над тем, что я сегодня наговорил Марии. Да, в общем-то всё что я сказал, было логично и правильно, только с одной поправкой – не все менты подонки, не все гэбэшники и прокурорские равнодушные големы. Если долго искать, можно найти там приличных людей, которые будут работать так, как положено. Но – где их найти? И сколько времени уйдёт на то, чтобы их найти? А времени у меня не было. Если верить покойной девчонке, сегодня ночью должно совершиться очередное жертвоприношение – будет принесена в жертву её мать, Ольга. И я должен её спасти.
Глубоко вздохнув, я сел на постели, собираясь с духом и додумывая последние нюансы плана, потом ощупал и осмотрел своё тело – оно восстановилось, но ещё не до конца. Неправильно сросшаяся нога выправилась, но была короче, чем другая и я всё равно буду хромать. Ничего – надеюсь, что бегать мне не придётся. Очень надеюсь.
Послышался шорох, и в дверях появилась Маша. Она была одета – в тренировочные брюки и тонкий тёмный свитер.
- Я с тобой.
- Ты что? Нет уж – сиди дома. Ты мне только помешаешь.
- Я с тобой. Я побуду на улице, если что дам сигнал. На стрёме постою, в общем. Вань, возьми меня с собой, а? Я тут с ума сойду, тебя ожидая!
- Маш, пожалуйста, не усложняй мою задачу. Сиди дома и жди. Всё будет нормально, поверь мне. Всё, всё, мне некогда. Нужно успеть до полуночи. Жертвоприношение будет в полночь.
- Откуда знаешь?
- Опять исследуешь? Не знаю – откуда знаю. Уверен. Сатанистские обряды проводятся в полночь. Мне нужно успеть до ноля часов.
Я встал с постели и оделся, выбрав тёмную одежду – рубаху, брюки, тёмные ботинки. Потом подошёл к подруге и крепко поцеловал её в губы, разгладив большими пальцами рук её мокрые глаза.
- Не плачь. Я вернусь. В этот раз я вернусь.
Распахнув дверь в темноту, я шагнул через порог и через секунду растворился в ночной мгле. Фонари давно побили местные детишки из своих рогаток, так что ничего не помешает мне подойти к нужному дому незаметно...

[AlterGarten]

На самом интересном месте!

[DIM]

В СССР сроков заключения более 15-ти лет не было..Ждём продолжения.

[Mart]

Глава 5.
Идти по улице всё-таки не решился. Вдруг кто-то увидит, глянув в окно - потом будут неприятности. Неприятности? Как-то легко сказано – неприятности. Катастрофа! Ведь я не гулять по улице с девушкой собираюсь, а... ну, ясно.
Весь искололся сухим репейником, пропылился, вспотел – ни ветерка, ни малейшего движения воздуха. А ночь – будто и не ночь. Жарко, душно, гудят комары, впиваясь в кожу до самой кости. Такое впечатление, что у них не жало, а иголки как у шприца. Дай волю, выкачают кровь так, что останется только лишь сухая оболочка.
Ненавижу комаров! – решил для себя, прибив ладонью сразу двух, пристроившихся на щеке. Успели, твари, насосаться – вся ладонь в крови.
Вот и дом. С тылу не видно ничего – ни огонька, ни одного проблеска света. Занавески закрыты, дом тих и мрачен, как склеп. Посмотрел вокруг, заметил здоровенную бочку, стоящую на кирпичном основании. Поёжился – под ней лежат кости убитой Всеволодом несчастной женщины, его «сбежавшей» жены. Проклятый изврат...
Прикинул – сейчас должно быть около половины двенадцатого. Так-то сейчас уже процесс поклонения Сатане должен быть в разгаре. Насколько знаю – хозяина дома нет на месте, он сегодня работает в ночную смену. Всеволодом придётся заниматься отдельно...
Подошёл к закрытому ставнями окну, прислушался – в доме тихо, но не оставляло ощущение, что кто-то там бормочет. Хотел прислушаться – не дали. На речке вдалеке кто-то истошно начал вопить, изображая таким образом пение. Слов было не разобрать, упор «певец» делал на громкость и экспрессивность.
Подумал – как проникнуть в дом? Дверь заперта... Достал из кармана шёлковый шарф – захватил из дома Марии. Замотал им лицо, затянул узел на затылке – получилось что-то вроде маски. Прикинул в руке короткую дубовую скалку, тоже позаимствованную у Марии, шагнул вперёд, и только собрался постучать в дверь, как услышал рядом с собой дыхание и шорох. Адреналин хлынул в кровь, я чуть не подпрыгнул на месте, мгновенно повернувшись замахнулся, и...опустил руку.
- Ты?! Какого чёрта? Я тебе что сказал?! Ты чего притащилась?! Я ведь тебя чуть не прибил!
- Лучше прибей – выдохнула Маша – лучше ты прибьёшь, чем я помру от страха, ожидая тебя дома. Я же сказала –буду с тобой, и всё тут!
- Кошмар какой! Ты- кошмар!– я удручённо помотал головой, и добавил – спрячься в тени сарая и сиди там. Если кто-то соберётся войти в дом – кинешь камень в окно. Поняла? Выполняй всё, как я тебе сказал. Пока не позову, не выходи!
- Да, да, конечно! – замотала головой Мария и прокралась к сараюшке, стоявшей позади дома. Потом ойкнула и вернулась:
- Не могу! Страшно! Там под бочкой покойница лежит, ты говорил! А у сарая темно, и шуршит кто-то! А вдруг мыши? Я их боюсь до смерти!
- Тьфу! Стой у меня за спиной. Перевяжи чем-нибудь лицо, чтобы не узнали.
- Да, да, я тоже шарф взяла! И ещё ножик! Вот! – она достала из-за спину руку, в которой был зажат кухонный нож с деревянной рукояткой – я видел его на кухне – ржавое чудовище длиной сантиметров семьдесят. Не нож, а меч какой-то. Я фыркнул, и укоризненно покачал головой:
- А мотыгу не догадалась взять? Мотыгой-то сподручнее!
- А надо было? – растерянно спросила Мария, и я махнул рукой – чувство юмора у неё точно пропало – лицо завяжи. Брось пока свой меч-кладенец.
Маша зажала ножище в подмышке, и ловко перевязала лицо шарфом. Теперь мы оба были похожи на злодеев. За одну рожу можно сразу дать пять лет строгого режима. В таком виде люди в булочную не ходят. Если только не собираются эту самую булочную спалить дотла.
- Стой сзади и следи за тем, что вокруг происходит – приказал я жёстко – игры кончились. Беспрекословно выполняй мои приказы.
Мария закивала головой и повернулась к улице, наблюдая за тем, что там происходит, а я подошёл к двери. Подёргав, убедился – закрыто хорошо, основательно. Похоже – закрыто на засов. Двери в этой местности, как и дома, были очень даже прочными и основательными, дома бревенчатыми, а двери из хороших досок, дуба. Сломать их было непросто.
Задумался – придётся что-то изобретать. Если я начну стучать, вызывать этих уродов – они могут и не открыть. А ещё – могут всполошиться, и как следует подготовиться. Не исключено, что в доме есть оружие – например, ружьё. Получение заряда дроби в кишки не способствует пищеварению.
Блеснула мысль – вот оно! Нашёл решение. Подозвал Машу и объяснил, что она должна сделать. Маша кивнула головой, сняла шарф и подошла к двери. Я прижался рядом, за углом, так, чтобы меня не было видно ни с веранды, ни из окна, выходящего в зал. Стук в дверь – осторожный, нервный, как стучат женщины. Некоторое время ничего не происходит, тихо. Потом хлопнула дверь на веранду и кто-то подошёл к входной двери.
- Кто? Кого надо?
- Ольгу. Мне надо ей отдать долг – только сейчас принесли. Я занимала пятьсот рублей. Позовите мать. Это соседка.
- Щас...спрошу! – парень ушёл внутрь дома, и минуты три не показывался. Похоже, что там происходила какая-то работа. Обсуждение, так сказать. Потом парень появился снова:
- А чего ночью-то? Утром нельзя было прийти? Она уже спать легла. Ты одна?
- Одна. Само собой, одна! Я только отдам деньги, и уйду.
- Ладно. Заходи...
Крупный, полноватый парень около двадцати лет возраста приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу, осматривая всё вокруг, готовый тут же захлопнуть дверь:
- Заходи. Быстрее.
Мария изобразила, что сейчас станет подниматься по невысокому крыльцу, парень отвлёкся на неё, разглядывая стройную фигуру в тренировочном костюме, высвечивающуюся в лунном свете, когда я вышагнул из-за угла, обутый в мягкие кеды, и с размаху врезал парню по голове дубовой скалкой. Звук был такой, будто врезал деревянному столбу. Парень обмяк и свалился на пороге, повиснув головой через ступеньку.
- Жди тут! – тихо скомандовал я, и бросился в дом – если второй в это время поглядывал за входом, нельзя было дать ему подготовиться к сопротивлению.
Однако – нет. Этот скот был занят тем, что разукрашивал свою мачеху разнообразными узорами. В качестве красок служила кровь, выдавленная из убитой кошки, ощерившей окровавленные зубы в эмалированном тазу посреди комнаты.
Не оборачиваясь, парень спросил:
- Ты врезал ей? Неплохо иметь ещё жертву. Да и денежки как раз в кон!
Он обернулся, когда я уже сделал два шага, приблизившись на расстояние метра. Удар! Сатанист падает на пол и не шевелится. Беглый осмотр комнат – больше никого нет. Их двое. Двое – и жертва, привязанная к столу и вращающая вытаращенными глазами.
Поворачиваюсь, иду ко входу. Под ногами скрипят тяжёлые половицы. Половики и дорожки аккуратно свёрнуты и сложены у входа – не хотели пачкать кровью. Подхожу к лежащему без чувств парню, хватаю за ноги и волоку в дом. Маша идёт за мной, я останавливаю:
- Шарф! Сейчас же надень шарф! Там Ольга – она не должна нас узнать.
Мария быстро заматывает лицо, и я закрываю дверь. Затем волоку парня дальше. Голова сатаниста волочится по полу, лицо бьётся о высокий порог, но мне не до удобства негодяя. До смерти не заживёт – и славно. Оглядываюсь вокруг – вижу стулья с высокой спинкой – добротные, старые. Из настоящего дерева. Не ДСП какое-нибудь. Иду на кухню, шарюсь по чулану, по полкам. Стараюсь браться за вещи только через тряпочку - отпечатки пальцев нам ни к чему. Потом выругался и взял кухонный нож – то, что я искал, висело у меня над головой – бельевые верёвки, на веранде. Обрезал, принёс в зал.
Усадив негодяев на стулья по одному привязываю ноги к ножкам, руки стягиваю за спинкой стула. Рты набил тряпками, взятыми с кухни, кляпы перетянул полосками ткани, завязанными на затылке. Всё. Норма. Упакованы, безопасны. Теперь очередь за жертвой.
Ольга лежит на столе – обнажённая, вымазанная кровью – своей и чужой. Её запястья надрезаны и завязаны несвежими тряпочками. На животе надрез – сверху вниз, от пупка вниз, до линии волос. Кожа в этом месте разошлась, демонстрируя желтоватый жир и красные мышцы. Такое впечатление, что женщину хотели освежевать, снять с неё кожу, и тренировались, а может только что начали это дело, да мы помешали. Меня даже передёрнуло – вовремя успели. Вот же поганцы!
Комната довольно хорошо освещена – множеством свечей, язычки пламени которых колеблются от движения воздуха, тянущего откуда-то со стороны, возможно из приоткрытых форточек. В комнате жарко – свечей много, а на улице и так духота. Висит запах стеарина и чего-то неуловимого, знакомого...воск? Ладан? Что-то травяное, приторное. Рот жертвы заткнут, ноги и руки привязаны к ножкам стола. Она в сознании, мотает головой, мычит, пытается что-то сказать. Я молча подхожу к ней, лежащей в луже крови, и негромко, весомо, говорю, стараясь изменить голос, нарочито хрипя и кашляя:
- Сейчас я выну у тебя изо рта кляп. Ты не должна кричать и звать на помощь. Тебе ничего не грозит – мы пришли для того, чтобы освободить. Ты меня хорошо поняла? Если ты закричишь, то подвергнешь нашу жизнь опасности. И ещё – сейчас ты узнаешь, кто убил твою дочь Свету. Хочешь это узнать? Хочешь отомстить убийце?
Ольга внимательно слушала, потом утвердительно закивала головой. Я просунул нож под повязку, удерживающую кляп у неё во рту, потом выдернул кляп. Женщина глубоко вздохнула, и застонала:
- Бооольно...твари..ох, какие твари...они меня изнасиловали...а потом хотели снять кожу живьём. Они кровь пили...твари! Отвяжите! Отвяжите меня!
- Я отвяжу. Но позже. Немного позже. Сейчас смотри на своих приёмных сыновей. Я буду с ними разговаривать. Они знают, кто убил Свету.
- Я и так знаю – с ненавистью выплюнула слова Ольга – это они убили, сектанты хреновы! Они ненормальные – всё время говорили о том, что должны принести меня в жертву, что я должна дать им силы, что они станут после моей смерти колдунами. Они насиловали меня! Оба! По очереди! По нескольку раз каждый! Какая гадость, о господи! Отпустите меня! Убью, твари!
- Действительно убьёшь? – задумчиво переспросил я – ты знаешь, что их не посадят, так? Что психиатры наверняка признают их больными, парней полечат и снова выпустят – убивать, терзать, мучить – как твою дочь. Как тебя.
- Знаю. Светочка...доченька моя! – женщина бессильно заплакала, зарыдала и помотала головой – они смеялись, рассказывали, как она просила их не убивать!
- А ты знала, что они сожительствовали с ней несколько лет? Что твой муж сожительствовал с ней?
- Узнала. Да. Сегодня узнала. Они и это мне рассказали. Садисты проклятые. Им доставляли удовольствие мои муки – насиловали, и нашёптывали в уши, вспоминали, как они мучили мою дочку.
- Как ты допустила, глупая сучка?! – не выдержала Мария – как ты могла этого не видеть? КАК?!
- Я много работала. Посменно. И я хотела сохранить семью – мёртвым голосом сказал Ольга, закрыв глаза – дура я. Погубила дочку. И жить мне незачем. Одно желание осталось – убить тварей!
- Хорошо – кивнул я, потянулся к столу и перепилил верёвки, удерживающие женщину. Та села на столе, не обращая внимания на свою наготу, неуклюже сползла со стола, и чуть не упала, удержавшись рукой за угол стола. Потом зажала рукой закровоточившую рану на животе и потянулась к ножу, который я оставил на столе, предварительно вытерев рукоять и лезвие. Взяла нож и медленно пошла к сидящим на стульях очнувшимся парням. Их маленькие заплывшие глазки с ужасом следили за подходящей к ним смертью, они тужились, дёргались, но не могли порвать верёвки. Ольга подошла к первому, с ненавистью посмотрела в его глаза и хрипло спросила:
- Что, понравилось терзать мою дочку?! Глазки ей выдавливать? Плакала, говоришь? – она медленно, без замаха вдавила лезвие ножа в глаз парню, всаживая всё глубже и глубже. Тот задёргался, едва не разорвав верёвки – невыносимая боль придала ему силы. Затем обмяк, и только ноги ещё секунды три подёргивались в судорогах. Наконец, тело умерло, как и мозг, им управляющий. Второй изувер, похоже, обмочился и обделался, глядя на убийство брата. Под ним расплылось пятно, а потом закапало на пол, образуя вонючую лужу.
Женщина подошла к нему и ласково спросила:
- Нравилось сдирать с меня кожу? С моей дочки? – она рванула рубаху, оголяя грудь и дряблый живот парня, а потом, воткнув нож тому в низ живота, вспорола его до самого подреберья так ловко, как будто всю жизнь делала харакири (Потом я узнал, что Ольга работала на мясокомбинате, и уж чего-чего, а крови не боялась и с ножами управляться умела)
Свившиеся в клубки сизые внутренности напоминали гигантских червей, мерзко завоняло кровью и нечистотами. И со вторым негодяем было покончено. Женщина выдернула нож из убийцы дочери, посмотрела на лезвие, как будто увидела в первый раз, и подняв вверх попыталась ударить им себя в шею.
Я успел за долю секунды до удара, когда лезвие почти коснулось её шеи. Около секунды боролся, преодолевая сопротивление, потом женщина обмякла и зарыдала, раскачиваясь из стороны в сторону:
- Яааа... яааа...виноватаааа...доооченькаааа...аааааа...ааа...милая...Светочка...аааа...аааа...жить не хочу! Пригрела уродов! Вышла замуж за эту тварь! Аааа.... Ааааа...
- Тихо! – прикрикнул я – ты виновата, но ты наказала убийц, да только не всех! А твой муж, который растлил её? Который измывался над ней, грозя убить тебя так же, как свою прежнюю жену? Это он виноват! Он – первопричина всего, он сделал этих тварей, и сам тварь! Ты должна жить, чтобы отомстить!
- Я должна жить, чтобы отомстить – бесчувственно повторила женщина, и подняла на меня глаза – что я должна сделать?
Я облегчённо вздохнул, и начал инструктаж.
Через сорок минут мы шли домой, оставив у Ольги скалку, которой я бил парней. Здоровенный тесак, что Маша прихватила из дома, забрали с собой. Убивала Ольга своим кухонным ножом...
Дорога назад прошла без приключений. Ольге было приказано поднять шум минут через двадцать после нашего ухода. Впрочем – поторапливаться всё равно следовало - мало ли что приказали – она могла решить делать всё по-своему. Женщина есть женщина...

