Версия для печати темы

Автор: АлексГК Sep 26 2020, 03:25

Гость из прошлого
(история первая)

Долго не решался рассказать о том случае, потому как и самому иной раз кажется, что это был только кошмарный сон... Но стоит взять в руки альбом с фотографиями или поставить кассету в видеомагнитофон, и глаза мои тут же подтверждают – нет, не сон, а самая что ни на есть абсолютная реальность. Сейчас и вы, наверное, убедитесь.

Вот, послушайте:
есть у меня давнишний товарищ, Владимир Иванович, – в научных кругах человек бывалый, потому, перефразируя чуток речь Жоржа Милославского, скажу так: "– А фамилия его слишком известная, чтобы я её называл!" Познакомились мы сначала в Интернете, ввиду схожести жизненных интересов и географии – он в то время ещё жил в Норильске, а я в Ямало-Ненецком округе. Владимир Иванович человек неординарный – учёный-полярник, участник нескольких экспедиций на Северный полюс и по Российской Арктике, профессиональный охотник-промысловик (десять лет на "путике"), писатель... в общем личность разносторонняя и колоритная.

Долго мы с ним не виделись очно, не срасталось никак. Однажды, например, пригласил он меня в экспедицию на Чукотку, участвовать в съёмках фильма о природе и зверье этого края, да спонсоры подвели. В другой раз опять что-то помешало. Пока мы не решили, наконец, не ввязываться больше в чужие проекты, когда зависишь от других людей и обстоятельств, а сделать простую вылазку вдвоём на Таймыр. Погулять неделю пешком по тундре в предгорьях хребта Бырранга , половить хариуса в быстрых речках, глотнуть чистого воздуха и настоящей свободы! Вот с такой мини-экспедицией у нас проблем особых не возникло, – договорились да сделали: забрасываться решили в отпускном июле, вертолётом из Хатанги, конечной точкой определили реку Верхняя Таймыра, в её верхнем течении на выходе из горного ущелья на равнину.
А там куда душа пожелает...

Отправив в начале месяца своё семейство на "большую землю", предварительно уговорившись с женой, что "догоню" их дней через десять, я скоренько собрал походные манатки, видеокамеру старую, кассетную не забыл упаковать, и на следующий день улетел вахтовым чукотским рейсом, который как раз садился по дороге на дозаправку в Хатанге. Мне тут уже пару раз приходилось бывать, на берегу Хатангского залива моря Лаптевых, что в Северном Ледовитом океане, да всё скоротечно, пролётом на Анадырь.

Гостиница рядом с аэропортом, постройки, наверное, ещё хрущевских времён, кирпичным пятиэтажным бастионом возвышалась над окружающими одноэтажными домами.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Sep 26 2020, 03:27

В вестибюле, возле стойки спрятавшейся в застеклённой каморке администраторши, меня и ждал уже Владимир Иванович, прилетевший утренним рейсом из Норильска.

От души обнявшись в эту первую нашу встречу, мы забросили мои рюкзак, палатку и спальник в двухместный, без излишеств, номер и отправились в магазин, затариваться продуктами. Миновав какие-то задворки, через мостик над теплотрассой вышли на центральную улицу, носящую одно из стандартных названий – Советская. По дороге мой друг рассказал, что всё идёт по плану, – попутный вертолёт Ми-8 на завтра занаряжен, с администрацией Таймырского заповедника наш маршрут и его сроки согласованы, формальности с регистрацией в ОВД тоже улажены. Да кто бы сомневался! У Владимира Ивановича здесь была не так давно база, в охотничий жизненный "сезон", да и с экспедициями в последующие годы наведывался, так что вхож он был во все кабинеты и инстанции без лишних вопросов.

Погода стояла по-летнему хорошая, ясная, тёплая – градусов десять, а то и все двенадцать, и прогноз на ближайшую неделю не обещал катаклизмов. Пока шли по улице, я вертел головой, впитывая на ходу местный колорит. На глухой торцевой стене одного из домов обнаружился, сохранившийся видимо всё с тех же советских времен, огромный транспарант с рисунком голубя и земного шара. Внимание моё привлекли требовательные слова плакатной надписи: «Мир берегите!» Я мысленно тут же добавил: «– Мать вашу!»



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Sep 26 2020, 03:30

По дороге навстречу нам попались несколько местных жителей, ненцы или нганасаны. Низкорослые, в лёгких кухлянках с капюшонами, в меховых же торбазах на ногах с маленькими стопами, они быстро передвигались по улице по своим делам, иногда в сопровождении лохматых лаек.

Вошли мы в продуктовый магазинчик и, пробежавшись взглядами по небогатым полкам, выложили на прилавок листок со списком, перед красавицей-продавщицей – русской девушкой с невесёлыми глазами.

– Ну, как вы тут поживаете? – поинтересовался у неё Владимир Иванович.

– Разве сами не видите? – вопросом на вопрос ответила девушка, зябко кутаясь в пуховую шаль, накинутую на плечи.

В помещении было довольно прохладно. Пока мы складывали провизию в расстёгнутую сумку на полу, моё внимание привлекла худощавая замызганная фигура, топтавшаяся у окна возле батареи отопления. Мужичонка неопределённого возраста в грязной драной фуфайке, с голой нараспашку грудью и без шапки, зачарованно наблюдал, как две бутылки водки перекочевали с полки в нашу сумку. Сглотнув слюну, он перевёл взгляд на меня, и столько тоски и страдания отразилось на его землистом остроносом лице, такая вселенская боль затопила воспалённые красные глаза, что я не удержался. Спросив ещё бутылку «Русской», тушёнку и буханку хлеба, молча подошёл к мужичку и передал покупки в его дрожащие руки. Тот опешил, не веря своему счастью, торопливо сунул пузырь в рукав, банку в карман, а хлеб спрятал за полой, прижав к животу, и только после этого поднял лицо.

– Спасибо, зёма! Век не забуду! – его рот расплылся в счастливой щербатой улыбке.
Он кивнул и Владимиру Ивановичу, крутанулся на месте и выскочил за дверь.

– Кто это такой? – спросил я у продавщицы.

– Геша-Трындя, местный бич, – та небрежно махнула рукой, – раньше, говорит, был "лёдчиком" и "чановником" на Сахалине, матросом ещё, а лет пять как к нашему берегу пришвартовался...

Она приняла расчёт и ушла за прозрачную загородку в углу, поближе к включенному калориферу. Мы тоже не стали задерживаться и вышли на улицу. А на прилавке за нашими спинами осталась сиротливая картонная табличка возле кассы: «Товар в долг не отпускается".

Вечером за ужином наговорились мы с Владимиром Ивановичем, наконец-то, вживую, от души, переночевали в холодном номере и утром отправились в аэропорт. Вертолёт уже грузился на посадочном пятачке, это был рейс на базу заповедника, к Таймырскому озеру. А за нас была договорённость сделать небольшой крюк, не бесплатно, конечно. Финансовые затраты мы, кстати, раскинули поровну, как и положено.

Заброска прошла без приключений. Через несколько часов, распрощавшись на неделю с лётчиками, мы уже шагали в полной экипировке по таймырской тундре, которая, надо отметить, в этих местах очень отличается от ямальской. Под ногами, вместо привычных мне кочек, заросших мхом и кустиками ягод, расстилалось довольно ровное море травы, тянущееся за спиной на юго-восток до самого горизонта. Шли мы вдоль правого берега реки, желтеющего за кромкой травы песчаной отмелью, а впереди, казалось, рукой подать, вырастали горы, приподнятые рефракцией воздуха над земной поверхностью. На самом деле до них километров пятнадцать. Нас высадили на таком расстоянии от цели на оборудованном дощатом настиле, близ "гостевого" балка рыбаков и охотников. Здесь же нас должны забрать через семь дней.


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Sep 26 2020, 03:33

– Немного похоже на моё родное призайсанье.., – поделился я впечатлением с Владимиром Ивановичем. – Там так же у озера Зайсан тянется плоская степь, полупустыня, и вдруг, резко навстречу "выскакивают" хребты Южного Алтая...

Товарищ кивает, но ничего не отвечает, бережёт дыханье. Нагружены мы примерно поровну, но у него на груди, кроме бинокля, ещё висит футляр с карабином. При утренних сборах на мой вопрос об оружии Владимир Иванович коротко сказал: – В тех местах вполне можно встретиться и с медведем. Так что, лишним карабин точно не будет.

К тому же, разница в возрасте, – Владимиру Ивановичу за шестьдесят. Но я-то знаю таких крепких мужиков, военных и после поколений, начиная с моего отца-геолога и его близких друзей. Им износу нет, ещё и фору могут дать молодым. Так что, шли мы размеренно, ходко, и не отвлекаясь на перекуры. Мы же оба некурящие. И, для разгрузки, ничего не едящие.

Гнуса, на удивленье, почти не было. Этому способствовали открытое пространство вокруг и ощутимый юго-западный ветер в лицо. К вечеру, что выразилось в "снижении" и так невысокого солнца к горизонту, мы вышли к предгорьям хребта Бырранга. Здесь тундра изменилась, стала более "волнистой". Появились и кочки в низинках и скальные выходы коренной породы, покрытые разноцветными мхами и лишайниками, а берега реки подёрнулись даже зарослями ивы и ольхи, под два метра ростом. Ещё с километр ходьбы и мы решаем ставить лагерь у входа в ущелье. Тут на холмах уже появились и невысокие лиственнички, так что с дровами у нас проблем не будет.

Первым делом, сбросив поклажу на землю и передохнув с полчаса, сидя на рюкзаках и молча впитывая окружающую тишину, лишь подчеркнутую шумом ускорившейся в ущелье реки, мы натаскали тонкого хвороста и валежника и разожгли костёр. Потом по-быстрому приготовили обычный холостяцкий ужин – макароны с тушёнкой. Спешили только из-за того, что проголодались, а обустраиваться можно было и не торопиться. Это ещё одно из преимуществ заполярья, в июне-июле тут не бывает даже сумерек.

Ветер стих, заплутал в трёх лиственницах, и вот тут мошка над нами повеселилась! Поэтому рассиживаться нам особо не пришлось, не смотря на дым от костра. Да и усталость от долгого перехода взяла своё после плотного ужина. Глаза слипались напрочь. Бегом поставив туристскую палатку, закинули шмотки и спальники внутрь, залили огонь, на всякий пожарный, и без задних ног завалились спать...
Что это были за дни, вряд ли смогу передать словами. Да и фотографии бессильны. Это надо видеть своими глазами, слышать своими ушами, пройти своими ногами... и окунуться душой в полное единение с природой. Вдвоём с добрым товарищем и, в то же время, наедине с окружающим прекрасным миром, который и призывал нас беречь выцветший плакат в Хатанге.

Живности, как и людей, вокруг пока не наблюдалось. На утро, позавтракав основательно, мы с Владимиром Ивановичем наладили рыбацкие снасти, экипировались соответственно, в том числе и в накомарники, прибрали все вещи с улицы и застегнули палатку. И пошли вверх по течению ставшей здесь порожистой реки, искать свою удачу.

И хариус, конечно, не заставил себя долго ждать. Клевал не часто, не в каждом забросе, но зато приличных размеров, – с кило и больше. А иной раз такие красавцы попадались – глаз не отвести...

Аж жалко брать его было на еду, приходилось отпускать. Ну, и конечно, самые большие экземпляры, как и у всех настоящих рыбаков, у нас тоже постоянно сходили с удочки. Что ж мы, хуже других, что ли (подержите мне руки, а то покажу, какие...)


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Sep 26 2020, 03:40

Так мы проводили день за днём в неспешных прогулках по окрестностям. Беседовали негромко о житье-бытье собственном и своей страны, нимало не скучая в отсутствие новостей "из телевизора". Мы просто жили сегодняшним днём и были счастливы этим. Углублялись в ущелье всё дальше, сворачивали к притокам в близлежащие распадки, бродили с берега на берег, ловили рыбу только на ужин, не больше. И впитывали, впитывали суровую таймырскую красоту, пусть и не такую яркую в этих местах, как, например, на плато Путорана.

И вот на пятый день нашей экспедиции мы решили пройти влево от реки, вдоль границы предгорий. Поискать всё же хоть какую-то живность, кроме птиц и рыбы, которых встречали в отрогах.

Природа вокруг была довольно однообразна, или просто мы за время, проведённое здесь, уже обвыклись взглядом. Холмистая протяжённая равнина, поросшая лиственницами, мхом и лишайниками, была так же пустынна, как и в первый день похода. Километр за километром шагали мы и всё без толку.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Sep 26 2020, 03:42

Ни одной животинки так и не встретили и уже хотели повернуть назад, но вдруг трава под ногами изменила цвет, пожелтела, пожухла. Как будто мы ступили на огромную осеннюю плешину посреди бесконечного, зелёного оленьего пастбища.

Мы удивились и продолжали путь, и обнаружили невдалеке стайку полузасохших берёз, невесть откуда взявшихся, и пару разлапистых приплюснутых сосёнок, чьи невысокие кроны выглянули из-за макушки холма. Затем нам пришлось буквально продираться через буйные заросли ивняка. Судя по ним, близко была вода. И мы не ошиблись в выводе. Ещё сотня шагов по пересечённой местности, раздвигаем тонкие стволы с плакучими ветвями и видим голый песчаный берег небольшого озера, истоптанный следами оленьих копыт. А через этот дикий берег, наискосок от нас, спокойно шагает на водопой огромный мохнатый зверь.

Сказать, что мы ошалели от неожиданности, – ничего не сказать. Мы и так молчали, но тут, буквально, лишились дара речи, в первые секунды решив, что наткнулись на медведя. А когда рассмотрели его...

Думаю, часть наших ощущений вы испытали, глядя на этот снимок. Когда Владимир Иванович навострил фотоаппарат, я не знаю. Потому что сам в то же время лихорадочно расчехлял видеокамеру.

Мы ещё не осознали в полной мере, чем для нас может закончиться эта встреча с шерстистым носорогом, ровесником мамонта. Да-да, это был он. Собственной персоной, если можно так выразиться. Вполне живой ископаемый носорог, метра два в горбатой холке. Он шумно пил воду, втягивая её сквозь сложенные "лоханью" губы. Щурился маленькими, на таком расстоянии, глазами на рябые волны, и вёл себя вполне мирно. Ветер дул в нашу сторону, и это, безусловно, помогло оставаться пока незамеченными зверем. И дало нам обоим возможность в течение нескольких минут без помех вести съёмку. Не считая дрожащих в азартном ознобе рук и ног.

Носорог, между тем, напился, постоял немного неподвижно, глядя за озеро в дальние дали, затем развернулся и потопал прямо к нам. Конечно, нас всё ещё не видя. А когда увидел, настала его очередь остановиться, как вкопанному. Мы, пребывая в таком же оцепенении в нижних конечностях, верхними отсняли последние кадры, переглянулись и... рванули наутёк с такой скоростью, что вспахали по дороге заросли ивняка и травянистую тундру не хуже, наверное, "беспризорного" мотоплуга.


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Sep 26 2020, 03:45

До лагеря домчались не знаю за сколько минут, ну о-о-очень быстро. Упали возле палатки, хрипя как обезумевшие лошади. Пены только не хватало клочьями на губах. Отдувались долго, приподнимаясь на руках и поглядывая в сторону недавней прогулки. Слава богу, там никого не наблюдалось. Потом шумно, не хуже носорога, хлебали речную воду из котелка. Успокоились. Отколупав со лба два-три засохших трупика мошки (не повезло ей, лететь навстречу), я достал из рюкзака "отъездную" бутылку. Решил, что можно и выпить, ради такого случая. Владимир Иванович поддержал хорошую идею.

Солнце насмешливо взирало на нас из своей бирюзовой колыбели...

А карабин? – наверное, спросите вы. Конечно, карабин был с нами. Мой товарищ все дни носил его за плечом, заряженным. Но не думаю, что, если бы и вспомнил про него на берегу озера, стал бы стрелять. Невзирая ни на что, ни на какую опасность.
Ведь это реликт – живое ископаемое, и он не привиделся нам. Наши камеры "поймали" его в движении... Но проверить это в походных условиях мы не могли. И тут же начали сомневаться в реальности случившегося.

Ночь прошла беспокойно. В полудрёме чудились мне какие-то неясные звуки: треск валежника, мягкий топот по мшистой земле, гулкий перекат камней в реке под тяжелыми ногами-тумбами... Да и Владимир Иванович ворочался рядом время от времени. Переживал, видать, наше "обывательское" бегство от загадки, которая не повторяется.

Следующим утром мы снялись со стоянки, упаковались, и отправились в обратный путь. И в разговорах потом обходили стороной эту тему. Пока не вернулись по домам и не занялись своими плёнками. Созвонились позже, осенью, по возвращении из отпусков, и договорились до поры до времени не вспоминать о той встрече в тундре. И вот прошло уже почти полтора десятка лет, и я подумал, – а почему бы и нет... И Владимир Иванович не стал возражать, просил только, чтоб я аккуратно, в виде рассказа, описал те события и чуток изменил географическую привязку на территории Таймыра. Он ведь очень большой, на самом деле, Таймырский полуостров. И кто там ещё живёт, какое зверьё, не встреченное пока человеком, никому не известно.

В общем, можете считать это шуткой, байкой, но я-то помню доисторические глаза, которые внимательно смотрели на нас, в раздумье – "догнать-не догнать этих двуногих..."

А если кому-то всё же интересна видеозапись той встречи, обращайтесь, вышлю оцифрованную копию. Не бесплатно, конечно. Пенсионеру сгодится прибавка. И по другому ведь не профинансируешь настоящую экспедицию на поиски этого реликтового животного, а может, и его семейства...



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Oct 16 2020, 19:04

Нанопредседатель
(история вторая)

Было ли, не было – не знаю, но настроение до слёз такие случаи поднимают, это точно. Товарищ по работе на днях историю рассказал, вместо перекура послеобеденного.

Грызя гранит науки в уральском политехе, в незабвенные советские времена, попал он с другом-однокашником на практику на один из живых тогда ещё заводов. Долго ли, коротко ли практика тянулась, а только где-то в середине производственного "срока" начальник цеха решил приобщить студентов к обустройству мастерской для электриков. Материал разный выписал: металл и доски; сварочный аппарат старенький подкинул и примерный план-эскиз нарисовал, куда верстаки, стеллажи да ящики под инструмент и запчасти расставлять.

Студенты за творческое дело взялись с энтузиазмом – было такое явление среди молодёжи при социализме, и большей частью совсем не показное. Рукава засучили, и давай пилить, строгать, варить да резать, благо и опыт у обоих имелся кое-какой армейский. С металлической "мебелью" управились за неделю, каркасы для стеллажей поставили вдоль стен, а доски решили крепить болтами к уголкам. Вот только с дрелью и свёрлами почему-то напряжёнка случилась.

Ну, студент – он и на Урале студент. Долго не раздумывая, друзья отверстий в стальных уголках электросваркой нарезали, разложили доски на полках, и той же сваркой древесину прожигают: замкнут электрод на "землю", раскалят докрасна и в доску загоняют – дым коромыслом от палёного дерева. Спорится дело в мастеровых руках без сучка и задоринки!

Тем временем, как обычно и случается, в мастерской объявился нежданный гость – председатель заводского профкома. Он когда-то и сам рабочим начинал, да руки, видать, не оттуда росли у него, или характер трудиться по-настоящему не позволял, а может, и с головой что-то… Разговаривать зато умел красиво и душевно, что он тут же и продемонстрировал будущим инженерам:

- Здравствуйте, товарищи! Завтра после работы собрание профсоюзное назначено, прошу и вас поучаствовать. Тема очень интересная – о рационализаторах нашего завода и об их материальном поощрении, моральной поддержке и прочих ожидающих благах…

Говорит председатель, а сам всё глазом косит на струйку дыма, вьющуюся над электродом, прожигающим доску. Студенты кивают, не отрываясь от работы, - они согласны на всё, лишь бы товарищ отвязался. Но он, видно, шестым чувством почуял невиданные перспективы, ожидающие молодую смену и себя любимого, конечно, как открывателя и пестуна юных дарований.

- А чё это вы тут делаете, а? – спросил осторожно.

- Полки крепить собираемся, - невинно и нехотя ответили практиканты, ещё не врубаясь в ситуацию.

- А как это вы придумали? – продолжает разведку председатель.

Тут кулибины смекнули, что так профсоюзного лидера разобрало на любопытство, и сходу выдали экспромт:

- Да чтоб с болтами не возиться, решили просто приварить доски к каркасу, - начал один.

- Пробовали электроды по-всякому обработать: электролитом аккумуляторным пропитывали, опилками на клею обмазывали… и вот – получилось! – продолжил второй. – Оказывается, нужно канифолью натереть и – порядок!

В эту минуту очередная дырка была прожжена, электрод коснулся металла и из доски сыпанул фонтан искр, великолепным сварочным фейерверком подтвердив изобретение.

- Вот это да! – от искры загорелся председатель. – А дайте мне несколько штук, я дома как раз собирался балкон фанерой обшить, вот и попробую…

- Да, пожалуйста! - сердечно откликнулись студенты и отсыпали страждущему полпачки электродов.

Он ушёл быстро.
И так же быстро вернулся на следующее утро.

- Ничего не получилось, - сообщил трагическим тоном, забыв поздороваться. – Что-то я не так сделал, наверно?

Изобретатели, стиснув зубы, сочувственно покивали с наисерьёзнейшими физиономиями.

- Вы фанеру мокрой тряпкой не протёрли, - разлепил губы один, - для проводимости.

- Это мы вам сказать забыли, - повинился второй.

- Точно! – восхитился председатель и хлопнул себя по лбу. – Как же я сам не догадался!

Его сдуло ещё быстрее, чем вчера.

А студенты остались лежать от накрывшего их хохота посреди недоделанной мастерской.

На непонятные звуки к ним заглянул начальник цеха, потом заместитель начальника цеха, затем мастер, бригадир и прочие, случайно проходившие мимо сослуживцы. Слушали и тихонько ложились рядом.
Работа цеха в тот день была напрочь сорвана, как и профсоюзное собрание.

Что интересно: такие председатели сейчас о нанотехнологиях глаголют направо и налево, а толку от их болтовни и рационализации столько же, сколько от "деревянных" электродов. А они всё варят…

А мы всё кушаем.

Автор: АлексГК Nov 7 2020, 06:30

Больной зуб и «Шея»
(привет от Великого Комбинатора)


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 7 2020, 06:34

Зубных врачей не любят.
Более того – их боятся! Не только дети, но и взрослые, не достигшие пенсионного возраста. Пенсионерам опасаться дантистов как-то уже не с руки. С одной стороны – своих зубов во рту осталось, раз-два и обчёлся, с другой – жизненный опыт подсказывает, что на свете есть множество людей и профессий, которых стоит бояться гораздо больше. Например: политиков, бандитов, юристов, работников пенсионного фонда, риэлтеров, кондукторов… Дальше список можете продолжить сами.
Когда в очередной раз у меня разболелся зуб, до пенсионного возраста мне было, как до коммунизма в хрущёвские времена. То есть, вроде не так уж и далеко, но ещё и не близко.
Я как раз прилетел в Сургут из Ростова-на-Дону, где оставил тёщу с дочкой у хороших друзей, погостить на лето. В обратный путь загрузили они меня домашним вареньем, налитым в полиэтиленовые кульки.
Переехал я из аэропорта на вокзал, оставил сумку в камере хранения, взял билет и сидел в зале ожидания, маялся зубом. За стеклянной стеной висела серая летняя ночь, но я от ноющей боли света белого не видел. Не помогла толком и таблетка анальгина. И, как ни страшно мне было, одна дорога ждала меня по приезду домой, – к зубному врачу. Так что, сами понимаете, только об этом я и думал.

До поезда было часа два или три. Вокзал после вечерней толчеи наполовину опустел, и можно было, не опасаясь, что займут место, вставать иногда и кружить по залу, стараясь размеренным шагом отвлечься от нудного сверла в челюсти. Пытался я и читать, и разглядывать сувенирный хлам в киосках, и наблюдать за другими пассажирами. Всё без толку. Поэтому, когда ко мне обратился парень, что присел по соседству через кресло в длинном пустом ряду, я с готовностью откликнулся, и мы разговорились.
– Вы местный? – спросил он, повернувшись ко мне открытым рябоватым лицом.
– Местный, только не здешний, – ответил я. – До моего дома ещё триста километров на север.
– Не в Новый Уренгой едете, случаем?
– Нет, немного поближе. А ты в Уренгой собрался?
– Ага. Еду с Украины на заработки.
– Что, совсем туго у вас с работой? Из каких мест?
– Из Умани, что в Черкасской области, – парень улыбнулся застенчиво. – Работа есть, только нормальных денег платить никто не хочет.
– Ты думаешь, у нас веселее платят? – в сомненье покачал я головой. – Или ты по вызову едешь?
– Какой вызов. Сам по себе, наобум. Открыл карту, посмотрел на Сибирь, где поближе, и поехал. Да и земляки рассказывали про эти места. Раньше по вахте сюда летали.
– Эх, друг, ты даёшь! Сейчас ведь, что разъезды, что питание, что житье в незнакомом городе в такую копеечку влетит, не обрадуешься. А работу найти с заработком – вообще вилами на воде писано. Ты ведь, наверняка, иностранный гражданин. А?
– Ну да. Гражданство у меня украинское. Так это не беда, устроюсь как-нибудь.
Мой собеседник снова улыбнулся, пересел поближе. Я внимательней присмотрелся к нему. Заинтересовал он меня своим, как бы это помягче сказать, инфантильным разговором и прямодушием. И боль зубная немного отпустила.
Совсем молодой парнишка, лет двадцать пять ему было на вид, не больше. Лицо круглое, но не полное, скулы чуть выдаются, губы тонкие, нос прямой горбинкой, глаза темные с искрой, приветливые. Плечи широкие и руки тёмные, грубовато-рабочие. Одежда опрятная.
– Вы на какой поезд?
Я глянул в билет, ответил.
– И я на тот же. А вагон?
Назвал я и вагон.
– Эх, жалко у меня другой, а то бы вместе поехали. Надо было мне тоже купейный брать, – засокрушался парень.
– Не жалей. Купе и стоит соответственно, а для тебя в дороге, я думаю, каждый рубль не лишний.
– А у вас в посёлке как с работой, можно устроиться? Может, присоветуете что-нибудь.
– Что тут посоветуешь. Нужно брать газету с объявлениями и топать по конторам. Где-то, глядишь, и повезёт, – постарался обнадёжить я собеседника. – Как говорится, под лежачий камень вода не течёт. Раз уж решился на такое путешествие, надо пробовать все варианты. Какая у тебя специальность?
– Слесарь я и сварщик, и в двигателях неплохо разбираюсь. В армии водителем работал, ремонтом техники занимался. Последние несколько лет брату в хозяйстве помогал, на ферме. А как мать умерла, не ко двору стал в родном доме, братовой жене не угодил чем-то. Собрался тогда и поехал в ваши края, может где прибьюсь. Корочки на профессии все с собой взял.
Он замолчал, прислушался к хриплому бормотанию вокзального громкоговорителя и снова повернулся ко мне.
– Нужны здесь такие… специалисты, как думаете? – с сомнением и, одновременно, с надеждой спросил он.
– Я думаю, без работы не останешься. Смотри только, чтобы тебя законно оформили. А для этого надо нормальную фирму подыскать, у газовиков или нефтяников. Тогда всё в порядке будет, – постарался я его обнадёжить, но все-таки добавил: – Гражданство вот только, помешает тебе быстро устроиться. Не многие хотят за иностранную рабсилу налог платить.
Парнишка оглянулся по сторонам, придвинулся ещё ближе и зашептал заговорщицки:
– Да у меня и российский паспорт есть! Родственники дальние в белгородской области помогли сделать, – его лицо расплылось в счастливой улыбке, словно у малого пацанёнка, получившего желанный подарок на Новый Год.
– Ну, тогда другое дело! – искренне поддержал я его радость. – Тогда тебя с руками и ногами возьмут. Наверняка.
– А вы сами где работаете, чем занимаетесь? – спросил он заинтересованно.
Видно, мои слова добавили ему оптимизма, – будто вопрос с работой был уже делом решённым, и он теперь спешил поделиться счастьем с другим человеком, проявляя бескорыстный интерес к попутчику.
– В нефтедобыче, энергетиком, – ответил я и, подумав, добавил: – Ещё литературным творчеством увлекаюсь, пишу рассказы и очерки в разные журналы. Но это так, для души больше.
Чем-то расположил этот парнишка меня к себе. Да и моя физиономия видно приглянулась ему.
– Здóрово! Я люблю читать. А у вас, наверно, столько всего интересного случается, – только успевай записывать.
– На самом деле – ничего особенного. Обычный круговорот: работа, семья… Всё как у всех. Потом только, через время начинаешь понимать, что некоторые моменты, прожитые раньше, довольно интересны. И, с дополнением вымышленных деталей и связок, в художественной обработке, различные случаи сливаются в подобие законченных сюжетов.
Мы помолчали. Мне вдруг опять напомнил о себе больной зуб, да так, что я невольно схватился рукой за челюсть и начал ее баюкать, поглаживая ладонью. А собеседник мой задумался о чем-то глубоко, потом, видно решившись, встряхнулся и снова заговорил.
– Вы знаете, действительно, бывают в жизни такие совпадения странные. Даже не совпадения, а просто как бы один случай со временем дополняется другим, и так дальше, по цепочке. У меня вот с собой есть рукопись, – он смущенно улыбнулся, а, увидев на моем лице страдальческое выражение, принял его на свой счет. – Нет, нет, это не мое сочинение! Рукопись очень старая. Невестка нашла её на чердаке в каком-то обшарпанном сундуке и чуть было не пустила бумаги на растопку. Хорошо я перехватил, отобрал у неё и забрал с собой в дорогу. Читать очень трудно – бумага плохая, да и строчки еле видны. Я несколько листов разобрал кое-как, показалось интересно, но дальше с собой тащить, думаю, ни к чему. Потеряю еще. Может, вы возьмёте себе, посмотрите? Вдруг стоящая вещь. Только она у меня в сумке, в камере хранения.
Половину из его слов я пропустил мимо ушей, в зубной маете, автоматически кивнул головой и поднялся с сиденья.
– Пошли на улицу, перекурим, а то скоро наш поезд должен подойти. Надо будет за вещами топать и на посадку.




Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 7 2020, 06:37

Мы вышли на перрон в тёплую июньскую ночь, закурили. Я задерживал дым во рту, катал за щекой. Казалось, что так боль утихает.
– Странно. Почему здесь небо не чёрное, а какое-то белёсое? – спросил парень, выискивая на небосклоне редкие тусклые звезды.
– Полярный Круг не так далеко. У нас вообще белые ночи сейчас, читать можно без света.
– Спать-то, наверно, совсем плохо, – покачал он головой.
– Поживешь немного, привыкнешь, – я сделал последнюю затяжку и бросил окурок в урну. – Если в Уренгое не повезёт с работой, приезжай к нам в городок. Запиши мой телефон на всякий случай. Доведётся, звякнешь.
Я продиктовал ему телефонный номер, назвал своё имя. Он поблагодарил, старательно записал в книжку, прибрал её аккуратно во внутренний карман. Тут невнятно объявили наш поезд, он уже показался вдали на третьем пути, и мы побежали за вещами. Снимая с багажной полки сумку, я обнаружил под ней подозрительную липкую лужу. В коридоре бросил на пол газету, расстегнул замок. Так и есть – один из полиэтиленовых кульков с абрикосовым вареньем лопнул, и ароматная тягучая масса благополучно растеклась по немногочисленным вещам. Аэрофлотовский сервис подложил-таки мне свинью. Ещё когда регистрировался в Ростове на рейс, упрашивал лётных барышень разрешить мне взять сумку с собой, да видно плохо просил – всё равно не пустили.
Попутчик тоже получил багаж, вышел из камеры хранения и увидел мое "сладкое" положение. Тут же достал из своей сумки объемистый цветастый пакет, вытащил из него толстую пачку пожелтевших листов и помог мне переложить в пакет прохудившийся полупустой мешочек. Потом протянул рукопись. Я в спешке завернул ее в чистый газетный лист, пристроил сверху на вещи, и мы помчались к поезду.
Расстались у моего вагона.
– Бывай, друг, счастливо тебе, – я подал руку для прощания, но тут же спохватился и, выудив из кармана несколько купюр, протянул попутчику. – Возьми, пригодятся.
– Это ещё зачем?! – запротестовал он.
– Да просто так. Не хочешь так, возьми за рукопись, или в долг. Я-то домой еду, а тебе еще помыкаться наверняка придётся. А ещё лучше, дай мне пару гривен, если есть. Дочке в коллекцию пригодятся.
Он смущенно взял деньги, упрятал их в кошелёк, а мне вручил бумажные гривны.
– Спасибо вам, большое! До свидания, – сказал с улыбкой и, закинув сумку на плечо, поспешил дальше вдоль состава.
Через полчаса я забылся сном на верхней полке купе под мерный перестук стальных колес, убаюкавший заодно и мою зубную боль.
Добравшись к обеду домой, первым делом привел в порядок физиономию в ванной комнате и отправился к дантисту. И только вечером, определив в стирку перемазанную вареньем одежду из сумки, я смог внимательно рассмотреть подаренную рукопись.
Бумага в пачке, по-видимому, была газетная, сероватого оттенка, с обтрёпанными неровными краями. Текст написан торопливым неразборчивым почерком, простым или химическим карандашом. Титульный лист совсем пожелтел, да ещё на него когда-то ставили мокрую кружку, и я сходу смог разобрать в бледных сиреневых разводах только короткий заголовок – «Шея», выписанный в центре большими, сильно скошенными вправо, буквами. Под названием просматривалась надпись, в которой я с грехом пополам прочёл только первые два слова: «Многометражный фильм». Дальше совсем ничего нельзя было рассмотреть. Тем не менее, в моей голове забрезжило смутное подозрение. Мне показалось, что где-то я уже видел нечто похожее. Пытаясь вспомнить, машинально отложил первый листок в сторону. Следующий начинался строчкой «Народная трагедия в шести частях».
И тут меня озарила догадка, которой я, конечно же, не поверил. В лихорадочном смятении бросился к книжному шкафу, пробежался взглядом по корешкам и вытянул из плотного ряда томик «Золотого телёнка». Открыл книгу на средине, пролистнул несколько страниц и обнаружил то, что искал. «Шея. Многометражный фильм. Сценарий О. Бендера» – чёрным по белому написано было на двести пятьдесят девятой странице бессмертного романа Ильфа и Петрова…



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 7 2020, 06:42

«Не может этого быть!» – подумал я и уронил книжку возле себя на диван.
Снова взял в руки титульный лист рукописи и посмотрел его на свет. Бесполезно. Ничего нового я там не увидел. Тогда вернулся к книге. Перечитал внимательно начало главы и получил ещё одно подтверждение невероятному совпадению. В романе чётко было сказано, что глухой служитель киноискусства, не имевший даже имени, сразу же по получении сценария из рук Великого Комбинатора, был внезапно переброшен «в Умань для ведения культработы среди ломовых извозчиков». Это открытие напрочь выбило меня из колеи.
«Что же получается?» – думал я, сидя на диване в полной прострации. – «Значит, товарищ Бендер действительно существовал?! И образ его не выдуман писателями, а сделан с натуры? Не может быть! Это какая-то мистификация!»
Однако подтвердить, или опровергнуть мои рассуждения было некому. Я ведь даже не спросил фамилии у попутчика, и где же его теперь искать? Оставалось только прочесть рукопись и… тогда, может быть, я смог бы сделать окончательный вывод. Хотя, вряд ли. Литературовед я никакой, и отличить подделку от настоящего сочинения не смогу. Если только это совсем уж явная липа.
Неделю, оставшуюся от отпуска, я всю просидел дома, пытаясь расшифровать бледные карандашные строчки сценария. Почерк автора оставлял желать много лучшего, некоторые фразы и целые абзацы я так и не смог прочесть. Листов десять в разных местах текста вообще исчезли, и концовки явно не хватало...
В общем, ничего толкового у меня не получилось тогда, а потом и вовсе недосуг стало, пришлось отложить рукопись на верхнюю полку книжного шкафа. Где она и пылится благополучно по сей день.

***

Вот я и говорю, – если есть у вас знакомые литературоведы, которых бы заинтересовала эта загадка ушедших времён, черкните мне адресок в комментариях, отправлю рукопись им на исследование. Глядишь, и правда, откроется миру шедевр от самого Остапа Бендера! Тогда и наши с вами имена войдут в анналы истории... Годится?!

***

А это те самые «Васюки – Нью-Москва», где О. Бендер провёл сеанс одновременной игры…




Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 11 2020, 04:13

Врать не буду

(дорожная история из лихих 90-х)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 11 2020, 04:17

Нет, я врать не буду. Расскажу все, как было, а чего не было, про то вам другие могут насочинять.

Люба, любовь моя, работала тогда киоскершей, газетами с книжками торговала на вокзале у нас. Разную дребедень продавала - про политику там, про убийства, про богатых, которым жить тошно, про шуры-муры звёздные. Да вы сами знаете. Я-то эту лабуду сроду не читал, и не буду, а пассажиры всё схавают в дороге. Они и покупают. Мне нравится чего-нибудь умное почитать, серьезное... В общем, через это чтение я и с Любой познакомился. И не только я...

Незнакомец приехал к нам в городишко утром в понедельник. Слез с поезда, в двери с перрона шагнул, огляделся по сторонам и увидал Любу мою среди толпы. И так она зацепила его своей красотой, что вмиг оказался он перед лотком и давай глаза пялить на писчебумажную продукцию. А сам-то, конечно, кроме Любы не видел ничего и никого. И зря.

Мы с друзьями как раз рядом стояли, и я сразу понял, что совсем не читать он хочет, а чего покрепче. Поэтому культурно подошел к нему и сказал негромко:

- Ну, ты и кобель, парень! Иди дальше своей дорогой, пока я тебе рыло не начистил.

Он обернулся, посмотрел на мою красноречивую физиономию, и очень мне его взгляд понравился. Спокойный такой, без страха. Точно, думаю, этот интеллигент вполне может Любу заинтересовать, нельзя его к ней подпускать. Да он и сам уже, видать, про дела вспомнил.

- Не подскажешь, где тут у вас улица Ленина? - спросил он и сигарету мне протянул.

- Пошли, покажу, - ответил я и друзьям кивнул, дескать - все в порядке.

Вышли мы на привокзальную площадь, закурили. Я сразу заметил, что курит он не в затяг, а так, изображает только, за компанию.

- Вот она, твоя улица Ленина, прямо по курсу, как и в других городах, наверное, - сказал я и внимательно посмотрел на него. - Ты просто так спросил, или разговор есть?

- Как ты догадался? - улыбнулся он.

- Посидишь без дела год-другой, тоже провидцем станешь, - ответил я.

- Так ты безработный, - притворно удивился парень.

- Как ты догадался?! - усмехнулся я. - Чего бы я в понедельник с утра на вокзале ошиваться стал?

- Ну, мало ли. Любовь, например, свою охранять от приезжих.

- Откуда знаешь, как Любу зовут?

- Да не знал я, ты сам только что сказал! - расхохотался он, но глаза его не смеялись.

Тут я понял, что лажу сморозил, изобразил улыбку на лице, а сам все жду продолжения настоящего разговора. Парень оборвал смех, бросил окурок в урну и проговорил спокойно:

- Ладно, дело к тебе есть. Можешь отлучиться на два дня? Заплачу полштуки баксов.

- Если ограбить кого, или наркотики там, уволь, - говорю. - Мы по этой части не работаем. А вот отремонтировать технику какую или багаж помочь разгрузить-погрузить, - без вопросов.

- Меня с грузом сопроводить нужно до Москвы. Вот деньги и паспорт, купи билеты в купе-люкс на двенадцатичасовой поезд. Встречаемся здесь в половину. Жратвы прихвати с собой, но без спиртного.

- А в чём фишка-то за такие бабки, что-то не понял?! - удивился я, принимая из его рук документ с вложенными купюрами.

- Фишка простая, работаю я на одну серьезную контору, курьером, - он внимательно смотрел на меня. - В последнее время моих коллег на этом направлении беспокоил некий, неустановленный пока, субъект. Поэтому мне не нужны случайные соседи. Я ведь тебя сам выбрал?

- Выбрал-то сам, не спорю, а правильно ли? Может я ничем не смогу помочь, не обучен, а может, наоборот, я этот самый субъект и есть, а? - ляпнул я первое, что пришло в голову.

Ляпнул и поперхнулся словами - так он на меня глянул, аж холодно в животе стало. Понял я, что ошибся в нем с первого взгляда. Если и был он когда-то интеллигентом, то очень давно, как и я. Не выглядел он человеком, которому нужна защита. Слишком недобрым, сильным и острым был его взгляд, мелькнувший из-под маски порядочного гражданина.

- Я оценил твою шутку, - спокойно сказал он. - В дороге мы ещё пообщаемся, но, надеюсь, без аналогичных фокусов. Помощь мне от тебя может и не понадобится, а компания не помешает. До встречи.

И пошел к стоянке такси.

Ну что ж, хоть и не совсем понятный, а это все же был заработок. Друзьям я вкратце обрисовал ситуацию и с Любой перемолвился, объяснил, что отлучусь на пару дней.

В кассах народу - тьма, как будто у наших людей весь смысл жизни в разъездах. Взял я два места СВ, как сказано было, и потопал в магазин подальше от вокзала, чтоб дешевле. Потом домой забежал за щеткой-бритвой и назад скорей, время уже поджимало.

Я еще из дверей приметил, что новый знакомец как раз от книжного лотка отходит. В одной руке держит цветастую книжицу, в другой чемоданчик-дипломат. Утром-то он совсем без вещей был, так, барсетка одна на ремешке. Это я между прочим отметил, а сам пытаюсь поймать Любины глаза, понять, говорили они о чем или нет. И по тому, как она взгляд отвела, понял.

Ладно, думаю, побеседую я с тобой в дороге, выясню, что к чему. Хоть ты меня и нанял на работу, в личную жизнь встревать, это права не дает.

Сели в купе. Отправились плавно. "Начальник" левое место занял, уткнулся в книжку, я напротив устроился. Газету со стола взял, полистал, но отложил тут же, вышел в коридор, осмотреться.

Прошелся вперед, до отсека проводников. Там никого, на столике дерматиновая "касса" с кармашками под билеты, наполовину пустая. Хозяйка тут же из-за спины вынырнула, спросила, не надо ли чего. Я помотал головой, пошел в другой конец вагона. Из пятого номера выглянула русая головка с косичками, стрельнула на меня глазенками и скрылась, втянутая строгой материнской рукой. Перед тамбуром завернул в туалет. Сполоснул руки, причесался и тут услышал, сквозь перестук колёс, приглушенный вскрик за стенкой. Приложил ухо к зеркалу и различил страстные стоны из последнего купе, отшатнулся смущенно, выскочил за дверь.

Да, давненько я не ездил, не знал, что в поездах так культурно стало. Новый вагон, проводница трезвая, занавески на окнах чистые, постель сухая, в сортире даже мыло и бумага есть!

Вернулся, присел молчком, все думал, как к интересующему меня разговору подступиться, и вдруг сообразил, что даже имени моего работодателя не знаю. В паспорт его заглядывать неловко было, а познакомиться толком нам так и не пришлось.

- Тебя звать-то как? - спросил я.

- Бонд. Джеймс Бонд... - усмехнулся он из-за книжки. - Шутка. Мое имя - Эдуард. А твое?

- Тебе разве Люба не сказала? - говорю, вроде как безразлично, но с напором. - Ну, Лёха.

- А-а, вон ты о чем беспокоишься, - протянул Эдуард. - Брось. Никаких у меня на нее претензий нет. Просто девушка красивая и умная, по всему видно, пропадает за прилавком. Я и спросил, не хочет ли она работу сменить. Вот ты с ней семью собрался строить, так? А на какие шиши, спрашивается? Ты ведь сам случайными заработками перебиваешься.

- Вообще-то, это не твое дело, - ответил я, успокаиваясь немного. - Ты ведь тоже не святой отец, проповеди читать. Нанял меня - хорошо, с остальными проблемами сами разберемся.

- Да не кипятись ты, я дело говорю, - продолжил он. - Если в этот раз все хорошо пройдет, я тебя и в следующий приглашу. Потом, может, и на постоянку договоримся.

Я заинтересовался. Думаю, нормальный мужик вроде, что я против него имею? Работа странная, но это сразу разберешь разве, тем более сейчас. Так дорога длинная, можно все и разузнать по ходу.

- Ты ведь даже специальности моей не спросил.

- Зачем? Была бы голова на плечах и поменьше мути совковой в мозгах, и можно деньги делать с любой специальностью.

- Муть совковая, говоришь? Раньше хоть какой-то смысл в жизни был, перспектива, а сейчас одна цель - бабки. Стержень-то из людей вынули, и заместо него кол вставили. А мы не хотим так.

- Ты не хочешь, - поправил он. - Тогда умри.

- То есть, как это? - опешил я.

- Молча. Не хочешь думать по-новому - спейся, поминая социализм, и сдохни.

Вот куда наша короткая беседа привела. Я только глазами заморгал, не зная, что возразить. Не простой этот парень, Эдуард, или наоборот, я слишком много думаю?

В эту секунду запиликал мобильник, Эдуард приложил "раскладушку" к уху. Я не прислушивался к его разговору, готовил аргументы для спора.

- Таких как я - полстраны, - бухнул с разгона, когда он отключил телефон. - Что ж нам теперь, всем сдохнуть?

- Именно, раз больше не можете ничего, - тут же откликнулся Эдуард.

- Кто же тогда работать будет? Нельзя всем только торговать и воровать. Кто-то ведь должен делать вещи и продукты. Без производства ни одна страна не выживет.

- Где ты ее видишь, страну-то? Наверху ублюдки одни собрались, никого, кроме себя, не видят. Внизу - быдло, куда свиснут, туда и тянется.

- Быдло - это мы, да? - я опять начал злиться. - А посредине есть кто?

- Есть. Пресловутый средний класс, деловые люди, к которым я отношу и себя.

- Тоже мне, деловой... курьер.

- Это временно, - он отмахнулся. - Стартовая площадка для зарабатывания авторитета. Через годик я поднимусь гораздо выше, и тогда мне понадобятся свои люди. Но не из того сброда, что обычно ошивается рядом, а нормальные парни, вроде тебя, с маслом в голове.

- Я же из быдла, забыл? И с чего вдруг такое доверие?

- Понравился ты мне. Вижу - не дурак, и руками работать умеешь и головой. Глаза только тебе нужно помочь открыть. А они лучше всего открываются с помощью... денег!

Было в нем что-то еще и от артиста. Желание покрасоваться, что ли, удивлять публику, срывать аплодисменты. Вот, мол, я какой! Когда он достал из-под полки кейс, водрузил его на стол и откинул крышку, мне сразу вспомнился Остап Бендер с его миллионом. В дипломате лежали плотненько, одна к одной, толстые пачки долларов. Я, конечно, снова немного растерялся, оглянулся на запертую дверь, посмотрел на деньги и перевел хмурый взгляд на него.

- Ну, и что? Твои, что ли?

- Нет, не мои. Пока. Это чистая прибыль, принадлежит хозяину.

- А-а, так ты в хозяева метишь! - я ухмыльнулся. - Там же одни ублюдки?

- Да, я мечу в хозяева, - жестко ответил он и защелкнул замки дипломата. - Ублюдки делают вид, что правят страной, а хозяева на самом деле управляют ублюдками и быдлом. И те и другие зависят от хозяев. Только одним пряник достаётся, чтоб законы нужные принимали, другим - кнут, чтоб работали и молчали. Не хочешь оставаться быдлом, присоединяйся.

Эдуард убрал чемоданчик, уселся на место и посмотрел мне прямо в глаза. Злость моя на него пропала окончательно. В чем-то он был прав, я мог подтвердить это собственным опытом. Самое унизительное - испытывать недостаток денег. Раз уж они есть на свете, и именно они обеспечивают потребности человека в современном мире, значит, денег должно хватать всем. Каждый должен иметь возможность зарабатывать. Если он не может работать или работает, но получает за свой труд "достойную" оплату, тогда он просто прозябает в жизни и неизбежно приходит к выбору: совершать преступления или подохнуть с голоду. Я не хочу ни того, ни другого. Понятно, что работа, которую он мне предлагает, скорее всего связана с криминалом. Где еще перевозят курьеры такие суммы наличкой? Войти в эту систему, значит, испачкаться на всю оставшуюся жизнь...

Очень мне курить захотелось.

- Пойдешь? - спросил я его, выуживая из куртки пачку.

- Да не курю я, на самом деле, балуюсь иногда, - усмехнулся он. - И тебе не советую.

- Хочется, - коротко вымолвил я и откатил дверь.

Ушел в тамбур, сигарету достал, а зажигалки-то нет, в куртке забыл. У противоположной двери стоял мужик лет сорока, смотрел задумчиво в окно. Спросил у него прикурить. Он чиркнул спичкой и протянул мне огонек в горсти. Таких огромных кулаков я отродясь не видал - кувалды, а не кулаки. Он заметил мой взгляд, смущенно убрал руки за спину. Немного странным мне это показалось, но я тут же забыл, находясь под впечатлением Эдуардовых речей.

- Куда путь держишь, земляк? - спросил у меня сосед.

- В столицу, - нехотя ответил я.

Заводить еще одно знакомство, пусть мимолетное, не было никакого желания. Но попутчик, видимо, твердо вознамерился завязать со мной разговор.

- Тут у вас весна разгулялась вовсю, а у нас снег лежит, - проговорил он, кивая за окно на облитые кипящим белым цветом кусты черемух и акаций. - В отпуск еду, давно в такое время не был и забыл уж, какая весна бывает...

Я промолчал, но невольно задумался, пытаясь вспомнить название поезда. Откуда-то с востока или с севера идет.

- И поезда-то какие стали, смотри, я к таким и не привык. Попал случайно в этот вагон, в плацкарт и купе мест не было, расхватали к отпускному сезону. А в люкс, пожалуйте, свободно, даже соседей нету. Стоит недешево, но культурно, чистенько, ничего не скажешь. Скучновато, правда.

Я продолжал отмалчиваться, затянулся последний раз, потушил окурок в жестяной пепельнице, взялся за дверную ручку.

- Может, зайдем ко мне, опрокинем по маленькой за компанию? Я во втором номере, - он смотрел на меня с ожиданием.

Нормальный, простой мужик, приглашает от души. Но не то у меня настроение было, да и напарник мой, "хозяин" временный, предупреждал насчет выпивки.

- Нет, друг, не могу, извини, - мотнул я головой и пошел к себе.

В коридоре у шестого купе стояла девушка. От нее, когда я подходил, повеяло тонким ароматом ухоженности и достатка. Да и одежда на ней была соответствующая. По моей физиономии она скользнула равнодушным взглядом и снова уставилась в окно. За дверью купе раздался приглушенный старческий кашель.

Эдуард, пока меня не было, разложил на столе еду - курицу-гриль, хлеб, огурцы. Кока-колу по стаканам разлил.

- Садись, - пригласил он меня. - Да не гляди волком, а то так у нас никакого дела не выйдет. Я же тебе просто настоящее положение вещей обрисовал, в которое нужно только вписаться.

- Понимаю, не тупой, - ответил я, присаживаясь. - Однако с души воротит от такого расклада.

- Привыкнешь. Лучше гусь на столе, чем синица в руках и журавль в небе, - хохотнул Эдуард, отламывая ножку от курицы. - Это раньше человек человеку был друг, товарищ и брат, и то на бумаге, а теперь - враг, подельник и раб!

- Эк, из тебя поговорки посыпались, - я жевал машинально, не чувствуя вкуса. - Под какую статью меня запишешь, в рабы?

- Рабы мне пока не нужны, а враги и без тебя найдутся.

- Значит, подельник?

- Помощник, помощник мне нужен, не цепляйся к словам. И хватит об этом. Обмозгуй предложение без эмоций, потом скажешь.

Эдуард вытер руки салфеткой, глотнул воды и откинулся с книжкой на подушку. Поезд начал притормаживать и остановился на безымянном разъезде. Я убрал остатки продуктов в пакет, сложил куриные косточки в газету, хотел вынести, и тут бросил случайный взгляд за окно.

Вдоль соседнего пути по щебеночной насыпи бежала собачонка. Маленькая, грязная, худющая - живот к хребту подвело, мордочка кроткая, с мудро-понятливыми безнадёжными глазами. Я торопливо вскочил, открыл фрамугу и вытряхнул кости. Собака вздрогнула, осторожно глянула на меня, прижав уши, подошла и в три секунды заглотила внезапный обед. Потом обнюхала щебень и, не оборачиваясь, посеменила дальше.

Эта минутная сценка развеяла все мои сомнения.

- Согласен, - коротко бросил я и сел на полку.

Эдуард отвлекся от чтения, усмехнулся и кивнул:

- Я и не ожидал другого ответа. Что ж, пора заняться дедукцией. Если ты не забыл, вместе с нами в вагоне должен ехать некто, желающий нанести урон моему организму. Нужно его вычислить, пока он не вычислил нас.

Он отложил книжку и спустил ноги на пол.

- Кого ты видел, пока ходил курить?

Я вдруг вспомнил самый первый наш разговор и удивился, что за своими мыслями напрочь выкинул из головы опасность, которая в любую минуту могла из гипотетической превратиться в реальную. Примирившись с условиями игры, я теперь был в деле.

- В первом купе проводники, - я сосредоточился и начал перечислять. - Во втором едет мужик с Севера, работяга, один. Третье, судя по всему, пустое. В пятом женщина с ребенком. В шестом девушка при пожилом богатом муже, он не выходит из-за простуды. Седьмое и восьмое тоже пусты. В девятом парочка занимается любовью. Пока все, если кто-нибудь не подсядет дальше.

Моя речь произвела на Эдуарда впечатление. Он удивленно вскинул брови, хмыкнул довольно.

- Похоже, я в тебе не ошибся, и даже более чем. Ты в КГБ-эйке не работал, случаем?

- Нет, я обыкновенный инженер, только бывший.

- Хорошо. Мамашу и престарелого "олигарха" с будущей вдовой, думаю, можно исключить. Молодоженов нужно рассмотреть поближе, но они тоже, скорее всего, ни при чем. А вот работяга откуда взялся в таком вагоне?

- Других билетов не было.

- Это он тебе сказал?

Я кивнул.

- Потолкуй с ним немного. Может, все это липа, и он как раз и есть "охотник"?

- Ладно, - сказал я, нашарив в куртке зажигалку. - Хотя, не думаю, чтобы человек засветился просто так перед первым встречным.

- А почему бы и нет? Сам знаешь, в поезде попутчики нередко рассказывают друг другу такие вещи...

У окна в коридоре опять стояла давешняя мамзель, но когда я проходил мимо, она обернулась и взглянула на меня более благосклонно.

- Угостите даму огоньком, - произнесла негромко и показала мне в пальцах тонкую сигарету.

- Извините, но здесь не курят, - ответил я и сделал приглашающий жест по направлению к тамбуру.

Она пожала плечиками и пошла вперед нетвердой походкой. Прикурив, затянулась пару раз и спросила:

- Вы едете один?

- Нет, с... напарником.

Я искоса разглядывал ее и в тоже время соображал, как мне напроситься на разговор к мужику из второго купе. Может, снова выйдет покурить, тогда слово за слово...

- Жаль, - после некоторой паузы вновь заговорила дама и посмотрела на меня в упор. - Хотя, это могло бы быть интересным...

- Что? - спросил я и тут же отвел глаза.

Щекотливое положение спас северянин, вовремя присоединившийся к нашей компании.

- Нашего полку прибыло! - с улыбкой воскликнул он. - Симпатичная соседка тоже решила подышать свежим дымом?

- Это ваш напарник? - девушка заинтересованно обернулась.

- Нет, мы пока не знакомы, просто "совпадаем" в курилке. Больше любителей табака в нашем вагоне не наблюдается.

- А-а, ну тем лучше, мой благоверный тоже не курит. К тому же он спит сейчас, и нам ничего не мешает познакомиться. Меня зовут Алла, - она жеманно поджала губки.

- Владимир, - отрекомендовался попутчик.

Я тоже назвался, правда, без особого энтузиазма. Скабрезная шутка дамочки не шла у меня из головы, и я все ждал, что она отмочит дальше.

- Рада встретить нормальных мужиков в этом скучном месте, - девушка явно была в ударе. - Может, мы как-нибудь отметим случайную встречу?

Владимир чуть приподнял брови, взглянул вопросительно на меня. Я дипломатично промолчал. Тогда он затушил сигарету и предложил:

- У меня коньяк найдется и муксун копченый, но... наверно, надо позвать и вашего мужа?

- Да он не проснется до утра, старый козел, - заливисто рассмеялась девушка. - Я ему снотворного сыпанула в чай, с колдрексом от простуды. А что такое - муксун?

Мы оба увидели вдруг, что она девчонка еще совсем, к тому же глупенькая и хмельная. Владимир покачал головой, видимо сомневаясь в целесообразности продолжения знакомства с молодым поколением, но приглашение уже прозвучало.

- Муксун - наша северная рыба, лучше всякой семги, - хозяин купе вынул из портфеля внушительное полено, завернутое в газету, и в воздухе распространился замечательный аромат копченого балыка.

Я откупорил коньяк и плеснул по чуть-чуть в стаканы. Да уж, рыбка была у Владимира, доложу я вам, - что надо! Ни я, ни Алла никогда не пробовали раньше такого. Мы ели, пили коньяк и снова ели, болтая о всякой чепухе. Из меня сыпались анекдоты, девушка до икоты хохотала, а Владимир только посмеивался, нарезая прозрачные белые ломти, и подливал понемногу. Где-то на пятой "рюмке" гостья отвалилась от стола на подушку, зажмурилась и выдала:

- Возьмите меня, пожалуйста, только не делайте больно...

Владимир посмотрел на меня, и я протрезвел в ту же секунду, такое у него стало лицо - на скулах тугими комками вспухли желваки, а из глаз плеснула тоска и злость. Огромные руки стиснули полотенце, сжали в комок. Он стремительно встал и, не зная, что делать, переступил с ноги на ногу, потом так же резко опустился на место и склонил голову. Я боялся пошевелиться, смотрел на него и думал, что такой человек может и убить, если ему попасться под горячую руку.

Алла открыла глаза и с удивлением взглянула на нас.

- Что же вы, мужики? Эй, вот она я! - она щелкнула пальцами.

- Нам пора перекурить, а тебе, девочка, нужно идти спать, - жестко ответил ей Владимир.

Алла несколько секунд переводила взгляд с него на меня и обратно, и вдруг задергалась на одеяле и заревела, уткнувшись в подушку.

- Я же хотела, как лучше... не мужики вы, что ли... не можете помочь женщине... - сквозь всхлипывания бормотала она, размазывая тушь по наволочке, и ревела, ревела без остановки.

Владимир осторожно погладил ее по плечу, мотнул мне головой к выходу. Я откатил дверь, он легко поднял девушку на руки, и мы вышли в коридор. У шестого купе остановились, но Алла уперлась в стену рукой и попросила опустить ее на пол.

- Мне нужно в туалет, а вы идите, не смотрите на меня, - проговорила она, оправила платье, улыбнулась неловко и махнула рукой. - Все в порядке, идите.

В тамбуре мы молча курили у противоположных дверей. Я смотрел на свое мутное отражение в стекле, за которым одинокими фонарями проплывала ночь. Владимир крутил в пальцах пятирублевую монету. Нам было о чем еще поговорить, и мы вернулись в купе.

- Симпатичная девушка, но порочная до мозга костей, - сказал Владимир. - Кто-то над ней хорошо поработал. Ей еще повезло, что вышла замуж, а не осталась на панели. Она напомнила мне дочь, та тоже была... спам, прошу удалитьой. Мать не уследила, а я мотался по северам. Один приезжий совратил ее и заставил работать на себя. Пока не умерла от передозировки...

Мне было нечего сказать на это.

