Людей в лесу обходи стороной, Раасказ

[Lear]

Валентин стоял у окна с кружкой дымящегося чая, и этот прозрачный дым воскрешал едва заметные вдалеке трубы старого заброшенного завода.
Он стоял, прислонившись к холодильнику, согревая его своим теплом. Перешёптывались сонные голоса за стеной. Слов было не разобрать. Какое-то завязшее в одеяле безжизненное бормотание. И мягкие, словно крадущиеся, но тем не менее отчётливо слышимые звуки шагов.
Так начиналось каждое утро.
Шаги медленно приближались; испуганно затрещала кровать, заскрипела и хлопнула дверь, тяжело ударились об пол чьи-то босые пятки.
Он допил чай, вымыл кружку и пошёл умываться. После душа растёрся до хруста полотенцем, тщательно выбрился, вытер забрызганную водой полку, аккуратно расставил все по своим местам и вышел на кухню.
Скрежет передвигаемой мебели спустился с потолка по стенам и растворился, запертый в его однокомнатной квартире.
Он смотрел в окно и слушал звуки: шипение яиц, прерывистое бормотание лифта, шаги наверху, какофония голосов, звон посуды, нервная дробь дождя по стеклу.
На город медленно и непреклонно наползало свинцовое осеннее утро.
Спешить ему было некуда. Он поставил прибор на зарядку, включил компьютер и принялся изучать до боли знакомый участок карты, на котором их группа работала неизменно всё последнее время. Валентин устал от бесконечных споров с товарищем и уже готов был признать его правоту - некогда удачное, место это полностью исчерпало свой потенциал, и дальнейшие выезды туда просто не имели смысла. Эту тяжёлую мысль нужно было принять и как-то переварить в сознании, но здесь-то и был затык. Что-то внутри отчаянно сопротивлялось - глупая надежда, или просто сила привычки, а может и банальная лень - одним словом, тут было о чём подумать.
И Валентин старался думать. Но именно сегодня почему-то совсем не думалось. В голову лезли тревожные мысли, главная из которых - о том, что продажа дома и возвращение в город было большой и, вероятно, фатальной ошибкой. И эта мысль уже второй год безжалостно выгрызала ему мозг. Он так и не смог привыкнуть к постоянному шуму в квартире. Глупые соседи смотрели на него своими бессмысленными глазами, не понимая, куда это он отправляется по утрам с огромным рюкзаком.
Не получалось у него наладить городскую нормальную жизнь. Он чувствовал, что медленно, как подводная лодка, погружается на дно какого-то липкого болота, откуда уже не выбраться. Деньги от продажи дома стремительно таяли. Каждый утро он просыпался с какой-то мутью в голове. Дальше начиналась борьба с самим собой, которая высасывала все силы, и самые простые домашние дела давались с трудом.
Так было сегодня, так будет завтра, так будет и во все грядущие дни до скончания века.
Телефонный звонок раздался примерно в половине пятого. Звонить ему мог только один человек.
- Ну что, - спросил голос в трубке. – Дома сидишь?
- Нет, лежу, – сказал Валентин, хотя он в общем-то сидел за креслом, и особой нужды скрывать это у него не было. - Но формально ты прав. Где мне ещё быть, как не дома..
- Ну мало ли. Ну с работы я в принципе освободился. Ты меня там как, сильно ждёшь?
- Да так, не особо.
- Прекрасно – сказал голос в трубке. - Слушай, мне тут к тёще заехать надо, я конечно постараюсь, но быстро мне от неё не отбиться. Часа через два у тебя буду, не раньше…
- Да хоть через три, – сказал Валентин. - Можешь не спешить.
- Ну вот и славно, - сказал голос в трубке. - Тебе взять что-нибудь?
- Не надо, – сказал Валентин. - Я в завязке со вчерашнего дня. Но себе возьми обязательно.
- Ну я слишком увлекаться тоже не планирую – завтра ехать. Ну давай тогда.
- Давай, – сказал Валентин, положил телефон и пошёл заниматься делами.
Дверной звонок раздался примерно в половине седьмого. Валентин быстро вскочил с дивана, как будто и не спал вовсе, быстрыми же шагами пересёк прихожую и решительно распахнул дверь.
На пороге стоял Василий, старинный его приятель и неизменный вот уже несколько лет напарник по их совместному хобби, и в общем единственный человек, с которым он общался последнее время. Он стоял с двумя пакетами в двух руках и смотрел на него внимательным умным взглядом.
- Ты знаешь, - сказал он наконец. – Спать на закате плохая примета. Ну, не примета, конечно, а так, вообще…
- Больше спишь - меньше грешишь! - отшутился Валентин.
- И то верно, - сказал Василий, затем по-хозяйски - нога об ногу – стянул заляпанные грязью ботинки и отправился прямиком кухню, где стал распоряжаться решительно и умело. Первым делом он набрал воды в очень маленькую, единственную в этом доме кастрюлю.
- Есть хочешь? – спросил он, доставая из пакета разную снедь: килограммовую пачку пельменей, недорогую, но вполне приличную колбаску, три банки тёмного пива, огурцы, помидоры, лук, салат и кое-что ещё так, по мелочи.
- Вопрос этот считаю провокационным, – сказал Валентин, с интересом заглядывая через плечо. – Ох ты ж, пельмешки! Изысканный вкус…
- Хотел индейки взять, – сказал Василий, пытаясь найти хоть какую-нибудь относительно приемлемую для застолья посуду. - Потом вспомнил, что у тебя её готовить не в чем..
- А подайте-ка мне мою библию, приказал юный монах-францисканец, едва осознав себя владельцем книги, - сказал Валентин.
Предполагалась, что эта фраза должна объяснить отсутствие в доме элементарных вещей, но эффект получился обратный. Василий знал эту привычку товарища к сомнительным сентенциям, и они проходили сквозь него легко и свободно, но иного человека запросто могли поставить в неловкое положение.
Обстановка же в квартире действительно была монастырской. Валентин легко обходился без шкафа и вся одежда - необходимая и достаточная, - помещалась на передвижной вешалке, которая пылилась углу. Аскетичность эта в известной мере объяснялась ещё и тем, что часть мебели вместе с домом отошла новому владельцу - перевозить всё это барахло Валентин не захотел, втайне от себя надеясь, что чёрная полоса его жизни не затянется так уж надолго.
- Ну что, друг мой, – сказал Василий. – Сейчас-то ты мне всё и расскажешь.
Он нёс к столу пельмени, которые игриво дымились в двух совершенно для этого не предназначенных тарелках. Впрочем, никого из присутствующих это не беспокоило.
