Начало пути. Зарисовки, Тувинские рассказы

[DoctorX]

Первые впечатления

Старенький АН-24 со свежей дюралевой заплаткой пониже хвоста жестко ударился о полосу. Сверху, из багажной полки, вывалился чей-то дипломат и, ударившись об пол, раскрылся. Оттуда вывалился нехитрый набор командированного, включая потрепанную толстую книжку, папку с бумагами, пакет с бельишком, зубную щетку и разное другое. По ковровому покрытию прохода к пилотской кабине покатилась, успешно выдержавшая падение, длинная бутылка молдавского коньяка.

Самолет мотанулся влево-вправо под порывами бокового ветра, но выровнялся и, взревев моторами на реверсе, быстро сбросил скорость и вскоре уже покатил к недалекому деревянному зданию аэровокзала. Покинувшие воздушное судно люди не торопились уйти, скопившись недалеко от трапа.

Наконец, раскрылся задний люк, оттуда высунулся второй пилот и, осмотрев окрестности, недовольно поинтересовался:
– Ну, где этого … носит? – не обнаружив поблизости никого из аэродромной службы, он скользнул взглядом по пассажирам и скомандовал: – Эй, кто там есть, принимайте багаж!

Несколько мужчин привычно выдвинулись и стали ловить и аккуратно ставить на бетонные плиты выкидываемые из двери чемоданы, мешки и прочий бутор. Сергей забрал свою сумку и, закинув рюкзак на плечо, пошел к выходу.

Прилетевшие, как и пилоты и, видимо, почти весь персонал аэропорта (вечерело, и рейс был последний) толпились на площадке перед зданием, ожидая автобуса. Чуть в сторонке, опираясь на кривую сучковатую палку, стояла опрятно одетая, сухонькая старушка в белом платочке. Ее выцветшие, но удивительно живые глаза с удовольствием рассматривали окружающих людей, иногда переключаясь на быстро двигавшиеся в небе облачка или дружную стайку чирикавших на тополях, посаженных вдоль дороги, воробьев. Сергей подошел к ней.

– Здравствуйте, бабушка! Не подскажете, как доехать до противоэпидемической станции?
– Какую-такую станцию? А, «ипидемическу»? Знаю, конечно, кто ж ее не знает! – старушка обрадовалась общению и охотно вызвалась помочь, все подробно объяснив. Мол, сейчас подойдет автобус «первый номер», он тут один ходит, на нем нужно доехать до конечной. Там надо будет пройти пешком дальше, до окраины квартала, где дома кончаются. Метров через тридцать от дороги – отворот направо, асфальтированный. По нему надо и идти, «там недалёко и ворота увидишь. Это и есть станция!», – сказала она, и, совершенно неожиданно, подмигнула, засмеявшись.

«Странная бабушка», – подумал Сергей, располагаясь со всем своим грузом на задней площадке автобуса. «Вроде бы, говорили, что совсем недалеко от аэропорта станция, хотя, может, что и напутали, бабуська-то местная, уж точно знает – городок-то небольшой…». Увлеченный рассматриванием окрестностей, он быстро забыл и про нее, и про сильную болтанку в полете над Саянами, и про не слишком приятное приземление.

Мимо окон летели кварталы стандартных «хрущевок», с вкраплениями отдельных зданий монументальных «сталинок», кое-где возвышались и массивы девятиэтажных новостроек. Для него все казалось новым и интересным - и широкие улицы с небольшим количеством машин, и огромные площади с обязательными памятниками давно умершим вождям местного и государственного уровня, и многочисленные скверики и парки.

Вероятно, летом здесь было много зелени, но стоял октябрь и все деревья с кустами уже облетели. Оттого столица небольшой республики на юге Сибири выглядела как-то голо и не слишком уютно. Людей на улицах тоже было не много, несмотря на вечернее время.