- Вань, а Вань... – сквозь дрёму я услышал знакомый голос и удивился – почему «Вань»? Я же Вася? И тут же понял – Ваня, именно Ваня. Вася я только во сне, когда летаю в небесах на серебряных крыльях.
- Чего ты не спишь? Не устала, что ли? Надо было ещё нам с тобой позаниматься любовью, чтобы дрыхла без задних ног...
- Неет...хватит. Кстати – ты так меня сегодня ночь возбуждал! Такой сильный, брутальный мужчина...хрясь дубинкой! Хрясь! Стоять, уроды! Ух, самец...ты во всём самец. Завидую твоей Василисе – уйдёшь от меня к ней, и забудешь несчастную Машу. Может хоть забеременею от тебя, хоть что-то останется... Странно так – покойного мужа до сих пор люблю. По-своему люблю. Вспоминаю, тоскую. Но и тебя люблю – аж в паху горит! Как подумаю о тебе – хочу до боли! Может ты околдовал меня? Ну не может же так быть! Может я вообще сдвинулась мозгами и стала нимфоманкой? У нас в клинике лечатся несколько таких несчастных баб – так мужчины врачи боятся к ним заходить – того и гляди член оторвут. Бросаются, как дикие. Страшно смотреть на них – им кого-никого, лишь бы мужчина был. Вернее – не мужчина, а пенис ходячий. Болезнь, однако. И они никогда не удовлетворяются. Всё время хотят, а разрядки нет. Я не такая...
- Ты для этого меня разбудила? – усмехнулся я – сообщить, что ты мультиоргастичная женщина? Я и так это знаю. Чувствую. Тем более, что ты так вопишь, будто кошка, которой придавили дверью хвост. Кстати – ты когти-то свои кошачьи придерживай. Всю спину мне располосовала. Хорошо ещё что на мне всё заживает в секунду, а так – ходил бы сейчас в полосочку.
- Ничего. Это знак доблести – тебе почётно, что ты можешь так возбудить женщину. Пусть все видят, какой ты молодец! А что, вправду так воплю? Почему-то я сама не слышу этого...мне кажется я такая тихонькая-тихонькая, такая кисочка, только мурлыкаю.
- То-то Барсик спрятался под диван от греха подальше – решил видать, что хозяйку душат, а потом и его черёд придёт. Ну, так что случилось? Чего ты меня под утро разбудила? Что с тобой?
- Сама не знаю. Лезет в голову всякая дребедень, не спится мне. Как думаешь, Ольга выполнит то, что ты ей сказал?
- Выполнит. Чувствую. Такой ненависти как у неё, я давно не ощущал. И баба она так-то неглупая.
- Неглупая? Интересно, просекла она, кто есть кто?
- Сдаётся что – да. Голос твой узнала. Ты нафига влезла со своими нравоучениями? Насчёт того, что она сама виновата?
- Не выдержала. Ведь и в самом деле виновата. Если бы не она – и дочь была бы жива, и ей бы горя не досталось. Твари всё-таки какие эти парни... А ты хорошо придумал. И твари убиты, и у нас руки чисты. Ну...почти чисты. Ты ведь нарочно её надрючивал, я поняла. Настраивал на убийство, как торпеду.
- А что, разве я не правду сказал? Подержат и выпустят ублюдков. Вы же не будете вечно держать их в клинике. Полгода реабилитации – и пошёл домой. Так?
- Так...только откуда ты это знаешь? Ой, неспроста знаешь. Ей в тебе что-то такое, что позволяет думать, что ты, во-первых, имеешь высшее образование. Во-вторых, имел какое-то отношение к правоохранительным органам.
- С чего решила?
- Насчёт образования? У тебя правильная речь, без простонародных словечек. Если и проскакивают какие, то только ради того, чтобы похохмить. А когда забываешься, ощущение такое, как будто говоришь с преподавателем литературы. Насчёт органов – ты совершенно автоматически стирал отпечатки пальцев в доме Ольги. Кроме того – со знанием дела рассказывал, что будет с преступниками. И это всё точно – то, что ты рассказал. У нас кого только не держали – зарубил мать топором, побыл в больничке – и на свободу. Великолепно! Вроде как вылечился. Я спорила уже с главврачом по этому поводу – отпускаем в мир убийцу – какое право мы имеем это делать? Он мне – а какое право мы имеем его тут держать? У нас нет пожизненных психушек с тюремным содержанием, как за границей, к примеру. В той же Америке. У нас или признают вменяемым и расстреливают – пусть даже он пускает слюни и скачет на четвереньках, или признают невменяемым, и тогда ему всё сходит с рук. Давно подумывала уйти из клиники, заняться врачебной практикой. Не могу видеть того, что там происходит. Знаешь, скольким людям поставили диагноз «шизофрения», просто потому, что был звонок сверху?
- А зачем? Зачем такой диагноз?
- Чтобы не болтали лишнего. Политические. Не хочу участвовать в этом. Устроюсь куда-нибудь в поликлинику психиатром, буду брать шоколадки у благодарных посетителей, выписывать справки и уходить домой вовремя. Здесь до поликлиники идти пятнадцать минут. А я езжу чёрт те куда...зачем это мне надо?
- А научная работа, а зарплата – ведь урежут небось?
- Научная работа? Да какой из меня учёный...по инерции уже занимаюсь. Для зарплаты. За степень надбавку получить. А много ли мне одной надо денег? На трусы и кусок хлеба хватит. А наряжаться – к чему? Старовата уже для новой семьи. Вот если бы ты остался...
- Маш...я чувствую, что мне придётся уйти. Зачем ты рвёшь сердце себе и мне? Ты мне не безразлична, наверное даже я в тебя влюблён. Мне хорошо с тобой, и не только в постели. С тобой интересно поговорить, ты умная, образованная. Ты очень красива – в клинике я это не замечал, ты там всегда не накрашенная ходила, а чуть подкрашиваешься – ты просто отпадная красавица!
- Какая красавица? Как ты сказал?
- Отпадная. Так – похоже, психиатр в тебе неистребим. Может как-то можно его заглушить, а? Ну-ка, ну-ка... – я сдвинул с груди женщины одеяло и стал целовать соски, тут же собравшиеся в тугие розово-коричеевые ягодки. Она поёжилась и покрылась мурашками, тяжело и прерывисто задышала, с упрёком сказав:
- Ну что ты со мной делаешь?! Я и так уже просто булькаю внутри...после наших игрищ. И ты опять?!
- А нечего было будить. Зачем меня разговорами разогрела? Нет уж, теперь поздно...держись!
И она держалась. Полчаса. А после заснула, разбросав руки и ноги – левую ногу перекинула через меня, правая рука висит до пола, влажные красные губы полуоткрыты и время от времени пошлёпывают, как будто пытаются поцеловать что-то, витающее в воздухе. Вырубилась напрочь, утомлённая сексом и переживаниями. Наконец-то!
Я осторожно снял с себя её голую ногу и положил поближе к другой, накрыл одеялом, поправив руку и убрал со лба всклокоченные, намокшие от пота волосы. Полюбовался картиной спящей любовницы – нет ничего красивее спящих детишек и любимых женщин. Они чем-то сродни друг другу – во сне такие беззащитные, такие милые, хочется укрыть их от всех опасностей в мире, от зла и печали. Увы, не всегда это удаётся...
Помучившись минут пятнадцать – сон куда-то улетучился – я осторожно слез с кровати и пошёл во двор, как есть, голышом. На улице ещё темно, так что никто не увидит. Вода в душе уже остыла, но была ещё довольно тёплой. Помылся, постоял под струями воды, решив утром наполнить бак доверху – напор слабоват, видно вода кончается. Пока стоял – думал. Что меня ждёт? И что в моих отношения с Машей? Люблю ли я её? Хммм...не знаю. Мне с ней комфортно, она хороший товарищ – если можно так сказать о женщине. У неё великолепное тело, она неистощима в постели и правда меня любит. Так что же мне ещё надо? Но вот нет чего-то такого...неуловимого...вероятно – это называется «любовь». Нет любви. Настоящей любви, ради которой хочется умереть, или свернуть горы. Спокойная дружба-любовь без безумства и горения. Вероятно, всё-таки место в моей душе занято другой женщиной, совсем другой. И с этим ничего не поделаешь.
Я вздохнул, закрыл кран душа. По коже пошли мурашки – поднялся утренний ветерок и похолодил мою остывшую в воде кожу. Полотенце рядом с душем на верёвке уже высохло после ночных водных процедур, я насухо растёрся и побрёл в дом, глядя на розовеющий рассвет. Прикинув время, цокнул языком и решил, что всё-таки стоило бы поспать пару часов, иначе завтра буду сонный, как зимняя муха.
С этой мыслью я побрёл к постели, отодвинул на другой край Машу, снова разбросавшуюся по всей постели, чуть не поперёк, пристроился на краешек дивана...и как ни странно, почти тут же уснул. Вода смыла с меня груз мыслей и грязь ночных похождений. Мне ничего не снилось (Спасибо, Оле Лукойе, он же Морфей!), и я как следует отдохнул за эти недолгие часы сна.