- А что рассказывать, - сказал Валентин. – Поднимаюсь вверх по лестнице, ведущей вниз.
- Ну значит скоро встретимся, - сказал Василий. - Мой вектор как-раз в обратном направлении.
- Тогда до встречи, - сказал Валентин. - Только это метафора. Что-то библейское, из ветхого завета..
- Не важно – сказал Василий. – Ладно, садись. Пельмени остынут. Пиво достань из холодильника...
Некоторое время за столом царила тишина, затем Василий отнёс пустые тарелки на кухню.
Гениальная мысль, - кричал он оттуда сквозь шум воды, - Осенила меня сегодня.
Так, так, - оживился Валентин.
Один глупец искал упавший под стол пятак, подсвечивая себе зажжёной сторублёвой купюрой, - сказал Василий, вытирая руки чем-то похожим на полотенце. - Смекаешь?
- Пока не очень. Но вот что я тебе скажу - был у нас на биофаке один любитель загадками изъясняться. Так вот, ничем хорошим с ним дело не кончилось.
- А у вас на биофаке не было такого, что измышляет только истины и афоризмы?
- Был вроде один. С ним тоже всё совсем печально.
- Так я и думал.
- Ладно, что там за мысль?
- Ты присядь пока, - сказал Василий внезапно очень серьёзным голосом. - Хочешь обижайся, хочешь - нет… но старое место мы закрываем.
- Ты издеваешься? - сказал Валентин. На кухне присаживаться было не на что, кроме как на подоконник, хотя и это был так себе вариант.
- Трудно с тобой, - сказал Василий. - Скажи мне, как называется человек, у###### отрицающий очевидное?
- Очевидное очевидно не всем, - тихим голосом сказал Валентин. Это был не первый их разговор в подобном роде, и до сих пор ему удавалось сдерживать натиск товарища.
- Очередная бредятина, которую я даже комментировать не хочу, - сказал Василий. Он чувствовал, что нужен был один решительный удар, и оборона падёт.
- Давай сезон закроем, - сказал Валентин. - А там видно будет.
Нет, нет и ещё раз нет.
Хорошо, я тебя понял. Точнее, не понял. Мы завтра что, не едем никуда?
В том-то и дело, что едем. Ну, просто чуть дальше обычного.
Дальше не означает лучше…
Слушай, да плевать, что это означает. Нужно раздвигать границы реальности.
- Извини, но я правда не понимаю. Собственно, почему именно сейчас?
- Да надоело одно и тоже. Ездим, как на работу. И да - есть ещё один нюанс…
- А именно?
- Ноль в графе очков.
- Стечение обстоятельств, – сказал Валентин. – Не более того.
- Слушай – сказал Василий. – Ты заканчивай это словоблудие. Нет, я всё понимаю - романтика, философия, переход количества в качество. Наверное, на каком-то этапе всё это работало, пока ты в деревне жил и мог вокруг дома пешком ходить. А теперь… по моему, это какие-то фантомные боли.
- Всё это я слышал много раз, - сказал Валентин. Лицо его тоже стало серьёзным, хотя и до этого радости в нём было немного. – И никаких болей у меня нет, просто жаль наработки бросать. Однако, столь пламенная речь как-бы намекает, что у тебя припрятан туз в рукаве - так не пора ли предъявить?
Они переместились в комнату. Валентин уселся в кресло – это было во всех отношениях прекрасное кожаное кресло, немой свидетель прежней эпохи, - махнул мышкой, - и на экране открылось пространство неправильной округлой формы с центром в той самой деревне, где он прожил без малого шесть лет, и было это, пожалуй, самое счастливое и беззаботное время его жизни. Карта вся сплошь пестрела разноцветными точками – красными, зелёными, синими и ещё бог знает какими – и у каждого из этих цветов был свой смысл. Их было очень много - сотни, возможно тысячи..
- Ладно, дай-ка я сяду – решительно сказал Василий. – Так, так… возвращаемся домой, вот здесь садимся в машину и движемся к северу через северо-запад.
Карта ловко уехала куда-то вверх километров на двести.
- Смотри. Вот здесь у нас дача была, ещё с советских времён. Болота вот эти видишь? Прекрасные болота, я тебе скажу. Завтра сам убедишься!
- Была? – удивился Валентин. – Что-то я не помню никакую дачу.
- Мы её продали давно. Суть не в этом.
- А в чём?
- А в том, что там не сплошные болота, как ты понимаешь. И есть пара таких местечек, скажем, любопытных… Ну вот, например…
Он переключился на карту рельефа. Местность и в самом деле была болотистая, чётко по вертикали разрезанная небольшой сильно петляющей рекой – и вдоль этой реки на относительно сухих высоких местах теснилось несколько деревень, бог знает каким чудом ещё сохранившихся.
Валентин мучительно боролся с внутренним демоном противоречия. Место ему сразу понравилось – и светлая сторона его сознания уже готова была принять сей факт, но уступить, не дав генерального сражения, он просто не мог.
Не такой он был человек.
- Добраться сюда проблема, – сказал Василий. – Хотя, как по мне, это ещё один плюс. Ну, то есть в нашем плане это абсолютнейшая целина. На электричке давно не катался?
- Порядочно, – задумался Валентин. – Со школы ещё наверное. А в чём проблема?
- Да, собственно, только в этом. Ну, пешком там минут сорок, насколько я помню. Дорога по лесу вроде хорошая. Ну, выезжать придётся рано. Часов в пять.
- Да хоть в четыре, – сказал Валентин. – Был бы смысл…
- Ну ладно, – с улыбкой сказал Василий. - Не вредничай. Смысл, очевидно, есть – место по всем признакам превосходное. Первоклассное место, должен тебе сказать. Вот этот ручей, кстати, местные называют Пароходным. Там чёрные деревья из воды торчат..
В разговоре наступило временное затишье. Перемена настроения, которая на первый взгляд незаметно, но с каждой минутой всё отчетливее происходила с Валентином, отражалась на его лице, и особенно в выражении глаз, и Василий с интересом наблюдал за этой удивительной метаморфозой.
- Представь, – сказал он, приподнимаясь из-за кресла. – Меня сегодня на работе осенило. Сидел, рисовал детальку одну, так… ничего особенного, пустяк - и вот так просто пришла мысль гениальная в своей простоте и неожиданности.
- Клянусь всем, во что верю и не верю, – не сдавался Валентин. – На болотах копать такая себе идея..
- А по моему, ты превратился в полупроводник.У тебя информация идёт только в одном направлении. Дух противоречия овладел тобой, и не даёт покоя.
И с этими словами Василий прикончил третью банку пива.
Ладно, - сказал он, натягивая ботинки. - Завтра не опаздывай - встречаемся ровно в пять у подъезда.
И дверь за ним тут же закрылась.

