Как я стал пляжником

[Джан]

Серега сидел на подоконнике нашей больнички и махал ногой. За окном благоухал сад. Солнечные лучи, пробегая по широким яблоневым листьям, скользили по кронам деревьев, проникали теплым светящимся квадратом сквозь окно и согревали деревянный пол. Крепкий астраханский дымок струился по палате. Серега стряхнул пепел за окно, сплюнул сквозь зубы, и повернувшись к Жорику, спросил, - Так ты значит ботаник? – Историк, - сдвинув к переносице скатившиеся по мокрому носу очки, поправил Жорик. Изучаю историю родного края, - добавил он. И тяжело вздохнул. Я с интересом рассматривал юного краеведа. Жорик приходился младшим братом моей несбывшейся еще мечты Нинки. Наша пляжная история в городе наделала немало шума. Поползли неопределенные слухи. Многочисленные культурно отдыхающие и местные любопытные аборигены трактовали ее каждый по своему и все не много по разному. Некультурные отдыхающие, мало интересовались толстым культурным пластом собственной родины, продолжали ошиваться возле винных магазинов и ларьков с прохладительными напитками с броскими и сильными вывесками как «Квас холодный» и «Пиво свежее».
Наиболее сведущие и шибко много знающие знатоки утверждали, что на нашей реке, в зарослях печальных кувшинок и грустных водяных лилий, завелся огромный морской сом. Что его привезли, с Японского уже моря угрюмые морпехи и выпустили себе на забаву. И что к нам снесло теплым Адриатическим течением Бразильской Амазонки бедного американского подводного биолога, в одних ластах, и сейчас он живет и выращивает на берегу, в оранжерее, якутские алмазы из силиконовых кристаллов. А в небе над городом было явление Богородицы, и теперь теплыми южными ночами сотни отдыхающих и тысячи комаров уже не спят, а бродят вместе с фонариками, по тенистым аллеям, и ищут, то ли сома, то ли биолога, то ли меж звезд на темно-синем небосводе светлый образ Богородицы.
И хотя местная пресса в виде небольшой газеты с громким названием «Краевые ведомости», о двух страницах еще мужественно молчала. Нинка все же узнала, где находится ее верный воздыхатель, и скромный герой, а может ей стукнул Лешка, так и не дождавшийся от нас обещанной по диаметру скуба золотой цепочки, но какая-то настоящая правда до нее все же дошла. Так или иначе, она явилась ко мне в палату, хрустя коротким белым халатиком, с кучей зеленых помидор и баночкой малинового варенья, пружины кровати радостно скрипнули, принимая ее неземную красоту и мягкую округлость таза, она сидела рядом, дышала свежестью, сверкая голыми коленками, и о чем-то просто со мною болтала. Иногда вскакивала, смеялась, набирала в ложечку сладкого до безумия варенья и заботливо, надув свои губки, говорила, - Ну-ка, еще одну ложечку, - и безумно довольная моим послушанием скармливала ее мне. Я смотрел на изящно изогнутые линии ее высоких бедер, плавно переходящих в подколенные ямочки, на ниспускающие и набирающие упругую силу загорелые голени и быстро выздоравливал. Вот тогда и возник наш Жорик. Кратко обрисовав его между поедаемыми мною ложечками с вареньем, как хорошего умного мальчика, правильного отличника, сокола науки, не вылезающего из библиотеки. А также добавила, что в его лице мы разом получаем, жаркого букиниста, филантропа от истории и вообще отличного товарища. А затем, сморщив маленький носик, слегка коснулась моей руки горячей коленкой, и жалобно спросила, - Ну, возьмете? Хрумкнув сочным помидором, и сгорая от близости, я не подумав, согласился.
И вот сейчас верный поклонник Архимеда, юный сокол от науки и филантроп по призванию, стоял перед нами, отчаянно пыхтел, потел и исторически смущался. Он был совершенной противоположностью Нинки. – Жир трест, - сказал Серега и пыхнул сигаретой в воздух. Жоржик еще больше засмущался, подтянул спадающие из под мышки учебники, и опять вспотел. Я улыбнулся. Когда Мамай узнал об историке. Он сказал, - Надо. Надо и пора расширяться. И поинтересовавшись, познаниями и глубиной изучения исторического процесса Жориком Японии, объявил общий сбор. И вот сейчас мы все ждали Мамая. Я кивнул на табуретку. Жорик присел, Серега закашлялся и подавился астраханским дымком. Пачка Серегиных сигарет исчезла под толстым задом будущего светилы пляжного поиска, не издав не звука, и только в угасающем сознании легкой табачной продукции, мелькало и затухало, -Хрум, хрум, хрум... – Хорошее начало, для новой истории, - подумал я.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 15 2011, 06:34

[Джан]

Ну Джан, Ну молодца .  Хотелось бы около костра посидеть, попить водовки и послушать твои рассказы и ржать, ржать, ржать     .
Пиши ещё.
РС. Если не секрет, из каких мест родом?

Из в-южных мест А так спасибо, за слова добрые. Всем спасибо. И когда не отвечаю в личку, извините. Не успеваю. Ремонт дома делаю. Вот туда сюда бегаю, то за компьютер, то за валик.

[Джан]

