Как я стал пляжником

[alexsalmon]

ЕЩЕ ЕЩЕ ЕЩЕ Молодец! Так держать!!!

[Джан]

Ужин по - японски с буржуйскими замашками

Икра Сереге не понравилась. – Недосолено, мля, - бурчал Серега, отправляя десятую ложку себе в рот. Дед Мамай и я, для правильной концентрации соли и равномерного воздействия ее на организм, намазывали икру на сало от дяди Васи. Получался приличный вкус. Янтарные шарики детей рыб падали Мамаю на японский гульфик. Он их цеплял на наш бородинский хлеб, говорил, - Японцы на Бородине были, и это есть исторический факт, отправлял все эт себе в рот. В вкратце, за ужином, мы обсуждали концепцию и молекулярную систему поиска на подсознании физического разума в состоянии глубокого погружения и его анабиоза на дренажные почвы в состоянии легкого экваториального течения по Гауссу. Приятная дискуссия затянулась, легкий ужин тоже. Да мы уже никуда и не торопились, мы как бы кайфовали от происшедшего с нами за последнее время и просто в легкую оттягивали удовольствие и от предстоящего поиска. Да, что там искать, - говорил Серега, тыкая вилкой в котелок, и пробуя в кипящей воде банку каких -то наикрутейших буржуйских консервов. Если открывашечка с банкой не идет, пояснил в виде инструкции, нам перед этим Серега, значит, эта баночка должна раствориться в кипящей воде, где – то он об этом читал. То ли в журнале, «Магия изготовления консервов» за 1913 год, то ли в романе Герберта каково-то Уэльса. Баночка была, судя по всему еще слегка жестковатой. Серега перевел тему и из стратегических запасов администрации края ловко извлек маленькую бутылочку.
Коньяк «L’Eau Par Kenzo от Kenzo» провозгласил он. Поднимая маленькую бутылочку над головой. Дед Мамай как – то сразу заерзал, отложил дневник и зашлепал губами. В общем размяк. Вроде сиренью пахнет, – произнес он, нюхнув. - Может лепестками роз, вставил Серега, - Буржуйская настойка. Языки огня обнимали котелок, Солнце свалилось далеко за полдень. На дальнем берегу неистово малахитил зеленый лес. Намечалась сиреневая пьянка. Синячить, видимо и пошло от этого французского слова. Сирень, мля, на коньяке. Арарат отдыхает. Сегодня рулят французские технологии, - напевал радостный Серега. Меня попросили воздержаться от употребления благоухающих ароматов французских альпийских долин. Типо сакэ ишо не забылось. И народ волнуется, чоб я еще чего не проглотил. Я не обиделся и согласился. Серега с Мамаем, радостные, разделив лепестки роз и сирени, выдохнув, залпом ограмулили «Kenzo от Kenzo». Какое – то мгновение стояла волшебная неземная тишина. А потом воздух наполнили незрелые ароматы выхлопа сирени, вареной фасоли и майонеза "провансаль". Гламурная, высококультурная речь с глубокими французскими нотками произношения и до боли родное и знакомое русское мычание заглушили плеск прибрежных волн. Народ , любитель французской сирени , и парижского градуса рванул к воде. Я откусил кусочек эклера. На берегу из воды торчали две задницы и слышалось жадное лакание. Мимо не спеша проплывал на куске сала дядя Вася. Он ласково улыбался и крутил усы.
Серега с Мамаем дружно замахали дяде Васе руками.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 1 2011, 12:02

[Джан]