- Однажды я выследил его и покалечил. Он больше не может ходить. Но остались другие. Их много по цепочке: сутенеры, сборщики прибыли, курьеры-инкассаторы и хозяева с охраной. Я бы передушил их всех собственными руками, но система всегда восстанавливается, пока власть закрывает на это глаза.

Владимир продолжал вертеть пятирублевку, перебрасывая ее с ладони на ладонь. Я непроизвольно следил за его руками. Похоже, он был именно тем, кого искал мой наниматель. Вот только никакого удовлетворения мне это не принесло.

- Давай, на посошок, да пойду к себе, - проговорил я, разливая остаток коньяка.

- Чтоб с твоей дочерью такого не случилось, - сказал Владимир, подняв стакан.

- Нет у меня никакой дочери! . я поперхнулся и утер губы. . С чего ты взял?

- Просто, к слову пришлось...

Он выпил свою порцию и протянул руку.

- До завтра.

Мои пальцы лишь кончиками обхватили его ладонь. Он мог раздробить мне кисть, если бы захотел. Конечно, я тоже не мальчик, но с ним рискнул бы тягаться только на расстоянии, будь мы врагами. А мы ими не были.

Я вышел, Владимир задвинул дверь. После его рукопожатия в ладони у меня осталась пятирублевая монета, сложенная пополам. Эстафетная палочка. Я направился к тамбуру, захлопнул за собой дверь и прислонился к стене. Одна мысль не давала мне покоя, после тоста Владимира, и ее срочно нужно было проверить.

Мобильник у меня есть, хоть я их и не жалую. С Любой мы редко перезваниваемся, лишь по необходимости. Нам нравится разговаривать глаза в глаза, когда остаемся вдвоем.

Вытащил из кармана джинсов простенькую "Моторолу", в телефонной книге выбрал номер, нажал вызов. Люба долго не откликалась, потом в трубке возник милый заспанный голос:

- Ты что, Лёшенька? Я же сплю.

- А где ты спишь? - спросил я, надеясь, что ошибся в своем предположении.

Она задержалась с ответом, и за ее молчанием явственно послышался точно такой же перестук колес, какой окружал и меня.

- В поезде, - чуть виновато сказала она.

- Куда ты едешь, Люба?

- В Москву. Эдуард предложил интересную работу, нужно срочно пройти собеседование, вот я и решилась.

- Выходи на ближайшей станции и возвращайся домой, пожалуйста, - как мог спокойно и убедительно проговорил я. - Координаты он тебе дал?

- Да, - она помолчала. - А что случилось?

- Вот пока не случилось, и возвращайся. И жди меня послезавтра. Я перезвоню, - и дал отбой.

Все встало на свои места. Только я был не на месте, но это еще можно было поправить.

Из последнего купе, когда я шагнул обратно в коридор, выглянули две счастливые физиономии, парня и девушки, и тут же юркнули обратно. Им было хорошо вдвоем и не хотелось никого видеть.

У шестого купе я приостановился, развернулся, загородив спиной проход, и стукнул тихонько костяшками в пластик. Дверь осторожно приоткрылась, в проеме показалась Алла.

- Извините, - прошептал я. - Можно у вас попросить снотворного?

Она кивнула и через минуту протянула мне открытый пузырек с таблетками. Я отсыпал несколько штук и опустил их в нагрудный карман рубашки.

- Спасибо, - поблагодарил одними губами.

Эдуард ждал меня. Сидел за запертой дверью, открыл, когда услышал мой голос.

- Ну что?

Я изобразил на лице хмельную улыбку, уселся развязно на свою полку.

- Все в порядке. Выпили коньяку, поговорили. Это он.

- Хорошая работа. Ты не ошибся?

- У него зуб за свою дочку, - мне не пришлось врать. - Похоже, он понял, что мы вдвоем, поэтому вряд ли сунется. Хотя, мужик здоровый.

- Ничего, я тоже пояс имею, - Эдуард расправил плечи. - К тому же, у меня есть и другие аргументы.

Он вынул из кобуры подмышкой черный ствол с глушителем, мельком показал мне. Потом взял со стола мобильник, поднес к уху.

- Клиент нашелся. Едет во втором купе, один. Нужно его снять перед Москвой.

Он говорил коротко, как и полагается деловому человеку. Отложил телефон.

- Что делает?

- Вроде, ложиться собирался.

- Мы его трогать не будем, если сам не напросится, но нужно быть начеку. Советую тебе быстрей протрезветь.

- Да я в норме, - мотнул я головой.

- Мне в туалет нужно прогуляться, постой в дверях.

Я осторожно приоткрыл дверь, выглянул. Тусклые ночные лампы освещали безлюдный коридор. Эдуард снял полотенце, кинул на плечо и направился в туалет. Я проводил его взглядом и быстро развернулся.

Никакого плана у меня не было, но тут он начал вырисовываться деталь за деталью. Двух минут мне хватило, чтобы раздавить в газете пару таблеток снотворного той самой пятирублевкой и разболтать порошок в ополовиненной бутылке колы. Завернул пробку, поставил воду на место и принял расслабленную позу у окна в коридоре, облокотившись на поручень лицом к купе. Эдуард появился через минуту, пропустил меня вперед, запер дверь. Мы уселись напротив друг друга.

- Трезвеешь?

Я кивнул.

- Будем ждать до утра. Не спи. Курить тоже не ходи.

Эдуард откинулся на мягкую дерматиновую спинку, вделанную в стену, открыл книжку. Я снова взял газету, попытался читать, но глаза быстро устали, отложил. Хмель, действительно, почти выветрился, голова тупо побаливала. Спать не хотелось. Я ждал, задумчиво уставившись перед собой.

Через полчаса Эдуард взялся за бутылку, сделал несколько глотков, протянул мне.

- Будешь?

- Не хочу, химия, - поморщился я, внутренне напрягаясь.

Мой работодатель снова приложился к бутылке, жадно глотнул и тут же резко отнял горлышко от губ.

- Ты, сука, чего-то подсыпал мне?!

Он в ярости бросился на меня, но я был на взводе. Мне удалось увернуться от бутылки, летящей в висок, и ногой отбросить его назад, угодив пяткой под солнечное сплетение противника. Конечно, мне повезло. Даже с его отличной физической формой удар мой оказался настолько удачным, что это дало несколько лишних секунд, пока он пытался вздохнуть. Я прыгнул к двери и дернул ручку, но тут же получил каблуком под ребра. Вспышка боли обожгла бок, и я мешком повалился навзничь, успев только заметить в открывшемся проеме высокую фигуру.

Владимир шагнул в купе, сбросил меня на пол с Эдуарда и перехватил ручищами его правую кисть, с зажатым в ней пистолетом.

Когда я кое-как выбрался из-под стола, постанывая сквозь зубы, Эдуард уже лежал на полке лицом в подушку. Локти ему Владимир туго стянул полотенцем, вторым увязывал ноги у щиколоток. Я осторожно присел на место, прижав ладонь к ребрам. Страшно хотелось пить. Владимир, закончив дело, обернулся ко мне.

- Ну, как ты?

- У тебя коньяку не осталось, случаем? - вопросом ответил я, зажмуриваясь.

Коньяк нашелся. Я хватанул треть бутылки из горла, утер губы, отвалился к стенке. Прислушивался к медленно утихающей боли. Владимир сидел рядом, сложив руки меж колен, задумавшись. Повезло мне, что он не спал, сильно повезло. Но теперь надо было что-то делать дальше. Я пытался вспомнить, что.

- Скинуть его, сволочь, на ходу с поезда, чтоб шею сломал, - как будто откликнулся на мои мысли Владимир.

- Нет, мы по-другому сделаем.

Я разлепил глаза, приподнялся на локте.

- У меня снотворное еще осталось, нужно ему скормить.

Владимир принес полстакана кипятка. Таблетка растворилась быстро. Когда вода остыла немного, мы заставили выпить приготовленный "напиток" кандидата в хозяева. Он пытался мотать башкой, но железная лапа моего нового напарника легонько сдавила горло пленника, и у него просто не осталось выбора. Через двадцать минут Эдуард уснул.

Братки объявились под утро. Я как раз хотел выйти, глянуть расписание, заметив, что поезд останавливается, и увидел за окном, в предрассветных сумерках черный джип на перроне. Возле машины стояли трое качков в коже.

Проводница открыла тамбур, думая, что это пассажиры, когда они подошли к вагону. Я приложил ухо к двери. Тяжелые бутсы затопали в коридоре, остановились неподалеку.

Стоянка была короткая, две минуты. Им как раз хватило времени, чтобы дотащить до машины обмякшее тело и загрузить его в багажник.

Мы с Владимиром проводили взглядами уплывающую во мглу станцию...

Вот вам легко сейчас дышится, да? Отчего это, как думаете? Ну, утро и воздух свежий, это понятно. А я думаю еще и оттого, что одной мразью на свете меньше стало. Руками его же подельников. Даже если они и разобрались, что взяли не того, потерю денег ему вряд ли простили.

И чем меньше их останется, тем легче нам всем дышать будет. Так что, задуматься бы им не мешало, пока не поздно. Всем из той цепочки - от сутенеров до хозяев, и тем, кто их покрывает. Конечно, они мою историю вряд ли прочтут, не тот контингент, хоть вы ее и записали. Так это и к лучшему. Меньше будут остерегаться случайных попутчиков. Это нам на руку. Мобильник-то с номерами у нас остался, да и адресок имеется. Для начала хватит.

Ладно, пора выходить, побегу я, прощайте, а то Люба уже заждалась.

И вам не хворать...

Он вышел из купе.

Его собеседник отложил диктофон, запер дверь и, быстро вытащив из-под полки кейс, принялся за дело. Поезд плавно тронулся. За открытым окном, меж раздвинутыми шторками, весь перрон был как на ладони, и киллер без труда поймал затылок бывшего попутчика в перекрестье оптики.

В ту же секунду дверь позади него бесшумно откатилась, и на его шее сомкнулись горячие стальные пальцы...

Автор: АлексГК Nov 11 2020, 04:34

Продолжение следует...

Автор: АлексГК Nov 19 2020, 13:56

О дружбе зверской
(не очень загадочная, но всё же история)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 19 2020, 13:58

Хороший человек – буровой мастер Сапруненко Пётр Васильевич, хозяйственный, ничего не скажешь. Как ни приедет Илья к нему на буровую, там всегда порядок. Оборудование – разве что с мылом не помытое – блестит свежей краской. Стрелки на механизмах чётко направление вращения показывают. Кожуха все на месте. Таблички над пусковыми кнопками, манометры под пломбами и с красными рисками на стёклах, стропа обиркованы. И электрические средства защиты, как положено, на стенде в дизельной, исправные, со штампом испытательной лаборатории.

В посёлке буровицком тоже как на картинке. Вагончики в линейку расставлены, кабели по эстакаде над паровыми трубами идут, на песке не валяются под ногами. Место для курения у столовской подсобки оборудовано – скамейки, ведро для окурков, щит пожарный, – всё чин по чину. В дальнем конце "центральной улицы" баня с душем, а за ней, несколько на отшибе, сортир тёплый, с батареей, чтоб зимой причинные места не поморозить. В котельную нужно заглянуть с делом – пожалуйста, только сапоги у порога оставь, обуй тапочки, чтоб не наследить по чистому...

Вот так.

Неряхи-разгильдяи в бригаде не приживались, тошно им становилось от порядка, как тараканам. Да и мастер таких работничков не жаловал, отучал быстро от дурных привычек, или выпроваживал подальше, коли не понимали. Зато бригада его частенько в передовиках ходила, – соответственно, и заработки хорошие.

Когда на буровой Сапруненко за вагон-столовой появилась дощатая пристройка, Илья не заметил. В очередной раз прикатил как-то в январе на аварийный ремонт и, обедая, углядел в оттаявшем от печного жара окне невысокий сарайчик, из которого через открытую форточку доносилось тонкое повизгивание.

– Это что, Петр Васильевич, собачьи ясли у вас появились? – с улыбкой поинтересовался Илья.

– Нет, – мотнул головой мастер, наворачивающий за соседним столиком огромную тарелку борща. – То Борькина хата. Поросёнка.

– Откуда поросенок?! – изумился Илья.

– Да помбур один у меня отличился, деятель, прилетел под Новый Год "с земли" на вахту с трехмесячным свинёнком. Чтоб, значит, вместе с бригадой слопать его за праздничным столом, – начал рассказывать мастер, обгладывая по ходу мосол над тарелкой.

Прервался на минуту, выколотил мозговую кость в ложку, посолил крепко деликатес и одним махом зажевал с горбушкой хлеба и луковицей. Так смачно у него это вышло, что у Ильи слюнки потекли, хотя только что ведь сам второе доел. Сапруненко вытер лоснящиеся губы салфеткой, придвинул к себе стакан компота и продолжил:

– Но такой, понимаешь, симпатичный поросенок, что ни у кого рука не поднялась его резать. Решили мы его до следующего нового года откормить, – большого кабана не так жалко. А вообще, посмотрим. Он и умный к тому же оказался, лучше иного человека все понимает. Жратвы при столовке для него вволю, живёт – не жалуется.

– Чего же он сейчас визжит? – Илья кивнул за окно.

– Да спину чешет о доски, вот и балдеет от удовольствия.

– А не мёрзнет? – со смешком спросил Илья. – Морозы-то крепкие стоят.

– Батарею мы провели в хлев, подстилка там есть из сосновых ветвей и матраса старого. Так что, грех ему обижаться.

То, что Борьку в младенческом возрасте практически мгновенно перебросили из украинской пуховой зимы в лютый мороз Крайнего Севера, вызвало в его мозгах качественный сдвиг. Для любого другого поросёнка такая встряска закончилась бы пожизненной умственной инвалидностью, но в Борькиных жилах текла горячая кровь старого матёрого секача, который, проводя свои дни отшельником, абсолютно случайно познакомился с мечтательной домашней Хавроньей, вышедшей однажды погулять по лесу вокруг родного хутора. Майское буйство звериного духа любви сотворило шутку в неурочный час, и в конце сентября в хлеву завизжали шестеро поросят, с размалеванными красно-желтыми полосками спинами. Один хрюн выделялся среди братьев и сестёр большой головой и черной отметиной на пятачке. Его-то и обозвали Борькой, и именно в нём неординарные родительские гены сплелись в причудливую вязь и явили миру первого свинского вундеркинда.

Проявились его способности, конечно, не сразу. В первые месяцы жизни в буровицком поселке Борька отличался лишь зверским аппетитом, за что его сильно невзлюбили местные собаки. Они, как водится, были ничейные, приблудные, жили под вагончиками, питались объедками из столовой за милую душу. А тут их рацион вдруг стал катастрофически уменьшаться с каждой неделей. Причину этого собаки долго не могли понять, так как поросёнок носа не показывал из своего тёплого сарайчика до самой весны. Только прелый навозный дух говорил псам о том, что при кухне столуется новый невыясненный жилец. Борька же времени зря не терял, и когда в конце мая он в первый раз был выпущен мастером на волю, собачьим глазам предстал упитанный, чуть ли не метрового роста в горбатой холке, лохматый кабанчик.

Собаки опешили и не решились даже приблизиться к невиданному чудовищу. Облаяли его для проформы издалека и разбежались по своим делам, искать по привычке хлеб насущный. Борька повёл в их сторону ушами, проводил коричневыми подслеповатыми глазками, потянул чёрным пятаком сырой весенний воздух, пропитанный запахами тающего болота, и удовлетворённо хрюкнул. Затем степенно отправился осваивать территорию.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 19 2020, 14:01

В движениях его явно чувствовалась целеустремлённость. Обойдя внутренний периметр поселка, Борька покрутил головой, как бы запоминая расстановку вагонов, и двинулся дальше по внешней песчаной обваловке. У шламового амбара задержался на минуту, принюхался к нефтяной плёнке, покрывающей мокрое ледовое поле, фыркнул недовольно. Следующий, еще больший круг должен был привести его к буровой вышке, но, обследовав котельную, бульдозер и дизельную, дальше он не пошёл. Видимо сделав вывод, что все эти грохочущие железяки пахнут так же невкусно, как и нефть, и, следовательно, интереса не представляют.

После короткого отдыха, перекусив заодно вовремя подставленным поварихой ведром распаренных картофельных очисток, Борька спустился с обваловки в оживающую после долгой зимней спячки тундру. Вот это мшистое, хлюпающее, цветущее морошкой бескрайнее царство явно пришлось ему по душе. Отцовские инстинкты вспыхнули в поросячьем сердце с неукротимой силой и повели Борьку на поиски вкусных корешков, желудей, насекомых, червяков и гусениц. Но ничего он, после часового вспахивания ближних кочек, кроме прошлогодней клюквы к своему удивлению не нашёл. Нисколько не расстраиваясь по этому поводу, кабанчик решил размяться и еще с полчаса носился как угорелый по болоту, поднимая тучи брызг в мелких коричневых лужах.

Усталый и довольный Борька вернулся домой, в вычищенный помбурами по заданию мастера хлев. Улёгся на свежую подстилку и заснул, от избытка впечатлений.

Последствия того знаменательного для кабанчика дня не заставили долго себя ждать и проявились они в его, действительно, неординарных способностях. Во-первых, поросенок перестал гадить в своём жилище и аккуратно ходил справлять нужду в соседний лесочек. Во-вторых, его прогулки по летней тундре становились продолжительнее с каждым днем, чему способствовали и накатившие на приполярный край белые ночи. От голода Борька не страдал, поэтому его путешествия носили скорее познавательный, исследовательский характер. А ещё, между делом, устраивал он себе пробежки с полной выкладкой, чем довольно быстро согнал с боков лишний жирок и приобрел вид поджарый и стремительный.

С энтузиазмом первопроходца он облазил все близлежащие болота, сосновые и берёзовые рощицы, состоящие из корявеньких низкорослых деревьев, обследовал берега неглубоких озёр и проток. Убедился, что никакой стоящей живности, не считая водоплавающих птиц и шустрых рыб, здесь не водится, а тем более, похожих на него особей и противоположного пола тоже. Комары и мошка из-за толстой шкуры и остатнего слоя сала особо Борьке не досаждали, поэтому он в своих прогулках больше занимался созерцанием и философским осмыслением окружающей действительности. Что выражалось обычно ритмичным похрюкиванием, в такт кивкам закрученного хвостика. Да, будь Борька человеком, легли бы на его хриплую мелодию настоящие слова, совершенно в духе классической японской поэзии, воспевающей времена года и любовь в кратких, однострофных стихотворениях – хокку.

Так он и жил, большую часть времени предоставленный самому себе. Вернувшись с дневной прогулки, Борька с удовольствием общался после плотного ужина с буровиками, развалившись под лавкой в курительном уголке и внимательно слушая человеческие байки и анекдоты. Общий смех всегда поддерживал заливистым хрюканьем и частенько порывался и сам рассказать историю, но люди его, конечно, не понимали, а, почесав одобрительно за ухом, похлопывали на прощанье по спине и расходились по своим рабочим делам.

Любил он и ходить с кем-нибудь по ягоды-грибы, на рыбалку, охоту, или за орехами кедровыми. Его и звать не надо было с собой – углядит, кто в тундру или в лес подался, и пулей несётся следом, догоняет. А после пойдет спокойно рядом, наблюдая за действиями людей и стараясь не мешать своим присутствием. Во время же самого процесса, пока компаньоны были заняты добыванием даров природы, он обычно сидел, точно как собака сидит, невдалеке у ближайшего водоёма и задумчиво смотрел прямо перед собой. На отражение облаков, на солнечные блики в рябой воде, на проплывающих мимо уток, на кроны деревьев, перевиваемые лёгкими прядями ветра. Что творилось в такие моменты в его голове, какие мысли бродили там, нам никогда не узнать. Одному лишь Илье удалось однажды проникнуться состоянием Борькиной души и почти услышать его стихи, но случилось это чуть позже, осенью.

А в середине лета, душевные прогулки завели однажды любознательного поросенка довольно далеко от буровой, на берег просторного бирюзового озера, и там он в первый раз повстречал своего будущего друга – годовалого медвежонка.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 19 2020, 14:04

Бурый Умка тоже осваивал мир в одиночку, периодически сбегая от неторопливой мамаши. Та уже довольно стара была, воспитанием сына занималась редко, поэтому и рос он вполне самостоятельным и независимым сорванцом. И когда медведица отправилась весной на последнюю брачную встречу к матёрому своему муженьку-соседу, медвежонок сначала шёл за ней и день и два, но, почуяв однажды утром чужой острый запах и заметив сосёнку с ободранной корой, он тут же развернулся и потопал обратно, не желая переступать границу владений Варка (медведь – по-ненецки). С тех пор он жил один, мать так и не вернулась в свои владения – то ли сама сгинула где-то в тундре по старости лет, то ли подстрелил кто...

Вот и случилось так, что сама судьба свела звериных сирот-подростков, когда они одновременно вышли из высокой травы с противоположных краев кочковатой полянки, сплошь усыпанной спелой янтарной морошкой. Ясный безветренный денёк, как нарочно, не дал им возможности издалека почуять друг друга, и когда они почти столкнулись нос к носу, разбегаться было уже, конечно, поздно. Любопытство пересилило инстинкты. Ведь ни поросёнку, ни медведю в их коротких жизнях настоящие враги пока не встречались. Оттого и страха или злости они ещё не знали, а вот желание пообщаться хоть с кем-то себе подобным, у каждого свербело подспудно в чистой звериной душе.

Постояв недвижно несколько минут, цедя ноздрями новые запахи и рассматривая исподтишка один другого, они опустили головы и занялись поеданием ягоды. Как будто совершенно утратили друг к другу малейший интерес, а сами, тем временем, бочком-бочком, шажок за шажком двинулись навстречу вокруг полянки. Так и сошлись независимыми боками, остановились, кося глазами и привыкая окончательно. Потом отскочили в стороны и с громким визгом и хрюканьем пустились в догонялки.

Через час на полянке от кочек остались одни моховые клочья, а новые друзья, весьма довольные собой, разошлись "по домам", без слов уговорившись встретиться здесь же на следующий день. С тех пор виделись они на неделе по два-три раза, отводили души за ребячьими играми, понарошку меряясь силой друг с другом.

Случилось это в огненно-ярком сентябре, когда все лиственные деревья за неделю вспыхнули пожаром: березки – оранжево-желтыми факелами, осины – тёмно-бордовыми, рябины – лучистыми красными с рубиновой россыпью ягодных гроздьев. А лиственницы, вдогонку за подружками, сгладили контраст между изумрудным буйством сосновой хвои и огненной метелью листвы тёплыми солнечными мазками своих пушистых ветвей.

Илья остался ночевать в бригаде Сапруненко с пятницы на субботу, проверив оборудование буровой вышки перед спуском эксплуатационной колонны. Хотел днем "начерпать" ведро спелой клюквы, которая в эту осень россыпями устилала болота, а вечером уехать в город с вахтовым автобусом. Правда, вблизи буровой ягоду уже выбрали, поэтому нужно было топать пару километров за соседнее озеро.

Вышел Илья ранним утром, когда серебряный иней еще не заплакал под солнечными лучами и воздух звенел тонко в ушах морозной струной близкой зимы. Подмёрзший мох хрустел под сапогами, но открытая вода ещё не укрылась ледком, греясь со дна торфяным теплом. Прошагав зигзагами между болотцами по кочковатым полоскам леса, Илья набрёл на широкий межозёрный перешеек, щедро посыпанный ягодой. Увлёкся сбором и не сразу заметил, что невдалеке пасётся Борька, длинным розовым языком ловко подбирая рубиновые горошины.

Илья поздоровался с напарником, тот поднял голову, приветливо хрюкнул в ответ и продолжил трапезу. Так они и двигались параллельно вдоль берегов двух озёр, пока у человека ведро не наполнилось с горкой, а у едока-поросёнка от клюквенной кислоты не начало сводить челюсти. Илья кое-как разогнулся, держась за ноющую поясницу, понаклонялся со скрипом из стороны в сторону, а Борька в это время жадно пил воду, отпугнув с берега пару уток. Потом они уселись рядышком под берёзкой и в молчании прислушались к тихим голосам живой природы.

Вот плеснула рыба хвостом, всколыхнула спокойную воду. Вот утка заругалась чего-то на своего муженька. Вот на соседнем дереве застрекотала белка. Вот трава зашуршала под берегом, выпуская из скрытой норы ондатру...

Борька сидел на берегу озера, смотрел на воду, в которой рядом с белой цепочкой перистых облаков отражался острый изогнутый клин поднявшихся на крыло гусей. Илья вскинул глаза к небу и тоже долго-долго провожал разворачивающуюся в походный порядок стаю. Гуси перекликались в вышине, подбадривали друг дружку перед долгим полётом, и их звонкие крики далеко разносились порывистым ветром. Тот же ветерок обрывал с берёзок сухие листья, бросал их на полёгшую траву и, вдобавок, притащил откуда-то низкие серые тучи, из которых начал сыпать мелкий холодный дождик. Но кабанчик продолжал сидеть, не шевелясь, уперев передние копытца в податливый мох, и похрюкивал задумчиво и размеренно себе под нос.

Илья, не дыша, наблюдал за Борькой и заворожённо шевелил губами, пытаясь вплести слова в его тихое ритмичное бормотание. И неожиданно для себя самого вдруг прошептал:

– Кричат перелётные птицы,

Гонимые ветром осенним,

Как листья,

Под плачущим небом.

Печаль в моё сердце зовут...

Борька дёрнул ушами, обернулся и укоризненно посмотрел на Илью. "Подслушиваешь?" – говорил его взгляд. Он вздохнул, снялся с насиженного места и потопал вдоль берега к густым зарослям облитой пламенем ягод рябины. Илья виновато остался на месте, сам залюбовался на великолепную панораму засыпающего озера, поднял взгляд к небу, ветерком смахнувшему с синевы выплаканные тучки, и решил, что пора возвращаться.

– Борька, пошли домой, пошли, – позвал негромко.

Поросёнок откликнулся сразу, выглянул из-за куста и, увидев, что человек уходит, неторопливо направился за ним.

А в то же самое время, в шести километрах от ягодников, с противоположной стороны к буровицкому посёлку приближался медвежонок, тоже изрядно набравший за лето рост и вес. Он с самого утра шатался по знакомым местам, в надежде встретить своего друга и поиграть с ним, но все полянки, бережки и лесочки хранили лишь Борькин запах. Тогда Топтыгин опустил голову и, покружившись на утоптанном пятачке, поймал направление, откуда приходил поросёнок, и пошёл по следу.

После цементажа эксплуатационной колонны техника тампонажная укатила, и бригаде выпало несколько свободных часов ОЗЦ, до подготовки к передвижке бурового станка на новую позицию. Вахта в полном составе собралась после плотного обеда в курилке. Мужики сидели по лавочкам, грея поясницы в лучах солнышка, раскочегарившего напоследок пару теплых ясных дней бабьего лета. Разговаривали неспешно о делах и безделицах, курили спокойно, радуясь передышке от извечных производственных гонок. За беседой не сразу и заметили, что к ним со стороны бани направляется тёмная четырёхлапая фигура, едва завидев которую на окраине, собаки, поджав хвосты ко впалым животам, с негромкими визгами пустились наутёк.

– А где наш Борька-то? – вспомнил вдруг бурильщик.

– С Илюхой по клюкву ушёл, – ответил один из помбуров. – Я их с самого ранья обоих видал, вон туда подались друг за дружкой, – он махнул рукой на восток.

– Да вон же он возвращается! – воскликнул, прищурившись, другой и замер с открытым ртом.

Все машинально повернули головы в направлении его взгляда и, тоже остолбенев, следили за приближением нежданного гостя. Медведь остановился, поднялся на задние лапы и рыкнул вопросительно, обнажив белые острые зубы. О том, что он всего лишь ищет своего приятеля, народ, конечно, не догадался и раздумывать долго не стал. В мгновение ока шестеро человек очутились на крыше вагончика, преодолев трехметровую высоту гладкой стены без всяких проблем и задержек. Вахта сбилась в кучу в центре покатой крыши и настороженно наблюдала оттуда за диким зверем. Он не выказывал никакой агрессии, снова опустил голову и стал водить носом по бетонной плите, стараясь отыскать ускользнувший запах.

Сапруненко с технологом сидели в "командирском" вагончике, разбирали длинные ленты графиков последнего геофизического каратажа и, конечно же, не видели происходящего на улице. Пока Петр Васильевич не отвлёкся перекурить. Он встал у окна под распахнутую форточку, скользнул глазами по замершей, непривычно тихой буровой вышке, и на одном уровне с ней, только чуть левее, обнаружил вдруг такую же притихшую толпу, коротавшую свободное время на крыше столовской подсобки.

– Сергей, – позвал мастер, – иди-ка, глянь. Это я с ума сошёл, или они?

Технолог оторвался от дела, встал рядом и не нашелся, что ответить, когда увидел ту же загадочную картину. Минуты две они молча смотрели, пытаясь понять, чем же собирается заняться столь сплочённый коллектив. Но вахта недвижимо приросла к месту, будто позировала столичному художнику, взявшемуся увековечить мужественные лица буровиков в полотне под названием "Ни шагу вперёд".

– Ё-к-л-м-н! – громким шёпотом выразился мастер, когда, наконец, опустил взгляд и увидел причину их столбняка.

Сапруненко тут же кинулся в спальный отсек, сорвал со стены двустволку, патронташ, загнал в стволы два "жакана" и бочком-бочком протиснулся из вагончика на улицу. Благо дверь тамбура выходила на противоположную от подсобки сторону. Осторожно переметнувшись через обваловку, он пригнулся и маленькими шажками двинулся к курилке, рядом с которой продолжал топтаться медведь.

Борька, когда они с Ильей вышли из леска рядом с посёлком, первым учуял и увидел своего товарища, чёрная голова которого возвышалась над песчаным бруствером у крыльца столовой. Потом на глаза кабанчику попалась и согбенная, крадущаяся фигура мастера, намеренья которого не оставляли никаких сомнений в близкой кровавой развязке. Илья не успел ещё ничего сообразить, а стокилограммовая лохматая торпеда уже неслась по прямой к вооружённому человеку...

Нет, конечно, Борька не собирался угробить своего благодетеля, поэтому двинул он Петра Васильевича в бок аккуратно, притормозив чуток, и тот отлетел, словно биллиардный шар, недалеко – метров на пять всего, и мягко приземлился в шламовую жижу амбара. А свинтус махнул за песчаную бровку, подбежал к медведю, хрюкнул приветственно и потрусил вон из человеческого общежития. Топтыгин, не спеша, отправился за ним.

– Борька-а-а, зараза! На шашлык покромсаю! – догнал их гулкий крик из амбара.

Сапруненко кое-как выбрался из жидкой грязи этаким глиняшкой и, оставляя на бетоне жирные шматки следов, поплёлся в баню.

Финальную картину вахта наблюдала с крыши молча, и только когда Борька и медведь скрылись вдали за деревьями, мужики ссыпались от смеха вниз и бессильно попадали на лавки. Смолили папиросы одну за другой, пересказывая друг другу и подошедшему к ним Илье свои непередаваемые ощущения, пока отмывшийся мастер не погнал их на буровую, готовиться к передвижке.

А Борька больше к людям не вернулся, обиделся, видать, крепко за своего товарища и на слова мастера в свой адрес тоже...

Так что, если отправитесь вы когда-нибудь за ягодой или за грибами в сторону Холмогорского месторождения, да свернёте за Карамовским перекрёстком на старый Сургутский зимник, то ходите по лесу лучше всего с громким криком и песнями. Чтобы неразлучная парочка – вепрь и медведь – издалека слышала и не направилась ненароком в вашу сторону. Они-то человеку при нечаянной встрече ничего плохого не сделают, а вот за людей почему-то такой уверенности, к сожалению, нет.

***

Буровицкий профессиональный "жаргон":

помбур - помощник бурильщика

шламовый амбар - котлован-отстойник для сброса отработанного бурового раствора и разбуренной горной породы-шлама

ОЗЦ - ожидание затвердевания цемента

каротаж - исследование горных пород в скважинах электрическими, магнитными, радиоактивными, акустическими и другими методами


(С) Рассказ опубликован на Ямале в 2010 году - в журнале "Сибирские истоки", в 2012 году в журнале "Северяне", в четырёхтомнике "Антология Ямальской литературы" (Салехард), а так же в журнале "Нива" (Астана, Казахстан).

Автор: АлексГК Nov 25 2020, 17:49

Голубое небо, золотой песок

(оглянемся в будущее...)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 25 2020, 17:55

– С добрым утром, милая! Как спалось?

– Здравствуй, любимый! Не знаю… я почти не спала. Знаешь, всё какие-то мысли крутились в голове, беспокойство…

– О чём?

– О работе. Этот последний проект не даёт мне покоя. Я не знаю, как свести воедино собранный материал. Вернее, как бы я не интерпретировала разрозненные факты, вывод всегда однозначен и, при этом, совершенно дик и невозможен.

– Что такого ты насобирала, не понимаю? Расскажи подробней.

– Нет, не сейчас. Извини, я должна сначала сама разобраться.

– Ну, хорошо. Мне тоже нужно работать. До связи вечером, целую!

Экраны мониторов, расположенных за десятки километров друг от друга, опустели. Веб–камеры фиксировали теперь только интерьеры двух комнат. Разных, но неуловимо похожих: в его квартире мебель, светильники, бытовая техника и другие предметы были выполнены в стиле округлого «ретро», девятнадцатый-двадцатый век; у неё угловатый «модерн» – металл, стекло и пластик. Но и там и там полки стеллажей заставлены книгами – у него настоящими бумажными изданиями, она же предпочитала аудио–формат. Хотя оба давно не брали их в руки – в Сети читать и слушать намного удобней, даже во время работы.

***

– С днём рождения, любимая! Ты получила подарок и цветы?

– Спасибо, родной! Это так мило с твоей стороны, мои любимые тигровые розы! Я буду наслаждаться их запахом… долго…

– Ты снова грустишь? Не надо, прошу тебя. Жизнь прекрасна и удивительна!

– Конечно, дорогой мой. Только вот… мне что-то совсем одиноко последнее время. Ты… хотел бы… встретиться?

– Что? Встретиться?! Это невозможно, ты же знаешь. Как тебе такое могло прийти в голову?!

– Прости… я переслушала недавно «Фиесту» и очень завидовала героям. Они такие живые по сравнению с нами! Всегда вместе, хотя им тоже мешает многое… и рядом с другими людьми. Они могут касаться друг друга, танцевать, любить и целоваться по–настоящему, а не в филинг-костюмах; ревновать, ненавидеть и просто говорить, глядя в глаза, а не в монитор…

– Господи, я даже не думал… Мы ведь женаты уже столько лет, но у меня никогда даже не мелькнула мысль прикоснуться к тебе или к кому-то ещё. Это… это бесстыдство, грязь и похоть! Извини, я сейчас не хочу больше тебя видеть. Пока.

Экраны погасли одновременно.

***

– Здравствуй, любимый!

– Привет!

– Ты на самом деле подал на развод?

– Подавал. Доктор Феликс отсоветовал, и я отозвал заявление. Да и правда, с тобой ведь гораздо веселее, чем с кем-то ещё. Всегда можно поговорить по душам, обсудить книгу или стоящий фильм. Другие женщины зациклены на сериалах и собственной внешности. Из всех моих знакомых ты единственная интересуешься искусством, к тому же – работаешь, а не сёрфишь в Сети бестолковыми часами.

– И это все причины?

– Нет, конечно, ты же знаешь. Я всё ещё люблю тебя… и за твои вывихи тоже!

– Спасибо и на этом.

– Пожалуйста.

Они помолчали.

– Как ты считаешь, доктор Феликс настоящий человек?

– Что ты опять выдумала, господи! Нет, это надо же, а?! А кто же он, по-твоему?

– Просто мне иногда кажется, что все, с кем мы встречаемся через Сеть, находятся так далеко, что от них осталось одно изображение… как старые фильмы – актеры уже давно умерли, а в фильмах они живут, пока их кто-то смотрит. От этого накатывает жуткий страх…

– Глупышка! Ну, что ты, в самом деле? Я здесь, рядом! Смотри, я приложил ладонь к экрану – сделай так же, и ты почувствуешь моё прикосновение, раз уж тебе хочется. Ну, как? Уже лучше?

Она кивнула, закрыв глаза. Он с минуту внимательно смотрел на её лицо, потом и сам смежил веки, не отнимая ладони. И на какой-то миг ему показалось…

Он отдёрнул руку в смятенье. И жена вздрогнула в ту же секунду, глянула испуганно и улыбнулась смущённо. Её пальцы безвольно съехали по стеклу и исчезли с экрана.

– Почему нас так мало осталось, милый?

– Наши предки – «золотой миллиард». Только таким способом человечество смогло выжить после эпидемии…

– Я не об этом. Нас мало, потому что у нас нет детей.

– Ну, естественно, господи! Откуда им взяться? Да и зачем? Можно, конечно, зачать потомство в пробирке, но тогда у нас не останется времени на самих себя. А так мы свободны и счастливы навсегда! Тем более, когда впереди – вечность!

– Не произноси это слово, пожалуйста. От него веет космическим холодом…

– Опять эти страхи, милая. Ты явно перетрудилась со своей статистикой. Давай махнём на Канары… Слушай, отличная идея! Ты ведь хотела увидеться по–настоящему. Вот и будем отдыхать на соседних островах и смотреть глаза в глаза через пролив, вживую – представляешь?!

– Как здорово, любимый! Я побегу собираться…

***

Солнце в зените, голубое бездонное небо, золотой песок, изумрудные волны… сплошные штампы, но лучше не скажешь. Да и зачем?

Две веб-камеры, закреплённые на пальмовых стволах, на противоположных берегах пролива, долго пытались увеличить и сфокусировать изображения, но так и не смогли разглядеть друг друга…

(С) Рассказ опубликован в журнале "Техника - молодёжи" в 2013г.



Вложенные эскизы изображений

Автор: островок Nov 28 2020, 13:38

Хорошие рассказы у Вас, душевные!
Спасибо!

Автор: АлексГК Nov 28 2020, 14:26

Рад Вашему отклику! Буду ещё выкладывать опусы, - заглядывайте на огонёк.
Удачи!

Автор: АлексГК Nov 28 2020, 17:19

Как Кутх свою жену лениться отучил
(северная сказка, тоже немного загадочная)

Давно было.

Кутх тогда уже мало летал. Больше пешком или на нартах с оленями ходил, человеком. А кухлянку ворона дома оставлял, в яранге.

Мити, жена его, ленивая была. Ничего сама делать не хотела.

Кутх придёт из тундры, мяса разного привезёт, рыбы, ягод, а она его юколой накормит и всё. Даже чай сварить не может. Спит целый день. И ночь тоже. В полярное лето никакой разницы нет, когда спать, всё равно светло.

Надоело Кутху одну вяленую рыбу кушать. Однажды решил он проучить жену. Пришёл с охоты, разбудил Мити, отдал ей добычу и улёгся в яранге.

— Не буду есть, — говорит. — Устал я. Совсем старый стал. Умру скоро.

— Что ты, что ты! — испугалась Мити. — Не умирай, Куккэ! Без тебя как жить буду?

— А как раньше жила — спать будешь. Совсем просыпаться перестанешь. Вот и догонишь меня у верхних людей.

Сказал Кутх и закрыл глаза. Мити сидит рядом, плачет, сама не хочет умирать. Тогда Кутх говорит ей:

— Иди, выкопай на сопке яму, неглубокую только. На дно мои нарты поставь и траву постели. Я лягу, кухлянкой укроюсь и умру. А ты потом навари толкуши, котлет наделай с кимчигой и сараной, чагу завари крепко. Приноси всё ко мне и сразу убегай, не оборачиваясь. Каждый день будешь так делать, тогда не уснёшь навсегда.

— Хорошо, — сказала Мити.

Обрадовалась, что умирать не надо. Побежала на сопку, всё сделала, как муж велел, и домой вернулась. Кутх покряхтел для виду, поднялся кое-как, кухлянку взял и ушёл на сопку. А Мити скорей варить начала. Наготовила еды всякой, отнесла мужу и бегом обратно.

Кутх выбрался из-под кухлянки голодный сильно, уселся кушать скорей. Много съел, наелся уже, однако немножко котлет осталось, две с половиной штуки. Позвал тогда Кутх мышей:

— Эй, внучатки, приходите в гости!

Мыши услыхали его, запищали радостно. Бегут, хвостики свечкой — лапки потирают. Прибежали, наелись котлет, и давай у Кутха на животе скакать. Прыгают, кувыркаются, а ему щекотно до смеха. Хохотал он, хохотал, чуть не лопнул. Потом уснул крепко, укрывшись кухлянкой. И мыши с ним пригрелись, тоже спят.

Так они жили долго, может, всё лето. Мити совсем сон забыла, — каждый день, поди-ка, сколько варить надо да ещё в тундру ходить за мясом и кореньями. А Кутх растолстел, что и в яме ему тесновато стало. Чуть мышей не придавил во сне. Все бока отлежал, да и ходить разучился. Надел он тогда свою кухлянку воронову и полетел домой.

Прилетел, сел на кочку, кухлянку скинул. Позвал Мити. А она не узнала его, убежала к сыну Эмэмкуту. Тот выскочил из яранги, схватил хорей и давай Кутха по берегу реки гонять, дубасить. Хорошо ему бока намял.

Кутх к вечеру, пока с сыном бегали, и похудел от такой встречи. Тут его все и узнали.

— Как же ты ожил?! — обрадовалась Мити.

А Эмэмкут ничего не сказал. Стоял только, рот открыв. И жена его рядом глазами лупает, как сова.

— Верхние люди увидели, какая ты работящая стала, и отпустили меня, — ответил Кутх, почёсывая рёбра. — Только зря, видно.

Но недолго он обижался, забыл скоро. Потому что Мити вкусно теперь варить научилась и совсем лениться перестала. Зажили они тогда снова — сыто да весело.

Мыши только к ним поближе перебрались, в самую ярангу. Тоже привыкли вкусно кушать…

Тут и сказочке конец, а кто прочёл — тот молодец!



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 29 2020, 16:13

Простая новейшая история
(история пишется так...)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 29 2020, 16:15

Приказ начальства был краток, категоричен, и обсуждению не подлежал: электростанцию нужно пустить в работу через три дня. И точка.

Илья закончил разговор и смог наконец-то прихлопнуть рубинового, словно спелая клюква, комара, присосавшегося с тыльной стороны ладони. Выключил спутниковый телефон, сложил антенну и упрятал трубку в нагрудный карман энцефалитки. Потом закурил папиросу, пытаясь клубами едкого дыма отогнать безжалостных кровопийц, звеньями реющих над головой.

-- Чего говорят? -- поинтересовался Валера, мастер электриков.

Сидящий рядом с ним на лавке Флюр Тимерханов -- "хитрый татарин", как окрестил его про себя Илья еще при первой встрече в Сургуте, -- тоже со вниманием ждал ответа.

-- На тридцать первое мая назначена торжественная забурка скважины. Дата утверждена на самом верху. Прилетит наш "родной" президент компании со свитой, областные и районные власти, пресса. Так что с монтажом и наладкой нужно срочно закругляться и включать электроэнергию на буровую. Управимся за три дня?

Вопрос был адресован Тимерханову, на что тот мелко закивал круглой головой и тут же приложил ладонь горстью к уху.

-- Вертолет стрекочет, слышишь? -- улыбнулся Флюр щелястыми глазами. -- Там немец сидит, специалист. Так что не беспокойся, дорогой, у меня все по графику. Поеду, встречу его.

Он поднялся на ноги и запрыгнул в салон притормозившего рядом вахтового "Урала", что каждый раз отправлялся к прибывающему авиарейсу. От временного поселка из двух десятков вагончиков до вертолетки и было-то всего метров двести, но пешком их не одолеть. Липкая глиняная каша дорожного полотна точно без сапог оставит, а в сторону не шагнешь, -- болото.

-- Что-то не нравится мне веселость Тимерханова, -- сказал Илья, провожая взглядом автобус, на полколеса утонувший в грязи. -- Сам дизель собран, а вот по системе управления -- еще и конь не валялся. Импортная техника порядок любит, тут ломом и "какой-то матерью" не обойдешься.

-- Ничего, -- беспечно промолвил Валера, обмахиваясь березовой веткой. -- Надо будет, в ручном режиме пустим, закрутится как миленький.

Над острыми вершинами елей проявилась оранжевая стрекоза. "Ми-8" сделал небольшой круг и завис над бетонными плитами, как бы раздумывая -- садиться, не садиться. Потом, решившись, быстро прижался к площадке.

Вокруг тут же засуетились люди, выгружая из распахнутого "брюха" попутные железки и сгибаясь невольно под бешеным ветром от крутящегося винта. Управились за пять минут. Вертолет подпрыгнул и стремительно ушел под острым углом вверх. "Урал" поплыл обратно.

Первым из двери автобуса мячиком выскочил Флюр, за ним на дощатый тротуар спустился немец, лет тридцати на вид, а следом выбрались человек пять рабочих-вахтовиков. Илья с Валерой переглянулись, пряча мелькнувшее в глазах веселое удивление. Колоритная фигура иностранного спеца заметно выделялась в толпе соотечественников: бритая загорелая голова, широкоскулое лицо с прямым носом, безгубым ртом и ёжистым островком рыжей бородки, голубые глаза под пшеничными бровями, золотая серьга в ухе, джинсовые шорты и рубашка без рукавов, цветные татуировки на голых накачанных предплечьях, адидасовские кроссовки, -- вот такое чудо нарисовалось вдруг посреди сибирской тайги.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 29 2020, 16:19

-- Истинный ариец, -- обалдело шепнул Валера. -- Железного креста на шее только не хватает.

Илья молча поднялся с лавки, бросил окурок в ведро. Иностранец поставил у ног объемистый чемодан и спортивную сумку и окинул настороженным взглядом окружающих людей.

-- Пауль Мюллер, инженер-наладчик фирмы "MAN", -- представил его Тимерханов и назвал по-английски должности и имена встречающих.

-- Хай! -- на американский манер поприветствовал их немец, протягивая руку.

-- Ну, что я говорил? Гитлер капут, -- тихо пробормотал Валера за спиной Ильи, и тот чуть не покатился со смеху, от неожиданности едва не сорвав "дипломатический протокол".

Смущенно ответив на рукопожатие Пауля, который не расслышал, или сделал вид, что не расслышал реплику, Илья отошел в сторону, а Флюр быстренько подхватил вещи и повел гостя в свои "апартаменты".

-- Валера, ты бы держал язык за зубами, -- попытался рассердиться Илья, и, не дожидаясь ответа, потащил товарища за рукав в вагон.

Валера переминался в тамбуре с ноги на ногу, давясь от смеха и ожидая продолжения нахлобучки, но Илья, захлопнув накрепко дверь, расхохотался во все горло, утирая навернувшиеся слезы. Отдышавшись кое-как, они снова вышли на улицу и пошагали в столовую.

Там уже Тимерханов потчевал ужином бритоголового Пауля, с опаской разглядывающего содержимое тарелки и видавший виды алюминиевый "инструмент". Повариха суетилась у плиты с разносолами для заморского пришельца. Илья с Валерой сметали быстренько по второму с компотом и ретировались за дверь, опасаясь снова чего-нибудь отчебучить ненароком.

У вагончика остановились под раскачивающимся светильником. К вечеру разгулялся холодный ветер, сдул комариную братию с открытого пространства, и можно было спокойно подышать чистым таежным воздухом, не отмахиваясь поминутно от назойливого гнуса.

Заря растеклась по горизонту багровыми сполохами. Яркий месяц заступил на вахту, а вслед за ним на чернеющем небе, в разрывах туч, проявился ковшик Большой Медведицы. Нефтепромысловая стройплощадка замерла на ночь, угомонилась колесная и гусеничная техника, и поселок притих, отдыхая от ежедневных производственных забот. Издали доносился только стрекот малой дизельной электростанции.

Дверь столовой отворилась и в квадрате желтого света показались фигуры Тимерханова и немца. Под их ногами плясало круглое пятно фонарика. Флюр проводил гостя до будки туалета, а сам подошел к ожидающим его напарникам.

-- Ну как фриц, отужинал? Не привередничал? -- поинтересовался Илья.

-- Сметал все за милую душу, -- ответил Флюр. -- Голодный с дороги, пить только ничего не стал. Иностранцы нашу воду не жалуют, в контракте отдельным пунктом прописано. Так я ему припас ящик минералки и "Миллера" две упаковки.

-- "Миллер" для Мюллера... оригинально! Как же тебя с пивом на промысел пустили?

-- Объяснил Макарычу, что немцу пиво по штату положено, разрешил под честное слово. Ему еще и вагон отдельный надо было отвести, но такой роскоши у меня нету.

-- А вы заметили, что на него ни один комар не сел, пока он с нами здоровкался? -- вспомнил невзначай Валера.

-- Точно! -- кивнул Илья. -- Видно, намазался какой-то своей импортной дрянью.

-- Да нет. У него в кармане приборчик специальный ультразвуковой, москитов отгоняет.

-- Вот буржуи! -- присвистнул Валера. -- Изгаляются, как хотят.

В это время вдали засверкал луч фонарика, и из темноты вынырнул Пауль, в полголоса бормоча что-то себе под нос.

-- Что такое, что случилось, дорогой? -- забеспокоился Тимерханов, потом спохватился и спросил то же самое по-английски, правда, уже без "дорогого".

Пауль отрывисто и многословно ответил, с возмущением размахивая руками. В его невразумительной речи пару раз мелькнуло слово "ватерклозет".

-- Говорит, больше у нас есть не будет вообще, -- перевел Флюр. -- Чтоб в туалет не ходить.

И, не дожидаясь комментариев, опять скоренько увлек под руку раздосадованного немца, обернувшись напоследок:

-- До завтра. Я ему сейчас пивка налью, успокоится. Пока.

-- Спокойной ночи! -- пожелал им в спины Илья.

-- Эк его заколбасило, беднягу! Не глянулся, значит, наш сортир херу Мюллеру, -- сказал Валера и длинно сплюнул в блестящую грязь у кромки тротуара.

-- Я думаю, это не последнее его огорчение, -- подытожил разговор Илья, поднимаясь по лесенке в вагончик. -- Как бы "железная воля" ему боком не вышла, один земляк уже поплатился...

Наутро Илья подскочил раньше всех, безжалостно растолкал Валеру и двоих соседей-электриков, поставил чайник на плитку и от души умылся по пояс под рукомойником. Завтракали сухарями с крепким чаем, неторопливо и молча, глядя сквозь мокрые стекла на улицу. За окном было серо, скучно. С низкого неба сеяла водяная пыль, напитывая и без того сырую почву. Выходить совершенно не хотелось, но работа все равно зудела внутри, заставляла шевелиться, и через десять минут домик на колесах опустел.

После короткой планерки в прорабской рабочий люд разъехался по объектам. Первыми отправились лесорубы на лязгающем ГТТ, рубить просеку для линий электропередачи.

За ними на вахтовке укатили строители на площадку насосной станции, откуда уже по лесу докатывалось отрывистое буханье сваебоя. Сварщики уехали вдоль трассы нефтепровода на двух тракторах-трубоукладчиках.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 29 2020, 16:22

Только электрикам и дизелистам было ближе всех до рабочего места -- всего двести метров прямиком через широкий, покрытый жидкой глиной полигон, где на бревенчатых выкладках громоздились стройматериалы и нефтяное оборудование.

Деревянный тротуар обрывался сразу за крайним в ряду вагоном, и на последнем его трапе нерешительно топтался Пауль Мюллер в джинсовом комбинезоне и фирменных бело-синих кроссовках. Рядом бестолково суетился Тимерханов, решая, видимо, сложную задачу: то ли отдать немцу свои сапоги, то ли прокатить его на закорках.

Валера с первого взгляда просек ситуацию, вернулся и прихватил из бригадирского запаса новенькие болотники. Немец тут же воспрянул духом, переобулся, и Флюр облегченно успокоился и вернул на физиономию всегдашний независимо-хитрый вид. Цепочкой добрели до отсыпанной песком, утрамбованной площадки электростанции, очистили сапоги от налипшей грязи и принялись за дела.

Тимерханов проводил Пауля в операторную, помог распаковать наладочную аппаратуру и, сделав важное озабоченное лицо, удалился обратно в поселок. Пока электрики разделывали кабельные муфты, Илья с Валерой подключили компрессор и занялись с дизелистом накачкой воздуха в пусковые баллоны. Флюр вернулся через полчаса и принялся ответственно нарезать круги вокруг контейнера электростанции, останавливаясь иногда у раскрытых нараспашку дверей и вставляя в работу других ценные замечания. Илья, освободившись, вышел к нему, перекурить и уточнить все-таки программу действий на ближайшие дни.

-- Сколько немцу нужно времени на наладку? -- спросил он.

-- Мне кажется, два дня хватит, не больше, -- заюлил Флюр, -- а, вообще-то, лучше у него самого спросить.

-- Так что ж ты не спросил до сих пор? Это же твой подрядчик. В контракте у вас что прописано?

-- Это наш контракт, он вас не касается.

-- Как это не касается, если наши планы на него завязаны?! -- Илья немного рассердился. -- Хорошо, у тебя по договору срок ввода станции в эксплуатацию -- первое июня. Как же ты собираешься его выполнять, если не знаешь сколько времени нужно на наладочные работы?

-- В договоре и форс-мажор предусмотрен. Записано черным по белому: "За форс-мажорные обстоятельства, к которым относятся и любые действия правительственных структур, препятствующие исполнению договора, подрядчик ответственности не несет", -- процитировал Флюр и поджал губы. -- Спец должен был еще неделю назад прилететь, да визу ему выдали поздно. У меня все документы есть. А вообще, станция к работе готова. Запустим когда надо, даже если не успеет он -- потом доделает, после комиссии.

-- Что-то ты темнишь, это меня не устраивает, -- отрезал Илья. -- Останавливать станцию никто не даст, когда бурежка начнется. Пошли к Мюллеру.

Пауль расположился на табуретке с электронной аппаратурой на коленях перед распахнутыми шкафами управления, бегал пальцами по тумблерам, нырял периодически с головой в опутанную проводниками металлическую утробу, перецеплял клеммы. Илья не решился отвлечь его сразу, остановился за спиной, наблюдая, Тимерханов рядом.

Постепенно в операторную подтянулись один за другим электрики и дизелисты, собираясь на обед. Столпились вокруг немца, смотрели во все глаза за его манипуляциями. Он терпел минут двадцать, потом не выдержал, обернулся, затараторил что-то укоризненно.

-- Спрашивает, нет ли у вас какой-нибудь другой работы? -- с подковыркой перевел Флюр, пряча ухмылку меж пухлых век.

Илья покраснел за всех, без лишних слов вышел за дверь. Вот уж действительно, -- встали, как бараны, словно папуасы дикие, уставились на человека за делом. Позор.

На улице начал накрапывать мелкий дождик. Илья остыл, закурил сигарету, провожая глазами рабочих, направившихся в поселок через полигон. Тимерханов невозмутимо курил рядом, поглядывая на часы.

-- Чего он обедать не идет? -- спросил Илья спокойно.

-- Сказал же, не будет больше есть, -- с готовностью откликнулся Флюр. -- Пошли, покушаем, а то не достанется нам.

-- Достанется, не переживай, -- Илья затоптал окурок. -- Вечером поговорим, уточнимся.

После обеда вернулись к станции, проверили еще раз воздушную систему, и Флюр собственноручно запустил дизель на холостых оборотах. Полуторамегаваттная машина, величиной с добрый тепловоз, плавно пошла в ход, выбросив из глушителей на крыше контейнера черные клубы дыма. Тяжелый гул затопил окружающее пространство и согнал с ближних деревьев вездесущее воронье. Илья наблюдал за пробным пуском снаружи, ощущая через ноги вибрирующую мощь техники.

В это время к площадке подъехала еще одна тарахтелка -- ГТТ, развернулась на месте, и из люка грузно выбрался Макарыч -- начальник нефтяной стройки. Он весело глянул на Илью, сказал что-то, но вблизи рычащего монстра его голоса совершенно не было слышно. Отошли в сторону, за угол операторной.

-- Неужели закончили?! -- прокричал Макарыч в ухо Илье.

Тот отрицательно помотал головой, заорал в ответ:

-- Только пробуем. Немец разбирается с автоматикой. Надеюсь, вечером скажет, когда закончит наладку.

Внезапная тишина оголила его крик, разом оглушив обоих. Дизель остановился. Из контейнера вышел Флюр, довольно потирая руки, поздоровался с начальником.

-- А то буровики уже устали ваньку валять, -- по инерции громко проговорил Макарыч. -- Закругляйтесь скорее. Вся страна на вас смотрит.

-- Сделаем, -- Тимерханов подобострастно улыбнулся.

-- Ладно, я поехал на нефтепровод, посмотрю, как там дела идут. Бывайте.

Макарыч кивнул на прощанье, взобрался на гусеницу, с нее нырнул в кабину, и вездеход укатил дальше, разбрасывая с траков комья липкой грязи.

В дверях операторной появился Пауль, подошел, хмуро взглянув на Илью. Проговорил что-то быстро Тимерханову. Илья прислушался, собирая в памяти школьные осколки английского языка, разобрал, что немец говорит об окончании работы на сегодня, и удивленно посмотрел на Флюра.

-- Все. Рабочий день закончен, -- подтвердил Тимерханов. -- У них с этим строго -- восемь часов отпахал, и в люлю.

-- Спроси, пожалуйста, сколько дней он будет упражняться.

Пауль выслушал вопрос и ответил коротко:

-- Неделю.

Илья не поверил свои ушам, вскинул брови.

-- И что он собирается делать столько времени?!

-- Говорит, нужно строго по программе обмерить датчики параметров дизеля, а их около полусотни по всем системам. На это запланировано тридцать часов, плюс десять для наладки программы управления.

-- Ясно, пять дней. Для чего еще два?

-- Послезавтра суббота, уикенд начинается.

Илья чуть не заматерился, проглотил готовые сорваться с языка слова.

-- Он что, на курорт приехал?! Или ему нравится в тайге комаров кормить? Это можешь не переводить. Скажи, что нужно все сделать за два дня, сегодня и завтра.

Проговорил и понял вдогонку, что сморозил на взгляд иностранца полнейшую чушь, но, не желая принимать очевидное, продолжил:

-- Сам помогу и людей поставлю в три смены, пусть только покажет, что и как делать. Работа, наверняка, типовая. Переводи.

Пауль выслушал Флюра, округлил глаза, уставившись на Илью, потом заговорил назидательным тоном, словно с бестолковым учеником.

-- Это его работа. Только он может ее сделать, по-другому никак нельзя, -- перевел Тимерханов.

-- Он какой немец, западный, наверное? -- спросил Илья.

Флюр удивился сначала, потом сообразил, захихикал тихонько. Пауль непонимающе переводил взгляд с одного на другого собеседника.

Эх, немец, немец, не знаешь ты, что такое Дата в нашей стране. Уж давно канула в небытие Советская власть, а привычка ставить задачи к намеченной дате осталась у нынешних капиталистов, бывших комсомольских вожаков. Что с того, что по плану, утвержденному еще по осени в прошлом году, забурка первой скважины намечена была на первое июля. Лишний месяц сулит хозяевам дополнительную прибыль, и немалую, и этим все сказано.

-- Ладно, пусть идет отдыхать, -- махнул рукой Илья. -- Отвечать нам с тобой придется.

-- Мне отвечать не за что, -- вскинулся Тимерханов. -- Я все по договору выполняю.

-- Молодец, Флюр Тимерханович! Ваша позиция мне понятна. Послезавтра меня в другую поставят, -- невесело пошутил Илья, примирившись с неизбежным. -- Чего он хмурый такой? Может, все-таки поест?

Флюр перевел вопрос. Пауль отрицательно мотнул головой, потом вынул из кармана мобильник, посмотрел на дисплей и в полнейшем расстройстве затараторил отрывисто.

-- Ему позвонить нужно домой, девушке своей, а связи нет, -- пояснил Тимерханов.

-- Конечно, отсюда до ближайшего сотового терминала двести километров, -- сказал Илья и улыбнулся пришедшей вдруг в голову мысли. -- А спроси-ка у него, если я сейчас его с Германией соединю, наладит станцию за два дня?!