- Со знакомством, значится, - в проеме двери маячила, излучая силу и могущество, непоколебимая фигура великого японского кормчего. В руках могучего адмирала, находилась искусно зажатая трехлитровая банка мутновато белого напитка с искусственно завышенными градусами неопределенной широты и невдолбенной долготы. Правая рука мужественно сжимала плотный рулон мятой бумаги цвету пожелтевшего, и посему утратившего уже всякую видимую привлекательность. Вообще от него еще несло огурцом, салатом и кулуарными коридорами краевой власти. Мамай был необычайно бодр, умен, востер, и уверен во всем. На плечах его уютно размещался фланелевый пиджачишко от самого. Цвет его от горелого подсолнечного масла с примесью старой, дурно пахнущей горчицы, необычайно подчеркивали гардероб и нежное слияние с салатными спортивными брюками местной трикотажной фабрики имени «Светлого пути», и уже известными нам стертыми по Индии сандалиями. Жорик, сперва мелко затрясся, потом крупно задрожал. Крошки брендовой табачной промышленности посыпались на пол. Мы с Серегой издали дикий крик восторга. Мы снова вместе. - Ура,ура,ура! - Не надо так волноваться, молодые люди, это не принесет вам настоящей радости, - Мамай по - японски широко улыбался. – Вот, она где радость, то, - подняв высоко руку с рулоном бумаги, молвил он, изящно разжимая пальцы. Рулон нехотя качнулся и плавно скользнул вниз. Перед нами предстала довольно таки старая, испещренная какими-то проходами, ходами и лабиринтами сильно мятая и изрядно погрызенная по краям карта. – Карта монастыря, - торжественно произнес Мамай, - на папирусе мля, в одном, - важно качнув банкой с мутной жидкостью, - экземпляре, - добавил он.
Тумбочки с грохотом были сдвинуты, карты разложены, по нашим сплоченным и немногочисленным рядам толстых любителей и опытных профессионалов подводного и пляжного поиска прокатилась необычайное острое оживление и легкая золотая лихорадка. Края карты бережно были расправлены и придавлены с одной стороны трехлитровой банкою, с другой стороны задаренным Нинкою малиновым вареньем, замыкали помятые края монастырского подворья, два зеленых помидора «Увертюра крестьянская» от раннеспелых сортов тепличного урожая и один непонятного вида огурец. У Жорика от волнения сильно потели очки. Серегу лупцевала непонятная дрожь. Я снова вспомнил о своем обещании купить соседке обстительное белье. Посреди карты как гипербола красовалася сильная рука деда Мамая со следами японской наскальной живописи в виде круто очерченных Курильских островов. Мы дружно склонились над пергаментным монастырем.
- Вот здесь, - палец Мамая стал медленно вычерчивать кружок, - и здесь, - палец тихо поехал чуть правее и в лево наискосок. Но закончить славному герою русско-японской войны, увы, было не суждено. Жорик, от волнения, что бы лучше видеть, «где это здесь» потянулся через весь наш импровизированный стол, нос его остановился ровно над банкой с интересной жидкостью, быстро вспотел, легко чихнул, и потные очки юного сокола науки сделали плюх, весело обдав всех брызгами доброго первача. Мамай с изумлением грудного ребенка смотрел на банку с быстро погружающими на дно, как самурайская подводная лодка, очками. Прежде чем мы успели, что - либо сообразить, правнук Архимеда, помятуя о каких - то неведомых законах тела погруженного в воду, решил это тело спасти. И, несмотря на всю свою полноватенькую комплекцию, проявил незаурядную быстроту и чудеса сноровки, выхватил из кармашка авторучку и стал ей пытаться зацепить уходящие в мутную белую глубину окуляры. Возможно, мальчик сильно переволновался, потому, как ручка также выскользнула из его дрожащих рук и отправилась вслед за очками. Но набрав с перепугу воздуха, отказывалась тонуть, и, приняв стойкую позицию рыболовного поплавка, пустила в банку большую порцию фиолетовых чернил, закачалась на волнах самогоноварения. Мамай напоминал ребенка познающего мир наяву, а не в утробе матери. Я так еще не балдел даже при виде Нинкиных ножек. Голова Мамая поехала в бок, а потом и вниз по мере распространения чернил по банке. Глаза его обалдело взирали на быстро меняющийся цвет, челюсть легким движением отвисла и обратно уже никак не возвращалась. Ситуация стала приближаться к катастрофической и напоминала бездумную рубку виноградников во времена, когда все разом попытались бросить пить. Вдруг Серега закричал, - ААА, - и, схватив банку в три сумасшедших прыжка дикого австралийского кенгуру, оказался возле окна. В попытке спасти остатки драгоценной жидкости, он сделал движение, пытаясь выплеснуть ручку. Но ручка, испустив еще больше чернил осталась почему-то в банке, зато большая часть фиолетовой жидкости ушла за окно, на головы ничего не понимающих мирных, добрых, с аппетитом жрущих вкусные веточки, садовых насекомых. Серега , сунув свой нос в отверстие банки и увидев на дне тихо дрейфующие очки в компании со спрутом-авторучкой, пришел в полное отчаяние, и поняв, что надо плеснуть еще, умахнул за окно остатки фиолетовой жидкости, вместе с Жориными посиневшими от долгого плавания очками и его же волшебной ручкой. Зеленые листья яблонь, приняв на себя опупенный градус домашней продукции неопределенного цвету, как-то сразу о чем-то задумались и быстро свернулись. По саду пронеся стойкий запах перегару. Серега с безумными глазами подстреленного утконоса, замер в теплых лучах полуденного солнца. Совершенно пустая банка сияла чистыми стеклами в его руках.

[Джан]