—------------------—-------------------------------------------------------------------------------

Оставшись в одиночестве, Валентин привёл квартиру к первозданному виду и уже предчувствуя, что быстро уснуть не получится, собрался было на улицу подышать, да в последний момент передумал, разобрал постель и с каким-то отчаянием лёг назло самому себе.
Но проклятый сон не шёл; он ворочался, часто вставал на кухню, опять ложился - а сон всё не шёл и вся ночь была какая-то тревожная, мутная, и настроение с утра было такое же мутное. Он стоял у окна, неподвижно, прислонившись лбом к холодному стеклу. Чай уже остыл; без сожаления он вылил остатки в раковину, натянул сапоги, закрыл за собой дверь и быстрыми, но мягкими шагами начал спускаться по лестнице, считая этажи.
Пятый, четвёртый, третий, второй, первый.
Машина уже ждала его на улице.
Василий ковырялся в багажнике, перекладывал разное барахло с места на место. Он не любил просто так терять время. Спешка и суета не входили в число его добродетелей. Пошарив по карманам, он достал пачку сигарет, предлагая тем самым некоторое время насладиться прохладой ночного города и Валентину. Но тот отказался, бросил рюкзак на заднее сиденье и сел в машину.
Василий курил, наслаждаясь каждой затяжкой, словно с дымом в него входила какая-то невидимая сила. Сквозь стекло он смотрел на хмурое лицо товарища своего и думал, что вот они знакомы уже почти двадцать лет, а перед ним по-прежнему чужой человек, которого он абсолютно не знает и не понимает.
И тем не менее, лучшего напарника он не мог и желать, и всякий раз благодарил судьбу, что ниспослала ему такую удачу. В осенний сезон они старались не пропускать выходные, а весной Василий брал отпуск, и, если позволяли домашние дела, они выезжали уже всерьёз, с палатками - на три, четыре дня, а то и неделю.
Когда огонь сигареты почти сравнялся с фильтром, Василий затушил окурок и уселся за руль.
Ну что, с богом?
Валентин кивнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Завернувшись в туман, как в одеяло, спал большой город, отдыхая от трудной рабочей недели. Огни его горели неясно и тускло, и почти не рассеивали темноты.
Они ехали по набережной - от реки шёл пар, подсвеченный фонарями. Светофоры безразлично мигали жёлтым.
Вскоре лабиринт улиц закончился, и город отпустил их.
Чёрный человек на кровать ко мне садится, чёрный человек спать не даёт мне всю ночь, - сказал Валентин, не открывая глаз.
Василий следил за отражением на лобовом стекле. Он знал, что товарищ его страдает бессонницами, особенно мучительными накануне поездок.
- Спи - сказал он. - Дорога долгая.
Валентин хотел что-то ответить, но ему лень было шевелить губами. Он сидел, не двигаясь, и в позе его чувствовалось какое-то болезненное напряжение. Глаза его по-прежнему были закрыты.
Истина в том, - сказал он. - Что у меня болит голова.
Понимаю, - сказал Василий. - Только цена этой истины - таблетка цитрамона..
Лекарство не поможет, - сказал Валентин. - Если бы всё так просто решалось, не стоило бы и бумагу марать..
Понимаю, - сказал Василий. - У тебя особый, очень сложный, практически неизлечимый случай.
Трижды понимать не пришлось - Валентин истратил запас своих затёртых до дыр премудростей, импровизировать же не было ни сил, ни желания.
Так они и ехали в тишине, не спеша погружаясь в медно-красный рассвет. За окном мелькали абсолютно похожие друг на друга поля и деревни, меняясь только в названиях. Каждый думал о чём-то своём…
Хотя, строго говоря, это было не совсем так. Василий вообще ни о чём не думал, всё внимание сосредоточив на дороге, а Валентин балансировал на грани яви и сна, и мыслей в его голове не было никаких, кроме одной - скорей бы добраться до леса, и может быть там отпустит наконец эта тупая пульсирующая боль в голове, которая мучила его с самого утра.
Владыка ночи не утратил ещё власти над миром, когда они прибыли к точке невозврата. Здесь кончались дороги и начиналось царство болот. Прекрасен был вымирающий посёлок, грозный памятник торфяного декаданса. Прекрасна была платформа и электричка на ней, что собрала весь местный бомонд с корзинами и мешками. Прекрасен был и мужик, лежавший на скамье под часами. Поначалу он казался спящим, но завидев двоих, что приближались к нему, оживился и жестами попросил закурить. Получив отказ, он сразу потерял интерес к происходящему.
Здание вокзала ещё хранило отпечаток былого величия. За оконцем сидела скучающая дама в форменной куртке, которая нехотя выбила им два билета туда-обратно, они взошли на платформу, проникли внутрь поезда и разместились на деревянных сиденьях. Дьявольски пунктуальный голос в динамиках возвестил о начале пути, вагоны скрипнули, плавно набирая ход - и с обеих сторон потянулись великие болота, застывшие в своей первобытной красоте.
Валентин смотрел на эти бесконечные топи, на мёртвый лес из мёртвых берёз - и этот унылый пейзаж безупречно гармонировал с его внутренним состоянием. Медленный стук колёс действовал на него, как противоядие. Едва уловимо, а затем всё отчётливее он чувствовал, что невидимая сила, сжимающая его железной рукой, нехотя отпускает свои объятия. Уходило смутное чувство тревоги, которое вот уже несколько месяцев следовало за ним неотступно. Впервые за долгое время на душе у него воцарился покой. Ему становилось легче буквально физически, словно не было накануне мучительной бессонной ночи.
Ну что тут скажешь… красота! - произнёс он, глядя в окно. - Нет, я серьёзно говорю - впечатляет. Слушай, объясни мне, как строили эту дорогу? Тут же топи кругом…
Василий ничего не ответил, и вообще никак не обозначил своё участие в предлагаемой беседе. Да Валентин особо и не настаивал. Словно боясь спугнуть снизошедшее на него облегчение, он сидел неподвижно, околдованный зрелищем, что разворачивалось за окном.
На станции он чувствовал себя полным сил и готовым к самому решительному переходу.
Итак, в двух словах - что увидели они, когда сошли с электрички. Под ногами лежал полуостров суши, прорезанный ровно вдоль небольшой речкой, той самой, которую местные называли Пароходным ручьём. Добраться до неё можно было двумя путями - дальше по шпалам или по тропе через лес. Собственно, ближний берег этого ручья, в особенности на стыке с оврагами, и являлся основной зоной их интересов.
Болотам здесь пришлось потесниться и освободить людям часть жизненного пространства, и часть весьма немалую, в общем, достаточную для существования некоторого количества населённых пунктов. Дорога шла через деревню, название которой было тождественно названию станции за исключением одной буквы в конце, и деревня эта была нарядная, как новогодняя ёлка - дома все как один сияли свежей краской, а газоны напоминали поля для гольфа.
Атмосфера долгой счастливой жизни царила вокруг.
Без особых происшествий они добрались до первой точки. Дорога уходила севернее, к месту слияния двух рек, и остаток пути пришлось идти напрямик через лес. До ручья было ещё метров двести, но здесь начинался первый овраг и была высшая точка местности.
Они приступили к работе. Василий сразу нырнул вниз и так, для разведки, немного прошёлся по руслу оврага, в надежде найти источник воды, или следы её раннего здесь пребывания.
Но ни воды, ни следов её на дне оврага не было. Затрещала рация.
Ну как там у тебя , - спросил Валентин.
Сухо, как в пустыне, - ответил Василий.
Это плохо. Сигналы есть?
Тишина, как в склепе.
Ладно, поднимайся на дальний. Идём к реке. Конец связи.
Собственно говоря, так они и шли, продвигаясь параллельным маршем, стараясь не терять друг друга из виду. Это не было частью их тактики, просто на новом месте так было спокойней. На карту можно было не смотреть, - овраг, который постепенно набирал глубину, сам вёл их под уклон к воде. Василий первым вышел на берег и осмотрелся.
Это был тот самый Пароходный ручей. Безбожно петляя, он нёс свои чёрные воды куда-то на север. По всей видимой протяженности его из воды торчали стволы полусгнивших деревьев, похожие на гигантские сгоревшие спички.
Тайна его названия была раскрыта.