Вялые огурцы и желтые зонтики укропа ушли быстро. Ржавая цепь от «Мынска» валялась рядом. Серега с Мамаем сидели вокруг ведра и отпаивались рассолом от сирени. Дар речи к ним вернулся не сразу. Разум, похоже, тоже. Наконец глаза Мамая стали не сразу, но все, же возвращаться на свою орбиту. Сперва правда они сфокусировались на носу, потом разбежавшись в разные стороны, поглядели что у них по бокам, И на конец по очереди, осторожно вернулись на свое исходное место. Откуда видать стартовали в момент употребления «Kenzo». Посмотрели внимательно друг на друга и на этом окончательно успокоились. Серега выглядел не лучше. Вдобавок он еще приобрел веселенький такой, зеленоватый цвет «Тархуна», времен активного строительства коммунизма и такой оттенок его, похоже, сильно смущал. Уши позеленели и свернулись в трубочку. В общем, такой желудь получился, с укропом во рту. Обхохочешься.
Но постепенно они приходили в себя и возвращались к жизни. Осмысленным взором только что родившегося ребенка Мамай обводил взглядом окружающие нас окрестности. Вертя головкой, он кажется, уже стал узнавать очертания берегов, верхушки деревьев, облака и прочие прелести родимого края. Я улыбался и доедал эклеры. Серега вернулся к костру и теперь сидел тихо, осторожно прислушиваясь к своему организму. Организм походу отдыхал. Работать то сможете, - поинтересовался я, роясь в пакете с продуктовыми запасами. Серега кивнул. Веточка укропа свалилась с уха в костер и вкусно зашипела. Подполз Мамай. Волосы у него на голове видно пытались взлететь в какой то момент в небо, но по физическим своим свойствам просто не смогли оторваться от поверхности космодрома, и застыв в том положении представляли из себя интересное зрелище. Наверное это все таки не совсем коньяк, но тоже мутит не слабо, - усомнился Мамай. Я поставил на огонь чайник. Вдалеке слышались голоса веселых и довольных отдыхающих. Скоро они будут собираться назад и наступит наше время. Время наших надежд. По пляжам мы конечно не пойдем, искать будем здесь. Заварку насыпал в кружки покрепче, пущай взбодрит. Хотя куда уж еще больше. Все таки удивительны свойства чая, вроде жара, тут бы кваску, а еще лучше пивка, ан нет, заваришь его душистого, хлебнешь кипяточку, и хорошо, благодать. И лежишь по песочку, держишь кружечку обжигаясь, катаешь ее в руках, перехватываешь, Вдохнешь аромат далеких стран, прикроешь глаза, кожа горит от костра. Солнце затылок печет, а тебе хорошо. Спокойно и радостно.
Заурчали далекие автобусы. Караваны маленьких разноцветных машин потянулись за горизонт, за сосновой рощей захлопали поднятые паруса. Курортники, загорелые, накупавшиеся и веселые, потянулись в город и его окрестности. В летние открытые кинотеатры, вечерние кафе, с многочисленными мангалами, прохладительными напитками и горячими шашлыками, и наваристым лагманом. В свои санатории, с вечерними процедурами, на прохладные койки, со свежими простынями, в тенистые домики с садами, где снимают место, ну и просто гулять, гулять по вечерним аллеям под большими каштанами, с круглыми шарами фонарей, в вечерней прохладе высоких гор и журчащих родников. Дети сейчас будут пить молоко и есть малину, а их очаровательные мамы, куда нибудь сходют, надеясь на легкий курортный роман, новые волшебные эмоции и чарующие надежды. А в парке будет играть музыка, и на лавочках нет свободных мест, и все весьма радостные и счастливые. Мужественные мужчины будут пить легкие белые вина, молодые симпатично загорелые мамы прогуливаться не спеша. А бабушки, будут укладывать спать своих внуков, и рассказывать им сказки. Это прекрасное время, когда всем очень хорошо, и впереди может быть еще только лучше.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 2 2011, 10:28

[sonya]

Мы чуть животы не надорвали с дорогим! Талантище! Плюс от нас уже в репе!

Сообщение отредактировано sonya: Jan 2 2011, 14:34

[Джан]

Банка с шипеньем бнулась на песок, Песок вскочил и как обжаренный стал прыгать вокруг банки. Не, ну Серега, ну ты че делаешь, - с глубоким французским прононсом забубнил я. Да она уже вроде готова, - с сомнением произнес Серега. - Да где готова, она же твердая. - Ладно. Давайте собираться, - перебил нас дед Мамай. - Давайте, покурили быстренько, и вперед в воду. Я конечно на песке неплохо пригрелся, как придворный пудель, соответственно используя свое положение, временно непьющего человека. И не худо так отожрался деликатесами. И мне как интеллигентному человеку после плотного ужина, любезно предоставленного нам администрацией края, в воду, канешно совершенно лезть не хотелось, но Мамай сказал надо. Там дворец раджи. И это аргумент. И очень весомый аргумент. Я оторвал фильтр, и поднес тлеющую головешку. Не люблю я на природе все эти сопливые изобретения современного мира. Чай, так без пакетиков, сигарета, так без фильтра, природа, что б без мусора. О, хорошо сказал. - Прям биолог, Дарвин мля, и затянулся крепким дымом. Дым медленно наполнял мои молодые здоровые легкие. Голова закружилась и поплыла.
Никто не хотел брать магнит, Зачем нам магнит, - говорил Мамай. Может че зацепит, - спорил с ним Серега. Японские пуговицы он зацепит, - улыбнулся я, закашлявшись. Все засмеялись и решили, что главное здесь грабли. Grablus lazero pesothus,(непереводимые латинские диалекты). прим. авт. - Ластоногое купалося не далеко от бережка, и именно там мы должны все проверить граблями, вдоль, - показывал Мамай. – Потом поперек, - снова изображал он руками и с серьезным видом. - Короче понЯли все. Пока новый окиян не выкопаем, не успокоимся, – вставил Серега. Настроение у всех было хорошее, боевое. Луна с интересом хлобыстнула на небосвод. Богородица, со святою девою Марией взяв попкорну, заняли удобные места. Мы построились на берегу.
Вода тихо плескалась вокруг нас. Уже полчаса мы с Серегой по плечи в воде граблили территорию потенциальных поисков. Дно было песочное, прям как пирожное. Мы, потихоньку начиная подальше от берега, опускали лазерные заточки в песок и тянули к берегу. Иногда Серега слегка притопывал их в грунт, на что Мамай, нам шепотом, пригибаясь, кричал, с берега, - Да не надо. Не надо. Наверху он должен быть, наверху. Не было у него времени, в песок погрузится. - Так может, надо было с маской понырять, - возражал ему Серега. – Когда, - отвечал ему Мамай, у нас времени до утра. Завтра здесь вся элитная свиноферма будет хрюкать. И бисер свой искать. - Тяните, тяните. Сам он находился на песчаной косе, куда мы все зацепленное на дне старательно выгребали. Светил фонариком, перебирал кучки мокрых водорослей, листьев и мусора. Что - либо интересное скидывал в ведро. Браслета не было. - Активнее, - бубнил, где то в темноте невидимый уже Мамай. – Активнее…
Дальше события закрутились, совсем как в сумасшедшем калейдоскопе.

