Яловые сапожки, Быль

[DoctorX]

Склоны гор и приречные террасы уже почти везде освободились от снега. Лиственницы и тополя в пойме стояли голые, распустив в стороны безжизненные ветви. У багульника, вытянутыми куртинами прижавшегося к нависающим скалам, только начали набухать почки. В начале мая они дружно раскроются розовым великолепием, и вся долина превратится в нереально яркий волшебный сад. До этого оставалось не слишком и долго – всего только месяц.

День заканчивался. Апрельское нежаркое солнце сначала коснулось краем заснеженной громады Монгулека и, чуть задержавшись, стало плавно уходить за зубчатый склон горного массива, щедро раздавая последние лучи всему живому вдоль долины Барлыка. Сразу начало холодать, снизу из ущелья потянуло стылым ветерком.

Лагерь стационара они успели за два дня полностью развернуть. Пять армейских палаток-десятиместок, вцепившись в каменистую землю проволочными растяжками, выстроились в ряд на высокой приречной террасе. Самая верхняя использовалась начальником и специалистами, за ней шли склад и кухня-столовая. В последней, за загородкой из пары простыней, устроилась повариха. Дальше стояли еще две палатки – первая для бичей (сезонных рабочих), которых нынче насчитывалось целых восемь душ; последняя служила обителью для техника и шофера. Там же пока жили и водители двух грузовиков, задействованных для заброски имущества стационара. Завтра утром они должны были возвращаться обратно в город, на противоэпидемическую станцию.

Еще ниже, метрах в двадцати, огороженный невысоким заборчиком с тремя натянутыми рядами колючей проволоки, находился лабораторный блок из двух палаток. К калитке у входа уже прибили прямоугольник фанеры, на нем виднелся художественно выжженный череп с костями, а также присутствовала надпись, гласившая, что заходить внутрь запрещено. В завершение, у самой реки, белела выцветшим брезентом баня.

В окружающих лагерь горах пока еще мирно сосуществовал с местными жителями природный очаг чумы – самой страшной болезни, с которой только сталкивалось человечество за всю историю своего существования. Возбудитель этой напасти жил в глубоких норах в мелких насекомых – блохах, передаваясь через заболевших зверьков – сусликов, пищух и сурков. Главной задачей стационара и было слежение за этим очагом для того, чтобы вовремя опасные признаки его повышенной активности заметить. Если случится такое, выставят сюда большой отряд, проведут все нужные работы, чтобы не заболели люди, и инфекция не начала своего очередного победного шествия по странам и континентам.

До начала основных запланированных работ следовало провести еще одно стратегически важное мероприятие – общую пьянку. Полезность организации этого действия, на взгляд дилетанта, незнакомого с длительной экспедиционной жизнью, естественно, кажется сомнительной. Тем не менее, многолетний опыт свидетельствует о безусловной целесообразности и даже крайней необходимости полноценного совместного распития алкоголя в отряде именно в первые же дни перед полугодовым полевым сезоном. И напоить надо постараться всех.

Смысл заключался в том, чтобы сразу выявить отъявленных хулиганов и просто «гнилых» по жизни бичей. Таким на следующий день выдавался расчет за проработанные дни, с уходящими машинами их отправляли в город. Как правило, в каждый сезон находились одна-две личности, с которыми, чтобы в дальнейшем не возникало неожиданных проблем, приходилось как можно быстрее расставаться.

Состав рабочих на этот раз оказался довольно пестрым. Только двое были знакомы раньше Сергею – Очур, спокойный и хозяйственный местный парень, родом откуда-то из-под Чадана, и Лешка Звягинцев, молчаливый, тертый жизнью бич, пятый год кочующий по полевым отрядам противоэпидемической станции. Остальные появились здесь первый раз.