Пауза, похоже, длилась вечно. Мы боялись пошевелиться. По лицу Мамая струились то ли слезы печали, то ли капли невостребованной уже радости, которую, ему не дано было испить. События моментально раскрутившиеся как бешенная пружина никого из нас не могли оставить равнодушными. Оглушительная тишина нависла дамокловым мечом. Нарушил тишину опять же наш уже Жорик. Моргнув подслеповатыми глазками, присев на жирных ножках, и выставив, как заправский каратист руки вперед, он начал движения, смутно напоминающее танец юных борцов сумо на заре своей карьеры, на сцене Большого театра, под чутким руководством уставшей уже от балета Галины Улановой. Так как мы от удивления продолжали молчать, и пялиться на новое доселе непонятное нам действо. Юный друг толстых учебников и фундаментальной науки, стал двигаться уже смелее, и увереннее, пытаясь сориентироваться в невидимом для себя пространстве и полной тишине. Пока и не налетел на гору крепких таких тумбочек изображавших штабной стол. Тумбочки струхнули, но устояли. Зато Жоржик, пионер от недописанной истории, такого столкновения на татами явно не ожидал, а посему и распластался на импровизированном столике со старинною картою, давя об нее зеленые краснодарские помидоры, любовно взращенные в крестьянских хозяйствах, и тщательно размазывая мое варенье по монастырским дворам. На деда Мамая было страшно смотреть. Тезка его, от года 1380, под Москвою, и в кошмарном сне не смог бы увидеть, что бы по его картам какой-то юный ботаник размазывал малиновое варенье. Воспоминания о ночном пляжном копе стали мне казаться истинным раем по сравнению с тем, что разворачивалось здесь. Поборовшись с полминуты с банкой малинового варенья, неудавшейся болерун от Большого, и уже похоже и Малого театров. Размазывая по полу не востребованные остатки томатов, попытался принять истинно правильное в балете вертикальное положение, и, сделав сложное в его ситуации па-де-де, ткнул изумленного кормчего сперва пальцем, измазанным в варенье в глаз, а потом, закрутившись в лихом адажио с размаху одел банку из под варенья Мамаю на голову. Так великого кормчего еще никто не обижал. Чарующий звон стеклянной посуды как-то разом напомнил ему про далекие Курилы и о туманном острове, с красивым названием Шикотан. Жоржик еще пару раз красиво крутнувшись, и заставив меня мгновенно изображать штукатурку на обшарпанной стене, проскочил мимо полностью офанаревшего от ужаса Сереги с банкой в руке, и сделав сложный сальто - мортале вывалился в окно. Земля гулко дрогнула, но с орбиты не сошла. Сад осыпался свежими листьями. Встревоженные насекомые недовольно загудели. Хорошая прелюдия к будущему пляжному копу, - подумал я. По больничному полу коридора дробно застучали приближающиеся каблучки.

[Джан]

В палату буквально влетела разгоряченная и от того еще более прекрасная соседка. Волосы ее непокорно выбивались из под шапочки. Прекрасная грудь широко дышала и упруго вздымалась. Стетоскоп ярко блестел и грозно прислушивался. Бисеринки здорового пота уютно расположилися по мягким окружностям. - Где, что случилась, - буквально закричала она. Вслед за нею палата мгновенно стала наполняться стайкою любопытных медицинских сестер. Серега, хлопнув как-то вдруг поседевшими ресницами, молча, трясущейся рукою показал за окно. Наша «фурия от медицины», гарпия от Юдашкина метнулась к окну и, перевесившись через подоконник больше положенного, оголив упругие сильные бедра, свесилась в сад, ветерок толкнул сквозь рамы свежим перегаром. Окинув влюбленным взглядом ее чудесные тазобедренные возвышенности, я вспомнил, что мне надо еще как-то попасть в ее сад, что бы там на месте окончательно определится с размером и сделать наконец-то свой замечательный подарок. Спустя мгновенье Серега, Мамай и я, толкаясь, и болтая ногами, уже висели рядом с нею на подоконнике и вдыхали нежный аромат ее смуглого тела, запах сладких духов и осматривая ее большие кольцеобразные золотые сережки, качающиеся в такт нашими неосторожными пиханиями.

Новый член нашей золотоискательской команды, второй по счету предстоящей экспедиции, лежал внизу, под окном, и слабо стонал. На лбу у него синели пропечатавшиеся очки. Зеленые веточки душистой акации мило торчали из ушей. Листья жимолости славою покрывали его молодую вмиг окрепшую голову. Наш юный герой плавно разводил руками в воздухе, и надувал щеки, словно пытался куда-то отсюда отплыть. Наверно в глубины, одному ему ведомой, далекой, не написанной еще истории. Ножки его в вельветовых ботиночках смешно подергивались и вздымались вверх. Координация движения явно была нарушена. – Так, - сказала соседка, - я так понимаю, что это новое пополнение в ваши могучие ряды, и сухо посмотрев на нас, вздохнув, добавила, - Ну что ж, будем принимать. От нее пахло аспирином и свежим активированным углем. Наш член, шумя зеленою листвою и хрустя ветками, тяжело отдуваясь, все же поднялся и, пытаясь через синеватые стекла разглядеть окружающую его действительность, неуверенно шагнул. Крепкие стены, приняли героя и уверено загудели. Старая, видавшая виды строящего когда-то коммунизма, синяя краска, осыпалась на его умную голову. Развернувшись на все положенные 180 градусов, наш сокол фундаментальных наук и любитель топографических карт ткнулся в близ стоящую яблоню. Да так, что дужки очков плавно завернулись, обхватывая округлый ствол фруктового дерева, и замер, не желая видимо более никуда дальше идти, стал тихо со стоном и скрипом сползать, не выпуская из рук, как соломинку, крепкий ствол, сдирая кору и пугая пушистых, охреневших от всего гусениц. – Все, - сказала, выпрямляясь, соседка. - Готовьте койку,- строго обратилась она к дежурным сестрам, и сильно хлопнув дверью, вышла из палаты. В легкую посыпалась побелка с потолка. Белоснежные сестры загремели мензурками, зашуршали бинтами, запахло сильным обезболивающим.
Жорик храпел, пружины, приняв его бренное тело, касались пола. Дед Мамай кратко изложил ситуацию. Ситуация была такова. У нас будет прибор. Это такое устройство для поиска золота. И этот аппарат уже едет к нам, кажется, из Америки, а может быть из Австралии. Мы радостно загалдели. Юный Жорик усилил свой храп. Серега тут же заявил, что он очень хорошо знает американский язык. Ну, почти в совершенстве. И легко с ним разберется. Вот австралийского он не знает, а жаль. Глянув на Серегу и вспомнив его гигантские прыжки ополоумевшего кенгуру, я подумал, что он явно скромничает, и именно язык диких австралийцев ему гораздо ближе. Посыпались вопросы. Что, да как. – Подарок Бетховена, - кратко констатировал Мамай, - стряхивая побелку с горчичного пиджачка. – В знак глубокой признательности, и огромного уважения. Мы торжествовали. Карту, оказывается, тоже подогнал Беховен. Да и многое другое, нужное нам. - Щас просто горло сушит, - и яркие незабываемые подробности донесу до вас потом, - подвел итог Мамай, с грустью посмотрев в дальний угол. В светлом углу стояли и сияли чистыми стеклами, пустые банки. На полу расплываясь монастырскими коридорами, подсыхала карта. Рядом корежились от сладкого варенья стоптанные сандалии. Кормчий сидел, печально спустив с кровати сильные ноги в малинового цвета носках и о чем - то думал.