[Джан]

Грабли легко вошли в ногу. Серега протяжно завыл на луну. С неба посыпался попкорн. Первые крупные мужские слезы упали на песок. Я его сразу сильно зауважал. Серега шарил ногою по дну в поисках дворца раджи. Вот, - сказал он, - кажись здесь. Я с размаху и погрузил Grablus. Богородица трижды истово перекрестилась. Святая дева Мария нашла, наконец, свой глубокий настоящий обморок. Мы с Мамаем вытащили с воды волоком, хлюпающего носом Серегу на песок. Он хныкал и мужественно просил его добить. - Завтра добьем, - пообещал ему Мамай, и засунув ему в рот пляжный пластиковый совок, сказал, что бы он его зажал зубами и принялся вытаскивать грабли. Совок хрустнул, мокрый песок заскрипел в холодных Серегиных пальцах. Или это грабли хрустнули. Жаль. Они нам еще очень бы пригодились. Мамай рванул. Серега брызнул искрами и заорал. Испуганный сом, ускорив телодвижения и боясь оглянуться, вплывал в теплые и спокойные воды далекого Красного моря. - Давай его ближе к огню, я перевяжу, - подтаскивая Серегу за воротник по песку, говорил Мамай. Серега, свернувшись калачиком, и загребая совком песок, тихо скулил. Ногу он обхватил двумя руками и тащил за собою, не желая с ней расставаться так быстро. Мамай рванул рубаху, и быстро порвал ее на бинты. Как маленького ребенка мы принялись пеленать Серегину ногу. Он окончательно затих, зарывшись головой в песок. Ресницы его мелко дрожали, легкий ветер шевелил засыпанные песком волосы.
Все. – Сказал Мамай. Отлежится до утра. Там видно будет. Что там будет видно утром, не знал ни я, ни Мамай, ни тем более Серега. Какое – то время мы, молча, сидели возле костра, подбрасывая полешки, огонь жадно обхватывал дерево, синие язычки пламени лизали темноту, наполняя ночь мягким теплом и желтыми огоньками. Искорки, как маленькие души и яркие мотыльки костра, с легким треском отрывались от нашей грешной земли и взмывали в огромное, бескрайнее звездное небо, а там уходили от нас все выше и выше, кружась и теряясь в огромных пространствах вечной жизни. И откуда - то сверху смотрели на нас, словно прощаясь, и медленно остывая, в холодной синеве… растворялись в ней навсегда…
Ну-с, продолжим, коллега, - предложил Мамай, потирая руки и улыбаясь. Я согласился. Серж спал. Мы двинули к воде. Вода встретила нас прохладой и легким течением. Верилось, что ничего такого уже не случится. Зря верилось. Зря.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 3 2011, 14:30

[Джан]

Ведро оттуда

Вложенные эскизы изображений

[Джан]