Выслушав информацию и вопрос, Пауль скептически посмотрел на Илью, произнес несколько слов.

-- Чудес не бывает, ни в первом, ни во втором случае, -- так же недоверчиво сказал Флюр.

-- Это у них чудес не бывает, поэтому и живут так скучно, по расписанию. Пусть номер напишет.

Илья протянул записную книжку и карандаш, вытащил спутниковый телефон и набрал номер своего сослуживца, начальника отдела связи, находящегося за тысячу километров от месторождения, в маленьком ямальском городке. Тот по счастью оказался на рабочем месте, ответил сразу.

-- Привет, Александр Палыч! Скажи быстро, у тебя есть международный выход, можешь с Германией меня соединить?

-- Без вопросов, говори номер.

Надиктовав другу строчку цифр и название города, Илья переждал с минуту и, услышав гудок вызова, протянул трубку Паулю. По ходу разговора смурное лицо немца оттаяло, в глазах заиграла счастливая улыбка, и из неприступного "наци" он разом превратился в обычного нормального человека. Илья с Флюром наблюдали беседу, невольно вслушиваясь в отрывистую речь и не понимая ни слова.

Пауль договорил, отнял тяжелую болванку телефона от уха и вернул Илье. Обуревавшие его чувства все еще просились на люди, и он, весело и длинно восклицая по-английски, поведал свою историю.

Оказалось, он постоянно мотается в командировки по всему свету. Две недели назад вернулся из Африки, где налаживал в Конго очередную станцию из трех дизель-генераторов. Торчал там почти месяц, пока отыскал все хомуты, что натворили местные строители. Под конец срока герл-френд сообщила ему о пожаре -- она забыла включенный утюг и умудрилась спалить в доме пару комнат. Кое-как разобрался Пауль с пожарными, со страховщиками, начал ремонт, а тут уже в Россию пора. Оставил ремонтников на подружку, да ее саму контролировать каждый день надо, вот и переживал.

-- Сколько лет ей?

-- Девятнадцать.

Илья хмыкнул. Пауль выговорился, приложил руку козырьком ко лбу, вытянулся во фрунт и отчеканил еще несколько слов.

-- Готов продолжить работу, господин начальник, но за два дня все равно уложиться не смогу, -- перевел Тимерханов.

-- Успокойся, делай все как положено, только без выходных. Третьего числа электростанция должна быть в работе. Йес?

-- О-кей! -- последовал ответ.

Илья бросил взгляд на часы. Пора было выходить на связь с главным энергетиком. Разговор получился жарким, но ситуацию никоим образом, конечно, не изменил.

Тридцать первого монтажные работы на нефтепромысле были приостановлены, только Пауль, несмотря на уикенд, в очередной раз мужественно миновал столовую и пошлепал через полигон к электростанции. Митинг был назначен в буровой бригаде, за десять километров от поселка строителей. Всех работников заставили переодеться в новую фирменную робу компании и в несколько заходов перевезли на ГТТ по незаконченной, утопающей в болоте дорожной гати.

Тимерханов остался с Паулем, опасаясь бросать его одного, а скорее, чтобы не объясняться на пару с Ильей с московскими "шишками". Илья укатил первым рейсом, на который ушел почти час времени даже для гусеничного вездехода, и переговорил с глазу на глаз с буровым мастером, потом с Макарычем. Официально поставил их перед фактом, так сказать, хотя о том, что "большой" энергии вовремя не будет, все уже и так знали, благодаря "слуховому телеграфу".

В ожидании высоких гостей рабочий люд толпился в специально оборудованном курительном месте -- лавочка квадратом, посреди настоящая урна, рядом щит пожарный красный. Илья прошелся по буровицкому поселку, подивился на шик и блеск, наведенный в честь праздника. Мимо вертолетной площадки дошел до буровой установки, не замарав сапог, по ровненько уложенным бетонным плитам. И буровая, видавшая северные виды уже лет с десяток, выкрашена была свежей голубой краской, что придало ей заслуженный бравый облик. Недалеко стрекотал аварийный дизель-генератор, двухсотка, на который, да на незнание технических тонкостей сторонними гостями, и был весь расчет Ильи.

Первый вертолет приземлился в одиннадцатом часу.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 29 2020, 16:23

Из него под мелкий дождик ступил вице-президент компании, высокий грузный человек, в недавнем прошлом "матерый" нефтяник-производственник. За ним выдвинулся из салона генеральный директор добывающего объединения, ростом подстать вице-президенту, но более поджарый. Следом посыпались приглашенные: районный начальник, руководство нефтеперерабатывающего завода, представители духовенства и корреспонденты.

Последние тут же забегали между вагончиками, устанавливая аппаратуру, остальные просто столпились на входе в поселок, а нефтяные боссы, в сопровождении Макарыча и бурового мастера, прошествовали в культбудку. Макарыч на входе обернулся, высмотрел Илью и махнул ему рукой. Тот подошел, вздохнул глубоко и поднялся по лестнице в вагон.

Мастер усадил прибывших за стол, налил чаю две чашки, пододвинул вазочку с домашним вареньем. Они не возражали.

-- Рассказывай быстро, почему до сих пор нет электричества для работы буровой? -- генеральный говорил отрывисто и жестко, уперевшись зрачками в лицо Ильи.

Ему и без того все было известно, в тот же день, как Илья доложил своему руководству. Если бы не знал он ежедневно и ежечасно всего, что творится на каждом из нефтепромыслов, раскиданных по Ямалу и по трем соседним областям на тысячи километров, не был бы "генералом". Вопрос был задан для вице-президента.

Илья мысленно расправил плечи и кратко изложил ситуацию.

-- Если можно работать в ручном режиме, почему не запускаешь станцию?

-- Во-первых, немцы снимут гарантию. Во-вторых, без автоматики можем получить аварию. Тогда станем надолго. Я считаю, этого делать нельзя.

-- Когда закончишь наладку?

-- Второго июня, если не вылезут какие-нибудь неисправности.

Больше вопросов не было. Вице-президент отставил чашку, сказал веско:

-- (Всем) Хорошо. Самому я доложу сам. Остальным знать не нужно. Проведем мероприятие, как запланировали. (Буровому мастеру) Инструмент сгоняешь вверх-вниз на аварийном приводе. Хоть медленно, но для прессы и телевизионщиков сойдет. (Илье) С подрядчиков не слезай. Если третьего числа...

Он остановился, не договорил.

-- Мы так и собирались сделать, -- брякнул Илья и прикусил язык.

Вице-президент даже бровью не шевельнул в его сторону, выдержал паузу, давая понять -- приказ отдан, и комментарии к нему не требуются. Зато генеральный окатил работника взглядом, в котором ясно читалось: "Если б мог, убил бы! Уйди прочь!" Илья не отвел глаз, но все же смешался, отступил назад к тамбуру и вышел за дверь.

Ветер разорвал полотно низкой облачности на лоскутья, освободил солнце, и воздух сразу же начал пить тепло его лучей, впитывая заодно сырое дыхание окружающих болот и тайги. С юго-запада донесся рокот приближающегося второго вертолета. Скоро он показался над деревьями, облетел вокруг буровой и мягко сел на бетонные плиты. К нему уже спешили вышедшие следом за Ильей из культбудки большие начальники.

Последующая сцена почти скопировала предыдущий показательный выход руководства, только на уровень выше. Из открывшегося люка выплыл коротенький толстый человечек и, мудро глядя вдаль, поверх голов встречающих, неспешно спустился короткими ножками по трапу. Это был Сам президент компании, ни бельмеса не понимающий в нефтедобыче, но, тем не менее, -- первый наместник нефтяного магната на бренной российской земле. Рядом с ним остановился и заученным жестом поприветствовал народ областной губернатор.

Нет, конечно, они держались непринужденно и, как казалось окружающим, вполне по-свойски. Но в каждом жесте, в каждом движении, взгляде, в выражениях лиц сквозила ВЛАСТЬ. Власть больших денег. Куда там главе районной администрации или настоятелю периферийной церкви, что топтались на промозглом ветерке вместе с "четвертой властью". Даже личности вице-президента и генерального тут же поблекли и измельчали ростом в присутствии особ неизмеримо более умных, дальновидных, и абсолютно независимых. Они несли себя выше всех и каждого -- это были хозяева.

-- Такие люди... и без охраны?! -- Валера присвистнул.

-- Кого им здесь бояться? -- хмыкнул Илья.

Макарыч, пока боссы благосклонно отвечали на первые вопросы корреспондентов, расставил людей шеренгами по периметру поселка, лицом к дощатому возвышению в центре. Первые лица прошествовали к трибуне. Президент поднялся к микрофонам, оказавшись теперь на самом деле заметно выше окружающих, интимно улыбнулся и заговорил:

-- Здравствуйте, дорогие... товарищи! Я приветствую вас от лица акционеров и работников московского офиса компании и выражаю сердечную благодарность за ваш самоотверженный труд, результатом которого является сегодняшнее грандиозное событие -- начало промышленной разработки нового месторождения! -- докладчик расцветал по ходу речи, заиграли, видно, в жилах старые дрожжи, алым румянцем выступив на его гладких щеках. -- Нефть, которая потечет скоро по трубам из недр земли, наполнит свежей струей налогов водоемы областного и районного бюджетов этого забытого бо..., -- притормозил на секунду, глянул мельком на батюшку, -- ...раньше уголка сибирской земли, и дадут новый толчок к повышению благосостояния народа! И это делаете вы, это ваши руки созидают неутомимым трудом финансовую мощь и независимость нашей страны! Это ваши сердца бьются в унисон и своим слаженным хором зовут нас к новым производственным победам и свершениям!..

-- Может, под конец споем "Наш паровоз..."? -- прошептал Валера, сохраняя на лице одухотворенное льющейся речью, стремительное выражение.

Дальше Илья уже не мог слушать. Он десять раз пожалел, что так неудачно встал в первый ряд митингующих. Хорошо еще, что далеко от "высокой трибуны". Потихоньку, короткими шажками отступил назад, протиснулся между людьми и, завернув за угол ближайшего вагона, столкнулся нос к носу с вице-президентом. Тот со скучающим видом потягивал сигарету, скользнул пустым взглядом по лицу Ильи и отвернулся в сторону.

Илья машинально вытянул папиросу, но, спохватившись, спрятал обратно в карман. "Что позволено Юпитеру..." Стоять же просто так возле начальства было совершенно ни к чему, и он вернулся в толпу.

Президент наконец-то добрался до концовки своего выступления, получил дежурную порцию аплодисментов и уступил место губернатору. Областной хозяин тоже знал толк в напыщенном словоблудии, зарядил на двадцать минут, словно беспросветный осенний дождь. Слова барабанили в уши присутствующих, и пенными пузырьками стекали мимо, на землю. Жидкие хлопки поблагодарили выступающего за доставленное удовольствие, среди первых лиц произошло некоторое замешательство -- потеряли вице-президента, но он тут же "нашелся", вывернув из-за вагончика, и пригласил всех пройти к буровой установке. Руководство и приглашенные кучкой вышагивали впереди, остальные потянулись следом, чуть в отрыве.

У приемных мостков, уложенных серыми пачками бурильных труб, толпа демократично смешалась и слово предоставили святому отцу. Он выступил на несколько шагов вперед, повернулся усталым лицом к буровой и начал читать негромко молитву. Дьякон сбоку, за спиной его, держал в руках кропильницу, слушал внимательно. Илья оказался совсем близко и смог рассмотреть их кроткие, в годах уже, фигуры в затертых стареньких ризах, седые беззащитные виски, смиренные лица. И накатила вдруг на сердце ему такая бешеная тоска, а за ней стыд -- за глянцевую показушность дешевого спектакля, разыгранного новыми хозяевами жизни в угоду тщеславию своему, и замаравших им еще и священнослужителей. Курить захотелось, продрать горло крепким дымом, и Илья снова отодвинулся в задние ряды, достал папиросы и засмолил в кулак, явно нарушая все запреты.

Корреспонденты толклись вокруг, выискивая удачный ракурс, блестели глазами и объективами. Над толпой висел отвлеченный шепоток. Батюшка закончил читать, взял кропило и размашисто побрызгал на неровные металлические стены буровой. Досталось святой воды и нерадивым слушателям, что вызвало их дополнительное оживление. На место священника заступил вице-президент, коротко поздравил всех и без проволочки разбил об опорную тумбу подвешенную на веревке бутылку шампанского.

В лебедочном блоке тут же затарахтел редуктор аварийного привода, все как по команде задрали головы и проследили за таль-блоком, потянувшим вверх буровой инструмент. Это действо прилежно запечатлели телекамеры



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 29 2020, 16:28

и... гости начали быстренько сворачиваться в обратный путь. К тому же комары, прибитые суточным дождем к траве в лесу, давно расчухались и навалились гурьбой на приезжую свеженину. И небо потемнело заметно, заклубилось черными комками, солнце укрылось тучами от греха подальше -- явно зрела гроза.

Местный народ потянулся в поселок, начальство со свитой приглашенных -- на посадку. Макарыч напоследок вручал каждому гостю по колбочке с полстаканом настоящей нефти, отобранной из разведочной скважины, которая и положила начало месторождению в далекие семидесятые годы, да до сих пор стояла на консервации.

Илья с Валерой отстали, медленно шли позади всех. А когда проходили мимо вертолетки, Илья вдруг встретился взглядом с президентом компании, обернувшимся как раз с трапа к высокопоставленной свите, и остановился невольно, стиснув в зубах мятый мундштук беломорины. И тут...

Президент сдвинул брови. Президент вскинул правую руку. Президент погрозил Илье указательным пальцем. Президент удалился...

Вертолет рванул вверх, после чего во второй аппарат упаковались остальные члены делегации, и он тоже благополучно скрылся в сторону заката.

-- Ну ты сподобился высочайшего знака внимания! -- восхищенно-испуганно пробормотал Валера и даже отступил, чтобы посмотреть на Илью с некоторого расстояния.

-- Хотелось бы знать, во что мне это выльется?! -- Илья покачал головой, усмехнулся невесело. -- А вообще -- чихать! Дальше Сибири не сошлют. Поехали к себе, поглядим, как там у Пауля дела.

На следующий день в областных СМИ появились красочные репортажи о праздничных мероприятиях, посвященных началу разработки нового нефтяного месторождения. И ни в один из них не попало сообщение о том, что ночью, во время ужасной грозы, накатившей с востока на райцентр, прямым ударом молнии разнесло в щепы купол старенькой деревянной церкви. Означало ли это странное происшествие просто слепой случай или то было наказание всем нам за предательство своей страны, никто, к сожалению, и никогда не узнает.

Только батюшка не сомневался. Отстояв воскресные сутки на коленях в поверженном храме, утер он горестные слезы утром и отправился обивать пороги столоначальников, чтоб раздобыть хоть какие-то средства на ремонт.

(С) Рассказ опубликован в 2007 году в журнале "Сибирские Истоки" (ЯНАО), в журнале "Terra Nova" в Сан-Франциско (США).



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Nov 30 2020, 16:23

Благодарю за отклик! "Вы хочете песен?! Их есть у меня!"

Автор: АлексГК Dec 1 2020, 07:06

Как "новые русские" на корову охотились
(история из жизни, попавшая в фильм "Особенности национальной охоты")

Историю эту рассказал мне когда-то дальний родственник с Урала, простой русский Иван-крестьянский сын, а уж она ли в фильм попала, изменившись "по дороге" или нет, про то достоверно только сценаристам известно. Однако в жизни-то всё гораздо интересней произошло.

В общем, дело было так:

– В прошлом годе, аккурат после уборочной, к нам в деревню прикатили несколько "новых русских", поохотиться, к кому-то из родственников.
А перед тем сушь стояла добрая, как у меня с похмелья бывает, и из области вертолёт дежурил, пожары лесные тушил. А тут дождь зарядил третьего дня по всей округе. Летчики из-за этова сидят без дела в избе Новиковых, соседей моих. Выпивают, конечно.

Ну, бизнесмены денёк полазили в округе, не добыли ни хрена, и подкатили к летунам. Давай махнём, грят, на вашей вертушке к горкам поближе, дичи постреляем. Может, и олешка возьмем. Те, не долго думая, согласились, не бесплатно, конечно.

Полетели на другой день с самого с ранья в глухие места, килóметров за сто на север. Там только кинутые деревушки остались, народу совсем нет. Если только старики какие век доживают.

Сели посередь леса на опушке. Первым делом пошли на охоту. Часа на три хватило их всего, умаялись, вышли пустые. Хлебнули с расстройства и с устатку, пора обратно двигать. Вдруг, глядь, невдалеке под деревьями корова пасётся, одна-одинёшенька, и людей поблизости никого.

Один за ружьё схватился, пальнуть хотел, заместо дичи. Живое ж мясо гуляет. А двое других, видать, потрезвее были, не дали ему стрелять. На манер того чукчи, чтоб не переть тушу на себе, решили корову живьём в вертолёт загнать, а после "культурно" зарезать во дворе на шашлыки.

Скотина пугливая оказалась, подпустит к себе, а в руки не даётся. С третьего разу накинули ей петлю на шею, подвели к дверям, что сзади у вертушки на две стороны распахиваются, и толкают вшестером внутрь. Сначала она все никак не могла врубиться, чё от нее хотят, мычала, лягалась, но сдалась, наконец. Затащили, в общем, её, привязали в салоне к лавке. Выпили "на посошок" и полетели.

Дальше вышло почище, чем в той фильме показывали. В деревню на этот час летчицкое начальство нагрянуло, комиссия. Вызвали вертолётчиков по рации и говорят, что ждут их с отчетом о работе. Тут все струхнули, конечно. С коровой на борту возвращаться никак нельзя. И присесть по дороге тоже не получается – горючки только-только в баках осталось.

Делать нечего, решили эти придурки бедную скотину вниз сбросить. Отвязали верёвку, распахнули боковой люк, и на пинках толкают ее к выходу. Корова и так от рёва двигателя очумела, а тут совсем умом тронулась, когда морду на улицу высунула. Раскорячилась всеми четырьмя копытами, глаза выпучила, хвост трубой, орёт и бодается. Уж они с ней и так, и эдак, всё без толку. Да в довершение, у неё от страха расстройство желудка приключилось. Как давай поливать веером, обделала всю команду с ног до головы, вместе с лётчиками. Только один чистый остался, что в кабине за штурвалом сидел.

Короче, делать нечего, приземлились они. Вышли на поле, мать честнáя! Картина Репина – по уши в дерьме, вонища на три километра в округе. И в салоне всё уделано, не соскребёшь за один раз.

Бабский телеграф быстро новость разнёс, всем селом ходили мы на этот цирк смотреть, вповалку валялись от смеху. Бабы только за скотину убивались. Корова та перепугалась чуть не насмерть, её потом из вертолёта пришлось трактором вытягивать. А вот как начальство летунов наградило за самодеятельность, не знаю, но отмываться им, вместе с охотничками, пришлось в речке сперва, потом в бане в три захода.

Только мало им это помогло. В дерьме испачкаться просто, а вот оттереться – иной раз и жизни не хватает. Хотя, некоторым и так нормально...

***

Вот такие дела бывают в нашей грешной жизни.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 4 2020, 10:29

Ещё быть может...
(предновогодняя история)

Студенты - тоже люди, только немного сумасшедшие. Особенно в зачётную неделю перед сессией. Лёнька убедился в этом, когда Витёк и Андрюха однажды вечером притащили в комнату целый ворох прокатного туристского снаряжения: палатку, рюкзак, спальники, лыжи, закопчённый котелок и топор. На удивленный взгляд "сожителя" ответили весело:

- Мы завтра в поход идем, на ночёвку в лес. Ты с нами?

Лёнька молча покрутил пальцем у виска.

- Сам такой, - сказал Витёк и презрительно усмехнулся. - Вот посидишь еще пару ночей с лекциями и, точно, сдвинешься.

Утром Лёня, едва разлепив глаза, поплёлся на первую пару, а его друзья-товарищи, всю ночь прохрапевшие богатырским сном, уложили манатки и бодренько поскрипели на лыжах к трамвайной остановке.

В полдень накатила пурга, к четырем часам день укрылся ранними сумерками, стемнело. Лёнька обреченно досиживал бесконечную консультацию, не слушая монотонный голос преподавателя. Тоскливо глядя в чёрное окно, представлял, как ребята валяются сейчас в уютной палатке, налопавшись у костра горячей картошки с тушенкой, и травят байки под завыванье ветра. Хорошо им, наверное, лежать в тёплых спальных мешках, слушая темноту и заряжаясь адреналином от близости к дикой природе. Благодать...

Он ошибся самую малость. Распахнул дверь в комнату и остановился на пороге, опешив от неожиданности. В паутине растяжек меж койками реяла палатка, и в ней, действительно, с комфортом устроились поверх спальников Андрюха и Витёк, покуривая сигаретки. Выражение Лёнькиного лица им очень понравилось. Сдавленный смех перерос в оглушительный хохот, и туго натянутая палатка затряслась в конвульсиях, когда Лёнька, не в силах держаться на ногах, заполз на четвереньках к друзьям.

- Ну, вы и придурки! - бормотал он, утирая слезы и пытаясь отдышаться. - Я думал - они в тайге, мужественно борются с трудностями, а они...

- Ты знаешь, как там холодно?!

- Правда?!.. А костёр?

- Да дрова сырые оказались, и вообще... страшно!

Новый припадок напрочь лишил их способности двигаться и говорить еще на несколько минут. Вдобавок, на шум сбежались соседи и потешались в дверях над бесплатным цирковым представлением.

- А-а-а! - заорал вдруг благим матом Витёк и бросился вон из комнаты, расталкивая зрителей. - У нас же картошка на плите!

Ужин получился на славу, хоть и поджарился чуток лишнего. Запасливые путешественники отыскали в рюкзаке бутылку портвейна, хлеб и пару луковиц. Стол накрыли прямо в палатке, на газете.

- Завтра же зачёт... - слабо возразил Лёня, но друзья так на него посмотрели...

Действительно, стоило ли говорить - по двести пятьдесят грамм бормотухи на брата. Зато спали потом без задних ног. В той же палатке, на спальниках, и с открытой форточкой в окне, изображавшей дикую природу.

***

Свою любовь Лёнька встретил в комнате для самостоятельных занятий, под самой крышей студенческой общаги. Весь семестр "учебка" обычно пустовала, а когда подходил срок сдавать курсовые работы и готовиться к сессии, в нее было не пробиться. Только подскочив часиков в пять утра, можно было захватить местечко за одним из расшатанных письменных столов.

Лёня так и сделал наутро после "походной" ночёвки, выспавшись на всю катушку. И был немало удивлен, когда, поднявшись по истертым ступеням, обнаружил всего лишь двоих "ботаников" в пустой комнате. Одну, беспробудно спящую физиономией в тетрадку, личность, и едва знакомую девчонку из параллельной группы.

Девчонка, судя по всему, сидела над книжками уже давно. Серые глаза ее устало и задумчиво смотрели куда-то в далекие дали грядущего высшего образования, и совершенно равнодушно скользнули по лицу вошедшего однокашника. А он вдруг, словно пришибленный, брякнулся на подвернувший рядом стул и так и остался сидеть, затаив дыхание и не решаясь поднять мятущегося взгляда. Сердце бешено колотилось в груди, во рту пересохло, и вообще, самочувствие его резко ухудшилось. Явно что-то случилось с Лёнькиным организмом, совсем еще новеньким и никогда не дававшим раньше никаких сбоев. И причиной этого разлада с самим собой была она - совершенно обычная и единственная из тысяч и миллионов населяющих Землю людей.

Через пару минут Лёнька осмелился всё же исподтишка рассмотреть красу, безжалостно сразившую его сердце. Она продолжала сидеть, как ни в чем не бывало, уткнувшись в учебник, шептала чего-то себе под вздернутый носик, морщила его временами, улыбалась, крутила на палец золотистую прядь у виска и не обращала внимания на окружающее. Никого милее Лёнька никогда раньше не видел. Он понял, что пропал. И от этого знания на душе стало горячо, неспокойно и радостно. Начинался "праздник, который всегда с тобой", как сказал старина Хэм когда-то. Какая тут может быть учеба?..

Она заметила парнишку, наконец.

- Ты не поможешь мне разобраться? - прозвучал тихий голос.

Девушка смотрела на него и ждала ответа. Он изобразил на лице задумчивую мину и через силу повернулся.

- Что, что?

- Помоги, пожалуйста, никак не решу задачу по физике, - глаза ее были невинны, как и просьба, но в самой глубине их пряталась ласковая хитринка.

Лёньку окатило жаром от макушки до кончиков пальцев. Он заставил себя встать, переместился к барышне за стол и уткнулся в раскрытый учебник. А через полчаса уже кипел, словно самовар, в третий раз рисуя на исчерканном листке решение задачи.

- Ну, как ты не понимаешь?! Это же так просто!

- Спасибо, теперь мне все ясно. Другим, я заметила раньше, ты готов объяснять часами. А на меня, значит, можно и поорать?

- Другие - это другие. Они могут быть тупыми... А ты - не можешь, - пробормотал Лёнька, с ужасом осознавая, что сморозил несусветную чушь.

Он поднял растерянный взгляд и с огромным облегчением увидел озорные искорки в зрачках своей симпатии. Она была так близко: русая челка над тонкими бровями, легкая россыпь веснушек на щеках, ямочки в уголках полных губ... Бесконечно милое, притягательное и родное лицо. И с этой секунды две нашедшиеся половинки стали неотделимы друг от друга, как будто так было всегда, и всегда будет.

- Эй, двоечники, сколько время? - заспанная физиономия одним глазом уставилась на ребят из-за соседнего стола.

- Шесть часов, рано еще, ты спи, спи... - отмахнулись они хором и прыснули со смеху, зажимая рты ладонями.

Её звали Ольга. Оленька, Олька... И ей так понравилось целоваться, да и Лёньке тоже, что с тех пор в любую свободную минуту они убегали гулять и прятались от людей на тропинках Универовской рощи, в аллеях Лагерного Сада, в глухих квадратных двориках академических корпусов политеха, и целовались, целовались до беспамятства.

А когда у обоих уже начинало перехватывать дыхание, и губы превращались в спелые вишни и начинали саднить, они с сожалением отрывались от любимого занятия и просто бродили по заснеженным улицам. Олька рассказывала о себе, с самого далекого детства. О домике на бандитской окраине степного шахтерского городка и о своей дружной семье. Про огород, за которым нужно было ухаживать летом. Про печку, которую нужно было топить зимой. Про воду, за которой ходили на колонку круглый год. А Лёнька пересказывал ей книги. Он-то детство провел в квартире, и времени на чтение мальчишке всегда хватало. Олька слушала с жадным вниманием, переживала за каждого литературного героя, и глаза ее меняли выражение вслед за вязью повествования. Она умела слышать.

И никогда им не было скучно вдвоем.

Июнь перевалил через самый длинный день, ночи стали безветренными и тёплыми, как парное молоко. Воздух, напитавший солнечного жара, к вечеру колыхался над асфальтом и у стен домов знойным тягучим маревом. Сессия закончилась, и с последним экзаменом отвалились разом все заботы - зубрежка, бессонница, нервный мандраж. Впереди раскинулось бескрайнее лето, время растянулось неимоверно, и новый учебный год казался далеким и нереальным. Впереди были каникулы, а точнее - трудовой семестр, как тогда говорилось.

Лёнька и Олька решили провести его в стройотряде, только каждый в своем. Рабфаковцы собрались тянуть линии электропередачи в сибирской деревушке с есенинским певучим названием - Коломенские Гривы, и сблатовали ехать Лёньку. А девчоночий отряд собирался отправиться еще севернее, в Стрежевое, поднимать в тайге городок нефтяников.

Проводы устроили в последнюю ночь перед отъездом. На пологом берегу реки, "переправившись" по мосту над широким долгим потоком.

Костер горел, жадно пожирая сухой плавник на ветру и разбрасывая в небо яркие трескучие искры. Картошка на сковороде взялась поджаристой корочкой за шесть секунд, и девчонки бросили в нее тушенку из двух банок, а Витёк сверху приправил "праздничный" ужин толстым слоем лука.

Потом тихонько пели у костра под Андрюхину гитару.

Лёнька и Олька лежали бок о бок на теплом песке, подложив под головы скатку из одеяла, ловили взглядами падучие звёзды. Млечный путь искрился туманной вуалью в черном небе и Луна смотрела на Землю с улыбкой Джоконды, загадочно и многообещающе...

***

До конца июля лил один сплошной, мелкий, занудный дождь. Полигон в самом центре Коломенских Грив, на котором стройотрядовцы "вязали" опоры для электролиний, превратился в неглубокое, по колено, озеро жидкой грязи. От холода и простуды "бедных" студентов спасал обыкновенный физический труд. Наломаешься за день монтажкой и ломиком, увязывая десятиметровые бревна и бетонные пасынки стальной проволокой, так, что от фуфайки пар валит - никакая хворь не страшна. Бабки местные и мужики только охали, гоняя утрами-вечерами скотину мимо полигона. Качали головами участливо и спешили до дому.

- Лучше б самогонки налили, чем издали жалеть! - кричал им Саня Байкалов и хохотал заливисто вслед.

В августе начали ставить опоры по улицам и тянуть провода. Благо и погодка наладилась. Горячее солнце быстро высушило грязь, обласкало природу и людей, и дела веселей пошли. Вечером в субботу решили закончить пораньше, помыться в бане и отметить за ужином успешное окончание первого стройотрядовского месяца.

- У меня идея, - крикнул Саня, сидевший на траверсе угловой опоры, Лёньке, "повисшему" на соседней в монтажном поясе. - После ужина танцы устроим для всех. Деревенские бабёнки сильно хотят с нами поближе познакомиться. Вон, гляди, одна подруга уже топает.

Вдоль улицы, по "тротуарной" тропинке шла пухленькая девушка в ярком платье и лаковых туфлях. Поравнявшись с очередным столбом, она вскинула к бровям ладонь от солнца и всмотрелась в маячившую наверху фигуру. Лёнька продолжал крепить провод к изолятору, делая вид, что не замечает гостью.

- Эй, Валюха, иди сюда! - крикнул ей Саня. - Он тебя стесняется.

- Я ж не кусаюсь, вроде, - ответила девушка, тряхнув рыжими кудрями, хмыкнула и пошла дальше.

- Подожди, дело есть. Сейчас слезу.

Саня перекинул через плечо страховочную цепь, защелкнул карабин на поясе и начал спускаться, споро переставляя ноги, обутые поверх кирзовых сапог в стальные шипастые "когти".

- Рубль принесла? - с ходу спросил он внизу, потянувшись цепкой пятерней к крутому бедру собеседницы.

- Это твоё дело? - с озорной улыбкой ответила она и оттолкнула шаловливую руку. - Не лапай, не для тебя приготовлено.

- Какие мы строгие! Для кого честь бережешь?

- Так я тебе и сказала. Держи карман шире.

Девушка стрельнула глазами в Лёнькину сторону и протянула знакомцу смятую купюру на раскрытой потной ладошке.

- Ай, молодец, Валюха! За это я тебе сейчас новость скажу, такую-ю!

- Какую?

- Мы сегодня вечером пляски устраиваем! Сбор в девять часов.

Саня подбоченился, наслаждаясь произведенным эффектом.

- Беги скорей к подружкам, скажи всем. Будем ждать. Да бражки не забудьте прихватить!

Валя кивнула, повернулась плавно, отчего грудь ее всколыхнулась за вырезом тяжкой волной, притягивая к себе вспыхнувший взгляд парня, и ушла неспешно. Саня облизнул пересохшие губы, посмотрел на рубль, зажатый в пальцах, довольно засмеялся.

- Лёнька, кончай работу, я денег раздобыл! Гуляем сегодня!

После бани всей толпой, раскрасневшиеся от крепкого жара, студенты прошли деревню насквозь по центральной улице. Поверх заборов и из окошек им вслед смотрели спелые девчонки, срочно наводившие марафет, несмотря на запреты родителей. Местные парни кучковались по двое-трое у ворот, решали - идти ли на танцы, их ведь, вроде, никто не приглашал.

Стройотрядовский вагон-городок стоял на отшибе, километрах в пяти от села, рядом с высоковольтной подстанцией. Пока ребята топали к нему напрямик через лес, успели высохнуть и волосы, и полотенца, накинутые на голые загорелые плечи. Дома ждал ужин с временной отменой сухого закона, небо играло закатом, птицы гомонили вокруг по деревьям, и дышалось от всего этого благолепия легко и радостно, как бывает, наверное, только когда ты молод, беспечен и здоров, как бык.

Так было, и так будет...

Светлая, усыпанная звездами ночь раскинулась над Сибирью. На "пляски", как выразился Саня, деревенские подтянулись без опоздания. На тракторах, мотоциклах и велосипедах. Парни привезли девчат. Студенты не подали виду, что удивились такому повороту событий - женского пола явно хватало на всех с избытком.

Из громкоговорителя-колокола над вагон-городком поплыла музыка. Крис Норман клятвенно обещал кому-то хриплым фальцетом: "Водки найду-у"! Ему вторили на разные голоса, явно принявшие перед танцами "на грудь" для храбрости или для задора, гости. Дамы наперегонки, не дожидаясь объявления "белого" танца, без разбора ангажировали кавалеров. Но Лёнька достался именно Валюхе.

Она сходу прильнула к нему всем телом, обвила шею горячими руками, смотрела в глаза смело, не отрываясь, и молчала. У Лёньки аж дух захватило, колени задрожали противно, не спасали и праздничные сто пятьдесят. Испугался он, что греха таить. Испугался, что поддастся неприкрытому напору, а отшить её сразу, конечно, не мог. Решил подождать окончания танго, чтобы потом незаметно слинять куда подальше. Валя не оставила ему такого шанса. Лишь только музыка стихла на несколько секунд, она мягко взяла стушевавшегося парня под руку и шепнула на ухо:

- У тебя есть сигареты с фильтром? Угости.

Они отошли в сторонку, свернули за ближний вагончик, остановились. Лёнька вытряхнул из пачки пару сигарет, чиркнул спичкой.

- Ты чего такой колючий? И не похож на городского - больно стеснительный.

Глаза ее блестели в лунном свете, тихий смех хрусталем рассыпался в душном воздухе. Огонек сигареты, разгораясь при очередной затяжке, отражался в зрачках кошачьими угольками.

- Просто не хочу заводить лишних знакомств, - подумав, медленно ответил Лёнька.

- Чего ты, в самом деле, я ж тебя не съем. Потанцуем и разбежимся, делов-то, - Валюха бросила окурок на землю. - У меня в сумке, в коляске, самогонка лежит. Надо тебе, всё-таки, выпить немножко, а то совсем раскис.

Она тараторила без остановки, снова подхватила его под руку, и они, спотыкаясь, на ощупь пошли искать мотоцикл. Нашли, вернулись к вагончикам. Танцы были в самом разгаре.

- Где твоя комната? - спросила Валя, касаясь губами Лёнькиного уха, чтобы перекричать музыку. - Стаканы есть там?

- Нет, вся посуда в столовой.

- Ладно, всё равно пошли к тебе, чтоб не мешал никто. А то налетят, как саранча, вылакают все, оглянуться не успеешь.

Они поднялись по ступенькам, вошли в комнату. Лёнька потянулся к выключателю на стене, девушка перехватила его руку.

- Увидят же, а от луны и так светло, мимо рта не пронесем.

Она по-хозяйски расстелила на столе газету, поставила мутную поллитровку, выложила шмат копченого сала в марле, хлеб, огурцы, лук зелёный. У Лёньки слюнки потекли от одного запаха домашней деревенской еды, хоть и недавно из-за стола вылез.

- Знаю я, чем мужика-то раззадорить! - радостно сказала Валюха, выдернула зубами деревянную пробку из горлышка и протянула бутылку Лёньке. - Глотни-ка.

Он махнул рукой на свои предрассудки, - что такого-то, в самом деле, - и сделал три неосторожных глотка. Только после этого уразумел, что пьет почти чистый спирт, поперхнулся, хватанул воздуха ртом и раскашлялся, зажмуривая брызнувшие слезами глаза. Валя рассмеялась, постучала его по спине, сунула в руку огурец и скорей настрогала перочинным ножом сала. Пока он утирал слезы и закусывал, выпила сама, наблюдая за парнем внимательно и откровенно.

Подошла, расстегнула полы кофточки, открыв тугие груди с острыми сосками, помедлила секунду, давая кавалеру время насладиться взглядом, и впилась ему в губы жарким поцелуем. Он уже почти провалился в бездну, увлекаемый желанием и хмелем, но насмешливая улыбка Луны, заглянувшей в окно, кольнула сердце воспоминанием.

Лёня твердо и резко отстранил от себя девушку, развернулся к столу и снова приложился к бутылке.

- Хорошая у тебя самогонка, - сказал, набивая рот кусками сала, хлебом и луком.

Валя смотрела на него с изумлением, перерастающим в злую обиду. Спохватилась, запахнула кофту, теребила пуговицы нервными пальцами, жгучими зрачками пытаясь поймать глаза кавалера.

- Ты жрать сюда пришел?! - спросила звонко.

- Ага, - Лёнька пьяно ухмыльнулся, изображая заядлого алкаша, а сам готов был сквозь землю провалиться.

Но другого выхода у него просто не было...

***

- Что случилось, Олька? - через силу спросил Лёнька. - Уже три месяца не могу добиться от тебя ни слова. Почему ты чужая со мной?

- Обыкновенная, как все.

Они разговаривали, будто сквозь толстое вагонное стекло, говорили и не слышали друг друга. А сказать нужно было обязательно и многое - еще минута и поезд уйдет.

- Я очень скучаю...

- Не подходи ко мне больше...

- Это глупо, наверное, но я не могу без тебя.

- Я не хочу с тобой встречаться.

- Почему?

- Ты летом-то времени зря не терял. С деревенскими развлекался. Или забыл уже?

- Что за выдумки? Кто тебе наплёл? - Лёньку словно ушатом ледяной воды окатило. - Не знаю, что тебе наговорили, но это всё неправда!

- Рассказали добрые люди, - Олька смотрела на него, улыбаясь, но в глазах ее стояла тоска смертная - приговор окончательный и бесповоротный. - Ну, что ж, молодец, сейчас все так делают. Одна для души, другая - для тела. И у меня появились новые друзья.

- Это ты всё врёшь! - он разозлился не на шутку, заиграл желваками. - Тебе соврали, и ты врёшь!

- Нет, не лгу, милый, - она смеялась и жгла, жгла его взглядом до самого сердца. - Я пошла к нашим.

Рыбки смотрели из аквариума на Лёньку и разевали рты. Тоже хотели что-то сказать, но он их не слушал.

За окном упала быстрая зимняя ночь. Свет уличного фонаря отпечатался на потолке чётким квадратом окна. Из-под закрытой двери в комнату сочились музыка и смех.

Он вышел к столу, налил себе водки полный фужер, выпил махом, оделся в коридоре и полетел вниз по лестнице. Шагнул из подъезда - шапка в руке, пальто нараспашку - и ткнулся в сугроб головой, упав на колени. Дышал сквозь снег, пока щеки, нос и уши не превратились в бесчувственные льдышки, а волосы в скрипучий проволочный клубок. Встал, отряхнулся, глянул на чужой дом за спиной. Хмель накатил ознобом, светлые пятна окон колыхались и плыли в глазах, вытянулись желтыми цепочками от земли до неба. Порывы ветра задували веселую музыку из форточек на улицу, рассыпались в воздухе на белые ноты-снежинки и искристой порошей укрывали истоптанное месиво у крыльца.

Никто его не искал.

Жгучая обида захлестнула горло, сердце ухало молотом в груди и в висках. Лёнька выпростал из кармана мятую сигарету, закурил жадно, выдыхая дым ноздрями и загоняя горечь в желваки на скулах. Нашарил в сугробе шапку, натянул на макушку и пошел вдоль улицы прочь, пошатываясь в такт раскачивающимся пятнам фонарей под ногами.

В скверике позади автобусной остановки шла драка. Последние ночные пассажиры топтались в ожидании транспорта на скрипучем снегу и делали вид, что не замечают размахивающих рук, ударов и криков за своими нахохленными спинами. Дрались трое курсантов против пятерых - уличной шпаны. И это было несправедливо, по мнению Лёньки. Он даже не успел, как следует, подумать, а ноги уже перенесли его через сугроб на газоне, и руки принялись растаскивать дерущихся. Курсанты и шпана тоже ничего не поняли, но потасовку свернули и разбежались в разные стороны. Лёнька воспрял духом и с чувством исполненного долга потопал дальше.

Тротуар привел его к площади перед зданием РОВД. На площади никого не было, кроме памятника Дзержинскому, и темные милицейские окна свидетельствовали, что в плане борьбы с преступностью в городе все обстоит нормально.

Лёнька как раз проходил мимо задумчивого первого чекиста, когда почувствовал вдруг удар под колени и от неожиданности упал вперед. Нападающий всем телом навалился ему на спину и скреб ногтями щеки, стараясь засунуть пальцы Лёньке в рот и порвать губы. Лёнька брезгливо помотал головой, отплевываясь, с усилием поднялся на ноги и стряхнул с себя противника. Тот отскочил и испуганно замер в двух шагах, ожидая ответной атаки.

- Ты чего, с ума спрыгнул? - удивленно спросил его Лёнька. - Чего на людей бросаешься?

- А ты сейчас за курсантов бился с нашими, а? - озираясь, ответил типчик.

- Ничего я не бился, - улыбнулся Лёнька, - я просто разнял их.

- Врёшь, гад, - неуверенно настаивал парнишка и все оглядывался.

С той стороны, куда он смотрел, из-за деревьев вывернул длинный парень в узкой короткой куртке и неторопливо направился к спорщикам. Лёнька выудил из пачки сигарету, распахнул пальто, шаря зажигалку по карманам джинсов, прикурил. Он не желал больше никаких драк, хотел только побыстрее уладить недоразумение и идти дальше своей дорогой.

- Эй, друг, рассуди нас, - обратился к новому человеку с просьбой. - Он зачем-то напал на меня, хотя я ничего ему не сделал.

- Конечно, - прищурив острые глаза, сказал подходивший и выставил вперед правую руку, вроде как поздороваться.

Лёнька потянулся к нему в ответ, но парень уже скользнул мимо, криво ухмыляясь, и утащил за собой настырного спорщика, схватив его за рукав. А у Лёньки вдруг обожгло низ живота, и глаза поплыли вбок, увлекая за собой голову, а за ней и все тело. Он опустился на ослабевших ногах, сел на тротуар, сглатывая накатившую тошноту. "Вот ведь напился, дурак, прожег свитер", - вяло подумал парнишка и стал оглаживать живот в поисках упавшего огонька сигареты. Но вместо этого нашарил скользкую влагу, сочащуюся сквозь шерсть свитера, отдернул в испуге руку и стал тщательно обтирать ее о снег.

Фонари ярко горели вокруг. Феликс Эдмундович строго взирал с пьедестала на пытающегося подняться Лёньку, будто хотел тут же арестовать его за вопиющее нарушение общественного порядка. Лёньке было стыдно за свою кровь, размазанную по утоптанному снегу у самых ног Дзержинского, и он понимал, что сильно виноват. Но сделать ничего не мог. Феликс Эдмундович хотел отвернуться от этого безобразия, но тоже не мог. Тогда он просто перестал смотреть на парня, словно того и не было.

Наконец, какой-то прохожий, обойдя окровавленную фигуру на тротуаре, свернул к высокому каменному крыльцу и начал колотить в дубовые двери. Заспанный дежурный вышел на улицу.

- Тут у вас прямо под окнами пацана убили, а ты и не видишь ничего, - в сердцах сказал прохожий и быстренько испарился по своим делам.

Спешил, наверное, домой с работы. А может, просто не хотел, чтобы его схватили в свидетели или в обвиняемые и затаскали по судам. Дежурный моргал глазами, ничего не понимая, потом увидел черное тело на красном снегу и бешено засвистел, сбегая по ступенькам.

- Вы чего это здесь? - задал дурацкий вопрос милиционер, перестав свистеть. - Тут нельзя в таком виде!

Он оказался молоденьким, как и Лёнька, и вовсе забыл, что нужно делать.

- Я не буду, - прошептал раненый, глядя снизу в его румяное лицо. - Помоги... скорую...

Тут только дежурный включился в ситуацию и кинулся обратно. Вспомнил про телефон. Через пять минут на площади стало тесно от бело-красных и желто-синих машин.

Повезло Лёньке, получить ножиком в живот в таком замечательном месте...

***

Из операционной его перевезли на каталке в палату и оставили досыпать под наркозным хмелем на железной продавленной кровати. Первое, что попалось на глаза, когда очнулся, было Ольгино лицо. Она внимательно, без улыбки смотрела на него, кивнула удовлетворенно, заметив его пробуждение, и отвернулась в сторону. У окна, за изголовьем кровати стоял кто-то еще, не видимый Лёньке.

- Живой, все нормально, - сказала Ольга этому невидимке, потом обратилась к раненому. - Ты сам виноват. Зачем разыграл трагедию всем на показуху?

Лёнька не верил своим ушам. Запрокинул голову на подушке, пытаясь взглядом ухватить лицо третьего. Получилось - это был тот самый длинный парень с острым взглядом и скошенной улыбкой - и тут же очнулся от бредового сна...

- Любовь до гроба, дураки оба! - ляпнул Лёнька и счастливо улыбнулся сквозь слезы.

Олька ревела рядом с его кроватью, шмыгала красным носом и тоже виновато улыбалась.

- Ты же понимаешь, нам никак нельзя друг без друга, - говорил Лёнька и гладил ее ладонь. - Понимаешь?

- Ага, - кивала она, улыбалась и ревела.

- Это все ерунда, заживет, как на собаке, - говорил Лёнька и прижимал ее ладонь к своему лицу.

- Ага, - кивала она и снова ревела.

- Ты только больше не говори так, - шептал Лёнька и целовал ее руку. - И я не буду, хорошо?

- Ага, - она потянулась к его губам...

Но поцеловаться им не дали.

Дверь распахнулась, и в палату ввалились Витёк и Андрюха, наполнив пространство хрустящим морозом и новогодним мандариновым духом.

- Эй, больной, кончай шланговать! Мы в поход собрались и на тебя спальник прихватили...

(С) Рассказ опубликован в 2009г. в журнале "Сибирские истоки" (ЯНАО), в 2011г. в журнале "День и ночь" (Красноярск)


Вложенные эскизы изображений

Автор: волна Dec 6 2020, 11:58

Очень понравилось!!!
СПАСИБО!!

Автор: АлексГК Dec 6 2020, 14:11

Благодарю за отклик! И Вам - удачи!!!

Автор: АлексГК Dec 11 2020, 07:29

Вкус жизни

(дорожная история)




Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 11 2020, 07:34

Дверь широко распахнулась, и из клубов пара, повалившего на улицу, проявилось бородатое лицо шофера.

— Вы почему есть не идете? — спросил Петруха Мартодиев, заглядывая в вагончик и утирая ладонью лоснящиеся губы. — Повариха сказала, сейчас закругляется с ужином. Да и ехать пора бы, ночь на дворе.

— Дверь закрывай! Не май месяц, — буровой мастер Костя Шейнин прикрыл форточку и затушил сигарету в импровизированной пепельнице-шарошке от бурильного долота. — Успеете, время-то всего лишь девятый час.

— Так нам еще два часа пилить, — водитель ввалился в вагончик, обстучал унты о порог, прикрывая за собой дверь, сел на лавку и осмотрелся. — А вообще, бог с ним, путевка все равно уже закончилась, так что можно и у вас переночевать. Ты как, Илья, насчет остаться? Завтра суббота, выспимся и поедем, как рассветет.

Электромеханик Илья Трофимов мотнул отрицательно головой, сидя сбоку от стола и, не отрываясь, строча что-то в журнале дежурного монтера. Его худое, чуть удлиненное лицо, с пробившимися над верхней губой жидкими усиками, казалось нарочито сосредоточенным. Словно этой напускной серьезностью он пытался скрыть, прежде всего от самого себя, свой возраст еще не оперившегося молодого специалиста. Хотя и Петр, и Константин были немногим старше него, но уже отдали Крайнему Северу по несколько лет, а он только-только разменял второй год северной жизни.

— А то, смотри, у поварихи балок теплый, бока мягкие… — продолжал Петруха и хохотнул, довольный своей шуточкой. — Да и мороз крепчает, по-моему. Глянь-ка, Кость, на градусник.

— Тридцать пять вроде, а еще час назад было двадцать девять, — ответил Шейнин, кое-как разглядев, прищурившись, красный спиртовой столбик сквозь проталину в наледи на окне. — А ты на повариху-то сильно губы не раскатывай, Шульбин тебе их быстро заправит.

— Сейчас чаю хлебнете и поедете, — он проверил воду в чайнике, воткнул вилку в разболтанную розетку на стене и присел на импровизированный топчан, составленный из двух деревянных лавок между торцом стола и затертой стенкой вагончика.

Этот топчан служил дежурной кроватью ему и сменному мастеру в любое время суток, когда удавалось урвать для сна несколько часов в бесконечной череде неотложных буровицких дел: от мелкого — передачи по рации суточной сводки начальнику смены на базе — до самого крупного — ликвидации аварии на скважине. Да их у мастера и не бывает, мелких дел, так как из них складывается и от них зависит производственная и людская жизнь буровой бригады — обжитого островка, окруженного заснеженным лесом и бесконечными, насквозь промерзшими болотами.

— Нет, спасибо. — Илья закрыл журнал, достал из кармана брюк серебристые часы на цепочке, открыл крышку и глянул на циферблат. — Пожалуй, пора ехать, а то и к двенадцати до дому не доберемся.

— Аристократ, — подмигнул Петруха Косте. — Жилетки только под фуфайкой не хватает.

— Просто с такими удобнее, наручные запотевают на морозе, — Илья смущенно улыбнулся, спрятал часы в карман и поднялся.

Мастер тоже встал с топчана, надел на голову ушанку с привязанной к ней защитной каской.

— Пойду, перекушу, пока подъем закончат. Турбину сменим, в ночь надо наверстывать — из-под “кондуктора” самые метры. Не успели ведь и сотню взять перед аварией.

Вышли на улицу. Водитель торопливо пошел через буровицкий поселок к стоявшему возле котельной “Уралу”.

— Жмет морозец. — Шейнин остановился возле столовой, протянул руку Илье, потом спохватился: — Зайди, хоть булочек возьми в дорогу.

Пряча за полой телогрейки газетный кулек с горячими булочками, Илья спрыгнул с крыльца и по тропинке через шламовый амбар направился к машине. Мороз действительно крепчал. Пальцы рук быстро замерзали в сырых, мгновенно затвердевших на воздухе меховых рукавицах. Илья снова чертыхнулся про себя — пока разбирался с неисправностью, имел глупость положить рукавицы на дырявый паровой шланг, чтоб не остывали.

Черное, усыпанное звездами небо над головой было глубоко, как бездонный океан. Воздух неподвижен — белый дым из труб котельной, подсвеченный прожектором с вышки, поднимался вверх ровными столбами.

“К сороковнику подтягивается”, — подумал Илья, остановился и ради интереса плюнул в снег, вспомнив, что таким способом определяли температуру воздуха герои рассказов Джека Лондона.

Замерзла слюна на лету или нет, он так и не разобрал, но долго торчать на улице явно не стоило — мороз обжигал дыхание и прихватывал нос и щеки.

Вышка, покрытая инеем, была освещена гирляндами светильников, словно новогодняя елка. Крюкоблок резво бежал вверх, вытягивая из чрева земли очередную трубу. Взревывал по-медвежьи двигатель главного привода. Бурильные свечи, выстраиваясь ровными рядами возле “ног” вышки, гулко звенели морозным хрусталем.

Работа вошла в обычное русло, а ведь еще днем, когда они подъезжали к кусту скважин, буровая установка казалась мертвым нагромождением железа. Словно бездыханный динозавр, припорошенный метелью ледникового периода, этот завод на колесах неподвижно расположился на песчаной опушке, лишь гордо подняв, из последних сил, сорокаметровую шею вышки над хилыми северными деревьями.

Петр погудел клаксоном на прощанье и вырулил вокруг мостков к выезду с кустовой площадки.

— Прокати нас, Петруша, на тракторе, да поскорее. — Илья уселся поудобнее, пристроил возле себя кулек с булочками, достал одну. — Через пару часов дома будем.

— Не загадывай. Когда приедем, тогда и будем, — отозвался водитель и вытащил из-за спинки сиденья термос. — Кружку в бардачке возьми.

До центральной трассы — бетонки, связывающей месторождения с городом, — еще было километров двадцать по заснеженному лесу. Накатанный зимник извилистой лентой стекал под колеса “Урала”. Невысокие, в белых шубах сосенки толпились у обочин, выхватываемые дальним светом фар из ночного безмолвия. Свет выедал в окружающей тьме длинный тоннель на прямых участках дороги, а на поворотах резко упирался в стволы и вытянутые навстречу машине ветви, пригнутые пушистыми белыми рукавицами — как будто деревца голосовали проезжающей мимо попутке.

Стекла кабины, оттаявшие за время стоянки, быстро затягивало слоем изморози. Скоро только на лобовых окнах остались озерки чистой поверхности. Петруха поправил ребристую трубку, протянутую под рулем к левой форточке от печки, пристроенной в ногах у пассажирского сиденья. Поток теплого воздуха по трубке поступал к заиндевевшему окну, давая водителю хоть какую-то возможность разглядеть зеркало заднего вида.

Зимняя ночная дорога — хорошее снотворное для пассажира. Искрящаяся, скользящая под взглядом белизна, бегущие по краям тени деревьев, ровный рокот мотора, неспешный разговор с водителем, переходящий в его монолог, плавное покачивание тяжелой машины на взгорках и поворотах, обволакивающее тепло кабины — и вот уже нет сил удержать слипающиеся веки, голова потихоньку начинает клониться вперед, рот приоткрывается, выпуская в уголки губ слюнку, и только на неожиданной кочке, испуганно встряхнувшись и тараща невидящие глаза, понимаешь, что бессовестно заснул, бросив напарника один на один с дорогой. Но он не видит твоего извиняющегося взгляда или глянет искоса, понимающе улыбнется сквозь бороду, и, через пару минут, снова проваливаешься в небытие, продолжая досматривать прерванное сновидение…

Вскоре подъехали к выезду на бетонку, до цивилизации оставалось семьдесят километров с хвостиком, и с этого момента неожиданное прервало обычный ход событий, в очередной раз доказывая людям, что в дороге случается всякое.

— Открой дверцу, глянь, что там справа, — толкнул Петруха Илью, останавливаясь у поворота.

Илья встрепенулся, вынырнув из короткого сна, сообразил, о чем его просит водитель, повернулся к окну и подышал на стекло, помогая дыханью растопить наледь тыльной стороной горячей ладони.

— Я тебе и так скажу, нечего зря мороз в кабину впускать, — глянув в образовавшийся глазок, махнул рукой. — Поехали, справа свободно.

Петруха медленно вывернул тяжелую машину на трассу и начал набирать скорость, но тут же, глянув в зеркало заднего вида, сбросил газ и свернул к обочине.

— Ушел! — севшим голосом отрывисто бросил Петр, выжал педаль тормоза и остановил машину.

— Кто ушел? — непонимающе уставился на него Илья.

— Подрезал я кого-то, он с трассы свернул в кювет, чтобы в нас не врезаться. Петруха машинально перекинул рукоятку скоростей в “нейтраль”, дернул вверх ручник, схватил ушанку и вывалился из кабины.

Илья очумело уставился на кружку с остатками чая, которую до сих пор держал в левой руке, потом засуетился, торопливо пристраивая посудину между сиденьями и одновременно другой рукой нашаривая ручку на двери. Шапку захватил и нахлобучил на голову уже на ходу и сразу же провалился по пояс в глубокий снег.

Полотно в этом месте дороги на полметра было выше окружающей целины. Если учесть еще глубину сугробов, то до поверхности промерзшей земли — около полутора метров. В этой яме, “брюхом” на вспоротом насте, чуть-чуть не докатившись до бетонной опоры линии электропередачи, лежал бортовой “Урал”, с необычной прямоугольной емкостью во весь кузов. Фары его горели, взрезая световыми потоками стену плотного морозного мрака.

Скорость наверняка была под сотню, поэтому машина и не перевернулась, а, пролетев несколько метров, ухнула в снег и, пропахав целину, резко остановилась.

Полная луна зыбко освещала происходящее.

Пока Илья, увязнув в сугробе, озирался вокруг, Петруха на четвереньках дополз до кабины аварийного грузовика и поднялся. Дверца водителя распахнулась, с подножки упал человек, утонул в снегу, но тут же вскочил и, размахивая одной рукой — вторая плетью болталась вдоль туловища, попытался кинуться на Петра, но опять завалился на бок.

— Ах ты, сволочь! Ты же меня чуть не убил! Гад! — бормотал он отрывисто и зло, тяжело ворочаясь в сыпучей каше колкого снега.

Петр добрался до него и тут же получил с левой руки неловкий удар в лицо. Шапка слетела с головы, но он, не защищаясь от сыпавшихся оплеух, поднял человека на ноги и пытался в темноте ощупать его и разглядеть — цел ли. Через несколько секунд они уже сидели в сугробе напротив друг друга и вяло переругивались, не в силах больше двигаться после нервной встряски. Петр приложил к разбитым губам горсть снега и, остановив кровь, стряхнул с ладони черный липкий комок.

В это время подъехал и остановился на дороге такой же “Урал”, с емкостью в кузове. Водитель вышел из машины, огляделся, подошел к Илье, и они вместе стали медленно спускаться к почти утихомирившимся противникам, увязая на каждом шагу.

— Как же ты вывернул, паразит, не глядя на дорогу?! — снова взвился пострадавший, все еще под впечатлением пережитого, увидев подкрепление. — У тебя, гнида, дети есть?! Жена есть?! Ты же моих сиротами мог оставить, сволочь!

— Ну ладно, Федор, хватит, — жестко сказал водитель, подошедший с Ильей. — Живой ведь. Кости целы?

— Правая рука не слушается, — ответил, тут же успокаиваясь, потерпевший и, вспомнив о боли, скривился в невольной гримасе.

— Это я виноват, — сказал Илья и шмыгнул носом. — Окно все затянуло, я и не разглядел толком дорогу, сказал Петру, что все нормально.

— Да нет, — покачал головой водитель второй машины и махнул рукой назад, вдоль дороги. — Я думаю, ты и не мог его увидеть, там же трасса через речку проходит и с моста круто вверх, метров двести всего отсюда. Фёдор на спуске поддал газу, ну и вылетел на вас из-за пригорка, как из пушки. Счастливый случай, что еще так обошлось.

— Да, если бы сбил опору — кранты. — Петр начал осматривать пострадавшую машину. — Ухнула бы на кабину и на кузов, а в емкости, поди, нефть?

— Под завязку — пять тонн, да еще с газком, рвануло бы крепко. — Фёдор покрутил головой.

— Ладно, рассусоливать некогда, иначе совсем задубеем — надо определиться, что делать. — Второй водитель начал обходить грузовик с другой стороны, Илья пошел за ним. — Вы откуда?

— С Карамовки, первое управление буровых работ, — ответил Илья.

— Ну, а мы — из геологоразведочной экспедиции, с Вынгаяхи едем. Везем нефть с разведочной скважины. Коллеги, оказывается.

Кузов, под весом тяжелой емкости, сорвало со “стремянок”, которые крепят его к раме машины. Стальные катаные прутья полопались на морозе, и передний борт, ударившись в стенку кабины, вмял ее с одной стороны сантиметров на тридцать, перекосив немного и заклинив правую дверцу. Задняя часть кузова съехала по инерции от оси машины на полметра и погнутыми острыми концами рваных “стремянок” распорола оба задних ската с правой стороны. Сама емкость не повредилась — потеков нефти на снегу не было, топливные баки тоже целы.

— Не так уж плохо, — проговорил Петр. — Нужно заменить колеса, подтянуть ее к дороге, снять емкость, кузов и можно ехать своим ходом.