Автобус остановился. Водитель, выглянув в салон, прокуренным голосом объявил:
– Конечная! Не задерживаемся, освобождаем салон, не забываем вещи!
Сергей вышел. Покурил не торопясь, рассматривая здание автостанции, возле которой стоял автобус, и бродивших вокруг людей. Затем, надев на плечи рюкзак, уверенно направился по указанному пути.

Вскоре, действительно, вправо уходила асфальтированная дорога, упиравшаяся метров через триста, в большие, ржавые ворота, возле которых сбоку приткнулась покосившаяся сторожка-проходная. За высоким дощатым забором виднелось двухэтажное кирпичное здание под железной, крашеной коричневым суриком, крышей. Цель пути уже можно было увидеть, и Сергей прибавил шагу, предвкушая скорый отдых, а возможно, и душ.

Перед воротами он остановился, присмотрелся к вывеске и, сбросив рюкзак, прислонил его к сумке. «Да, старушка-то точно была не простая, - сначала несколько опешив от увиденного, начал соображать Сергей. - С юмором старушка!».
Закурив, он не выдержал и рассмеялся.
На крашеном куске фанеры с художественным обрамлением под стеклом читался строгий официальный текст: «Министерство сельского хозяйства РСФСР. Республиканская станция искусственного осеменения».


Первый рабочий день

Дверь в кабинет была приоткрыта, оттуда доносился монотонный устало-терпеливый голос. Сергей нерешительно потоптался у входа, пытаясь понять – заходить ли или лучше подождать, но, все-таки, зашел.

Начальник отдела, невысокий плотный, круглолицый блондин поднялся из-за стола:
– А, вот и новый зоолог появился! Где пропадал-то? Сезон уже закончился, на курсы скоро, – при разговоре он лучился радостью, похохатывал, при этом бегло, но цепко осмотрел нового подчиненного, пару раз глянув прямо в глаза и, очевидно, быстро составил какое-то определенное мнение.

Сергей неопределенно пожал плечами, не став распространяться, где и какими делами успел заняться в затянувшийся промежуток времени после трехмесячных военных сборов, завершивших получение образования в институте и до появления на станции.
– Ладно, садись, – заведующий кивнул на стул в углу небольшого кабинета. – Сейчас, закончу и тобой займусь.

– Так, ну еще раз повторю: Гена, если мне еще раз снова принесут бумагу с вытрезвителя, я заставлю тебя прилюдно, перед всем коллективом, ее съесть! Объявляю тебе очередное взыскание в виде устного выговора! Но ты у меня дождешься – я тебе точно в личное дело когда-нибудь строгач влеплю! И как тебя только Людка терпит! – речь у Юрия Васильевича, отличалась суровостью на словах, но в интонации и выражении лица проглядывало удовольствие от полноты жизни.

Прямо перед его столом, тоже на деревянном стуле с высокой спинкой, слегка сгорбившись, сидел плотный кудрявый парень, чуть постарше Сергея. Он понуро молчал, поникшая фигура всем своим видом говорила о глубочайших моральных страданиях и всеобъемлющем раскаянии ее хозяина.

– Нет, Гена, ты скажи, мне просто самому интересно – ну, как, как за две недели можно четыре раза в трезвак попасть?!
Парень охотно соглашался и разделял возмущение начальства, скорбно бурчал что-то покаянное и вскоре был отпущен на волю.
– Это – Гена, техник. Замечательный человек, но увлекается, – так, вкратце, была разъяснена увиденная сцена.