- Ваня, вставай! Да ну вставай же, обед на столе! - в носу чего-то засвербило, и я, не выдержав, чихнул и открыл глаза. Надо мной наклонилось смеющееся лицо Маши. Она держала в руке пёрышко, которым, негодяйка, щекотала у меня в носу.
- Наконец-то! Спишь, как мёртвый! Пора обедать, а ты ещё не завтракал. Так истощаешь, как скелет, надо хорошо питаться.
- Не делай из еды культа, Киса!
- О! Ты любишь «Двенадцать стульев»? – восхитилась Маша – я обожаю Ильфа и Петрова! Вставай, Ванечка. Я таких щей свежих наварила, густые – ложка стоит! Мяса полкастрюли. Тебе надо хорошо кушать. Ты вон как ночью трудился...
- Ты про что - подозрительно осведомился я – ты помалкивай о том, о чём говорить нельзя. Забудь.
- Не могу забыть! – невинно похлопала глазками Мария – ты был великолепен в постели. А ты о чём, вообще-то? Кстати, за мясом ходила на базар, к тётке Гале. Она мясом торгует и яйцами. Так вот – эта самая тётя Галя что-то вроде справочника, или как это лучше сказать – информбюро. Что у нас в посёлке происходит – всё знает. Все новости на базар стекаются. Понимаешь?
- Понимаю – усмехнулся я – сейчас расскажешь, чего там узнала. Или я тебя сейчас кину в постель и затрахаю до смерти.
- Хмм...многообещающе. Может не рассказывать? – томно сказала Маша, и потянулась, как сытая кошка – нет уж, пошли есть. Пока ешь, я тебе всё и расскажу.
- Пару слов – как там обстановка?
- Ничего не скажу, пока не сядешь за стол. Иди, надевай трусы, мой руки и обедать. Бельё вон там, на стуле возьми, я тебе приготовила.
Щи и правда были знатными. На что уж я не особый гурман и любитель поесть, но запах от тарелки шёл такой, что захлебнулся слюнями.
Маша заметила моё состояние и рассмеялась:
- То-то же...а то – завалю, завалю – без таких щей через неделю уже желания заваливать не будет. Впрочем – ты-то может и подольше выдержишь – оценивающе-задумчиво осмотрела она меня.
- Хватит издеваться! – дуя на горячие щи в ложке буркнул я – рассказывай, сейчас же! Садистка...
- Ладно уж...слушай. В общем – выждала я время – пошла на базар к одиннадцати часам. Сейчас, к сведению, уже два часа. Ну – почти два. К одиннадцати все новости уже должны разойтись по всем закоулкам. Как покойный муж говаривал – в нашей дерёвне на одном конце чихнут, а на другом конце уже знают. Вроде город, но и не город. Итак – иду я к тёте Гале. Она аж светится вся, её информация распирает, будто гной из нарыва хочет вырваться. А я не спрашиваю – мясо у неё рассматриваю, косточки говяжьи тереблю. А потом так невзначай говорю:
- Тихо как у нас летом, правда, тёть Галь? Скукотища. Улица как вымерла, жарко.
Тётя Галя где-то в деревне покупает мясо, и потихоньку продаёт. Прибавка к пенсии. Участковый вот только гоняет – базарчик-то только для цветов и овощей, а она – мясом торгует. Ну да ладно. Не о том речь. Как только я сказала – тётя Галя аж взвилась:
- Это у нас скучно?! У нас тихо?! Ты что, не знаешь, что ночью-то случилось?!
- Что, тёть Галь – спрашиваю я – неужто водопровод опять прорвало?
- Водопровод! Вы поглядите на неё! Для неё водопровод самое главное в жизни! А тебе неинтересно, кто на самом деле убил Светку, за которую твоего сожителя таскали в ментовку? Неужто не интересно?
- Хмм...интересно. А откуда ты знаешь, кто это был?
- Тётя Галя всё знает! От тёти Гали ничего не укроется! – она понизила голос, и нахмурила брови, нарочито сокрушённо покачав головой – такое страшное дело, ой, какое страшное... Братья убили Светку-то! Вот! Насиловали, и убили! И Ольгу ночью снасильничали, и хотели убить. А она как-то изловчилась, развязалась, схватила ножик и порубила их, как свиней! Говорят – одного милиционера стошнило, когда он увидел – кровь по полу, везде – на полу, на стульях. А они валяются - головы отрезанные, все изрезанные полосками и кусочками. И это...мужское достоинство она им вырезала и повесила на улице, на бельевую верёвку. Ужас какой! Зыков, с пятого дома, шёл на работу – видит – из калитки выходит Ольга, голая, вся в крови, с ножом с руках. Вышла, и встала у калитки, дальше не идёт. Он перепугался, а Ольга-то ему и говорит – вызови милицию – я их всех убила! Он побежал в магазин – телефоны-то у нас все повыдирали, хулиганье, ручки бы у них поотваливались поганые! Милиция приехала, Ольгу забрали на спертизу. Скорая ещё приезжала. Бабу-то они порезали сильно, кровь пили у неё. Сектанты оказались. Как она, милая, выжила – только Господь знает! Нашу русскую бабу так просто сектантам не одолеть – сразу письки поотрезает!
- Так откуда стало известно, что они убили Светку? С чего ты это взяла?
- А вот с чего – они, когда ея насильничали, всё и сказали. Слышь – бабка снова понизила голос – они так её накачали, что она шла враскоряку и по ногам текло! Вот! Люди говорят – чуть не порвали ей там всё! Теперь спертизу будут делать, черпать у неё.
- Экспертизу, имеешь в виду?
- Да, испертизу!
- Вот это новости...вот это да...
- Это ещё что! Это ещё ерунда! Дальше-то что было! Севку-то её повязали! Говорят – он со Светкой кувыркался, соблазнял. А ещё, само главно – он жонку свою ведь убил!
- Как убил? Ольгу? Она же живая?
- Тьфу! Каку Ольгу! Прежню жонку, ту, что вроде как сбежала с мужиком! Эти самые братья знали, где лежат её косточки, знали, что папаша мамку убил и молчали. А ей, Ольге-то, когда сильничали, и обсказали всё. Думали видать, что всё равно убьют её и похоронят рядом с мамкой. А вот не удалось. В общем – Севку арестовали, и он уже сознался, что задушил жонку. Поговаривают, что участковый Федорчук в курсе был, дружбан его! Они ведь вместе выпивали. Сева и Федорчук, чтоб ему пусто было! Федорчука вроде как гнать из милиции собираются. Вот теперя всё! Теперя я всё рассказала! Ну как тебе?
- Ну что сказать – я фигею, дорогая редакция!
- То-то же...а ты – сонное царство, сонное царство. А тут – вона чего. Сатанисты завелись. Вообще-то за братьями давно подмечали странности – чего-то шепчут, чего-то подглядывают. Жаловались на них Севке-то, а у него Федорчук в дружбанах, вот и покрывал. Теперя отпокрывался! Сколько мяса у меня потаскал, крыса поганая! Так ему и надо, ментяре этому. И Севке тоже. Надо же, чего учудил – приёмную дочку сильничать! Таких надо сразу к стенке и шлёпать, как в революцию.
Мария закончила рассказ и посмотрела на меня, хитро усмехнувшись:
- Всё, как ты спланировал. Эх ты и иезуит – комар носу не подточит! Ольге сейчас экспертизу сделают – сразу определят, что её точно насиловали. И определят – кто. Посадить бабу не посадят – скорее всего к нам в клинику засунут, на психиатрическую экспертизу. Потом отпустят домой. Как она будет жить одна – вот вопрос...
- Ну ты же как-то живёшь? – пожал я плечами, догрызая с здоровенного мосла последние хрящики – а она чем хуже?
- Ну что ты понимаешь? – с тоской и горечью сказала Мария – я не жила, а существовала! Не может женщина жить одна. Ей нужно о ком-то заботиться, кого-то любить. Иначе это не жизнь, а чертополох на огороде – никому не нужный, колючий и злой.
- Неужто у тебя за все эти годы после смерти мужа никого не было? Ни одного мужчины? Не хотелось ни с кем лечь в постель? Или просто погулять по городу?
- Было пару раз – созналась Мария – с коллегой... Невтерпёж стало, вот и...в общем расстались – ему бы только бабу, а душу мою ни к чему. Тем более, что он женат. Зачем мне женатик? Какой от него прок? Для оргазма? Так я и сама могу...что и делала все эти годы – Мария – порозовела и отвела глаза – и чего это я тебе такое рассказываю, сама удивляюсь.
- А чего такого-то? Дело житейское. Я тебя понимаю.
- Если бы – усмехнулась женщина – ладно, хватит об этом. Речь не обо мне. А зачем ты сказал ей порубить их на куски? К чему это бойня?
- Иначе бы не поверили, что Ольга была не в себе. Слишком рационально. Женщина в душевном расстройстве будет бить, пока силы не кончатся. Надо было, чтобы ваши светила убедились в её душевном нездоровье – состояние аффекта вывести. Как думаешь, что будет с диагнозом на Ольгу в клинике?
- Да как? Понаблюдают её, потом напишут, что она была в состоянии аффекта, но вообще-то у неё лёгкая степень шизофрении. Так, на всякий случай напишут. Мол – свихнулась. Она не первая, и не последняя. У нас в советском государстве нет маньяков. Нет проституции. Нет наркомании. Ты думаешь, хоть строчка о трагедии просочится в газеты? Как бы не так! Для этого должно случиться что-то экстраординарное. Распоряжение сверху должны дать. Иначе – тишь, благодать – уборочная, надои, доярки с вёдрами.
- А может и к лучшему – задумавшись отметил я, ковыряясь в зубах расщеплённой спичкой – если показывать по телевизору всю эту грязь, может грязи станет и больше? Как ты думаешь?
- А право знать? Право выбирать? Почему нас его лишают? Мы что, скоты бессловесные? Почему мы не можем выбрать – что смотреть, что знать, что хотеть, как одеваться и как жить?
- Ээээ...милая...с такими речами тебе место точно в дурдоме – усмехнулся я – рядом с вашими политическими.
- Это точно. Потому я и не хочу видеть, что там происходит. Делаете – ну и делайте. Только без меня!
Три дня после этой бурной ночи ничего не происходило. Совсем ничего. Мы с Машей гуляли по городу, ходили в кино – пресловутое золото Макенны поглядели. А что – красочно. Можно посмотреть. Особенно если рядом с тобой сидит женщина и поглаживает тебя по бедру... Правда сосредоточиться в этот момент трудно – на фильме.
Ходили купаться, загорать – валялись, как два тюленя. Я загорел до черноты – моя кожа отказывалась обгорать, и Мария мне завидовала до посинения. Ей, несмотря на смуглую кожу, приходилось отсиживаться в тени – она не была на пляже с тех пор, как погиб муж, и кожа совсем растренировалась. Белая, как молоко. Правда – потом тоже потемнела.
Я проводил эксперимент над своим модифицированным телом – предупредил Машу, чтобы она не дёргалась, когда я уйду под воду, и просидел там больше часа, пока не посинел, как осеннее небо. Родники есть родники.
За то время, что я сидел под водой, у меня не открылись никакие жабры, но недостатка в кислороде я не испытывал. Похоже и вправду организм впитывал его через кожу, напрямую. Маша взяла с меня слово, что больше так при ней я делать не буду. Несмотря на то, что я её предупредил, она себе места не находила этот час, и через полчаса моего сидения даже попыталась донырнуть до меня, сидящего на дне и держащегося за камень. Пришлось погрозить ей кулаком, она и уплыла, очень раздосадованная и злая.
Ночи мы проводили вместе – жаркие ночи, заполненные вздохами, стонами, и всеми теми звуками которые сопровождают пару молодых людей оставшихся наедине ночью в одной постели. Впрочем - вряд ли любовники будут обсуждать теорему Лагранжа...хотя, от русских людей можно и не того ожидать. Однажды в перерыве между соитиями мы начали спорить по происхождении Земли и всего мира. Вернее – это Маша начала излагать теорию Большого Взрыва, а я искал в этой версии уязвимые места. Закончилось это, как и следовало ожидать – любовными объятиями. А разве вся наша жизнь не ведёт к тому же? Инстинкт размножения для человека стоит превыше всего. Род человеческий должен продолжаться – это аксиома.
Кстати – насчёт продолжения рода – пока мы не могли сказать с уверенностью, но скорее всего, в этом направлении нашей парочкой были сделаны гигантские шаги, увенчавшиеся закономерным успехом – так вроде пишут в советских передовицах.
Советские газеты...их стоит коснуться особо. Вероятно трудно представить себе, что кто-то может выпускать газету, не приносящую прибыли, газету, которую никто и никогда не читает, а использует лишь для того, чтобы вытереть задницу или завернуть селёдку. Так вот – большинство газет именно такими и были. Я пытался извлечь из них хоть какую-то интересную информацию, нужную мне для познания мира вокруг себя – не тут-то было. Как следовало из газет, весь мир вертелся вокруг Центрального Комитета Партии и свершений, достигнутых советским народом под руководством этой самой партии. Логики это не поддавалось никакой – судя по газетам, жили мы, как сыр в масле катались. Однако – в магазинах ни черта ничего нет – ни мяса нет, ни колбасы. За исключением ливерной. Иногда съедобной, иногда нет. Мясо только на базаре – пять рублей килограмм. И это притом, что зарплата могла составлять сто рублей. Много это, или мало – не знаю, не с чем сравнивать. Мне кажется – мало. Но может только мне так казалось?