Мамай тихо водил граблями по дну. Луна, чуть дыша, зависла над нами. Казалось, все замерло вокруг, и даже вода перестала плескаться. Мы прислушались. Только ветерок шелестел листьями на берегу, словно убаюкивая их. Заточки как нож в слоеном торте, неслышно шуршали в мокром песке. Вода нежно обнимала наши тела. Тишина. Мы, осторожно ступая по дну, нарезали свои эпохальные золотые круги в квадрате №137. Водоросли нежно струились прохладой по нашим ногам, словно зеленые браслеты, обвивая и украшая наши щиколотки своеобразной бижутерией подводного мира. Давай сюда, - шепнул Мамай. Я перекинул скубометр «Leonid 1»из одной руки в другую и шагнул. АААААААА!!! ААА!!! ААА!!! Казалось, разом ударили во все колокола в монастыре, что на горе напротив, и во славу господа, и во здравие, и заголосили все монашки хором, какие доселе спали, и вступил городской оркестр виртуозов балалаешников и чудо гармонистов, и земля разверзлась, и я как сирена одинокая и всеми брошенная ору, и ору себе. Казалось, моя нога вступила в кипящую лаву. И лава ожгла и охватила ногу мою, а по мне искры такие светящиеся кругом скачут и как в детстве одеяло такое колючее, красное, и по всему телу, все колет и щипется. Я ору, скубом машу, бью по воде, Мамай грабли откинул, глаза у него большие такие, схватил меня, тащит, А меня жерло то не отдает, вцепилося и рвет ногу то мою, а руки мои как в огне, а в груди жар. Рванул Мамай меня, как мог, изо всех сил, УУУУ!!!! УУУУУ!!!!!! АААА!!!! Тут и мужской хор подошел, и Шаляпин, бля, басом! Откуда тут Шаляпин? У меня сейчас барабанные перепонки лопнут. Серега вон вскочил, упал в костер, нет, к воде рванул, нет, снова в костер, дымится весь, опять к воде. Так он же на одной ноге-то. Кидается помочь, а сам валится. Наконец упал в воду, рванул до меня, вцепились в меня с Мамаем, с обеих сторон, тащат. А я не могу уже. Все в глазах покраснело, вспышки как на солнце, хоть сейчас вроде ночь. И Богородица вся светитца. Лик у нее такой светлый и добрый. И вроде как зовет ласково, приглашает куда-то. А они меня тащат, по воде, а я рот открыл, а у меня все пересохло то от крика. А может это сом вернулся уже с Красного моря? Отожрался там мидиями, и приплыл отомстить за испуг. А меня носом по песку, волны набегают, волнуются, значит. За меня, наверное. Серега с Мамаем упали рядом , отдышаться не могут. У меня на зубах песок мокрый скрипит, Нинка в глазах. Я плачу, не пойму уже, или она плачет. Соседку не вижу. Чот мычу. Вы морду мне поднимите, я же не вижу ни чаво. Перевернули меня. Я весь в песке. На ноге што-то черное ,круглое. Ну, все. Это наверное башка американского подвоха, в непрене. Голодного и дикого. Видать ее от него оторвали, когда меня тащили. А он с голодухи знать ногу мою кусал Серега с Мамаем настоящие мужики. Когда найдем браслет раджи, я, наверное, им свою долю отдам. Они такие хорошие парни. А сам буду жить с соседкой и Нинкой, а что нам, много надо. Садик у нас есть. А остальное все обязательно будет. Я проваливался, в какую - то сладкую бездонную тьму, и там смешно лечу, вертясь, кувыркаясь и размахивая руками, навстречу далеким мерцающим звездам...

Сообщение отредактировано Джан: Jan 4 2011, 12:07

[Джан]

Откуда - то издалека доносятся голоса. Как будто за невидимой дверью разговаривает кто-то. Я же сплю, и потому дверь не вижу. Только они по одну сторону двери, а я вроде один по эту. И темно здесь, и мерзну я что-то. И в белом кто-то. И рядом совсем. Склонился. Ой. Соседка. Она палец к губам прижимает и улыбается мне. Я ее хочу спросить, а че вы в белом-то, а лифчик где. А она мне. Тсс.… А за нею Нинка, с цветами, и тоже улыбается. А тут вдруг дверь громко хлопнула и Серега, откуда - то сверху, как с небес что ли, кому-то говорит, - это «Тарзан ». Первый. Золотой зацеп. Мля. Набор лучших тройников «Судак Super» и «Барракуда Star». Стопроцентная гарантия на уловистость индийских браслетов. И хитро так улыбается. - Хорошо, что нашелся. - Ах, ты ж… друг называется. - Я же все понял. Это же тот «Тарзан» №1. Он же его испытывал тогда и потерял здесь. И промолчал. Пытаюсь проснуться. Если я когда нибудь выберусь из-за этой двери.… То все, Сереге кранты. Я замычал. – О, пришел в себя, послышался из-за двери голос Мамая. - А че они все за дверью-то. Подумалось мне. А почему я здесь. – Дай ему, маленько, - продолжал Мамай. Что-то прохладное коснулось моих губ. Неужели соседка. Кажется у нее помада с запахом сирени. И губы влажные. – Это лосьон, для ног, - пояснил Мамай. - У наших пряников богатых нашли. – Освежающий. Но ты пей. Поможет. Чуток вливали уже. А то, как же без этого, потихонечку откуда-то издалека продолжал бубнить Мамай. Я закашлялся. А мы пока тройники повынимаем тебе. О-хо-хо. На моих ресницах, замерла и блестела одиноко слеза. Я хотел всегда слышать голоса Сереги и Мамая, и пусть бы они что-то говорили и говорили бы бесконечно, и чтобы рядом еще сидели соседка и Нинка…
Я открыл глаза. Рядом на песке сидела Настюшка, она с любопытством смотрела на меня и влюблено улыбалась. Жирный шмель, заваливаясь на бок, тяжело развернулся, и как наполненный мечтами бомбардировщик медленно и натужно гудя низко уходил в сторону распускающихся утренних цветов и зеленеющих трав , навстречу рассвету и медленно поднимающему над землей огромному солнцу.