Время шло, не быстро, а так - по минуте в минуту. Не грех было подумать и об обеде, если бы не одно обстоятельство, которое решительно не давало себя игнорировать. Первый овраг обернулся сплошным разочарованием, и этот дурной знак вынуждал их сейчас к выбору, от которого зависела судьба всего направления.
Понимая серьёзность момента, Василий скинул рюкзак и сел прямо на землю.
Ну, что думаешь? - спросил он.
Не знаю, - сказал Валентин. - Не хочется выступать в роли Кассандры. Но только зря мы сюда приехали…
Ну это ещё не известно, - защищал свои позиции Василий. - Что-то рано ты впал в уныние, не находишь?
Ну а что здесь? - сказал Валентин. - Место красивое, но не более того.
Ну даже если и так, не домой же ехать…
Нет конечно. Ну допустим… - сказал Валентин, разглядывая карту. - Вариантов, собственно, я вижу три.
Два, - поправил Василий.
И лучший из них - по моему скромному мнению, - двигать прямо через лес вот к этому ручейку. Там кстати и родник может быть.
Давай, - сказал Василий. - На точке тогда и пообедаем.
Это было грамотное, и по сути, единственное решение в этих обстоятельствах. Продвигаться вверх по ручью - на первый взгляд самый очевидный вариант, - не представлялось возможным, поскольку просто не хватило бы времени на обратную дорогу. Идти вниз - теоретически разумно, но тогда отрезается большая зона хорошей высокой земли в устье оврага опять же по причине временного голода.
Они выступили на маршрут. Впереди, прокладывая дорогу в зарослях, уверенно шёл Василий. В пасмурную погоду, без явных ориентиров, он всегда лучше держал направление - имелась у него такая особенность. Между тем что-то вокруг неуловимо менялось. Повеяло сыростью, как бывает на подходе к большой реке. Лес затягивал их, расставляя ловушки - обходя большой завал, они залезли в болото - пришлось возвращаться и давать сильный крюк. Всё чаще встречались прямые, бог знает для чего прокопанные канавы, полные чёрной воды. Это от них шла густая гнилая вонь.
Чуть за полдень, прилично измотанные переходом, они прибыли к месту. У поваленной сосны, случившейся как-раз на склоне оврага, недалеко от родника, Валентин сбросил рюкзак, достал из него две банки гречневой каши с говяжьей тушёнкой, наподобие той, что кладут в армейский паёк. Василий выгрузил свою часть и пошёл за дровами.
Вскоре ветер уже гонял дым над поляной. Жарилась колбаса; большие куски её трескалась, жир стекал и вспыхивал на углях. Сыр покрывался хрустящей коркой.
За обедом не хотелось тратить слов на пустые разговоры, и только когда огонь костра погас, Валентин достал телефон и открыл карту.
На спутник не смотри, - сказал Василий. - Там и реки-то толком не видать. Сколько до неё, кстати?
Километра полтора по прямой. Чуть больше.
Ну пусть два, ладно. Как раз на сегодня хватит. А до следующего оврага?
Также примерно. Тут всё какими-то квадратами нарезано.
А на том берегу?
Что именно?
Ну, тоже квадратами?
Слушай, - сказал Валентин. - Ты без меня совсем пропадёшь. На, держи…
И с этими словами он положил телефон на бревно и удалился на известное расстояние.
Времени на раскачку не было. Не дожидаясь товарища, Василий забросал угли костра и выдвинулся на дальние рубежи, где несколько выходов воды сразу наполняли ручей, каменистое дно которого быстро набирало глубину вместе с оврагом.
Началась вторая часть поискового дня.

