КОСТЫЛИ.

Он прислонил нас к стенке, а сам, сделав пару неловких шагов, подошел к окну и оперся на подоконник. Скоро Новый Год. Уже будет третий, как он встречает его не дома. Два предыдущих в окопах, а это, третий, в стенах госпиталя, уже шестого по счету.
За окном редкие капли дождя падали на уже пожухшую траву. О чем он думал? Что вспоминал? Гражданку? Работу на заводе? Друзей, оставшихся в окопах, или сейчас штурмующих очередной опорник? О предстоящей очередной операции? Гадать не стоит. Пройдет совсем немного времени, и мы узнаем все точно.
Ночью он ставит нас у изголовья кровати. Его сон беспокоен. Мы смотрим на него, и как будто переживаем все прожитое им вместе.
Солнце слепило глаза, даже редкие тучки не закрывали его лучей. Пение птиц отсутствовало напрочь. Шелест травы пересекался с каким-то металлическим скрежетом. До сознания начал доходить очень однообразный, и в тоже время страшный свист.
Он открыл глаза и тут же зажмурил их снова. Яркий солнечный свет резанул по глазам. Снова открывать их он не торопился. Свист. Он вспомнил, что это за свист. Дрон. Дрон висел над деревьями и зорко следил за ним. Ну, нет, ничего у тебя не получится. Глаза закрылись сами собой, и он потерял сознание.
Память возвращалась неохотно, рывками. Две пятерки штурмовиков ушли первыми через частный сектор к виднеющимся пятиэтажкам. Пятые сутки от них не было никаких вестей. И нам было никак туда не пройти. С высоток работают снайпера и почти в каждом окне пулеметные точки. И дроны, дроны, дроны. Их много, и все не наши. А где наши? Разбираться было некогда. Теперь мы получили команду вперед. И мы пошли. Впереди был Волчанск.
У него ничего не получалось ничего. Ноги он не чувствовал, они были сами по себе, он сам по себе. До автомата не дотянуться, потому что не встать на ноги, да и лежит автомат за оградкой. Оп-па. Да и сам он лежит на кладбище, среди могильных холмиков. Похороненные, здесь как бы защищают его. Кто лежал рядом, прочитать было нельзя. Вся табличка была испещрена осколками. Единственное – это две даты: рождения и смерти. Сделав простой подсчет, он понял, что похороненному здесь 88 лет, а ему 38. Ну что, есть резон пожить еще, только надо дождаться своих. Дрон жужжал еще минуту и улетел. Хорошая маскировка, думал он с усмешкой. Что же дальше?
Они подошли в темноте тихо, он уже и не ждал никакой помощи, хотя надежда еще теплилась в его душе. Молча положили его на носилки и, не произнеся ни слова, понесли. В темноте, два километра, по пашне, под летающими дронами, они донесли его до лесополки, находящейся уже на нашей стороне. А там «буханка» и впереди первый полевой госпиталь.
Ужас пришел только в третьем госпитале. Когда на лифте его подняли на пятый этаж и положили на койку в коридоре. Туда-сюда сновал и медперсонал, и уже прооперированные, выздоравливающие бойцы. Был только один момент, который засел глубоко в голову. Ребята были кто на костылях, кто на коляске. Точнее говоря, кто без ноги, кто без двух. А у него на обеих ногах стоял аппарат Елизарова и еще ни один хирург так и не сказал, что ждет его впереди.
«Отрезать не проблема, проблема сохранить то, что есть», - сказал дежурный врач и добавил – «не наш пациент, отрезать не будем, будем сохранять».
Лишь только после этого, когда камень упал с плеч, он позвонил домой и сказал где он и почему.
А еще через месяц, уже после операции, он, опершись на нас, пытался сделать первые шаги.