[Джан]

Светало. Ранний паучок быстро пробежал по тонким серебристым нитям радужной росы. Домик его, весь в каплях свежего обнадеживающего утра, средь листьев пахучей ежевики, весело трясся, качался, жутко прогибался и всячески нехорошо пружинил. Хозяин его, бодро подпрыгивая, быстро перебирая лапками, промчал по всем закоулкам своего летнего дворца и не найдя ничего откровенно интересного, хлебанул утренней росы, смешно зявнул, и урыл под листок досматривать очередные паучьи сны. – Привет, - сказала Настюшка. А че это у вас тут случилось, - широко раздвигая толстые губы в улыбке, спросила она. - И что это вы все перевязанные? Я обернулся. Серега, подпрыгивая на одной ноге, что - то горячо объяснял маман. Маман театрально прижимая к груди пухлые усыпанные брильянтами ручки, шмыгала носом, шаркала жирными ножками, таращила на Серегу глаза с нарощенными ресницами, и сморкалася в батистовый платочек 2х2, с легкой инкрустацею от Коко де Шанель, и томно рыдала. Парадный свин с ониксом хмурился, нервно разминал сисястые пальцы и оглядывал светлеющее небо, ожидая откуда - то, то ли вертолетов с воздушными морпехами, то ли подводную лодку с подводными водолазами. Легкая шолковистая сорочка, с одним кармашком, с желтыми брючками и скрипяшими перламутровыми штиблетами, оранжевого цвету, дополняли праздничный наряд по случаю торжественного открытия районного военного парада, плавно переходящего в войсковые учения «типа алмазу быть», по поводу исторического возвращения достояния индийского народа как бы самому себе любимому. Серега тянул двумя руками свою ногу, повыше, перевязанную несвежею рубахою Мамая. Тыкал ею, чуть ли не в нос маман, грязными своими пальцами, маман, морщилась, закатывала глазки, снова натужно сморкалась и плакала. Наш пудель , спросонья побегав по берегу в поисках своих вчерашних эклеров и естественно от оных не найдя и следа , дружественным приветствием отметил ногу уважаемого им Сереги, копнул на него песку, и ускакал к прибою к утреннему омовению.
Не, ну че ты молчишь? А? ныла Настюшка. Я перевернулся на живот. Облака рваными белыми птицами уплывали за горизонт. Голова слегка гудела. Но было уже спокойно. И немного радостно. - Нога болит, да? – продолжала моя мучительница. - Мы вызвали вам красную помощь, вас заберут, тянула она нудно над моей головой. Берег пляжа напоминал открытие водного канала по случаю его неудачного же открытия. Все было перерыто. Такое ощущение, что нас ночью бомбили, а мы где могли, прятались и окапывались. Всюду валялось все. Тряпки, горшки, сандалии, продукты, крупа. Я не пойму, мы ее всю ночь жрали что ли. Или себя присыпали что бы с самолетов не увидели. Берег. Берег был изрыт так, что атака морской пехоты захлябнулась бы сразу, и более никогда бы здесь более не возобновлялась. Горы песка грозно ощетинились подводными водорослями. Современная субмарина наверняка заблудилась бы в нашем фарватере. А далее благополучно утопла на непосильной для себя глубине. От меня свежо несло лосьоном для ног, я был горд, мы победили, результат на лицо. Я чувствовал себя героем. В ноге что-то постреливало и тянуло, но я же мужчина. К тому же импортный не дешевый я вам скажу лосьон, мужественно помогал справиться с пораженной тройниками ногой. Она тоже была намотана, фиг знает чем. Рядом стояло ведро с хабаром. Выполняя громкую функцию льда. И вообще обмотанная нога напоминала толстую ноющую бабу, зимой, плотно укутанную в цветастые платки, с ведрами у колодца. Картина Репина, « Бурлаки, в общем, все-таки приплыли». Костер пламенно догорал, где только мог. Ощущался стойкий запах гари. Будто индейцы всю ночь жарили кого-то. Ах, да. Кого же еще. Серегу. А он все так и продолжал прыгать перед маман, а она, так же утиралась платком, размазывала сажу по щекам, и горько рыдала.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 6 2011, 06:51

[кладoffщикъ]

Вы не родственник товарища Зощенко?Напомнило его стиль изложения,очень понравилось.

[Джан]

Нет

[нафаня]

Просто нет слов Смеяться громко не стал, ребенок спит, но рот был до ушей Это не просто талант, это талантище! +1 С уважением. Дмитрий.