Левым берегом шёл Валентин по своей классической зигзагообразной траектории, удаляясь от кромки метров на тридцать примерно, иногда чуть дальше, хотя небольшой уклон так и норовил стянуть его к самому краю оврага. В скором времени глухо молчавшая до того земля отозвалась первым сигналом. Выпала какая-то железная жбонь, кованина, малоинформативная ввиду бесформенности предмета. По сути, это была просто металлическая абстракция, но Валентин уже знал, что это начало чего-то большего. Интуиция, которая работала на уровне физических ощущений, не обманывала его никогда.
Он взял паузу и пока стыл чай, на дальнем берегу поискал глазами товарища. Технически Василий работал быстрее, благодаря чему на дистанции всегда уходил в отрыв. Покамест его коренастая фигура ещё виднелась в зарослях, но визуальный контакт становилось держать всё труднее. Машинально он проверил рацию - она судорожно мигала красным, показывая нулевой уровень заряда.
“Чёрт, как же не вовремя” - подумал он с досадой, однако россыпь чёрных сигналов уже уводила его куда-то вглубь леса - он выкопал нож и ещё какой-то непонятный обломок и совсем воспарил духом. Вселенная существовала теперь только в границах этой прекрасной поляны, однако для полного счастья не хватало одной детали. Оставив железное пятно, он начал спуск, и тогда уже, под корнями старой, замшелой сосны он зацепил первый цветной сигнал.
Но не было чистоты в этом сигнале, чуть подхрипывали обертона - Валентин ожидаемо выкопал капсюль охотничьего патрона и продолжил движение вниз.
Почти сразу он поймал ещё один сигнал. Отточенная лопата без усилий вошла на штык, выдернула ком земли и в тусклом свете едва пробивающегося сквозь облака солнца заискрилась серебром небольшая монетка с характерными завитками, напоминающими закрученные вниз бараньи рога. Не сходя с этого места, он взял прибор и сделал очень широкий взмах - земля под катушкой была набита цветными сигналами, которые наслаивались друг на друга, выдавая чудовищную какофонию звуков. Валентин копал и в голове у него крутилась одна только мысль - что судьба наконец решила рассчитаться с ним метафизическими карбованцами. Когда затрещала рация, он даже не сразу понял, что это за звуки. К тому моменту он добивал второй десяток - и всё это были превосходного качества монеты, отлично прочеканенные, полновесные.
Приём, приём - шипела рация. - Ну что там у тебя?
Валентин наконец вернулся к реальности.
Да, на связи..
Ну как дела?
Надо было что-то сказать, но он медлил с ответом.
Тишина, - произнёс он наконец чужим каким-то голосом. - Как в склепе. У тебя как?
По делу ноль. Правда сейчас железо пошло. От края в лес уводит…
Копал?
Да нет пока. Сразу тебе набрал..
Работай, я пока здесь закончу.
А что там?
Поляна хорошая, не хочу на половине бросать. Минут десять..
Принял, - сказал Василий. - Конец связи.
“Ладно, хватит - подумал Валентин. - Завтра приеду и спокойно добью”.
Он тщательно уничтожил следы раскопа, выключил прибор и собирался было уйти в овраг, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение, повернул голову и увидел, что за ним наблюдает мужик немолодых лет с усами на загорелом лице. Он стоял совсем рядом, буквально в нескольких шагах, внимательно смотрел на него и улыбался.
Мичман Шапиро, - сказал он, протягивая руку.
В облике его действительно угадывалось что-то военное. Ведро, полное ягод, он поставил на мшистый холмик, сел рядом на брошенную небрежно штормовку и глядя куда-то вдаль прищуренными глазами, сказал:
- До ста человек, слышь, каждым годом здесь тонет в болотах-то…
Он замолчал и долго сидел, погружённый в свои мысли. Папироса в его чёрных от ягодного сока пальцах медленно выгорала, пуская задумчивые кольца. Они жили лишь несколько мгновений - ветер жадно глотал их, и они исчезали - переставали существовать.
Один здесь? - спросил он.
Нет, - сказал Валентин. - С товарищем.
А где же товарищ твой?
Там, - кивнул Валентин в сторону оврага. - А что?
Да так, - сказал мичман, глубоко затягиваясь. Огонь папиросы ярко вспыхнул и тут-же подёрнулся пеплом. - Места здесь опасные, вот что.
В каком смысле? - спросил Валентин.
Это глупый вопрос, - сказал мичман. - Не по существу. Спрашивать нужно - для кого они опасные…
Валентин понимал, что мичман втягивает его в какую-то странную игру. Он не любил всяческого рода манипуляции, а это была именно лобовая, неприкрытая манипуляция. Кроме того, ему не нравилась театральная наигранность происходящего.
Гусиный царь, - сказал он. - Из смеси молока с водой выпивает молоко, оставляя воду.
Ничего удивительного, - сказал мичман. - Достаточно частое явление. Был у нас на лодке механик один, так он мог запросто пять банок сгущёнки одолеть залпом. Кстати, вы случайно не биолог?
Нет, - соврал Валентин.
А то я всё думаю, сколько клеток в одноклеточном организме?
Валентин пожал плечами. Только сейчас он подумал о том, что со стороны их беседа может производить неоднозначное впечатление. Впрочем, когда мичман молчал, с ним хорошо было сидеть рядом вот так, ни о чём не думая. Непогрешимое спокойствие разливалось вокруг него.
Валентин встал и подошёл к дереву, что раскидистой кроной своей сильно выделялось на фоне прочих.
Что это? - спросил он.
Это ясень, - сказал мичман и тщательно втоптал папиросу в землю, пока она совсем не погасла. Только гильза торчала почти вертикально вверх, как труба от парохода.
Он тяжело поднялся и накинул штормовку, недвусмысленно давая понять, что аудиенция окончена. Они пожали друг другу руки. Мичман взял корзину и пошёл слегка разобранной походкой, словно под ним была палуба корабля, медленно, не оглядываясь - в сторону деревни - а Валентин смотрел ему вслед долгим внимательным взглядом. Печален был этот взгляд, но печаль была светла и прозрачна, как воздух в осеннем лесу.
Так Штирлиц смотрел вслед пастору Шлагу, провожая того в опасный путь через Швейцарскую границу.
Заболтавшись с мичманом, Валентин совсем потерял счёт времени. Он быстренько перебрался на дальний берег, за первым поворотом ожидая увидеть своего приятеля - и лёгкой походкой, насвистывая что-то, пошёл вдоль оврага.
“Надо же, ясень” - думал он. - Врёт небось мичман. Хотя, с другой стороны, что ему врать?”
Погружённый в эти праздные раздумья, он вышел на точку сбора. Но Василия здесь не оказалось, более того, его не просто не было - отсутствовали вообще всяческие следы его пребывания, - как будто его тут и вовсе не было никогда.
“Ну какого хрена - начинал злиться Валентин. - просил же никуда не уходить”. Он упёрся в заболоченную ложбину, попёр туда сдуру, зачерпнул сапогом тухлой болотной жижи, выругался и полез в карман за рацией.
Ты там как себя чувствуешь? - сказал он, не скрывая раздражения. - Мы теперь что, в прятки играем?
Приём, приём, - спокойным голосом отозвался Василий.
Куда тебя черти унесли? Я тут в ложбине чуть не утонул..
Не знаю никакой ложбины. На месте, три сигнала уже отработал..
Ты издеваешься? Я только что мимо прошёл, тебя нет..
Я есть. Даю сигнал..
Глухие удары прокатились откуда-то из глубины леса. Валентин покрутил головой, но зацепить направление не получилось.
Давай ещё раз, - сказал он и стал очень внимательно прислушиваться.
Звуки теперь доносились со всех сторон.
Ничего не понимаю - сказал он. Рация моргнула красным огоньком и погасла. Он убрал её в рюкзак и пошёл вдоль оврага, время от времени постукивая лопатой.
Но тишина была ему ответом. Мрачный лес, древний, как сама земля, безмолвствовал.
И с этого момента в его сознании стало происходить нечто, напоминающее спуск по лестнице в тёмный подвал, где каждая последующая мысль загоняла его в паутину абсурда и безнадёжности.
Он чувствовал, как им овладевает тяжёлое и мучительное беспокойство. Как архивный файл, в сознании медленно распаковывалась мысль, что прямо сейчас происходит нечто, чему нет объяснения в пределах логики и здравого смысла.
В иных обстоятельствах Валентин, обладая склонностью к мистическому мышлению, мог бы и увлечься подобной мистификацией, но сейчас ему хотелось, чтобы реальность вернулась к заводским настройкам.
“Ладно, - сказал он. - Попробуем поразмыслить. Предположим, он обогнул ложбину, не обратив на это внимания - теоретически, такое может быть, - и дошёл до реки. Бредовая мысль, но допустим. Тогда понятно, почему он не слышит сигнал. Или слышит? Тогда почему молчит? Да нет, ерунда какая-то…”
Ему представилось заплаканное лицо его жены - неплохой в принципе женщины, хотя не большого ума - и как она бьётся в истерике и колотит его по груди своими маленькими кулачками.
Сволочь проклятая, - кричала она. - Гадина. Я тебе мужа доверила…
Оправданий для него не было и быть не могло.
Эта мысль хоть и взбодрила его немного, но, вероятно, это была последняя вспышка его угасающего рассудка. Не доходя до родника, он развернулся, обогнул ложбину и пошёл к реке без всяких на то оснований - просто потому, что идти больше некуда. Он знал, что Василия здесь не было и быть не могло, но какая-то упрямая сила влекла его вперёд, через завалы. Он шёл, не разбирая дороги, падая и снова вставая, не чувствуя боли и усталости. И там, на берегу, он заметил что-то в ольховых зарослях. Это была небольшая, крытая лапником избушка, почти сарай, сложенная из грубых неотесанных брёвен. Внутри оказалась лежанка, железная печь, небольшой запас дров, две коробки печенья, спички, соль, чёрная от сажи посуда и немного крупы в железной банке.
Пещерный уют этого жилища тонко сочетался с нереальностью происходящего, и ему захотелось остаться. Валентин снял сапоги и растянулся на досках. Ясно было, что товарищ его пропал, пропал окончательно и безнадёжно. Дальнейшие поиски можно сворачивать - нет больше ни времени, ни смысла.
На одном из бревен, почти под крышей, он заметил нацарапанную гвоздём надпись. Буквы были исключительно кривые, словно писал ребёнок, но фраза читалась и гласила - “Завтра всё начнётся сначала”.
“До завтра ещё дожить надо”- подумал он, сунул руку в карман, и когда привычной тяжести там не обнаружилось, он вспомнил, что оставил телефон у родника, на дереве, да так и забыл про него.
“А вот это уже совсем некстати” - подумал он.
Через силу он поднялся и натянул сапоги. Нужно было спешить; он не знал, сколько сейчас времени, и сколько нужно идти, и он шёл так быстро, как только мог, но всё равно слишком медленно - так ему казалось, - и всё никак не появлялась чёртова ложбина, где он чуть не утонул, и это тоже было странно…
“Странно, странно… очень странно” - повторял он в такт своим шагам.
Когда плывёшь в лаве, не чувствуешь жара. Уж вечер близился и сгущались сумерки, а он всё шёл, а овраг всё не кончался, и когда вновь повеяло сыростью от реки и показалась та самая избушка, он с облегчением зашёл туда, отлежался малость, растопил печь, речной водой заварил чай прямо в кружке, встретил закат, подбросил ещё дровишек и завалился спать.