[Джан]

Спал я плохо. Временами осыпалась побелка. И шумно отламывалась со стены штукатурка. Снился Жорик, он летал по палате на пустой банке и громко смеялся. Серега с ногами от кенгуру прыгал по саду. У него на животе была сумка. Он заглядывал в нее и весело говорил, - Хеллоу! Сумка молчала. Мамай с соседкой в углу гладили утюгом карту и старые сандалии. Светало. В дребезжащей утренней свежести, погруженный в ночные видения и мягкие пружины кровати, сном праведника похрапывал Жорик. Я посмотрел на потолок. В серых известковых разводах, бежала куда-то с помидорами вместо грудей обнаженная Нинка. Загорался цикадами новый день. Просыпались и вставали над землей вместе с солнцем новые надежды.
Мы сидели в саду, под тенистыми деревьями, и пили пиво. Мамай еще с вечера как-то сильно озаботился о нашем здоровье и с утра принес холодненького. Ломило зубы. Серега усердно спаивал Жорика светлым «Бархатным». Жорик быстро спивался. Мамай чертил прутиком на земле по памяти лабиринты монастыря. Варенье на карте еще не просохло, а чертить по варенью Мамаю не позволяла самурайская совесть. Жорик начинал потихоньку пускать в банку пузыри и нечленораздельно, но с выражением разговаривать по латыни. – Omnia praeclara rara, - сказал он банке. - Все прекрасное рядом, - громко повторил он. Банка молчала. - Omnia praeclara rara. Очки его фиолетово блестели. Щеки крупно тряслись. Берия на пленуме ЦК просто дите неразумное по сравнению с Жориком разговаривающим с банкой на латыни. Явные ораторские способности и тонкие дипломатические приемы были не чужды юному букинисту. Это вам не Серегины, - Хаю дую ду. Водку найду. Такой талант одной банкой не пропьешь. Способный мальчик. Мамай с опаской посмотрел на талантливого Жорика. Я полез в карман, и изрядно пошарившись по крошкам, протянул Мамаю кольцо. Было немного грустно. Сейчас, то время, и наши ночи на берегу, казались мне самыми лучшими и настоящими в моей жизни. Они прошли, как проходит закат над землей, как уносятся куда-то ветром розовые облака, как тают далекие печальные звезды. Мамай сиял. Взяв кольцо и смахнув скупую слезу, он так и не нашел слов. Серега сказал просто, - Наливай. Жорик с грохотом обрушился на траву. Он лежал широко, по - богатырски раскинув руки, жадная трава утопающим изумрудным ковром обнимала поверженного «Бархатным» пивом будущего дипломата. Молодой паучок, пробежавшись по скользким Жориным очкам, дважды поскользнувшись, и трижды съехав с них, забрался - таки на мокрый нос, окинул взглядом масштаб предстоящей работы, охренел, и начал деловито быстро бегать, туда сюда, разматывая свою тонкую паутинку. Предстоящая зима уже не пугала паучка, и он весело и задорно подпрыгивая, носился по Жорику, весь в хорошем настроении и с твердой уверенностью в завтрашнем дне. - Вот так-то лучше, - сказал Серега и плеснул пивасика в стакан.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 22 2011, 06:20

[silver dervish]

Джан, признайся честно как умудряешься совмещать творчество и ремонт?

[Джан]

Джан, признайся честно как умудряешься совмещать творчество и ремонт?

Так я же мало пишу. Совсем по чуть чуть. А вот ремонта много. Так вот понемногу и совмещается.

[silver dervish]

Одно хочется сказать - удачи в ремонте .
РС Чтоб потом времени писать больше было .

[Джан]

РАССКАЗ МАМАЯ
Пока наш Жорик вращаясь в мире прекрасного, в единении с богатой фауной членистоногих и паукообразных, при полном слиянии с природой валялся на траве. И что-то там, сам себе мычал. Мамай поведал нам с Серегой, о продолжении скромного банкета, данного сразу, по нашему отъезду в направлении чистых больничных коек в составе приятных медсестер и счастливой, до опупения Настюшкою. Всеобщее братание, и целование, начавшееся еще при нас, было предельно Мамаем сокращено и жестко отцензурено. Более подробно и восторженно кормчий остановился на перечислении прохладительных и различных горячительных напитков. Но здесь уже я сам сделаю отступление и избавлю вас от посещения столь элитного и дорогого магазина спиртных прибамбасов, дабы это не совсем в тему нашей истории. В общем, напитки сменялись напитками, закуски еще более экзотическими закусками. Солнце ласкало пляж теплыми лучами, свежий ветер благоприятных перемен дул в нашу сторону. Дед Мамай с маман трогательно и животрепещуще исполнили в виде дуэта нечто, похожее на вокал ранних, не проснувшихся еще «Песняров», про одинокий на рейде крейсер «Варяг» томящийся в далеком японском порту на Хонсю. Платишко Маман, трепыхаясь на жирных ляжках, весело сыпало зеленым горошком по желтому песку. Мопс жрал все подряд. Бетховен плакал крупными административными слезами и, утопая в шезлонге, требовал немедленного возвращение бедного крейсера на базу. Обещая всех лично принять без очереди и даже не по записи, обязательно вознаградить, и шумно шмыгая носом, шарился в многочисленных пакетах и закусках в поисках верительных грамот и почетных наград. Черные морпехи за кустами отрабатывали приемы крутой самообороны и тренировали слабо развитые природой икроножные и паховые мышцы ног. Народ в лице Бетховена и маман под прямыми ударами солнечных лучей постепенно млел, пьянел, и желал еще больше радости и необычайного экстриму. Им все нравилось, и они необычайно сильно хотели всех возлюбить. В том числе обязательно Мамая, нас, рано отъехавших, небо и даже эту землю. Далее дословно от Мамая. Все выглядело примерно так.