Нашёл книги по истории России, почитал, просветился. Смутно вспоминалось прочитанное, как будто читал раньше – значит и вправду когда-то знал, читал, изучал.
Все три дня порывался куда-нибудь попробовать устроиться на работу, тем более, что мои раны зажили, не оставив и следа. Ноги выпрямились, шрамы рассосались, как будто их не было. Я снова превратился в симпатичного парня, на которого (с удовольствием отметил для себя) оглядываются девушки – загорелый, высокий.
Машу аж перекашивало от ревности, когда она видела, что девчонки бросали на меня взгляд и нарочито громко хихикали, виляя бёдрами в микроюбках – чтобы обратил внимание. Ей казалось, что она старовата для меня, что сейчас я вот загляжусь на какую-то девку и сбегу от этой «старой бабки Машки».
Вначале я не понял, почему она не пускает меня на поиски работы, а потом сообразил – не хочет отпускать от себя. Но и мне было не по себе – жить за счёт женщины, да ещё и не шибко богатой – как-то не по мужски.
На этой почве у нас постоянно шли споры, в которых Маша доказывала, что это устаревшее мнение, что женщины так же равноправны, как и мужчины, и нельзя шовинистски отказывать женщине в праве содержать любимого мужчину, потому что ретроградное общество относится к этому негативно. Я только смеялся на эти слова, чем злил её ещё больше. Впрочем – до ругани не доходило, всё заканчивалось бурным сексом или поцелуями.
Меня всё время не оставляло ощущение, что я нахожусь в отпуске – счастливое ничегонеделание, прожигание жизни – моё подсознание давало понять, что такого у меня никогда не было.
«Отпуск» кончился на пятый день счастливой жизни. Ничего не предвещало последующих бурных событий – обычное солнечное утро, чай с вафлями, Маша, помолодевшая и похожая на девчонку в лёгком сарафанчике, просвечивающим насквозь и облегающем её крепкие бёдра.
В дверь постучали, и подруга чуть не выронила чайник, испуганно округлив глаза:
- Кто это? Опять милиция? Я что-то боюсь, Вань! Ты это...осторожнее открывай – напряжённо сказала она мне вслед.
Я открыл дверь, готовый к любым неприятностям, но увидел перед собой женщину с измученным бледным лицом, довольно молодую, моложе Маши. Она с испугом посмотрела на меня, и спросила:
- А Маша дома?
- А вы кто? Как вас представить? – почему-то подчёркнуто официально спросил я.
- Я...Вера. Двоюродная сестра Оли, вашей соседки. Мне с Машей поговорить нужно. Меня Оля прислала.
Я пожал плечами, и пошёл на кухню.
- Маш, иди – там некая Вера, двоюродная сестра Ольги. Да, да – той самой. Она о чём-то хочет с тобой говорить. Только с тобой. Меня она почему-то боится, аж до описивания. Уж не знаю, чем я ей так страшен. Узнай, чего ей надо. Что-то не нравится мне этот визит...от Оли.
Горячий, сладкий чай пролился во внутренности и я закрыл глаза от удовольствия. В жизни есть несколько радостей, и это одно из них. Лимон бы сюда – внезапно пришла в голову мысль из глубин мозга. Откуда тут лимоны? Ещё бы бананов захотел, оптимист! А редиски с длинными хвостами не хочешь? Капустки подгнившей? Вчера с Машей шли мимо заведения, написано: «Диетическая столовая». Так из неё такой тухлятиной несло, что меня с души воротило. Если ЭТО диета, что же тогда обычная еда? А вот вафли неплохие, сливочные. Хрустят и тают во рту.
- Вань, а, Вань! – раздался позади растерянный голос Маши – это ведь к тебе пришли на самом деле. Вера к тебе пришла...
- С какого перепугу? Да я её знать не знаю – недовольно буркнул я, оторванный от даосистского созерцания чаинок в моей фарфоровой кружечке – она же сказала, что к тебе!
- Напугалась тебя. Мне рассказала.
- Чего рассказала-то? Ну что я из тебя как клещами вытягиваю?! Маш, что всё это значит?
- Товарищ колдун, миленький, помоги! Помоги, пожалуйста! – Вера бросилась на колени и схватив меня за ноги, стала целовать их, кланяясь, как иконе. Я ошеломлённо замер с раскрытым ртом, замерла и Маша, вытаращив глаза и глядя на ползающую под ногами девушку.
- Эт-то что за хрень! – я вскочил на ноги и отодвинулся от припадошной – чего она меня колдуном-то называет, не пояснишь?
- Не сердись, товарищ колдун! Мне Олька сказала, что ты колдун, настоящий колдун, и умеешь с духами разговаривать! Помоги!
- И чем же я тебе могу помочь? – автоматически спросил я, не обратив внимание на то, что информация к ней пошла от Ольги. Потом только спохватился.
- Беда у нас, товарищ колдун! Папка мой помер, а у него заначка была на чёрный день. Деньги! И он никому не сказал, где их закопал. А тут беда случилась – муж мой, Петька, заболел. Деньги на лечение надо, и работать не может – обезножел, как зимой на рыбалке обморозил ноги. Гниют ноги, и всё тут. И мамка тоже слегла. Я на двух работах работаю – на хлебзаводе, жилы тяну. Дочку почти не вижу. А папашка заныкал куда-то деньги, и не сказал, зараза! Он дом продал, а ещё машину. И всё спрятал – вроде как на чёрный день. А днём лёг поспать, захрипел...и всё. Нет папашки, и нет денег. Хоть вешайся. Может и повесилась бы, если б не Машка. Дочка моя, Машулька. Она меня держит. Сил уже никаких нет жить...помоги, родимый, помоги! Одна надежда на тебя!
- А когда Ольга тебе про меня сказала, и что говорила? В каких выражениях?
- Она не выражалась, она очень уважительно про тебя говорила. Сказала, что ты колдун великой силы. И что если кто-то и поможет мне, то только ты. А когда говорила – да вот, на днях, я к ней в психушку приходила, принесла передачку. Меня не пускали, но санитар у меня там знакомый, Васька Суслин – мы в одном классе учились, вот он и пустил. На минуту. Что успела она, то сказала. А Олька баба основательная, она слов на ветер не бросает. Если что сказала, то оно так и есть.
- Есть такой, Суслин, в клинике – мотнула головой Маша – выжига тот ещё. Всё норовит медсёстрам под юбку залезть. Уволить его давно пора, да работать некому. По всем законам – и медицинским, и юридическим, посещение обследуемого в психиатрическом стационаре строго запрещено, чтобы не вызвать у него реакции на посещение. Мало ли что они там принесут! Да чёрт с ним. Поможешь ей? У бабы и вправду край. Я бы тебя не просила, если бы не это дело. Только вот что, Верка – молчи! Будешь языком трепать – я тебе глаза выдеру! Если мой Ваня из-за тебя пострадает – я лично тебя задушу!
- Нет, что ты, что ты – да я что хочешь для него сделаю, лишь бы помог!
- Что хочешь – тоже не надо – хмыкнула Маша – ему меня хватает. Одной!
- Да ты не поняла – я заплачу! Я тыщу дам ему! Только пусть найдёт кубышку! Как найдём – так сразу и дам тыщу!
- Мне нужна фотографии твоего отца, и мне нужно пройти туда, где он умер.
- Конечно, конечно! Пойдёмте в наш дом! Там альбом, и фотки есть. Там он и умер. Там и спрятал кубышку. Мы искали, искали, даже под полы залазили – нет нигде. Только на тебя надежда.
- Ты пойдёшь, Маш?
- Конечно пойду. Куда я тебя одного отпущу с чужой бабой – хмыкнула Мария – сейчас, только переоденусь. И ты оденься – там брюки выглаженные летние, светлые. И рубашка без рукавов. Может сетку наденешь? Ну майку сетчатую?
- Сетчатые майки – униформа гомосексуалистов! – не думая брякнул я, а Маша вытаращила глаза:
- С чего ты взял, что им в тюрьме сетчатые майки дают? Сомневаюсь, что они там в таких нарядах разгуливают...
- Да это я так брякнул, не знаю почему. Причём тут педики и сетчатые майки – не знаю. Вырвалось.
- А кто такие педики? Это производное от пединститута, что ли?
- Тьфу! Отстань! Собирайся давай! Вера вон смотрит на нас, как на умалишённых – чего, мол, несут?!
- Да я-то ничего не несу, а вот ты... – Маша вышла из комнаты, одетая для улицы. Лёгкое платье сидело на ней замечательно, крепкая грудь торчала вперёд, совсем не испорченная кормлением ребёнка.
Я крякнул от удовольствия:
- Хорошо выглядишь! Красавица. Не была бы моя – отбил бы у кого-нибудь.
- Пошли, отбивальщик – сморщила носик довольная Маша, и мы двинулись на улицу.
Идти пришлось минут двадцать, не меньше. Вера шла впереди, задыхаясь и не обращая внимания на то, что Маша её слегка придерживала:
- Тише, тише ты! Ну куда ты летишь? Успеем – лежала кубыха...сколько? Год? Ну и ещё десять минут полежит. А вот если ты свалишься и помрёшь – что будет без тебя дочка делать? Придержи шаг.
- Ой, я просто лечу, как будто крылья выросли! Господи, неужели всё закончится – мы уже и надеяться перестали. Полечим Петю как следует, матери лекарств накупим – жить будем! Спасибо, что согласился, что не прогнал меня.
- Подожди благодарить. Вначале попробуем – может ничего и не получится.
- Получится, получится, я знаю! – радостно ответила Вера - не может получиться! Иначе в мире правды нет вообще никакой...
Старый деревянный дом, как и все дома вокруг. Огород, баня – всё как у всех, всё как у людей. В доме неприятный тяжёлый запах, впитавшийся в стены. Пахнет какой-то мазью, пригоревшим молоком и дешёвыми духами – как будто пытались отбить запах болезни. Так пахнет в домах, в которых кто-то давно и тяжело болеет. Я знал этот запах.
В кресле перед телевизором сидел мужчина с небритым, опухшим лицом. Его ноги были завязаны тряпьём и от них шёл неприятный запах. От самого мужчины – тоже. Он был давно и тяжело пьян, и встретил нас угрюмым взглядом покрасневших глаз и яростной руганью:
- Аферистов привела! Аферюг! Мошенников! Говорил же тебе, не води сюда никого! Сука! Врезать бы тебе, да не достану! – мужчина заплакал от бессилия и его лицо перекосила гримаса отчаяния и ненависти.
- Не обращайте внимания – затараторила Вера – это он так, не со зла. Так-то он хороший, только вот как заболел, переживает сильно, потому пить и начал. Но он в меру пьёт, не напивается уж совсем как!
- Как свинья? – безжалостно спросила нахмурившаяся Маша – алкаш он, твой Петя. Веди, показывай фото.
Мы прошли в другу комнату и с книжного шкафа, забитого старыми книгами с потрёпанными корешками, Вера достала пыльный альбом.
- Вот, вот он, папаша! – женщина стряхнула пыль с крышки альбома, и раскрыла его на первой странице – тут он с мамой, а вот тут совсем молодой. Смотрите.
И я стал смотреть, запоминая лицо того, кого сейчас буду вызывать.
Дверь позади нас скрипнула и открылась. Я не обратил внимания, и только когда Верка пронзительно завизжала, обернулся, чтобы увидеть, как Маша стоит с побелевшим лицом и держится руками за стержень, торчащий у неё из груди. Острие стержня было блестящим, похожим на отточенную пику, и на его конце отчётливо виднелись две капельки красной жидкости, похожие на две маленькие сочные лесные ягодки.
Ошеломлённый, я долю секунды не мог понять что произошло, пока не увидел позади подруги фигуру Пети, зажавшего под левой подмышкой костыль, правую руку он держал вытянутой вперёд, и в ней был зажат «батожок», сделанный то ли из лыжной палки, то ли из прута нержавейки. Эта палка оканчивалась крестовидной рукоятью из наборного плексигласса и утопала в руке алкаша, глядевшего на нас остекленевшими от пьянства глазами.
Вся картина нарисовалась у меня в считанные доли секунды – я мгновенно метнулся вперёд и приложил алкаша в челюсть так, что та хрустнула, а мужик улетел в угол вырубленный наповал – у меня даже кулак онемел.
Маша жалобно смотрела на торчащую из груди палку, беспомощно открывала рот, пыталась что-то сказать – но не смогла. Изо рта у неё толчком выплеснулась кровь, а на губах лопнули розовые пузыри. Затем Маша стала падать вперёд, как в замедленном действии – плавно, и навзничь, будто подорванная сапёрами башня.
Я успел подхватить её на руки, вырвал из спины палку и аккуратно положил на пол единственного близкого человека в этом мире.
Маша бледнела, синела, тяжело булькала пробитым лёгким, а потом протянула руку, погладила меня по щеке и с трудом улыбнувшись, потеряла сознание. Рука упала на пол и бессильно разжалась.