— Так и сделаем, — подтвердил геолог. — Я тогда погнал в город, завезу Федора в больницу, потом на базу. Там сниму свою емкость и вместе с краном вернусь, а вы пока здесь управляйтесь, как сможете. Со скатами, правда, сложнее — у нас на двоих одна запаска.

— Я свою возьму, — сказал Петр. — И трос у меня длинный есть, должно хватить.

Пострадавший было запротестовал, не желая бросать грузовик на чужих людей, но напарник жестковато цыкнул на него. Петруха забрался в кабину, потушил фары и попытался завести успевший остыть двигатель. Запел с подвыванием стартер и с третьего раза сумел-таки вдохнуть жизнь в сердце автомобиля. Геологи, убедившись, что все идет нормально, побрели через сугробы обратно к трассе. Илья, притопывая ногами, смотрел им вслед. Они скатили на обочину запасное колесо и уехали. Дым выхлопа еще долго висел над бетонкой, неуловимо, словно тающее облако, оседая и растекаясь по стылой поверхности. Так бывает в безветренную погоду, когда температура воздуха опускается за сорок градусов ниже нуля.

Петруха, отрегулировав холостые обороты, выскочил из холодной кабины и, засунув озябшие кисти рук крест-накрест в рукава телогрейки, поспешил, насколько позволял глубокий снег, к своей машине. Илья с готовностью направился за ним. Выкарабкавшись на четвереньках на дорогу, они забрались в тепло, плеснули в кружки чаю из термоса и, потихоньку прихлебывая сладковатую жидкость, отогревались, молча взглядывая в черноту ночи сквозь переднее стекло. Напившись, закурили, и закупоренное пространство быстро наполнилось клубами дыма так, что защипало глаза.

— Ну, что? Вперед! — спросил и сам себе ответил Петруха.

Илья молча кивнул, надел шапку, завязав “уши” под подбородком, натянул на руки просохшие наконец-то рукавицы и вынырнул вслед за водителем из кабины на мороз.

— Эх, благодать! — Петр, раскинув руки, вдохнул полной грудью ледяной воздух. — Чувствуешь вкус жизни? Ты только глянь, какая красота вокруг!

И, словно в ответ на его слова, прямо над ними в небе возникло, поглощая дрожащие звезды, белое полотнище северного сияния, растеклось медленными сполохами по небосклону, окрашиваясь с краев к середине в неуловимо меняющееся радужное разноцветье. Как будто гигантский флаг развернулся высоко над бескрайней тундрой, заливая холодным светом скованное морозом безмолвие ночи.

— Сам Бог велит дело делать!

И началась настоящая мужская работа.

Помните загадку: что тяжелее — пуд свинца или пуд пуха? А сколько весит восьмидесятикилограммовое колесо от “Урала” для двоих парней, толкающих его перед собой в сорокапятиградусный мороз по сыпучему снегу метровой толщины на расстояние в двадцать метров? Только труд, труд до изнеможения, до мельтешения золотых искорок в глазах, даст ответ на этот вопрос.

Упираясь руками в ребристую закаменевшую резину, а ногами в скрытую снегом кочковатую почву, Илья изо всех сил наваливался на неподатливое колесо, будто борец сумо, и толкал, толкал его, зажмурив глаза и распрямляясь, словно тугая пружина. Переступал на несколько сантиметров и толкал снова, уподобляясь мифическому Сизифу, фигурку которого, искусно вырезанную из дерева, видел однажды в далеком детстве в доме у отцовского друга. На память внезапно пришли и строки, вязью вившиеся по кромке пьедестала: “Пусть будет так же труд твой тяжек, но ощутимей результат…”. Тогда он не понял их смысла, но ясно переданные мастером упорство и сила запали в память буграми напряженных мышц и волевым выражением лица древнегреческого героя, толкающего вперед и вверх каменный шар.

Пар от дыхания выбелил искрящейся бахромой мех на шапках, мелкими сосульками повис на усах, забил льдинками ноздри. Дух перехватывало, и ломило зубы от студеного воздуха, но тяжелая работа давала возможность согреться, заставляя кровь быстрее бежать по жилам и учащая дыхание.

На замену колес ушло около часа. Напарники выбрались на дорогу и залезли в свою машину погреться, в ожидании геологов и следующего этапа работы. В кабине было очень тепло, даже жарко. Илья распахнул полушубок, откинулся на спинку сиденья, и тут же перед глазами все поплыло и заломило пальцы на ногах острой ноющей болью. Петруха плеснул в кружку остатки чая, отхлебнул сам и протянул Илье. Тот отрицательно замотал головой — пить не хотелось. Хотелось немного посидеть неподвижно с закрытыми глазами и согреться, чувствуя, как тепло волнами поднимается по озябшему телу.

В это время далеко впереди над белым полотном бетонки проявился рассеянный свет фар.

— Кого это еще несет в такой мороз? — Петр подался вперед и стал пристально вглядываться в темноту, все более уплотняющуюся по краям дороги, по мере того как приближалась машина.

Из-за яркого, бьющего прямо в глаза светового потока не разобрать было габаритов транспорта. Петруха переключил несколько раз ближний и дальний свет, встречная техника медленно остановилась, фары потухли, остались только габаритные огни, и наконец-то стало видно, что это подъемный кран “Январец”.

Двадцатитонный автокран на базе военного “МАЗ-500”, тягача-вездехода, с двойной, разделенной мощным двигателем кабиной и выдающейся вперед на несколько метров стрелой, как по мановению волшебной палочки, возник на ночной дороге.

Рассмотрев номер на бампере “Январца”, Петруха обрадовано распахнул дверцу и выскочил из кабины. Илья последовал за ним и остановился рядом, только сейчас в полной мере оценив габариты огромной машины — ее колесо “ростом” было чуть ниже Ильи. Он зябко поежился, попытавшись представить себе по недавно приобретенному опыту, каким образом на трассе можно сменить такое колесо.

— Наш, Ваня Седиков из первой колонны, — сказал Петруха Илье. Водитель “Январца” уже выбирался задом из высокой кабины, опираясь ногами на узкую трубчатую подножку и прихваченную к ней петлей понизу, для большего удобства, стальную цепь. Спрыгнув на укатанный снег, повернулся к ожидавшим его напарникам.

— Чего кукуете? — угрюмо спросил он, засунув руки в карманы полушубка и даже не делая попытки поздороваться, хотя и узнал обоих. — Говорите быстрее, чего надо, я тут с вами дубака давать не собираюсь.

Невысокого роста, от силы метр шестьдесят — похоже, несколько сантиметров ему добавляли подбитые слоем резины и без того толстые войлочные подошвы собачьих унтов; щупловатый, с круглым конопатым лицом и колючими серыми глазами, Ваня славился своим, мягко выражаясь, неприветливым характером и патологической скупостью, но, надо отдать ему должное, был мастером своего дела. За рулем “Урагана” и за рычагами мощного крана он, наверное, находил компенсацию своим недостаткам и временно обходился без них, а в общении с людьми совсем не старался произвести хорошее впечатление.

Не обращая внимания на его насупленность, Петруха махнул рукой в сторону побитого грузовика.

— Тебя нам сам Бог послал. Надо поднять машину на дорогу, а дальше мы сами справимся.

Иван скептически глянул на чёрный силуэт, распластанный на снегу, и сплюнул.

— Вас бы послать куда подальше. Некогда мне. Да и машина эта не наша, на кой она вам сдалась?

— Мы в аварии виноваты, надо помочь людям.

— Каким людям? Где хозяин-то?

— Хозяина в больницу повезли, а нам нужно машину в город доставить.

— А я-то здесь при чем? Мне на Суторму еще полста километров с гаком пилить, а тут убьешь два часа, не меньше. Бросайте всё и мотайте до дому.

Иван повернулся, собираясь забраться в кабину. Петруха шагнул к нему и схватил за рукав, улыбаясь непослушными губами:

— Не дури. По-человечески прошу, помоги вытащить.

Ваня дёрнулся было, чтоб освободиться, но Илья уже обошел его и стал рядом, будто невзначай загородив подножку. Его вдруг начал разбирать смех, усталость куда-то отступила, и в голове ясно обозначилась мысль: еще одно неверное слово или движение, и Ивану несдобровать. Видно, шестым чувством уловив в их весёлых шальных взглядах это невысказанное обещание, Ваня криво усмехнулся, но остался на месте:

— Ну, ладно, уговорили, не отвяжетесь ведь. Надо же было мне, дураку, остановиться. — Он озадаченно покачал головой и, не желая показать, что сдался под их неприкрытым напором, добавил: — По пузырю каждый мне поставите.

— По два поставим. — Петруха довольно кивнул головой, отпустил его рукав. — Проезжай чуть вперед, трос накинем.

Иван кивнул и поднялся в кабину. Развернув поперек дороги своего “мастодонта”, он дождался, пока Илья с Петром набросили трос с обеих сторон на фаркопы, и, поддав “гари” и огласив окрестности ревом мощного клаксона, легко потянул машину к дороге. Потом прижался к обочине, сдал назад и, снова выбравшись из кабины, принялся расставлять непослушные стылые гидравлические “ноги” подъемного крана.

Несмотря на мороз, а может благодаря ему, дело спорилось. Через несколько минут емкость, вместе с оторванным кузовом, легла на грузовик Петра. Илья тут же примотал их кусками алюминиевой проволоки к бортам, и следом на полотно дороги благополучно опустилась и сама жертва ночного происшествия. Иван по-быстрому сложил стрелу, покидал стальные блины упоров в углубление на площадке крана и, натянуто распрощавшись с коллегами, запрыгнул в кабину “Январца”. Дизель взревел, и, тяжело тронувшись с места, автокран укатил, оставив за собой длинный шлейф выхлопа.

Илья, не чуя ног от холода, забрался в кабину к Петру. Сбросив рукавицы, подышал на онемевшие пальцы рук, а ноги, выпростав из валенок, подсунул под поток теплого воздуха к раструбу печки.

— Ну что, совсем замерз? — участливо спросил Петруха. — Держись. Зато еще одно дело сделали!

Илья молча кивнул и поморщился, чувствуя, как снова нестерпимой болью возвращается кровообращение в онемевшие пальцы ног.

— Я думаю, его машину нужно к нам в электроцех загнать. Мы ее сегодня же приведем в порядок. — Петр решительно тряхнул головой, как будто не желая слушать возможных возражений. — Одна проблема — ты водить можешь?

— Я на права еще в институте сдал. — Илья с трудом разлепил веки, потом встрепенулся. — Правда, категория “В”, но я смогу и на “Урале”, если нужно.

— А ты как думаешь?

Илья только покачал головой:

— Покажешь основные принципы…

— При-инципы… — протянул Петруха, — принципы в институте остались, а здесь одна голимая практика. — Он ободряюще хохотнул. — Ты ж со мной уже не одну тысячу километров намотал, неужели не уловил основные принципы? В общем, выхода нет — нужно ехать.

— Тогда вперед, не вижу препятствий! — Илья не дал себе слабины и с улыбкой взглянул на напарника.

— Ну, хорошо. Поедешь на моей, она тяжелее, устойчивее, да и гнать совсем не с руки, будешь держать сороковник и не больше. — Петруха задумался. — Трогаешься с первой, сейчас со второй не получится — мосты застыли, едешь на четвертой, перед остановкой не забудь поворот показать и потом в нейтраль и на ручник. Я буду сзади держаться, метрах в трехстах, чтобы в твоем выхлопе не утонуть. Следи за температурой и аккумулятором, если что, тормози.

Илья внимательно слушал, кивал. Усталость снова пропала, наоборот, у него внутри все запело от предвкушения нового приключения.

И, действительно, когда он очутился за рулем, а Петр для страховки подсел рядом, Илья автоматически выполнил все необходимые действия, мотор зарычал, и машина послушно, правда с некоторой натугой, осторожно тронулась с места и покатилась сама по себе, плавно покачиваясь на “квадратных” от мороза колесах.

Мотор пел свою песню, тоннель от света фар, рентгеном оголяющий окружающую тундру, монотонно слепил глаза, но в то же время не давал повода заснуть, удерживая взгляд отраженным контрастным высверком на острых гранях снежинок, бесконечной алмазной пылью сыпавшихся с небес.

На промбазу Илья въехал с дороги уже с некоторой лихостью, о чем тут же пожалел, не успев притормозить перед шлагбаумом и благополучно свернув ему бампером полосатую “шею”. Остановившись возле ворот электроцеха, он перекинул рукоятку коробки передач в “нейтраль” и выпал из кабины. Рядом с ним тормознул ехавший следом Петруха, но Илья уже проковылял в цех, распахнул широкие ставни ворот, и аварийная машина первой вкатилась в тепло. Илья въехал следом, словно заправский водитель, осадив грузовик за порогом электроцеха.

— Ну, ты даешь, — Петр встречал Илью веселой, но немного вымученной улыбкой. — Еще одно дело сделано, осталось последнее на сегодня.

— Как же мы ее отремонтируем? — Илья удивленно ходил вокруг куцего “Урала”. — Тут работы на несколько дней, да и специалисты нужны.

— Мы сами себе специалисты, — Петруха улыбнулся одними глазами и кивнул в сторону, — а вот помощники нам действительно понадобятся, ну, за ними, я думаю, дело не станет.

Вокруг них собрались несколько человек слесарей и электриков из ночной смены. Мужики неспешно покурили, переговариваясь между собой; потом заработала кран-балка, снимая поврежденный кузов с грузовика Петрухи; загудел токарный станок, приняв в свой патрон стальной пруток будущей “стремянки”; и застучала пара упругих резиновых молотков, предназначенных для укладки обмоток электродвигателей, а сейчас вполне сгодившихся для рихтовки помятой кабины.

— Вот Федор-то завтра обрадуется, когда увидит, что мы все исправили, — проговорил Илья, ныряя под кузов с гаечными ключами в руках.

Петр согласно кивнул.

Через какое-то время, а было уже около пяти часов утра, машину полностью восстановили. Для пущей важности Илья еще окатил ее горячей водой из шланга, смывая остатки оттаявшей грязи, а Петруха выгнал свой грузовик из цеха в метельную круговерть, разыгравшуюся на улице.

— Ладно, ты тут закругляйся, а я свою “ласточку” отгоню в гараж, договорюсь заодно, чтобы за нами дежурный автобус заехал пораньше, и вернусь, — крикнул он Илье, закрывая ворота. — Чайку завари.

Вахтовики разбрелись по “кандейкам” — “докемарить” остаток смены.

Илья сходил в раздевалку, оттер щеткой с хозяйственным мылом руки над умывальником, включил в “киповской” видавший виды чайник и решил перекурить на улице, пока закипает вода. Навалился плечом на тяжелую дверь, заставив подняться противовес на стальном тросике, распахнул ее и… уперся грудью в ружейные стволы.

В четком квадрате света, падавшего из дверного проема в заснеженную черноту раннего утра, против Ильи стоял Федор, пристроив двустволку на сгибе загипсованной до плеча руки. Пальцы левой лежали на взведенных курках.

— Где моя машина, сука, говори! — Федор выплевывал слова вместе с перегаром.

“Вот тебе, бабушка, и… “бриллиантовая рука”!”, — ни к селу ни к городу стукнула в голову мысль.

Илью разобрал нервный смех, настолько дурацкой и нелепой показалась возникшая ситуация. Он стоял не шевелясь и хохотал прямо в лицо опешившему Федору. Тот, от неожиданности, отпустил курки и придержал начинавшую закрываться дверь.

В ту же секунду сбоку, из снежного вихря, выдвинулась фигура Петра, он резко дернул ружье левой рукой на себя и вниз, а правой, вложив в удар весь свой вес, врезал Федору в челюсть. Тот опрокинулся в сугроб и затих.

— Ну, вот он и обрадовался, — констатировал Петруха, поднял двустволку, закинул за спину и перевел взгляд на Илью. — Ты как? Живой? В штаны не наделал?!

Илья перестал смеяться, кинул в рот пригоршню снега и вытянул непослушной рукой сигареты из кармана.

— Ты его не убил случаем?

— Да что ему сделается. Отключился, вояка. — Петр наклонился над Федором. — Дышит. Давай-ка его затащим в цех, а то, не дай бог, еще простудится. Досталось ему сегодня.

В киповской лаборатории они сгрузили Федора в обшарпанное кресло и, отдуваясь, уселись к столу. Ружье убрали под стол, от греха подальше. Чайник уже устал плеваться паром и кипятком. Илья выдернул шнур из розетки и залил заварник.

— Где-то тут спирт должен быть, — Петруха вопросительно посмотрел на друга. — Надо товарища в чувство привести, да и нам не помешает причаститься после работы.

— Канистра в сейфе, ключи в столе, — коротко ответил Илья.

Петр вытащил десятилитровую канистру, составил рядком три граненых стакана, плеснул в каждый на треть и смочил носовой платок. Потом подошел к Федору и сунул платок ему под нос. Гость завозился, морщась и отворачиваясь, открыл глаза и ошалело начал оглядываться по сторонам. На его скуле расцвел лиловый, во всю щеку, синяк.

— Челюсть-то целая? Держи, лапоть, — Петруха протянул ему стакан и кусок хлеба, — только осторожно пей — спирт.

Федор машинально принял стакан левой рукой, хлеб положил на коленку, прижал гипсом и исподлобья вперился в напарников:

— Мои мне сообщили в больницу, что вы машину угнали, гады. Теперь и меня хотите кончить?!

— Ты, Федя, наверное, недавно к нам “с земли” приехал? — Петр с сожалением глянул на водителя. — Насмотрелся там “видиков” американских, теперь бормочешь, сам не знаешь что. Выйди-ка вон в цех, глянь, не тебя ли там “подруга” дожидается?

Федор недоверчиво приподнял брови, отставил стакан, поднялся и вышел в дверь.

— Давай, Илюша, за здоровье! Набери воздуху, задержи и пей залпом, потом выдохнешь. — Петруха проследил, как Илья выполнил его наставления, кивнул и опрокинул в рот свою порцию.

Спирт обжег горло, Илья кое-как отдышался, зажевал хлебом, ощущая, как огненная жидкость держит путь по пищеводу, закурил. В желудке потеплело, в голове включился легкий шум, и глаза поплыли по качнувшейся комнате.

— Ну, мужики! Ну, мужики! — Федор ввалился в “киповскую” и кинулся жать им руки.

— Выпей лучше за знакомство и больше так не делай, — Петр пододвинул к нему стакан. — Двигать надо, сейчас автобус подойдет.

— Нет, я на своей поеду. — Федор выпил, закашлялся, блестя глазами, и выскочил за дверь.

Илья с глупой улыбкой наблюдал за его выкрутасами, потом поднялся из-за стола и пошел следом.

— Смотри, Федор, водка с рулем не дружат. — Петр кинул в кабину разобранное ружье и патроны, захлопнул дверцу.

“Урал” попятился задним ходом в распахнутые ворота, Федор махнул на прощанье здоровой рукой, развернулся и покатил прочь.

Навстречу ему на базу въехал дежурный “Кавзик”. Хорошо, хоть разминулись вовремя. Илья закрыл ворота цеха и направился к поджидавшему его на подножке автобуса другу.

— Ну что, прочувствовал до конца вкус… — Петруха улыбнулся в бороду и подмигнул, — а, Илюха?!

— Нет, только попробовал! И хочу пробовать снова и снова…

(С) Рассказ опубликован в разные годы в журналах "Сибирские Истоки" (ЯНАО), "Урал" (Екатеринбург), вошёл в авторский сборник прозы — гран-при конкурса "Золотое перо Руси" (Москва, 2007 г.)


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 13 2020, 06:21

Таёжный эскиз

(охотничья история)

Тропа вела к роднику, столетиями точившему замшелую скалу в глухом распадке. Изюбры, тоже из года в год, выбили почву копытами почти до голого камня, но идти по тропе всё равно было нельзя – запах человека слишком острая "приправа" к таёжному настою. Поэтому Сергей зашёл к временному схрону пятикилометровым кругом, верхами по крутой, заросшей лиственницей, гряде, и спустился на самую макушку скалы.

Он лежал в засидке уже больше половины суток, изредка осторожно переваливаясь с боку на бок. Не спал и не ел. Глубокая чаша родника внизу манила утолить жажду студёным эликсиром, но охотнику приходилось довольствоваться глотком тепловатой воды из фляжки. Ещё хотелось курить. Сергей специально не взял с собой папирос, хотя был заядлым курильщиком. Ради желанной добычи можно и не то потерпеть.

Заходящее солнце выкрасило небо над горизонтом золотисто-красным заревом. Птицы умолкли, устраиваясь на ветвях ко сну поудобнее, чистили пёрышки, прятали клювы под крылья. Дневное тепло струилось вверх по склонам распадка, уступая место ночному холоду, туманной изморозью выползающему из расщелин и выжимающему из камня чистые слезы росы. Сергей поёжился, отвлёкся взглядом в небо и оторопел: на западе, прямо над закатным заревом полыхал зёленый стяг полярного сияния. Сквозь него чуть просвечивали стылые звёзды. Искристое свечение медленными волнами текло к зениту, неуловимо истаивая, растворяясь в густеющей тьме. Невозможное, как и неожиданное, иногда случается.

Изюбры подошли к водопою тихо, ни стуком копыта о камень, ни хрустом сухой ветки не выдав себя охотнику, застывшему на скале в восхищенной эйфории и проворонившему их приближение. А может, и на руку ему это случилось.

Когда Сергей опустил взгляд, ревун уже стоял над родниковой заводью, поводя головой в короне ветвистых рогов по сторонам. Стадо неясными тенями хоронилось на тропе позади него.

Ружье было наготове, и выстрел расколол тишину, бросив красавца–вожака на колени перед человеком. Невидимые птицы вскрикнули от боли резкого звука, телята и лани в страхе умчались под прикрытие тайги. Вернулась тишина, и сквозь неё стал слышен предсмертный хрип.

Охотник не утерпел, скатился в азарте к неподвижному, лежащему на боку оленю. Сумерки спешили укрыть место убийства от мира и от самого виновника трагедии, но жертва еще не умерла. Сергей наклонился, вгляделся в помутневшие глаза и без раздумий полоснул изюбра ножом по горлу. Ревун дернулся в агонии, попытался встать и резким ударом копыта перебил ногу своему палачу.

Они долго лежали рядом, пока охотник не пришел в сознание. «Ну, дурак!..» – с этой мыслью он очнулся и стиснул зубы до скрипа. Левая нога пылала болью, опухшее лицо саднило от укусов комарья. Сергей опёрся на руки за спиной, толкнулся, приподнимаясь, – ладони скользнули в холодную жижу под головой оленя, – отдернул брезгливо, сел кое-как. Нога ниже колена торчала вбок, брезентовая штанина напиталась кровью.

Сергей, обливаясь потом, нашарил рядом нож, стряхнул черные сгустки и обтер руки о штормовку. Как он умудрился выровнять ногу, перетянуть ее веревкой и примотать вокруг икры несколько обструганных веток, он не запомнил. Потому что после ему пришлось ещё и встать, опираясь на суковатую палку, и прыгать восвояси на здоровой ноге, подвывая и всхлипывая при каждом «шаге». Вокруг молчала тайга, залитая лунным светом.

На рассвете он упал без сил на берегу широкого ручья, закрыл глаза, выдавливая стиснутыми веками скупую слезу. До избушки было километров шесть да от неё до трассы еще двадцать с гаком. Вторую часть пути одному точно не пройти, но и в избе сидеть почти без еды и воды – тоже долго не протянешь. Как ни странно, эти рассуждения успокоили, и Сергей забылся ненадолго, начиная мысленно готовиться к смерти. И даже сейчас он думал только о себе.

Когда вновь открыл глаза, то увидел на другом берегу ручья старого человека в кухлянке, вытертых меховых штанах и торбазах. Человек сидел на корточках у воды и смотрел на горе-охотника. В его тяжёлом взгляде сквозило презрение. Сергей виновато и облегченно улыбнулся, кивнул, здороваясь, но тёмное лицо аборигена не отозвалось на приветствие. Он молча встал, шагнул в кусты, разросшиеся по берегу, и через пять минут вернулся с охапкой ветвей, из которых соорудил примитивную волокушу. Затем перебрел ручей, помог подняться раненому и, взвалив его на спину, перетащил через бурную воду. Упав на волокушу, Сергей потерял сознание и очнулся только в охотничьей избушке, на дощатых нарах. Как старик сумел дотянуть его до жилья, осталось загадкой.

Всё так же не говоря ни слова, таёжный житель растопил печь и, пока закипала вода в казане и томилась распаренная трава, разобрал навязанный вокруг больной ноги охотника каркас. Срезал заскорузлую от спёкшейся крови штанину и взялся вправлять кость. Сергей скрипел зубами, вцепившись каменными пальцами в края нар, пока снова не выпал из бытия.

Следующую неделю старик возился с раненым, словно нянька. Кормил его, поил травяными настоями, вытаскивал из дома справить нужду. Управлялся с хозяйством споро, отлучаясь изредка к ручью за рыбой, но делал всё в хмурой замкнутости, молчком, не выказывая, однако, ни злости, ни раздражения. Спал ли он хоть немного, Сергей так и не узнал. Нога, в крепкой шине из тщательно выструганных, подогнанных дощечек, быстро шла на поправку, беспокоила всё меньше.

На восьмое утро, когда старик ушёл в тайгу, Сергей поднялся с нар, опираясь на заготовленный самозваным "медбратом" костыль, проковылял в сенцы и на улицу. Таёжный край навестило скорое бабье лето: яркое солнце делилось с землёй последним теплом, растворяя стелющиеся к прибитой ночными заморозками траве лоскуты тумана в низинках и распадках; птицы радовались свету и чистому небу, разноголосыми трелями перекликаясь в золотых ветвях лиственниц; воздух был прозрачен и звонок, словно горный хрусталь. Неудачливый охотник открывал мир заново и себя в мире тоже.

Старик не вернулся к вечеру. Сергей понял, что и не вернётся. Значит, пора и самому отправляться в дорогу.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 17 2020, 05:22

Наследник

(история об одном властелине мира)




Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 17 2020, 05:24

Кризис - понятие отвлечённое, пока не ударит непосредственно по тебе, не так ли? Все катаклизмы, природные, общественные и экономические, не страшны, если происходят где-то "в телевизоре", а за твоим окном тишь да благодать - весна, солнышко светит, воробьи чирикают, девушки гуляют просто так, не по панели...

Вот и у меня всё было в порядке, пока однажды утром в пятницу не позвонил шеф и не сказал, что с понедельника я могу на работу не выходить. Кризис, мол, убытки сплошные, нестабильная ситуация, а когда всё нормализуется, он меня и обратно возьмёт, ну просто к бабке не ходи - обязательно!

День я кое-как перекантовался в беготне с обходным листом. Спецодежду сдавал, оргтехнику и пропуск, расчёт получал... А домой притопал, такая тоска навалилась, хоть волком вой! Я и повыл. Тихонько, чтоб соседей не переполошить. У них своих проблем хватает. Потом врубил телек, пивка стаканчик-другой накатил, сверху коньячку кружечку под жареную картошку с балыком, оно и полегчало.

И вообще, вспомнил хорошую мысль, из великих чьих-то изречений: дескать, если плохо тебе стало, подумай, сколько людей на свете в таком дерьме живёт, что не приведи господь!.. Так что мне-то уж точно грех жаловаться.

Отужинал, - дай-ка, думаю, в Сети пошарюсь, - может, кто письмецо накатал из друзей или в Одноклассниках отметился. Пообщаемся, ещё веселее станет. Завалился в кресло, включил нетбук, запустил Outlook от usb-модема, а там, и правда, письмо! Только отправитель какой-то "импортный". Наверняка очередной лохотрон, но я решил глянуть ради интереса. Открыл, читаю:

"Уважаемый господин Антипов!

Я взял на себя смелость написать Вам это очень конфиденциальное письмо. Я прошу Вас уделить этому Ваше максимальное внимание, так как содержание письма является очень важным.

Для предотвращения всяких сомнений сообщаю Вам моё имя - адвокат Маркус Трумберг. Я практикующий адвокат, зарегистрированный в Австрийской Ассоциации юристов, являюсь так же действительным членом Коллегии Африканских Независимых Финансовых Советников. В дальнейшем я вышлю Вам сканированные копии всех подтверждающих документов.

Моя цель написать Вам эту конфиденциальную почту основана на факте: я был личным поверенным г-на Иоганна Хмелевски, выполнявшего функции импортера и подрядчика в Тоголезской Республике, в Африке. Г-н Хмелевски проживал в г.Ломе около десяти лет, а его семья, жена и дочь, жили в г.Вена (район 18) в собственном доме г-на Хмелевски, куда он приезжал один раз в год на рождественские и новогодние праздники. Вечером 24 декабря 2010 года, переезжая в аэропорт Вена-Швехат, чтобы встретить мужа, г-жа Хмелевски вместе с дочерью погибли в ужасной автомобильной катастрофе. Их машина столкнулась в темноте на автобане с трейлером, нагруженным пачками бумаги для печатающих устройств, который стоял на обочине без предупредительного знака.

Господин Иоганн Хмелевски был буквально разбит горем, узнав по прилете о смерти своей семьи. На похоронах он почувствовал себя очень плохо, и мне пришлось отвезти его в больницу, где он и скончался через трое суток, лишь однажды придя в сознание. Во время этого непродолжительного просветления он составил в моем присутствии завещание, которое заверил вызванный нотариус, и передал мне. После чего г-н Хмелевски рассказал мне историю своего деда -Зигмунда Хмелевски, который в 1942 году находился на оккупированной польской территории".

- Красиво излагает, паразит! - вслух скептически восхитился я эпистолой, - хоть и не совсем гладко.

Всё же сетевые аферисты сильно продвинулись в оформлении своих опусов. Не только он-лайн переводчиками пользуются, но и услугами литературных негров, судя по всему. Вот только каким боком стоит моя персона к этой душещипательной истории, пока было не ясно. Чтобы разобраться, как они вырулят из этого австрийско-афро-польского сюжета на русские просторы, я стал читать дальше:

"В трудовом лагере Штоинсберг, где Зигмунд Хмелевски служил охранником, в то время находились советские пленные. Среди них была Мария Антипова, являвшаяся, как я выяснил позднее в результате продолжительных и затратных поисков, прямой родственницей Вашего прадеда. После окончания военных действий между ними был заключен брак, о чем свидетельствует запись в Центральном архиве г.Зальцбург.

Мария Антипова скончалась три года назад. Ее престарелый супруг пытался разыскать родственников жены, но не успел этого сделать, воссоединившись в скором времени со своей супругой, и завещал семейные сбережения единственному внуку. И мой клиент, у которого не осталось других наследников, поручил мне завершить поиски, начатые дедом. Что я и выполнил со всем тщанием, как Вы можете видеть, читая это письмо.

Теперь конкретно по делу: согласно завещанию г-на Иоганна Хмелевски Вы наследуете 10 826 000 Евро..."

Тут я сильно развеселился, притормозил чтение, хлебнул коньячку и попытался представить себя миллионером. Хохотал долго, до слёз, до изнеможения - так, что соседи начали колотить в стену. Остановился, когда понял, что смех мой очень похож на идиотский. Видать, нервы расшалились-таки от сегодняшней передряги, а тут ещё письмо это дурацкое...

Но дочитать-то надо, - хочется.

"...Для вступления в права наследства Вам необходимо прибыть Вену, для чего я вышлю на Вас приглашение, форму документа, которую нужно заполнять, и перечислить 47 Евро на счёт Министерства внутренних дел Австрии. Указанные документы, а так же необходимые скан-копии исторических и архивных справок я Вам пришлю в ответ на Ваше согласие на это письмо.

Так же, дополнительно сообщаю, что на Ваши поиски мной потрачены 4 675 Евро, которые я буду вынужден удержать после Вашего вступления в право наследства. Я поэтому просил бы Вас уделить этому письму серьезное внимание и ответить ко мне очень срочно.

С уважением,

Адвокат Маркус Трумберг

Коджо палат & Associates

45 Рю Дела юстиции

Вена, Австрия

Dr. Markus Trumberg

сч. 96730056800028310

Raiffeisen Central Bank "

Ну вот, теперь стало понятно из-за чего вся каша завговнена - сорок семь евро! Дешёвка! Мелкий шаромыжник - наплёл с три короба ради уличной подачки. Хотя, если поразмыслить, как раз такими суммами и можно почти безбоязненно собирать дань с лохов. Но я-то не лопух, я умный! Сейчас ещё коньячку хлопну - ещё больше поумнею!

Сказано - сделано. Поумнев разок-другой, я безо всякой задней мысли, просто ради прикола сочинил такой ответ:

"Уважаемый господин Трумберг!

Я в последнее время по-австрийски не разговариваю, поэтому пишу Вам тоже на русском. Меня очень растрогал Ваш рассказ, а ещё больше расстроила потеря родственников, о которых раньше, к огромному моему сожалению, я ничего не знал. Благодарю Вас за проявленное участие, упорство в поисках и благородное желание довести порученное дело до конца! Но хочу сообщить Вам, что сам я - человек не бедный. Поэтому совершенно не нуждаюсь в указанной Вами сумме наследства, а с радостью передал бы её в какой-либо благотворительный фонд Австрии. За вычетом, конечно, всех, уже понесённых Вами, и будущих расходов, а так же несомненно причитающегося непосредственно Вам гонорара (на Ваших условиях, разумеется)".

Меня понесло, почти как Остапа Бендера...

"Кроме того, я не женат, не имею детей и других родственников, а состояние моё столь велико, что я хотел бы добавить к наследству ещё столько же, чтобы внести достойный вклад в дело помощи нуждающимся. Мне претит сама мысль о покупке домов, яхт и спортивных клубов, когда в мире существует безработица, наркомания, проституция и другие незаживающие общественные язвы. И я хочу, с Вашей помощью, всемерно способствовать их излечению..."

Оторвавшись в растрёпанных чувствах от клавиатуры, я сходил в ванную комнату - высморкаться, покурить и успокоиться. Вернулся, опрокинул ещё рюмочку и дописал письмо:

"...Настоящим выражаю Вам своё согласие на вступление в права наследства г-на Иоганна Хмелевски, и, для скорейшей реализации вышеописанных планов, прошу выслать мне необходимые документы. Так же, думаю, Вас не затруднит прибавить к своим расходам и перечислить 47 Евро Министерству внутренних дел Австрии. Они окупятся сторицей, уверяю Вас!

С наивеличайшим почтением,

Ваш покорный слуга

Юрий Антипов"

Кликнув виртуальную клавишу "Отправить", я поднялся из-за стола, потянулся с хрустом и завалился на диван. Бездумно переключая каналы, долго пялился в экран телевизора, где обильная "мыльная пена" и прочая развесистая "лапша" не давали скучать таким же бездельным зрителям.

Телефон непривычно молчал. Я больше не был нужен никому.

Кроме австрийского адвоката. Очередное послание от него булькнуло в компьютерных колонках за полночь, когда я уже почти отключился.

"Уважаемый господин Антипов!" - вещал мой забугорный "друг", - "Я обдумал Ваше встречное предложение и нахожу его вполне приемлемым, если Вы, в свою очередь, предоставите мне документы, подтверждающие Ваши возможности удвоения суммы наследства. Так же, прошу выслать приведённую ниже информацию, чтобы позволить мне сделать необходимые действия для оформления вызова и получения визы на Ваше имя:

1 - контактный адрес;

2 - контактный телефон/факс;

3 - род занятий;

4 - гражданство;

5 - скан паспорта.

Как только я получу вышеуказанную информацию, я начну подготавливать необходимые правовые документы на Ваше имя и отправлю Вам письмо-заявку о том, как связаться с банком. Вы можете позвонить мне по телефону: +22894194734 для словесного разговора с 12:00 до 18:00 московского времени.

Преданный Вам,

Адвокат Маркус Трумберг".

Поверил, значит, дурилка картонная, моей байке, надо же! Но смеяться мне уже некогда стало, зевота одолела - аж за ушами трещит. Да и отвечать австрийцу нечего. Хотя, конечно, он порядочный наглец - кто кому первым впаривать начал? А ему теперь доказательства моего финансового благополучия подавай?! Ну, погоди у меня...

Ладно, пошутили и хватит. Утро вечера мудренее. Почесал я живот, диван застелил, позёвывая, и упал, как в омут.

Назавтра проснулся в полдень - ничего не помню, словно Косой. Позавтракал вяло, задумавшись о хлебе насущном, но дельного в голове не прибавилось. Телеящик бубнил новости, хотел запугать меня криминальными и природными катаклизмами со всех концов света, рукодельным экономическим кризисом, перемежая страшилки "звезданутыми" светскими новостями. Я пропускал этот грязный поток мимо ушей, пока не отфильтровал брошенное вскользь диктором сравнение: сумма состояний российских миллиардеров превышает бюджет страны на 2012 год. Надо же, а? Ведь это уму непостижимо, что такое возможно в нашем чокнутом мире!

Тут мне и вспомнилась дурацкая переписка с австрийским адвокатом. Я сразу же перекочевал из кухни в комнату, уселся за компьютер и перечитал вчерашние шедевры эпистолярного жанра. Хмыкнул скептически, раздумывая, не удалить ли к чёртовой бабушке всю эту ахинею. Подключился к сети, проверить почту, - новых сообщений от венского контрагента не поступало. Он явно ждёт моего следующего шага. А скорее всего и не ждёт, а просто дрыхнет без задних ног в своей уютной европейской квартире, ведь в Альпах-то ещё только забрезжил рассвет.

Ну, что ж, пусть спит, а мы пока придумаем какую-нибудь заковыристую "фому", похожую на правду. Тем более что заняться более плодотворным времяпрепровождением мне совершенно не улыбалось. Хотелось просто отдохнуть и развлечься от души. Я ведь тоже теперь "российский миллиардер", и надо как-то начинать соответствовать этому "высокому" званию!

Для начала нужно обзавестись солидным счётом в банке, - фальшивым, разумеется. Явная липа, вроде собственноручной записи в старую валютную сберкнижку восьминулёвого числа и отправка скана моему заочному визави, не годится в наш век компьютерного разгула. Шутить надо более тонко и именно в сфере IT, пусть даже и по-ламерски примитивно. Вряд ли этот мелкий финансовый аферист является одновременно продвинутым хакером. А если да, то шутка тут же прекратится, только и всего.

В настоящем банке у меня есть, конечно, некоторые сбережения на чёрный день. На них я и собираюсь существовать, пока не найду работы, но сумма там хранится совершенно несолидная для моего нового "статуса". Да и рисковать ею по-настоящему - смерти подобно в сегодняшних демократических джунглях. Только стопроцентная виртуальная подделка годится в дельце такого рода.

Надо бы заиметь ещё один счёт в любом банке: и что мне это даст? Открыть счёт не проблема, чем его наполнить?.. Значит, нужно "открыть" свой собственный банк, а в нём уж можно развернуться - Интернет всё стерпит!

Конструктор сайтов, как и хостинг в Сети подобрать - раз плюнуть, и бесплатно. Только настоящее доменное имя денег стоит. Его я получил, заплатив с кошелька Webmoney смешную сумму в девяносто девять рубликов, и в мгновение ока стал полноправным владельцем ЗАО "СибЭкспортБанк". То, что мне нужно сделать именно банковский сайт, а он, хоть и липовый, требует специальной защиты, сначала не приходило в голову. Но, заглянув ради интереса в Интернет-представительства пары-тройки солидных финансовых структур, я понял, что без "охраны" не обойтись, иначе мойзабугорный друг легко раскусит липу, когда получит информацию о моём миллионерском счёте.

Покопавшись в своей дискотеке, я нашёл сборник пиратского софта от новосибирской команды Бригадира, а на нём хорошие программы для защиты контента от взлома, подключил внешний дисковод и погрузился по уши в дебри сетевого конструирования. И, так как новичкам и дуракам в первый раз всегда везёт, то и у меня после пачки выкуренных сигарет пред слезящимися от дыма очами красовался на экране монитора неброский, вполне респектабельный сайт личного банка, с одним единственным клиентским счётом, пока нулевым.

Отвалившись от стола, я глянул на часы и присвистнул - шесть вечера! Сходил на кухню, заправил и поставил на плиту гейзерную кофеварку. Пока она пыхтела, вернулся к нетбуку, зашёл под паролем в личный кабинет и "положил" на счёт десять тысяч евро. Сумма, конечно, красивая, однако, не считая её полной необеспеченности, что-то ещё меня смущало...

Попив кофейку в раздумье, я понял, что. Пририсовать к числу ещё четыре нуля - раз плюнуть, а вот как показать адвокату Трумбергу эту "валютную" начинку - вопрос! Сделать выписку со счёта? Не солидно как-то: с чего это я вдруг открою первому встречному свои финансовые дела?!

Шутка моя явно проваливалась, толком не начавшись. Пришлось снова отвлечься, сварганить ужин на скорую руку - дежурную яичницу с колбасой. Пока жевал её с огрызком чёрствого лаваша, я уже совсем охладел было к затеянному бестолковому розыгрышу. К тому же и голова разболелась. Пришлось в качестве лечения допить остатки вчерашнего коньяка. После чего, побродив в сожалениях по страницам своего электронного банка и обнаружив услугу "мгновенный перевод", я не придумал ничего лучше, чем отправить австрийцу пять тысяч евро в адрес его венского банка. И вылез из берлоги на вечерний променад, благо погодка за окном стояла изумительная!

Присевшее на крыши двухэтажек солнце отражается в разливах луж на тротуаре. Рядом, по сырому грязному асфальту улицы с рычаньем несутся автомобили. Их звуки привычны слуху, как пожизненная кара за блага промышленной цивилизации, и воспринимаются обычным "белым" шумом. И вдруг: врезаются в этот фон резким, но приятным музыкальным диссонансом переливчатые трели синицы.

Она уселась на самую макушку высокой сосны в перекрестьи улиц, и радуется яркому солнцу во всё горлышко, задрав клюв в синее небо, расправив жёлтую грудь и не обращая внимания ни на машины, ни на людей. И в её радостный ритм-мотив, в окончание каждой музыкальной строки, вплетается пара отрывистых, словно низкое буханье ударника, вороньих карканий. Чёрная напарница устроилась рядом на металлической опоре линии электропередачи и внимательно следит за музыкальной темой солистки, искусно вплетая свои басы и, тем самым, создавая настоящее произведение искусства, неповторимое в своей красоте и завершенности.

Люди на тротуаре останавливаются, сбитые с программы городской суеты звуками живой природы. И птицы стараются вовсю, приостанавливаясь лишь, чтобы вдохнуть сладкого весеннего воздуха и чёрными бусинками глаз взглянуть исподтишка вниз, на умиляющихся людей и равнодушные машины.

Оказывается, мы ещё живы... хотя совсем забыли, что можно думать о ком-то, кроме себя...

В таком "лирическом" настроении я зарулил в магазин за продуктами и вернулся домой, отбросив невесёлые мысли и радуясь, что завтра будет воскресенье, и значит, можно и дальше плевать на все проблемы.

Письмо из Австрии уже ждало меня "в ящике":

"Доброго время суток, уважаемый господин Антипов. Вы получил моё последнее сообщение?" - осторожно интересовался мой далёкий "друг" Маркус.

"Ага, забеспокоился!" - мысленно развеселился я. - "Хочется денежек, да? Ну, поволнуйся, поволнуйся, родной, зацепись, как следует".

И отстучал в ответ коротко в стиле Юстаса:

"Подбираю документы. По готовности отправлю".

Новое сообщение пришло через несколько минут:

"Дорогой господин Антипов!

Искренне благодарю Вас, перечисленная Вами финансовая сумма поступила на мой банковский счёт. С нетерпением жду копии документов для продолжения работы".

Тупо перечитал текст два раза. Потом ещё раз.

Потом заглянул в свой банк - всё правильно, "евров" у меня поубавилось ровно наполовину. Ну, так это понятно - арифметика в программе хромать не может. Но не могло же простейшее действие, вычитание виртуальных цифр привести к прибавлению их к реальным деньгам чёрте где?!

А почему бы и нет? Цифры-то везде одинаковые, арабские. К тому же и в компьютере и в Сети "цифровые" деньги - это не более чем электрические импульсы, изначально неосязаемые органами чувств информационные пакеты, в отличие от банкнот и монет. Так что, как ни крути, липа - она липа и есть. Вот где собака зарыта!..

Чушь ведь полнейшая все эти мои рассуждения. Просто господин Маркус Трумберг продолжает вести игру в надежде на большой куш.

И всё же, как он узнал о моём "переводе"?

Так ничего и не надумав, я мысленно махнул рукой и настучал ответы на вопросы: выдуманный адрес, благо квартиру я снимал и прописан был вообще в другом городе; настоящий номер мобильного телефона - хрен с ними, пусть звонят, надоест - сменю симку; род занятий - завернул туманное "промышленный бизнес"; гражданство патриотично указал российское; и в довесок прицепил файл отсканированного загранпаспорта, вдруг и правда "шенген" сделает.

Отправил письмо безо всяких любезностей и отключил компьютер.

А ночью мне вдруг прабабушка приснилась - баба Нюра из детства... И я был опять совсем маленький, лет семи, и будто мы с пятилетним братишкой потихоньку от неё за реку в лес ушли, рогатки резать, да заблудились. Тут и гроза началась - молнии по земле хлещут, гром по небу жестяными бочками катается, дождь с градом стеной льёт - душа в пятки! На берег выбрались только к вечеру, мокрые и дрожащие, словно кутята. А речка-то вздулась и разлилась так, что переплыть её двум пацанятам, ну никакой возможности нет. Вот и стоим мы босиком на холодной гальке, ревём и пупырышками покрываемся с ног до головы, на другой берег глядим. А там - никого, народ по избам попрятался, да и деревня-то так далеко, что и не видна почти за дождём.

Делать нечего, я брёвнышко недалеко высмотрел, подкатил к воде. Сейчас братца верхом посажу, спихну в воду да как-нибудь дотолкаю на ту сторону... А братишка орёт в голос, жуть как страшно ему. А мне разве не страшно?! Я тоже ору, но делаю, как задумал. Наверное, утопли бы мы...

Тут боженька, видать, услыхал нас, - глядь, из речки парень выходит, высокий и сильный, и смеётся над нами. Ну, мы сопли утёрли от радости, на бревно уселись, обхватили ногами и ручонками, и он вмиг переправил нас к высокому берегу. Вскарабкались мы все вместе на обрывчик, одежду мокрую подхватили - парень-то наши рубашонки и увидал, случайно мимо топая под дождём, - и разбежались под высоченной яркой радугой по домам. Ливень-то, как и положено, сразу закончился.

А там уж нас баба Нюра ждёт... с хворостиной. Ох, и отходила она меня, старшего, с безмолвного прадедова разрешения, так, что уснул я после, живой и счастливый, собираясь назавтра делать только хорошее. Для всех людей... А прадед-то смотрел на меня с бревенчатой стены, с портрета, моложе меня теперешнего. Такой и остался он, и останется навсегда...

В воскресенье, когда я проснулся с самого ранья, план действий был готов. Он сложился у меня в голове сам собой, в том добром цветном сне.

Сначала я по хозяйски "расположился" в виртуальном личном кабинете и сходу округлил счёт до полмиллиарда евро. Подумал чуток и открыл ещё два депозита - в долларах и рублях с аналогичными суммами "дензнаков". В конце концов, чем я хуже Федеральной Резервной Системы, а?! Они, значит, могут печатать совершенно необеспеченные "тугрики", а я не могу? По крайней мере, бумагу переводить на свои "деньги" я не собираюсь. И вообще, кто их считал, эти электронные капиталы?..

И пошёл я гулять по Сети, выискивая объявления с просьбами о помощи для лечения и проведения дорогостоящих операций детям и взрослым. Сначала на территории бывшего СССР, потом и по всему миру.

Неделю, другую и месяц спустя, почти сутками напролёт - это дело захватило меня неимоверно... и получалось ведь всё, словно по мановению волшебной палочки.

Деньги переводил не напрямую, а через электронные кошельки и счета различных платёжных систем, запутывая следы перекрёстными и обходными схемами через липовые фирмы-однодневки, оффшоры и франчайзинги. Суммы перечислял с небольшим избытком, чтобы людям оставалось на дорогу и другие непредвиденные расходы. И не боялся, что часть финансов уйдёт мошенникам, играющим на человеческом участии и отзывчивости, - хрен с ними, пусть радуются, ещё не вечер...

Между делом, получив на самом деле совершенно законную Шенгенскую визу от австрийского адвоката Маркуса Трумберга, отвалил ему обещанный гонорар и, десятикратно увеличив сумму наследства, оказавшегося самым настоящим, распорядился выплачивать из неё стипендии студентам-бюджетникам высших учебных заведений во всех странах. Паспорт с оформленной визой прибрал пока, до надобности.

По ходу благотворительных дел учился финансовым аферам и офертам, попутно - дилингу и трейдингу, поигрывал с котировками акций и товаров на биржах. Набирался опыта в ожидании времени "ч". Которое наступило довольно скоро.

Через полгода меня заочно в теленовостях окрестили "мессией-невидимкой", одаривающим всех страждущих исцелением, обездоленных - хлебом насущным, бездомных и калек - призрением в существующих и вновь открытых богадельнях...

А однажды утром узнал, что международным спецслужбам удалось, наконец-то, найти и взломать сайт "СибЭкспортБанка", с которого и началась история столь загадочного богатства новоявленного графа Монте-Кристо. Тут и имя моё всплыло.

Только поздно ребята спохватились. Откуда были деньги, им в жизнь не разобраться.

К этому времени все финансовые схемы были мной разрушены, подставные виртуальные фирмы ликвидированы, промежуточные счета обнулены и закрыты.

Новости я смотрю на мониторе нетбука в бунгало на коралловом островке в океане. И зовут меня уже давно не Юрий Антипов, и счёт мой настоящий и единственный находится в одном из банков Цюриха, куда всем спецслужбам вместе взятым, пусть они хоть заобъединяются, никогда не добраться.

Да и не это главное. Счёт этот предназначен для личных насущных расходов, а потому сумма на нём лежит обычная, разумная - такая, что никогда и ни у кого подозрений не вызовет. А все остальные "капиталы" я потратил в последний месяц, скупая все торгующиеся на биржах акции, и все контрольные пакеты у их владельцев по заоблачным ценам, и все кредитные обязательства всех фирм, и все стратегические товары и сырьё, и все фьючерсы на них, и все государственные долговые бумаги. Последними купил долги США неделю назад.

И что это значит, вы догадались?

"Да-да", как говорит Маша, "это был Дед Мороз!"

И он подарил мне весь наш дерьмовый больной мир. В наследство оставил, - да-да...

Я теперь владелец всего и всех - властелин мира, блин...

Так вот, благодаря моим махинациям, кризис почти забыт. Промышленность кругом развивается, наука прёт к прогрессу семимильными шагами, даже в России. Уровень жизни у людей вознёсся на небывалую высоту - все теперь с деньгами. Даже кто работать не может или не хочет, всё равно с деньгами. Прям коммунизм какой-то настал!

Вот только трудиться что-то всё меньше желающих. И правда, а зачем?! Тем более, заводы и фермы теперь подчистую автоматизированы - "вкалывают роботы, счастлив человек"! Здорово, да?

Большинство молодёжи, да и взрослые тоже - пьют, колются, развлекаются, совокупляются между делом, убивают друг друга... Главное - весело всем, "и ни о чём не надо думать"... Мы ведь к этому стремились?

Как страшно мне... страшно, как тогда в детстве: только не за себя, а за нас, за всех.

"О боги мои!.. Яду мне, яду!.."

"Уколоться и забыться, и упасть на дно колодца..."

Так, да?.. В этом наше счастье и предназначение?..

А вот хрен вам - поняли?! Я научусь сам и вас научу жить и работать по-настоящему.

Я открыл нетбук, подключился к сети, зашёл на сайт правительства США и... предложил оплатить векселя. Золотом.

Затем повторил процедуру со всеми странами по списку Атласа мира.

И Мир обанкротился. Денег больше нет, да и золото ничего не стоит, потому что оно, как и другие металлы и полезные ископаемые, теперь всё моё. А я больше ничего не продаю. Отдам просто так, если увижу, что товар необходим для общего блага.

В новую эпоху натурального обмена единственным мерилом вещей станет труд. Обыкновенный человеческий труд. Кто не хочет работать - пусть подыхает с голоду, третьего не дано.

Не зря ведь сказано:

"И воздастся каждому по делам его".

Я вышел из бунгало, окинул взглядом песчаный берег, пальмы, тихий спокойный океан, высокое небо и направился к гидросамолёту, пришвартованному к дощатым мосткам в лагуне.

Пора возвращаться.

Туда, где давно ждёт меня заколоченный прадедов дом в глухой алтайской деревушке, колодец с покосившемся журавлём, заросший бурьяном огород, близкие заснеженные вершины, и, может быть, та - одна-единственная... а главное - мороз и солнце! Надоело мне это вечное тропическое лето до чёртиков.


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:13

Закон есть закон

(ретро-НФ детективная история: памяти Циолковского, Арцутанова, Кларка, Азимова и всех тех людей, что умели мечтать...)

(С) Рассказ был подготовлен к публикации в 2009 году с литературной редакцией журнала "Наука и жизнь", но с нят из номера в последний момент главным редактором... догадайтесь, почему?



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:16

В зале ожидания космолифта «Арцутанов», напротив широкой стеклянной двери юго-восточного сектора прибытия сидели в креслах двое — толстый и тонкий. Их строгие костюмы заметно выделялись на фоне одеяний туристического и делового люда, поэтому только что прибывший с орбиты пассажир сразу выхватил взглядом невзрачную пару в пёстрой толпе. Он медленно спускался на ленте эскалатора с приёмного пандуса и не сводил глаз с серьезных лиц.

Прозрачная панель беззвучно уплыла в стену. Двое поднялись с кресел и шагнули навстречу одинокому пассажиру грузового рейса.

— Технический дознаватель Оливер Данилов?

Тонкий вытащил из кармана металлопластовые браслеты, но тут же понял, что такая мера будет излишней, и спрятал их обратно.

— Вы арестованы за превышение служебных полномочий. Следуйте за нами…

***

За неделю до «торжественной» встречи, в зале отправления никто не провожал Данилова в командировку. Дознаватель, подчиняясь общему течению толпы, через открытые мембраны шлюза прошел в кабину лифта, где пассажиров на свои ступени принял винтовой эскалатор и, спиралью огибая тросовую шахту, неторопливо развез по местам. Нумерованные светящимися цифрами кресла, десяток на этаж, располагались вдоль стенки внешнего сектора кабины, напротив иллюминаторов. Глухую часть периметра занимали модули санузлов, ячейки для ручной клади, пост стюардессы и автоматы с напитками и едой. Оливер, глянув в посадочный талон, поднялся до шестого уровня и прошел к своему месту, отделенному от соседних прозрачными переборками.

Деловитые бортпроводницы помогали пассажирам застегнуть привязные ремни и улыбчиво отвечали на вопросы. Оливер управился сам, не дожидаясь «доброй феи» космосервиса, глянул мельком в иллюминатор, за которым в трёх метрах от кабины серебрилась кварцевыми блестками стена пятикилометрового колодца, вырубленного в базальтовом «теле» Кении. Рассеянный свет прожекторов позволял рассмотреть справа выпуклую кромку одного из рёбер центральной крестообразной башни — основной несущей конструкции лифта. В её углом сходящихся гранях, ориентированных по сторонам света, как в направляющих полозьях и двигались кабины, словно бусины, нанизанные на сверхпрочные тросы из углеродных нанотрубок.

Отрегулировав спинку кресла, Данилов поставил на откидной столик миниатюрный дипломат-коммуникатор, откинул крышку и вызвал на экран монитора досье профессора Чарльза Бейли. С трехмерного фото на дознавателя смотрели карие глаза доктора археологии. Оливер повернул изображение в профиль, поочередно в обе стороны, вернул анфас и всмотрелся в глаза на снимке. Казалось, молодой профессор о чём-то спрашивает его, будто силится проникнуть взглядом сквозь экран, но понимает, что это бесполезно.

Данилов свернул фото и принялся читать биографические данные. Он пробегал глазами строчки, откладывал в памяти сухие цифры дат и не видел за ними человека. В общем-то, пока ему и не нужен был человек. Он лишь хотел изучить до прибытия на место всю имеющуюся информацию о напарнике другого археолога, Игоря Крестовского, погибшего три дня назад на руинах древнего марсианского города, и о проводимой ими работе. Досье Крестовского дознаватель проштудировал ещё перед отъездом.

— Вы прекрасно справились, мистер Данилов, — отвлекла его подошедшая стюардесса, подняв взгляд с нагрудного бейджика пассажира. — Как переносите невесомость?

— Нормально, благодарю, — ответил Оливер. — Когда мы отправляемся?

— Через десять минут. При движении лифта пользоваться мобильной связью будет невозможно, электромагнитное поле двигателей создает сильные помехи. Если вам что-нибудь понадобится, нажмите кнопку вызова. Желаю приятного подъёма!

Данилов кивнул машинально и вновь погрузился в чтение, «перелистав» экспедиционные отчеты до последнего номера в списке. Документ начинался с таблицы параметров марсианской научной станции: сила тяжести, температура на борту в жилых и подсобных отсеках, содержание основных компонентов и давление воздуха, данные о работе очистных и регенерационных аэро- и аква-сооружений, рабочие характеристики энергосистемы… — заполнялась она автоматически бортовым компьютером. Далее шёл список производственных механизмов, с пометками об их работоспособности и местонахождении. Данилов открыл для сравнения предыдущую страницу файла, пробежал глазами аналогичные строки. Расхождение обнаружилось в количестве робо-манипуляторов, задействованных на раскопках — за день до несчастного случая, когда на площадке руководил Бейли, значилось три единицы, а после смерти Крестовского осталось только две. Третья «перешла» в графу «Ремонт». Оливер отметил этот пока необъяснённый факт, глянул на часы и тут же нажатием клавиши связи послал вызов в Бюро технического дознания.

— Да, Оливер, — откликнулся голос в ушной микрокапсуле. — Ты уже поднимаешься?

— Стартуем через шесть минут и с этого момента мы не сможем держать связь, пока я не прибуду на орбиту. Поэтому сразу к делу: в досье отсутствуют рабочие отчёты экспедиции за трое суток после несчастного случая. Прошу срочно отправить их мне. Отбой.

— Мы не думали, что тебе понадобится… Хорошо, сейчас вышлю. Отбой.

Коллеге, что вышел на связь с Даниловым, на поиск и отправку недостающей информации понадобилась целых две минуты. Оливер продолжил скрупулёзное сравнение таблиц в отчетах, ожидая почту, но зуммер о поступившем сообщении пискнул одновременно с раздавшимся из стенных динамиков гонгом отправления, что помешало дотошному клерку сразу же ознакомиться с последними данными.

Спустя несколько мгновений лёгкая перегрузка, сопровождаемая нарастающим гулом, вдавила тела пассажиров в упругие объятья сидений. Пятикилометровую «трубу» колодца лифт преодолел за три минуты и, вырвавшись в открытое небо сквозь легкий хлопок звукового барьера, продолжил уверенно набирать скорость.

Электромагнитная тяга разгоняла кабину с ускорением в десятые доли «же», что нисколько не мешало Данилову окинуть взглядом открывшуюся великолепную панораму. Прямо перед ним, за стеклом иллюминатора, в кристальном воздухе мелькнула и канула вниз ослепительно-белая вершина Килиманджаро. Сверкающий на солнце ледяной остров скрылся из глаз в дымке тропосферы, и внимание Оливера переключилось на линию горизонта, сначала ощутимо приподнимающуюся, словно край гигантского блюдца, а затем стремительно изогнувшуюся дугой, очертившей выпуклую поверхность океана.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:17

Земля на глазах принимала вид глобуса, подсвеченного с запада солнечными лучами, а вверху над головами пассажиров выцветшее небо стало наливаться чернотой, густеющей с каждой секундой. Звёзд ещё не было видно. Вместо них в открывшейся космической дали из зенита на восток и запад протянулась цепочка ярких пятен — ожерелье орбитальных станций, солнечных батарей и радиотелескопов, соединенных паутиной коммуникаций. И совсем близко, рукой подать — как показалось Данилову, с орбиты в атмосферу вонзилась токая игла лифта Кларка, со строительства которой от станции «Ашока» к острову Тапробани восемьдесят лет назад и началась эра освоения ближнего космоса.