Бетховен, окинув маленькими жирными глазками, просторы водной глади, и качающихся эротически камышей, пожелал охладиться с помощью различных приятных погружений и, заодно задался резонным вопросом, - А почему это у нас лодка не всплывает, - которую он заказывал, - А? – и взял в руки грабли. Мамай немного побледнел и напрягся. Неоднократные столкновения нашей команды с данным инструментом и извлеченный горький опыт в виде различного звона и неясных видений не предвещал ничего хорошего. – Щас, по корпусу постучим, - продолжил Бет и полез в воду. Маман приподняв до возможного неприличия свой линялый горошек, полезла за ним, сверкая красною обгорелою кожею и счастливо озаряя фарфоровыми зубами с алмазными вставками близлежащие окрестности и шумящие листвою плодовые кустарники. Многочисленные кольца с брюликами, кулоны с подвесками, браслеты с сережками, золотили и тепло согревали ее крупное броненосное тело перед пробным спуском на воду. Опытною рукою хозяйственника и завзятого руководителя, Бетховен размахивал универсальными граблями на зависть японским самураям и мореходным пехотинцам. Горячий воздух упруго колыхался, над рекою, Мамай вспоминал предисловия к нужной молитве, Святая дева Мария с Богородицею удачно угадали с попкорном. Мопс жадно лакал чистые воды реки, погрузившись в нее по самый зад. Хвост, опресненный духами для мопсов, номенклатурных работников и серьезных олигархов, от Dolce Gabbana вонял воздух.
Бетховен дважды хлопнул граблями о воду. Маман сдуру захлопала в ладоши. Мамай наконец-то вспомнил слова. Иже еси на небеси. Не найдя корпуса лодки и не услышав внятного доклада с рубки, администратор обиделся. Взмахнул еще разок, силы свежо наполнили его волосатые руки. Грабли, описав пирует, подняли в воздух брызги. Над рекой поднималась и вставала мощная радуга дуга. Широкополая розовая шляпка маман наполнялася ветром и свинячьей радостью. Бетховен широко размахивая граблями, лупил ими по зеркальной глади реки. Упругие волны валяли камыши. Мамай неуверенно шагнул к маман, желая предостеречь. Но было уже поздно. Грабли со свистом крутнувшись в мощных руках Бетховена с треском зацепили тюлевую занавеску на башке маман играющую роль пляжной шляпки. Накрахмаленные завязочки где – то под четвертым подбородком нашей уважаемой матроны хрустнули, свистнули, туже затягиваясь, и лишая маман возможности избавится от неудобного уже гардероба. Грабли вжикнули, исполняя свое истинное предназначение двигаться по инерции, и увлекая шляпку, за шляпкой завязочки, а за завязочками маман, увлекли весь этот разукрашенный тряпками броненосец в пучины вод. Вместе со всеми брильянтами, сапфирами, золотыми украшениями и толстой пачкой денег в мелких карманных купюрах по 1000р. бережно засунутых в атласный лифчик схожий по размеру с двумя запасными парашютами. Мамай так и остался стоять с протянутыми руками, и открытым от немого удивления ртом. Наблюдая как на его глазах, мелькнув апельсиновыми трусиками, маман стремительно уходила на поиски подводной лодки. Разжаренный на солнце Бетховен, истекая свиным жиром от всей этой молотьбы, не заметив исчезновения с поверхности маман, принялся усилено шкрябать граблями дно реки в поисках корпуса невидимой субмарины. Рыжие пятки маман как два спасательных буйка прыгали по волнам, то исчезая с поверхности, то вновь появляясь над нею. Мамаю начало казаться, что он потихоньку сходит с ума. Как маман рыхлила алмазными зубами дно, он не видел, но смутно догадывался. Кругом поднялась незалежная муть, и перекусанные водоросли. Святая дева Мария с Богородицею просто зачаровано смотрели на данное зрелище. Отдыхающие на соседних пляжах как дети радовались встающей радуге.
Первым поднял невообразимый гвалт обкуренный в дрезину мопс. Обожравшись размокших по берегу сигарет. Не увидев вожделенной хозяйки и не найдя своими глазками знакомые пышные формы кормилицы. Он храбро бросился на ее поиски, исчезнув в волнах. Обеспокоенные морские пехотинцы начали строиться и «на первый второй рассчитайсь», принялись искать недостачу в своих рядах. Мамай наконец очнулся. Мощными гребками легкой канонерской лодки он достиг администратора и вцепившись в ясеневую рукоятку граблей остановил безумные поиски субмарины. – Отдайте, - мягко говорил Мамай. – Зачем вам, - упирался и слабо ныл Бетховен. - Немедля отдайте, - товарищ депутат, - тяжело пыхтя твердил Мамай, жестким рычаговым приемом выкручивая Бетховину руки вместе с граблями, - электорат вас очень о том просит, - сильнее напрягаясь убеждал его кормчий, упершись ногою в мягкий живот Бетховена и резко подергивая поисковым инструментом. Остывший, и в раз обмякший в прохладной водичке Бетховен, безропотно подчинился. Мгновение он еще не понимал, что происходит. Пока Мамай, мощно перебирая древко, не подтянул утопший броненосец к поверхности. Броненосец вяло улыбался и пускал водичку из всех кингстонов. Шляпка броненосца жидким не нужным парусом колыхалась на волнах. Мелкие купюры корабельной кассы из кают - компании, расплывались по течению. Не снимая забагренный граблями пароход, Мамай потащил его к берегу. Взбороздив жирным килем мокрый песок, он бросил спасенную, с размягченными бортами маман на берегу и красиво нырнул за мопсом. Морпехи наконец рассчитались и теперь получали оружие для выполнения боевой задачи. Мокрый мопс был найден на третьем камыше от желтой кувшинки. Белыми, начищенными зубною пастой "PresiDent" клыками, он крепко сжимал спасительный камыш. Лапы его струились по течению. Мимо проплывали купюры из кают-компании.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 22 2011, 06:28

[Джан]