Юрий Васильевич бегло расспросил о семейном и социальном положении, интересах, более подробно выяснил про полевой опыт Сергея, накопленный в лесах и горах при участии в экспедициях и про прочие важные для зоолога вещи. Затем, в свою очередь, кратко рассказал – что это за организация, в чем ее особенности, какие будут обязанности и резюмировал:

– В общем так, неделю обвыкай. Вот несколько методичек, их надо прочитать и вникнуть в суть. Обрати внимание на инструкцию по противоэпидемическому режиму – ее надо просто зазубрить и запомнить как «Отче наш». Там все подробно расписано – как чумой или другой заразой не заболеть. Любое ЧП с режимом – выговор с занесением, повторно – гуляй, Вася! Что непонятно будет – спрашивай, ко мне тоже всегда можешь обращаться. В пятницу сдашь режим и технику безопасности. В начале той недели, в понедельник или, скорее, во вторник, поедешь по туляремии обследование проводить, с Быковым. Жить пока можешь в изоляторе. Кровать там есть, спальную шнягу на складе получи. Там же укладку на выезды пусть Афанасьевна тебе соберет. Пошли, твое место покажу.

Они зашли в соседний небольшой кабинет. Начальник ткнул пальцем в средний из трех столов:
– Твой. Этот кабинет называется «малая зоологическая». Каргин в отпуске на охоте до декабря. Чугунов – в отгулах, завтра будет. Остальные зоологи сидят в следующем кабинете по коридору. Быков сейчас там, зайди, познакомься. Остальные отчеты сдали, в отпусках. В общем, устраивайся. Вопросы будут – я у себя.

Так начался первый рабочий день Сергея на противоэпидемической станции. Книги из привезенного с собой чемодана перекочевали в шкаф, стоявший у стены за столом. Найденная в мусорной корзине пустая майонезная банка была вымыта и водружена на стол. В нее заселились заточенные карандаши и шариковые ручки. Несколько озадачивал стоявший в углу комнаты огромных размеров сундук, сваренный из листового железа. Кладовщица Афанасьевна, вздыхая, передвигала стремянку и поочередно залезая по ней к верхним полкам стеллажей склада, собрала и выдала все необходимое для жизни.

В изоляторе удалось создать некоторый уют, положив на железную кровать с панцирной сеткой матрас, застелив простынь, натянув на одеяло пододеяльник и наволочку на перьевую подушку, укрыв сверху пикейным покрывалом. Для пущей красоты Сергей наклеил на стену серединку из глянцевого журнала с шишкинскими медведями среди пронизанного солнцем леса.

С Володей Быковым, они, как оказалось, учились на одном биофаке, тот окончил его лет на семь пораньше. Володя был близорук, с сильными роговыми очками, его уже слегка раздавшаяся в ширину фигура, тем не менее, передвигалась с удивительной легкостью. Он приготовил крепкий чай, вскипятив на электроплитке воду в огромной стеклянной колбе и засыпав в маленький фарфоровый заварник добрую горсть крупных скрученных листьев из картонной пачки, с нарисованным слоном.
Тем для разговоров у них оказалось много, пообщались душевно. Обсудили знакомых преподавателей – кто еще работает, кто уже на пенсии, вспоминали, как сдавали разные трудные предметы, что случалось на практиках.

Станция стояла на самой окраине города. В обеденный перерыв Сергей с биноклем на шее пробежался вокруг, изучая холмистые окрестности со скудной растительностью, спугнул стайку куропаток, обнаружил жилую нору лисицы, и перекусил в найденной за углом столовой. В принципе, пока ему все нравилось и все устраивало. Крыша над головой есть, работа в полевых условиях в горах и лесах знакома и интересна. Когда тебе двадцать два года, ты здоров и полон сил, и заниматься предстоит именно тем, что тебе нравится, жизнь может только радовать!

Сообщение отредактировано DoctorX: Jan 23 2018, 16:13

[DoctorX]

Чугунов

На вид ему было лет сорок пять. Шагнув в дверь, он остановился у порога и уставился на Сергея немигающим взглядом блеклых глаз из-под мощно нависающих бровей. Вся фигура Чугунова казалась массивной, включая большую голову с несколько скошенным лбом, переходящим в поредевшую уже, но и сейчас еще достаточно пышную шевелюру.