[Джан]

Спасибо большое, Дмитрий

[Джан]

По кромке прибоя , засунув руку в японский гульфик, гордо прохаживался дед Мамай. Глаза его ярко блестели, борода сурово топорщилась. Парусиновые штаны рвало на свежем утреннем ветру. Пена шипела, прикасаясь к его горячим пяткам. Он напоминал адмирала эскадры, утопившего весь свой флот, порвавшего кучу парусов, обратившего в бегство невидимого доселе врага, и самолично вытащившего из невиданного по силе своей и накалу, морского (или речного) сражения двух своих храбрых матросов. И вот ходил он, теперь махая бородою по ветру, и думу свою адмиральскую думал. То ли виктория сие была, то ли все же поражение. Наш золоченый сфинкс, краевой администрации, Бетховен так сказать районного аппарата, обсуждал у Мамая возможность эвакуации тяжелораненых героев, то есть нас с Серегою, на госпитальную так сказать койку, где будет все включено, свежие витамины, хрустящие розовые простыни, и молодые медицинские сотрудницы. Мамай супонился, хмурил брови и испрашал, - А опытные ли сотрудницы? – Опытные, даже очень опытные, - убеждал его Бетховен. Видно ему было очень стыдно и неудобно, что мы пострадали, обороняя драгоценный браслет, от каких - то супостатов. И он всячески заглаживал свою вину, ерзал и говорил, - Да что, там браслет-то, цена то. Дворец один. Ищо купим. Здоровье дороже. И сладострастно улыбался. Мамай хмурился. Вдали показались белые машинки международного красного креста. Они, то ныряли за линию горизонта, то снова выныривали чуть левее или правее, терялись за деревьями, и чуть не стукаясь с облаками медленно, но самоотверженно продолжали ехать к нам, везя молодых медработниц готовых на все, чтобы вылечить нас с Серегою, скоро и не затягивая. Мамай махнул рукой в знак согласия и шагнул в воду в поисках утерянных нынешней ночью грабель.
Птички на деревьях притихли. Пчелы перестали жужжать и бросили собирать мед. Мокрый песок нервно заскрипел под ногами Мамая. Легкою адмиральскою поступью, крупными шагами морского волка, он бесшумно перемещался в водном потоке, широко расставив руки и устремив умный взгляд вперед, весь в задумчивости и углубленном поиске важного конструктива, временно утраченного на ратном поле великого сражения. Наконец удача улыбнулась

Мамаю, и он все же наступил на что-то. Упругий водораздел реки еще какое-то время придержал ручку от супер важных для нашего поискового общества граблей, а затем с божьей помощью отпустил. Древко, описав сложную траекторию полета Юрия Гагарина вокруг своей оси, с упругим звоном японской корабельной рынды, врезалась в великолепную голову деда Мамая, отправив его надолго в гламурные воспоминания своей бурной молодости при императорском дворе на Дальнем Востоке. Любимые японские мелодии легкою ностальгией зазвучали в его светлой и ветреной голове. Квантунские адмиралы, генералы и даже старшие офицеры стоя аплодировали отважному русскому герою. По телеграфу бежала поздравительная телеграмма от самого императора. А святейшая императрица слала горячие как японские рисовые пирожки воздушные поцелуи. И обещала переписать на Мамая все Курильские острова, а также Итуруп и даже Шикотан. Святая дева Мария вновь просыпала попкорну на лысину, представителю краевой администрации. Молодые медработницы в белых хлопчатобумажных кимоно, также хлопали в ладоши, улыбались, дарили полевые цветы и зачем-то упорно вели Мамая к белой яхте с красным крестом на борту. А Мамай говорил им, по - японски, - Ноу, ноу проблем. А они отвечали ему. – О, есть проблем, есть малеха. И загадочно улыбались.

[скептик]

читаю, ржу, с нетерпением жду продолжения

[Джан]