Мопс был ухвачен за модельный хвост и полетом с опустошенными баками пикирующего бомбардировщика отправлен на сухой берег. Изобразив длинную посадочную полосу в сложных береговых условиях, и жарком климате, он затих, буравя выпученными глазами зернистый песок и отрыгивая табачную и камышовую крошку. Бетховен ползал в расползающейся луже вокруг мокрого броненосного крейсера под гордым названием «МАМАН» и вымаливал себе прощение. Взгляд маман невозмутимо торчал в небеса. Небесная синь томила ее своей бездонностью и безграничной широтой. Уставший от плавания организм требовал покоя. Бетховен дрожащей рукой сметал песок с промокшего горошка и сияющих драгоценных камней. – Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, - Заодно пересчитывал, он их. Но сбивался, и, путаясь, начинал считать сначала. Математические подсчеты изумрудов и яшм, с зеленым горошком с трудом поддавались правильному исчислению. – Уважаемый,- тяжелая рука кормчего опустилась на его плечо. – К костру бы надо, обсушиться. На берег строевым маршем, боевым порядком, с развернутыми знаменами, выходили военные морские пехотинцы в колонну двое, через трое, невпопад счету, высоко подбрасывая колени, и махая не в шаг руками. Над пляжем зычно неслось, - Раз, раз, раз, два, три. - Головку выше держать, не сутулится медузы морские, раз. Вдалеке бегали по жаркому полю пожарные, стукаясь пожарными касками и путаясь в пожарных шлангах.
Капли чистой воды блестели в мокрых, взлохмаченных волосах, Мамая. Он счастливо улыбался и разжигал костер. Желтое пламя, хрустя мелкими сухими веточками, разрасталось, жадно облизывая подкладываемые Мамаем поленца, нервно кусало их, и, набирая силу обхватывая все сильнее, и обнимая со всех сторон, с нарастанием гудело и пыхало легким майским дымом. Спасенный пудель с ярко выраженной благодарностью, мочился Мамаю на штаны, и в стоптанные сандалии. Маман сидя в позе утопшего лотоса, с вытянутыми толстыми вперед ногами, извергала из своих трюмов остатки забортной воды и нюхала валериановые капли. Бетховен заботливо натирал ее виски и мокрые пятки вьетнамской «Звездочкой».

[Джан]

Мамай шестой час багрил граблями водяные лилии и песчаное дно. Звезды распускались над землею мириадами сиреневых цветов. Дико выл и мерзко квакал потревоженный выхухоль. Маман закутавшись в палатку, пожирала вторую чашку ячневой каши. Бетховен, обжигая грязные пятки, жарил на костре выловленного Мамаем рака. Рак шипел, свирепел, краснел, наверно от гнева и пялил на Бетховена выпученные гневные глаза. Бетховен посыпал рака крупной солью, рак крутился и пытался достать до носа «искусного» кулинара своей клешней. Святая дева Мария положив голову на плечо Богородицы, мирно спала. На резинке от трусов мерно качалось и подсыхало выуженное из реки денежное бумажное достоинство. Маман захотелось чаю. Раку все же удалось вцепиться Бетховену в ухо. Когда тот захотел попробовать, а не сыровато ли? Туча комаров тревожно гудела. Подошел Мамай. Мимо него со спринтерской скоростью, в направлении реки пронесся недожаренный рак. Бетховен крутился по песку. Воспоминания молодости и уличного хип-хопа вылились у него полоумный брейк-данс. Голые пятки сверкали под звездами. Рот жадно хавал сырой песок. Наконец отплевавшись и успокоившись, взъерошенный и голодный он уселся возле костра. Маман шлепнула ему в миску каши. Рак добежал до берега и нырнул в реку. Вода зашипела. Рак, блаженно улыбаясь, опускался на прохладное дно.

[silver dervish]

Читаю и ржу! Кот смотрит на меня не понимающими глазами - крыша, штоль, у хозяина поехала .
РС А я так и не понял - там мопс был или пудель ?

[Джан]

Мопс или пудель? Да я сам не определился еще Я ведь сам прошел такую жизнь поселкового пацана, и когда мы что-то не понимали, обозвать могли как угодно. Хоть мопсом. Из какой-то своей дутой пацанской значимости, пренебрежения к правилам, нам казалось что это мы самые такие правильные, а все остальное просто кружится вокруг нас. Школа, участковый, родители, соседи. Свою неграмотность или незнание мы компенсировали определенным взглядом на этот мир. Дворовый юмор, определенное поведение, своя мода. Я просто зацепил кусочек от туда. С ихним взглядом на эту жизнь. Хотя наверное и надо рецензировать, что-то исправлять и как-то редактировать. Вот думаю хватит, все, закончу. Опять вспоминается, что-то смешное. И хочется донести, поделится. Так вот и получается, что снова что-то пишу. Жизнь, смешная однако штука, если посмотреть на нее под правильным углом.

[Джан]

- Что это у вас тут раки бегают, - спросил продрогший, но веселый Мамай. Из трусов у него торчала пачка мокрых денежных знаков. Маман смутно напоминала очертаниями закутанный в тент пузатый «кукурузник» скрытно базирующийся на запасном аэродроме. – А может по чайку? – предложил им радостно Мамай. Сверкнув из под тента яркими стеклами своей кабины, наша душка, пожеманясь, и слегка поломавшись, типа, - Ну что вы. Ну, давайте, уж, - согласилась на кружечку. Бетховен, яростно пытаясь выплюнуть изо рта липкую кашу, смешанную с песком, тоже желал попить чайку. Но горячая ячневая каша никак не хотела покидать Бетховена и цеплялась за него, как только могла. Наконец она все же вывалилась, но прямо на выпирающий, как барабан волосатый живот незадачливого едока. Он заорал, как оглашенный и низко стартанув, бросился, как он думал к спасительной реке. Энергично подпрыгивая, и быстро работая локтями, легко побив все известные доселе спорту рекорды, он с разбегу плюхнулся в воду и судорожно стал отдирать от себя ненавистную размазню вместе с волосами. Хорошие олимпийские данные и резкий академический спурт шустрого Бетховена, удивили Мамая. А рак ждал. Яркий момент торжествующего членистоногого Astacus fluviatilis настал. Ибо неудачливый любитель свежей каши и изжаренного мясца, в меру своего неприличного для простого человека веса, остужаясь, быстро погружался прямо на прохладное дно реки. Вода расступалась, освобождая место для предстоящей битвы. Качались на волнах встревоженные кувшинки. Здесь - то они и встретились. У рака было как раз две клешни. Дикий, нечеловеческий крик разнесся над рекою. Мамай говорит, что даже мы с Серегой так не орали. Выхухоль еще пытался какое-то время оспорить первенство песнопения. Но видать злобный Astacus нашел еще, куда вцепится зубами. Высокие нотки колоратурного сопрано были уже не под силу несчастному животному. Опозоренный и оскорбленный он горько плакал и грыз кусты. Дивные трели тонкоголосого Бетховена наполняли ночное небо.
А может, все было и не так. Рак был очень добрый и тщедушный, отличный семьянин и верный супруг. И прилег он просто отдохнуть от пережитого. Вы бы сами на горячих углях как себя почувствовали. Ну, вот и он. Прилег, значится. Отдыхает. О жене думает, о работе. А тут простите, вода разверзлась, и на него ж..а летит, немыслимых размеров, как апокалипсис речной. Ну, куда бедному раку деваться, попрощался он быстренько со всеми, попросил прощения за жизть свою непутевую, и клешни то и выставил. Глазки зажмурил, помолился богу водяному, ну и щелкнул по тому, что первое свисало. Как-то так, наверное. Ну а так, как терять ему уже точно было нечего, он и зубами еще. Ну что бы точно как герой, типо перекушу, что смогу. Ну, а не перекушу, так надкушу. Храбрец, однако, оказался. А заодно и голосовые связки, хозяину ( редак. авт.), улучшил. Тут, не то, что выхухоль. Ла Скала будет плакать и ветки грызть. Тоже в общем-то вариант.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 22 2011, 07:22