—---------------------------------------------------------------------------------------------------

Ночь прошла легко и спокойно. Ему снились сны, счастливые, как в детстве; он проснулся в прекрасном настроении, полежал немного, вспоминая вчерашний день, затем воспользовался припасами и соорудил превосходный завтрак, с аппетитом поел и собрался в дорогу.
Он чувствовал какой-то небывалый подъём сил, но всё-таки одна мысль немного теребила его. Добравшись до родника, он решил не торопить момент. Не было страха, и вообще никаких иррациональных чувств и эмоций - только интерес. Такое детское непосредственное любопытство.
Валентин спустился вниз и с наслаждением напился чистой воды, затем разделся до пояса и выкупался, фыркая и плеская холодную воду. Затем вышел к вчерашней поляне и застал её девственно чистой - никаких следов вчерашнего шурфа здесь не было.
Это совсем примирило его с реальностью. Он разобрал прибор и начал копать. Он копал с каким-то самоотречением, пока голос Василия в рации не отвлёк его.
“Какого чёрта тебе надо” - подумал Валентин.
Приём, приём, - шипела рация. - Ну что там у тебя?
Да иди ты на хер, - весело сказал Валентин. - Не до тебя сейчас.
Потом засмеялся.
Ладно, шучу. Телефон у тебя мой?
Василий, очевидно, растерялся немного.
Там остался твой телефон. На дереве.
Ладно, - сказал Валентин. - Ты иди к реке пока. А я тебя догоню. Здесь делать нечего.
Он выключил рацию и хотел зашвырнуть её в овраг, но в последний момент передумал и спрятал её в рюкзак - вдруг пригодится, - и пошёл за телефоном. Бревно было на месте, костёр горел, а у костра на бревне сидел человек, одетый совсем не по сезону.
Услышав шаги, человек повернул голову. У него было вчерашнее лицо, только без усов и заплывшее, как-будто с похмелья, а в облике его чувствовалось что-то несуразное и вроде как слегка виноватое.
Однако, сквозь эту маску вполне отчётливо проглядывал вчерашний мичман. Он словно подмигивал там, на заднем плане, давая понять, что всё это так, не по настоящему - не всерьёз..
Надо же, как интересно, - сказал Валентин.
Человек улыбнулся.
Очень хорошо, - сказал он тихим приятным голосом. - Это именно так, как и должно быть.
Он приподнялся с бревна, словно предлагая разглядеть себя более внимательно. Внешнее сходство было очевидным, но всё остальное…
“Нет, - решил Валентин. - Тут надо разобраться”.
Ладно, - сказал он прягивая руку. - Будем знакомы. Или мы уже знакомы? Я по-прежнему Валентин. Можно просто Валя.
А я - Антон, - объявил человек и заговорщицки подмигнул. - Да-да, тот самый.
Вы наверное хотели сказать - тот-же самый? - уточнил его мысль Валентин.
А это не одно и тоже? - спросил Антон. - Честно говоря, я не улавливаю разницы.
В данных обстоятельствах она есть и весьма существенная.
По мнению одного монаха, - сказал Антон, - не стоит плодить сущности без необходимости. Отличная мысль, не правда ли? Теперь давайте присядем - разговор у нас с вами предстоит долгий.
Они разместились на бревне. Антон подбросил дровишек в костёр, пошарил рукой за бревном и выудил стариннейшего вида рюкзак, который стягивался веревкой. Оттуда последовательно появились две банки тушёнки (Валентин ножом вспорол одну - это было превосходное мясо с пряным запахом, от которого приятно щекотало в носу), ржаной хлеб, шмат копчёного сала, банка консервированных огурцов и наконец металлическая литровая фляга.
Коньяк, - сказал Антон. - Настоящий, армянский.
Они выпили по-первой. Антон закусил огурцом, Валентин салом.
Что это у вас? - спросил Антон, показывая на прибор.
Валентин в двух словах объяснил. Надо сказать, Антон всё схватывал на лету.
- Знаете, - сказал он. - Я с детства мечтал стать археологом (Валентин слегка приосанился), но жизнь распорядилась по-другому. Родители настояли на поступлении в юридический. Учился я неплохо, но без особого интереса. Потом работа - так, ничего особенного, - министерство, статистика. Женился, детишки пошли… Одним словом, так я и прожил жизнь в тюрьме, двери которой были открыты (они выпили по-второй).
Валентин смотрел на Антона.
Послушайте, - сказал он. - Странная история. Дело в том, что вчера на этом самом месте мы с вами сидели и разговаривали, только вы были не вы, а мичман Шапиро. У него ещё усы такие чёрные, понимаете? А сам седой…
Понимаю, - сказал Антон. - И ничуть не удивлён. Запросто такое может быть, причём именно здесь, на болотах. Места, знаете-ли… Только я, который я, вчера весь день дома был. Мы с женой ремонт на кухне затеяли..
Валентин задумался. Он пытался вспомнить, была ли жена во вчерашнем разговоре с проклятым мичманом, но память сохранила лишь смутные обрывки незначительных фраз. Главное же как всегда ускользало..
Кажется, не было никакой жены, - тихо сказал он.
Ну вот видите. Уверен, всё разрешится самым банальным образом. Ещё хотите?
Валентин молча кивнул. Тишина стояла абсолютная, и вдруг воронья стая заслонила небо и пронеслась над лесом.
Они выпили по третьей. Валентину было немного стыдно за глупый вопрос. Ему хотелось как-то загладить вину.
Что же вы молчите? - спросил он.
Антон задумчиво ковырялся палкой в костре.
Да так… Интересная вещь приключилась у вас, однако. Скажите, этот мичман… он правда похож на меня, или это только так, фантазии?
Что-то общее, несомненно, имеется, - сказал Валентин. - Но и отличия есть. И с этим я вынужден считаться.
Что же общего, позвольте спросить?
Понимаете, какая штука… Чёрт, совершенно не помню, о чём мы разговаривали.. Какой-то туман в голове. Дайте ещё коньяку.
Антон протянул ему флягу, которая к тому времени уже прилично потеряла в весе. Валентин приложился, запрокинув голову, закусил, чем под руку попалось, и потребовал сигарету. Антон принёс свои извинения. Валентин огорчился немного, но вобщем как-то так, не всерьёз.
Он чувствовал, что на пустой желудок его уже прилично развезло.
Из-за этой гниды усатой, - сказал он заплетающимся языком. - Одноклеточного организма, я и застрял тут. На счастье повезло встретить хорошего человека..
И он слегка приобнял Антона за шею.
Ну это вы зря так, - сказал Антон, убирая его руку.
Валентину стало обидно, захотелось нахамить и уйти. Он встал с бревна, но его качнуло в сторону и усадило на прежнее место.
Вы знаете, - сказал он, подумав. - Я, наверное, пойду. Меня там… - и он махнул рукой в сторону оврага, - товарищ ждёт.
Вы в этом уверены? - спросил Антон.
Вместо ответа Валентин покровительственно похлопал его по плечу, сунул флягу в карман и пошёл к реке. В сумерках он добрался до избушки, но сил и желания заниматься ужином у него уже не осталось.
Не снимая сапог, он лёг и сразу уснул.