Ну вот, сейчас вы все поедете, - протянула Настюшка. Ее ласты торчали из сухого песка. Она была грустна и подавлена. Из ласт торчали рыжие толстые пальцы в разные стороны. Она крутила и мяла подол своего легкого горохового в оборочках платица. Сопела. Трясла веснушками и сильно страдала. Мамай о чем - то оживленно спорил с Бетховеном. Убеждал его, что у него с Японией все нормально, что лучше, и быть не может, пытался показывать ему оригинальные стилизованные сценки из жизни театра на кабуки, кричал, - Занавес, - и ни в какую не хотел примерять белый бинт на свою прекрасную голову. Девушки в кимоно ритмично подтанцовывали Мамаю. Бетховен умолял его пройти в каюты и осмотреться. Маман уже вся была в саже, речном песке и стойком запахе Серегиных ног. Утратив очередную слезу и зажав свой картошечный нос одной рукою, другой она бережно заматывала Серегу в свой инкрустированный платок. Серега начинал сильно смахивать на подозрительно довольного француза со времен зимней компании 1812 года в бабском платке при позорном отступлении.
Я набрал в ладонь теплого песка и тонкой струйкой вечности запустил песчинки в свободный полет. Они, теснясь, стремительно вырывались с зажатого кулачка вниз, как парашютисты открывали свои маленькие песчаные парашюты и разносимые ветром, парили, в своих маленьких небесах кружась и толкаясь, молча, неслись навстречу нашей красивой и грешной земле. Я еще зацепил горсть желтых скрипучих становившихся невольными десантниками песчинок. Они неспешно и дружно посыпались с моей руки, а потом вдруг замешкались, стали застревать, сбиваться, путаться, словно что-то неожиданно вторглось к ним и стало невыносимо и сильно мешать. Строй их распался. Десантирование прекратилось. Я разжал пальцы. На ладони лежал и сверкал всеми молочно-серыми гранями индийский браслет раджи.
Оглох я сразу. Если бы вам засунули свой хобот в ухо и со всей своей дурной силы дунули, я бы на вас посмотрел, и если бы вы остались после сего этого еще и в добром здравии, очень бы за вас от всей души порадовался. Мои мысли вылетели через другое ухо сразу и надолго , и уже приземлялись вместе с серою в далекой прекрасной роще, где летали колибри, дрожали махаоновые бабочки, и пили волшебный нектар красные божьи коровки. В роще стояла волшебная тишина и божественная благодать. Радужные пестики приятно радовали глаз. Я же, к сожалению, оставался на месте, снова с пустою головой в окружении радостно прыгающего горохового слоника, легкий топот которого причудливо отдавался во всем моем теле, и некоторых органах, притом, что я сам абсолютно ничего не слышал. Меня как то сразу окружили и взяли в хоровод милые девушки в белых кимоно и большие морпехи, в очень строгом и классически чорном стиле. Мопс бессовестно ссал мне на ногу. Он все перепутал. Административный хряк крепко жал и радостно тряс мою свободную руку, потому, что в другой руке я судорожно сжимал как тисками этот злосчастный, индийский браслет. Хобот что-то делал в моей промежности, причем слониха строила мне такие глазки, и так хлопала ушами, что я сразу подумал о самом наихудшем для себя раскладе. Мамун, уся в саже, вытягивала губы, гнула свои ресницы, что бы они ей не мешали, и изо всех своих мамунских сил вовсю тянулась прямо таки вся ко мне. Притом пыталась меня расцеловать через очень глубокий, троекратный, чрезвычайно популярный в районном аппарате и краевой библиотеке засос. Я всячески пытался уклониться от такого многообещающего лобызания. К тому же уверяю вас, я совершенно до сих пор ничего не слышал, и не совсем понимал, что они мне все говорили. За спиною морпехов я увидел соседку. Я машу ей рукой с зажатым браслетом, что бы она забрала меня отсюда. На ней белый медицинский халат и загорелая ямочка между грудей.

Сообщение отредактировано Джан: Jan 8 2011, 12:32

[Джан]

Слух подумал и все же решил вернуться ко мне. В виде оборватых кусочков радостной и бравурной речи, горячих эпитетов, добрых слов и всяческих пожеланий. Подъехали пожарники. Дали пожарный туш. Потом размотали свои гибкие шланги, и построились возле костра, ожидая дальнейших команд и умных распоряжений. Костер страдальчески пукал и вяло затухал. Шланги важно надулись и задумались о противопожарном бытие. Мамаю с Серегой удалось пробиться ко мне. Мне стало легче. Настюшка вся светилась, как фонарный столб во время несанкционированного скачка напряжения при подаче повышенной электроэнергии. Столб был горяч и пламенно сиял. Яркий огонь любви как Александрийский маяк, наполнял озоном воздушное пространство всего нашего края. Я спрятался за Мамая. Серега, хрустя дорогой инкрустацией врезал мне по спине, и заорал, - Ну что, награда нашла героя. Гы-гы-гы. Если он имеет в виду награду в виде Настюшки в ластах, то я, пожалуй, откажусь. Маман все - таки дотянулась до меня своим непростым поцелуем. Щека моя заалела. Бетховен толкал речь. Мамай улыбаясь с помощью пассатиж, разжимал мои пальцы.
Соседка, растолкав усатых пожарников, поставила мне градусник, посмотрела внимательно в глаза, улыбнулась, и сказала, - Сейчас поедем, герой. Потом смущенно поправила волосы под белой шапочкой, подняла голову, посмотрела на наш флаг, развевающийся в синем небе над лагерем, чего-то смутилась , покраснела и сейчас стояла передо мной опустив глаза, часто хлопая ресницами и нервно теребя стетоскоп. У нее были холодные длинные пальцы и непритязательный маникюр

[Джан]