[Wad Москва]

Нда уж, всё глыбже и глыбее !

[Шкаф]

Ну и дела....Неприятности к герою притягиваются,как магнитом!

[Mart]

Глава 6
В комнате воцарилась тишина. Маша была ещё жива, но булькающее дыхание стихало и стихало, жизнь уходила из неё с каждой каплей крови, вылившейся из пробитой груди. Мне казалось, что прошло очень много времени - очень долго, целую жизнь я смотрел на свою женщину и бессильно наблюдал, как она умирает. Но скорее всего, это были секунда-две, максимум. И мой ступор закончился.
Я оттолкнул в сторону Веру, начавшую причитать что-то вроде: «Ой, что же будет, ой, горе-то какое, горе-то! Ой, что же будет!...» и вытолкнул её за дверь комнаты. Затем встал на ноги, и вытянув руки вперёд, начал читать речитативом какие-то слова, непонятные, но имеющие вес, как кирпичи, тяжёлые и холодные. Они падали в пространство, и будто строили преграду между Смертью и моей женщиной, не давая той пройти и забрать душу Маши.
Руки мои ткали некую вязь – в воздухе загорались знаки – огненный, золотой, синий, таявшие, как инверсионный след реактивного самолёта. Похолодало так, что моё дыхание стало видимым, как на январском морозном ветру.
Маша стала белой – до этого она посинела и почернела, как покойница. Теперь губы стали белыми и медленно розовели прямо на глазах. Я не прекращал читать заклятие, и когда через три минуты закончил – на полу лежала Маша, мало чем отличающаяся от той Маши, что была до ранения. Или, вернее – до её смерти.
Волнуясь, я опустился на колени перед, приложил ухо к её груди – грудь была тёплой, упругой, такой, как и раньше. Раздвинул лёгкую рубаху, расстегнув пуговки – на груди ни следа от страшной раны, и лишь пятно-ореол на блузке указывало на то, что рана мне не приснилась. Да и лужа крови под Машей не даст забыть о происшедшем, как и блестящая палка-стилет с коричневыми, уже подсохшими мазками.
Почему эта Маша отличалась от прежней? Потому, что она стала моложе. Моложе лет на десять – исчезли морщинки вокруг глаз, грудь, тяжёлая, крепкая, но слегка обвисшая от кормления ребёнка, стала меньше размером, и торчала вперёд как у девственницы пятнадцати лет. Женщина даже как-то уменьшилась в размерах – рубашка слегка обвисла, бёдра стали менее объёмистыми – заметно под юбкой. Она сбросила размер, или два, не меньше, и выглядела на девятнадцать лет, не больше.
Интересный эффект – задумался я – похоже, что это заклинание делает так, чтобы тело залечивало раны и восстанавливалось до того максимума здоровья, который организму положено иметь. А максимум здоровья настаёт в девятнадцать-двадцать лет. Расцвет организма, так сказать. Вот Маша и достигла своего расцвета. Такой, вероятно, её встретил покойный муж, когда в неё влюбился. И немудрено. Она и в тридцать лет была красавицей, а уж в двадцать лет! Смерть мужикам. Что касается похудения – а откуда организму брать силы для восстановления? Откуда взять плоть для ремонта своих повреждённых клеток? Из самого себя, конечно. Вот он и взял.
- Проснись, спящая красавица! – я похлопал по щекам Маши, и та медленно открыла глаза.
- Что со мной? Вань, мне приснилось? А чего я лежу на полу? Ой! Не приснилось! Этот алкаш меня заколол...а я что, дух? Ты меня вызвал? Ой! Ой-ёй! Больно как!
- А чего ты ерунду говоришь? Я тебе и продемонстрировал, что ты не дух.
- Теперь синяк на груди будет – Маша выпростала из лифчика левую грудь и погладила ладонью – какая маленькая...как у девчонки. Вань, ты чего со мной сделал?
Маша вскочила с пола, как лесная лань, и шагнула к трюмо, разглядывая себя в зеркале и оглаживая ладонями:
- Ой! Вот это да! Чудо! Ваня, это чудо! Ты – чудо! О боже!
Девушка бросилась мне на шею и стала исступлённо целовать. Я со смехом отбивался, и сумел оторвать Машу от себя только тогда, когда слева от нас скрипнула дверь и на пороге показалась Вера, теребящая в руках платок. Она с испугом глядела на меня, переводя взгляд на счастливую Машу, обнимающую меня за шею. Спина Маши была вся в крови, её рубашка-блузка прилипла к коже, а в центре пятна виднелась дырка, пробитая в ткани.
- Что же это...как это...вы простите нас, он допился до чёртиков. Белая горячка видать. Второй раз уже. Продал моё обручальное кольцо – всё, что оставалось, и пропил, скотина. И ведь не поленился на больных ногах сходить за самогоном к соседке! Это бабка Марониха, сучка, самогон гонит, всех споила тварь мерзкая! Давай, Маш, я застираю блузку, пока не засохло. Дома никого нету, девчонка только, да мамка в дальней комнате. Некого стесняться. Снимай, а то ты вся в крови. Петька валяется, как твой-то его вырубил. Ой, не знаю что делать...горе-то какое. За что меня Господь наказал такой тварью-мужем?
Маша тут же сбросила блузку, лифчик, оставшись голой по пояс, а Вера жадно стала разглядывать её спину и грудь, ища дырку от «стилета». Не найдя, испуганно перекрестилась и увела Машу на кухню. Я остался в комнате один.
Шагнув через порог, встал перед храпящим на полу «Петей», и не задумываясь, начал плести сеть заклинания. Оно было коротким, и вначале выбивало из пациента алкогольное отравление, да так, что его начинало фонтаном рвать.
Зная об этом, отошёл в сторонку, наблюдая за красочным зрелищем – Верке потом хватит работы – и кровь оттирать, и блевотину.
Когда оторопевший Петя вперился в меня абсолютно трезвым, ничего не понимающим взглядом, пришёл черёд следующего заклинания.
После минутного декламирования и пассов руками, Петя обрёл стойкую неприязнь к любым видам алкоголя – теперь он не мог даже понюхать – спирт, водку, пиво. Даже квас – там тоже есть немного алкоголя. Может я слегка и переборщил – но нехрена тыкать мою женщину в спину грязными палками. Пей воду. Иди чай. Ну и напоследок – заклинание выздоровления – не такое сложное, как я применил к Маше, не молодящее – нет, один из вариантов заклинаний, поднимающих тонус организма и выгоняющих из него болезнь за день-два. Сейчас у него зажили больные ноги, а через пару дней будет ходить и даже бегать. Хватит дома валяться, пора на работу, семью кормить.
Закончил, осмотрелся – вся честна-компания стоит за спиной – Вера, Маша в накинутой Вериной рубашке и смотрят на меня так, как будто я бог, или демон.
- Чего уставились-то? – недовольно буркнул я, смущённый таким излишним вниманием – теперь он не будет пить. Никогда. Вообще. И ноги у него почти здоровы. Дня через два будет бегать как лось. Натопи баню, пусть вымоется как следует – воняет, как животное.
- Батюшка! Милый! Спаситель! – Вера бросилась мне в ноги и стала их исступлённо целовать, а я испуганно отступал к стене – безумная баба покусает ещё!
Потом Вера рыдала, обнимая своего Петю, тот непонимающе смотрел на то, что происходит вокруг, потом на свои обмотанные вонючими бинтами ноги и неуклюже встав, сказал:
- Ничего не пойму. Всё как сон было. Я правда ударил её палкой? Или мне приснилось? Вы меня простите, если что...я не в себе был. Простите, а? Я если что отработаю – я плотник отличный, дома могу строить, даже шкаф срубить - одним топором! Даже без рубанка! У меня руки золотые. Всё, что угодно могу из дерева сделать.
- Мне надо кое-что проверить. Вер, у тебя есть водка?
Женщина помялась, потом пошла в кухню и принесла полбутылки прозрачной жидкости в поллитровой бутылке:
- Вот. Я ей Машку растирала от простуды. Прятала от Петьки.
Я взял бутылку, откупорил заткнутое пластмассовой пробкой горлышко, понюхал - пахло водкой. Она, проклятая.
- На, пей! – протянул бутылку Пете.
- Я не хочу – растерялся тот.
- Пей, мне нужно проверить, и чтобы вы все знали.
Мужчина взял бутылку в руки, привычно раскрутил содержимое и ловко влил его в своё горло...
Фонтан был таким, что я еле уберёгся от прямого попадания. Вонючая струя обдала Верку - Маша успела скакнуть назад как африканская газель, которую я вчера видел по телеку – убереглась. Весь пол был в содержимом желудка бывшего алкаша. Он ещё минут пять не мог успокоиться - рвотные позывы были такой силы, что у него чуть не пошла горлом кровь. Потом всё-таки рвота остановилась, и Петя хрипло, облегчённо сказал:
- Всё. Отпил своё! И слава богу.
- Слава Богу! И Ване! – эхом повторила Вера, и зарыдала, опустившись на пол у стены, покрытой следами научного эксперимента.
Потом Вера вымывала полы, а Маша дожидалась, когда высохнет её дырявая блузка и можно будет заштопать прореху чтобы пойти домой – в Веркином барахле идти она не хотела. Эти старушечьи кофты выглядели бы на ней совсем даже странно. Как на цыганке какой-нибудь.
- Вань, а ты не забыл, зачем мы вообще-то сюда пришли? – шепнула Маша, наклонившись к моему уху – духа-то будешь вызывать?
- Буду – кивнул я, и объявил – я буду вызывать дух твоего отца. В комнату не входить, иначе...будут неприятности.
Я не стал добавлять – какие. Ни к чему им знать, что если что-то пойдёт не так – вместо души того, кого я вызываю может появиться и демон. По крайней мере у меня была такая информация. Опять – откуда? Задумался, но решил разобраться с этим после. Тем более, что есть свой, персональный психиатр. С титьками второго размера...
Самокопанием лучше всего заниматься в постели. Отдыхая между очередными любовными актами. По крайней мере, мне это так казалось. Скорее всего, ведущие психоаналитики и психотерапевты со мной не согласятся. Те, кому за семьдесят.
Снова удалившись в комнату с фотоальбомом, я последний раз бросил взгляд на лицо мужчины, которого собираюсь вызывать, и вздохнув, начал читать заклинание.
Через десять минут манипуляций руками и выкрикиваний непонятных слов, в воздухе проявился силуэт человека, похожего на того, которого я рассматривал на снимках. Сейчас ему было лет за пятьдесят, и видок его был не так чтобы очень здоровым – серый, глаза тусклые, лицо угрюмо, а возле рта залегли глубокие складки.
- Ты чего же это наделал, уважаемый? – обратился я к духу – зачем ты попрятал деньги? Оставил семью без средств к существованию?
- Всё равно Петька бы всё пропил – парировал призрак – сколько не дай, всё в водку пустит. А так – я правильно поступил. Спрятал, и всё тут.
- Хмм...наверное, правильно. Покажи, где спрятал деньги.
- Пойдём за мной!
Призрак проплыл через закрытую дверь, я пошёл следом – мне пришлось её распахнуть. Потом выплыл во двор, подлетел к собачьей будке и встал над ней:
- Вот здесь. В трёхлитровой банке. Крышкой закатал и спрятал, ямку выкопал. Пусть забирают. Спасибо тебе, что помог моей семье, моей дочке. Помоги ещё и жене, прошу тебя.
- Хорошо. Свободен. Что-то передать семье? – спохватился я, но призрак уже растаял летнем горячем воздухе.
Посмотрев за внимательно наблюдавшим псом – помесью кавказской овчарки и носорога, решил, что задачу свою выполнил, а выкапыванием денег из-под брюха этого монстра пусть занимаются другие. Те, кто его кормит и поит. Больно уж не хочется ходить покусанным, даже если это и заживёт в считанные часы.
- Ну что, получилось? – дрожащим голосом спросила подошедшая Вера.
- Получилось – утвердительно кивнул я, и с интересом спросил - а чем вы кормите такую орясину? Он же сжирать должен больше, чем вся ваша семья!
- Полкашка...он молодец – с уважением и приязнью сказала Вера – у нас как-то своровать хотели со двора – цыгане зашли, так он их так драл, только тряпки летели. А то бы последнее утащили. Я в заводской столовой беру для него объедки, мне разрешают. Если бы не таскала оттуда продукты – мы бы и не выжили. Теперь-то всё будет по другому!
- Да, по-другому. Деньги под будкой. В стеклянной банке. Отец туда закопал. Потом выкопаешь.
- Так подождите! Я выкопаю, рассчитаюсь с вами.
- Домой пойдём. Хватит нам приключений. Сочтёшь нужным – занесёшь потом, что душа позволит. А не занесёшь – значит так и быть. Переживём. Отведи к матери, твой отец попросил её полечить.