На утро он проснулся злой с похмелья, с больной головой. Проклятой фляги с коньяком, как на грех, нигде не было.
“Выронил по дороге” - решил Валентин и напился прямо из реки торфяной водицы, которая скрипела на зубах. Сильный холодный ветер пробирал его до костей.
У родника он сбросил рюкзак и начал медленно приближаться к поляне, осторожно ступая так, чтоб ни одна ветка не хрустнула под ногами. Дым костра он ещё издалека учуял.
“Сидят небось, чаи гоняют - думал он. - Или того хуже”.
Ему очень хотелось увидеть мичмана. Ну, точнее, не просто увидеть, а сказать ему кое-что, а может и не только сказать. Да и с Антоном он, пожалуй, перекинулся бы парой ласковых, хотя зла на него не держал. Но на поляне никого не было. Валентина мутило со вчерашнего, и он не сразу заметил рюкзак у бревна и разложенные рядом вещи - но это был какой-то незнакомый рюкзак и какие-то странные вещи, которые у него ни с кем из этих двоих не вязались.
Он притаился в засаде и стал ждать. Медленно текли минуты; уже и костёр почти погас, но на поляне так никто и не появился.
Наконец в зарослях он заметил какое-то движение. Из леса вышел одетый в штормовку человек. Неспешной поступью враскачку подошёл он к потухшему огню, присел на корточки и принялся раздувать угли. В действиях его не было заметно ни волнения, ни суеты, - напротив, чувствовалась в них какая-то сдержанная лаконичность.
Валентин наблюдал за ним и не мог решить, что делать. Мичман (а это был именно он, хотя… да нет, точно он) вернулся на место преступления, и теперь оставалось дождаться второго, обоих взять тёпленькими и потолковать с ними как следует. Но тело, затёкшее от неподвижного сидения, требовало действий, и немедленных, и он решил работать с тем, что есть.
Сохраняя глубокую безмятежность, человек всё также сидел у костра и просто смотрел на пламя, изредка подкидывая дровишки. Валентин подкрался к нему сзади и схватил за шиворот.
Мышеловка захлопнулась! - сказал он и сразу понял, что это был не мичман, а некто, желавший выдавать себя за мичмана, ибо на нём была та же куртка и те же дурацкие усы - но при этом, вне всяких сомнений - это был совсем другой человек. Он и годами был старше, морщинистый и седой, и что-то аристократическое чувствовалось во всём его облике.
Ты кто? - внимательно глядя ему в глаза, спросил Валентин.
Клавдий, - тихо сказал человек. - И не дышите на меня, пожалуйста. От вас перегаром несёт за версту.
Ты мне дурочку-то не включай, - сказал Валентин. - Клавдий.. я спрашиваю, кто ты такой, мать твою?
Ну что ты прицепился? Кто, кто… Я есть ты, творящий меня.
Подожди немного, - сказал Валентин и отпустил воротник штормовки. - Никуда не уходи, слышишь…
“Сейчас я тебе покажу Клавдия, - думал он. - … И Октавиана с Калигулой заодно..”
Он спустился к роднику, зачерпнул воды в ладони, затем осторожно, стараясь не расплескать ни капли, подошёл к человеку (который стоял и смотрел на всё это с отрешённым спокойствием) - и плеснул ему в лицо, ожидая вероятно, что от него пойдёт пар или ещё чего-то в этом духе.
Ну ты даёшь, парень, - сказал Клавдий. - Тебе что, заняться нечем?
Валентин понял, что затея его провалилась, и совсем растерялся.
А зачем ты в мичмана переоделся? - спросил он, украдкой вытирая мокрые руки.
Слушай, я ведь уйду сейчас. Меня послали тебе историю рассказать, да ты мне всю охоту отбил.
Добрый человек, - сказал Валентин. - Надоели мне твои истории. Мне домой надо, я уже третий день по лесу скитаюсь…
Настанет день, - сказал Клавдий торжественным голосом, - и девять больных придут к одному здоровому, и скажут - ты болен, потому что не такой, как мы…
Начинается, - сказал Валентин и сел на бревно. - Ну что там за история?
Их две, - сказал Клавдий. - Но времени у нас мало, обе рассказать не успею. Так что выбирай - в первой будет рассказ о судьбе директора машиностроительного предприятия, вторая же откроет тайну великую и поведает то, о чём говорили старец Зосима и святой Варлаам на горе Арарат в ночь на пасху в год от Рождества Христова не помню какой.
Давай про старца, - сказал Валентин.
Так вот, - сказал Клавдий, устраиваясь рядом, - Путь их к вершине горы был долгим и утомительным. Подобно верблюдам в пустыне, страдая от голода и жажды, ползли они наверх, пока силы окончательно не покинули их. Негде было спрятаться от палящих лучей солнца, замершего в зените. Наконец укрылись они в тени большого камня. Как раз в это время мимо шёл пастух. Он уже лет сто гонял отару овец через перевал в долину, и ещё никогда не встречал здесь живую душу. Подозрением смутился разум его.
Кто таковые есть? - спросил он, приблизившись.
Паломники, - сказал Зосима. - По святым местам. Нас бы покормить не мешало..
Нет здесь никаких мест, - сказал пастух. - Ни святых, ни грешных. Тут только горы..
Много ты понимаешь, дурья башка, - сказал Зосима.
А вот этого не хочешь, - сказал пастух и замахнулся на него палкой.
Ну тише, тише, - отвёл его руку Зосима. - Ладно, слушай, что я тебе скажу. Ищем мы утраченную веру, веру в человечество, понимаешь?
Варлаам незаметно толкнул его локтем.
Ну, то есть, я хотел сказать, бога, конечно… поправился Зосима. - Бога ищем. Ты тут не встречал его, случайно?
Бога… - сказал пастух, - а что его искать, он что, гриб?
И с чувством морального превосходства погнал отару по склону.
Сам ты гриб, - сказал Варлаам и плюнул ему в спину, но не попал.
Моё презрение к людям уже настолько велико, что напоминает смирение, - сказал старец Зосима, глядя ему вслед.
Ночь не так черна, как человек, - ответил Варлаам.
Истинно так.
А скажи-ка мне, почтеннейший друг мой, давно ли ты лакомился мясом молочного ягнёнка?
Так давно, что тех времен теперь и не сыщешь.
Отвлеки его как-нибудь, а я тем временем уведу одного, и у нас будет превосходный ужин.
Стой, человече! - крикнул Зосима удаляющемуся пастуху.
Чего тебе? - Пастух нехотя остановился.
Известно ли тебе, о глупейший из смертных, - сказал Зосима, приблизившись, - что гриб есть вершина эволюции, высшая форма существования живой материи, начало и конец всему, что есть, было и будет.
Ерунду не говори, - сказал пастух.
Тем временем Варлаам порылся в карманах своих холщовых штанов, извлёк оттуда кусок засохшего сыра, что превратился уже в камень - подманил одну маленькую овечку, схватил её и спрятал в мешок.
Э… да что с тобой говорить, дубина, - сказал Зосима и постучал себя по макушке, затем быстро догнал Варлаама, и они пошли к вершине горы, чрезвычайно довольные собой, что-то фальшиво насвистывая.
Клавдий замолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать дальше. В воздухе повисло острое чувство недосказанности.
Ну так что же? - спросил Валентин. - Нашли они, что искали?
Слушай, - сказал Клавдий. - Ты не обижайся, но я забыл, что там дальше было. До этого места помню, а потом - как отрезало. Понимаешь, меня разбудили и говорят - надо ехать. Ну я и поехал. А история эта записана у меня в одной маленькой книжке. Её только найти надо..
Ну всё же? - не сдавался Валентин.
Интуитивно чувствую, что нет, - сказал Клавдий. - А по тексту вполне вероятно.
Валентин почувствовал себя обманутым, или - если точнее - опять обманутым, но уже по другому, каким-то более изысканным, утончённым образом.
Давай предположим сугубо теоретически, - сказал он. - Что я бы выбрал директора..
С директором как нибудь в другой раз, - сказал Клавдий. - Ты извини, приятель, я бы рад с тобой поболтать, но мне и в самом деле пора. Ничего не поделаешь, служба..
Он сделал хитрые глаза и пальцами прикоснулся к плечу.
Все мы когда-то узнаём, насколько глубока заячья нора. Но платой за эти знания обычно является жизнь.
Это были его последние слова. Неспешной походкой своей он шёл в сторону леса, а Валентин сидел на бревне, глядя ему вслед, и чёрные мысли лезли к нему в голову.
“Безразличие к людям, - думал он, - извергло меня из их среды, я живу в мире призраков, в мире своих грёз и фантазий. Я хотел бы исповедаться истово, но душа моя пуста, и эта пустота, как зеркало, - когда я смотрю в него, меня охватывает отвращение и ужас. Жизнь прошла в бесплодных поисках и блужданиях, в бессмысленном многословии. Невыносимо сознавать, что всё тщетно и впереди только смерть”.
Так он сидел, предаваясь невесёлым раздумьям, пока знакомый голос не оборвал этот поток сознания.
Приём, приём - шипела рация. - Ну что там у тебя?
Валентин не сразу понял, что происходит, а когда понял, его тело как-бы само собой сделало уже всё остальное.
Ладно, чёрт с тобой - сказал он, нажимая кнопку ответа. - Иди сюда. Я клад нашёл…