Оливер не стал дожидаться пока «включатся» звёзды. Коммуникатор напомнил ему писком зуммера о непрочитанном сообщении из Бюро, и дознаватель вернулся к работе.

Последние отчёты Бейли не содержали ничего нового, в стандартной информации изменилось только местонахождение неисправного робота. Его перевезли с рабочей площадки на базу два дня назад и подготовили к отправке на ремонт попутным грузовым челноком. Это было сделано в соответствии с инструкцией завода-изготовителя, но такая исполнительность не устраивала Данилова. Поэтому он тут же написал сообщение для учёного, предписывая ему оставить робо-манипулятор до своего прибытия, и «прицепил» к файлу красный флажок срочной пересылки при восстановлении связи. Затем ещё раз перечитал информацию о несчастном случае, внимательно рассмотрел карту-схему площадки раскопа и взялся штудировать историю вопроса и описание сделанных находок.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:20

Древнейшее марсианское поселение, возраст которого оценивался в четыре с половиной миллиарда лет, нашли совершенно случайно на заре освоения красной планеты. Изыскательский отряд, ведущий работы в Лабиринтах Ночи, обнаружил при разведочном бурении в отобранном из скважин керне глиняные черепки. Оказалось, что «дно» долин, расположенное на три километра ниже условной нулевой отметки, на самом деле является поверхностью гигантских барханов, спрессованных минувшими тысячелетиями в стометровый слой песчаника, скрывающий развалины домов, улицы и площади, вымощенные керамикой.

Город, как и другие постройки марсианской цивилизации, погиб вместе с обитателями в момент страшной катастрофы, постигшей Марс, когда в него врезался гигантский астероид, и радикально изменившей климат на планете. В месте падения астероида остался кратер Виктория, поражающий размерами — около трех тысяч километров в диаметре. «Выплеснувшийся» в результате космического удара грунт и похоронил под собой все следы разума на Красной планете, а смещение полюсов, разломы коры и «заработавшие» следом исполинские вулканы довершили дело.

Эпохальное открытие поставило точку в многовековом споре ученых на тему «есть ли жизнь на Марсе», но первоначальный ажиотаж через пару лет интенсивных раскопок почти сошёл на нет. Отряды археологов-добровольцев, «вооружённые» робо-манипуляторами, извлекли на свет божий четырнадцать восьмиугольных фундаментов, погребенных под грудами битого кирпича, хрустального стекла и черепицы. Но при тщательной разборке завалов, кроме осколков глиняной посуды и нескольких примитивных бронзовых инструментов, напоминающих лезвия ножей, других предметов быта, искусства или украшений марсианских жителей не нашли, как и останков разумных существ. И постепенно интересная работа превратилась в рутину, заниматься которой остались лишь двое энтузиастов. Они продолжали раскопки посменно, систематизировали находки, составляли отчёты и изо дня в день видели только друг друга, общаясь с внешним миром через посредничество коммуникаторов…

Данилов читал экспедиционные документы, просматривал видео и фотоматериалы, голограммы древностей и не заметил, как пролетело время рейса. Отвлёкся, только когда почувствовал снижение скорости кабины, к тому же дипломат совсем перестал давить на колени и норовил выскользнуть из-под рук. Двигатели погасили скорость точно в момент совмещения входных отсеков лифта и орбитальной станции «Кинте». Электромагнитные захваты намертво притянули бортики шлюзовых камер друг к другу, давление воздуха уравнялось, диафрагмы разошлись, и пилот по громкой связи поздравил всех с благополучным прибытием на орбиту, не забыв напомнить о невесомости.

Дознаватель, убедившись, что его сообщение для Бейли отправилось по назначению, первым отстегнул ремни, включил магнитные «подмётки» на ботинках и потопал к эскалатору. На десятом уровне Оливер миновал шлюз, попав из него в длинный кольцевой коридор со светящимися указателями на стенах, и, сориентировавшись, поспешил в соседний посадочный сектор. Ему нужно было подниматься дальше, на последний «этаж» лифтовой башни, отстоящий от синхронной орбиты ещё на четыре тысячи километров. Там на самом «верху», гигантским наконечником тончайшего шпиля, в открытом космосе парила стартовая площадка, откуда скоро отправлялся очередной грузовой рейс к Марсу.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:21

На этом участке «башни» кабины были гораздо меньше, всего на десять человек в два уровня, и располагались относительно горизонтальной плоскости станции «вверх ногами». Переместившись, словно муха, по округлой стене на «потолок», Данилов прошёл в полупустой салон и занял место рядом с тремя космонавтами – пилотами внутренних рейсов, судя по эмблемам на форменных лёгких скафандрах. Один из космолётчиков, после того как лифт набрал разгон, обратил внимание на бейджик Данилова, сверился тут же с данными наручного дисплея и кивнул приветственно:

— Вы летите с нами, техдознаватель. Капитан Штефан Кнут, к вашим услугам.

— Спасибо, капитан. Рад нашей встрече.

— Сегодня у нас нет других пассажиров, поэтому не будет и бортпроводников, и вам придётся куковать в одиночестве.

— Ничего, я найду, чем заняться, - ответил Оливер, - к тому же, перелёт будет не долгим.

— Да, около девяти часов. Чуть больше часа на каждый десяток миллионов километров - столько мы пройдём от арцутановского марса до самого Марса.

Данилов не сразу понял профессиональный каламбур капитана, улыбнулся запоздало и кивнул.

— Вы летите к археологам в связи с недавним случаем? – снова обратился к дознавателю пилот.

— Да, капитан. Дело, вроде бы, ясное, но необходимо разобраться в деталях.

Данилов не страдал комплексами Пиркса, поэтому осведомлённость пилота не вызвала у него приступа гордыни за свою миссию, но разговор они прервали, так как лифт, развивший скорость в два раза большую, чем на первом участке, начал тормозить и через пару минут мягко состыковался с причально-пусковым комплексом. Здесь ощущалась тяжесть примерно лунной величины, вызванная центробежной силой, действующей на станцию.

На выходе из кабины Данилов расстался с пилотами, попав во власть спецов из службы перевозок. Они коротко проинструктировали клиента, упаковали его в эластичный скафандр и проводили до распахнутой мембраны шлюза межпланетного транспорта.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:25

Весь полет Оливер сидел в одиночестве в маленьком пассажирском кубрике, лишенном иллюминаторов, закрыв глаза, и крутил в мыслях полученную информацию. Очнулся он от раздумий только в момент стыковки корабля к станции Моргана, соединенной башней лифта с куполом вулкана Павонис.

(Интересно: "В 2011 году орбитальный аппарат Mars Reconnaissance Orbiter обнаружил на поверхности Марса необычную дыру, которая была зафиксирована на снимках пыльных склонов вулкана Гора Павлина (лат. Pavonis Mons), расположенного недалеко от марсианского экватора".)

На Марсе это была пока единственная связка между синхронной орбитой и поверхностью планеты. Спуск занял не более тридцати минут,



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:26

а внизу дознавателя уже ждал аэрочелнок, ежедневно доставляющий грузы на трассу строительства экваториальной магистрали, проходящей по краю Долины Маринера. Сменив в очередной раз средство транспорта, через полтора часа дознаватель высадился, наконец, в месте своего назначения.

Доктор Бейли ожидал гостя у внутренней диафрагмы шлюза. Одет он был в зелёный спортивный костюм с жёлтыми лампасами и обут в голубые кроссовки. Оливер не выдал удивления столь яркой экипировкой встречающего, а просто пожал его мягкую руку. Знакомое по голограмме лицо выражало минимально-необходимую степень доброжелательности, ведь прибытие техдознавателя на станцию нельзя было назвать подарком для хозяина. Его глаза настороженно взглянули из-под бровей на Данилова.

— Вы — русский? — первым делом неожиданно поинтересовался Бейли.

— Нет, — слегка опешил Оливер и невольно улыбнулся, — скорее всего, нет.

— Извините меня, пожалуйста, за некорректный вопрос, — доктор смешался и жестом пригласил дознавателя пройти внутрь станции. — Сейчас не принято интересоваться национальностью, да это, в самом деле, и не имеет значения. Просто, мой бывший напарник был русским, и ваша фамилия показалась мне…

Он резко замолчал, болезненно скривившись из-за пришедшей в голову мысли, сжал губы, но тут же заставил себя говорить снова.

— Надеюсь, вы не сочли мои слова намёком? Вы должны понять правильно — его смерть совершенно выбила меня из колеи, и те незначительные расхождения в наших…, как бы это сказать, — мировоззрениях, не должны оказать влияния на ход ваших мыслей и дальнейшие выводы.

— Можете быть абсолютно уверены, никакие соображения второго или третьего порядка не уведут в сторону от главной цели дознания — выяснения причины несчастного случая и…

— И наказания виновного! – перебил Оливера доктор, вспыхнув взглядом.

Данилову его нервозность не показалась странной. Мало ли чего надумает человек в одиночестве после смерти коллеги. Трое суток — один на один со своими мыслями — вполне достаточный срок, чтобы обвинить себя во всех грехах.

— Нет, вы ошибаетесь. Мы вместе должны определить меры для исключения подобных ситуаций в будущем. Если же в произошедшем и обнаружится чья-то косвенная вина, то в любом случае степень её определять будут юристы, при необходимости, — попытался успокоить археолога техдознаватель. — Где я могу оставить вещи?

Профессор остановился и несколько секунд тупо смотрел в стену невидящим взглядом, затем обречённо повернул голову.

— Ах да, извините! Прошу сюда, — он указал на дверь с табличкой «Кубрик №3» и повернул рукоятку. — Располагайтесь. Вам, наверное, нужно отдохнуть с дороги.

— Достаточно пяти минут. Потом, если не возражаете, я хотел бы уточнить с вами некоторые детали происшествия и обсудить план дальнейших действий.

— Подходите в рубку, я буду там.

Данилов не заставил себя ждать. Скинул скафандр, убрал его в стенной шкаф и, снова подхватив дипломат, направился в отсек управления, на ходу приноравливаясь к малой силе тяжести.

Бейли сидел перед центральным пультом, наблюдая на мониторе за перемещением громоздкого механизма по какой-то блестящей поверхности.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:28

Данилов остановился позади археолога, присмотрелся к изображению и узнал в нём полевой робо-манипулятор «ПРМ-356» на колёсном ходу — отличного помощника геологов и строителей. «Машинку с мозгами» не очень умную, но зато умеющую выполнять любые работы посредством комплекта сменных инструментов. Робот на экране занимался методичным обрушением песчаника с вертикальной стены.

— Что у него «под ногами»? — с интересом спросил дознаватель.

— Керамическая мостовая, покрытая глазурью, одна из местных загадок, — откликнулся доктор. — Роботы находятся на раскопе круглосуточно. Они действуют совершенно самостоятельно, конечно, в пределах заданной программы — разрушают пескоструйными пушками спрессованный грунт над руинами, отвозят песок в соседний каньон и затем обнажают сжатым воздухом культурный слой. За их действиями можно наблюдать отсюда, из рубки, переключая изображение с внешних камер, расположенных на крыше камерального блока, на видеодатчики роботов и обратно. А вот сбор образцов, их обмер, описание и съёмку выполняли непосредственно мы, ежедневно по-очереди выезжая на площадку.

Бейли продемонстрировал смену «картинок» с раскопа.

— Где ещё установлены камеры? — спросил Данилов.

— Во всех помещениях станции, кроме жилых, — начал перечислять доктор, — в камералке, на лётном поле… да, ещё на мачте связи.

— Все сигналы записываются?

— Да, расчетный объём видео составляет пятнадцать сол, обновление – через каждый час.

— Включите, пожалуйста, запись с утра тех суток.

Профессор пробежал пальцами по экрану – изображение смазалось, "перематываясь" назад с огромной скоростью, и внезапно сменилось "белым шумом".

Бейли судорожно сжал кулаки, резко встал, снова сел, не поднимая взгляда на Данилова.

— Извините... похоже, я случайно стёр всю информацию. Сохранились только последние два дня… Этому нет объяснения, но это так!

Дознаватель пожал плечами и сказал успокаивающе:

— Не казните себя, доктор... Можно как-то восстановить данные?

— Нет, — помотал головой археолог.

— Ясно. Значит, посмотреть, чем занимался в последние дни ваш коллега, не удастся. Тогда просто расскажите мне немного о нём. Что это был за человек? В первый момент нашей встречи, вы говорили что-то о различиях в ваших мировоззрениях, в чём это выражалось?

— Ну, это только моё личное мнение и впечатление, — немного смутился доктор и, помолчав, продолжил: — Понимаете, мы оба работали здесь на голом энтузиазме. Ведь новых результатов, хотя бы чуть-чуть проливающих свет на то, какими были марсиане, какова была их цивилизация — индустрия, культура, искусство, мы не могли найти. Но при этом, Крестовский вечно бормотал о какой-то пользе обществу, о высоких материях бескорыстного служения человечеству, о самопожертвовании во имя великой цели… Немного странные рассуждения для взрослого человека, вы не находите? К тому же он частенько разбрасывался по мелочам, увлекался разными идеями и всё норовил отвлечь роботов на бессистемный поиск неизвестно чего по краям раскопа, вместо того чтобы спокойно двигаться вглубь долины.

Я относился к его чудачествам с усмешкой, подшучивал над ним в разговорах, и он воспринимал мои подковырки с юмором и в свою очередь иногда называл меня адептом единоличного счастья. В какой-то степени это задевало мои чувства. Да, я говорил ему, что надеюсь всё-таки откопать что-нибудь стоящее — и это будет настоящее открытие, сенсационное, и что в мою честь назовут место раскопок. Конечно, открытие такого масштаба подразумевает и соответствующее вознаграждение… Нормальное желание любого здравомыслящего человека. Не вечно же прозябать здесь, в окружении скал и песка, питаться и дышать консервированной дрянью, общаться только с бездушными железяками и фанатичным упрямцем… Для меня всё это не более чем ступенька к настоящей жизни, он же, по-моему, только так и умел жить. «И вечный бой, покой нам только снится…» — вот строчка из его любимой песенки. Наглядно, да?

Бейли замолчал, ожидая реакции собеседника.

— Интересно… — неопределённо протянул Оливер. – Что ж, мне это говорит, прежде всего, о некоторой неуравновешенности его характера, импульсивности и, одновременно, о целеустремлённости. Которой и вам не занимать. Скорее всего, вы оба подспудно соревновались друг с другом, не так ли?

— Было дело, — подтвердил археолог. — Мы даже поспорили с год назад, кто первым найдёт артефакт, но спор тот быстро забылся. Вы вот сказали, и я только сейчас вспомнил.

— И что же, кому-то из вас повезло?

— Мы так и не поняли, пока… Гигантская, как бы вдавленная в грунт площадь между двумя зданиями, сплошное кварцевое стекло метровой толщины — вы видели только что на экране. Что это — солнечные часы, обсерватория, марсианский Стоун-Хэндж?.. Не знаю.

— Но кто выиграл пари?

— Теперь никто… — Бейли ушёл от ответа, замкнулся, будто сжался в комок.

— Благодарю вас за рассказ, — дознаватель не стал настаивать. — Думаю, с таким характером он мог просто забыть сменить баллоны перед выездом. Вот только… куда Крестовский ездил в тот день? Он говорил о своих планах?

— Хотел подняться по ущелью на северную стену, чтобы оттуда взглянуть на раскоп.

— Поднялся?

— Да. Он выходил на связь, сказал, что возвращается. И всё… — археолог замолчал, но Оливер видел, что он готовится сказать ещё что-то.

— Он не забыл сменить баллоны. Просто взял по ошибке не те, что нужно, неисправные, — проговорил, наконец, Бейли.

— Вы не отбраковали неисправные баллоны?! – удивлённо воскликнул дознаватель. – И сколько их было?

— Отбраковали, две штуки. Они стояли в том же ящике, что и остальные, в последнем ряду. Но иногда мы брали их, когда кто-нибудь забывал после смены вернуть исправные на место.

— Что же это за неисправность, если баллоном можно пользоваться?

— На клапане западает флажок на указателе «Полный». При разрядке он возвращается в положение «Пустой» только вручную, а не автоматически. Видимо, дело в пружине. Один из нас не перевёл флажки на пустых баллонах и, в итоге, Игорь взял их с собой в тот роковой день.

Теперь Данилов понял, что же всё время так мучило археолога — конечно, он винил в смерти напарника только себя. Выговорившись, он вздохнул с явным облегчением. Дознаватель, желая помочь ему забыть неприятные мысли, увёл разговор чуть в сторону:

— Вездеход вы пригнали на базу. Где он сейчас?

— Где и должен быть, в ангаре — прямо по коридору. Я оставил внутри всё, как было. Да, и разбившийся робот находится там же.

— Спасибо. Что с ним случилось?

— Крестовский взял его с собой, на всякий случай. У этих многоруких работяг мозги на уровне собаки – выполняют пару десятков команд и набор запрограммированных действий. Большего от них и не требуется, но три своих закона помнят намертво. Поэтому, когда Игорь стал задыхаться, робот «решил» срочно доставить его на базу. Вырвал кресло из салона вездехода, уложил на него человека, подхватил и… по кратчайшему пути сиганул вниз с двухсотметровой скалы. В итоге — ходовая часть в дребезги, процессор отключился, и что вообще у него осталось целым внутри, одному богу известно. Крестовский не пострадал. Один из роботов, находившийся близко к месту падения, получив сигнал тревоги, «перехватил» человека у разбившегося «напарника» и помчался к станции, но даже у него ушло на дорогу больше тридцати минут…

— Этой информации не было в отчёте, — заметил дознаватель, — но я понимаю вас. И робота тоже. А теперь…

— А теперь предлагаю поужинать, а дальнейшие разговоры и дела отложить до утра — ночь на дворе, — довольно бесцеремонно оборвал тираду Оливера доктор.

Похоже, он уже полностью взял себя в руки и спокойно смотрел на техдознавателя, не пряча укоризны в усталых глазах. Тот воспринял предложение с одобрением, кивнул.

— Извините, профессор. В своих перемещениях я совсем потерял счёт времени. Кофейку я бы, пожалуй, хлебнул, а вот есть что-то не хочется.

Они перешли в кают-компанию. Не торопясь, выпили по чашке кофе, Бейли перекусил бутербродами. Договорились на завтра о времени выезда на раскоп, после чего Данилов попросил проводить его до каюты Крестовского, у двери которой они распрощались. Но дознаватель не стал входить, а направился дальше по коридору, в технический ангар.

Там он сразу увидел робо-манипулятор, внешне напоминающий гигантскую черепаху, чей стальной панцирь опирался на восемь широких колёс с независимой подвеской. Сейчас робот покоился брюхом на бетонном полу, колёса и оси, вывернутые и покорёженные, — рядом. С боков механизма из корпуса выпирали две пары тяжелых гидравлических захватов, уложенные в транспортное положение на «крыше», а между ними, в самом центре возвышался бронированный «глаз» видеокамеры. Оливер присел, откинул крышку лючка на кормовой обшивке робота и подключил к специальному разъёму свой коммуникатор.

Объём памяти ПРМ-356 не позволяет сохранять текущую информацию за столь продолжительный срок, как это делает ЦПУ станции, но последние десять часов функционирования робота, обновляясь с пятиминутным интервалом, постоянно записываются его процессором. Пригодится ли ему эта запись, дознаватель не знал, но скачать и просмотреть её, в любом случае, было необходимо.

Затем он поднялся в кабину вездехода и внимательно осмотрел скафандр, в котором находился тогда Крестовский, ранец с кислородным баллоном и два запасных баллона, вставленные в настенную кассету. Зарядные флажки их находились в различных положениях, один светился красным, другой — зелёным цветом. Данилов нажал рычажок пальцем — блинкер легко повернулся, сменив цвет на красный — и вернул его обратно. С соседним баллоном такую операцию повторить не удалось, а вот с тем, что находился в ранце, без усилия.

Засняв выносным объективом коммуникатора «вещдоки» в кабине, дознаватель обогнул вездеход и подошёл к кислородному агрегату, возле которого стоял пластиковый контейнер с запасными баллонами. Три ячейки из десяти в нём были пусты, в том числе и две последние, у стены ангара.

Покончив с осмотром техники, Оливер вернулся в жилую часть станции, к двери в каюту Крестовского. Он вошёл в просторную комнату, переделанную из трёхместной. Включил свет, окинул взглядом спартанскую обстановку, отметив обилие аудиокниг на полках и на столе. Отодвинул в сторону несколько коробок с фамилиями Арсеньева, Хэмингуэя, Экзюпери и Лема на обложках, поставил рядом коммуникатор и присел к столу.

Файл с видеозаписью последних часов жизни Крестовского открылся нормально. Данилов запустил просмотр на большой скорости, так как робот двигался позади вездехода, постоянно держа его в поле зрения, и кроме пыли, поднимающейся из-под гусениц, и мелькания окружающего дикого, скованного морозом ландшафта, ничего видно не было. Археолог появился в объективе в самом конце записи,



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:30

ступив из кабины на широкую скальную площадку, с которой открывался великолепный вид на долину, раскинувшуюся далеко внизу, с другой стороны просматривалась цепочка из трех вулканических конусов.

Робот, по команде Крестовского очистил площадку струей сжатого воздуха от песка и пыли, и на её поверхности чётко проступили идеально круглые углубления, словно оспины метеоритных кратеров. Археолог несколько минут расхаживал по скале, пару раз осторожно глянул за край обрыва, затем поспешил к вездеходу. Больше он не появился на экране, пока робот, повинуясь команде Бейли, наблюдавшего за происходящим из рубки, не заглянул в распахнутый люк. Дальше он уже действовал самостоятельно.

Последний кадр записи оборвался в момент удара о стылую землю.

Данилов поднялся, погасил светильник и встал у окна, врезанного в покатую стену. За толстым тройным стеклом горела звёздами ночь. Разрежённая атмосфера была почти спокойна и прозрачна, давая возможность новичку отыскать на небосклоне тусклые огоньки марсианских спутников, рядом с куполом вулкана Олимпус.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:31

Желтоватая капля Деймоса неподвижно висела на востоке, зато более крупный Фобос передвигался с запада с заметной скоростью, одновременно его «анфас» менялся на глазах – тоненький голубой серп расширялся с каждой минутой. Чтобы за три с небольшим часа достичь «полнолуния» и, подмигнув наблюдателю, спрятаться за близким горизонтом, едва не задев по дороге тонкую серебристую ниточку лифта над куполом Павонис. Оливер долго следил за эволюциями «шустрого» спутника, выстраивая в уме собранные факты в одну цепочку. На передний план снова выходил человеческий фактор.

Люди гибли всегда. Каждое новое дело — словно восхождение на вершину, а любая вершина собирает дань с тех, кто её штурмует. Освоение Марса не стало исключением, счёт погибшим давно перевалил за сотню человек, были и пропавшие без вести, которых, в отличие от Земли, без сомнений относили к погибшим, как только заканчивался расчётный срок кислородного запаса. И каждый раз, когда происходило чрезвычайное происшествие — это был именно несчастный случай, обусловленный стечением обстоятельств, технической неисправностью или ошибкой человека…

Вернувшись к столу, Оливер начал машинально складывать книжные диски в стопку, пробежав взглядом корешки на полках. Его слегка удивило обилие художественной и музыкальной классики в «библиотеке» археолога вместо профессиональных «манускриптов». К тому же, в каюте не было видеоаппаратуры, то есть хозяин не смотрел ни телепередач с Земли, ни фильмов в записи. Хотя, для этого ему бы хватило возможностей и собственного коммуникатора, но ведь и аудиокниги, в таком случае, совсем ни к чему было таскать с собой.

Да, Крестовский был очень разносторонней натурой с чудаческими замашками, о чём свидетельствовала и его биография – учёба в техническом и, следом, в гуманитарном университете. Участие в экспедициях по Крайнему Северу России и Америки, в строительстве научного комплекса на «берегу» лунного Моря Ясности, восхождение на марсианский Олимпус…

Он, на самом деле, никогда не давал себе покоя, а сделанные «по ходу пьесы» открытия и изобретения щедро делил с друзьями и коллегами, оказываясь чуть ли не в конце авторских списков и премиальных ведомостей. Но ведь рядом с ним всегда были настоящие люди, работавшие в удовольствие и думавшие о собственном благе в последнюю очередь, в коротких перерывах между экспедициями и другими большими делами…

Наутро Бейли с Даниловым выехали к раскопу сразу после завтрака, заправив все исправные баллоны и облачившись в скафандры. Оливер, надевая ранец, обратил внимание, что весит он гораздо больше, чем вчерашний, Крестовского, с пустой ёмкостью. Сжатая дыхательная смесь имела ощутимый вес, этого нельзя было не заметить. Вывод из новой информации напрашивался сам собой, но дознаватель пока отложил его, на потом.

Дорога от купола шла под уклон, обочины её отмечали метровые алюминиевые вешки с катафотами на макушках. Раскоп находился на сотню метров ниже и в десяти километрах от базы. Солнце выглянуло справа из-за горизонта и пронизало долину насквозь. Ясная штилевая погода, установившаяся с вечера, позволяла водителю и пассажиру видеть сквозь ветровой колпак фигуры двух роботов, трудившихся на краю отливающей чёрным глянцем площади. Они расчищали кучу песка у основания отвесной скалы, верхний край которой затягивала красноватая дымка.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:34

Территория раскопа вблизи оказалась настолько огромной, что Данилов теперь ни за что не назвал бы её площадкой. Ещё перед командировкой, разбирая первые материалы, он обратил внимание на масштаб карты-схемы, но сухие цифры лишь отложились в памяти, а об их истинном значении он получил представление только сейчас. Расчищенная от песчаника часть древнего городища тянулась вглубь каньона на восемь километров, в ширину — на все пять. Слева от сквозной «улицы», между двумя огромными фундаментами, раскинулась отливающая чёрным блеском полуокружность. Её оплавленная поверхность «стекала» к скальному выступу по вогнутой дуге.

Археолог с дознавателем покинули вездеход и спустились вниз. Основание вертикальной скалы оказалось сплошь изрыто идеально круглыми отверстиями, от нескольких дециметров до полутора метров в диаметре. Бейли первым подбежал к странным «норам», заглянул в одну, другую, обернулся. Лицо его, даже сквозь шлем было видно, светилось неподдельной радостью.

— Что там? — спросил Данилов.

— Похоже на трубы, тянутся в теле скалы до самого верха! — оживлённо откликнулся Бейли. — Не представляю, как они могли просверлить идеальные отверстия такой глубины, да ещё и «завернуть» их у самого основания! И, главное, для чего?!

— Со временем, наверное, вы найдёте ключ к разгадке…

Дознаватель внимательно следил за поведением археолога, в то же время о чём-то раздумывая.

— А я, видимо, уже нашёл, — вполголоса добавил он.

Оливер вспомнил о своих сомнениях и вновь прокрутил их в голове. Перепутать заправленные и пустые баллоны невозможно, они существенно различаются по весу. Следовательно, их можно только оставить, случайно или нарочно, в кабине вездехода. Крестовский мог сам сделать это и не проверить баллоны наутро, спеша поскорее выехать, что маловероятно. Ведь в предыдущую смену на раскопе находился Бейли, он и ставил машину в ангар вечером. Он же мог и сказать напарнику, что баллоны уже заправлены. Мог или сделал?..

Данилов внезапно круто развернулся и поспешил к вездеходу. Усевшись прямо на полу кабины, он открыл коммуникатор и запустил видеозапись, сделанную робо-манипулятором, «перемотав» её почти до конца. Он нисколько не сомневался в том, что увидит, но по привычке больше доверял своим глазам, чем памяти. Так и есть — флажки баллонов на экране в момент, когда робот «заглянул» в кабину, светились одинаково, одним цветом, красным! А ведь Бейли говорил, что оставил всё, как было. Данилов тут же переключился на собственную съёмку и убедился — вчера вечером на клапанах горели разные указатели — красный и зелёный.

Вот тут-то хитроумный доктор и перестарался — он просто не запомнил положения флажков, а запись с центрального пульта уже стёр, и только для подстраховки перевёл индикатор. Вполне резонно полагая, что Крестовский потерял сознание сразу после того, как подключил первый неисправный баллон. Но Игорь успел заменить и его и, конечно, сразу повернул флажок в истинное положение — «Пусто». В тот момент он уже наверняка осознал подлый замысел напарника и надеялся только на чудо — на то, что хоть один из баллонов окажется разряженным не полностью.

Сомнений у дознавателя больше не осталось – это умышленное убийство, за которое на родине археолога до сих пор полагался электрический стул. И в то же время, поверить, что он мог решиться на такое, было невозможно.

Данилов закрыл коммуникатор и вышел из кабины на площадь.

Вдоль раскопа потянул сильный ветер, гнал по улице между фундаментами тонкие пыльные струи. Они стекали к центру площади, закручивались в смерч, делая стремительный поток видимым и плотным. Пылевая воронка разрасталась на глазах, вытягивалась вверх, стараясь дотянуться к низко летящим розоватым облакам и покачиваясь из стороны в сторону. Затем одним махом «шагнула» на макушку скалы, и сразу же струи позёмки заскользили к отверстиям в базальтовой стене. Ветер набирал скорость в ложбине каньона, устремлялся в вертикальные трубы и вырывался из них на высоте, подчиняясь необоримой тяге, создаваемой гигантским смерчем.

Бейли, склоняясь к земле, побрёл навстречу воздушному потоку, кое-как переставляя ноги. А за его спиной вдруг возник и начал нарастать гулкий вибрирующий звук. Сначала он менял тональность хаотично, словно невидимый оркестр настраивал инструменты, но скоро набрал силу и стройность протяжных аккордов и мощным басом заполнил окружающее пространство. Мелодия была непривычна для людского слуха и, в то же время, обволакивала все чувства гармонией прекрасной музыки, сродни органным концертам Баха…

— Это… это настоящее открытие! — крикнул Бейли срывающимся голосом, остановившись рядом с Даниловым.

Тот лишь кивнул в ответ, развернулся и скрылся в проеме люка вездехода.

На обратном пути они молчали. Археолог вёл машину, изредка взглядывая на сидящего рядом дознавателя, но не решался заговорить. Оливер смотрел на дорогу, стиснув зубы и крепко задумавшись. Он не знал, как поступить: гибель Крестовского нельзя было оставлять безнаказанной, но это неизбежно повлечёт за собой смерть Бейли…

Внутреннее смятение захватило все мысли Данилова, хотя внешне это никак не отражалось на его лице. А Бейли терялся в догадках, улавливая неясную угрозу для себя, о которой свидетельствовало странное поведение приезжего спеца.

По возвращении на базу дознаватель, всё так же ни слова не говоря археологу, дождался, пока тот уйдёт из ангара, и подошёл к разбитому ПРМ-356. Глядя на безжизненные останки робота, Оливер пытался представить, о чём мог думать в момент прыжка этот стальной уродец. Знал ли, что его ждёт «смерть»? И сам ответил: он думал только о спасении человеческой жизни, остальное не имело значения.

Тогда, решившись окончательно, Данилов подключил коммуникатор к процессору робота и начисто стёр его память. Следом удалил копию видеофайла вместе со своей записью и с жёсткого диска коммуникатора. После чего прошёл в рубку и вызвал из купола Павонис дежурный челнок.

В ожидании транспорта техдознаватель подготовил краткий отчёт о проведённом расследовании, написал заключение и отправил документы в Бюро. А распечатанную копию с официальным разрешением на вывоз и утилизацию вышедшего из строя оборудования — робо-манипулятора и двух кислородных баллонов, скрепленную личной электронной подписью, оставил для Бейли на видном месте.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 19 2020, 10:37

***

Толстый и тонкий сидели в креслах скоростного поезда, мчавшегося над эстакадой монорельса с севера к экватору.

Они разговаривали и не смотрели друг на друга. Реплики звучали фальшиво и натянуто, как будто собеседники волею случая принимали участие в постыдном, грязном деле.

— Чем же можно объяснить такое вопиющее нарушение закона дознавателем, чьи мозги, кроме технических знаний напичканы ещё и статьями уголовного и процессуального кодексов? — спрашивал толстый своего напарника, глядя в окно на стелющуюся понизу саванну.

— Ты забыл ещё один свод, «зашитый» в память любого робота. А здесь-то, как мне думается, и допущена главная ошибка создателей Данилова — вопрос в приоритете законов роботов над человеческими законами.

— Ты хочешь сказать?..

— Именно. Сделав вывод на основе полученных фактов, Оливер понял, что его заключение может грозить археологу электрическим стулом, и первый закон робототехники не оставил ему выбора… Однако его память сама теперь будет «вещдоком», стереть её он не может из-за программного запрета. А вот ребята из техобеспечения прокуратуры церемониться, наверняка, не станут, — изымут всё до последнего бита. И думаю, его мозги затем ожидает полная «переделка».

Толстого передёрнуло от этих слов.

— Ведь Оливер почти настоящий человек, — тихо проговорил он, — личность...

— Тем не менее, это всего лишь робот, — пожал плечами тонкий, стараясь говорить с безразличием.

— Ладно, с поведением Данилова всё ясно, — кивнул толстый, вынужденно принимая объяснения, и воскликнул, театрально вскинув руки: — Но как Бейли смог решиться на убийство?! Вот ещё что не укладывается у меня в голове!

— Тут остаётся только предполагать, — сдержанно пояснил его коллега. — Представь: неуютная, если не сказать — враждебная, планета; мрачная, стылая атмосфера и окружающий пейзаж не лучше; замкнутое пространство купола с одной стороны и дикая безграничность природы с другой; одиночество, от которого не спасает даже напарник, так как характер его несносен; неутолённая жажда совершить великое открытие и беспросветная череда рутинных обязанностей. И вдруг, после долгих месяцев безнадежности, – странная находка, обещающая «обернуться» настоящим артефактом, но сделанная другим человеком.

— Так ведь они работали вместе, вместе бы и разделили все лавры.

— Бейли хотелось быть первым и единственным. Правда, он не учёл одно обстоятельство.

— Какое?

— Географическим объектам и историческим памятникам дают имена людей только после их смерти. Так что, музыкальное сооружение марсиан в Лабиринтах Ночи, при любом исходе судебного разбирательства, получит имя, например — «Фата-Органа Крестовского», даже если Бейли будет числиться в справочниках первооткрывателем.

Тонкий глянул на часы и поднялся, толстый поспешил за ним к выходу из вагона.

***

Кабина лифта приближалась к Земле. Отсюда, с экватора, из поднебесной высоты, жёлто-бурые саванны Танзании не были видны сквозь дымку атмосферы, и величественная гора вырастала из голубоватой пелены одиноким, сверкающим на солнце ледяным островом.

На память Оливеру пришли слова из книги: «...там, впереди, он увидел заслоняющую всё перед глазами, заслоняющую весь мир, громадную, уходящую ввысь, немыслимо белую под солнцем, квадратную вершину Килиманджаро. И тогда он понял, что это и есть то место, куда он держит путь».

Наверное, сердце его должно было вздрогнуть в этот момент, в предчувствии того, что случится скоро с ним самим. Если бы у него было сердце.

Но, по крайней мере, он думал, что законы тут совершенно ни при чём, и он испытал то же, что и настоящий человек, археолог Игорь Крестовский, — удовлетворение от хорошо сделанной работы и чувство прощения.

И Оливер улыбнулся встречающей его Земле.

(С) Опубликован в 2010 году в журнале "Сибирские Истоки" (ЯНАО)




Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 23 2020, 14:45

Эксперт

(мистическая история)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 23 2020, 14:49

Доктор Чешир умолк на минуту, с вожделенной улыбкой разглядывая содержимое огромного блюда, поданного официантом, и хищно примериваясь, как бы поудобнее отхватить ножом кусок сочной, исходящей ароматным паром буженины. Краткий перерыв в разговоре, а вернее в монологе профессора, позволил мне привести в порядок мысли и взять, наконец, инициативу в свои руки. Я торопливо отставил бокал с вином, выхватил из внутреннего кармана блокнот, навострил самописку и открыл рот…

— Я привёл цитату с единственной целью — показать вам, как в средние века боролись с малейшим проявлением у человеческих особей сверхъестественных способностей, — объект интервью, ловко орудуя вилкой, продолжил словоизвержение, даже не заметив моей попытки. — Обратите внимание, что трактат, написанный в полном соответствии с научными и юридическими канонами того времени, повествует о способах доказательства наличия магических сил, даже если обвиняемый и не обладает таковыми. Моя же деятельность была направлена, прежде всего, на получение неопровержимых доказательств отсутствия у подозреваемого чудодейственных способностей, которые он и его сообщники преподносили общественности как дар свыше.

Конечно, я не возился с мелкими сошками: прорицателями, экстрасенсами, ясновидящими, гадалками и хилерами. Ими должны интересоваться только правоохранительные органы, так как ничего, кроме обмана и фокусов, в их способностях нет. Я разоблачал «настоящих магов», добившихся мировой славы, и делал это по двум причинам: во-первых, хотел искоренить шарлатанство в области непознанных возможностей человека, а во-вторых, надеялся найти хотя бы один факт существования этих самых возможностей, подтверждённый научно. И методы мои значительно отличались от рекомендуемых «Молотом ведьм», да и наказание магов-преступников в наше время отнюдь не смертная казнь. Хотя, будь моя воля…


Профессор говорил, ел и пил одновременно, что для обычного человека уже было свидетельством наличия у него самого неординарных, почти мистических способностей. Речь с полных губ лилась спокойно и непринуждённо, несмотря на постоянно жующий рот и дёргающийся в глотательных движениях кадык. Чёрные, слегка навыкате глаза его при этом смотрели мимо или сквозь меня, лишь изредка фокусируясь то на очередном блюде, то на моей физиономии. Причём, в первом случае взгляд загорался предвкушением наслаждения, а во втором — плохо скрытым отвращением.

Стараясь не обращать внимания на такое к себе отношение, я ещё какое-то время питал надежду задать подготовленные заранее вопросы, но скоро понял, что, дослушав экспромт-лекцию до конца, и так получу ответы, особо не напрягаясь. Потому и сам принял деятельное участие в трапезе, время от времени делая пометки в блокноте для памяти. Слишком много сил и нервов положил я, чтобы добиться эксклюзивного интервью с человеком, на дух не переносящим корреспондентов, и лишить себя драгоценного материала опрометчивым вопросом или высказыванием было бы совершенно непростительно.

— В последние годы мир вновь окунулся в оккультизм, который, словно «ванька-встанька истории», как метко выразился один из литературных корифеев прошлого века, периодически возвращает себе утраченные позиции в психоэмоциональной зоне человеческого сознания. Возрождение интереса к паранормальным явлениям, а вернее сказать, очередная безоглядная вера в потусторонние силы возникает в социуме в моменты глобальных политических и экономических потрясений, когда люди инстинктивно ищут защиты от перегрузки разума негативом реальности. Правда, с конца прошлого века эти процессы в обществе приняли, судя по всему, хронический характер, что и побудило меня вплотную заняться исследованиями в данной области. Именно для того, чтобы понять — существует ли на самом деле возможность овладеть такими силами на пользу себе и, может быть, человечеству.

Профессор мимолётно усмехнулся.

— Надеюсь, вы отметили основную мысль, которую я пытаюсь донести, — главным инструментом в доказательстве наличия или отсутствия у «пациента» сверхъестественных способностей в моём арсенале является собственное, личное моё умение. Иными словами, я нахожу единственно возможное и строго научное объяснение изучаемому феномену, затем разрабатываю методику развития соответствующих способностей и применяю её к себе, пока не добьюсь стопроцентного результата. То есть, чтобы изобличить шарлатана от парапсихологии, нужно доказать, что все его феноменальные достижения не более чем фикция, так как «делаются» не по правилам. Понятно говорю?

Мой визави поднял скептический взгляд, явно сомневаясь в интеллекте слушателя. Я в очередной раз сделал вид, что не замечаю издёвки, и просто кивнул.

— Кстати, ваши статьи и передачи на эту тему, подготовленные без моего участия или разрешения на использование материалов, обеспечили вам неплохую карьеру. А ведь все исследования проводились на мои личные, весьма скромные средства и не приносили никакой прибыли. Поэтому я и согласился, в конце концов, дать интервью, рассчитывая, прежде всего, на некоторую компенсацию понесённых расходов.

Он замолчал и внимательно посмотрел на меня.

«Так вот где собака зарыта! — воскликнул мысленно я и расправил плечи. — Редактор, конечно, порядочный скупердяй, но на сей раз придётся изрядно раскошелиться за мои успехи. Надо только раскрутить доктора на серию репортажей с подробным описанием и видеосъёмкой его фокусов, а там, глядишь, и ему тоже что-нибудь обломится…»

— Вы можете вполне положиться на моё содействие в решении материального вопроса, — с ноткой самодовольства сказал я вслух, совсем не обратив внимания на недобрый прищур собеседника. — Если доказательства потянут на сенсацию, оплата будет достойной, гарантирую! К тому же, с нашей помощью вы сможете потом обратиться в фонд Джеймса Рэнди и получить обещанный миллион долларов!

— Вы разочарованы не будете, это я тоже обещаю, — скривился в улыбке профессор, — но выступать в качестве подопытного кролика перед иллюзионистом, да и вообще перед кем бы то ни было, не собираюсь. Однако мы несколько отвлеклись от темы, продолжим…

Так вот, обоснованно считая себя последователем таких корифеев по части научного изучения паранормальных явлений, как Дессуар и Райн, Путгоф и Тарг, Джо Никелл и Ричард Вайсман, должен отметить, что мой метод кардинально отличается от традиционного подхода к проблеме. Уважаемые коллеги только исследовали чужие способности, я же вырабатывал и развивал свои.

На самом деле, семь лет назад, начиная заниматься поставленной перед самим собой задачей, я был далёк от мысли овладеть сверхъестественными силами на практике и хотел только вразумить доверчивую публику, открыв ей глаза на вопиющий обман. Но, получив научно обоснованные доказательства существования парапсихологических способностей, я отодвинул первоначальную задачу на второй план. Тем более что со временем всё больше утверждался в мысли — технологическое развитие цивилизации, как ни парадоксально, способствует оглуплению человечества и с каждым шагом приближает общество к дистопии, и никакими усилиями, тем более одного человека, свернуть его с пагубного пути невозможно. Поэтому я не афишировал свои успехи, пока не довёл возможности собственного организма до совершенства. Сегодня вы сможете на деле убедиться в этом.

Первым объектом моих изысканий было целительство. За прошедшие годы я повстречался с десятком известнейших специалистов в разных странах мира. Это были мастера высочайшего класса — учителя, гуру, наставники, везде их именуют по-разному, и первое, что я выяснил совершенно достоверно, — они на самом деле могут диагностировать болезни внутренних органов, обладая чувством синестезии, и даже иногда помогают людям справиться с недугом.

Происходит это по очень простой и объяснимой причине — исцеляются те, кто верит в чудо безоглядно. То есть такие люди изначально готовы к лечению, они легко внушаемы, и использование врачующим профессиональных навыков гипноза даёт быстрый положительный результат. И даже человек нейтрально или скептически настроенный получает некоторое облегчение своим страданиям под умелым гипнотическим воздействием. Следовательно, по крайней мере, в области целительства никакой мистики и ничего сверхъестественного нет. В качестве первого наглядного примера я могу вам продемонстрировать своё умение. Посмотрите мне в глаза.

Профессор отложил столовый «инструмент», вытер губы салфеткой и вперил в мою переносицу чёрные блестящие зрачки. Я невольно отшатнулся, чуть не поперхнувшись салатом, но тут же сам подался вперёд, буквально притянутый горящим взором собеседника.

Надо сказать, что за день до нашей встречи я посетил дантиста и поставил коронку на испорченный зуб, после чего меня уже почти сутки преследовала свербящая боль в нижней челюсти. На ночь я принял анальгин, но с утра опять чувствовал себя неважно, а к вечеру, в общем-то, притерпелся — работу ведь не отменишь. И вот через минуту после начала импровизированного сеанса я напрочь позабыл о боли. Сказалось ли тут замечательное умение профессора или воздействие алкоголя, не знаю, но мой визави не имел на этот счёт сомнений.

— Ну как, полегчало? — спросил он с довольной ухмылкой, отвалившись к спинке стула.

— Да, да, спасибо! — ошарашенно проговорил я, ощупывая челюсть. — Но как вы узнали?!

— Вот тут мы и перейдём к следующему пункту, широко разрекламированному чудодеями, — телепатии, которая чаще всего является лишь виртуозным владением искусством физиогномики. Мимика лица и выражение глаз, непроизвольные жесты и рефлекторные движения, все эти приметы говорят специалисту очень многое о состоянии здоровья пациента и локализации болезней в его организме. Ещё очень хорошо помогают доверительные разговоры страждущих между собой в приёмной, оборудованной современной техникой, но такой метод применяют только чистые шарлатаны. Кроме распознавания недугов, физиогномика позволяет достоверно угадывать простейшие человеческие мысли и желания. Но, опять же, умение это не имеет ничего общего с чтением мыслей, поэтому и разоблачается очень легко — размещением непрозрачной преграды между редуктором и реципиентом.

«Слава богу, — усмехнулся я про себя, — а то пришлось бы весь вечер загораживаться от вас салфеткой».

— Вам бы это не помогло — стальной пластиной, может быть… — оскалил безупречные зубы профессор, а я мысленно прикусил язык. — Как известно, в арсенале парапсихологических умельцев присутствуют, кроме целительства, ясновидения и телепатии, такие способности, как премониция, криптестезия, психотроника, телекинез, левитация и тому подобное. Пусть вас не смущает обилие специальных терминов. Количество оккультных деяний, ими обозначаемых, невелико и за исключением явно мошеннических сводится к трём основным, первое из которых мы только что опробовали на практике..

Далее в списке наиболее распространённых умений экстрасенсов стоят телекинез и левитация. Чего только не вытворяют доморощенные маги в этой области: двигают взглядом спички и монетки, гнут ложки и вилки, катают шарики по столу… А вот отклонить силой мысли стрелку гальванометра им никогда не удавалось, ни при групповом сеансе, ни порознь. Ведь собственное электромагнитное излучение человеческого мозга настолько мало, что совершить с его помощью хотя бы мизерную работу просто невозможно, требуется подпитка энергией извне.

То же самое можно сказать о телепортации. При изучении указанных явлений мне удалось сначала теоретически обосновать, а затем и освоить на практике давно открытый, но официальной наукой не признанный эффект Биффельда — Брауна. Последним препятствием для выполнения широкомасштабных экспериментов было только отсутствие достаточно мощного источника энергии.

Ближе всех подошли к решению вопроса даосы, тибетские монахи и индийские гуру, не все поголовно, конечно, а лишь немногие посвящённые. Развивая собственное трансцендентальное сознание, они первыми открыли практически неисчерпаемый вселенский источник и назвали его «энергией ци» или праной. Способы восприятия, аккумулирования и применения энергии ци не составляют большого секрета, но все они, если не шарлатанство, то дилетантство в чистом виде. Лишь строго научный подход открывает человеку по-настоящему безграничные возможности, таящиеся в этой области знания. Факт в том, что все парапсихологические явления, о которых мы говорили и которых ещё не знаем, становятся реальностью, именно благодаря многократному усилению мысленного воздействия за счёт внешнего энергоисточника, как его ни называй. Человеческий мозг в этом случае выполняет функцию транзисторного приёмника…

Но, я вижу, беседа вас несколько утомила, — внезапно сказал профессор, в первый раз удостоив меня благожелательного взгляда. — Да и говорить нам, по сути дела, больше не о чем. Sapienti sat [*]. Осталось только наглядно продемонстрировать… Однако прервёмся, вам ведь нужно срочно выйти, не так ли?

Я судорожно закивал головой, ощутив вдруг стеснение в груди и тошноту, кое-как поднялся со стула и поспешил в холл, не разбирая пути, чтобы отдышаться на свежем воздухе. Правую руку я инстинктивно держал у сердца, а пальцами левой стиснул ручку чёрного кожаного портфеля, в последний момент услужливо поданного мне профессором. Для чего мне портфель, задумываться было некогда. Рванув на себя входную дверь, я тут же забыл о недомогании, — вместо облицованного мрамором ресторанного крыльца передо мной возникла квадратная стена стального бункера с ярко блестевшими в свете ламп никелированными рукоятками сейфовых ячеек…

В следующую секунду я уже возвращался из холла в зал ресторана. Тошнота отступила, будто её и не было, хорошее настроение буквально захлёстывало меня изнутри, и левую руку оттягивал заметно потяжелевший портфель. С широчайшей улыбкой на физиономии я подошёл к столику, в галантном полупоклоне вернул профессору его кладь и уселся на своё место.

— Благодарю вас за помощь, — лучезарно смеясь глазами, произнёс мой собеседник, — и за щедрое угощение. Думаю, последнее доказательство также удовлетворит вашу любознательную натуру. На этом позвольте распрощаться, провожать меня не надо…

Я продолжал глупо улыбаться ещё с минуту, наверное, после того как фигура профессора медленно воспарила к потолку и растаяла в душном мареве ресторана. И никто, кроме меня, этого не заметил.

Эти строки я пишу в камере предварительного заключения, где очутился на другой день после вышеизложенных событий. Для крючкотворов от сыска испокон веков, как любезно сообщил мне «паранормальный» доктор, царицей доказательств является чистосердечное признание, и думаю, они не поверят приведённым фактам, а будут истязать меня допросами снова и снова, пока не добьются своего. Но у меня нет другой возможности опровергнуть свою вину. Ведь и улики, и свидетели указывают на одного человека — моё лицо заснято охранной видеосистемой банка, и отпечатки моих пальцев остались на рукоятках сейфа, и только меня видели официанты, метрдотель и посетители сидящим за столиком в тот злополучный вечер, отметив и мою получасовую отлучку. А моего визави, оказывается, не видел никто. Его просто не было.

Почему он поступил так именно со мной?!

Мало того, мне пришлось ещё и оплатить наш ужин, а я даже не наелся толком… проклятый скряга! Ты-то ведь слышишь мои мысли, слышишь и смеёшься…

Вытащи меня отсюда, пожалуйста, ну что тебе стоит?!

Ответом мне была чеширская улыбка, на мгновение соткавшаяся в воздухе прямо перед моим лицом.

* - Понимающему достаточно (лат.)

(С) Рассказ опубликован в 2010 году в журнале "Техника - молодёжи" (Москва)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 26 2020, 15:36

Цена нефти

(Сибирская история)


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 26 2020, 15:41

Корпус вертолёта завибрировал мелкой дрожью, звук работающего двигателя из медленного рокота перерос в убийственный свист Соловья-Разбойника, от которого воздух в ушах затвердел тугими пробками, а народ, рассевшийся по лавкам, превратился в аквариумных рыбёшек – рты открывались совершенно беззвучно. Сосед тоже попытался что-то сказать, тыча рукой в открытый из-за жары иллюминатор, но ни одного слова, ни даже отзвука слова Антон не услышал. Повернул голову и успел поймать взглядом проваливающийся луг аэродрома, с полёгшей белёсыми волнами под напором искусственного ветра травой, и шиферную крышу приземистой бревенчатой избушки аэропорта.

Вертолёт стремительно набрал высоту, с которой проплывающая внизу тайга действительно напоминала малахитовое, тяжело перекатывающее валы разноростых крон бескрайнее море, лишь кое-где вдавленное к земле воронками-плешинами топей и прорезанное извилистыми руслами безымянных речушек. Томский нефтяной край заметно отличался от насквозь затянутой болотами Ямальской тундры. Антон настолько уже, оказывается, соскучился по настоящему лесу, что жадно впитывал глазами таёжный пейзаж, плывущий понизу, а воздух, пронизанный солнцем и хвойным духом, глотал открытым ртом из распахнутого иллюминатора, словно ядрёный русский квас.

В одном месте внизу, в коричнево-торфяной неглубокой воде обнаружились притопленные оранжевые останки Ми–8, пустыми круглыми глазницами навечно уставившегося в голубой омут неба. По спине Антона пробежал холодок. Картинка мелькнула и пропала – и из виду и из памяти, так как далеко впереди, над макушками деревьев показался сизоватый, расплывающийся в воздухе легким маревом дымок. Приближались к месту первой посадки, к одной из разведочных скважин, на которых дежурили попарно операторы нефтедобычи и дизелисты, сменяясь по вахте через месяц.

Антон летел сюда в первый раз и не знал, на какой точке ему с напарником выбрасываться из салона. "Вертушка" сделала круг, прижимаясь к самым деревьям, и зависла над застеленным бревенчатой лежневкой квадратом посадочной площадки, посреди обширной болотной гати. К снижающейся машине по дощатым трапам, раскинутым поверх жидкого сплетения травы и мёртвых стволов, уже бежали двое с рюкзаками, пригибаясь и придерживая картузы от дикого пропеллерного ветра. Антон вопросительно посмотрел на своего напарника. Тот мотнул головой, не двигаясь с места, и у Антона отлегло на душе – торчать целый месяц в болотной каше и испарениях занятие малоприятное, – значит их место выгрузки дальше. Чуть коснувшись колесами шасси серых брёвен, вертолет прилепился к площадке. Один из летчиков открыл дверцу и выбросил наружу трехступенчатый дюралевый трап. Первая пара выпала из салона. Вслед им подали коробки и мешки с продуктами, две фляги с питьевой водой, а навстречу уже забирались "отбывшие срок" ребята, заросшие небритые физиономии которых, лучились радостью отмучившихся грешников.

Через полчаса снова пошли на посадку, и легкий тычок в бок подсказал Антону, что им пора. Смена прошла в том же темпе и порядке, и через минуту рокот вертолета канул в небесной синеве за зубчатым краем леса. В уставшие уши забилась ватой тишина, подчеркнутая лишь лёгким стрёкотом дизельной электростанции, спрятавшейся в ста метрах за невысоким лысым курганом.

Напарники перетащили свой скарб в обшарпанный голубой вагончик, вросший спущенными колесами в землю в центре лесной поляны, перекурили на лавочке возле чёрного сруба бани и пошли осматривать хозяйство в сопровождении весёлого увальня-щенка неопределенной породы. Тропинка стелилась в зарослях высокой по пояс травы по-над обрывистым берегом речки. Пробки в ушах скоро растворились, и Антон теперь слышал кроме приближающегося звука дизеля и тихое журчанье воды, и скрипучий шелест кузнечиков, и заливистое тявканье пушистого колобка, косолапо путающегося под ногами, и "белый" шум листвы и хвои высоченных, волнующихся под ветром берез и корабельных сосен.

– Смотри-ка, на том берегу малина дикая растет, можно будет варенья наварить между делом, – сказал Антон своему товарищу.

– Конечно. Только ягоду собирать осторожно надо, здесь недалеко медведь обретается, захаживает иногда, – ответил Игорь.

Они подошли к двум ржавым металлическим контейнерам, в которых находились дизельные электростанции, рабочая и резервная. Антон остался возле них, проверить оборудование, а Игорь отправился дальше к нефтяной качалке, что размеренно кивала пеликаньим клювом у самой границы тайги, словно отбивала бесконечные поклоны матушке-земле за ее донорскую помощь многострадальной неблагодарной стране.

На скважине всё было в порядке. Энергетическая техника тоже не вызвала у Антона никаких опасений. Старенькие советские тарахтелки при хорошем уходе работают надежно, а сменщик, судя по всему, перед отъездом сделал необходимые регламентные работы.

– Пошли ужинать, – крикнул Игорь с тропинки.

Антон обтер ветошью руки и направился вслед за ним к вагончику.

Пакеты с крупами и макаронами рассовали по полкам в кухонном отсеке, ящики тушёнки-сгущёнки задвинули под откидные кровати, а капроновыё сетки с картошкой и луком Антон оставил возле помойного ведра и тут же уселся на табурет с ножом в руке. Игорь по ходу складских работ часть продуктов уложил в освободившийся бумажный мешок и добавил туда же несколько пачек зелёного чая и махорки из своего рюкзака.

– Кому это ты передачу готовишь? – заинтересовался Антон. – Медведю?

– Скоро Иван Седиков должен подойти, местный старожил-одиночка. Его заказы. А уж он сам с медведем поделится, замолвит за нас словечко, – с улыбкой ответил Игорь и плеснул воды из цинкового ведра в чайник. – Живет он километрах в десяти отсюда в брошенном посёлке геологоразведчиков, что открывали здешние месторождения в семидесятых годах.

Нехитрая еда поспела быстро и напарники, уже изрядно проголодавшиеся, дружно застучали ложками. С улицы в это время донеслось тонкое радостное тявканье, и скоро по лестничному трапу в дверь ввалился бородатый, седой как лунь человек в заношенном энцефалитном костюме и ржавых кирзовых сапогах.

– Здоровы буде, робяты! – скрипучий зычный голос резанул уши, словно напильник по стеклу прошёлся. – С приехалом вас!

– Здравствуй, Иван Терентьич, проходи к столу, – Игорь поднялся, пожал заскорузлую пятерню гостя и пододвинул ему свободный табурет.

Антон тоже поздоровался, назвал имя и продолжил прерванный ужин, короткими взглядами-мазками набрасывая для памяти портрет колоритного пришельца. Обветренное, кирпичного оттенка лицо, широкие скулы и нос, толстым утиным клювом усевшийся на пышных прокопченных куревом усах, брежневские брови вразлет от шрама на переносице. Старик степенно огляделся, скинул с широких плеч полупустой рюкзак, из которого извлёк зелёную, заткнутую деревянным шпеньком бутылку, и осторожно присел у торца кухонного стола.

– Давай стаканы, паря, – карие, чуть на выкате глаза уперлись в лицо Антону. – За встречу и за знакомство по пять капель принять надо. У меня продукт свой собственный, на кедровых орехах настоянный.

– Ты же знаешь, Терентьич, что мы на работе, – ответил за напарника Игорь и поставил перед Седиковым один гранёный стакан.

– Так я же только для порядку предлагаю. Тут и самому-то пить нечего, дырявый ты насос!

Раздавшийся вслед за этими словами мелкий пронзительный смех гостя был так же неприятен, как и его голос. Он аккуратно налил себе самогона под завязку, медленно выпил, не морщась, и хрустко зажевал целой луковицей. Потом зачерпнул пару раз жареной картошки, вытер ложку кусочком хлеба, под второй стакан доел и его и встал из-за стола.

– Спасибо за угощение, – пожевал губами задумчиво и повернулся к Игорю. – Сейчас мне товар выдашь, или на улице подождать?

– Вон твой мешок, забирай, Иван Терентьич. Да не уходи сразу. Мы сейчас чаю глотнём и тоже выйдем, покурим вместе на лавочке.

Гость кивнул, подхватил мешок на плечо и вышел.

– Вот это кадр, – удивлённо покачал головой Антон. – Он хоть не буйный?

– Да он нормальный мужик, к нему только привыкнуть надо, – понимающе улыбнулся Игорь. – Просто не знает, как себя вести с новым человеком, поэтому и за бутылку прячется. Поживи один в лесу, сам таким же станешь. Пошли, сейчас он разговорится немного, отмякнет.

Иван Терентьевич сидел на лавочке и пристально вглядывался в заходящее красноватое солнце. Сизый плотный дым от его «козьей ножки», свернутой из махры и газеты, пахнул в нос Антону вкусным, давно забытым запахом деревенского детства. В ногах гостя в позе сфинкса расположилась лохматая чёрная лайка. Возле нее кувыркался в траве щенок, тоненько повизгивая от счастья, хотя старшая товарка не обращала на него никакого внимания. Напарники присели рядом на отполированную временем доску, закурили по сигарете, молчали.

– Эх, ребятки! Вы настоящего-то дела не видели еще в жизни. Это разве работа? Курорт, а не работа. Оно, конечно, всё лучше, чем бездельниками в магазине маяться, как те охранники-мордовороты, что в райцентре в универмаге день-деньской болтаются. Но и здесь у вас лафа, а не жизнь.

Хороша махорочка, давненько я ей не баловался, дырявый ты насос!