[Джан]

ДОМА
Утром приходил Мамай. Сказал, его ждать, оставил коробку, и растворился в шуме разбуженных городских улиц. Ждать естественно было уже невозможно. Коробка на столе, сладко томила, и неясно будоражила наше юное воображение. Витамин В1 и В6 бороздя просторы наших сосудов призывал к немедленным и неразумным действиям. Нарушая все инструкции Мамая, мы бросились распаковывать подарок Бетховена и маман. Полчаса разбирались, куда втыкаются трубки и зачем. Откуда этот провод и куда. Вертели желтый странной формы конус с серым экраном, и еще полчаса искали нужную отвертку в сарае. Коллективные действия юного разума сделали свое дело. Серега задумчиво рассматривал в муках собранную кривоватую конструкцию, морщил лоб, ерошил волосы и, вертя ею во все стороны, пытался понять яркий полет американской дизайнерской мысли. Захотели включить. Листали прилагающуюся книжку. Нажимали все кнопки разом, потом по одной. Нифига
Какого это все нафиг надо, - психовал Серега. Волосы его торчали во все стороны. Ясные глаза излучали неподдельное удивление. Он напоминал невероятно продвинутого ежика, который пытается освоить сложную тригонометрическую функцию путем использования, не аргументированного косеканса в англо- шотландской транскрипции. Транскрипция не поддавалась освоению. Ежик страдал. И мужественно боролся. Уильям Шекспир матерно ругался в небесах на непонятном нам языке. В саду кряхтела переспелая редиска. Древний язык истуканов острова Пасхи был, бесспорно, ближе, и намного понятнее Сереге, чем научный трактат по сборке охренительного прибора вынюхивающего золото. Глубина научной мысли, и ширина мозговой извилины Сереги были максимально приближены к знаниям древнего народа по розжигу костра. Он нюхал кнопки, тыкал в них фиолетовым пальцем и нервно дергал провода. Прибор глухо молчал и не заводился. Экран тускло серел и не подавал признаков жизни. Мы, молча, с Жориком стояли рядом и нервно потели. В мозгах наших было пусто, взъерошено, но радостно. Мы смотрели на Серегу с немым восхищением. На его лохматой башке красовались огромные молчаливые наушники. Наушники, это круто. Потомок далеких истуканов теребил свисающий штекер и глупо озирался по сторонам.
– Мысль надо возбудить, - сказал Серега. Мы согласились. . Жорик послушно ушел за пивом. Я сбегал в огород и нарвал укропу к селедке и ноющую редиску. Ждали Жорика. Грызли редиску и вчерашний уснувший огурец. Вернулся Жорик. Полноправный член нашей команды. Пиво весело стрельнуло, заливая пышной пеною зеленый укроп и балтийскую селедку. Селедка слабо шевельнув хвостом, вспоминала лазурные берега родной Юрмалы. – Все фигня, разберемся, - сказал Серега, сдувая пену с грязного стаканчика. Разобравшись с первой бутылкой, принялись разбираться со второй. Погожий день яростно набирал свои обороты.

[alexsalmon]