- Вань, мне страшно – Маша погладила меня по груди ладонью левой руки, и приподнялась на постели, подперев голову рукой – у меня ощущение, будто что-то должно случиться.
- Чего случиться-то? – сонно спросил я, мне всегда после секса хотелось спать, а Машу распирало желание чего-нибудь обсудить. В этом отношении мы с ней ну никак не были похожи.
- Мы стали настолько...хмм...заметны, что ли? Не знаю даже как и сказать...едут ведь со всех сторон, со всей страны! И откуда узнали, непонятно. Вон, ночуют возле дома, ждут завтрашнего приёма . Ты понимаешь, что скоро нами заинтересуются власти? Если уже не заинтересовались.
- Заинтересовались – хмуро ответил я – сегодня в местной газетёнке статья о нас, по моему «Путь к коммунизму» называется этот брехливый листок, не годный даже для подтирки задницы – краски слишком много. Так вот – нас называют шайкой мошенников, выманивающих у людей деньги. И спрашивают, доколе мы будем заниматься своей противоправной деятельностью, получая нетрудовые доходы. Удивляюсь, как это раньше за нас не взялись.
- Вань, это же ужас! – ахнула Маша и села на кровати, опёршись на руку.
В полумраке она выглядела в высшей степени соблазнительно и я попытался этим воспользоваться, притянув к себе. Но подруга отбилась и села на край кровати:
- Ты что, не понимаешь? Если напечатали в газете, да ещё такой – это орган горкома партии - значит есть указание с нами разобраться! Всё, хватит, надо прекращать. Сворачиваем нашу деятельность и уезжаем.
- Куда? – спросил я, лениво поигрывая соском сидящей рядом девушки (иначе её не назовёшь – после лечения она стала молодой и даже юной)
- Да куда глаза глядят! Подальше отсюда. Ты не понимаешь – это беда, настоящая беда!
- Мне ещё рано ехать. Нужно разобраться с теми ментами, что меня убивали. Что, мы так и оставим, спустим с рук им всё то, что они сделали со мной, что делают с людьми? Ведь уверен – я не один такой. Не могу уехать, пока с ними не разберусь.
- А как ты с ними разберёшься? Убьёшь? Что ты с ними сделаешь? Как ты можешь убить пять человек, милиционеров, и остаться при этом безнаказанным? А я? Что со мной будет? Они ведь и меня посадят, за укрывательство и недоносительство. Ой, Вань, не трогай, а? Не до того! – Маша убрала мою руку, тихо прокравшуюся к её интимным местам и встала, расхаживая по комнате, как Ленин, обдумывающий – как же нагадить буржуазии? Да так, чтобы она не нагадила в обратную.
- Вань, скажи – Маша снова присела на постель – что ты вспомнил после того, как меня лечил. Ты мне рассказывал, что после того, как Петя меня ударил, от стресса в твоей голове что-то сдвинулось, ты гораздо чётче вспомнил многие заклинания. А твои личные воспоминания? Ещё что-то ты припомнил? Где ты жил? Как тебя зовут? Твою прежнюю жизнь? Ты вспоминаешь заклинания, но не можешь вспомнить свою прежнюю жизнь – как так может быть?
- Ощущение такое, будто во мне живут два человека. Две памяти. Одна память – о том, кем я был, где я был, где я жил. Её, практически, нет. Будто стёрли ластиком. Остались какие-то туманные следы, и всё. Вторая память – это память магии. Это заклинания, всплывающие ни с того, ни с сего. Она, почему-то, проявляется активнее. Но я чувствую, что не вспомнил и половины тех заклинаний, что должен знать. Хотя после стресса, который задала мне твоя гибель...вернее твоё ранение, процесс ускорился. Теперь я знаю в несколько раз больше заклинаний, чем раньше. Но при этом знаю – не всё вспомнил.
- А каков механизм того, как всплывают твои знания? Ну – как ты ощущаешь, что сейчас можешь сказать то, или иное заклинание? Почему ты берёшь то, а не иное заклятие?
- Представь себе, что ты хочешь взять со стола ложку. Ты протягиваешь руку, и берёшь её. Почему ты не схватила вилку, или не взяла тарелку? Потому, что тебе они не нужны. Так и тут – мне надо вот такое заклинание, и я знаю, что другие мне не подойдут. И беру его. Другое дело – многие заклинания не подходят, а через какое-то время всплывает нужное заклятие.
- У тебя все заклинания «добрые»? Есть какие-нибудь ведьмовские, приносящие вред? Проклятия, а не заклятия?
- Хмм...ты знаешь, а есть. И кстати – ты навела меня на хорошую, очень хорошую мысль...