Два молодых бывших студента, Мишка и Женька, отчисленных по результатам сдачи первой же зимней сессии, прибыли из Барнаула, заранее списавшись со станцией. Мишка, здоровенный и рослый хлопец, оказался родом из Мариуполя, Женька был алтайский, мелкий по телосложению, но шустрый и гораздый на затеи. К этой парочке сразу же прилипла кличка «Камаз с Прицепом». Они надеялись откосить от призыва до осени, а там попробовать восстановиться.

Следующие двое невысоких, средних лет бичей, Витек и Генка, оба в колоритных наколках, явились, отсидев один меньше, другой больше. Впрочем, у каждого отбытый по лагерям срок был далеко не первый. У Витька во рту желтела благородным металлом фикса, у Генки два передних зуба отсутствовали, и он заметно щепелявил.

Еще на стационар завербовалось два пожилых мужичка – Иван Маркелыч и Василий Данилыч. Оба оказались призваны по возрасту в сорок четвертом и повоевать успели, имели и медали-ордена и ранения. Маркелыч приехал заранее откуда-то из Красноярска, узнав через знакомых о наборе в полевую партию. Был он невелик ростом, сух, но довольно еще крепок. До выезда отряда неплохо помог со сборами, да и на самой станции проявил себя положительно с разными хозяйственными делами. Соображал он во всем, умел и по дереву, и по электрике, да и в кузне что-то понадобившееся тоже отковал в легкую.

Данилыч появился на станции и устроился в последний день перед выездом. Видно было, что служил он в каких-то начальниках и не перетрудился. Статью не обделен, вальяжен, сразу предупредил, что внештатным корреспондентом республиканской газеты подрабатывает на пенсии. Знакомый посоветовал ему в горах сезончик провести, чистым воздухом подышать, здоровья набраться. Ну и денежки неплохие подзаработать, чтобы осенью в Крым скататься. В прошлом году ему, как ветерану, путевку бесплатную дали, сильно там понравилось. Решил Данилыч нынче самоходом съездить, да и посмотреть можно будет побольше, насколько финансы позволят.

[DoctorX]

Гулянка шла по накатанной. На удивление, разномастный народ поголовно оказался мирным и совсем не буйным. Генка с Витьком развлекали всех блатными историями про легендарные побеги, про умного зека и глупого опера, про смазливую и покладистую врачиху в санчасти. Бывшие студенты тоже расслабились и принялись вспоминать девчонок-сокурсниц и разгульную жизнь в общежитии.

Лешка и Очур блаженно улыбались, больше слушая, чем говоря. Данилыч не отставал, заливая про свои многочисленные, видимо, по большей части на ходу сочиненные, курортные романы. Один Маркелыч, погруженный в себя, думал о чем-то своем и молча пил, глядя в стакан. Водители сидели отдельной группкой в конце стола и серьезно обсуждали – как правильно скрутить одометр, чтобы больше бензина досталось их личным «москвичам» и «жигулям».

Убедившись, что все идет как надо, Сергей поставил на стол еще бутылку разбавленного спирта и вышел за дверь. За окнами палатки уже стояла темнота. До восхода луны оставалось с полчаса, не больше. Ветер почти стих. С разных склонов долины, перекрывая шум речного потока, перекликались две совы. Сергей, истосковавшийся за зиму по природе и измученный городской суетой, с наслаждением втянул в себя такой знакомый и волнующий запах ночного леса. «Ладно, кипиша сегодня, похоже, не будет. Еще немного посидим и спать!», – заключил он, сходил в свою палатку и разбавил еще бутылку.

– Все здесь лечатся, не пьют, разливай, пока дают! – Сергей выставил спирт на стол и сел сбоку на лавку. Выпить они не успели.

Маркелыч, спокойно, ни слова не говоря, поднялся, вытряхнул хлеб из большой эмалированной миски на стол и резко, с нахлестом от себя, рубанул ее краем сидевшего напротив Данилыча. Тот заорал, схватившись за лицо и разбрызгивая кровь, вскочил, споткнулся об лавку и упал возле железной печки. За какое-то мгновение Маркелыч перелетел через стол и принялся увлеченно бить лежащего, и заслоняющегося руками, Данилыча поленом по голове, периодически добавляя к экзекуции яростные пинки и что-то нечленораздельное крича.