Седиков поморгал припухшими веками, затянулся крепко, стряхнул пепел с самокрутки желтым выпуклым ногтем и повёл разговор дальше.

– Вот эти скважины пока бурили в здешних местах, знаете, сколько народу да техники тут угробилось? Болота попадаются бездонные, что твоя Марьянская впадина. Иной раз и мигнуть не успевали, ан и нет бульдозера или ГТТ. Хорошо, если машинист успеет на крышу выскочить, да в сторону сигануть, а то поминай как звали. Вышки буровые только что на горбу своем не таскали. А всё нефть, будь она неладна, нужна была стране. И сейчас пуще прежнего нужна, я смотрю.

Не люблю я её. Она, как и золото, глаза людям застит деньгами большими. Что работяге, что начальнику, по теперешнему – олигарху, что самому президенту. А ты вот попробуй без нефти прожить, как я сейчас, а?!

Хотя, ты на меня тоже не смотри. Я здесь полжизни проваландался, а окромя работы и не видал ничего. По молодости-то, конечно, все легко и весело было. Друзья-товарищи, рубль длинный, подружки-девоньки горячие, карты да пьянка на выходных, вот и вся жизнь. Где моя семья, спроси? А ведь живут где-то и жена, и детей двое. Только ни я их не знаю, ни они меня не ждут давно. Затянуло всё сверху годами ушедшими, да тиной болотной.

Большей частью, конечно, сам во всём виноват. Но и другие люди и государство родное к моей судьбе тоже руки приложили. Вот, послушайте историю.

Старик снова потянул губами терпкого махорочного дыма, глянул на парней, – слушают, нет. Антон слушал внимательно, Игорь – вполуха, играл веточкой со щенком.

– Работал я на автокране у нефтяников. Долго работал, с семьдесят первого по вахте, потом, через год, перешел на "постоянку". Мотался сутками по месторождениям, с буровой на буровую, зарабатывал хорошо, как и все в те годы. Копил деньги. Думал, соберу на дом, на машину, вернусь к семье на Украину, заживу. Много накопил.

– Сколько? – заинтересованно вскинулся Игорь.

– Много, тебе столько и за пятьдесят лет не заработать, – тяжело усмехнулся Седиков.

Глаза его подёрнулись туманом воспоминаний.

– Я раньше прямо болел деньгами. Часть просаживал, конечно, не без этого, но бóльшую складывал копейка к копеечке. Сберкнижка распухла. Тут и перестройка подоспела. Павлов, хрен, со своей реформой, или ещё кто, не помню, но боязно мне стало. Чую, приберут мои денежки, как пить дать, приберут. Думаю, надо их на валюту поменять, а у нас негде. Взял я отпуск в конце февраля, снял с книжки всё разом и покатил в Москву, дырявый ты насос…

Приехал, устроился в какой-то вшивой гостинице на окраине, начал осторожно выяснять, где можно провернуть своё дело. Обменников тогда еще толком не было, да и не хотелось мне особо светиться в банке, паспортные данные свои показывать. В общем, подсказали мне люди. Приехал на Арбат, стал ходить, присматриваться. Углядел одного прощелыгу-колобка. Культурный такой – интеллигентного вида, в сером пальто и в шапке "пирожком". Молодой. Прохаживается, меняет помаленьку "бабки".

Долго я недалеко от него кружил, вижу, он меня тоже приметил, стал сворачиваться. Хотел подойти к нему, а меня тут же двое с боков подперли, крепкие ребята в кожаных куртках. Какого, говорят, тут ошиваешься? Ну я, понятное дело, струхнул. Деньги то все при мне. Но народу вокруг много. Думаю, если что, заору. Отвечаю, мол так и так, хочу доллары купить. Так что ж ты, "лох", кругами ходишь, посмеялись и мимо того прошли, кивнули и нету их. А парень сам ко мне подходит и спрашивает, сколько надо. Я спросил какой курс, сказал сумму. Колобок встрепенулся, забегал глазами по сторонам. Говорит, такой куш надо собрать. Договорились через час на том же месте встретиться.

Пошёл неподалёку в пельменную. Сел за стол рядом с двумя работягами, пытаюсь поесть. Вроде все срастается, а у меня душа не на месте. Думаю, надо было по частям менять, в разных местах, а я, дурак, всю сумму сразу обозначил. И ведь один, ни единой живой души знакомой во всей Москве нет. Соседи под столом тихонько водку разливают и мне плеснули. Чё ты, говорят, сидишь, как пришибленный, расслабься. Я глотнул полстакана, отпустило немного и мысль заработала. Говорю, спасибо, мужики, я за это вам еще поставлю, если поможете мне маленько. Объяснил, как дело обстоит, только сумму, конечно, не называл.

Вышли на улицу, покурили. Я того интеллигента увидал, специально еще с мужиками постоял, поговорил о том, о сём, чтоб увидели, что я не один, и подошёл. Он меня проводил к синей «шестерке», что стояла рядом на стоянке. В ней никого не было, и это меня совсем успокоило. Уселись мы на заднее сиденье, он мне пачки стодолларовые, резинками перетянутые, показал. Я проверил купюры, пересчитал выборочно – все вроде как надо, хрустят, одна к одной. Завернул он их в газету, положил на сиденье возле меня, стал мои рубли считать, спокойно так. Я на всякий случай оглядываюсь по сторонам, не идёт ли кто к нам. Всё тихо.

Сложил он рубли в портфель, спасибо мне сказал. Ну, я свёрток еще раз развернул, посмотрел на пачки, завернул снова, сунул запазуху под тулуп и пошел к своим мужичкам. На машину только раз обернулся, она как раз со стоянки выезжала, номер запомнил невзначай. Работяги меня проводили до метро, сунул я им пару сотенных, распрощался, нырнул в электричку и скорей в гостиницу.

Прибегаю, как на крыльях, заперся в комнате, хорошо соседей никого не было. Тулуп скинул, достал свёрток из-под рубашки, развернул, высыпал пачки на кровать, радуюсь. Открыл пиво, что прошлым вечером купил для такого случая, сижу за столом, отхлёбываю из бутылки. Любуюсь на "зелень", соображаю, что надо бы в обратный путь собираться. Билета нет, ну да поеду на вокзал и на первый попутный поезд упаду, не привыкать. Взял тут одну пачку в руки, захотелось пошелестеть долларами, глядь, а в ней только сверху да снизу настоящие купюры, а под ними бумага резаная зелёная. Тут меня как обухом стукнуло – неужели "кинули"?! Распотрошил остальные – точно! Сел на пол, только глазами лупаю… дырявый ты насос!

Старик приподнялся с лавочки, бросил в сердцах на землю потухший окурок самокрутки, снова сел. Завернул новую.

– Как же, Иван Терентьич?! – Игорь, сам захваченный рассказом, подхватился на ноги. – Как же ты так прокололся!

– Да вот так, паря. Я ж из лесу, а в Москве ребята ушлые… Да не на того напали! Слушай дальше.

Что ж, надо было что-то делать. То ли в милицию идти – очень мне этого не хотелось, – то ли самому попытаться деньги вернуть. Хотя понимал я, что в столице "лоху" вроде меня правды вовек не найти, но надёжа на "авось" была большая, да и злость меня взяла такая…

В общем, собрал я остатки "зелёных" с обложек "кукольных", получилось около двух тысяч, взял и деньги, что на обратную дорогу отложил, и поехал на метро по окраинам, по барахолкам, искать обрез охотничьего ружья. В задуманном деле это у меня был бы самый весомый аргумент к моим обидчикам.

Нашёл почти новую «Белку» шестнадцатого калибра с коротко спиленными стволами и прикладом, ладную такую, по руке. Десяток патронов к ней с дробью «шестёркой». Пристроил обрез под тулуп в рукав и отправился на Арбат, "кукловодов" искать. Ходил как на работу, каждый день – утром, пока не развиднеется, и вечером, как стемнеет, чтоб не особо светиться, – и через несколько дней заметил на стоянке знакомую машину. Проследил я её аккурат до самого гаража и в одно утро, дождавшись, когда в нее уселось побольше народу, подловил на выезде со двора под аркой.

Они остановились на повороте у тротуара, пропуская бесконечный поток, а я тут как тут – подскочил слева, распахнул водительскую дверку и показываю тому "качку", что за рулем сидит, стволы из-под полы прямо в рожу. Колобок на заднем сиденье завозился, узнал меня, тоже дверцу открыл, говорит: «Ты что, друг, давай по мирному разберёмся, садись к нам». Я ему сказал, чтоб вышел из машины. Думаю, поставлю его перед бампером – тогда не уедут и остальные, да он, дурак, вылез и кинулся на меня, даром что интеллигент. Наверное подумал, что на испуг беру, или внимание хотел отвлечь. Пришлось мне с одного ствола садануть ему в бедро, он и подломился на асфальт.

А москвичи, не поверите, бегут себе мимо нас по тротуару, никто даже ухом не повёл. Так только, стали на метр дальше обходить, как заведённые. Я уже и обрез не прячу, прошу громко, чтоб милицию позвали. Пока одна старушка, добрая душа, побежала к другому перекрестку к «ГАИ-шникам», что там маячили, колобок попытался на ноги подняться, да не может. А его подельники, видя такой оборот, дали по газам. Я им со второго ствола пульнул по задним скатам, да толку мало. Они ввинтились в поток – и нету!

Дружок их сидит на асфальте в луже крови, стонет от боли и всё бормочет: «Ну ты дурак, ну ты дурак…» Я говорю: «Заткнись, сволочь, мало я тебе всадил. Сейчас милиция разберётся, кто из нас дурак!».

Они быстро разобрались. Отобрали первым делом обрез, руки скрутили за спину, да по зубам мне, разбили губы напрочь. Тут, вдруг, откуда ни возьмись – телевизионщики с кинокамерой. «Мы, – говорят, – из передачи «Человек и закон», случайно тут проезжали мимо, да все и засняли!» "Менты" даже не поверили сначала, говорят: «А вы, часом, не кино здесь снимаете?» – «Да нет, всё произошло на самом деле».

«Ну, – думаю, – повезло мне, хоть свидетели нашлись, от них не отмахнёшься!» Раненого на «скорой» быстренько отправили, а меня в "гадюшник" и в ИВС, где сходу начали разбираться со мной, по горячим следам. Телевизионщики следом, продолжают снимать. Рассказали следователю, как было дело, я свою историю изложил. Тот записал, сказал репортёрам, чтоб копию плёнки сразу ему привезли, в качестве вещдока. Все разошлись, а меня в камеру, на нары.

Седиков замолчал, посмотрел тоскливо на закатное солнце. Антон тут же завозился нетерпеливо рядом.

– Мурыжили меня недолго. Вначале всё вроде нормально было. История моя про кидалово с валютой не первая и не последняя. Сберкнижка, в которой снятая сумма проставлена, у меня вместе с паспортом лежала. За самосуд, конечно, мне статья полагалась, но была надежда, что в остальном разберутся и вернут мне хоть часть денег. И пленка телевизионная, мне её даже раз показали, хорошо могла помочь следователю – на ней и машина и физиономии по крайнее мере троих подельников колобка очень хорошо засветились.

Однако, на суде вдруг оказалось, что мои показания сплошная "липа" – я был представлен алкашом-маньяком, промотавшим в столице все деньги и напавшим с оружием, ни с того ни с сего, на уважаемого пострадавшего, скромного инженера-труженика, перебивающегося с хлеба на воду. Телевизионщиков вообще в суд не вызвали, а на ихней пленке остался только я с обрезом в руке и истекающий кровью бедняга-колобок. Адвокат, назначенный за два дня до суда, благополучно проспал весь процесс и мне спокойно вкатили "семерик" за разбой, учитывая комсомольскую биографию. Вот и всё, дырявый ты насос!

Вернулся я после отсидки сюда. Добрался через Стрежевой в посёлок, а он пустой стоит. Работы не стало, и люди поразбежались. Только мне деваться некуда было, да и не хотелось больше ничего… Так и живу с тех пор один.

Старик запыхтел самокруткой. Синий дым облаком поднялся в небо и растворился в нём без остатка.

Парни молчали рядом. Что тут скажешь?

А Седиков поднялся, распрямился с хрустом и сказал ещё, глядя на них проясневшими глазами:

– Так что, постарайтесь ребятки про настоящую жизнь не забывать. Тем более и заработки сейчас, я знаю, совсем не те, что в советские времена были. И романтики поубавилось. Но надо, чтоб романтика из души никуда не уходила, и про любовь настоящую помнить за работой. Без этого никакие деньги не нужны.

Вот вы думаете, стоимость нефти чем меряется? Рублями, долларами? Ан нет, ребятки. Цена нефти – человеческие жизни, да судьбы людские... Ладно, пошёл я к себе, а то солнышко скроется скоро совсем.

Да, батарейками «Марс» для приёмника не богаты вы? А то у меня что-то сели быстро.

– Есть, конечно, – Игорь поднялся по лесенке в вагончик, принёс пару импортных гальванических элементов.

– Вот спасибо. Зимой я вам шкурок подкину на шапки жёнам, а пока бывайте.

Гость заплевал тлеющий газетный окурок, мешок с продуктами в рюкзак пристроил, закинул за спину и протянул парням руку для прощания.

– Как же вы один пойдете в такую даль? Ночь скоро навалится, – участливо спросил его Антон. – Вдруг медведь?

– А как я тридцать пять годков тут хожу? – усмехнулся в бороду Седиков. – Да и не один я.

Он кивнул на собаку.

– А с Михайло Потапычем мы давнишние приятели. Я его не трогаю, ну и он меня сторонится, знает, что нам делить нечего. Да и старый он уже совсем, как и я на погост смотрит.

Старик махнул рукой, развернулся и размеренной походкой зашагал прямиком в темнеющий лес. Лайка бесшумно снялась с места, опередила хозяина и скрылась в высокой траве. Щенок обиженно тявкнул ей вслед, виляя тонкой свечкой хвостика, обернулся к своим, как бы спрашивая разрешения, и покатился вдогонку удаляющимся гостям.

Ночью Антон долго ворочался на скрипучей постели, никак не мог заснуть, перекатывая в голове простые и, казалось бы, сумбурные слова гостя. Что-то кололо из-за них душу, а что, никак он не мог понять. Получалось вроде, что работать без обычных на производстве напряга и гонок – плохо, а целиком отдаваться делу, забывая себя и семью, тоже ничего хорошего.

Антон уже проходил в жизни и то и другое. Когда, после службы в Чечне, перебивался между пьянками случайными заработками. И когда от той же пьянки подальше и от тоски махнул в Тарко-Сале в буровую бригаду, где работа превратилась в бесконечное "давай-давай" в течение пяти лет. Трубы, долотья, глина, стылое рычащее железо и, в итоге, – тысячи метров проходки, из которых складывались десятки скважин, сочащихся чёрной кровью Земли.

А вот здесь-то, на отшибе от больших производственных процессов, как раз и была золотая середина – хозяйство невеликое, работай в свое удовольствие, чтобы одна эта скважина выдавала свои десять тонн нефти без сбоев, и все будет в порядке. И семья довольна – муж и папа месяц через месяц дома.

Так и уснул, под хоровод мелькающих в памяти родных лиц...

***

Очередная вахта начиналась третьего января. Антон дожидался на автовокзале рейсового автобуса, когда к нему подошел Игорь, почему-то без сумки.

– У моей жены четвертого день рождения, – поздоровавшись, объяснил напарник. – Так что я через пару дней появлюсь. С Макарычем я договорился по телефону, он меня попутной "вертушкой" забросит. Зимника-то до сих пор нет, сам видишь, погода на морозы поворачивать никак не хочет. Справишься один?

– Куда ж я денусь, справлюсь, конечно, не маленький, – пожал плечами Антон и шагнул в открывшуюся дверь старенького «ПАЗика». – Передавай привет и поздравления супруге. Кусок торта с тебя, не забудь прихватить!

В райцентре, где находилась нефтепромысловая контора, он проверил себя в списках и вместе с остальными вахтовиками доехал на «Газели» до аэропорта. Вылетели по графику, и через полтора часа Антон остался один-одинёшенек на маленьком утоптанном пятачке, среди целой вселенной иссиня-белого снега.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 26 2020, 15:43

Стемнело по-зимнему быстро, а вместе с тьмой из-за деревьев вырвался ветер и пошел гулять метельными струями, напрочь смешав небо с землёю.

Круговерть продолжалась почти двое суток, и Антону пришлось всё это время плавать в серой хмари от вагончика до дизельной, от дизельной к скважине и обратно. В урочные часы сдавал сводку по рации и слушал сквозь трескотню помех однообразные сообщения диспетчера, что вертолёты в такую погоду не летают, и когда она закончится – неизвестно.

Пятого числа на той стороне радиомоста объявился Игорь.

– Ну, как ты там, бедолага? – виновато спросил он.

– Всё в порядке, друг, не переживай, – откликнулся Антон. – Соляра только что-то грязная пошла, дизель чихает иногда. Может, снегу намело в ёмкость. Так что, первым делом проси у начальства, чтобы нам топлива свежего подкинули. Сколько до нас еще зимника топтать осталось?

– Километров пять сплошной болотины. Хорошо, я переговорю с шефом, может, занарядит ГТТ с прицепом, тогда и я подсяду. В общем, держись. До связи.

К вечеру ветер улёгся, окончательно запутавшись в непроходимой чаще. Разъяснилось, полная Луна жёлтым прожектором высветила полутораметровые шапки сугробов, укутавших все постройки на обжитом островке.

Пока Антон расчищал фанерной лопатой тропку от жилья к производственным объектам, мороз начал крепчать не на шутку. Выхлоп от электростанции поднимался вертикально в небо ровной фонтанной струей и незаметно рассеивался на огромной высоте под самыми звездами.

«Если так дело пойдет, завтра вертолёт пустят. Игорь прилетит, вечерком Седиков наверняка заглянет на огонёк, – рассуждал про себя Антон, радуя руки живым делом. – А там, глядишь, и зимник закончат, начальство начнет мотаться по точкам с проверками, скучать одному больше точно не придётся».

Управившись с хозяйственными делами, он с удовольствием, от пуза поужинал, сделал последний обход, чтобы лишний жирок не завязывался, и завалился на боковую.

Проснулся Антон около четырёх утра и долго лежал в темноте с открытыми глазами, пытаясь сообразить, что же его разбудило. Всё вроде было как обычно – темнота и тишина. И тут он понял, – тишина! Она была абсолютной! Дизель молчал.

Пружиной подхватившись с полки, машинально щелкнул выключателем, да без толку, чертыхнулся про себя и на ощупь отыскал одежду и обувь. На улицу вывалился через минуту и тут же обжёг горло, хватанув с разгону студёного воздуха открытым ртом. Пока бежал по тропинке, щеки онемели, а уши, благоразумно упрятанные под развернутые клапана шапки, успели уловить несколько сухих щелчков в лесу. Это в стволах деревьев лопались замороженные капилляры, разрывая изнутри звенящую древесину.

В контейнере было еще тепло, и Антон сразу кинулся к расходному баку, гулкий ответ которого на удар костяшек пальцев сообщил ему, что топлива нет. Перебежал во вторую станцию, с ходу запустил двигатель, отрегулировал напряжение и снова выскочил на мороз.

Первым делом сгонял к качалке, включил в работу. Скважине нельзя стоять, замёрзнет. Потом, чтобы ее по новой раскочегарить, сколько дней, людей и техники понадобится. Да и премией накажут махом, оглянуться не успеешь. Сейчас за одну тонну недобора нефти голову с плеч снимают, а тут целый десяток в сутки.

Вернулся к дизелям, погрелся немного. Заодно включил топливный насос, но тут же нажал «стоп», – солярка в расходный бак не текла. Пришлось разматывать переноску и шагать вдоль трубопровода к стокубовой цистерне, в поисках замороженного места. Щеки опять прихватило и Антон, перекладывая лампочку с одной руки на другую, периодически тёр немеющее лицо и прикидывал в уме, на сколько часов хватит оставшейся в баке соляры. Получалось, что часа на три, не больше.

Звезды с интересом смотрели с чистого чёрного неба на копошащегося в сугробе человека. Луна усмехалась прямо ему в лицо. А окружающая тайга, казалось, съежилась от накатившей лютой стужи, приникла к земле с опаской, пытаясь сохранить хоть чуточку тепла в своих обитателях, попрятавшихся под толстым слоем снега.

Ничего он, конечно, не нашел, только продрог не на шутку. Спохватился, что не сообщил по рации о случившемся, и побежал скорей в вагончик. Вышел на связь, с трудом удерживая негнущимися пальцами клавишу трубки. Диспетчер принял информацию и отбился. Антон включил чайник, решив согреться хорошенько и покумекать спокойно, в поисках выхода из сложившейся ситуации. Подходя к столу, случайно глянул на градусник за окном и не поверил своим глазам, – красного столбика на шкале вообще не было. Спирт почти весь ужался в булавочную каплю, висевшую на сантиметр ниже последней отметки в пятьдесят один градус.

Не мешкая, отыскал в шкафу шерстяной "намордник" с прорезью для глаз, достал вторую пару тёплого белья, свитер и тёщины толстые вязаные носки. Затем, прихлебывая обжигающий чай, минут пять крутил в голове возможные варианты решения возникшей задачи.

«Самое верное, конечно, откупорить на цистерне верхний люк и начерпать горючее ведром на веревке. Таким способом можно без особой спешки заправить оба бака. Но ведь замучаешься мотыляться туда-сюда по вертикальной лестнице, еще навернешься с верхотуры вниз головой, чего доброго. Лучше трубу чем-нибудь отогреть, только вот чем? Была бы передвижная паровая установка... или специальный электрокабель нагревательный. Если бы, да кабы! Ну, а самое простое – это плюнуть на все, затопить печку в бане и греться, пока подмога не приедет. Только, как-то будет это... неправильно, что ли».

Антон обул валенки, натянул на голову шерстяной чулок и, не теряя больше времени, отправился снова на улицу. Захватил ведро с верёвкой, гаечные ключи и взобрался по тоннельной металлической лестнице на покатую крышу цистерны. Привесил на ограждение переноску и уселся верхом на стальную круглую крышку, принайтованную четырьмя болтами к бортику наливного горла. На отвинчивание гаек ушло с полчаса. Резьба проржавела, и на ключ приходилось налегать всем телом.

Последнее соединение Антон не стал раскручивать до конца, а просто сдвинул крышку в сторону. В нос ударил резкий запах нефтепродуктов. «Намордник» весь покрылся слоем инея и примерзал к губам. Пальцы на руках совсем занемели, но Антон пересилил себя и сумел-таки зачерпнуть со дна треть ведра тягучего месива. Кое-как доковыляв до работающей электростанции, он с огорчением убедился, что солярка не просто загустела на морозе, а смешана с какой-то желеобразной химией, льдом и ржавчиной.

Видимо, запас, залитый еще прошлой зимой и рассчитанный до нового года, с небольшим довеском, всё же подошел к концу. Отстой, собравшийся на дне емкости, назвать топливом можно было лишь с большой натяжкой, да и то только в горячем виде. Оставался один выход – запалить костер, нагреть огнем и трубу и ёмкость, – тогда можно продержаться на этой дряни еще сутки или дольше.

За час Антон в несколько ходок натаскал из бани сухих дров, каждый раз забегая в теплый контейнер, чтобы немного согреться, и разложил их небольшими кучками под топливопроводом и цистерной.

И тут дизель заглох.

Тишина снова зазвенела в ушах. Антон в кромешной темноте отыскал оттаявшее в тепле ведро, плеснул на дровяную укладку и лихорадочно начал искать по карманам робы коробок. Голая кисть руки на воздухе тут же превратилась в клешню, и пальцы кое-как захватили щепоть рассыпающихся древесных палочек. Огонь нехотя перебрался со спичечных головок на мокрые от соляры поленья и завёл свою первобытную пляску, брызгая искрами и чёрной копотью.

«Вот и славно, пошло дело, – радостно бормотал про себя Антон, не чуя под собой ног. – Сейчас пойду, растоплю баньку, согреюсь хорошенько, а потом можно будет и дизель снова запустить и скважину, и всё будет в порядке».

Не отрывая завороженного взгляда от яркого рыжего пламени, он уселся на перевернутое ведро, упрятал руки в меховых рукавицах под тулуп и, сгорбившись, так и замер на месте. Ему казалось, что мороз отвалился куда-то за черту темноты, и тепло, выливаясь из костра ласковыми мягкими волнами, подкатило к ступням и взбирается выше и выше, обволакивая и согревая уставшее тело, вглубь до самой озябшей души...

Седиков тоже проснулся рано, по старой деревенской привычке – подниматься ни свет, ни заря и подтапливать остывшую за ночь печку двумя-тремя полешками, пока воздух в избе не переставал вышибать пар изо рта. Первым делом он зажёг свечу, прилепленную к самодельной стеклянной полочке на стене, прикурил от неё беломорину, откашлялся надсадно, почесывая свалявшуюся бороду, и, шаркая стоптанными валенками по некрашеным половицам, вышел в сени. Собаки, свернувшиеся в клубок у стены, навострили уши на его шаги, но голов не подняли.

Старик вышел на крыльцо, потянул ноздрями обжигающий льдистый воздух, прикидывая температуру, разворошил под снегом высокую поленницу за перилами и поскорее вернулся в дом. Подкинул сразу пяток чурочек, приоткрыл заслонку в трубе. Потом нашарил рукой лавку у окна, сел и прислушался, как загудел огонь в топке, разбрасывая во тьму раннего утра дрожащие оранжевые блики. Долго так сидел старик, задумчиво глядя на стылые звезды за мутным стеклом, ждал, пока закипит наполненный с вечера чайник. Первым делом плеснул кипятку в собачью миску, чтоб размокли заскорузлые хлебные корки, бросил туда же тоненькие косточки куропатки, оставшиеся от ужина, и потом только залил водой заварник.

Собаки, учуяв распаренный съестной дух из миски, встретили хозяина на пороге радостным визгом. Особо старался подластиться кудлатый щенок, приблудившийся в июле от нефтяников и вымахавший за полгода в настоящего телёнка-волкодава, но бывший до сих пор бестолковым и добрым увальнем. Седиков поставил чашку на пол в сенях, а сам снова шагнул на крыльцо. Посмотрел внимательно в глубокое небо, прислушался к затаившейся вокруг тишине, ощущая неясную тревогу в душе.

«Как-то там пацаны на скважине? – подумалось ему. – Мороз, однако, крепкий, как бы не случилось чего».

Тут в его беспокойство "подлил масла" ещё и щенок. Отвалившись разом от миски ни с того, ни с сего, пёс выбежал из сеней на улицу и, задрав нос к высокой луне, запричитал тонким тоскливым воем. Старик не стал больше раздумывать, вернулся в дом, насдевал на себя всё, что нашёл из тёплой одежды. Кинул в рюкзак бутылку самогона, прихватил ружьё, широкие охотничьи лыжи и вышел на хрустящий рассыпчатый снег. Собаки пустились за ним вдогонку, обогнали прыжками, проваливаясь на первозданной белой целине по самые хвосты, и унеслись по тропинке-улице между заброшенными балкáми и вагончиками, чёрными провалами окон провожающими одинокую человеческую фигуру.

В лесу, изредка сверяя маршрут по алмазным россыпям звёзд над головой, Седиков привычно размерил шаги и дыхание и неторопливо, чтобы не застудить легкие, но не останавливаясь ни на минуту, заскользил по сугробам между призрачными тенями деревьев. Собаки оставили игры, почуяв тревогу хозяина и мертвую стылость окружающей тьмы, и беззвучно бежали следом склонив заиндевевшие морды к самой поверхности снежного покрывала.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 26 2020, 15:47

За три километра до хозяйства нефтяников старик немного ускорил шаг, тщетно пытаясь уловить в смерзшейся тишине отзвук работающего дизеля. На Антона его вывели собаки, снова умчавшиеся вперёд на подходе к человеческому жилью и громким лаем привлекшие внимание хозяина к неподвижной фигуре, освещённой неярким пламенем затухающего костра.

Седиков сходу сгреб в охапку одеревеневшее тело парня, развернулся и, с хрипом втягивая сквозь зубы обжигающий горло воздух, потащил его прямиком в холодную баню. Осторожно опустил Антона на полок и тут же вернулся за тлеющей головешкой, которой распалил заправленную сухими поленьями печку. После, не давая себе роздыху, непослушными руками скорей раздел его до трусов, и начал растирать ноги и кисти рук поочередно снегом и самогонкой. А когда Антон наконец очнулся и замигал глазами, пытаясь разглядеть в темноте своего спасителя, Седиков влил ему в рот несколько глотков первача и приложился к бутылке сам, зажевав спиртное подтаявшими сосульками с усов.

– Ну что, оклемался, паря, дырявый ты насос?! – старик рассмеялся скрипуче, но тут же зашелся в кашле, отдышался немного и потянул губами папиросу из мятой пачки. – Лежи, давай, герой хренов, руки-ноги лишние у тебя, наверно?

Антон ничего не ответил, облизал потрескавшиеся губы и взглядом тоже попросил закурить.

В маленьком окошке начал сереть рассвет. Печь быстро прогорела, не успев толком разогреть стылое помещение парной из-за открытой в предбанник двери, что Седиков сделал специально, не давая подмерзшему Антону согреваться слишком быстро. Сам старик уже давно дрожал от холода, но, в беспокойстве за чужую жизнь, не замечал этого. Докурив, он вышел на улицу за дровами, а нашел только три полешка, которые Антон в беготне уронил ночью возле тропинки в сугроб.

Седиков пошуровал кочергой малиновые угли в топке, подбросил оставшиеся дровишки и, прихватив в предбаннике ножовку, отправился за сухостоем в лес. Собаки неотступно следовали за ним.

Подходящее дерево старик углядел только в километре от жилья. Начал пилить звонкую стеклянную древесину, не отдышавшись толком от спорой, не по годам, ходьбы по сугробам, да так и замер, упав вдруг на колени и привалившись головой к берёзовому стволу. Левую половину груди обожгло внезапной болью, в глазах потемнело, и не было никаких сил вздохнуть. Собаки обеспокоено запрыгали вокруг хозяина, звонким лаем призывая его обернуться, но он так и не пошевелился больше.

Антон лежал на полкé, прислушивался с радостью к нестерпимо ноющим ступням и кистям рук, и заснул под пульсирующие толчки боли, которые кровь разгоняла по всему телу вместе с волнами живительного тепла. Мирно похрапывающим сквозь почерневшие ноздри, с вымученной улыбкой-гримасой на покрытых коркой губах, его и нашли прибывшие на вездеходе сослуживцы и Игорь.

А тело Седикова отыскали через час по глубоким следам в снегу, услыхав далекий вой собак...

***

Моложавый олигарх вальяжной походкой прошел в кабинет президента нефтяной компании, своего ставленника и лучшего друга, неслышно ступая по пробковому воровскому полу, уютно устроился в чёрном зеве кресла для посетителей и придвинул к себе листок с колонками цифр. Следом за ним вошла секретарша, аккуратно составила с подноса две микроскопические чашечки чёрного кофе, приоткрыла жалюзи на окне и удалилась, отточено покачивая крутыми бёдрами. Хозяин кабинета, отхлебнув глоток ароматного напитка, выпростал из-за стола свое округлое сытое тело и начал кататься, прихрамывая, по периметру бильярдным шаром, молча ожидая реакции своего гостя.

– Где моя нефть? – олигарх был немногословен.

– Проблемы возникли небольшие, – глазки закадычного дружка забегали по сторонам, но отмалчиваться было не с руки. – По всей Сибири морозы стоят под шестьдесят градусов, а тут еще энергетики помогли, несколько раз мигнули линией 500 киловольт, от которой все наши месторождения питаются. В итоге заморозили несколько сотен скважин.

– Чихать я хотел на морозы, у нас в Москве тоже холодно и в Лондоне вон опять туман. Ты лучше скажи, кто мне вернёт деньги, которые я каждый день теряю?! – нефтяного магната прорвало. – Десять тысяч тонн в сутки корова языком слизнула и продолжает слизывать. Какая сегодня цена на бирже?

– Шестьдесят пять долларов баррель, за тонну получается около четырёх сотен. Итого, за сутки...

– Считать я и сам умею, грамотный. Звони генеральному и главному инженеру, пусть быстро разбираются со своими бездельниками, которые не могут нормально работать. Чтоб добычу восстановили за неделю!

– Хорошо, не беспокойся, – президент мелко переступил на месте хромой ногой, собираясь вернуться за стол, но приостановился ещё на пару слов. – Там на промысле один парень обморозился сильно, и бомж местный замёрз насмерть, что его спас...

– Тебя это волнует?! – удивленно вскинул брови олигарх и скучающе почесал начинавшее круглиться под рубашкой брюшко.

– Нет.

– Ну и не забивай мне голову лишней дребеденью. Садись, поработай немного, и двинем на самолёт. Завтра же игра с «Арсеналом», или ты забыл?...

(С) Рассказ опубликован в разные годы в журналах "Урал" (Екатеринбург), "Сибирские Истоки", "Обская радуга" (Ямало-Ненецкий АО)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 30 2020, 12:09

Подарки Деда Мороза

(Сказка – ложь, да в каждой лжи есть доля истины, скажи?..)


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Dec 30 2020, 12:12

К концу декабря снег затопил леса двухметровыми сугробами и подобрался пушистыми бурунами под самые окна одинокой избушки, укрыв завалинку. Небо словно прохудилось, и уже две недели беспрерывно сыпало то "манной крупкой", то "кукурузными хлопьями", то, как сейчас, тончайшей филигранью настоящих снежинок.

– Вот напасть-то! А все одно – хорошо! Много снегу – много хлебу, – Дед Мороз потер ладонью поясницу, обвязанную пуховой шалью, зевнул. – О-хо-хо, опять придется с утра лопатой махать.

Отойдя от окна, расписанного палехскими узорами изморози, он присел на лавку к столу и нацепил на нос старенькие очки. Оплывшая восковая свеча, примостившаяся на жестяной крышке возле чернильницы, затрещала вдруг, стала плеваться темными дымными колечками, огонек ее замигал неровно. Дед строго глянул на черный пеньковый фитиль, нашарил на столе ножницы и осторожно, стараясь не затушить оранжевый язычок пламени, остриг растрепанный кончик. Потом придвинул стопку бумаги, обхватил шершавыми пальцами деревянный черенок ручки и, обмакнув перо в чернила, старательно вывел вверху листа: "Здравствуй, дружок!"

Буквы получились ровненькие, одна к одной, с разной толщиной боковых линий, скруглений и хвостиков. Дед с удовольствием разглядывал надпись, держа лист перед глазами на вытянутой руке, но затем нахмурился и отложил начатое письмо в сторону.

– Что ж это я, к щенку, что ли, обращаюсь. Что это за "Дружок" такой? Еще бы "Шарик" написал. К тому же "дружок" – это мальчик, а как же девочки?! Стар, что собака, а глуп, что щенок, – он выбрался из-за стола и начал ходить кругами по комнате, шаркая стоптанными валенками по скрипучим половицам. – Может, лучше написать: "дитятко"? Средний род, подойдет и мальчикам и девочкам. Но так, по-моему, уже никто и не говорит? Вот незадача! Язык коснеет, а перо не робеет.

Дед Мороз остановился в задумчивости, почесал бороду. В это время с улицы, сквозь неплотно прикрытую форточку донеслось далекое гудение автомобильного мотора. Дед подошел к окну, оперся ладонями о подоконник, прижав нос к стеклу, и всмотрелся в сгущавшиеся сумерки. Среди деревьев мелькали два ярких световых луча, выхватывая из синевы искрящиеся ветви в снеговых рукавицах. Машина медленно приближалась к дому.

– Ага, внученька пожаловала! – обрадовался дед, засуетился, загремел чайником заварочным, пристраивая его на печке возле чугунка с кипящей картошкой, самовар на стол поставил. – Дед и не ведает, где внучка обедает. Сейчас я ее с морозца чайком горячим напою.

Во дворе загудел клаксон, хлопнула дверца, зацокали каблучки по доскам крылечка, отворилась входная дверь и на пороге, в клубах пара на сшибке теплого и холодного воздуха, нарисовалась Снегурочка. Короткая, с песцовой оторочкой, белая шубейка ладно сидела на ее тонкой фигурке, высокие сапожки плотно облепили икры, русые волосы волнами растеклись по плечам. Малюсенькие капельки от растаявших снежинок горели алмазными искрами на рукавах, а в глазах лучилась улыбка.

– Привет, дедушка! Как ты тут без меня поживаешь? – внучка подбежала, ткнулась носом в заросшую щеку.

– Здравствуй, красавица! Хорошо поживаю, внученька. Сижу подле пéчи да грею плечи. Что мне еще делать? – улыбнулся в бороду дед. – Тебя поджидаю. Когда, думаю, в гости нагрянешь? Хоть бы голубицу почтовую отправила перед приездом, я б дорожку санями выгладил маненько. Как ты ко мне пробралась-то по сугробам?

– А-а, не забивай голову, – махнула Снегурка рукой небрежно. – У меня теперь вездеход, внедорожник по-нонешнему, где хочешь, проедет.

– Ишь ты, ишь ты! – покрутил головой дед и кивнул в сторону стола. – Раздевайся, садись на лавку, чайку хлебнем. На Руси никто еще чаем не подавился!

– Ты, дедуля, все поговорками сыплешь. Когда они у тебя закончатся?

– А никогда, внученька. Поговорочка-то веками ковалась, и к любому случáю подходящая найдется, потому – мудрость в ней и доброе слово! Скушно мне было бы молчком-то, а так можно и с самим собой разговаривать.

Дед помог Снегурочке раздеться, пристроил шубку на вешалку возле своего овчинного тулупа, проводил к столу. Сдвинул в сторону писчие принадлежности, взял с полки стаканы в темных витых подстаканниках, плеснул в каждый на треть из заварника. Долил кипятком из самовара и выставил рядом блюдечко с баранками и плошку с янтарным медом. Потом оглядел довольно получившийся натюрморт и присел с другого края лавки.

– Вот, люба моя, попей чаю с дороги, а там и картошечка поспеет, отужинаем и на боковую. Без ужина и подушка в головах вертúтся, – Дед Мороз все сыпал словами и посматривал на внучку ласково.

А та вдруг вспомнила:

– Ой, деда, там же в машине торт, колбаса копченая и другие лакомства. Пойду, принесу.

Снегурочка подхватилась было из-за стола, да дед удержал ее за руку.

– Погоди, не растают припасы. Расскажи лучше, как живешь-поживаешь, добром ли скарб наживаешь? – нахмурился нарочито, с улыбкой.

– В беготне постоянной живу, по-другому в городе нельзя, а то ножки протянешь.

– Суета ваша до добра не доведет. Суетлив воробей, а пива не сварит, толку нет, – дед глянул еще разок строго на внучку, пригладил усы и отхлебнул чаю. – Ну ладно, не серчай на старого зануду, не буду больше поучать. Это я так, для профилактики ворчу. Вам, молодым, виднее, что и как делать.

– Да я и не обижаюсь, что ты, дедуля! – Снегурочка рассмеялась задорно, подбоченилась. – Я теперь модель, на модное агентство работаю в столице!

– Это что ж за служба такая? Государственная, али промышленная?

– Показываю наряды новые, красивые. На подиуме выступаю. Богатые клиенты смотрят, выбирают себе одежду по вкусу, покупают потом за большие деньги.

Внучка отставила стакан, поднялась с лавки, прошлась до двери и обратно, покачивая бедрами. Снова села за стол.

Дед проследил за ней взглядом, кивнул понятливо.

– Вертихвостка, значит! Модная барыня. То-то я смотрю, ты исхудала совсем, с лица спала. Ну, чисто – прогноз погоды из телевизора!

– Ой, ну ты скажешь, дед!

Звонкий девичий смех всколыхнул огонек свечи, и тут внучка спохватилась, вскинула голубые глаза с вопросом:

– А что это мы лампу не зажигаем? Экономишь все? Ночь уже на улице.

– И так хорошо видать, – Дед Мороз потупился, подул в остывший стакан.

– Пишешь еще, сидя в темноте, зрение портишь.

Снегурочка приподнялась, щелкнула выключателем на стене, да без толку. Лампочка на шнуре под потолком не зажглась.

– Что такое, почему света нет? Неужели не заплатил вовремя?

– Что ты, что ты, я всегда за ликтричество исправно платил, – махнул на нее рукой дед. – Это какие-то изверги посымали провода со столбов, что к моему двору идут. Еще летом. Так с тех пор и живу, словно в стародавние времена.

– Как же ты? Ни почитать нормально, ни телевизор посмотреть.

– Да оно, если подумать, и лучше без казенного свету. В телевизоре столько страха да непотребщины показывают, что я его и без того совсем редко включал. Новости или песни захочу послушать, пожалуйста, – транзистор на батарейках купил, китайский, дешевый. А книжки читать или валенки подшить и при свече можно.

– Все равно плохо, ты мне сказки не рассказывай. Энергетики что говорят? Был у них в конторе?

– Был. Плати, говорят, повесим новые провода. Да где ж я таких денег возьму?! Э-э, да что говорить! – дед покачал головой, улыбнулся грустно. – Ерунда это все! Блажь. Мы и при советской власти с тобой долго без света жили, али не помнишь? Пока признали фицияльно, что я есть. Так что не об чем говорить.

– Нет, это не дело. Завтра я съезжу в город, разберусь.

Снегурка упрямо тряхнула кудрями, а дед вспомнил за ужин и выставил на стол парящий чугунок с картошкой. Но приняться за еду им так и не пришлось, – из лесной темноты по окну полоснули яркие лучи, и в форточку опять донеслось урчание двигателя.

– Еще кто-то пожаловал, – Дед Мороз приподнялся, вглядываясь во тьму за стеклом. – Говорил бы я много, да гость у порога! Надо встретить, однако.

Накинул дед тулуп на плечи, вышел на крыльцо, притворив за собой дверь. Во двор вкатилась черная машина и остановилась рядом с внучкиной. Из салона, сквозь громкую музыку, выбрался на снег невысокого роста мужичок, лысина его бритая отсвечивала под Луной желтым пятном. Оглядел двор и избушку, присвистнул, подошел к крыльцу.

– Здравствуй, мил человек, заходи, гостем будешь, – поприветствовал его Дед Мороз.

– Здорово, дед! – сверкнул лысый белыми зубами в улыбке. – Вот не думал, что на моей фазенде живет кто-то. Ты чего здесь делаешь?

Не понравились слова гостя деду, хоть и не понял пока о чем разговор, но виду не подал, распахнул дверь навстречу.

– Проходи в горницу тоже, на пороге стоять негоже.

Приезжий уговаривать себя не заставил, взошел по ступенькам быстро, шагнул в дом. Дед Мороз за ним. Тот, как Снегурочку увидал, округлил глаза притворно.

– Оп-паньки! Ну, дед, ты – монстряка! Какую фемину отхватил к праздничку, по вызову или как? – сказал и подмигнул с ухмылочкой, уставив липкий взгляд на девушку.

– Кто вы такой, и что вам здесь нужно?! – спросила Снегурочка отрывисто и громко, нахмурив брови над сердитыми очами.

– Я-то? Купил я эту землю, подруга. На десять километров вокруг все мое. И никаких халуп на моем участке не значится. Как тебе такой расклад?

Гость нисколько не стеснялся, смотрел глумливо, говорил развязно. Дорогой костюм его отблескивал в пламени свечи, круглый живот мячиком выпирал под рубашкой, на короткой шее лоснилась золотая цепь. Дед Мороз стоял сбоку, переводил настороженный взгляд с незваного пришельца на внучку, начиная понимать, что дело нешуточное разворачивается.

– Говорите со мной на "вы" и покажите ваши документы, – внучка рассердилась еще больше. – Мы здесь живем испокон веку и ничего продавать не собираемся.

– Мои документы в порядке, – лысый похлопал ладонью по пиджаку, глаза его сощурились жестко. – В районной администрации оформлены. А вот у вас, думаю, никаких нету. Я после Нового Года здесь стройку разверну, усадьбу ставить буду. Так что вы с дедом можете собирать манатки и валить на все четыре стороны, а хата эта мне как раз под работяг пригодится на первое время. Потом снесу ее.

– Да что это вы говорите такое! – Снегурочка уже почти кричала, губы ее дрожали от возмущения и обиды. – Ничего вы строить здесь не будете. Я завтра же поеду в администрацию и отменю все их дурацкие решения. А теперь убирайтесь из нашего дома!

Гость опять вернул усмешку на губы и откровенно любовался рассерженной противницей, покачиваясь с пяток на носки и чувствуя себя хозяином положения.

– А ты совсем красивая, когда злишься! И у меня другая идея возникла. Можете остаться на время, дед будет стройку сторожить, а ты ко мне в прислуги пойдешь, горничной. То-то повеселимся!

Тут у деда и внучки терпение лопнуло. Снегурочка вскинула руки над головой и вслед за ними воздух в избе закружился метелью, брызнул в лицо наглецу снежной сечкой и ощутимо толкнул его к дверям. А Дед Мороз достал из-за печи хрустальный посох, увенчанный резной бычьей головой, и, взяв его наперевес, пошел в атаку.

На гостя накатила вдруг неясная жуть.

– Э-э, дед, ты чего, ты чего?! – он начал отодвигаться маленькими шажками к порогу, крутанулся волчком и ринулся с крыльца по высоким ступеням.

Хлопнула выстрелом дверца, взревел двигатель и черный джип задом покатился вон со двора. Водительское стекло опустилось на миг, из-за него поплавком вынырнула бритая голова.

– Я свое слово сказал, повторять не буду! – рявкнул, придя в себя, временно отступивший враг. – После первого не уберетесь...

Дед Мороз не дал ему договорить, ткнул макушкой посоха в сторону машины и тотчас вкруг нее упал наземь ветер, воздух остекленел от лютого мороза, а на загорелом лице гостя моментально заиндевели брови и нос побелел с кончика сосулькой. Голова тут же исчезла за поднимающимся стеклом, машина с визгом развернулась и пулей вылетела на дорогу. Снегурка тоже не удержалась от мести, сверкнула глазами вслед, звонко крикнув:

– Елочка, зажгись!

На ее приказ, с ясного звездного неба сорвалась молния и ударила в огромную ель у обочины. Смолистая хвоя вспыхнула факелом, столетнее дерево вздрогнуло и рухнуло тяжко чуть не на крышу улепетывающему джипу, под гулкий раскат грома.

Дед глянул на внучку укоризненно, покачал головой и вернулся в дом, еле переставляя ослабевшие ноги. Снегурочка захлопнула дверь, накинула крючок и присела рядом к столу.

Ужин совсем простыл, да и есть хозяевам уже расхотелось. Так и сидели они, уставив молча взгляды в неровный огонек свечи.

– Давай-ка, спать ложиться, внученька, головная боль сном проходит, – вымолвил, вставая с лавки, дед. – Подумаем завтра, как быть.

Наутро Дед Мороз ходил веселый, напевал чего-то себе под нос, посматривал с прищуром на Снегурочку. Она поначалу не обращала внимания на его браваду, хмурила лоб вчерашними думами, а как к завтраку села, заметила.

– Ты что такой радостный? – строго спросила деда. – Тут в пору слезы лить, да ими горю не поможешь. Я сейчас поеду в администрацию, разузнаю все, напишу заявление, чтобы отменили поспешное решение, если оно есть. Заодно к энергетикам наведаюсь.

– Ехай, коли считаешь, что толк будет. Только, думаю, ничего ты не выездишь. Видал я и раньше на своем веку таких купцов: охочи они до чужого, да на дармовщинку. С ним добром не разделаешься, а и злом за зло платить не следует. Потому, решил я иным способом дело сладить. Тем более, я уж и раньше об этом подумывал.

– То есть?

– Скажу, как вернешься, коли нужда останется.

– Ой, темнишь ты, дедуля! Смотри, без меня не решай ничего.

Уехала внучка по искристой пороше, а дед чашки-ложки со стола убрал, разложил снова писчий инструмент, макнул перо в чернила и на белом листе вывел старательно:

"Здравствуй, деточка! Пишу тебе письмо заместо подарочка, уж не серчай на Деда Мороза. Пришла мне идея под Новый Год, поменять место жительства, переехать, значит, в дальние края. Из-за того не смогу я заглянуть под твою елочку на этот раз, но в следующий, твердо обещаю – буду непременно. А пока родители и воспитатели порадуют тебя своими гостинцами. Расти в веселье, добрых людей не огорчай, так и они тебя не забудут. Адрес мой новый на будущий год во сне узнаешь, шепнет на ушко птичка перелетная. Тогда и мне сможешь весточку отправить с желанием заветным. До свидания! Твой Дед Мороз".

Понизу расписался вязью морозной. Запечатал листок в конверт, потом взял свой посох волшебный, прикоснулся к письму, и в тот же миг превратилось оно в белоснежного голубя. А как за порог голубь вылетел, кувыркнулся через голову от радости и обернулся стаей несметной. Хлопнул в ладоши Дед Мороз – разлетелись почтари по городам и весям и, достигнув адресата, каждый из них вновь становился белым конвертом и падал тихонько в прорезь почтового ящика.

– Ну вот, пошло дело на лад, и сам делу не рад, – задумчиво пробормотал в бороду дед, проводив взглядом из-под ладони удаляющихся голубей. – Однако собираться надо.

Вернулся он с крыльца в избу, прошелся по горнице, складывая в резной сундук немудреный скарб. На вешалке у двери приготовил одежу праздничную: шубу с шапкой, красные, отороченные лебединым пухом да серебром расшитые; пояс и валенки, белые; рукавицы трехпалые. Управившись, вскипятил самовар, чайку свежего заварил с травами, а тут и внучка из города вернулась.

– Ты что это задумал, дедушка?! – спросила с порога, сразу углядев разор в хате.

– То и задумал, Снегурушка, уезжать. Пора, пора, моя милая, звонок не зря прозвучал. Все мы люди, да не все человеки, или тебе что доброе сказали в конторе?

– Да ничего не сказали, ни доброго, ни худого, – махнула рукой. – Некогда им, уже празднуют. Извинились и предложили десятого января зайти.

Снегурочка присела на лавку, сложила руки на столе калачиком, оперлась подбородком.

– Что ж, так и спустишь этому борову?

– Ему ли со мной тягаться? Его уж и так жизнь наказала. Да и не в нем дело.

– Может ты и прав... А что? Поедем ко мне, квартира хоть и небольшая, но места хватит. Будешь хозяйничать, пока я работаю, – она невесело улыбнулась.

Солнце ласково светило в окошко, расчесывало лучистым гребешком русые пряди девичьи, пыталось отогнать прочь все горькие мысли. Дед подошел к ней, погладил ладонью по голове.

– Ты прости меня, внученька, но с тобой я не поеду. Не хочу я больше со взрослыми людьми встречаться.

– А куда же? Куда? – вскинула Снегурочка на него удивленные синие глаза.

– В Сибирь, конечно, в Сибирь-матушку, кормилицу нашу. Только там, в тайге, есть еще живая природа, чистая и неспешная. Там и мне найдется местечко.

С последним словом Дед Мороз притопнул ногой по половице, словно точку поставил. Налил чаю в стаканы, сел рядом с внучкой, плеснул себе в блюдечко и давай пошвыркивать, смакуя аромат, вприкуску с колотым сахаром. Снегурочка внимательно смотрела на деда, убеждаясь в его искренности, машинально выпила свой стакан, отставила, улыбнулась веселее.

– Ну, что ж, будь по-твоему. Все равно не свернешь ведь с решения. Лишь бы не ошибся.

– Вот и ладненько. Век мой назади, век мой впереди, а на руке и нет ничего. Обустроюсь, позову в гости. Едем!

Оделись они, вышли на крыльцо. Дед Мороз взмахнул посохом и из-за ближнего леска влетела на двор тройка белых коней под бубенцами, осеклась у самых ступеней, паром раздувая ноздри. Вынесли хозяева из избы сундук, опустили в розвальни на овчину, расцеловались троекратно и разошлись, каждый в свой транспорт.

Снегурочка первая выехала, за ней следом Дед Мороз с хрустальным звоном покатил. Обернулся он напоследок на дом свой, вздохнул жалеючи, и от его взгляда сухие бревна занялись вдруг костром ярым, словно порох. В несколько секунд от избы не осталось и головешек, а упавший с неба снеговой заряд мигом укрыл пожарище, будто его и не было. И метельный вихрь устремился вдаль по дороге, сравнивая ее без следа с лесными сугробами...

***************************************************************

Всех форумчан – с наступающим Новым Годом!

***************************************************************


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 5 2021, 02:15

Браконьеры

(рыбацкая история - моим друзьям посвящается...)

«А мне-то, мне бы: в пузо ухи из чира, в руки карабин с оптикой, на ноги бы торбаза, на голову шапку. И на всё наплевать бы…»
Олег Куваев, письмо другу


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 5 2021, 02:20

Этого не может быть, и это было — левое крыло радуги касалось земли в нескольких метрах от капота «Нивы».

Геннадий заглушил мотор, остановившись на взгорке, и они с Лёней вышли из машины, чтобы лучше рассмотреть прозрачный семицветный столп. Казалось, до него можно дотянуться рукой, так он был близок и реально осязаем не только зрением, но и «нюхом», — воздух отчётливо напитался озоном.

Полуденное октябрьское солнце забралось высоко, пронизав лучами водяную пыль, взвесью рассыпанную над выгоревшими жёлтыми нагорьями Южного Алтая залётной грозовой тучей, уже истаявшей на горизонте.

— На экваторе, наверное, можно окунуться в радугу с головой… — прошептал Лёня, как будто боясь, что громкий звук всколыхнёт радужное полотнище, и оно прольётся водянистой гуашью на сухую, каменную землю и впитается ею без следа, как и недавний быстрый дождь.

Геннадий не успел ответить, — позади них заурчал «Сузуки», преодолев затяжной подъём, заглох и по инерции подкатился и встал рядом. За рулём сидел Володя Седых, Лёнин однокашник и товарищ по северам. А с соседнего сиденья выбрался Виктор Сергеичев, геолог до мозга костей и основной заводила выездов на рыбалку в горы, на этот раз оказавшийся в роли пассажира, из-за не вовремя сломавшегося «УАЗ-ика».

— Что, Геннадий Лексеич, опять дорогу пытаем? — спросил, посмеиваясь Виктор, и подмигнул Лёне. — Батенька твой никогда одной и той же колеёй не ездит…

Тут он увидел радугу, крутанулся сходу и бросился назад к машине. Схватил с сиденья старенькую видеокамеру,


но тут же, чертыхнувшись, закрыл объектив крышкой.

— Опять не контачит, зараза…

— И я без фотоаппарата… — качнул головой Лёня, не отрывая глаз от радуги.

Она неуловимо таяла под порывами суховея, пригнавшего пыль белых барханов пустыни Ак-Кум, с близкой китайской стороны. И через минуту от прозрачного семицветья не осталось следа, как будто и не было ничего и никогда…

Пятый их компаньон, Николай Рыбалкин, из машины не вышел, спал на заднем сиденье. Однако Сергеичев был другого мнения насчёт беззаботного досуга товарища.

— Эй, Николай Иваныч, вылезай, приехали, — он дурашливо растолкал его, а когда тот продрал глаза и спустился с подножки, тут же развернул и… давай запихивать обратно в кабину.

— Куда ты, куда! Ещё ехать и ехать, а он уже скорей в вагончик лыжи навострил. Ну буровички, ну работнички, всё бы вам у печки бока греть! Картошки печёной в мундирах захотел?!

Рыбалкин недолго сопротивлялся. Поёрзал тощей задницей по сиденью, устраиваясь поудобнее между спальными мешками, и через секунду опять уже похрапывал тихонько, не роняя головы и достоинства, прямой, как жердь, даже во сне.

Причём здесь картошка в мундирах и прочие прибауточки Лёня пока не понял, но весёлую эту возню солидного на вид человека, принял безоговорочно. Необидная она была, возня эта, ребяческая, дружеская и очень к месту и ко времени. Лёня и сам всегда чувствовал себя ребёнком рядом с отцом, и это было логично. Но, оказывается, настоящий русский мужик всегда немножко ребёнок, пацан в душе, только выказывать это он может лишь в кругу своих близких друзей. Иначе прослывёшь дураком или пьяницей.

Вот сейчас было можно. Они ведь все одного поля ягоды и почти ровесники: пятеро мужиков — пятидесяти, шестидесяти и семидесяти с гаком лет. За плечами каждого разновеликие должности в геологии и на буровом производстве, по нескольку открытых и разработанных месторождений — полиметаллических руд, золота и подземных вод, нефти и газа — дела, отмеченные правительственными грамотами и наградами и принёсшие им в своё время, кроме приятной усталости и заработка, настоящее душевное удовлетворение. Они — это те, кто всегда организует и делает мужскую работу, инженеры, не менеджеры, а в обиходе — ИТР, инженерно-технические работники.

Такая вот подобралась компания.

За поворотом дороги, огибающей очередную скалу, прямо между колеями в жёсткой траве сидела стайка куропаток, душ в тридцать. Из-под колёс рычащих машин они просто отбежали на обочину, даже не пытаясь встать на крыло. Отец аж подпрыгнул от досады — ружей в этот раз не взяли, потому как толку от них с каждым годом было всё меньше; дичь скуднела числом в строгой обратной пропорции с количеством новоявленных охотничков-пижонов с импортной техникой в руках и под копчиком.

На плоскости нагорья, тянувшегося на юго-запад до самого Тарбагатайского хребта, их поджидал ещё один сюрприз: каменистая наезженная дорога упёрлась внезапно в старый шлагбаум, совершенно нелепый здесь, посреди ровной, как стол, степной поверхности. Наискось полосатые, с осыпавшейся местами краской, чёрно-белые трубчатые стойки и перекладина, запертая цепью на ржавый амбарный замок. Для пущей важности на перекладине висел круглый дорожный знак — «кирпич», тоже облупившийся от времени.

Геннадий невольно дал по тормозам, углядев впереди это рукотворное «чудо». Идущая следом машина остановилась рядом. Друзья снова вышли из кабин, осмотрели внимательно сиротливое заградительное сооружение, теряясь в догадках относительно его предназначения.

Шлагбаум сработан был на совесть, крепко и основательно и, нисколько не сомневаясь в своей необходимости, собирался простоять ещё не один десяток лет. Местные, судя по всему, привыкли к нему, а ключ от замка давно потеряли, — под перекладиной старые колеи едва угадывались в переплетении жёстких кустиков карагача и пыльных щёток травы, зато с обеих сторон шлагбаум огибали набитые тракторами и машинами объезды, вновь сходясь позади него в один торный просёлок.

— Это ж символ нашей жизни, — сказал вдруг Сергеичев, — видите, нет?

— Точно-точно! — подхватил его мысль Лёня и засмеялся. — Настоящая русская дорога, в соответствии с нашим главным правилом: «если нельзя, но очень хочется, то можно»! Эх, опять кадр пропадает…

— А самое главное знаешь что? — тут же с хитрецой переключился Виктор на другую тему. — За пятнадцать лет, что я с твоим батей тут мотаюсь, мы ни разу не приехали на место одной и той же дорогой… — он многозначительно замолчал.

— Да тут по полям и сенокосам столько проездов набили… — начал было отец.

— Не оправдывайся, Алексеич, не оправдывайся, — хохотнул «добрый» его товарищ, — так и скажи: сами мы не местные… дороги, мол, не знаю… но приведу куда надо, однозначно! — закончил он «шпильку», улыбаясь во всю свою круглую физиономию. — Ну ладно, покатили дальше, а то так и до темна не доберёмся.

— А навигатором почему не пользуетесь? — подключился к разговору Володя.

— Настоящий геолог и в картах-то иногда не разбирается, а ты хочешь, чтоб он в технике разбирался?! – с самым серьёзным видом ответил ему Виктор. — Нет уж, мы уж как-нибудь по солнышку доедем, да по звёздам сориентируемся…

Сергеичев подмигнул озадаченному Володе и вернулся в машину.