Сергей поднялся из-за стола, поздоровался и представился. Неопределенно хмыкнув, вошедший протянул широкую твердую ладонь:
– Чугунов. Зоолог. Можешь звать меня Андрианом Петровичем, – произнес он, и, прекратив разговор, повернулся и занялся какими-то не сразу понятными манипуляциями.

Открыв шкаф, он достал из угла сложенную газету и, разглаживая, положил на стол. Из принесенного с собой огромного кожаного портфеля извлек устрашающего вида тесак со свастикой на рукояти и надписью готическим шрифтом на лезвии и круглую булку черного хлеба. Напластав крупными кусками хлеб, он прошел в угол комнаты, выудил из кармана связку ключей и открыл два замка, закрывающих сундук – навесной и внутренний.

Откинув лязгнувшую металлом крышку, Чугунов сдвинул ткань, покрывавшую содержимое и полез рукой в тарный мешок, откуда на стол переместилась приличных размеров луковица. Из другого мешка появился большой кусок вяленого мяса, из третьего – крупный, тоже вяленый, хариус. Пошарив в дальнем углу сундука, он выудил из стоящего там ящика бутылку водки «Пшеничная» и тоже водрузил ее посредине стола.

Над раковиной рядом с входной дверью висела конструкция из изогнутых металлических прутьев, в которой находилась разномастная посуда. Немного подумав, Андриан Петрович достал оттуда большую тарелку, два стакана и захватив пару вилок, вернулся к столу. Нарубив на несколько крупных кусков лук, мясо и рыбу, он легко сдернул тем же тесаком дюралевую крышку с бутылки, занес ее над стаканами и, повернувшись к Сергею, коротко спросил:
– Будешь?

Нужно признаться, такое предложение оказалось полнейшей неожиданностью для Сергея.
– Андриан Петрович, э… Так ведь – девять утра! Тут методички еще надо смотреть. Может, начальник станции еще появится. Я же только второй день на работе… Как-то совсем неудобно. Да и в город хотел выбраться…
– Что крутишься-то? Спрашиваю – будешь или нет?
– Нет.
– Ладно, – охваченный явным презрением к совершенно никчемной личности нового зоолога, коллега потерял к нему всякий интерес и занялся своими делами.

Выглядело это тоже забавно. Наполнив стакан на три четверти водкой, Андриан Петрович выдохнул и одним глотком влил в себя его содержимое. Крякнув, он занюхал коркой хлеба, и принялся методично поглощать мясо и рыбу, перемежая кусками лука и хлебом. Уничтожив примерно половину лежавшей на столе пищи, он завернул остатки от завтрака в газету и спрятал в шкаф. Туда же отправилась посуда и бутылка с убавившимся содержимым. На плитку, стоявшую у стены на тумбочке, был водружен дюралевый чайник с водой.

Затем сосед вышел на середину комнаты и… стал делать зарядку! Размахивания руками и ногами сменились наклонами, приседаниями и отжиманиями от пола, завершил процесс трехминутный бег трусцой на месте.
В промежутке между упражнениями Петрович густо засыпал заварку в закипевший чайник и снял его с плиты. Покончив с физкультурой, он положил в кружку две полных столовых ложки сахара и налил коричневый настой из заварника. Стоя у окна, и рассматривая открывавшуюся перспективу бесконечной степи, окружающей станцию, Чугунов, шумно прихлебывая, выпил чай и сел за стол.

Достав из ящика толстую папку с бумагами, он открыл ее, взял шариковую двуцветную ручку и надолго задумался, шевеля бровями и что-то бормоча про себя. Минут через пять-десять его лицо внезапно озарилось, и на бумаге появилась запись из одного-двух предложений. Затем Андриан Петрович снова замер, погруженный в себя, подбирая слова и оттачивая в уме аргументы. Паузы и озарения сменяли друг друга, но со временем первые становились все длиннее, а вторые – короче.