Машина тряслась, истошно выла, но все, же летела по косым косогорам и округлым как женские груди приятным холмам. Рессоры ее жалобно бренчали, скрипели, и пытались достойно проститься с неудавшейся, по их мнению, коротковатой жизнью. Настюшка весело лупилась в квадратное окно и радостно от чего – то гыкала. Косички ее подпрыгивали в такт прижизненного еще дыхания уставших от всего рессор и путались в голубоватых облаках. Решение ее ехать и сопровождать меня на остатке моего жизненном пути, в сторону районной скоропомощной больнице, явилось к ней окончательно и отчего-то бесповоротно. Кстати она так и сказала, - Скоропомощной больницы. Я решил не очень сопротивляться, дабы не повредить себе решительным отказом жизненно важные, и возможно еще очень нужные мне органы. Папик ее сказал, что мне теперь, должно быть совершенно все равно, так как он мне вроде как отец родной, а я ему типо вроде сын даже, и он меня и выздоровит обязательно, и выпишет как положено и подарком невиданным одарит. Я поглядел на Настюшку, и решил ехать, молча, не подавая виду, а ночью всенепременно бежать, и еще раз бежать, и как можно дальше от нашего городка, может даже статься и в соседний район. И даже если у меня на ноге опять повиснет «Тарзан», это намного лучше, чем на моей молодой и неокрепшей шее повиснет Настюшка. Оркестр дал туш. Медицинские сестры стали собирать медицинские столики. Меня пихнули в машину. Соседка, аккуратно поправляя белоснежную шапочку, сверкнув чуть более положенного загорелыми икрами обольстительных ножек, полезла вслед за мною. Я закрыл глаза, - О, боже, и святая матерь богородица, дайте мне силы, - взмолился я. И они ее дали. И я почувствовал, что некоторые особо важные и иногда просто необходимые органы просто наливаются, свежею силою, могуществом и всепоглощающей жизненной энергией Янь, - Вот, что молитва животворящая делает, - подумал я окончательно отьезжая..
Перед распределением остро нуждающихся в амбулаторноклиническом лечении больных и желающих их сопровождать, (то есть меня, Сереги и Настюшки, Мамай отделался легкой лобобедренной повязкой в стиле марлевого бинта) по палатам и каютам, был дан легкий кратко изложенный в дальнейшем в центральной и не очень прессе, банкет. По случаю всепоглощающей и взаимно крепнущей японо-индийской афигенной дружбы.
Папик с Мамаем дико и необычайно разгульно пили за эту самую дружбу на брудершафт. Славили японскую царицу, красоту родного края и индусского раджу. И целовались в засос. Только Мамай почему то чаще в засос целовался все-таки с маман, окончательно стирая сажу с ее жирных и румяных щек, и сладострастно слизывая духи от Шанель потным и липким от заварного пирожного языком. Маман эротично хрюкала, и поправляя многочисленные сбившиеся браслеты, сапфирно жеманилась, и гранатово пунцовела, дед Мамай обтирался грязным рукавом, трижды сплевывал, говорил, - Твою, маман. И пускался в безудержный японский пляс, вприсядочку, с выбросом нижних конечностей в разные стороны, иногда неудачно, попав нашему Бетховену в областную промежность, и пока «отец мой родной» вяло и как-то неубедительно, как сказал бы Станиславский корчился и изображал бо-бо, морпехи из воды зорко охраняя водные просторы родного края, басом Мамаю, с протяжечкой подпевали, - Маман,твою… Маман…и так далее. Серега, распушив французский платок с инкрустациею, ходил цыганочку, тряс плечами, вихревал кудрями и хромал уже сильно и с чувством на обе ноги, что говорило о том, што походу хорош, пора и меру знать, банкету время, а больнице час. Я сунул Настюшке браслет. И сказал, что пора ехать. Мамай с папиком пожелали еще остаться, что бы всей своей открытой душой и истерзанным сакурой телом решительно приобщится к тонким древностям японской культуры, и окончательно найти и принять все - таки позу пьяного загадочного индийского лотоса. Пуделя за кустом непрерывно рвало кабачковой икрой. Святая дева Мария побежала за свежею партией попкорна. Машины надсадно заныли по песку , пытаясь выбраться на зеленые лужайки. Любопытные стрекозы заглядывали к нам в окна и строили нам апельсиновые глазки. Салон наполнился жаркой пылью и разбуженными от тряски зудящими комарами. Меня настоятельно уложили, чему я оказался несказанно рад. Я действительно очень устал. Мой нос уткнулся прямо в загорелые ноги соседки. Золотистые короткие волосики смешно топорщились на сочных бедрах. Коленные чашечки вкусно и тепло пахли фиалками. За окном вихреватым потоком, проносилась куда - то жизнь, в клубах серой пыли навсегда исчезали и гасли ночные искры от костра, в синем небе растаяли как далекие свечи, мерцающие волшебные звезды…

Сообщение отредактировано Джан: Jan 13 2011, 09:38

[silver dervish]

Ну Джан, Ну молодца . Хотелось бы около костра посидеть, попить водовки и послушать твои рассказы и ржать, ржать, ржать .
Пиши ещё.
РС. Если не секрет, из каких мест родом?