К перевалу добрались без приключений. Лишь в предгорьях хребта заплутали немного в распадках, когда основной путь потерялся в сетке едва протоптанных стёжек-дорожек, густо присыпанных мягкими копёшками свежего пахучего сена да конскими «яблоками». Настоянный запах скошенных трав врывался в открытые окна вместе со встречным тугим ветром, и глотали его седоки открытыми ртами, словно живительный эликсир, исцеляющий тело и душу, покалеченные цивилизацией…

На макушке перевала они догнали заходящее солнце, помахали ему на прощанье из открытых окон и осторожно двинулись вниз по глинистому крутому спуску, прорезанному глубокими зигзагами промоин и клыкастыми буграми скальных выходов. В таких местах спешка до добра никогда не доводила, и в этот раз, кидая руль из стороны в сторону и аккуратно пропустив меж колёс извилистый дождевой арык, машины благополучно спустились в ущелье и покатили вдоль русла говорливого ручья, вынырнувшего на дорогу из соседнего распадка.


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 5 2021, 02:27

Сумерки густели с каждой минутой, голубое небо наливалось фиолетовой чернотой, но русло реки было уже недалеко, в двух десятках километров, и останавливаться на промежуточную ночёвку не было никакого резона. За очередным поворотом объявился брод через ручей. Миновали его и на выезде из воды, в развилке дороги, наткнулись светом фар на серый фанерный щит с расплывающейся, намалёванной по трафарету масляной надписью:

«На территории заказника запрещена промысловая и любительская охота, разведение костров…»

Отец свернул влево и Лёня не успел дочитать строгий текст, которого раньше тут определённо «не стояло». В межгорной котловине едва заметный просёлок петлял вокруг высоких холмов, пересекал родники и болотца, сухие каменистые овраги и постепенно сошёл на нет, потерявшись в высокой траве, сулившей близкий берег долгожданной реки. Вот и строевой березняк, растянувшийся вдоль обширной плоской долины, подтвердил: прибыли!

— Поехали в левый угол, — предложил отцу Лёня. — Помнишь, там хорошее местечко было под самой горой, вон за теми ивами, — он мотнул подбородком и добавил: — А лучше тормозни, я вылезу, пойду впереди, чтобы в яму или на камень не угодить.

Он вышел из машины, вздохнул полной грудью, вскинул голову. День окончательно сдался. На ясное небо изморозью выпали звёзды — крупные калейдоскопом сложились в созвездия, а мелкие рассыпались алмазной пылью по всему чёрному шатру, сгущаясь посреди в санный Млечный Путь. Искрили гранями прямо в глаза, манили, звали к себе, но их зову вняла только полная Луна. Пока Лёня брёл сквозь траву в дальнем свете фар, она выкатилась из-за хребта и залила всю долину серебром, открыв взорам прибывших речку, с чуть приподнятыми над быстрым течением берегами.

— Здравствуй, сударыня Речка, — прошептал Лёня, остановившись над обрывчиком.

Машины елозили между деревьями позади него, устраиваясь на стоянку, замерли, потушили фары, и отец с Володей выбрались, наконец, из-за баранок, за ними и пассажиры, разминая затёкшие косточки.

— Так, чего стоим, чего чешемся? — сходу напал на «молодого» Лёню Сергеичев. — Почему костра ещё нет, где ужин? Полчаса уже прохлаждаешься, а мы до сих пор ни в одном глазу?!

Он сыпал громкими словами без остановки, — они катились по берегу, поверху над плеском воды, затихая на другом берегу, — а сам за бесшабашным разговором уже открыл нараспашку дверцы «Сузуки» и выгребал из её пропыленного нутра немудрёный походный скарб.

Неуёмная энергия этого громадного мужика, по-крестьянски широкого костью и душой, тут же передалась его друзьям, и они споро распаковали пожитки из обеих машин: натянули две латаные брезентовые палатки, кинули в них овчинные тулупы, кошму и спальники, расставили походный стол и стульчики.

Геннадий, на правах «старого волка» помог с установкой палаток и отправился перекурить на берег реки, в темноте выписывая на ходу огоньком сигареты замысловатые зигзаги. Николай, закончив с товарищами хозяйственные дела, безуспешно пытался поймать связь на мобильный телефон. Сергеичев подключил переносную фару от аккумулятора «Нивы» и, наладив видеокамеру, взял раздосадованного товарища «на мушку»:

— Да не парься ты, Рыбалкин! Здесь тебе не переговорный пункт на почтамте, связи и на перевале никогда не бывало — так что, придётся твоей ненаглядной засыпать без «спокойной ночи»! — балагурил по ходу съёмки Виктор, затем переключился на обустройство вечернего походного «достархана», которым занялись Володя и Лёня.

И вот уже под объективом камеры заиграл костёр оранжевыми языками пламени, в специально вырытом в дёрне, обвалованном закутке. А над ним, плотно устроившись на валунах сложенного на скорую руку очага, уже пыхтел паром из-под крышки закопчённый котелок. На столе появился белый, хрустящий хлеб, нарезанный толстыми ломтями, следом колбаса, сало, лук и помидоры, соль. Булькнуло в рюмки белое вино…

— Эх, друзья-товарищи, за удачную дорогу! — провозгласил тост Геннадий Алексеевич. — С прибытием в родные места!..


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 5 2021, 02:37

Утром, в шесть часов первым выбрался из палатки Лёня. Он всегда просыпался раньше всех без всякого будильника, по многолетней привычке, даже в отпуске.

Кострище на берегу белело горкой холодного пепла, но под ним у самой земли тлели ещё живые угли, это Лёня знал точно. Вытащив из кармана штанов припасённую с вечера скрученную сухую бересту, разгрёб пепел и положил её на исходящее малиновым жаром дно ямки, сверху быстро наломал веточек шалашиком. Береста, поскрипывая, ворочалась, словно живая, на угольях с минуту, пыхнула вверх чёрным колечком дыма и острым язычком пламени, за ней разом занялись и прутья.

Лёня подкинул в костерок дровишек потолще, над ними чайный котелок пристроил, в котором отливала дегтярным лаковым блеском круглая льдина вчерашней заварки. Потом только отлучился под гору в осинник по нужде и, вернувшись в лагерь по серебристой, прибитой инеем траве, тут же занялся настройкой удочки. Руки уже чесались на рыбалку, невмоготу. Речка-то вот она — рядышком, парит под берегом, шумит призывно, заждалась дорогих гостей. А может, и не заждалась, а наоборот ворчит: — «понаехали тут, никакой рыбы на вас не напасёшься…»

Верным оказалось второе предположение. Лёня ушёл вверх по течению, раскатал болотники и перебрёл на перекате к знакомой яме под отвесной скалой, где пару лет тому взял играючи ведро отборного хариуса. А тут забрасывал снасть и час, и другой, менял «мух» и наживку — всё без толку. Ни одной поклёвки не случилось.

На исходе второго часа мимо него, бодро посвистывая, по левому берегу протопал Сергеичев.

— Иди, позавтракай, — бросил на ходу, даже не спросив об улове.

Лёня постоял ещё минут десять для проформы, плюнул в сердцах и смотал удочку.

В маленьком лагере уже никого не было. Рыбаки разбрелись по реке в разные стороны, пытать своё счастье.

Лёня перекусил неспешно остатками колбасы с хлебом и чаем, помыл посуду и взялся готовить обед. Или ужин – смотря по тому, когда вернутся в лагерь компаньоны. Для главного горячего блюда на первый день недельной экспедиции он припас четвертинку туши молодого барашка, специально купленную в мясном ряду на рынке у знакомого казаха.

Рубленое мясо, замороженное на дорогу в холодильнике, до сих пор не оттаяло. Лёня промыл его в проточной воде, разломил на куски и поставил в большом котле на костёр. Добавил в огонь дровишек и принялся чистить овощи на варево и на салат. Периодически помешивая мясо, снял пенку, подсыпал в бульон душистых приправ, и скоро вместе с дымком потянуло вдоль берега такими ароматами восточной кухни, что будь его друзья поближе, наверняка заставил бы их призывный запах бросить удочки, не взирая ни на какой клёв.

Так, за кухонными хлопотами пролетело несколько часов. И, как ни жарко было на ярком «бабьелетнем» солнышке, осень по времени взяла своё — за полдень потянуло с гор свежим ветром, всколыхнуло остатки сухой листвы на берёзах; набежали тучки и начали сеять мелкий, холодный дождь, всходы у которого могут быть только одни — снег…

Дождь кончился. К сумеркам рыбаки по очереди подтянулись в лагерь. Улов был небогатый, но, отвести душу первой свежей рыбой, хватило на всех.

Пока друзья меняли промокшую амуницию, расположившись на раскладных стульчиках вокруг жаркого костра, Лёня рядом на специальной доске почистил и распорол с десяток рыбёшек, приговаривая, вроде как самому себе под нос:

— Не всякий человек, конечно, любит сырую рыбу. Но кроме белого, исходящего розовым соком мяса, — он поднял ободранную круглую тушку, оглядел, чтоб чешуи не осталось, обмазал солью и бросил в миску, — есть в ней и другие деликатесы. Ведь когда потрошишь хариуса, то икру, печенку и нутряной жирок складываешь в отдельную чашку, вот как я сейчас. Затем присаливаешь эту свеженинку, посыпаешь накрошенным зелёным лучком, перцем чёрным, ещё домашнего маслица с живым подсолнечным духом чуток льёшь. Размешиваешь аккуратно…

Повар продолжал свою непринуждённую речь, колдуя над закуской, а товарищи его, глотая слюни, всё плотнее придвигались к столу.

— Затем наливаешь в стаканы ледяной водки, — жестом фокусника Лёня извлёк из-под береговой травы запотевшую бутылку, откупорил, — говоришь тост «не пьянки ради, здоровья для!», чокаешься, проглатываешь порцию и… мгновенно отправляешь следом в рот полную ложку икры с потрошками, а за ней чёрного хлеба кусочек. Ну, а затем уже и кусочек малосольной рыбки, для полного душевного проникновения…

Друзья, словно завороженные, повторили за ним красочно описанное действо и блаженно заулыбались, смакуя вкусовые ощущения. Геннадий Алексеевич после минутного молчания закурил и продолжил тему:

— А рядом речка шумит, костёр потрескивает, разговор течёт неспешный…

И Виктор подхватил следом финальный аккорд:

— Вот тут и понимаешь: «Что же из этого следует? – Следует жить!..»

Он включил подвернувшийся под руку приёмник, поймал негромкую музыку и протянул Лёне стопку эмалированных мисок.

— Давай-ка, кок, горяченького плесни, со дна пожиже… — Сергеичев потянул носом воздух, — что там у тебя?

— В общем, это такой… шулюм получился.

— Это ещё что за зверь?! – засмеялись Володя и Николай.

— Барашком зовут. Не знаю, на каком языке, но будет вкусно, это точно! — с улыбкой ответил Лёня, разливая поварёшкой своё произведение и стараясь никого не обидеть мясом. — Ну, себе-то я, конечно, возьму только косточку, — он выловил из котла изрядный мосол, сдобренный жирным куском, и плюхнул в чашку.

— Ну, ничего себе! — притворно возмутился Виктор. — Да уж, ты как обычно в накладе не останешься. Говоришь, повар и с пальчиков сыт?

Мужики было засмеялись, но потом вдруг им некогда стало…

Следующее утро началось с дождя и с небольшой кутерьмы, которая, как потом оказалось, предвещала кутерьму большую…


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 5 2021, 02:41

— Лёнечка, ты не знаешь, куда я вчера ножик положил? — Геннадий Алексеевич шарил на столе между чашками, кружками, ложками, а складень благополучно полёживал в кармане его фуфайки.

— Нет, не видел, батя, — ответил Лёня, — в карманах проверь.

— Да проверял уже, — расстроенно проворчал отец, уселся возле костра, вытянул из фуфайки сигареты, а следом и ножик. — Точно, вот он! — обрадовался очень, поднял руку над головой, показывая любимый рыбацкий нож друзьям.

— Хорошо, Лёня, что ты хоть раз в год выбираешься к нам из своей северной берлоги, — ворчливо сказал вдруг Виктор. — Если б ты знал, как он меня достал со своими вечными поисками всего и вся! «Витенька, ты не видел, куда я дел фонарик? Витенька, а зажигалку мою ты не брал? Витенька, ты не знаешь, где у меня ключи от машины? Витенька, Витенька, Витенька…» — каждый божий день одно и то же!

Сергеичев так смачно передразнил своего закадычного друга, что Лёня буквально сполз от смеха на землю. Николай Иванович тоже мелко сыпал смешками, прихлёбывая горячий чай у костра, пока не поперхнулся. Виктор аккуратно надавал ему тумаков по костлявой спине, заставил отдышаться и отодвинул вместе со стулом подальше от костра. Отец похохатывал над собой вместе со всеми. А Сергеичев теперь переключился на второго товарища:

— Николай Иваныч тоже у нас мужик крепкий, даром, что ли, на молодухе женился. Правда, покою ни себе, ни ей не даёт — пока ехали, и связь была, раз десять позвонил: «Наденька, мы уже из города выехали. Наденька, там на плите оладушки я испёк, позавтракай. Наденька, мы к парому подъедем, я тебе снова позвоню…» Так — нет, Николай Иванович? Ничего я не упустил из мемуаров твоей новой семейной жизни?

Хоть и стыдно было Николаю от такого беспардонного вторжения в личные обстоятельства, но пришлось ему смущённо согласиться с дружеской подначкой, пожав плечами. Все свои ведь, тут на правду-матку нечего обижаться.

— А чего-ж, только певцам заслуженным да артистам можно молодых в жёны брать? — отговорился он быстро. — Мы тоже не лыком шиты!

— Виктор, а что ты тогда заикался насчёт какой-то картошки печёной в мундирах? — вспомнил вдруг Лёня.

— Так это пусть Николай Иваныч, рассказывает, он у нас главным героем выступал, — Виктор с хитрецой посмотрел на товарища. — Что, не хочешь, брат? Ну, тогда мне придётся…

В семидесятых дело было, в сентябре примерно. Я тогда начальником партии геологоразведочной под Зыряновском работал и объезжал периодически на машине буровые бригады, керн собирал на обработку. А Николай буровым мастером в одной из них был, впрочем, как и всегда, сколько мы друг друга знаем. В тот раз я за рулём сам был, на «ГАЗ-53», водитель на выходные к жене отпросился, а у геолога какие выходные в полевой сезон…

Короче, приезжаю на буровую, рабочие керн грузят, я в палатку к мастеру. А он лежит на раскладушке белый, как снег. Меня увидел, поднялся кое-как. «Что с тобой, Николай Иваныч?», — спрашиваю. «Да сам не знаю. То ли простыл, то ли отравился чем, озноб колотит. Привези спирта, будь другом». Вижу, действительно, не по этому делу он, а и вправду хворью мается. «Хорошо», — говорю, — «пока я мотаюсь, сготовь чего-нибудь поесть, целый день во рту маковой росинки не было. Только прошу, картошки печёной в мундирах не делай, у меня от неё уже изжога в глотке».

До ближайшего села километров тридцать — я за руль и «по газам». Пока обернулся по горной дорожке, ночь упала. По спидометру смотрю, вроде уже буровая должна показаться, а вокруг темень, хоть глаз выколи, ни одного огонька. Что за напасть, думаю.

Ещё с полчаса круги нарезал по сопкам, пока не упёрся фарами в какую-то дымящуюся огромную кучу. Остановился, спрыгнул с подножки, выгрёб сапогом из кучи чего-то круглое, чёрное. Смутные подозренья меня терзать начали. Подождал чуток, чтоб не обжечься, поднял на ладони, гляжу — мать честная! — она самая, картошка печёная в мундире из золы! Ну, думаю, Николай Иванович совсем умом рехнулся, пока я ездил…

Пошёл дальше и нашёл тут же и палатки, и буровую вышку, и Николая — у них, оказывается, в дизельной пожар случился, потому и света нет. К дизельной был тепляк с продуктами пристроен, а в нём, как положено, мешки с картошкой. Вот так меня Николай Иванович попотчевал картошечкой, печёной в мундирах! Хорошо, хоть буровую не спалили!

Мужики смеялись долго над историей Виктора, утирая невольные слёзы.

— А как же болезнь, вылечил ты его? — спросил Володя.

— А то, вылечил, конечно! Спирт в те времена, да в полевых условиях, — лучшее лекарство от всех хворей. И работа, само собой, тоже хорошо лечит.

Так за весёлыми разговорами промелькнули утренние сборы, и часам к десяти рыбаки вновь выдвинулись на промысел. А Лёня снова вызвался дежурить по кухне. Ему просто хотелось побыть одному, наедине с природой. Посидеть на берегу реки, напротив отвесной скалы, устремившейся в небо, подумать…

Шибко думать люблю…» — вспомнилась ему фраза одного литературного героя. Созвучна она была его сегодняшнему настроению.

Но долго прохлаждаться ему не пришлось. Видно, хариус решил наверстать упущенное, проголодался и попёр клевать на любую снасть. Первую хорошую партию подкинул Лёне отец — выпростал брезентовую сумку под ноги прямо в траву, и рыба растеклась серебром, заиграла мокрой чешуёй на солнце. Пока Лёня устраивался поближе к воде на обработку улова в засолку, очередную порцию подкинул Володя. Затем, через часок, и Николай Иванович подоспел. Так что, надо было поторапливаться, солнце ведь опять пекло, отпугивая зиму.

Промысловики отправились на второй круг, а Лёня уселся прямо на гальке у воды, порол хариуса, по привычке отделяя съедобные потроха в чашку, а рыбу бросал в пластиковый бочонок. Хорошо, мухота уже не оправилась от ночных заморозков, а то бы попортила богатый улов, наверняка.

Всадников было двое. Они появились на том берегу реки неожиданно, неслышные за шумом воды. Лёня уловил лишь неясное движение краем глаза, поднял голову и, увидев гостей, улыбнулся, махнул приветственно рукой с зажатым в ней ножом.

Конники, не останавливаясь, спустились ниже по течению и перебрели речку наискось по перекату, поднимаясь к рыбацкому лагерю. Спешились над обрывчиком, лошадей привязали справа в ивняке и подошли к Лёне. Он проследил за ними глазами, разглядев теперь и тёмно-зелёную форму, и фуражки с кокардами, и кобуру у одного, старшего по званию и возрасту, на поясном ремне, кивнул и продолжал пороть рыбу. От «государевых» чинов остро тянуло лошадиным потом, навозом и кислым кобыльим молоком-кумысом впополам с перегаром.

Старший, коренастый и косолапый, с плоским рябым лицом и прищуренными щелочками-глазами, обошёл вокруг Лёни, похлопывая сыромятной плетью о голенища кирзачей. Заглянул в бочонок с рыбой, ухмыльнулся довольно, достал из кармана «мыльницу», щёлкнул пару кадров и пошёл к палаткам, где его уже поджидал Сергеичев, вовремя вернувшийся со своим уловом.

Лёня забрал у него сумку с рыбой, вернулся на берег и обратился ко второму, молодому парню, обветренному и темнолицему под стать своему начальнику. — Присядешь?

— Нет уж, спасибо, — отозвался он, улыбнувшись. — И так задница гудит — почти двое суток в сёдлах.

— А-а, — улыбнулся и Лёня, — что ж это вы без продыху скачете, что за надобность?

— Обычное дело, — пожал плечами егерь, — в рейде всегда так.

— Ясно, работа такая, — качнул головой Лёня. — Тогда погоди чуток, с уловом управлюсь, чай закипячу.

У палатки, тем временем, завязывался со скрипом свой разговор, не такой мирный.

— Здорово, товарищ начальник, — приветствовал егеря Виктор. — Каким ветром?

Тот, однако, руки не подал и не ответил, прошёлся гоголем у машин, сфотографировал номера, удочки у дерева, больше ничего достойного внимания не обнаружил и уселся без спросу за стол.

— Вы знаете, что находитесь на территории заповедника? — спросил хитро так, с поддёвочкой, и небрежно сдвинул в сторону посуду на столе.

Сергеичев наблюдал за ним с прищуром, сомкнув губы, молчал пока, ожидая продолжения спектакля. А находящемуся при исполнении чиновнику никакие ответы и не были нужны. Он их и так знал наперёд.

— Сейчас протокол составим, соберётесь и поедете с нами в контору, — развивал он наступление на городских «пижонов», хотя начинал понимать уже, что много из владельца потрёпанной «Нивы», за которого он принял Сергеичева, не выжмешь.

Однако, новенький «Сузуки» оставлял ему неплохую надежду. На олигархов рыбаки совсем не походили, но на роль «отчётных» нарушителей подходили вполне.

— Фамилия? — вплотную взялся за дело инспектор, раскладывая из планшетки бланки протоколов и ручку.

Виктор достал из внутреннего кармана полиэтиленовый пакет с упакованным в него бумажником и выложил на стол водительское удостоверение. Чиновник, видя такое безропотное повиновение, совсем почувствовал себя хозяином положения.

— А вы собирайтесь, пока я пишу, — бросил небрежно. — Дорога дальняя, надо хоть до темна выехать к чабанскому зимовью.

— Мы никуда не поедем, — коротко отрезал Виктор, раскинул стул и основательно уселся на нём против инспектора.

— То есть, как это не поедете?! — изумился тот, прервав писанину. — Да я вас сейчас арестую!

— С чего это вдруг? — спокойно парировал Сергеичев.

— В заповедник заехали, рыбы целый мешок наловили, — начал перечислять грехи нарушителей егерь, подскочив на ноги, — костёр палите вон. Щит предупреждающий на ручье видели?

— Видели. Там ни слова нет о том, что здесь заповедник и что рыбалка запрещена, — перешёл в наступление Виктор. — А костёр, посмотри сам, над обрывом разложен, в специальном месте.

— Не написано, да?! А ну поехали, поглядим!

— Я же сказал, никуда мы не поедем. Ты нам прямо здесь должен доказать, что мы что-то нарушили, — Сергеичев был спокоен и непреклонен.

— Я ничего вам доказывать не должен! Покажите разрешение на рыбную ловлю, есть у вас?

— Нету. В этом году отменили все разрешения. Раньше было, не спорю, каждый год выписывали, а теперь отменили. Мы перед отъездом в областной рыбинспекции справлялись.

— Никто ничего не отменял!

— Позвони, спроси.

— Ага, сейчас позвоню, — инспектор оценил шутку и продолжил писать протокол.

В это время в березняке показались Николай и Геннадий. Они неспешно топали вдоль берега, покачивая на плечах удилищами, разговаривали о чём-то и вышли к лагерю с улыбками на лицах. Тут их радужное настроение потухло, когда егерь цепким взглядом упёрся в брезентовые садки рыбаков, явно не пустые.

— Вот и ещё нарушители пожаловали, — обрадованно потёр он руки. — Давайте-ка, выкладывайте, чего поймали. И документы тоже, протокол буду составлять.

— Что случилось? — обратился Геннадий вполголоса к Виктору.

— Да ничего не случилось, — ответил спокойно товарищ. — Гражданин начальник арестовать нас приехал. Говорит, в заповедник мы забрались, браконьерничаем.

— Какой заповедник? До него ещё километра три-четыре вверх…

— Спокойно, Алексеич, и ты, Николай Иваныч, сядьте, отдохните с дороги, — Сергеичев поднялся со стула, вытащил из-под стола второй и усадил товарищей чуть ли не насильно, а сам подхватил улов и потащил на берег.

— Лёня, принимай добавку. Только будь ласков, поставь-ка чайку сначала, а то разговор у нас с гостями всухомятку что-то не идёт совсем…

— Иван, посчитай рыбу, — крикнул старший инспектор напарнику, — прикинем, сколько килограмм они взяли.

— Вот-вот, и правда, посчитать надо рыбьи головы, чтоб нам потом сподручней было добычу делить, — Виктор усмехнулся, опорожнил один мешок в другой, пустой бросил на гальку и вывалил на него товарищеский улов. — Давай, парень, работай, — обернулся он к молодому егерю и неожиданно подмигнул ему.

Тот хмыкнул удивлённо, пожал плечами, присел на корточки и взялся пересчитывать рыбёшек. Лёня оставил его за этим занятием, наломал сухих веток и подбросил их в кострище на малиновые, подёрнутые пеплом уголья. Сверху, поправив булыжники в импровизированном очаге, пристроил налитый до краёв котелок. Огонь взялся сразу от старого жара, берёзовые дровишки вспыхнули ярко, весело и почти беззвучно, плюнув вверх пару раз колечками берестяной копоти.

Сергеичев вернулся к столу, где строгий чиновник дописал как раз протокол на него и взялся заполнять следующий. Но молча, он, видно, своё дело справлять не умел, поэтому встретил Виктора новым наскоком:

— Раз ехать отказываетесь, сниму номера, заберёте потом на обратном пути у нас в конторе, когда штраф заплатите.

— Ещё чего не хватало, — усмехнулся Виктор, — ты кто — ГАИ, чтоб у меня номера снимать? Права не имеешь.

Инспектор снова подхватился со стула от такой наглости:

— Ты чего такой борзый, а? Крутой, что ли?!

Правая рука его невольно потянулась к кобуре, но он сумел сдержать свой порыв. Однако Виктор успел заметить это его движение, сощурил глаза недобро, ждал продолжения, стоя в двух шагах напротив. Не дождался. Егерь взял себя в руки и протянул Сергеичеву протокол:

— Ознакомьтесь и подпишите, — сказал официально.

Виктор неспешно водрузил на нос очки и внимательно прочитал документ. Затем сел к столу, вынул из нагрудного кармана энцефалитки собственную шариковую ручку и начал писать что-то в графе «объяснения нарушителя». Писал долго, минут десять. Поставил подпись, перечитал написанное и пододвинул бумагу Геннадию, следом — Николаю, со словами:

— Распишитесь-ка вот здесь и здесь.

Друзья слегка удивились, но перечить не стали, черкнули свои подписи в указанных строчках. Сергеичев отдал документ егерю и уступил ему место за столом. Тот усердно принялся заполнять другие бланки, на «манипуляции» нарушителей с первым протоколом не обратил внимания, прибрал его, не читая, в планшетку и брякнул с ухмылочкой:

— Вот и хорошо! Сейчас вес ещё раскинем на каждого для штрафа и конфискуем по акту вашу рыбу…

— И этого я тебе не дам сделать, — сказал Виктор твёрдо. — Рыбу ты, пока везёшь на лошади, загубишь напрочь, проквасишь и выбросишь. А хуже этого ничего придумать нельзя.

— Да ты кто такой?! — опять задело за живое инспектора. — Почему власти перечишь?

— Законник я просто — законы знаю и хочу, чтоб по закону всё было, — отрезал Сергеичев и перешёл в наступление: — Вот ты — государственный человек, при исполнении и при оружии, а карта у тебя есть? Что ты меня всё на арапа берёшь, на горло? Покажи на карте, что мы в заповеднике, — слова тогда не скажу. Мы в этих местах уже сорок лет работаем и столько же рыбачим, и знаем чётко, что заповедная зона на пять километров по берегу вокруг озера установлена. А мы находимся сейчас в десяти километрах ниже по течению и, поэтому, нарушить ничего не могли. Так что, — есть у тебя карта? Покажи.

Инспектор от такой тирады аж опешил. Сидел сиднем, моргал глазами, а крыть-то ему в ответ нечем было. Да Виктор это и наперёд знал. И, чтобы закрепить позиции, он вынул из бумажника, развернул и припечатал пудовой ладонью на столе перед «полевым» чиновником ксерокопию полукилометровой карты с титулом «Генеральный штаб СССР» и неброским штампом в правом углу «Секретно».


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 5 2021, 02:51

— Гляди-ка — вот озеро, вот речка, вот ручей, а вот здесь мы стоим. Видишь, нет? Сколько километров от озера, можешь посчитать?

Котелок над костром забренчал крышкой, плеснул в огонь кипятка — угли зашипели, пыхнули белыми клубами пара, но никто даже не шевельнулся. Лёня замер с ножом над распоротым хариусом. Егерь беззвучно глазел на карту. Больше всего его заворожили исторические надписи на документе, хотя в нынешние времена они уже ничего не значили. «Дело», почти оформленное, рассыпалось на глазах.

— Ну что, чайку попьём или дальше собачиться будем? – Сергеичев внимательно смотрел на «власть».

— Сто семьдесят шесть штук, — встрял в разговор напарник егеря, подойдя к столу.

Начальник его всё так же молча поднялся, собрал бумаги в планшетку и, не прощаясь, направился к лошадям. Младший по званию, огорчённо пожал плечами, взглянув на котелок, и пошёл следом. Егеря отвязали поводья, вскочили в сёдла и ускакали вдоль берега прочь.

— А что ты в протоколе-то написал? — задумчиво спросил Лёня, снимая с огня расплевавшийся котелок и провожая глазами удаляющиеся силуэты всадников.

— Что пьяный он был при исполнении, и зафиксировал, как положено, двумя свидетелями. Надеюсь, почитает, прежде чем высокому начальству отдавать, — Сергеичев махнул рукой, — и в другой раз поостережётся нахрапом на людей наезжать.

Виктор достал из ножен свой охотничий нож, попробовал пальцем лезвие и спустился на галечник, закончить разделку рыбы, бросив через плечо Геннадию с Николаем:

— Вы, мужички, чайку хлебните пока, да потом за засолку принимайтесь. У тебя-ж, Лексеич, свой способ — с чесночком, да с перцем душистым. Я так не умею. А мы с Лёней, выпотрошим остатки и прогуляемся немного по окрестным вершинкам. Традиция у нас такая…

Управившись с разделкой улова, пока без Володиной доли, он до сих пор не вернулся с реки, друзья обмыли ножи в воде и поправили заточку на обкатанном валуне.

— Ну что, готов? — Виктор хлопнул Лёню ладонью по плечу, подхватив одной рукой наполовину заполненный бочонок с рыбой.

— Всегда готов! — откликнулся, улыбаясь, пятидесятилетний «пионер».

Он хотел было резко подхватиться с места, дурашливо вытянуться в струнку, как в детстве, да не получилось — поясница заскрипела от долгого сидения, притормозив порывистое движение.

— Что, батенька, забыл, что тебе уже не двадцать лет? — хохотнул Сергеичев. — Пошли-пошли, разомнёмся на горной тропке, а на макушке и отдохнём.

Они оставили товарищей солить рыбу, а сами накинули куртки и отправились в путь к ближней горке.

Прошли речную долину наискосок, перебрались через овраг высохшего ручья и начали взбираться по каменистому крутому склону. Мелкий щебень хрустел под ботинками, жёсткие ржавые ветки карагача и шиповника цеплялись за штанины. Отвесные скальные выходы местами заставляли друзей давать кругаля, чтобы обогнуть внезапную преграду, или карабкаться вверх, помогая себе руками. Дыханье у Лёни с непривычки, при такой неровной, с усилиями ходьбе, сбивалось с ритма быстро. Лёгкие тянули воздух жадно, взахлёб, сердце колотилось о рёбра, качая кровь к вискам тугими толчками, до ломоты в глазах. Он тогда останавливался, облизывал сухие губы, глотал ветер открытым ртом, восстанавливая дыхалку. А Сергеичев пёр вверх, как ни в чём не бывало, без остановки, словно лось, шагая размеренно и ходко в одном темпе, будто поднимался по обычной городской лестнице. Лишь пот смахнёт разок-другой с загорелого лба и чешет дальше…

На вершину он поднялся первым, присел на плоский замшелый камень, посмотрел вниз на отставшего напарника. Тот одолел пока две трети склона, но уже втянулся в правильный ритм подъёма и оставшуюся часть пути прошёл без остановок, минут за пятнадцать. Сел рядом с товарищем, успокоил дыхание и огляделся.

На самом деле горка была невысока, от силы с тысячу восемьсот метров, но макушка её всё же возвышалась над соседками, и потому видно было вокруг далеко и свободно. На востоке нестерпимо блистал в глаза под ярким солнцем Курчумский хребет, укрытый белоснежным малахаем. Петлистое русло реки резало нагорье надвое, спрямлялось на тягуне, пенилось на перекатах у скал, глубоко проточив каменное ложе за миллионы канувших лет со дня сотворения Алтайских гор. Воздух и вода просвечивали в закатном свете насквозь, видно было до самого дна и невооруженным взглядом и в бинокль.

Сама вечность лежала под ногами и вокруг двоих людей. Дышала порывами ветра в лица, смотрела пристально солнечным глазом в самые души, прислушивалась окружающей тишиной к их мыслям и словам…

— Ну что ж, давай за встречу, товарищ мой северный, — нарушил молчание Виктор.

Он вынул из карманов куртки початую бутылку коньяка, пару стопок и завёрнутую в газету немудрёную закуску — картофелину, сало и огурец. Лёня разгладил на камне мятый газетный лист, покромсал на нём еду ножом и поднял налитую до краёв хрустальную стопку. Друзья осторожно чокнулись и выпили, утёрли губы. Остаток коньяка Виктор вылил на сухую, каменистую землю.

Потом снова сидели молча, смотрели долгими взглядами вниз на речку, впитывая всеми чувствами окружающий мир.

Им было радостно только от того, что судьба в очередной раз свела вместе, снова дала возможность общения с природой и друг с другом и надежду на новые встречи в будущем.

— Батька-то твой — молодец, — сказал Сергеичев, мотнув подбородком вниз, — шагает по речке целый день без устали. Нам бы такое здоровье в семь с половиной десятков, да после Хамар-Дабана и сотни других хребтов... И главное ведь что, — и худой, и хвастун, каких свет не видывал, а доведись в переделку попасть, лучше него напарника нету. Всё выдержит, не подведёт, слабины не даст… Военное поколение самое крепкое…

Виктор помолчал. Лёня не мешал ему, слушал внимательно захотевшего немного выговориться товарища. Тот вспомнил недавний визит незваных гостей и продолжил, вроде бы невпопад, но друг и без пояснений понял:

— Ты ж понимаешь, Лёня, я б скрутил его в один момент вместе с его пистолетиком. Только неправильно это было бы, совсем неправильно, — он же какой ни есть паршивый человечишка, а всё ж при исполнении, на службе государственной. А потому, поправить можно, чтоб не зарывался, но унижать никак нельзя. К тому же и на срок нарваться недолго, а это уж совсем ни к чему. Так — нет? А что за служба у них, представь, сутками в седле мотаться по горам, по долам, да настоящих браконьеров ловить — не сладкий хлебушек-то…

Виктор покачал головой, как бы сомневаясь и убеждая самого себя.

— Вообще, в жизни возникают иногда такие моменты, что вроде надо действовать по зову души, по справедливости. Но рассудок, мгновенно просчитав последствия, останавливает этот порыв. И чаще всего, наверное, правильно останавливает. Я не говорю, конечно, о случаях, когда других вариантов просто нет, — спасти чью-то жизнь, например. Но все, гибнущие именно сейчас, в этот самый момент, жизни спасти нельзя. Я вот давно бы сорвался и поехал помочь нашим русским мужикам… но слишком много моих родных людей зависят от меня здесь, и их я бросить на произвол судьбы не могу, не имею права… Ты-то как думаешь, Лёня?

— Согласен я с тобой, на все сто, — кивнул товарищ, тоскливо глядя в догорающий закат. — Сердце кровью обливается, когда читаешь новости или смотришь видео в Интернете. Но я тоже отвечаю за свою семью и родных. Да и к тому же, толку от меня там не будет на самом деле никакого…

Солнце скатилось по небосклону на запад, готовясь нырнуть за бугристый перевал на ночёвку. С севера потянуло вдруг стылой морозной струёй, окатило лица холодом, предвещая что-то недоброе на завтра или на ближайшие дни.

— Напоминает, однако, о себе природа, — прищурился Сергеичев в сторону потяга, вобрал глубоко воздух ноздрями, повёл плечами. — Пойдём, что ли?

— Пошли, — откликнулся Лёня и процитировал громко напоследок любимого писателя-геолога: — «А мне-то, мне бы: в пузо ухи из чира, в руки карабин с оптикой, на ноги бы торбаза, на голову шапку. И на всё наплевать бы…» Да не могу позволить себе… — закончил он отрывок своими словами.

И так слишком много слов было сказано за день, — лимит исчерпан.

Они спустились с горы быстрее, чем при подъёме, хотя осыпающиеся под ногами камни заставляли ступать осторожно и без спешки. Солнце тут же скрылось за их спинами за оставленной вершиной. Сумерки пришли на смену яркому дню, по заведенному веками мировому распорядку.

(Продолжение следует...)


Вложенные эскизы изображений

Автор: волна Jan 6 2021, 10:57

Спасибо за рассказ!
Душевно написано!
УДАЧИ!

Автор: АлексГК Jan 6 2021, 14:05

Спасибо за отклик и доброе пожелание! Продолжение будет обязательно.
С праздниками!

Автор: АлексГК Jan 10 2021, 03:39

Продолжение истории "Браконьеры"

Автор: АлексГК Jan 10 2021, 03:39

А ночью ударил мороз и под утро лёг снег.

Лёня проснулся рано, ещё шести не было. Открыл глаза и подумал, что уже рассвело — слишком был светлым брезент палатки над головой, и за распахнутым пологом тоже было светло. Воздух звенел от морозной тиши, подчёркнутой ровным шумом быстрой воды, и вышибал парок изо рта.

Осторожно, чтоб не разбудить отца, Лёня выпростался из спальника. Достал из-под изголовья куртку со штанами и задубевшие ботинки, натянул на себя походную «сбрую» и выбрался на четвереньках наружу, угодив голыми руками в пушистую снежную пелену.

Луна струила на землю белый холодный свет, чёрное небо усыпали звёзды и лишь на востоке, над дальними вершинами, чернота истаивала на глазах под натиском рвущейся из-за горизонта зари.

Поёживаясь, Лёня протоптал по снегу дорожку к реке мимо чёрного кострища, спустился на галечную отмель. Вода исходила туманом, отяжелела и словно сжалась от мороза, обнажив под нависшим обрывчиком хрустальные гроздья льдинок, которыми обросли за ночь поникшие пряди травы.

Разбив носком ботинка хрупкий заберег, он умылся несколько раз полной пригоршней, пока не заломило пальцы. Лицо сразу вспыхнуло, кожу на щеках радостно закололо от прилива крови, и остатки сна вмиг улетучились из проясневшего сознания.

Пока умывался, рассвет грянул в долину в полную силу, заставив вспыхнуть припорошенные снегом кусты и травы мириадами солнечных искр. Речная долина заблистала самоцветным огнём от края до края, но теплее от этого не стало. Отряхнув замерзающие капли с лица и кистей рук, Лёня вернулся к потухшему костру и набросал сверху на остывший пепел сухих ломких веточек. Через несколько минут от углей потянуло дымком, и ещё через мгновение вслед за дымом выбрался наверх язычок пламени и запрыгал по хворостинкам, распаляясь от собственной беготни всё больше и ярче. Тут уж в ход пошли оставшиеся с вечера круглые полешки, и затем над ними, на обгоревших валунах, примостился котелок полный студёной воды.

За обычными поварскими хлопотами Лёня и не заметил, как из дальней палатки на свет божий вывалился Сергеичев, а следом за ним в яркое зимнее утро выбрались Николай и Володя. Покряхтывая и поёживаясь, мужики подтянулись к тёплой «кухне» на дымок костра, разгоревшегося уже в полную силу.

— Ты что, нас чаем решил накормить?! — притворно забухтел Виктор, скептически поглядывая на закипающий котелок. — А где же плов из барашка?

— У нас всё по расписанию, геологическая диета номер пять: утром чай, в обед чаёк, вечером — чаище! — в тон ему откликнулся Лёня. — А барашек на зимовке пасётся. Сходи к чабанам, принеси. Разомнёшься заодно.

— Да уж, ближний свет, — почесал затылок Сергеичев и состроил глупую физиономию. — Может, Вова сбегает… — задумчиво протянул он, — а я пока дровишек заготовлю.

Виктор, посвистывая, вытянул из куста рядом с костром ножовку и направился к сухой, в полтора обхвата берёзе, склонившейся неподалёку над берегом.

Володя молча взглядывал на переговаривающихся друзей, не понимая спросонья, всерьёз они рассуждают или придуриваются.

— Ага, нашли молодого — скажи, Володя, — разрядил повисшее в воздухе сомнение товарища Николай. — Ты их меньше слушай, видишь — они уже давно спелись, эти шутники.

Виктор с Лёней расхохотались, переглянувшись, и как ни в чём не бывало продолжили каждый своё дело. Один начал чистить намытую в чашке картошку, уже схватившуюся ледком, а другой взялся рьяно пилить звонкое сухое дерево.

Поначалу ножовка легко грызла древесину под ритмичным напором Виктора, но когда она прошла с четверть ствола, любителю-дровосеку пришлось обходить дерево вкруговую. Понаблюдав за его размеренной работой и парком, вившимся над плечами, Володя не вытерпел и подошёл ближе. А при очередной остановке товарища, отдышаться немного, засучил рукава и перехватил у него пилу. Следом к ним присоединились и Николай с Лёней, «для сугрева». Под их шумную возню проснулся и выбрался из палатки и Геннадий.

Пока всей бригадой упражнялись с непокорной берёзой, завалив её, наконец, и картошка на костре поспела, и снег почти весь растаял под лучами солнышка, дарившего земле и камням последнее осеннее тепло. Но воздух оставался холодным и мелкие сугробчики затаились в теневых низинках, скальных расщелинах, да под густыми кустарниками.

К полудню ни с того, ни с сего полил дождь, не взирая на морозный воздух. Где-то вверху пролетел, видно, тёплый ветер Ак-Кума, обернулся над речкой густыми облаками и пролился в долину на головы рыбаков. Они как раз разбрелись на промысел, однако рыбалка не задалась, от слова «совсем». То ли рыба замёрзла в стылой воде и растеряла весь аппетит, то ли снасти и наживка получались «не вкусными» в мокрых, стынущих на морозе пальцах, а только ни единый заброс удочки или спиннинга у каждого из пятерых промысловиков не вызвал ни одной ответной поклёвки. Даже сама река замолчала на перекатах и несла в «белом» шуме дождя отяжелевшие свинцовые валы меж берегов медленно и беззвучно, словно в ожидании ещё большей неотвратимой стужи.

Что подтвердил к вечеру и новый снеговой заряд, белой стеной накативший из-за гор с противоположного берега на маленький полевой лагерь. Снег сыпал густо, огромными хлопьями и мигом укрыл насквозь вымокшее пространство, выбелив сумерки.

Ужинали молча, рассевшись вокруг костра и нахохлившись под капюшонами мокрых брезентовых плащей, которые от неподвижности едоков задубели и покрылись ледком. Даже водка не развязала языков поначалу. Каждый думал о своём, и все вместе о том, что завтра, судя по всему, придётся сниматься в обратный путь

Разрядили молчание полевые мыши, неожиданно пожаловавшие к рыбацкому «достархану», как раз когда Лёня разливал по кружкам крепкий парящий чай. Пара незваных гостей пробралась на стол незаметно, под покровом темноты и пушистого снега.

— Гляди-гляди, — замерев на месте, громким шёпотом позвал друзей кашевар, — мышки наш хлеб лопают!

Его голос спугнул «диверсантов», приложивших зубы к горбушке, брошенной между чашками на усыпанной снегом столешнице. Они моментально сиганули вниз и исчезли с глаз. Товарищи недоверчиво подтянулись к столу и, ничего не увидев, подняли на смех своего компаньона.

— Что, батенька, тебе уже спьяну всякие зверушки мерещатся? — покачал головой Сергеичев. — Белочка ещё в гости не приходила?

— «Пить надо меньше. Надо меньше пить!» — подхватил тему и Володя, вспомнив новогоднюю приговорку из фильма.

Отец с Николаем просто смеялись, поддерживая дружеский «наезд» на Лёню.

— Ладно-ладно, — тот отмахнулся от насмешек. — Помолчите немного.

Он отломил кусочек хлеба, наклонился и поводил приманкой вдоль края стола. И, словно повинуясь неодолимому призыву, прямо из сугроба прыгнула на стол сначала одна крохотная мышка, а за ней и другая. Они тут же испугались собственной храбрости и снова свалились вниз, но уже через минуту повторили свой трюк «на бис» к немалому удивлению посрамлённых насмешников.

Не обнаружив угрозы, серые гости быстренько освоились на обеденной территории и принялись разгуливать среди посуды и остатков еды, пробуя на вкус всё подряд. Хозяева не стали им мешать и, разобрав остывающие кружки, вернулись к костру.

— А мне по этому случаю одна сказка чукотская вспомнилась, — снова привлёк Лёня к себе товарищеское внимание. — Хотите?

— Конечно, рассказывай! — тут же откликнулся Виктор.

Любил он и сам историю к слову ввернуть и других послушать — страсть. Геннадий засмолил очередную сигарету, выпростав из костра малиновую головёшку, а Николай с Володей устроились поудобней на раскладных стульчиках. Лёня присел на корточки у костра, ладонями огонь оглаживал осторожно и мягко, грея руки. Лицо его в неровных бликах пламени округлилось вдруг, оплыло к углам рта тенями, веки сузились, растянулись и сквозь них заблестели во тьме жёлтыми искрами глаза — ни дать, ни взять старый чукча-оленевод. И повёл рассказ неспешно, тихим голосом:


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 14 2021, 04:01

«— Давно было.

Кутх тогда уже мало летал. Больше пешком или на нартах с оленями ходил, человеком. А кухлянку ворона дома оставлял, в яранге.

Мити, жена его, ленивая была. Ничего сама делать не хотела.

Кутх придёт из тундры, мяса разного привезёт, рыбы, ягод, а она его юколой накормит и всё. Даже чай сварить не может. Спит целый день. И ночь тоже. В полярное лето никакой разницы нет, когда спать, всё равно светло.

Надоело Кутху одну вяленую рыбу кушать. Однажды решил он проучить жену. Пришёл с охоты, разбудил Мити, отдал ей добычу и улёгся в яранге.

— Не буду есть, — говорит. — Устал я. Совсем старый стал. Умру скоро.

— Что ты, что ты! — испугалась Мити. — Не умирай, Куккэ! Без тебя как жить буду?

— А как раньше жила — спать будешь. Совсем просыпаться перестанешь. Вот и догонишь меня у верхних людей.

Сказал Кутх и закрыл глаза. Мити сидит рядом, плачет, сама не хочет умирать. Тогда Кутх говорит ей:

— Иди, выкопай на сопке яму, неглубокую только. На дно мои нарты поставь и траву постели. Я лягу, кухлянкой укроюсь и умру. А ты потом навари толкуши, котлет наделай с кимчигой и сараной, чагу завари крепко. Приноси всё ко мне и сразу убегай, не оборачиваясь. Каждый день будешь так делать, тогда не уснёшь навсегда.

— Хорошо, — сказала Мити.

Обрадовалась, что умирать не надо. Побежала на сопку, всё сделала, как муж велел, и домой вернулась. Кутх покряхтел для виду, поднялся кое-как, кухлянку взял и ушёл на сопку. А Мити скорей варить начала. Наготовила еды всякой, отнесла мужу и бегом обратно.

Кутх выбрался из-под кухлянки голодный сильно, уселся кушать скорей. Много съел, наелся уже, однако немножко котлет осталось, две с половиной штуки. Позвал тогда Кутх мышей:

— Эй, внучатки, приходите в гости!

Мыши услыхали его, запищали радостно. Бегут, хвостики свечкой — лапки потирают. Прибежали, наелись котлет, и давай у Кутха на животе скакать. Прыгают, кувыркаются, а ему щекотно до смеха. Хохотал он, хохотал, чуть не лопнул. Потом уснул крепко, укрывшись кухлянкой. И мыши с ним пригрелись, тоже спят.

Так они жили долго, может, всё лето. Мити совсем сон забыла, — каждый день, поди-ка, сколько варить надо да ещё в тундру ходить за мясом и кореньями. А Кутх растолстел, что и в яме ему тесновато стало. Чуть мышей не придавил во сне. Все бока отлежал, да и ходить разучился. Надел он тогда свою кухлянку воронову и полетел домой.

Прилетел, сел на кочку, кухлянку скинул. Позвал Мити. А она не узнала его, убежала к сыну Эмэмкуту. Тот выскочил из яранги, схватил хорей и давай Кутха по берегу реки гонять, дубасить. Хорошо ему бока намял. Кутх к вечеру, пока с сыном бегали, и похудел от такой встречи. Тут его все и узнали.

— Как же ты ожил?! — обрадовалась Мити.

А Эмэмкут ничего не сказал. Стоял только, рот открыв. И жена его рядом глазами лупает, как сова.

— Верхние люди увидели, какая ты работящая стала, и отпустили меня, — ответил Кутх, почёсывая рёбра. — Только зря, видно.

Но недолго он обижался, забыл скоро. Потому что Мити вкусно теперь варить научилась и совсем лениться перестала. Зажили они тогда снова — сыто да весело.

Мыши только к ним поближе перебрались, в самую ярангу. Тоже привыкли вкусно кушать…»

Рассказчик замолчал. А слушатели его, да и сам он, глядя в яркий огонь костра, долго ещё шли в мыслях по бесконечной тундре. В глаза им светило летнее солнце по кругу, над горизонтом, под ногами хрустел мох, жарко было лицам и только веяло иногда в спину ледяным дыханьем близкой зимы…

На самом деле с невидимых в окружающей тьме гор остро потянуло морозом. Ветер скатывался к реке порывами, взмётывал пламя в костре долгими искрами, и они, остывая, превращались высоко в небе в снежинки и падали обратно на белую землю, на скалы, на быструю воду…

— Ты смотри, заворожил сказкой своей, — зябко повёл плечами Сергеичев и поднялся. — Спать, однако, пора.

Вслед за ним разошлись по палаткам и остальные, поскрипывая в темноте рассыпчатым снегом.



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 14 2021, 04:05

Наутро никаких сомнений уже не осталось — пришла зима.

— Минус пятнадцать! — объявил товарищам Володя, глянув на дисплей электронного термометра в кабине своего «Сузуки».

— Где-то наши егеря?.. — задумчиво промолвил Виктор, окидывая взглядом белые склоны гор вокруг. — Надеюсь, они добрались до жилья…

Снег продолжал сыпать безостановочно. За ночь слой его «потолстел» сантиметров до двадцати, поэтому тянуть с отъездом было смерти подобно. Выражение это надо было понимать буквально — дорога в ущелье и перевалы скоро станут непроходимыми, а до ближайшей деревушки километров пятьдесят…

Конечно, на недалёком зимовье ещё могли оставаться чабаны, но они скорее всего снялись ещё вчера — местные «нюхом чуют» природные катаклизмы и стараются без надобности не испытывать судьбу на прочность.

К тому же, ехать по заснеженной колее уже и сейчас было опасно. Острые скальные выходы и обломки камней, которые машины спокойно объезжали по дороге сюда, теперь притаились под снегом и сулили немало сюрпризов на обратном пути.

Собирались по полевому опыту быстро. Заминка вышла только с палаткой Геннадия и Лёни — прихваченный морозом сразу после дождя мокрый брезент стал колом, и её пришлось оттаивать у костра, чтобы сложить, не ломая. Сергеичев же предусмотрительно натянул полиэтиленовый полог над своей палаткой, и сейчас снял её с мужиками и скатал в мешок буквально за десять минут, воздержавшись от обычных подтруниваний над оплошностью своих постоянных компаньонов.

Завтракали остатками вечерней трапезы также на скорую руку, перебрасываясь короткими фразами насчёт сорванных непогодой планов. Допив горячий чай, собрали кухонную утварь, сложили походные стульчики и стол, и на этом сборы были закончены.

— А где же твои цирковые мышки? — спросил вдруг Виктор, и серьёзные с утра мужики сразу заулыбались, вспомнив вчерашнее представление. — Бери с собой, натаскаешь — будешь на пенсии выступать.

— Дрыхнут, наверное, — откликнулся Лёня, повертел головой по сторонам, вытащил из мешка полбуханки и пристроил хлеб под ближайшим кустом. — Проснутся — найдут, помянут тогда нас добрым словом…

Он спустился к реке, умылся ещё разок ледяной водой и мысленно попрощался до следующей осени:

— Спасибо тебе, Река, и до свидания… — прошептал тихонько и вернулся к товарищам.

Осмотрев напоследок место стоянки, рыбаки побросали в костёр обрывки газет, окурки и консервные банки, потом залили огонь ведром воды и ровно в десять расселись по машинам. Застоявшаяся прогретая техника резво выбралась из береговой долины и покатила по снежной целине предгорных распадков.

Дорожная колея едва угадывалась на белом покрывале, солнце, отражаясь от острых граней снежинок, слепило глаза водителям, не давая разогнаться как следует на ровной, казалось, дороге. Схваченный первыми морозами ручей, пересекающий путь в двух местах, тоже был едва различим в снегу. Машины форсировали его осторожно, друг за другом, ломая хрупкий ледок задубевшими скатами, и въехали в заснеженное ущелье.

Здесь толщина покрова достигала сантиметров тридцати, почти скрыв опасные дождевые промоины и ребристые щётки коренных пород. «Нива» шла первой, протаптывая дорогу для более широкой и низкой «Сузуки», и осторожность всё же уберегла путешественников от серьёзных неприятностей. В одном только месте пришлось стёсывать лопатой каменистый бугор, чтобы «японец» выбрался из ямы, но это, как оказалось, были ещё цветочки.

Натужно ревя моторами машины вырвались из ущелья, на простор широкой межгорной долины, что раскинулась ниже уровня нагорья метров на пятьсот. Подъём на перевал казался отсюда вертикальной обледенелой стеной, и лезть на него в лоб было бы форменным самоубийством. Однако влево по долине угадывалась ещё одна дорожка, менее накатанная техникой и такая мягкая и пушистая на вид, словно кружевная скатерть. По ней и поехали дальше.

Через пару-тройку километров, следуя причудливым завиткам ручья, огибающего все близлежащие холмы, друзья увидели вдруг впереди белую «Ниву», сиротливо стоящую посреди долины. Подъехали. Навстречу им выскочили двое мужиков — опухшие, заросшие щетиной, грязные и… радостные до слёз! Они чуть ли не приплясывали от счастья, увидев «сестру» своего притихшего автомобиля.

— Здорово были! Чего кукуете, ребята? — к ним с вопросом выбрался с пассажирского сиденья Виктор.

— Да вот, ремень генератора порвался… — ответил один, а сам всё поглядывал на Геннадия сквозь лобовое стекло. — Мы тут третьи сутки маемся, задубели совсем…

— Вы что же, без запасного ремня приехали сюда?! — возмущёнию бывалого полевика такой вопиющей безалаберностью не было предела.

Отец в сердцах закурил и даже не стал выходить наружу, разговаривал через опущенное стекло.

— Может, у вас есть?.. — виновато спросил бедолага с надеждой.

— Есть, конечно, — проворчал отец, — только что ж я, тебе отдам ремень, а сам потом, случись чего, загибаться буду в горах или в чистом поле…

Лёня в разговор не вмешивался, да и Сергеичев пока оставил происходящее без комментариев.

— Ну, вы же на двух машинах… — горемыка-проситель совсем упал духом.

Но всё, конечно же, было уже решено — старый геолог терпеть не мог унижения другого человека, пусть даже и по его собственной глупости.

— Достань-ка за моим сиденьем, в кармане там, — сердито мотнул он головой сыну.

Лёня отыскал на ощупь мягкое прорезиненное кольцо, вылез из машины и отдал его обрадованному мужику.

— Может денег вам?.. — робко вопросил тот, а сам аж подскакивал от внезапной удачи и нетерпения.

Но по тоскливым глазам его Лёня понял, что и денег у них — кот наплакал, на бензин только, наверное. Да никто и не взял бы с них денег — разве бывает человеческая помощь за деньги… только не у нас.

— Откуда едете? — считая дело решённым, спросил мужиков Виктор.

— С охоты, из-под Азутау, — с готовностью откликнулся второй, доставая из багажника инструменты.

— Неужели одни ездили в такую даль? — удивился Сергеичев.

— Да нет, — нехотя ответил первый и погрустнел голосом, — с нами ещё были на двух внедорожниках. Спешили они домой…

— Ну и друзья у вас… — только и нашёлся, что сказать на это сообщение, Лёня.

В молчании они разошлись по машинам.

— Подождать вас, пока отремонтируетесь? — спросил Геннадий.

— Нет-нет, не надо! — горячо запротестовали мужики. — В остальном порядок, заменим ремень и догоним вас. Спасибо!

— Ну, смотрите…

Рыбаки двинулись дальше и скоро подъехали к подъёму на перевал, который здесь был заметно ниже, чем оставленный позади на главном маршруте. Солнце перешагнуло за полдень и, как ни сопротивлялась зима, всё же сумело подтопить снежок на каменистой дороге. На крутяке кое-где проступила вода, глинистые места замокрели, грозя раскиснуть в скользкую кашицу. Надо было спешить, буксовать на затяжном подъёме совсем не дело. Но и разгоняться особо тоже было нельзя. Хвалёный японский «Сузуки», как миниджип-внедорожник, не выдерживал никакой критики по сравнению с «Нивой».

Отец уехал вперёд, а Виктор с Лёней и Николаем пошли пешком, страcensored Володину машину. Местами закидывали глубокие колеи камнями, местами срезали лопатой выступающие щебёночные бугры. Так и двигались медленно, но верно, постепенно взбираясь всё выше и выше и оглядываясь иногда назад, в долину.

Аварийная «Нива» всё ещё стояла на месте. Крохотные фигурки мужиков топтались возле неё.

Макушки перевала достигли часа через два. Геннадий ждал их, задремав в нагретой машине. Володя остановился, вылез из-за руля, прошёлся туда-сюда, разминая затёкшие ноги. Остальные стояли, отдыхая, подставив солнечным лучам и свежему ветерку разгорячённые лица.

— Глядите-ка, — воскликнул вдруг Володя, — кто-то идёт к нам, — он указал вниз по склону, влево от дороги.

Там, среди скальных нагромождений двигался чёрным пятном по белому один из оставленных в долине горемык.

— Что-то у них опять не заладилось, — покачал головой Сергеичев. — Ладно, двинулись. Догонит — разберёмся.

Мужичок догнал их через час, когда «Нива» и «Сузуки» перевалили ещё пару горбов. Он виновато поздоровался со всеми и просительно вымолвил:

— У нас аккумулятор, оказывается, сел. Вернитесь, пожалуйста, дёрните нас…

Возмущению геологической команды не было предела.

— Ну, ребята, вы и клоуны! Издеваетесь, что ли, я же вам предлагал подождать! — снова рассердился отец, а Лёня продолжил: — Вы что, без ремня на аккумуляторе ехали?!

— Никуда я не поеду, — давая понять, что разговор окончен, отрезал отец и завёл двигатель, бормоча сквозь зубы: — Полдня уже за рулём, вымотался как собака, а эти деятели… асфальтовые пижоны!

— Не можем мы вернуться, мужики, — попытался разрядить обстановку и найти выход из положения Сергеичев. — «Сузуки» мы чуть на руках не таскаем, а Алексеич, действительно вымотался, возраст всё же. Вы же видите.

— Может, тогда аккумулятор дадите на время? Я отнесу, а потом привезу обратно… — бедолага готов был провалиться сквозь землю от стыда, но безысходность ситуации заставляла его унижаться.

— Ага, ты его случайно хряпнешь по дороге об скалу, и мы тут вообще припухнем, — в ответ совсем раскипятился Геннадий. — Это знаешь, как называется? Отдай жену дяде, а сам иди к…

Он плюнул на землю и замолчал, стиснув зубы.

— Геннадий Алексеевич, — обратился к нему Виктор, — надо помочь мужикам. Околеют ведь они ночью… Русские своих не бросают…

— Сказал — нет! Не околеют, наперёд наука будет, — Геннадий был непреклонен.

— Я сам помогу ему отнести, давай ключи, снимем по-быстрому, — продолжал уговаривать Виктор.

— Бесполезный разговор, — буркнул Геннадий, дёрнул рукоятку скорости, газанул и покатил дальше вниз.

Видя такое дело, Сергеичев тоже рассердился и в бешенстве оглядел своих притихших товарищей.

— А вы, что молчите?!

Николай с Володей не нашлись, что ответить, а Лёня, которому эта дурацкая история уже порядком надоела, твёрдо взглянул другу в глаза и сказал:

— Против отца не пойду, ты знаешь. Но и бросать их тут просто так, не бросим. Доберёмся до села, найдём трактор или грузовик и отправим на выручку. Согласен?