- Кто по очереди, заходите! – крикнула Маша где-то в прихожей и я услышал мужской голос. Что он говорил – не разобрал. Это был третий посетитель за сегодня – первые два проскочили быстро – один сильно заикался – понадобилось маленькое заклинание и три минуты времени, другой с пороком сердца – ребёнок пяти лет, синюшний, задыхающийся. Мать из бедных, так что я кивнул Маше – не бери денег.
Мы уже научились чётко отслеживать – кто может что-то дать за лечение, а кто не может. Видно, когда человек сытый, довольный – даже если он старается казаться беднее, чем есть на самом деле, с него можно взять денег. Никаких тарифов не устанавливали – что можешь, то и дай. Всё-таки время мы тоже тратим, и силы... Частнопрактикующие врачи берут за свои услуги, и дорого. А мы что? Ну...мы, конечно, альтруисты, но и альтруистам хочется есть. И прикрыть зад какой-нибудь тряпкой. Желательно хорошо сшитой. Так что альтернативы не было – решили – деньги берём, но смотрим, с кого можно взять, а с кого нет.
За месяц, что мы занимались практикой, у нас уже выстроилась живая очередь на несколько тысяч человек. Люди жили в машинах, снимали квартиры – многие жители посёлка, вначале ворчащие на столпотворение у нашего двора, быстро раскусили выгоду происходящего и перестроили свою жизнь. Практически все начали заниматься обслуживанием паломников – продавали им еду, устраивали на постой в своих домах, отвозили и привозили на своих машинах – с вокзала и на вокзал. Деньги потекли рекой в радостно подставленные карманы соседей. Ну а мы...мы, если нас не остановят, скоро станем очень богатыми людьми. Без всякого нашего на то особого рвения, капитал увеличивался, как на дрожжах. Если в день я принимал человек двадцать-тридцать, то посчитать – каждый оставит пусть даже по пятьдесят рублей – это уже тысяча! И это при зарплате местных жителей в сто пятьдесят рублей. За тысячу обычному гражданину надо было полгода работать.
За месяц мы заработали более тридцати тысяч рублей – невероятные деньги по здешним меркам. Пришлось положить на книжку в сберкассу – нам только ограбления не хватало. Оставили только на проживание. Впрочем, на проживание всегда хватало – деньги появлялись каждый день, и чем больше людей я принимал, тем больше денег становилось. Мне они были неинтересны – впрочем, как и Маше. Мы одевались, обувались, ели что хотели – что нам ещё желать? Если только постройки другого дома – со всеми удобствами. Меня сильно напрягало бегать в сортир под взглядами страждущих больных. Всегда был шанс, что кто-то бросится к ногам по дороге из деревянной будки и рыдая будет просить помочь её сыну или дочери. Что и было уже - дважды.
В общем – мы решили построить другой дом, и подвижки к этому делу уже начались. Среди клиентов, посетивших нас был человек из горисполкома, с которого, конечно, денег не взяли, но он нам помог с оформлением участка. Участок оформили на Машу. Сорок соток, возле леса. Через неделю там должны были появиться рабочие – мы нашли строительную бригаду, и договорились с прорабом. Дом из красного кирпича, с черепичной крышей – что может быть лучше? Даже проект дома был уже готов. Суждено ли было мне в нём пожить? Я не знал. Время покажет... только вот Маша всполошилась и заговорила об отъезде. Да куда мы денемся? Везде найдут. Тут надо устраиваться...
В комнату вошла хмурая Маша, а за ней следом уверенный в себе, нагловатый опер, тот, который приходил к нам с Федорчуком. С ним рядом хорошо одетый, лощёный мужчина лет тридцати с небольшим, отличающийся от знакомого опера так, как отличается от уличного мальчишки-хулигана домашний пай-мальчик в штанишках на лямочках. Однако взгляд этого человека выдавал мента – изучающий, пристальный, оценивающий.
Так оно и оказалось – этот «лощёный» бы оперуполномоченным ОБХСС, и он желал пригласить меня на беседу в РОВД. О предмете беседы капитан Сеглов не распространялся, но тут и так было ясно – предметом беседы станет наша коммерческая деятельность. Второй опер, один из тех, кто меня когда-то пытался убить, поглядывал странно, как будто определяя – тот ли перед ним человек, или не тот. Само собой – странно, когда человек, забитый до смерти и самолично похороненный в яме, вдруг стоит перед тобой – здоровый, красивый и весь из себя важный. Это вызывает мистический страх. Даже у атеистов и циников.
Вообще-то, по-моему, я у них обоих вызывал некий страх. Мне так казалось. Ну а почему и нет? Один знал о моём странном воскрешении, и при этом знает информацию о том, как вылечиваются мои посетители. Все вылечиваются, без исключения. Второй не чужд мистики, и чем не больше убеждаешь себя в том, что магии нет, колдуны, ведьмы и всё такое прочее не существует, а в голове бьётся мысль: а вдруг? А если правда?
В общем - оба опера были вежливы, корректны, и чуть не с поклонами пригласили меня в РОВД на беседу с начальником. Прямо сейчас.
Маша перепугалась. Она знала, чем частенько заканчиваются визиты в милицию и прекрасно помнила чем закончился визит в милицию у меня, чуть больше месяца назад. Однако делать нечего – я собрался, обул сандалии и пошёл за своими то ли конвоирами, то ли почётным эскортом. Вряд ли второе – но хотелось бы надеяться...
Народ, ожидавший очереди на лечение во дворе зашумел, закричал, поднялась настоящая буча – они окружили милицейский уазик и стали его шатать, чуть не опрокинув на бок. Милиционер-водитель сидел ни жив, ни мёртв, голова его болталась, как на ниточках и лицо побледнело, как полотно.
Мне стоило большого труда успокоить разъярённых людей, решивших, что меня увозят навсегда, в места не столь отдаленные. Я пообещал вернуться и полечить всех желающих сверх плана, после чего толпа всё-таки отпустила уазик и отошла.
Я ведь не дурак – даже если бы понадеялся на силу толпы, и не поехал со своими конвоирами – что бы было? Ну, прогнали бы этих двух, а потом пришли бы сотни, и как бы всё дело не обернулось совсем плохо. Могла пролиться кровь. Зачем мне это надо? Тем более, что это самое приглашение в РОВД отвечало моим планам по мести негодяям. Я и сам собирался туда пойти, так если меня туда везут сами милиционеры – это же замечательно. Знали бы они, какие планы роятся в моей голове – сто раз подумали, чтобы везти в своё логово этого «троянского коня» по имени Ваня...
Знакомый вход в РОВД, дежурная часть, где я некогда сидел в «обезьяннике». Менты выглядывают из-за стойки дежурной части и тараща глаза, перешёптываются:
- Колдун¸ колдун! Гля! – А это не тот, которого приводил...
- Точно, он! Говорили – маньяк. Слышал я кое-что по этому поводу, но скорее всего брехня... – голос затих.
- Куда его повели?
- К начальнику. Приказ – сразу к начальнику его отправлять. Смотри-ка, какие почести мошеннику!
- Заткнулся бы ты, Малеев – сейчас на тебя порчу напустит, и будешь ты срацца в штаны до конца жизни. Узнаешь тогда, как языком лишнего болтать.
- Тьфу на тебя. Неужто веришь в это мракобесие? Колдунов не бывает!
- Это ты моей матери скажи. Она меня водила к бабке, заговаривать болезни. Я хилый был, болел всё время, а после стал расти и вона какой вырос!
- Мда...вырос...а ума не нажил.
- Да пошёл ты...!
Поднявшись по лестнице на третий этаж, я и мои сопровождающие оказались у двери кабинета с золотистой табличкой «Начальник Заречненского РОВД полковник милиции Степанчук Н.Ф.».
На этом этаже было почище, возле окон в конце коридора стояли здоровенные кадки с разлапистыми растениями, на которых солнечный свет отблёскивал маслянистой зеленью. Похоже, что задержанные сюда допускались только в крайнем случае. Таком, как этот.
Опер вышел из кабинета, возле которого я ожидал вместе с обэхээсником и напряжённым голосом сообщил:
- Начальник ждёт! У него совещание, сейчас все разойдутся, и мы зайдём.
И правда – из дверей потянулись милиционеры в форме и без – майоры, капитаны, подполковник. Они с любопытством посмотрели на меня, и снова потянулся шопоток:
- Это он. Глянь – молодой какой парень!
- А ты чего ждал – бородатого старца, Хоттабыча, что ли?
- Да хотя бы...а тут какой-то пацан, как с картинки физкультурник. Глянь, орясина какая! И это колдун? Красавчик хренов. Дымов, это ты его арестовывал где-то месяц назад?
- Я. И что?
- Ничего. Чего так ощетинился-то? Хмм...
- Заходите! – опер снова выглянул из дверей и я перешагнул порог приёмной. У меня возникло чувство...дежавю, что ли – стойка, за которой молодая девушка, слегка испуганно, но надменно смотрящая на меня, столик с документами, сейф в углу – где-то я это всё видел, и не один раз. Что-то, как червячок шевелилось в голове, какая-то мысль, какое-то узнавание...и пропало, растворилось.
Двойная дверь в кабинет, сделанная из светлого дерева. Шагаю через порог, готовый ко всему – кто знает, может тут же и расстреляют, как врага народа. А я враг? Это с какой точки зрения посмотреть. Хмыкнул про себя – совсем заговорился. И чего в голову придёт! Ерунда всякая.
- Присаживайтесь – довольно приятный, интеллигентный голос, плавный жест рукой – вполне приятный человек этот полковник Степанчук.
Ну что же – стелет мягко, как спать-то буду? Надеюсь, не в сырой земле, как кое-кто надеялся.
- Вы Иван Петрович Сидоров?
- Не потаю – именно Иван Петрович Сидоров. А могу я узнать о причине задержания?
- А мы и не задерживали вас. Я пригласил вас для беседы. Жаль, что вы так всё восприняли.
- А как я ещё должен был воспринять – когда меня берут прямо с приёма больных, и везут в РОВД? Уж не за приглашение к праздничному столу, правда же?
- Ну-ну...кстати, об этом самом приёме я и хотел с вами поговорить. Товарищи, вы свободны. Мы с товарищем Сидоровым сами тут поговорим, можете быть свободны.
Полковник дождался, когда подчинённые вышли, и выжидательно посмотрел на меня:
- Скажите, откуда у вас такие способности? Кто вы? Вначале я принял вас за банального мошенника, фокусника и гипнотизёра, а потом, после тех сведений что мне предоставили мои подчинённые, изменил своё мнение. Вы уникум. И это переворачивает все устои науки и религии.
- А религии-то почему? – удивился я
- Потому, что чудеса может творить только Бог, и те, кому он передал чудотворные способности.
- А вы не допускаете, что я наместник Бога на Земле? – усмехнулся я и что он передал мне свои способности?
- Мессия? – закашлялся полковник – что-то как-то не вяжется. Мессии денег не берут. А вы заработали приличную сумму. Кстати – подпадает под нетрудовые доходы. Налоги не платите, занимаетесь запрещённой деятельностью – ведь права лечить у вас нет! И диплома нет. И так что же мне с вами делать? Вы знаете, какая поднялась буча? Сколько пошло жалоб на вас? Кто только не жалуется – врачи, священники, простые граждане. Мол – обманывают, деньги собирают. Возбудить на вас уголовное дело и прикрыть эту лавочку – дело пяти минут.
Полковник замолчал, откинувшись на спинку кресла и внимательно стал меня рассматривать. А я его.
Это был мужчина за сорок, с умным, волевым лицом, хитрыми глазами и слегка седоватыми короткими волосами. Его лицо внушало доверие, но я знал – полковник совсем не прост. До поста начальника РОВД мог добраться только самый хитрый, безжалостный, умелый и жестокий человек, готовый идти по трупам. Одно только то, что отделение уголовного розыска у него под началом превратилось в гнездо убийц – что-то говорит об этом райотделе. Рыба гниёт с головы, банально, но правда.
Молчание прервал я:
- Слушайте, хватит темнить. Говорите, что вы от меня хотите. Денег? Чтобы я платил вам за то, чтобы вы меня не трогали? Или вам ещё что-то от меня нужно? У меня нет времени на пустые разговоры. Там люди ждут, они болеют, умирают.
- А также приносят деньги – подмигнул полковник и нахмурился – вообще-то ни одно дело на территории, контролируемой моим РОВД не укрывается от моих глаз. Глупо было бы надеяться, что вы останетесь в стороне. Но – речь идёт не о деньгах. Меня попросили узнать, что вы из себя представляете. Мошенники, или действительно что-то можете.
- И какой вывод? – небрежно спросил я, вопросительно подняв брови.
- Нет, не мошенники. Мы подсылали к вам людей, реально больных, от которых отказались врачи, и вы их вылечивали. Но дошли ещё кое-какие слухи. О том, что вы можете возвращать молодость. Не это ли секрет того, что вы выглядите, как парень двадцати лет? И что ваша сожительница Мария вдруг стала из тридцатипятилетней женщины двадцатилетней красоткой? Слухи ходят самые разные, но этот – потряс всех и дошёл до самого верха – до Обкома партии. И жена Первого хочет встретиться с вами и воспользоваться вашими услугами. Вот зачем я вас и вызвал.
- И когда она хочет с нами встретиться?
- Как можно быстрее.
- Нуу...пусть приезжает к нам на приём. Я с ней поработаю.
- Вы шутите? Жена первого секретаря обкома партии? Вы, лично - приедете к ней, домой, и она с вами поговорит.
- Хмм...а с чего вы решили, что я к ней поеду? И что-то буду для неё делать? И для вас? Это же вас просили, не меня. И если вы не сделаете – вам грозят неприятности? Так ведь?
- Не надо так со мной разговаривать. Вы забываетесь – кто перед вами, и где вы находитесь! – пожестчел лицом полковник – я могу сделать так, что вы сами побежите, бегом, и сделаете всё, что мне надо! Обнаглели! Страх потеряли? Думаете – неприкасаемые? Камеру на северной стороне я всегда могу устроить, понял?
- Понял. А не пойти ли тебе..., понял? Ты как со мной разговариваешь, приглашальщик на беседу? Я сейчас на тебя проклятие напущу, ты срать чёрным поносом до конца жизни будешь, а она будет недолгой, очень недолгой, веришь?! Я должен бежать к какой-то сучонке на цирлах, как собачонка? Потому, что её муж первый секретарь? Ты сам-то соображаешь, что говоришь? Да мне плевать на деньги, веришь? На всё плевать! И на тебя тоже, вместе с этой сучкой!
Я просто взбесился. Всё то, что я накапливал эти месяцы, вся обида, злоба, воспоминания о том, как меня истязали в стенах этого заведения, досада на свою ущербность – отсутствие памяти – вылилось в такую великолепную ярость, что я и в самом деле готов был растерзать полковника. И я его ничуть не боялся. И он это чувствовал.
Полковник привстал из-за стола, упёршись руками в полированную столешницу из- тёмного дуба, покраснел, открыл рот и хотел что-то сказать, а может крикнуть, когда я тоже встал, и сделав пасс руками сказал Слово и в воздухе повис Знак Огня, полыхающий как никогда – огненный красивый, и готовый выпустить очередь из огненных шаров, способных разнести стену РОВД вместе с полковником.
Тогда милиционер опомнился. Он побледнел, с размаху плюхнулся на кресло и сделал жест рукой:
- Хватит. Успокойся. Давай поговорим начистоту, как два мужика. Мы наговорили лишнего, но никогда не поздно всё вернуть на нулевой вариант. Хорошо?
Я глубоко вздохнул и движением руки развоплотил Знак огня:
- Хорошо. Я слушаю.
- Что вы хотите за ваши услуги? За то, что окажете услугу жене Первого секретаря?
- Я не работаю бесплатно. Но деньги мне не нужны. У меня они и так есть. Надо будет – заработаю столько, сколько мне нужно. У меня есть просьба, если вы мне поможете – я помогу супруге Первого, и буду помогать вам, если мои услуги вам понадобятся. В разумных пределах, конечно. Напускать порчу ради вас я не буду.
- А и в самом деле можете? – поёжился полковник.
- Могу – спокойно кивнул я – но ни разу этого не делал. Не хочу. Пока не заставят обстоятельства.
- Хорошо. Я слушаю вашу просьбу.
Минут десять я излагал полковнику то, что я от него хотел. После того, как закончил, тот долго молчал, и затем отрицательно покачал головой:
- Это невозможно. Это всё равно что рубить сук под собой! Ну ладно – я переживу, если их посадят, хотя могу потерять должность, но ведь это нереально доказать! Что у вас есть, кроме голых, ничем не подкреплённых слов? Вы обвиняете офицеров, из которых двое члены КПСС, уважаемые люди, даже орденоносцы – и вы говорите, что они вас убивали, закапывали в яму, пытали?! Кто в это поверит? Подождите – допустим Я вам верю. Но этого мало. Вы же сидели...лечились в психиатрической клинике. Правда же? И после этого вы приходите и говорите – вот эти люди, капитан и майор милиции убивали меня монтировкой, закапывали в землю, а я выкопался и пришёл писать заявление? Вы снова окажетесь в психушке. И я вместе с вами – если пойду на серьёзное рассмотрение этого заявления. Доказательства. Где доказательства?
- А если они сами подтвердят? Опишут всё? Опишут свои преступления?
- Шутите? Если только вы их заставите своим колдовством! Что? Вы серьёзно? Можете? Хммм... – полковник подумал, потом наклонился над коммутатором и нажав кнопку, сказал:
- Верочка, пригласи ко мне Дымова, и всех, кто есть в их отделе. Всех сотрудников.
- Хорошо, Николай Фёдорович, сейчас вызову! – пропищал тонкий голос, и я опять вздрогнул от ощущения дежавю. Эта секретарша была очень похожа на кого-то из моей прежней жизни. До невозможности похожа. Так похожа, что я вот-вот, ещё немного, и вспомню, где я встречал подобные обстоятельства и секретаршу Верочку. Увы...ощущение снова улетело. И я замер в ожидании своих мучителей.
- Разрешите, товарищ полковник? – в дверь просунулось лицо Дымова, полковник сделал приглашающий жест, и в дверь втянулись все, кто тогда был во время допроса. Не было только участкового, но его уволили и он отсиживался дома. По слухам – беспробудно пьянствовал.
- Ну что, Дымов, доигрался? – жёстко сказал полковник, встав из-за стола – гражданин Сидоров заявил, что вы его истязали, что пытались его убить! Что скажешь по этому поводу? И вы все – что скажете? По одной статье ведь пойдёте! Этапом в Нижний Тагил!
- Врёт этот...гражданин Сидоров – спокойно-нагло заявил Дымов – никто никого не истязал. Он психический больной, и его нужно в психушку, идиота!
- Товарищ полковник, вы не могли бы выйти? - попросил я
- Что?! Из моего кабинета? Хмм...а проблем не будет? Всё будет в порядке?
- Если вы спрашиваете – не размажу ли я этих подонков по стенам – обещаю , что все выйдут отсюда живыми, и даже очень живыми. Клянусь.
- Ну...если клянётесь...что же – разговаривайте. Я отлучусь на десять минут.
Полковник широким шагом подошёл к двери и вышел, захлопнув за собой обе створки. Воцарилось молчание, которое прервал холодный голос Дымова:
- Не докажешь, сука! Как ты не сдох, тварь?
- Василич, не надо! Он может писать! Это может быть спектакль! – тронул его за руку мужчина рядом, зам, который первый ударил меня в печень.
Дымов кивнул и замолчал, ненавидящим взглядом сжирая меня, как нильский крокодил свою жертву. Дай ему волю, он бы меня порвал на части.
Я вздохнул, окинул взглядом группу стоящих передо мной людей и не теряя времени стал читать заклинание. Они переглядывались между собой, удивлённо и насмешливо поднимали брови, а когда я закончил. Дымов с издевательским смешком сказал:
- Шарлатан херов! Моя бы воля – ты б с зоны не вылезал. Вас, аферистов, искоренять надо. Закончил свою тарабарщину? Успокоился? Забудь о своих дебильных заявлениях – никто никого не бил. Никто не истязал. Тебе же спокойнее будет. Иначе...
- А чего иначе? – невинно осведомился я.
- Василич! Молчи, он нарочно провоцирует – буркнул стоящий рядом зам и тоже стал сверлить меня тяжёлым взглядом.
- Никто вас не провоцирует – усмехнулся я – рассказываю, что теперь будет. А будет вот что – через десять минут у вас начнёт зудеть тело. Вы почувствуете, как будто у вас под кожей лазят, протискиваются черви. Зуд будет невероятным, страшным, невыносимым. Вы будете расчёсывать себя до крови, а на местах расчёсов образуются нарывы, из которых покажутся тонкие нитки червей. От вас отвернутся близкие, друзья, соседи. Вас уволят с работы. И вы будете заживо гнить, съедаемые изнутри. До тех пор, пока вы сами, не пойдёте, и не напишете явку с повинной, в которой расскажете обо всех своих преступлениях – избиениях людей, пытках, поборах и обо всём, что вы творили всё это время. А потом вы найдёте меня – не знаю, как вы это сделаете. Да мне и плевать – даже если вы сгниёте, заживо съеденные паразитами. Такие твари как вы, заслуживают таких мук. Адских мук. И вы будете умолять меня простить. И если убедите – я вас прощу и сниму проклятие. Если уже не будет поздно. Вот теперь я всё сказал. Как хорошо, что все вы оказались сегодня на месте, просто замечательно. Не хватает только участкового – но я до него ещё доберусь. Будьте уверены.
- Да пошёл ты! Козёл... – Дымов шагнул ко мне, сжав кулаки, и тут в кабинет вернулся полковник. Он осмотрел всю компанию, и испытующе поглядев на меня, спросил:
- Всё? Поговорили? Достаточно?
- Достаточно. Скоро они придут к вам и напишут явку с повинной – усмехнулся я, глядя на бледные лица оперативников, и добавил – запомните – только явка с повинной вас спасёт!
- Идите к себе – хмуро приказал полковник и покосившись на меня, добавил – потом поговорим.
Дымов кивнул головой, и махнув своим «бандитам» вышел из двери, неосознанно почёсывая правое бедро. Я криво усмехнулся – «Проклятие седьмого сына» начало действовать.
Насколько у меня имелась информация – больше двух лет никто из тех, на кого было наложено это проклятие, не жил. Страшное заклятие. И против него было только одно средство – магическое. Ни спиртное, ни лекарства, ни любые другие средства не могли заглушить страшный, невероятный зуд. А черви – которые были совсем не черви а некие сущности, образовывающиеся из тела самого больного, пронизывали всё тело, пока не перекрывали ему дыхание и не отравляли организм продуктами своей жизнедеятельности. Мерзость, конечно, но эти твари заслужили.
Не зря я попросил полковника выйти из кабинета – под действие заклятия подпадали все, кто был в поле моего зрения во время произношения заклятия. Мне бы не хотелось, чтобы полковник пострадал – по крайней мере, сейчас. Мне лично он ничего не сделал, а сделает – там видно будет.