Так прошло часа полтора рабочего времени. Сергей штудировал методичку по зоологической работе, переписывая в тетрадь наиболее важные, по его мнению, моменты. Наконец, сосед встал, потянулся, прошелся по комнате, сдвинул бумаги на столе в сторону и открыл шкаф. Достав все убранное туда утром, он снова принял сто пятьдесят водки, плотно закусил, помахал руками, поприседал, выпил чаю и опять сел за бумаги. На обед он не ходил, сказав, что много работы.

Сергей сбегал в уже знакомую столовую неподалеку, умял комплексный обед за семьдесят копеек, включавший в себя салат, куриный суп с вермишелью, котлету с капустой, чай, и вернулся. График употребления водки с закуской, чая и творческих усилий у соседа по кабинету до конца дня не изменился.

В пять вечера, когда рабочий день на станции окончился, он допил остатки второй бутылки, что-то буркнул на прощание и ушел. Походка у него оставалась вполне уверенной.

Как потом объяснили, Андриан Петрович таким способом писал диссертацию. Диссертация была посвящена суркам, которых будущий соискатель ученой степени во множестве ловил и метил несмываемой краской, чтобы изучить – как далеко эти грызуны способны мигрировать. Кто-то из острословов станции, сочинил на этот счет стишок:
«Андриан Чугунов,
Метя сурков,
Изучая марксизм,
Надорвал организм!»

Впрочем, зоологом он, надо признать, был хорошим. Работу свою знал отлично и выполнял все как полагается, без туфты и по графику. Статьи писал трудно, медленно, но все вопросы разбирал до крайности тщательно и выводы делал не на пустом месте. Диссертацию он, в конце концов, все-таки, защитил. И даже какое-то время преподавал по совместительству пару дисциплин в местном институте. В костюме и галстуке, окруженный восторженными студентками, внушительно что-то изрекая, выглядел он вполне импозантно.

Увлеченный пропагандируемым по радио и в газетах здоровым образом жизни, он старался побольше загорать и, если позволяла погода, ходил по степи в основном голым, со шляпой на голове, биноклем на шее и кедами на ногах. Все остальное находилось у него в рюкзачке.

По этому поводу тоже появились стихи:

«Бродят козы, бродят овцы,
На кустах висят трусы.
Солнце всходит и заходит,
А вокруг – Мугур-Аксы…

Андриан в Мугур-Аксах,
Ходит в розовых трусах,
Но вокруг Мугур-Аксов,
Он гуляет без трусов!»

Про розовые трусы тоже была история. Андриан Петрович, однажды, сидя у себя в палатке, просыпал на трусы родамин, специальный краситель, используемый им для мечения зверьков. Не мудрствуя лукаво, он попытался их отстирать, но цвет становился только насыщеннее. В это время он находился на базе один, и повесил ярко-красные семейные трусы на веревку прямо возле кухни. После обеда, слегка выпив, решил подремать на коврике за сараем, а заодно и позагорать, не ожидая, что на базе может кто-то появиться. Никто не мог предполагать, что сроки выезда отряда, определенные планом работы станции, на производственном совете из-за необычно ранней весны перенесли тогда на два дня.

Высыпавшие из пришедших машин сотрудники и сотрудницы прибывшего противоэпидемического отряда с большим удивлением обнаружили пикантную и необычно окрашенную часть мужской одежды, алым стягом гордо развевающуюся на ветру у кухни. Еще больший эффект вызвало появление самого Андриана Петровича, который, надо сказать, кроме всех остальных достоинств, имел очень густой и развитый волосяной покров по всему телу. Метнувшаяся из-за сарая фигура настоящего снежного человека, схватившая этот предмет туалета и умчавшаяся обратно за угол, произвела, особенно на женщин, сильное впечатление.

Сообщение отредактировано DoctorX: Jan 23 2018, 16:16

[DoctorX]

Забайкальская сага

Через неделю Сергей с Володей Быковым и пожилым водителем Василием Степанычем поехали в полевую командировку. Мотались пять дней на грузовике-вездеходе, называемом в народе «шишигой», по степям и горам, замеряли глубину снежного покрова, ловили мышей и пищух, проводили учеты их численности, высматривали лисиц и волков, считали встреченных птичек.