Техник Валера сориентировался быстрее всех, подскочил и, обхватив сзади зачинщика драки, сделав подкат, свалился с ним на землю. Подоспевшие Сергей с водителем помогли скрутить возмутителя спокойствия и нарушителя благолепия.
Данилыч с трудом встал на четвереньки и, отползая в угол, утирая кровь, жалобно подвывал и всхлипывал:
– Да не я это… Да я же разве мог, Иван? Да никогда! Это же кто-то из второй роты!

Народ столпился вокруг. Никто ничего не понимал. Маркелыч рычал от ярости, пытаясь вырваться и окончательно добить Данилыча. Глаза его были бешеными. С трудом удалось утащить его в другую палатку, к техникам.

– Да я ж, тоже не сразу Ваську-то, эту суку, узнал! Столько лет прошло… Вот тварь!! И живет ведь, падла – как ни в чем не бывало, мразота! Да таких гнид к стенке сразу надо ставить!!
– Так, спокойно, Иван Маркелыч! Ты что завелся-то? Тебя какая муха укусила? Что случилось-то? – такой расклад для Сергея оказался полной неожиданностью, от кого угодно из нынешнего своего контингента разборок и драки сегодня ожидал, но никак не от пенсионеров.
Маркелыча трясло. Говорить внятно он поначалу почти ничего не мог. Постепенно, после двух кружек чая со спиртиком и десятка выкуренных папирос, картина прояснилась.

Как оказалось, воевать они оба с Данилычем закончили под Кенигсбергом. Последние месяцы боев крепко сдружились – однажды, выйдя из госпиталей, в одну роту попали. Тут и выяснили, что земляки, с соседних районов на Енисее. С одного котелка хлебали, одной шинелью прикрывались, не раз друг друга от верной смерти спасали. В сентябре сорок пятого началась у них частичная демобилизация.

Все давно готовились к этому событию. Маркелыч разжился замечательными, из офицерского сукна, галифе и гимнастеркой. Случайно узнав, что в соседнем городке при госпитале один санитар отлично шьет сапоги, сделал заказ. Умелец драл за свою работу не по-божески, пришлось отдать практически все ценное, что у него было. Остался только красивый платок в подарок матери. Сапожки вышли знатные, яловые. Думал, когда вернется домой, в деревне все обзавидуются, да и сносу им точно не будет. И девки с ума сойдут, как пить дать…

В мечтах о родной сторонке, о такой желанной встрече с родными, медленно тянулось время. Надежды быстро отбыть домой особой и не было – поначалу стали отпускать только тех, кто долго повоевал. Использовав какое-то свое давнее знакомство, друг Вася сумел подсуетиться и тоже получил все нужные бумаги. Проводины устроили на широкую ногу, выпили крепко. А утром, когда Иван проснулся, сапог у него в мешке уже не было. И платка для матери тоже… Ни про сапоги, ни про платок, он никому, кроме закадычного друга, не рассказывал. Шофер, отвозивший рано утром демобилизованных на станцию, когда вернулся, сказал, что, мол, «приятель-то твой в таких классных сапогах домой поехал, даже завидно! Не знаешь – у кого это он пошил?»

Через несколько лет после войны съездил Маркелыч в то село, откуда друган его родом был. Да не застал никого – сказали, завербовался Василий Данилыч куда-то на север. На обратном пути, в буфете на вокзале, сцепился крепко выпивший Маркелыч со шпаной, да и милиционера подскочившего ножичком пырнул… Отсидел полностью. Да много чего еще в жизни у него потом было. И вот такая встреча с «другом» через сорок с лишним лет…

[андрей-кот]

Ждём продолжения!

[ЯЛЕС]

Спасибо Дмитрий за новый рассказ.
Ждем продолжения.

[Мурза]

Дим здравствуй! Что я могу сказать...Пиши ешё и, непременно. Пусть сохранится всё это и приумножится! Спасибо...