Жена Первого секретаря обкома КПСС оказалось дамой довольно приятной и на вид, и даже в общении. Ей было лет сорок пять, а может и больше – несмотря на ухищрения - использование различных дорогущих импортных лекарств, китайских средств и постоянную заботу о своём теле, это самое тело сдавало свои позиции. Что не делай, а всё равно высушенная змеиная кожа в смеси с женьшенем и иглоукалывание не вернут молодости. Таков закон природы. Нужно чудо, чтобы кожа натянулась, морщины исчезли, а попа стала твёрдой и лишённой растяжек и целлюлита.
Вот такого чуда ждали конкретно от меня. Ждали – сидя на антикварном стуле, за столом, достойным музея и уставленным бутербродами с сырокопчёной колбасой, икрой, осетриной и кремовыми пирожными, как будто подмигивающими своими аппетитными свежими розочками : «Съешь меня! Съешь!»
Я позавтракал довольно хило, намеревался нагнать за обедом, потому мой взгляд сразу приковали эти роскошества, которые советский человек мог не увидеть за всю свою жизнь. Или увидеть – но только на картинке.
Заметив мой интерес к накрытому столу, дама улыбнулась и радушно предложила:
- Присаживайтесь! Кушайте, я вижу, что вы проголодались. Николай Фёдорович, вы посидите с нами?
- Благодарю, Маргарита Николаевна – мне нужно на службу. Неотложные дела! – полковник откланялся и быстро исчез, как будто его тут и не было. Похоже, что не только я чувствовал себя неуютно в этих хоромах, с натёртым паркетом, обитыми шёлком стенами, антикварной мебелью и тяжёлыми хрустальными люстрами с позолотой.
Жил Первый секретарь в центре города – тихий переулок, в который нельзя было въехать без контроля наряда милиции, стоящего у кпп, старинное двухэтажное здание – похоже, что тут когда-то жил важный чин дореволюционной власти, или же богатый купец. Не знаю точно – но тот, кто это всё построил, был человеком совсем небедным.
В доме имелось несколько квартир, и все они были заняты номенклатурой – это я понял сразу. Высокие, просто высоченные потолки, уходили ввысь, толстые стены хранили прохладу, так что в квартире было даже слегка холодновато после раскалённой улицы. По приходу я обливался потом, но когда немного остыл, стал даже немножко мёрзнуть.
Впрочем – потом я понял, почему тут так холодно – дама заботливо спросила, не простыну ли я под кондиционером. Квартира охлаждалась. И я немного позавидовал этому обстоятельству – терпеть не могу жару.
- Вот вы какой - колдун! – усмешливо сказала Маргарита Николаевна, внимательно глядя на то, как я без зазрения совести сметал со стола дефицитные продукты, запивая их холодным яблочным соком – мне казалось, вы будете постарше.
- Последние часы мне только об этом и говорят – усмехнулся я, прожевав очередной бутерброд и стряхивая крошки с подбородка – заверяю вас – если молодость, это порок, то с годами он исчезает.
- Это точно...что-что, а уж это-то мне известно – увяла дама, тяжело вздохнув и неосознанно огладив свои явно крашеные волосы – потому я вас и позвала...Ваня? Вас звать Ваня? Вы не обидитесь, если я буду так звать?
- Почему я должен обидеться? Главное не зовите Гришей. Или ещё того хуже – Альбертом! А Ваня – есть Ваня, из песни слова не выкинешь.
- А вы забавный – улыбнулась дама – и очень...интересный мужчина. Где мои двадцать лет... Завидую вашей девушке. Той, что была раньше тридцатипятилетней дамой.
- Интересно – а откуда у вас сведения? – поинтересовался я, слизывая взбитые сливки с пирожного.
- Слухами земля полнится – уклонилась от ответа дама – у нас свои методы получения информации. Только вот слухи это, или же правда – развеять мои сомнения сможете только вы. И вы готовы развеять сомнения? Наелись? Или, может – вам принести что-то посущественнее, чем простые бутерброды? Суп? Второе? Я могу отдать распоряжение – через десять минут всё будет.
- Если бы раньше – ворчливо ответил я – а так уже наелся, не влезет!
- Ну кто же знал, что вы так голодны! – дама рассмеялась звонко и дробно, как будто по полу рассыпали стеклянные шарики – приятно было посмотреть, как вы едите – настоящий зверь, самец, так сказать! Наши мужчины какие-то вялые – щиплют кусочки, жеманятся, а едите как настоящий мужчина. Ну, так что, теперь в силах со мной поговорить? Я же знаю, что пока мужчина не поел – к нему и не подходи. То-то в русских сказках – «Напои, накорми, в баньке попарь, спать уложи, а потом и расспрашивай!» В принципе – я и то, и другое могу устроить. И баньку сделать, и спать уложить. Но вряд ли вы согласитесь – вас же дома красотка ждёт, волнуется. Как только мы поговорим – вас отвезут домой на машине, не беспокойтесь. Всё будет в порядке.
- А мне кажется, мы уже говорим, и очень даже продуктивно – сказал я, насмешливо щурясь и отдуваясь от плотного обеда всухомятку.
- От вы вредный какой! – снова рассмеялась дама – вы же знаете, о чём я говорю. Итак, Ваня, вы в самом деле можете меня...омолодить? – Дама затаила дыхание, сжалась, вцепившись в сиденье стула, и впилась глазами в моё лицо.
Я наблюдал за ней сквозь полуприкрытые глаза и раздумывал – что делать? Вернее так – делать-то я знал что, но как это использовать в своих целях? И так, чтобы не промахнуться...не каждый день вызывают в дом Первого секретаря обкома партии. И грех не попользоваться этой возможностью урвать себе каких-либо благ. Они-то, вон, как сыр в масле катаются. А я чем хуже? Может, конечно, это звучит и стяжательски – но я имею некие способности, востребованные у сильных мира сего, распоряжающихся определёнными материальными ценностями. Так почему и я не могу воспользоваться этой кормушкой и сунуть туда свой нос? Встать в позу – «Я денег не беру! Мне ничего от вас не надо, кроме БОЛЬШОГО спасибо»? Нет уж. Глупо.
- Да, я могу это сделать, если... – дама выдохнула и несколько минут старалась отдышаться, а потом с волнением спросила:
- Что – «если»?
- Если меня как следует заинтересуют. Я не альтруист. И работаю за вознаграждение.
- И сколько вы хотите? – дама поджала губы и слегка надменно посмотрела на меня. Похоже, что в её глазах я стал гораздо ниже статусом – что- то вроде разнорабочего, требующего оплаты за деньщину.
- Мне не нужны деньги. Мне нужна помощь – отрицательно покачал я головой – во-первых мне нужна квартира в приличном районе, четырёх, а лучше – пятикомнатная, где я смогу принимать посетителей, а ещё – мне нужно, чтобы все от меня отстали – менты, газеты, партийные и советские органы. Чтобы я для всех был невидимкой – вроде я есть, а вроде меня и нет. Понимаете?
- Понимаю – согласно кивнула дама – квартира – не проблема. Один звонок, и вы въезжаете в новую квартиру, или, если хотите – квартиру в старом фонде. Только её придётся подремонтировать. Старые квартиры обычно запущены. Что касается того, чтобы от вас отстали – тут сложнее, но всё решаемо. Вы будете работать для нас, а если вы с нами – вас никто не посмеет тронуть. Если только не будет распоряжения ОТТУДА – она показала наманикюренным пальцем вверх.
- От Господа Бога? – улыбнулся я
- Гораздо круче. От Генерального Секретаря. Вот кто может нас в порошок стереть. Одним словом. В пределах области – мы можем всё. Пока не перейдём дорогу его воле. Но зачем я вам это рассказываю - вы и сами давно всё поняли. Итак – когда приступим?
- Когда я въеду в мою квартиру
- Не доверяете? Что же – правильно делаете. Только и я вам скажу – если то, что вы сказали, окажется блефом, и вы ничего обещанного не можете – вы не только вылетите из этой квартиры. Вы пойдёте по этапам, на очень, очень долгие сроки, а возможно – вообще никуда не пойдёте. Потому что вам затылок зелёнкой намажут. Чтобы не было заражения, когда пуля пройдёт через череп – лицо дамы стало жёстким, даже страшным, похожим на Медузу Горгоны из мультика.
- И не забудьте, пожалуйста, провести в мою квартиру телефон – так же безмятежно продолжил я – иначе как я буду звонить вам по утрам и спрашивать о вашем самочувствии? А также желать спокойной ночи по вечерам...
- Ну, вы и наглец! – от души рассмеялась Маргарита Николаевна – мне кажется, мы с вами подружимся.
- А куда деваться? Теперь я ваш личный колдун. Только сразу скажу – порчу на ваших врагов напускать отказываюсь. Даже за две квартиры и три телефона. Я напускаю её только на моих личных врагов.
Подмигнув, я многообещающе улыбнулся даме, и потёр лоб – сегодня был тяжёлый, нервный день, и голова немного ныла, заполненная впечатлениями и волнением. Несмотря на свою смелость и наглость, внутри я был совсем не так спокоен, как могло показаться. Да, приглашение к жене первого секретаря давало нам возможность подняться в самые верхние социальные слои страны, но оно таило под собой и опасность – а вдруг что-то не сработает, а вдруг ничего не получится? И что тогда? Тогда мы реально может загреметь в тюрягу. Если я-то там как-то и проживу, но вот Маша... Я боялся за неё – не за себя. Что мне-то сделается? Меня топтали ногами, убивали, закапывали – что мне какая-то тюрьма? Главное, чтобы и правда башку не прострелили – вот тут я вряд ли выживу.
- Забыл спросить – ваш муж в курсе предстоящих у вас перемен? Вдруг он скажет, что вы – это не вы? Представьте – вместо зрелой дамы сразу молоденькая красотка. Скажет – подменили. Его предупредили?
- Я в курсе всех дел – из соседней комнаты вышел моложавый мужчина лет пятидесяти с властным, холёным лицом – и не возражаю. Кстати – и мне поможете. Омоложения мне не надо – глупо буду выглядеть, а вот подлатать слегка не мешало бы. Наши коновалы ни черта не умеют, кроме как требовать премий, да финансирования больниц. Видишь ли – зарплаты у них маленькие! Вначале научитесь работать как следует, тогда и зарплаты подымем. Привыкли только ныть, да попрошайничать. Хорошо, товарищ Сидоров. Ваши требования приняты, всё будет сделано. Завтра. Сейчас поезжайте домой, автомобиль я сейчас вызову, а завтра я пришлю за вами машину – к девяти утра, и вы с вашей женой поедете выбирать себе квартиру. Человека ответственного за это я вам пришлю. Какая из квартир понравится – ту и оформим. Ордер выписать недолго, как и поставить штамп прописки в паспорте. Главное – не ошибитесь, и выполните то, что обещали. Иначе... В общем – до завтра! – мужчина протянул мне руку. порывисто пожал и снова исчез за незаметной дверью в стене.
Я посмотрел на его жену, та пожала плечами и слегка улыбнулась, как бы показывая: «Вот, как и говорили».

[valerkisel]

Зашибись! Евгений, по популярности и производительности выходите в первые ряды современных писателей жанра фентези! Продолжайте в том же духе! Ну и нас не забывайте

[Mart]

А я уж собрался перестать выкладывать - никто не пишет, никому не интересно...