ДОМА
Утром приходил  Мамай. Сказал, его ждать,  оставил коробку,  и растворился в шуме разбуженных городских улиц. Ждать естественно было уже невозможно. Коробка на столе, сладко томила, и  неясно будоражила наше юное воображение. Витамин В1 и В6 бороздя просторы наших сосудов призывал к немедленным  и неразумным  действиям. Нарушая все инструкции Мамая, мы бросились распаковывать  подарок  Бетховена и маман. Полчаса разбирались, куда втыкаются трубки и зачем. Откуда этот провод и куда. Вертели желтый странной формы конус с серым экраном, и еще полчаса искали нужную отвертку в сарае. Коллективные действия юного разума сделали свое дело. Серега задумчиво рассматривал в муках собранную кривоватую конструкцию, морщил лоб, ерошил волосы и, вертя ею во все стороны, пытался понять яркий полет американской дизайнерской мысли. Захотели включить. Листали прилагающуюся книжку. Нажимали все кнопки разом, потом по одной.  Нифига
Какого это все нафиг надо, - психовал Серега.  Волосы его торчали  во все стороны.  Ясные глаза излучали неподдельное  удивление. Он напоминал невероятно продвинутого ежика, который пытается освоить сложную тригонометрическую  функцию путем использования, не аргументированного косеканса в англо- шотландской  транскрипции. Транскрипция  не поддавалась освоению. Ежик страдал.  И мужественно боролся. Уильям Шекспир матерно ругался в небесах на непонятном нам языке.  В  саду кряхтела переспелая редиска. Древний язык истуканов острова Пасхи был, бесспорно, ближе, и намного понятнее Сереге, чем научный трактат по сборке охренительного прибора вынюхивающего золото. Глубина научной мысли, и ширина мозговой извилины Сереги были максимально приближены к знаниям  древнего народа по розжигу костра. Он нюхал кнопки, тыкал в них фиолетовым пальцем и нервно дергал провода. Прибор глухо молчал и не заводился. Экран тускло серел и не подавал признаков жизни. Мы,  молча, с Жориком стояли рядом и нервно потели. В мозгах наших было пусто, взъерошено, но радостно. Мы смотрели на Серегу с немым восхищением. На его лохматой  башке красовались огромные молчаливые наушники. Наушники, это круто. Потомок далеких истуканов  теребил свисающий штекер и глупо озирался по сторонам.
– Мысль надо возбудить, - сказал Серега. Мы согласились. . Жорик послушно ушел за пивом. Я сбегал в огород и нарвал укропу к селедке и ноющую редиску. Ждали Жорика. Грызли редиску и вчерашний уснувший огурец.  Вернулся Жорик. Полноправный член нашей команды. Пиво весело стрельнуло, заливая пышной пеною зеленый укроп и балтийскую селедку. Селедка слабо шевельнув хвостом, вспоминала лазурные берега родной Юрмалы. – Все фигня, разберемся, - сказал Серега, сдувая пену с грязного стаканчика. Разобравшись с первой бутылкой, принялись разбираться со второй. Погожий день яростно набирал свои обороты.

Мо-ло-дец !!! Есчооооооооооооооооооооооооооооооооо!!!

[flagman]

Присоединяюсь, давай еше. Верхнему оратору - аватарка уже такая есть на форуме у Укропыча с подводной ветки ..........повторение - не гут.

[Джан]

- Работаем над проектом? Изучаем глубины залегания золотых пластов, в недрах нашей необъятной родины? А? - На пороге стоял Мамай и, излучая божественную японскую энергию в лучах яркого солнца, улыбался. – Да вот, разбираемся с прибором, - стойко икая, ответил Серега, широко обводя залитый пивом стол рукой. – Вижу, - хмыкнул Мамай, проходя и небрежно спихивая со стола все еще думающую о чем-то селедку и вываливая из накладного кармана мягкого пиджака на угол пальчиковые батарейки. Сильной рукой, он чем-то щелкнул, что-то отсоединил, и поочередно погрузив батарейки в недра желтой коробки, нажал кнопку. ААА, - заорал Серега,
- работает. Мы тоже с Жорой радостно загудели, как пьяные осы над пивом и замахали крыльями. Вручив Сереге пищащий аппарат, Мамай выдохнув, троекратно отцеловал его в наушники (сказывается все - таки тесное общение с Бетховеном и маман), и отплевавшись пластиком, возблагодарив далеких производителей, чудо агрегата и наших уважаемых спонсоров за столь чудесный подарок, предложил провести краткую дискуссию по дальнейшим поискам и легкие испытания на ближайших почвах. - На огород, - орал Серега, выкидывая вперед руку с кривым прибором, как Калигула, размахивая мечом перед замеревшим сенатом. – На огород. Сходство с диким императором было несомненным и достаточно сильным и немного, поволновавшись за ближайшие почвы, я все же взял в руки тряпку и стал убирать со стола, к продолжению дискуссий. По гулким ударам, я понял, что это Жорик бьется головой об деревянный косяк, пытаясь попасть вслед за императором на испытуемые почвы моего огорода. Трещала обналичка. Гудела и ползла крыша. Стены легко тряслись, вспоминая далекое землетрясение 1925 года. Наконец Жорик вывалился за порог, звонко гремя лопатою, круша слабые перила и блестя потными лаврушиными очками. Голос императора радостно звенел где - то в зеленых кустах. Качались яблони. Хрустел ветками привитый абрикос. Смачно крякнула слива. Шумел широкими листьями охреневший от несанкционированного набега хрен и мягко шебуршала дохлая морковка.
- ААА!!! Донеслось. - Крыжовник, - подумал я, помогая расстилать Мамаю липкую розоватую карту. - УУУ!!! - А это Жорик в крыжовнике, додумывал я. Ветер тихо нес над садом легкие пугливые облака.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 26 2011, 11:35

[Джан]

Через пятнадцать минут, радостные охи, вздохи и крики наших искателей закончились. Простучав каблуками по крыльцу, покорители сада и хренового листа предстали пред нашими глазами. Судя по их виду, победила все - таки огородная растительность, но редкие пленные и захваченные предметы выглядывали все, же из ржавого ведра. К числу пленных и покоренных народов, можно было причислить, пучок слабой моркови, полведра усаженного недавно и неуспевшего толком взойти картофеля, редис, пару юных тепличных огурцов и куст крыжовника, который Жорик принес и держал теперь в своих руках. - Неплохо, - сказал Мамай, прикрепляя на стену план атаки монастыря с загнутыми к кружкам стрелочками. Еще из ведра торчал сломанный гаечный ключ, необъятных размеров, амбарный замок исторического значения, кочерга и связка ключей. В руках Серега сжимал утерянную мною лет десять назад заначку из мелких монет и мамкин сломанный утюг. Лица и руки легионеров были изрядно покарябаны и легко травмированы. – Работает, - радостно констатировал Серега. По носу его будто кошка проехалась, судорожно цепляясь и спасая свою жизнь. Жорик выглядел не лучше, - Присаживаемся, - сказал Мамай, осторожно обходя Жорика с кустом крыжовника и указывая воинам на табуреты. – А что, сирени не было, спросил Мамай, указывая на крыжовник. Жорик отрицательно мотнул головой. Ну, ниче, будет еще, - продолжил кормчий, устанавливая на середину расстеленной по столу карты бутылку под гордым названием «Avolus», полусухое. Легионеры, гремя ведрами и шурша кустами определив все это по углам, присели к столу. Серега пискнув выключенным прибором уставился на Мамая. – Начнем, пожалуй, - сказал Мамай занимая главенствующую позицию в начале стола.