Стояла глубокая осень, даже днем температура не выходила на плюсовые отметки. Ночевали – где придется. У костерка на скорую руку разогревали тушенку, резали хлеб, разливали по сто грамм с устатку. Отойдя от дневных приключений, согревшись и насытившись, гоняя крепкий чаек, вели неспешные рассказы о своем и слышанном от других житье-бытье человеческом.

Как-то Володя, показав заскорузлым от холода и работы пальцем на шофера, сказал:
– Вот с кого книгу надо писать! Скромничает, сам почти ничего не рассказывает, но судьба у Степаныча – не придумаешь!
– Да что ты, Володька, мелешь-то? – отозвался, раскуривая сигарету, вставленную в длинный костяной мундштук, не слишком разговорчивый водитель. – Обычная жизнь, как у всех. Потрепала, конечно, но у кого тогда она сладкой была? Разве что у начальников – им-то всегда хорошо. Кому война, а кому мать родна…
– Опять заскромничал. Ладно, давай я расскажу – видишь же, интересно все молодому. А это хорошо, хоть какая память о тех временах останется, я же их тоже не застал. Ты только поправляй, если что не так, ладно?

Со слов Володи, Степаныч в детстве жил в старой казачьей станице, затерянной между сопок в Забайкалье. Девять лет ему только исполнилось, а через неделю началась война. Отца сразу забрали на фронт. Мать давно болела, а тут совсем слегла, а в скорости и померла. Соседи помогли похоронить. Приехали дальние родственники. Козу дойную и курей, да и часть имущества продали, Любку – младшую сестренку – с собой забрали. Ему сказали: у нас своих четверо, ты большой, не прокормим, дом у тебя есть, в общем, сам выкручивайся!

Конец лета и осень он как-то прожил. Продавал оставшееся из дома, с огорода и с тайги кормился, рыбу на Ононе ловил, иногда соседи чего-нибудь подбрасывали. Картошки весной изрядно посадили, часть урожая продал, муки купил. Масла подсолнечного баклажка в сарайке припрятана была – до весны кое-как дотянул. К концу марта совсем плохо стало, опухать с голода стал. Продал все, что еще оставалось, с краюхой хлеба подался в Читу.

Там примкнул к таким же беспризорникам. Воровали, что плохо лежало, просили еды у солдат из вагонов, как-то сумели до мая дожить. В мае холодно еще в тех краях, а есть совсем нечего. Тут уже и объяснять никому не надо, стало ясно, что конец – вот он, рядом. Однажды они, с пацаном таким же и девчонкой чуть помладше, слезли с крыши пакгауза и побрели к прибывшему на станцию эшелону, в надежде хоть чем-нибудь из еды разжиться. Едва уже на ногах держались, худющие были, ручки-ножки как спички.

Поезд оказался необычным – десятка два вагонов, люди в полувоенной форме, женщин довольно много. К ним они и подошли, стремясь разжалобить и прося хлеба. Дали им и хлеба по куску и целый котелок каши. Пока ели, с головы состава подошел невысокий крепкий мужчина в галифе и кожаной куртке с жестким взглядом и возмутился обнаруженным непорядком:
– Это еще что такое? Почему посторонние? Кто разрешил?!
Одна из женщин, постарше, вышла вперед:
– Иван Петрович, детишки, совсем голодные…
Всмотревшись повнимательнее, начальник эшелона замолчал, отвернулся, затем скрипнул зубами, махнул рукой и распорядился:
– Детей накормить, и пусть уходят!

Поев, Василий решился. Он догнал командира, и сбивчиво, с отчаянием, взахлеб, изложил проблему. Не выжить им. Родителей ни у кого нет. Совсем недавно пятеро их было, две девчонки, три пацана. Девчонка под поезд попала, с краденным убегала перед составом. Пацана барыги на рынке поймали и до смерти забили. Есть совсем нечего, с эшелонов почти ничего не дают – в тылу всем пайки урезали. «Пожалуйста, возьмите нас, дяденька, с собой, хоть кем. Мы все будем делать, все что скажете! Не дайте только пропасть!»