—------------------------------------------------------------------------------------------------------------


Наполняя звуком пространство, к платформе подошла электричка. Так хорошо было просто ехать, и под мерный стук колёс смотреть в темноту за окном и ни о чём не думать. Но вот беда - была одна мыслишка, что копошилась в сознании и требовала немедленно дать ей ход.
Но Валентин не знал, как подступиться, и поэтому повёл разговор не то, чтобы в сторону, а вообще куда-то не туда.
Было мне видение, - сказал он. - Ангел смерти явился ко мне в обличии человека.
Всё верно, - сказал Василий. - Именно так он и является, ибо истинный лик его не выдержать смертному мужу.
Не в этом дело, - сказал Валентин. - Человек просто не может представить себе то, чего не знает. Говорят, что первый, кто увидел солнечное затмение, сразу сошёл с ума.
Всё это игра словами, не более. Факт в том, что это был не ангел смерти. Тебе показалось.
Есть люди, которые могут подтвердить. Но они остались там..
И Валентин махнул рукой в сторону, противоположную движению электрички. Но это был очень слабый, или - точнее говоря, - странный аргумент, и Василий оставил его без внимания. Тень улыбки прошла по его лицу.
Главное доказательство в том, - сказал он, - Что ты сидишь сейчас напротив меня. Иначе всё последующее превращается в абсурд.
Не думаю. В жизни вообще никакого абсурда нет. Он возникает только тогда, когда мы просто не в теме происходящего…
Ты повторяешься, - сказал Василий. - Прячешь старое барахло в иначе сформулированных мыслях.
Может ты и прав, - задумался Валентин. - Может каждый из них был просто человек, не более.. Но тогда какой в этом смысл?
В вагон зашли контроллёры. Беседа прервалась; Валентин долго искал билет, предлагал поверить на слово, потом уже согласился на штраф и наконец нашёл смятый клочок бумаги где-то в дебрях своих бесчисленных карманов.
В машине он совсем размяк. Прикончив остатки чая из термоса, ему до жути захотелось спать, и весь остаток дороги он мучительно боролся с этим коварным желанием.
Потом он долго стоял у подъезда, не решаясь зайти внутрь. Нужно было тащить наверх своё тело, отягощённое рюкзаком, а силы стремительно покидали его. Но это было не самое страшное. Медленно поднявшись, он закрыл за собой дверь, и внешний мир перестал существовать. Он знал, что будет, и просто следил за тем, как наползает упрямая мутная боль в голове, парализующая сознание.
Но в этот раз что-то было не так.
Там, в лесу - он уже не помнил, кто именно из троих, - бросил походя какую-то незначительную фразу, и в хаосе его тревожных мыслей зародилось нечто - нет, не надежда, а то, что предшествует ей - призрак надежды…
Валентин бросил рюкзак на балкон, разделся и лёг спать.
Проснулся он чуть позже обычного. Сразу поставил кипятиться воду, и в этом интервале успел побриться и заправить кровать.
Чай, крупного помола листья, он бросил прямо на дно стакана и залил кипятком. И больше ничего. Не открывал холодильник, не трогал чашку с овсяными хлопьями, хотя кипятку в чайнике оставалось достаточно.
Боль в голове пульсировала в такт биению сердца, словно и была создана этим ритмом. Где-то там, на заднем плане, в режиме ускоренной многократно плёнки мелькали кадры его жизни - вереница случайностей и пустяков. Ему вспомнился летний вечер на балконе пятиэтажки, когда родители ещё не пришли, и на город опускаются сумерки и пахнет тёплым асфальтом.
Он понял, что именно тогда и случился в нём этот надлом и внутри образовалась дыра размером с бога, которую он так и не смог заполнить.
“Годы без света, Дева Мария”
“Годы во мраке, святой Себастьян”
Сознание теперь автоматически регистрировало всё происходящее. Теперь это имело особое значение, ещё не выраженное, не оценённое, не сформулированное.
Тишина нарастала, сгущаясь. Он держал стакан на уровне глаз и глядел в него и сквозь него; тонущие в кипятке листья источали чёрную взвесь и тишина звенела в стакане, меняя тона, проходя сквозь серый от светлого к матово-синим, почти непрозрачным, быстро набирая резкость и глубину. Он подошёл к окну, раздвинул занавески и сделал первый долгий глоток, жмурясь от янтарного света и разглядывая вихревой столб огненной пыли диаметром в несколько километров, который уже прошёл сквозь плотные слои атмосферы и стремительно приближался к поверхности и спустя минуту, вбирая в себя всё – землю, облака, звуки и создавая ту самую тишину - достиг её и снова пошёл вверх, расширяясь во все стороны одновременно.
А внизу лихорадочно кипела жизнь. Копошились прохожие и маленький жёлтый автомобиль, ведомый чьей-то неумелой рукой и уже успевший заглохнуть несколько раз, выруливал со стоянки.
Он открыл окно и подставил лицо набирающему скорость ветру.

[KRAUZE]

Спасибо. Прочитал. Интересно и хорошо. Отозвалось чем то.

[Kostian]

Продолжение будет? Или я чего не понял?