Начальник особого «чумного» отряда, направленного из Иркутска в Забайкалье для борьбы с возможными эпидемиями, Иван Петрович Бром, бывший латышский стрелок, осевший в Сибири, стоял и долго молчал, играя желваками.
– Да что же это такое?! Ну почему?! Йохайды!! Семенова! Взять детей с собой! Вымыть, продезинфицировать! Выдать со склада одежду – все подшить по размеру! Поставить на довольствие! Манс диевс..

Так эта троица, и Василий Степанович в том числе, стали «детьми полка» Иркутского противочумного института. Тем и выжили. Работали, где скажут, не отлынивали. Война, в институте мужиков-то раз-два и обчелся. Приходилось и ремонтом разным заниматься, и сено косить, и дрова заготавливать. Ну, бывало, где-то и шкодили по неразумению. Воспитывали их тоже всем институтом.

В общем, нормальные люди выросли. Напарники, парень с девчонкой, школу-семилетку смогли окончить, в техникуме отучились, поженились и уехали куда-то к морю, то ли к Черному, то ли к Азовскому, следы их потерялись. Сам он пять классов только одолел, больно хулиганистый был, да так и остался в противоэпидемической системе, много лет проработав техником, потом перейдя в шоферы.

Про отца, сколько ни пытался узнать, так ничего и не выяснил – пропал тот без вести в той страшной беспощадной войне. С сестрой тоже неладно вышло. Постарше стал, начал искать. К родственникам, которые ее забрали, съездил. Оказалось, не смогли они поднять всех. Мужика желудком больного, все равно в сорок третьем на фронт забрали. Тоже сгинул без следа. Остались две женщины с кучей детишек.

В войну еще по Сибири терпимо было, у кого хозяйство имелось, как-то тянули. Да и тайга выручала. А в сорок шестом ленд-лиз кончился, повсюду, особенно в глубинке, голод настал. Налогами еще так обложили, что люди последнее продавали и побираться шли. Тогда и Любку, сестренку его родную, в детдом отдали. Семь лет ей было, все уже понимала… Затерялись следы, может выжила, может нет. Куда только ни писал, ни обращался – бесполезно все оказалось.

Когда в горах местных очаг чумной обнаружили и станцию открыли, Василий сюда перебрался. Остепенился, женился, вырастил детишек, внуки уже пошли. Скоро на пенсию, в Иркутск собирается вернуться, дачу с пчелками и черемухой под окном завести.

– Да что такого в моей жизни такого особенного? Жил как все. А люди, вон, на кораблях плавают, в космос летают. Вот это – я понимаю – интересно! А у меня что?

[Мурза]

Вот так трио. Это я понимаю. сказал и сделал...Зачитаешься! Спасибо Дим, особенно за Забайкальскую сагу.

[schvonder]

Молодец! Душевно!

[MERAT]

Дмитрий, хорошо!
Давай, еще!

[Мурза]

Дмитрий, хорошо!
Давай, еще!

С удовольствием присоединяюсь к каждому слову. А главное, не останавливайся ДимБорисыч!

[сливка]

Дмитрий Борисович, спасибо.
Прочитал на одном дыхании!

[ЯЛЕС]

Спасибо Дмитрий,легко читается, с удовольствием.
А продолжение будет или что то новенькое
Ждем

[Teem]

Ай Дмитрий Борисович, ай молодца! И ведь когда только успевает ещё и творчество всяческое писать промеж всех своих, неимоверными грудами роящихся, рабочих писанин!
Спасибо, приятно почитать

[Краевед]

Надо же, пропустил! Хоть бы подписку какую открыл, что ли! Спасибо, Дим!