Виктор ничего не ответил, развернулся круто и зашагал по дороге.

— Ну, что, друг? — повернулся Лёня к виновнику разлада. — Ты этого хотел? Чтоб мы из-за вашей дурости переругались все? Э-эх!.. — он махнул рукой. — Ждите, помощь пришлём обязательно.

Лёня подхватил лопату и тоже отправился вниз по дороге. Николай последовал за ним, а Володя сел за руль своей машины, на самом деле оказавшейся бесполезной в этой непростой ситуации.

Мужик остался один. Он стоял на ветру, опустив голову и руки, переминался с ноги на ногу несколько минут, потом примирился с судьбой и пошёл обратно.

К широкому коварному ручью Батпак-Булак спустились уже на закате, форсировали его с ходу по щебёночному, на удивленье твёрдому дну и остановились на другом берегу. Дальше дорогу стискивал на очередном подъёме скальный разлом, колеи в нём были набиты глубокие, с высоким гранитным бугром посредине. Тут и «Нива» могла зацепиться мостами, так что, без предварительной подготовки «трассы» нечего было и соваться.

Товарищи начали было таскать камни, закладывать и засыпать щебнем ямы, но резко упавшие сумерки, подкреплённые новой порцией зимнего стылого воздуха с близких Курчумских белков, заставили их срочно искать место для ночлега. К тому же, только сейчас они почувствовали, что напрочь промочили ноги, лазая целый день по снегу, да и одежда у всех отсырела от пота. Пришлось бегом доставать сухое сменное бельё и носки с портянками, чтоб не заледенеть насквозь на крепчающем с темнотой морозе. Разгорячённые мужики в спешке переодевались прямо на снегу, ступая босыми ногами в хрустящие сугробы, приплясывали непроизвольно, выстукивали зубами морзянку и, тем не менее, не забывали подшучивать друг над другом.

Сергеичев с Геннадием принципиально не замечали друг друга, а Лёня пока и не пытался их примирить, зная упрямые характеры обоих. Он под руководством Виктора занялся обустройством «спальни» под кустом ивняка, на ровной заснеженной полянке, а Володя с Николаем ушли по берегу за сушняком. Отец сидел над разгорающимся костерком, накинув на плечи крытый полушубок, и пытался согреть у огня немеющие пальцы рук и ног.

Застелив полиэтиленовым пологом снег, напарники разложили сверху брезентовые палаточные полы, на них бросили выделанные овечьи шкуры, которые Виктор всегда возил с собой на всякий пожарный случай. Потом дошёл черёд и до спальных мешков — себе Лёня и Виктор постелили по краям, раскидали сверху овчинные тулупы и полушубки, а в довершение накинули на «бивак» сухую палатку.

В это время в расщелине у берега заплясали лучи фар, и к ручью выкатился грузовой «Урал» с мехрукой на площадке кузова. Увидав костёр, водитель остановился, спрыгнул с подножки и подошёл к рыбакам. Виктор с Лёней поздоровались с ним за руку, отец кивнул приветственно.

— Куда путь держишь? — поинтересовался у гостя Сергеичев.

Тот неопределённо махнул рукой в сторону и спросил в сою очередь:

— «УАЗ-ик» не видали, случаем? Застрял где-то там.

— Нет. А вот «Нива» белая стоит в долине за перевалом, — ответил Лёня. — Ты уж, будь другом, потаскай её по дороге, у них аккумулятор сел.

— Да без вопросов, — широко улыбнулся водитель, блестя в темноте раскосыми чёрными глазами, — а не получится, так я её на кузов заброшу и привезу в деревню. Не беспокойтесь.

— Чайку попьёшь? Закипит скоро, — предложил Виктор.

— Нет, спасибо, ехать надо, люди ждут.

Парень уважительно пожал всем руки, распрощался и укатил в ночь.

Тут и дровосеки подоспели с охапками хвороста. Пора было налаживать походный ужин. Лёня бросил в закипевшую воду макароны, следом отправил банку тушенки, в соседнем котелке заварил чай. И когда товарищи на столе разложили нарезанный хлеб и луковицы, он, словно заправский фокусник, извлёк из рюкзака последнюю бутылку водки. Продрогшие мужики одобрительно загалдели и потянулись к «повару» кружками.

После ужина сидели, разомлевшие, у костра, грели бока и поясницы, сушили мокрую обувь и носки. Молчали хором…

И вдруг темноту вновь прорезали яркие световые лучи, ручей пересекла белая «Нива» и, притормозив напротив костра, громко посигналила.

— Спасибо, мужики-и-и! — донеслось из темноты, и машина горе-охотников укатила дальше в ночь, звеня цепями на скатах.

Пятеро друзей проводили взглядами красные габаритные огни, потухшие за поворотом, и всё так же молча переглянулись, поставив точку в недавнем разладе.


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 14 2021, 04:09

Очередным утром Лёня выпростал голову из спальника, из-под накинутой палатки и захлебнулся воздухом, звенящим от мороза, и снегом, посыпавшимся на лицо. За ночь их «лежбище», берег ручья и распадки меж скалистыми вершинами замело пургой. И хотя рассвет только-только лизнул небо на востоке розовым языком зари, вокруг было светло под звёздным стягом Млечного пути и Луной, словно белой северной ночью. Ивовый куст разлаписто чернел над головой, скалы острыми зубьями выпирали из заснеженных склонов и промёрзшие машины серебрились заиндевевшими боками у чёрного пепелища потухшего костра.

— Ну, что, кто первый? — глухо раздалось из-под сугроба с противоположного края лежанки, где устроил свою берлогу Сергеичев.

— Да иду я, иду уже, — ответил Лёня, потянулся с хрустом и, повернувшись на живот, выкарабкался на четвереньках из тёплого гнезда в хрустящий снег.

Ботинки в изголовье задубели, и он кое-как напялил их на ноги, а на плечи накинул тулуп. Первым делом, как обычно, развёл костёр, и когда огонь разгорелся, затрещал искрами, потянул ровным белым дымом в небо, вдоль ручья брызнуло первыми лучами солнце. Туман над стылой водой порозовел, заворочался клубами, словно живой, распался на глазах в клочья, цепляясь за ледок заберегов, растворился в снегу и исчез.

Мужики, почуяв живое тепло от костра, один за другим выбирались на свет божий, покряхтывая и скрипя застоявшимися косточками. Лёня уже приготовил каждому по кружке крепкого чаю, отцу подал прямо «в постель». Тот отхлебнул с удовольствием пару-тройку больших глотков, вернул кружку и скорей засмолил сигарету, щурясь на солнце слезящимися глазами.

— Вот хорошо, побежал горячий чаёк по жилам! А то кровь что-то не хочет уже меня греть, — сказал он негромко.

— Ты, батенька, присел бы к костру, прогрелся бы хорошенько, а не тянул бы табачный дым сквозь зубы. От него теплее не станет, — ненавязчиво посоветовал Виктор, подбрасывая в огонь ломаные сухие ветки.

— Витенька, а ты не знаешь, где мои сапоги?

— О, господи! Началось! — притворно воскликнул Сергеичев. — Лёня, найди ты отцу сапоги, а то он меня доконает…

Так, с прибауточками они и позавтракали, собрали вещи, загрузили машины и тронулись дальше в путь в том же порядке, что и вчера. Впереди, утаптывая в колее девственную снежную пелену, двигался на «Ниве» Геннадий.

За ним пешим порядком топали Виктор, Николай и Лёня, ровняя для Володиного городского внедорожника трассу где каменьями, где лопатой. В конце очередного подъёма, на самом взгорке, из снега посреди дороги остро бугрился выход коренной породы. На голой скальной плешине Лёня, остановившись, разглядел белую короткую царапину.

— Цепанул отец, судя по всему, — показал он свежую отметину подошедшему Виктору.

— Да уж, крепко приложился, — подтвердил товарищ и, обернувшись, махнул Володе, чтобы он остановился перед подъёмом. — Японец тут точно мост оставит.

Объехать препятствие мешали скалы, громоздившиеся с обеих сторон. Пришлось друзьям крепко потрудиться, закладывая глубокие колеи каменными осколками. В итоге опасное место «Сузуки» прошёл без запинки, и взмокшие пассажиры наконец смогли отдохнуть в машине, которая резво побежала дальше по более-менее ровной дороге. Последний перевал остался позади и раскинувшееся перед глазами бугристое нагорье вроде больше не обещало сюрпризов.

«Нива» стояла у брода через ручей, который здесь разлился на несколько метров в болотистых берегах, на противоположной стороне. Геннадий курил в открытое окно, отдыхал, поджидая товарищей. Они сходу, без опаски форсировали неглубокую воду по его следу, подняв брызги веером, и Володя остановил машину. Лёня перешёл в кабину к отцу и пока усаживался, однокашник, соскучившийся видно по настоящей езде, дал «гари» по ровному укатанному просёлку, вившемуся вдоль русла ручья к видневшимся уже вдали деревенским мазанкам.

Отец завёл мотор, тронулся с места и… машина вдруг стала, как вкопанная, отчего Лёня чуть не клюнул носом в лобовое стекло.

— Что ещё за фокусы?! — озадачился отец, снова включил стартер и выжал сцепление, перебрасывая рукоять из нейтрали на первую скорость.

«Нива» опять дёрнулась и заглохла. Они вышли из машины. Солнце вроде бы прогрело немного воздух, но снег не таял, и тянувший с севера ветерок тащил за собой по небу плотную пелену туч.

Заглянули под бампер, внимательно осмотрели редуктор на шасси переднего моста и обнаружили на его корпусе капли машинного масла. Лёня тут же поднялся с колен и вернулся на несколько шагов назад по следу машины. В том месте, где отец поджидал их, в снегу чернела маслянистая лужица.

— Всё ясно, не прошёл значит даром тот каменюка… — сказал Геннадий, доставая из пачки новую сигарету. — Как я его проморгал?.. Заклинило редуктор напрочь, — он махнул рукой в сердцах.

Лёня обернулся на дорогу, второй машины не было видно. Володя, судя по всему, уже заехал в деревню и скрылся из виду за домишками. То, что друзья через какое-то время спохватятся и будут их дожидаться, сомнений не было. Но и решения возникшей задачи пока тоже не просматривалось.

— Надо разбирать колеса и редуктор и снять полуоси, тогда сможем ехать, — сказал отец. — Вот только сомневаюсь, что здесь это у нас получится. Надо бы до села добраться. Может, там какая-никакая мастерская найдётся.

— Сейчас бы нам вчерашний «Урал» пригодился, — вспомнил Лёня про грузовик с мехрукой в кузове. — Он бы нас в два счёта доставил. Я пойду вперёд, поищу его?

— Иди. Другого выхода нет, — согласился отец.

Лёня достал с заднего сиденья тулуп, надел поверх куртки и застегнулся на все пуговицы. Холодный ветер крепчал, солнце скрылось за пеленой снеговых туч, и обманчивое тепло его лучей тут же исчезло, извещая людей, что бабье лето больше не повторится. Лёня натянул вязаную шапочку поглубже на голову, поднял воротник, спрятал руки в карманы тулупа и зашагал размеренно по дороге.

Геннадий же, проводив сына, вернулся за руль, завёл двигатель на холостых оборотах и хлебнул воды из пластиковой бутылки. Потом для проверки включил заднюю скорость, отпустил сцепление, и машина нехотя, с хрустом дёрнулась, качнулась пару раз рывками и всё же двинулась с места. Не бросая педали газа, Геннадий вырулил плавной дугой задом наперёд на дорогу и покатил тихонько, вдогонку за пешим своим гонцом. Он нагнал сына примерно на середине пути до околицы, тот обернулся удивлённо на звук мотора, сошёл на обочину и зашагал рядом с водительской дверцей, подлаживаясь под скорость машины.

Так они и вступили на деревенскую улицу, где их давно поджидали друзья у крыльца закрытого на замок магазина.

— Это что-то новенькое, Геннадий Лексеич! Ты так и будешь пятиться теперь до самого города, триста километров?! — не удержался от невесёлой шутки Виктор. — Что случилось?

— Редуктор накрылся на переднем мосту, — пояснил Лёня.

Отец не рискнул остановиться, чуть сбросил газ, поравнявшись с товарищем, высунул голову в открытое окно и крикнул на ходу:

— Надо бы гараж найти, Витя!..

— Может, лучше сразу станцию техобслуживания, — бросил ему вслед Сергеичев и покачал головой. — Давай, Володя, поехали вперёд. Может быть, и вправду найдём что-нибудь…

Они покатили дальше по улице по-над грязным ручьём. Село словно вымерло. Ветер гонял по промёрзшей дороге позёмку и колючие шарики перекати-поля. Глинобитные домишки жались к земле, смотрели на незваных гостей подслеповатыми окнами. Лишь кое-где вился над трубою дымок. Вдалеке блеяли овцы, иногда взбрехивала собака. И ни души.

Наконец в одном из проулков между дворами, огороженными жердями, показался старик-аксакал, опирающийся на клюку. Володя свернул к нему, Виктор вышел из машины, поздоровался:

— Салам! Здравствуй, отец.

— Здрасти-здрасти! — ответил старик, кивая и вглядываясь из-под бараньей шапки выцветшими глазами-щелками в лицо пришельцу.

— Скажи, есть тут у вас мастер какой — машину надо починить, а? — Сергеичев непроизвольно повышал голос, думая, что старик глуховат.

Тот и правда приложил корявую ладонь к уху, слушал внимательно, кивал.

— Иесть-иесть! Кароший мастер иесть! — аксакал тоже почти кричал. Он повернулся и махнул рукой в сторону от ручья. — Туды иехай, туды! Мэтэс раньши был, ба-алшой трактыр чинил! Иехай, пят-шест дома иехай, балшой сарай увидишь! Там. Мурат завут!

— Спасибо, отец! Рахмет! — поблагодарил его Виктор. — А магазин-то у вас чего на замке?

— А-а?! Селпо? А закрыл, да! И пошта закрыл, и школа, да! — старик продолжал кивать, как заведённый. — Детков, балалар нету многа! Жок! Десят штука иесть, мал-мала! Зачем селпо, школа…

Сергеичев слушал, тоже кивал. Пока они так беседовали, подъехал Геннадий, рядом шагал продрогший на ветру Лёня.

— Ладно, отец, прощай! — Виктор похлопал легонько ладонью старика по руке. — Рахмет! — потом махнул Геннадию. — Туда езжай. Мы сейчас дальше проскочим, там где-то мастерская МТС бывшая. Давай-давай, не останавливайся!

Аксакал проводил безразличным взглядом пятящуюся задом мимо него машину, сложил руки на высокой клюке, опёрся на них седой жидкой бородой и так и остался стоять на месте. Спешить ему было некуда.

Лёня от холода шагал быстро, смотрел вперёд и по сторонам, чтобы в случае чего предупредить вовремя отца о какой-нибудь помехе на дороге. Они свернули в переулок, минули несколько покосившихся домишек с вытоптанными голыми дворами и загонами для скота и увидели, наконец, огромный деревянный лабаз с распахнутыми воротами. Обширный огороженный двор был беспорядочно уставлен ржавыми косилками и боронами, покорёженными кабинами грузовиков и тракторов и другими рыжими, облупленными железяками, давно утратившими своё назначение. Справа от мастерской, стена в стену, притулился добротный бревенчатый дом-пятистенок под шиферной крышей, единственный, наверное, на всё глинобитное село.

«Сузуки» стояла возле жердяной ограды. Виктор уже разговаривал на крыльце с мастером, плотным мужиком лет сорока, с кирпичного цвета обветренным лицом, в ватной серой фуфайке на плечах, пузырястых выцветших трико и чёрных калошах на худых ногах. Хозяин увидел «Ниву», кивнул и махнул рукой в сторону двора у ворот лабаза. Туда Геннадий Алексеевич и заехал осторожно и остановился у порога «мастерской», в которой по центру стояла мостами на четырёх берёзовых чурках полуразобранная двадцать первая «Волга». У правой стены помещения располагался стальной верстак с тисками и грудой ржавых напильников и гаечных ключей, а возле него помятый сварочный трансформатор. Всё.

— Действительно, автосервис, — вымолвил подошедший к Лёне Володя, окинув взглядом открывшийся механический «натюрморт».

Виктор с хозяином вышли из-за распахнутой воротины и тоже остановились, к ним присоединился и Николай. Последним занял место в шеренге Геннадий.

Мужики молча потоптались на месте и, так как другого выхода не было, достали из багажника инструменты, а из бардачка техническое руководство к автомобилю. Хозяин гаража задумчиво почесал затылок, поёжился на холодном ветру и ушёл в дом.

Через час, взглянув на дело заскорузлых от мороза рук своих: голое шасси переднего моста без колёс, с вывернутыми наружу «гранатами» шаровых опор и блестящими полуосями переднего привода, уходящими одним концом в зубчатое сочленение редуктора, а другим в недра колёсных дисков, — «автомеханики» провели самый быстрый в мире техсовет. Решение которого выразил от лица всего коллектива Виктор Сергеичев:

— Нисколько не сомневаюсь, что мы разберём пару дисков в два счёта и совершенно безболезненно изымем полуоси из редуктора. Но вот соберём ли мы подпружиненные диски обратно, гложут меня большие сомнения… Посему предлагаю — отрезать полуоси сваркой под корень с обеих сторон к чёртовой матери, и дело с концом! Кто за?

Промёрзшие напрочь компаньоны виновато поглядели на нахохлившегося под тулупом Геннадия Алексеевича и, не дожидаясь его ответа, синхронно кивнули сопливыми носами.

— А-а, что с вами поделаешь, черти полосатые… режем! — безнадёжно мотнул головой хозяин машины и отвернулся, сделав шаг назад, словно пилатовски умыл руки.

А ведь решение оказалось самым верным. Вызванный из дома мастер без эмоций по-восточному выслушал необычную просьбу, пожал плечами, включил сварочник на максимальный ток и минут за двадцать «под корень» отхватил полуоси с обеих сторон.

Оплавленные горячие обрубки Лёня остудил в снегу и после установки колёс вместе с инструментом закинул в багажник. Геннадий сделал пробный круг по двору и выехал за ограду.

Распрощавшись с гостеприимным мастером, наотрез отказавшимся от денег, компаньоны расселись в машины и покатили с переулка и из села вон, провожаемые с крыльца взглядами хозяйских ребятишек, которым Николай между делом насыпал в карманы курточек оставшихся с рыбалки «чайных» карамелек.

Лёня отогрелся в машине телом и душой, радуясь, что все неприятности, наверное, остались позади, и перебирая неспешно мысли в голове, наплывающие от окружающих сельских и природных пейзажей:

«Здесь не было времени. Оно замерло, наверное, ещё тысячу лет назад… Хотя, нет, не так… Время не может остановиться там, где его никогда не было. Лишь однажды его попыталась «включить» советская власть, но ненадолго её хватило. И всё вернулось на круги своя…

Здесь не было законов. Кроме тех, неписаных, что всегда помогали человеку выжить в коллективе, оставаясь при этом независимым в своих делах и поступках, и знать, что другие люди придут на помощь, когда возникнет необходимость…

Здесь не было понятий добра и зла. Жизнь текла своим чередом, привнося иногда несчастья, связанные с обыденными, насущными вещами, — голодом, холодом, падежом скота; а иногда и радости, тоже обыденные, но от этого не менее значимые, — удачную охоту, свадьбу, рождение ребёнка…

Здесь не было христианского или мусульманского бога в общепринятом, «храмовом» понятии. Русским и казахам, испокон веку живущим в этих краях, вряд ли кто-то смог бы доказать, что их «сделал» бог, — на этакого проповедника они скорее всего взглянут с благожелательным недоумением: — «Такой большой, а не знаешь, как делаются люди…» Для них Бог есть Природа — лишь она одна может сделать с человеком всё, что захочет, и будет по-своему права…

Здесь была только простая жизнь человека, слитая с природой воедино и оттого вечная. Потому что здесь давно не было места войне — любимому занятию цивилизации и прогресса, в какие бы мирные и демократические одежды они не рядились…»

***

Через пару дней после возвращения в город из захлестнувшей горы морозами и метелью ранней зимы, о чём Лёня вспоминал с зябким ознобом по спине, — ведь сделанные в конце маршрута почти сто километров на машине «без передка» по обледенелым серпантинам лёгкой дорогой точно не назовёшь, — к ним домой забежал Сергеичев. Он протопал, как обычно, в комнату к Геннадию, распаковал ноутбук с колонками и показал друзьям видеозаписи из последней поездки, которые всё же умудрился снять между делом. И вновь пробежали перед глазами ожившие воспоминания, «сдобренные» тихой музыкой и закадровыми комментариями заядлого видеолюбителя…

Вручив товарищам диск с фильмом на память, Виктор засобирался на выход, отговариваясь от дальнейших посиделок срочными делами:

— Это вы тут ваньку валяете, животы почёсываете пенсионеры-отпускнички, а мне нужно дальше ехать, добывать хлеб насущный!

Отец с сыном проводили гостя в коридор, и уже в дверях Лёня задержал его, вспомнив:

— Слушай, Виктор, я ведь посмотрел карту в Интернете — мы, действительно, «зацепили» край заповедника. Его границы несколько лет назад до десяти километров расширили. Прав был инспектор, формально…

— Эк ты спохватился, — улыбнулся Сергеичев, оглянувшись на пороге, — я уж вчера забежал в рыбинспекцию и штраф заплатил сполна. Так что, не переживай, курилка! В другой раз учтём при разработке маршрута, но и марку геологическую всегда держать надо. До встречи, браконьеры!


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 17 2021, 03:09

Леденящая кровь история...

(вон те комары, что внизу, мне однажды рассказали)

Как уже говорил, на работу я пешком хожу, – городок у нас маленький, и до электростанции, что питает электроэнергией и теплом обжитой пятачок Ямальской лесотундры, всего пол-часа ходу быстрым шагом. Сначала по почти пустым улицам – в шесть утра ещё не так много народу на работу топает. А в конце пути напрямки через лесок и болотце, по тропинке, чтобы поздороваться с просыпающейся живностью – белками, куропатками и зайцами, которые нет-нет да попадутся навстречу. Иногда, кстати, можно и лису увидеть, а вот насчёт медведей – то вряд ли, они всё-таки к человеку редко в гости заглядывают, если только оголодают сильно...

Но, я кажется отвлёкся, извините. История на этот раз не про зверей, а про людей – про нас грешных, как бы некоторые ни старались себя в белые одежды нарядить, а иной раз такое отчебучат... хоть стой, хоть падай.

Так вот, иду ярким летним утром по тротуару мимо городского парка и вижу вдруг на асфальтовой площадке, сразу за входом-въездом, пару машин полицейских и скорую. Рядом несколько человек в фуражках и при погонах и бригада врачей в белых халатах. А прямо у их ног на раскинутом брезенте, заляпанном тёмными пятнами, лежат двое молоденьких патрульных, судя по грязной форме защитного цвета. И лица у них, даже с расстояния видно, – серые, землистые, с закрытыми глазами, сведённые гримасами... Жуткие лица, короче.

Хотел было подойти, спросить , что случилось, но по неприветливым взглядам начальства понял, – не надо подходить. Господи, думаю, кто же с ребятами сотворил такое... Прошёл мимо, тем более, на работу-то опаздывать нельзя.

За делами производственными эпизод этот забылся быстро. Но у нас ведь, как в большой деревне, – у одного сват-брат в УВД служит, у другого жена-сестра в больнице, так что не прошло и суток, как история с двумя парнишками-"городовыми" была известна всем в мельчайших деталях.

А дело было так:

Оба-два они недавно срочную отслужили. А какая теперь служба в армии – так, название только. Уходили мальчишками, а вернулись пацанами. То есть дети они ещё совсем, не смотря на форму, что солдатскую, что патрульную. Вот эти ребятки и попали на дежурство в городской парк, в ночь с воскресенья на понедельник. Это, кстати, наш парк с высоты птичьего полёта (да-да, лес, что слева, и есть парк).

Не знаю, как в других городах, но на севере, думаю, примерно одинаково безлюдно в такую ночь, тем более летом, когда пол-населения в отпуска разъехалось. Алкаш если только одиночный забредёт, переночевать на лавочке среди деревьев. А так – ни души.

Вот и ходят наши герои по тротуарам и тропинками в парке. Ночь светлая, тихая, но так как лес всё же кругом, то мошка с комарьём их помаленьку грызёт. А от неё спасенье только костёр хороший или ветер, а ни того, ни другого нету, и ДЭТА не особо помогает. И тут проходят они мимо такого сооружения: "Сюрприз" называется.

Что дальше было, вы уже, наверное, догадываетесь. Когда на этом аттракционе катаешься – точно никакая мошка не догонит, и вообще интересно. Особенно, если в детстве много крутиться родители не позволяли, а тут техника, можно сказать, в полном твоём распоряжении, до утра далеко, да и никто же не узнает... к бабке не ходи!

Короче, не смогли ребятки мимо пройти. А уж ящик-то с рубильником и пускателями вскрыть (вон тот, коричневый), для грамотного современного человека, – вообще раз плюнуть.

– Ты давай, залезай, а я включу, – говорит один вундеркинд. – На первом круге оно медленно едет, я по-быстрому тоже заскочу.

– Ну, ладно, – соглашается второй, – только полчаса покатаемся, и хватит.

– Конечно!..

Прошло часа четыре. Колесо, почему-то и не думало больше притормаживать и выглядело снаружи примерно так, как на последнем фото.

Когда ранним утром дворник пришёл подметать площадки аттракционов и увидел эту картину, он сначала не знал, что внутри колеса кто-то есть. Дёрнул рубильник, вертушка остановилась и от неё поползли в воздухе непередаваемые ароматы, а потом ещё и потекло со всех сторон с площадки... Вот тут он и обнаружил два бездыханных тела, распластанных у ограждения колеса, и побежал скорей звонить, куда следует.

Концовка вам уже известна. Откачали этих горе-"космонавтов", конечно. Передвигаться, правда, на своих двоих им ещё долго пришлось учиться по-новой. Вестибулярный аппарат совсем расстроился и бросал бедолаг из стороны в сторону при каждом шаге.

И в парк ребят теперь калачом не заманишь, они ведь на вращающиеся предметы спокойно смотреть не могут, сразу партию "рыголетто" бегут исполнять в ближайшие кусты.

А я всё думаю, – вот женятся они, народят детишек, и как же тогда с малышнёй семейные прогулки устраивать, это же расстройство одно. Хотя, с другой стороны, может детки через отцовское недомогание с рождения иммунитет получат к вестибулярным катаклизмам, и вырастут из них знаменитые лётчики, например, или открыватели далёких галактик. Кто знает...

***

Понимаю, конечно, что найдутся читатели, которые с жаром захотят обвинить меня в пересказе старого баяна. Так вот, наверняка, где-то когда-то случались похожие истории, но ответственно заявляю, – рассказанное действительно произошло у нас в городке в конце 2000-х.
Я лишь переименовал работников УВД, чтобы вписаться в сегодняшние реалии. А ещё, думаю, что желающие покататься таким способом будут находиться и дальше, ведь не оскудеет земля русская самородками, крепкими задним умом!

Все мы, и сам тоже, хотя бы иногда грешим этим, ведь так, читатель?


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 19 2021, 17:15

Тихушник

(криминальная история со злонамеренными совпадениями с действительностью, - чтение преследуется по закону)

Однажды, в те незабвенные времена, когда страна переходила с советской «узкоколейки» на широкие капиталистические рельсы, на один из столичных вокзалов прибыл поезд из северного городка Ахтинска и извергнул из своего распаренного нутра мутный поток пассажиров. Поток схлынул, и на перроне обозначился молодой человек лет двадцати пяти, с легкой трёхдневной небритостью на скромном лице. Его застенчивая улыбка, приветливый взгляд серых глаз и дорожная помятость неброского костюма вызывали безоговорочное доверие у многих людей – ответственных работников и женщин бальзаковского возраста. Молодого человека звали Ефимом, и был он тогда начинающим, не очень удачливым коммерсантом.

В этот раз его привело в кипящую перестроечными страстями Москву срочное дело, сулившее определённую сумму оборотного капитала, которого так не хватало Фиме, чтобы развернуться по-настоящему. Время было горячее, страдное для тех, кто имел хоть какую-то голову на плечах, пусть не обременённую высшим образованием, но умеющую соображать в нужном направлении. В стране, в очередной раз раздираемой политическими дрязгами, начиналась почти бесплатная раздача загнанных в угол промышленных предприятий, и упустить сейчас кусок пирога, означало обречь себя на дальнейшее прозябание.

А кусок можно было получить, только имея какие-то связи и деньги, хотя бы миллион долларов. И где ж его взять-то по-честному и по-быстрому? Одновременно соблюсти два этих условия вряд ли кому-нибудь удавалось, в этом Фима удостоверился за свою непродолжительную коммерческую карьеру. Поэтому сомневался он не долго.

Завёл некоторые полезные знакомства, с помощью знакомств заимел бланки документов с печатями чужой фирмы – свою в таком деле марать не стоит, и благополучно оформил в Ахтинске липовый договор с нефтезаводом на поставку мазута в Москву. И тут же отправился на пассажирском поезде встречать груз в столице. Перебравшись на общественном транспорте на подмосковную товарную станцию, Фима вошёл в приземистое административное здание, навечно пропахшее паровозной гарью.

Начальник станции с утра сидел закрывшись в своем кабинете, маялся больным зубом и похмельной головой и никого не принимал. Его личная секретарша, девушка не первой свежести, известила немногочисленный персонал, что к шефу лучше не соваться, и целый час пыталась с помощью косметики скрыть на своем лице следы бурно проведённой ночи. Усилия её не пропали даром, в чём она тут же имела возможность убедиться, удостоившись внимания скромного молодого человека, внезапно и тихо возникшего на пороге обшарпанной приёмной.

– Здравствуйте, Людмила, – молодой человек вкрадчиво улыбнулся, делая вид, что очарован неожиданной находкой весеннего цветка посреди помойки. – Вы так неотразимы, что вам вряд ли понадобится мой скромный презент, который, к тому же, может лишь подчеркнуть достоинства вашей великолепной фигуры, скрытой, увы, под этим красивым нарядом.

Он протянул ей целлофановый пакет, содержащий дешёвый турецкий купальник, яркий и аляповатый, но вполне отвечающий вкусу провинциальной кокетки, внутренне содрогнувшись от пришедшей вдруг на ум мысли о реально замаячившей возможности «собственноручной» проверки упомянутых достоинств. Секретарша благосклонно приняла подношение, тут же упрятала его в бездонную сумочку, поднялась из-за стола и приоткрыла дверь кабинета начальника станции, пропуская раннего посетителя в образовавшуюся щель между своим крутым бедром и закрытой второй створкой двери. Стараясь не задеть выпирающих девичьих достоинств, молодой человек проскользнул в кабинет и предстал пред красными, в буквальном смысле слова, очами хозяина близлежащих товарных путей сообщения.

– Здравствуйте, уважаемый Христофор Дормидонтович! – искренняя счастливая улыбка озарила лицо посетителя, умудрившегося выговорить без запинки замысловатое имя ответработника.

– Ваше ФИО?! – неожиданно откликнулся тот низким прокуренным голосом, благосклонным взглядом разрешив просителю сесть на один из расшатанных фанерных стульев у короткого приставного столика.

– Что? – ошарашено переспросил молодой человек, скромно присаживаясь на краешек.

– Как звать и по какому делу? – глаза начальника не отрываясь следили за поведением незваного гостя.

В черепной коробке Христофора Дормидонтовича шла напряжённая, сообразно его текущему состоянию, работа мысли. Он усиленно пытался понять, сулит ли нечаянную выгоду ранний визит незнакомца или это будет пустая трата времени.

– Зовут меня Ефимом, и я ожидаю на вашей станции свой товар…

Молодой человек приоткрыл вместительный пластмассовый "дипломат", расположив его на столике перед собой, и как бы случайно показал внимательному взгляду хозяина кабинета его содержимое, состоящее из кипы бумаг и выглядывающей из-под них плоской бутылки французского коньяку.

– …который мне необходимо переадресовать в другое место назначения, в связи с возникшей необходимостью. Но прежде чем вы ознакомитесь с документами, не откажите испробовать этого благородного напитка, уважаемый Христофор Дормидонтович, а то, знаете ли, что-то голова с дороги побаливает.

Расторопный посетитель заговорщицки, но не переступая дозволенных границ, улыбнулся начальнику и выставил на стол коньяк.

– Убери пока. Покажи документы, – проговорил ответработник и нажал кнопку селекторного аппарата. – Люся, два кофе и лимон. Меня нет.

Последнее высказывание ясно дало понять посетителю, что он на верном пути. Спрятав бутылку во внутренний карман пальто, Ефим поднялся, вынул из "дипломата" несколько документов и, обойдя стол, положил их перед придирчивыми начальственными очами, незаметным жестом карточного шулера пристроив снизу плотный белый конвертик.

– Вот, извольте ознакомиться, договорчик на поставку мазута из Ахтинска, доверенность на моё имя от покупателя на отправку груза дальше, в Калининградскую область для воинской части, которая задыхается от недостатка ГСМ в тисках дружеского окружения "братских" союзных республик. Увы, теперь уже бывших, – молодой человек добавил немного дрожи в голосе, но со слезой решил пока повременить. – Поверьте, уважаемый Христофор Дормидонтович, только бескорыстная забота о наших бедных солдатиках, вынужденных чуть ли не на себе таскать обездвиженную из-за отсутствия мазута военную технику, заставила меня бросить все дела и, стараясь отнять как можно меньше вашего драгоценного времени, просить вас о помощи в незамедлительной дальнейшей отправке означенного груза.

Начальник станции, благосклонно внимая витиеватой речи, пробежал глазами представленные документы с расплывчатыми сиреневыми печатями, держа их в левой на отлёте руке, а правой, в то же время, открыл снизу лежащий конверт. На ощупь оценил количество, достоинство и страну происхождения вложенных купюр, остался вполне доволен результатом, превысившим его ожидания раза в полтора, и, не менее профессиональным движением отправив конверт в карман форменного кителя, откинулся на спинку кресла.

От удачно начатого утра зубная боль куда-то отступила, за ней обещал покинуть голову и похмельный синдром, тем более что секретарша как раз внесла круглый поднос с двумя чашками дымящегося чёрного кофе и блюдечком нарезанного лимона, посыпанного сахаром. Машинально ущипнув ее за подставленную ненароком выпуклую ягодицу, Христофор Дормидонтович вернул документы посетителю, освободив стол для подноса, выудил из выдвижного ящика пару пузатых рюмок и обратился по селекторному ящику к диспетчеру.

– Центральная, состав из Ахтинска пришел, с мазутом?

– Как раз на подходе, на третий путь принимаю, шестьдесят цистерн.

– Телеграмма есть о грузе?

– Номер бухгалтерия подтвердила.

– В тупик не ставь, отправим прогоном на Вильнюс. Определись с депо с локомотивом и бригадой. Отбой.

– Есть, товарищ начальник. Отбой.

– Видал, какая у меня дисциплина, как в армии, даром что женщины в основном, - с довольным видом обратился ответработник к расторопному молодому человеку, который уже наполнил рюмки, аккуратно спрятав в карман обрывки акцизной марки с горлышка коньячной бутылки. – Мужики не удерживаются в диспетчерской, пьют много, а тут дело ответственное – пути, составы, стрелки, горка. Это понимать надо. Ну, давай, не пьянки ради, здоровья для…

Коньяк весело булькнул в горле Христофора Дормидонтовича, Ефим же только смочил губы и тут же плеснул новую порцию в опустевшую рюмку своего благодетеля. Тот смачно закинул в рот пару ломтиков лимона, разжевал, прикрыв глаза, и разом выплеснул в себя вторую рюмку. Утёр губы ладонью и уставился расслабленно на угодившего посетителя.

– Сейчас пойдешь в бухгалтерию, оплатишь переадресовку и можешь встречать свой груз через сутки в Вильнюсе. Я распоряжусь.

– Спасибо вам, большое спасибо, вы меня так выручили, так выручили, я вас век не забуду, уважаемый Христофор Дормидонтович! – молодой человек усиленно старался выразить лицом и другими частями тела наивысшую степень своей благодарности.

– Лучше забудь. Я вот тебя вообще не знаю. Ты кто такой? – неожиданно посуровел товарный начальник, насупил брови, но тут же снова отечески осклабился. – Что, струхнул?! То-то, молодой ты еще, зелёный. Учись дела вести, чтоб потом выскальзывать сподручней было. Лучше совсем никого не знать.

Ефим подобострастно кивал, в душе потешаясь над этим самовлюбленным железнодорожным князьком, подбирающим крошки с чужого стола и не подозревающим об истинных размерах аферы, раскручивающейся на его удельной станции. Но свою роль нужно было доводить до конца, и Ефим решил подыграть провинциальному актёришке.

– Да я вас и так не знаю, Дормидонт Христофорович. Вы кто?

Начальник довольно заржал, до икоты, выпил одним глотком остывший кофе.

– Ну, молодец! Ну, артист! На лету схватываешь, – пробормотал он, отдуваясь. – Давай уже, по третьей примем на посошок, и можешь дальше топать.

Ефим налил ему полную рюмку, проследил, как тот выпил, настойчиво попросил позвонить в бухгалтерию и, после выполнения своей просьбы, резво покинул кабинет, предусмотрительно вылив остатки коньяка в опустевшую посуду начальника и прихватив порожнюю бутылку с собой.

– Приходи еще, – развязно бросил ему вслед хозяин кабинета, глазки его замаслились, а ладони начали шаловливо оглаживать подлокотники кресла. – И позови мне Люсю, пусть посуду приберёт.

– Я повторяться не собираюсь, – про себя пробормотал Ефим и обратился к секретарше, с довольным видом разложившей на столе его подношение. – Хозяин зовет. Наверное, хочет, чтоб вы продемонстрировали ему свою обновку. Я думаю, и вы хотите того же, прелестница!

Он слегка подмигнул ей, радуясь в душе, что не придется отговариваться от вечернего променада, и торопливо вышел на лестницу, спеша в бухгалтерию. Секретарь одарила его спину прощальной томной улыбкой и заперла дверь приемной на ключ. Затем скинула с себя платье и бельё, натянула тонкие цветастые треугольнички на свои, заметно большеватые для купальника, формы, и вошла в кабинет, усиленно покачивая бёдрами.

Ефим же провёл на станции почти весь день, слоняясь по коридору возле диспетчерской, благо она находилась в отдельном здании и ему не пришлось больше увидеть ни секретаршу начальника, ни главбухшу, тоже весьма похотливую разведённую мадам, получившую от него отдельную обаятельную улыбку и маленький презент для ускорения дела. Проследив, как состав из шестидесяти железнодорожных бочек двинулся в дальнейший путь, он сам в тот же вечер вылетел в Вильнюс.

Операция была многоходовая и на ее успех можно было рассчитывать только выполняя основные этапы лично, для чего ему конечно пришлось попотеть. Завернув состав из Литвы в Латвию, где горючее наконец-то было продано, а деньги осели на счетах нескольких фирм, принадлежащих лично Ефиму, он понял, что удача не подвела. Конечно, остались документальные следы его непосредственного участия в махинации, но кому сейчас до них дело. А в дальнейшем можно изъять компромат с помощью связей и увеличивающегося капитала.

Он усмехнулся пришедшей вдруг в голову мысли о некоторой схожести операции с пропажей продовольственного состава гражданина Корейко. Но у того не было возможности пускать полученные деньги в оборот. У Фимы же такая возможность была, поэтому нужно было срочно возвращаться в Москву и начинать крупную игру.

***

– Ну, что ж, наступило время разбрасывать камни, – потирая волосатые кулачки и скабрезно ухмыляясь, проговорил невысокий лысоватый человечек и поёрзал ягодицами в глубоком обшарпанном кресле, устроившись поудобнее. – Здесь находится предмет нашего стратегического интереса.

Он ткнул колпачком шариковой ручки в точку на карте РСФСР, где-то между Сургутом и Уренгоем, подписанную ранее той же ручкой коротким названием – Северянск. Его слушатель, тот самый молодой человек со скромным взглядом, без особого интереса проследил за движением руки патрона.

– Еще совсем недавно там добывали сорок миллионов тонн нефти в год, сейчас добывают около восемнадцати, – продолжал человечек. – Но нефть ведь никуда не делась, она всё ещё там и лежит, и через какое-то время её можно добывать в тех же объемах, при правильно поставленном руководстве.

– Это где-то там, а мы здесь, в Москве, и ехать к чёрту на кулички меня совершенно не радует, – собеседник явно его не понимал. – Мы и на машинах сегодня неплохо зарабатываем.

– Эх, не мечи бисера перед свиньями, – пробормотал себе под нос человечек, а громче сказал: – Машины, это железяки, тем более наши. Через несколько лет автозавод загнётся в конкуренции с иномарками. А нефть всегда будет в цене, по крайней мере в перспективе на несколько десятилетий. Поверь мне, я ведь все-таки доктор наук. И ехать никуда не надо. Надо просто собрать акции у населения за те же машины, а государственный пакет мы постараемся выкупить по дешёвке, когда придёт время.

– И как же мы организуем этот сбор? – поинтересовался молодой человек.

– Ты ведь одно время пытался получить высшее образование? – вопросом на вопрос ответил его наставник.

– Ну, пытался, – с неохотой согласился молодой человек, скромно потупив глаза. – Какое это имеет отношение к делу?

– И жил ты, если мне память не изменяет, в общежитии в одной комнате с неким Городовым? – опять не ответил человечек.

– Ну, жил.

– О, великий Ребе, с кем приходится работать! – человечек завел глаза к потолку и снова спросил с издевкой: – Дальше сам додумаешь, или тебе нужно все разжевать, поднести в ложечке? Я был гораздо более высокого мнения о твоих способностях, когда обещал дяде присмотреть за тобой в Москве и приобщить к настоящему делу.

– А что тут додумывать-то? Вы предлагаете найти Городового и через него выйти на его папашу, генерального директора северянских нефтяников? – сдался наконец молодой человек, подумав про себя: «Вот ведь зараза, подводит меня к тому, что я и сам уже давно вынашиваю. Ну, что ж, мне это только на руку. Пусть тешит себя, что он придумал, а дальше посмотрим».

– Ну конечно! – обрадовался человечек и подскочил в кресле. – Не зря мама мне говорила, что мы никогда не пропадём в этой убогой стране, если будем держаться друг друга и шевелить мозгами. Дальше, дальше!

– Дальше, я думаю, все просто. Городовой старший организует сбор акций в обмен на поставляемые нами легковушки. Так же можно организовать выкуп акций просто за деньги, – с зарплатой у них, наверное, как и везде, сейчас туго. Городовым можно предложить войти в долю, они нам понадобятся ещё какое-то время, а с сыном у меня были неплохие отношения, так что можно дать возможность и ему подзаработать на этом деле.

– Наконец-то я слышу речь не мальчика, но мужа! – человечек сделал вид, что растрогался. – Твои слова просто услада для моего утомлённого слуха. Ты ведь, конечно, не читал «Сионские протоколы»?

– Где бы я их читал? В армии, что ли?

– Армия, это есть одна из главных глупостей, тобой совершённых. Убить два года! Но сейчас не об этом, - человечек нетерпеливо отмахнулся. – «Протоколы» хотя и являются грубой подделкой, но там так хорошо сказано: «…в сношениях с нужными нам людьми мы всегда действовали на самые чувствительные струны человеческого ума – на расчёт, на алчность, на ненасытность материальных ценностей человека, а каждая из перечисленных человеческих слабостей способна убить инициативу, отдавая волю людей в распоряжение покупателя их деятельности». Как это правильно и как это необходимо нам сейчас. Однако, я вижу, что тебе это совсем не интересно?

Человечек резко наклонился вперед и вперил свои глазки в лицо собеседника, чуть не клюнув его хищным мясистым носом.

– Интересно, интересно. Но мне надо идти.

– Хорошо. Иди. Если мы будем действовать быстро и правильно, скоро я сведу тебя с нужными людьми и мы сможем поехать на святую землю. А пока нужно не упустить время, сейчас нужно работать, работать и ещё раз работать, чтобы потом не работать уже никогда. Я думаю, мы с тобой далеко пойдем, Фима, мой мальчик!

– Спасибо, уважаемый Михаил Соломонович! – молодой человек тоже сделал вид, что растроган, снова потупил глаза, но уже с внутренним самодовольством, и добавил, про себя: «Я-то уж точно пойду далеко, старый ты хрен, а вот возьму ли я тебя с собой, это есть большой вопрос!»

На этом милые собеседники пока и расстались.

Фима отправился якобы разыскивать своего бывшего однокашника, а Михаил Соломонович набрал междугородный номер генерального директора автозавода, почти полновластным владельцем которого являлся, конечно на паях с другими не менее уважаемыми людьми.

– Заставь своих снабженцев, ну или не знаю кого, проработать схему доставки в город Северянск, что в Тюменской области, большой партии автомобилей по железной дороге. А пока, будь готов через неделю-другую отпускать машины с базы в Балашихе, по разнарядке из того же Северянска.

После этого человечек вышел из-за стола и принялся ходить по комнате, задумчиво теребя себя за большой нос. После чего снова уселся в кресло и набрал один секретный номер, который и сам старался не помнить от одного звонка до другого.

– Администрация? – негромко спросил он в трубку и, получив утвердительный ответ, представился и продолжил: - Вы не могли бы записать меня на встречу на будущий месяц. Только в следующем году? В следующем году ему уже будет не надо... Извините, это я так не удачно пошутил. Конечно, записывайте на следующий год. Я же понимаю, что у него очень много важных дел, гораздо больше чем у меня.

Михаил Соломонович аккуратно положил трубку на аппарат, достал из внутреннего кармана пиджака тоненькую записную книжку и сделал в ней какую-то пометку.

– Времени у него, видишь ли, нет для меня. Погоди, придёт время переизбираться на второй срок, я тебе быстро понадоблюсь. Да и до этого не один раз ещё понадоблюсь, и после этого. Никуда ты без нашей поддержки даже не рыпнешься...

Он вновь соскочил с кресла и забегал по кабинету с удвоенной скоростью, распаляясь всё больше. Глаза его начали вылезать из орбит, ноздри раздувались, словно поднятые крылья хищной птицы. Зрелище, прямо сказать, было малоприятное. Жалко, что его никто не видел.

– Все будете у меня по струнке ходить. Все! Без денег еще ни одна власть не могла удержаться. А где они, денежки-то, где?! У меня! Вот где! – человечек похлопал себя по карманам брюк, как бы отплясывая «Яблочко». – И вы все будете у меня здесь! Дайте только время!

Он внезапно успокоился, остановился, одёрнул куцый пиджачок и снова прошёл к столу. Сел и рассмеялся, подумав: «Ну, Фимка, сосунок! Не догадываешься ты, что я-то уж знаю о твоих делишках с Городовым! Давай, давай, действуй, голубчик, а инициатива должна быть всегда у меня! И будет у меня! С тобой, однако, нужно держать ухо востро. Прикармливать с ладошки, но осторожно - как бы руку не откусил!»

(С) Что было дальше, Вы и так знаете, читатель...



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 21 2021, 17:44

За клюквой

(Ямальская история)

Была середина сентября, ночью подморозило, и утром, с восходом солнца, небо без единого облачка раскинулось над подёрнутым инеем северным краем ровным голубым покрывалом. Сибирь вдыхала по ночам крепкий арктический воздух с побережья Студёного океана, а днём выдыхала его обратно, отдавая остатки тепла прогревшегося за пару летних месяцев тонкого слоя земли.

Именно в это своеобразное бабье лето можно без помех собирать спелую клюкву на болотах, когда ночные заморозки полностью истребили беспощадную сибирскую мошку, а днём скупое солнце всё же даёт ещё достаточно тепла, чтобы человек не замёрз без меховой одежды, долгое время находясь на открытом воздухе.

А дело было так…

Илья по привычке проснулся рано, умылся холодной водой, пока на кухне закипал чайник, быстро позавтракал и прибрал посуду, стараясь не разбудить неосторожным шумом спящих в комнате жену и дочку. На часах – шесть, на градуснике – минус три, вещи собраны с вечера – осталось одеться и можно выходить. Натянул на себя тёплые трико и толстый свитер, сверху геологический энцефалитный костюм, на ноги - шерстяные носки и резиновые сапоги на толстом "протекторе", на голову - лыжную вязаную шапочку. Подхватил в прихожей эмалированное ведро, - в нём в пакете уложены продукты, бутылка воды с кружкой и сигареты со спичками - вот и вся ягодная экипировка.

Илья вышел из подъезда и быстрым шагом направился через дворы к дому Халима, своего друга и товарища по работе. Лужи затянуло хрустким ледком, под ним стояли белёсые воздушные пузыри, звонко лопающиеся под ногами, но вода не промёрзла насквозь и проступала из-под треснувшего льда тягучими ртутными шариками.

Казалось, что маленький город ещё спал. Но, на самом деле, всех, кому нужно было на нефтепромыслы, уже забрали ночные вахтовые автобусы, и только кое-где во дворах возле редких легковых машин собирались стайки ягодников.

Халим как раз укладывал снаряжение в багажник своей зелёной "шестёрки", одной из первых появившихся в городе легковушек, когда Илья потихоньку подкрался сзади и резко брякнул ведром о мерзлую землю. Халим от неожиданности отскочил в сторону, а, увидев друга, чертыхнулся и протянул навстречу руку.

- Доброе утро! – радостно поздоровался с ним Илья, ответил на крепкое рукопожатие и указал на своё ведро. – Пристрой и мои пожитки, пожалуйста.

- Это всё? – удивился Халим. – А где же мешки под ягоду?

- Какие мешки? Мне и ведра достаточно, я кадушками клюкву солить на зиму не собираюсь.

- Так мы же с ночёвкой едем, а ведро можно всего за час комбайном накидать. Что будешь дальше делать?

Халим закончил укладываться, захлопнул багажник и обошёл машину вокруг, постукивая носком сапога по шинам.

- Мне спешить некуда, тем более на природе. Найду чем заняться. В лесу живём, а леса не видим, вечно - то на работе, то ночь уже наступила.

- Ладно, у меня тут удочка складная припасена и черви, порыбачишь.

В это время к ним подъехала вторая машина с компаньонами.

- Ну, что, начальнички, готовы? – из правого заднего окна высунулась ухмыляющаяся физиономия Василия Беркина.

Его богатырская фигура с трудом умещалась в салоне легковушки и ему было удобней ехать, задвинув коленками переднее пассажирское сиденье к самому лобовому стеклу. За рулём сидел Сергей Жидков, старожил и "кулибин" электроцеха бурового управления, а позади него, рядом с Беркиным втиснулся Саша Синцов.

- А где Четвёркин, не пришёл, что ли? – спросил Илья.

- Да он ещё вчера отказался, как узнал, что я еду, - хохотнул в ответ Василий. – Придумал, будто жена не пускает.

- Да нет, он с прошлого раза охладел к ягоде, как прогнали мы его по болоту с полной выкладкой, - Саша Синцов тоже приоткрыл окошко и намекнул: – Слабаки с нами не ходят.

- Поехали, хватит трепаться, - Сергей дал "по газам" и машины друг за дружкой покатили прочь со двора.

- Куда едем? – спросил Илья, отрегулировав наклон спинки и устроившись поудобнее.

- К Ханымею, там у нас есть своё местечко, третий год туда мотаемся за ягодой. Далековато, правда.

- Сколько?

- Да километров сто восемьдесят будет.

- А поближе, что, клюква не растёт?

- Растёт, но там вкуснее, - Халим глянул на Илью и рассмеялся. - Ну-ка, поставь музычку, чтоб веселее ехать было.

Илья нашарил в бардачке магнитофонную кассету. Ритмичная мелодия полилась из динамика, машина с шелестом бежала по ровной дороге, звонкими щелчками шин отмечая стыки между бетонными плитами. Солнце, лениво лишь приподнявшись над горизонтом, ласково грело щёку сквозь стекло. За песчаной обочиной тянулись редкие лески, прерываемые бурыми проплешинами болот и зеркальным блеском озёр. Местами, погибшие от избытка влаги берёзки стояли корявым частоколом, почти без ветвей и коры, мёртвыми обломанными макушками подпирая небо. Километры наматывались на счётчик спидометра, в тонкую щель не закрытого до конца бокового стекла тянуло свежим, напоенным ароматом приближающейся зимы, воздухом, ненавязчивая музыка поддерживала настроение приятного путешествия, и сердце само пело, впитывая окружающую строгую северную красу.

Через пару часов свернули с основной трассы на узкую – в две плиты – разбитую дорогу, и, преодолев ещё десяток ухабистых километров, остановились перед мостиком над безымянным притоком Пяку-Пура. Русло неширокой извилистой речки было перекрыто двумя рядами, с метровым расстоянием между ними, стальных труб. Промежуток между трубами был рассчитан на широкие мосты тяжёлых грузовиков, «Уралов» и «Камазов», - о легковушках тогда никто, конечно, не думал.

Друзья осмотрели "каскадёрское" сооружение – не проржавело ли за год. Илья и Василий увидели его в первый раз и с опаской перешли по трубам на другой берег, поглядывая на близкую мутноватую воду и прикидывая, может ли автомобиль свалиться боком в речку, если, не дай Бог, соскользнёт колёсами с покатой отполированной стали. Пока они рассуждали, Халим с Сергеем спокойно преодолели кажущееся препятствие, подобрали своих друзей и резво покатили дальше.

Ещё через полчаса свернули на широкую песчаную обочину и остановились на приметном месте, возле размытого кострища. Из машин вывалились немного усталые с дороги, похрустели застоявшимися косточками, прохаживаясь и пошучивая друг над другом. Саша Синцов возмущался больше всех, разминая затекшие ноги.

- Больше этого громилу с собой не возьмём, - бормотал он ворчливо, - занял полмашины, не вздохнуть, не выдохнуть.

- А как вы, кстати, спать собираетесь втроём? – ещё подначил его Халим.

- К вам пусть идёт или на улицу, - Саша с опаской глянул на друга.

Тот невозмутимо курил, выпуская дым вверх толстыми сизыми кольцами, смотрел задумчиво вдаль, делая вид, что не слышит разговора.

- Снаружи я спать буду, - Сергей вынул ключи из замка зажигания, пошёл к багажнику.

- Ещё лучше, - хмыкнул Синцов, - а меня с ним оставишь?

- Кто-то из нас сейчас, кажется, договорится... – негромко проговорил Василий и щелчком стрельнул окурок в коричневую лужу. – И тоже отправится ночевать на природу, и ещё будет покачивать машину, чтоб я лучше спал...

Неяркое солнце катилось над горизонтом чуть выше уровня глаз, хотя время уже подходило к десяти часам дня - сказывалось близкое соседство полярного круга, да и зима была уже не за горами. Воздух совсем не хотел прогреваться, он струился в легкие словно студеная колодезная вода, с губ с дыханьем срывался парок, и тишина звенела в ушах, отвыкших от настоящего беззвучия. По обе стороны дороги до самого горизонта тянулась болотистая кочковатая тундра, в частых разрывах темных озёр, отороченных по берегам невысокими деревьями. Протяженными рощицами, пестревшими на фоне изумрудной зелени сосёнок яично-жёлтой и гранатовой листвой берез и осин, были обозначены и протоки, причудливо-извилистыми руслами соединяющие все водоемы в одно бесконечное сибирское "море". Факела рябин выделялись на осенней палитре крупными отрывистыми мазками.

Настроение у всех было немного хмельное, в предчувствии близкого соприкосновения с чистой душой природы. Ноги не хотели стоять на месте, руки быстро расхватали из багажников машин снаряжение и через несколько минут все были готовы к походу.

- Нам до места шагать километров шесть, - сказал Синцов. - Пойдем цепочкой, держитесь за нами с Серёгой и Халимом и старайтесь с тропы не сходить. Болото хоть и неглубокое, но провалиться и по уши вымокнуть хватит.

- Вот, вот, нянчиться ни с кем не будем, - добавил Жидков, оглядывая ягодную команду и поправляя на плече ремень закинутого за спину ружья. - Кто промокнет или устанет, может топать назад, ключи от моей машины под правым передним колесом.

- Да ладно, пошли уже, сусанины, - Беркин скептически сплюнул. - Вы нас так до вечера не приведете. Жаба задавила напоследок, не хочется свои плантации показывать - так и скажите.

Трое "следопытов" спустились с песчаной обочины и пошли вперёд, новички всё же пристроились позади, с опаской сначала пробуя носком податливую почву, потом приноровились и стали шагать смелее, стараясь не отставать от проводников. На более-менее сухих участках тропы мелкие кустарники и мох, прибитые первыми холодами, ломко похрустывали под сапогами, кочки пружинили и норовили выскользнуть из-под ног. Местами попадались ровные полянки полегшей травы, сплетенной в сплошной ковер, почва здесь колыхалась в такт шагам тяжелыми волнами, подаваясь, словно туго натянутый батут. От ходьбы по такой зыбкости замирало сердце, холодок пробегал по спине, и хотелось скорей ступить на твёрдую поверхность.

Илья шел последним, но то и дело норовил забежать вперёд, не в силах сдержать в себе радость движения.

- Не спеши, - осаживал его Халим, - устанешь быстро, по болоту ходить, сноровка нужна.

- Да я вас всех за пояс заткну, - петушился Илья. – Плетётесь, как черепахи, а я с детства ходить приучен родителями-геологами и вместе с ними не одну сотню километров отмахал по Алтайским горам.

- Ладно, вечером посмотрим, какой ты ходок, - лукаво поглядывал на него Синцов, - сейчас-то, налегке, ты мастак вышагивать. На обратном пути я тебе подкину мешок ягоды на плечи, тогда и покажешь свою сноровку, а то ты, смотрю, всего одно ведёрко захватил с собой.

- Мешок мне тоже не помеха, - отшутился Илья, - плечи у геологов к рюкзакам привычные.

За разговорами путь показался коротким и вскоре ягодники вышли на приподнятый лесистый берег протоки между двумя большими озёрами, где нашлось еще одно старое кострище с двумя ржавыми стальными рогатинами, вкопанными по краям. Насобирав сушняка, разожгли костерок и подвесили над ним закопчённый чайник. Ели быстро, в несколько минут расправившись с колбасой и хлебом. Запили походный завтрак и, одновременно, обед, обжигая губы о края железных кружек, наваристым крепким чаем и, сложив посуду возле потухающего костра, споро разобрали снаряжение.

- Ну что, будем устраивать соревнование? - спросил Жидков, улыбаясь и оглядывая разношерстный инвентарь команды.

Клюкву можно собирать по-разному: специальным комбайном – продолговатым жестяным контейнером с выступающими вперёд длинными проволочными зубьями – это изобретение напоминает страшную руку Фредди Крюгера и столь же варварски калечит ягодные усы и розетки листьев, но позволяет быстрее всего обобрать приглянувшуюся полянку; обыкновенным алюминиевым ковшиком – размашисто сбивать ягодные россыпи прямо в приоткрытый зев холщёвого мешка, - тоже быстро и не намного бережнее сохраняя при этом хрупкую северную растительность; и, наконец, просто руками – «no comments», как говорят "импортные" граждане.

Илья предпочитал последний способ, он любил чистую ягоду, без травы и листьев - её не надо дополнительно провеивать на ветру. А когда наберешь горсть темно-красных горошин, их так приятно пересыпать с ладони на ладонь замерзшей "картечью".

Выйдя из леска, команда разбрелась в разные стороны по обширному болоту, почти сплошь усыпанному крупной спелой клюквой. Илья ушёл подальше вдоль берега озера, облюбовал себе огромную высокую кочку, обвешанную продолговатыми ягодами, присел рядом с ней на корточки и начал аккуратно обирать тяжёлые рубиновые капли. Ноги быстро затекли с непривычки и Илья, долго не раздумывая, улёгся возле кочки на сухой мох и, не спеша, продолжал своё дело, передвигаясь по-пластунски на новое место по мере необходимости.

В таком положении его и застал проходивший мимо Беркин. Он долго хохотал над Ильёй, утирая навернувшиеся от смеха слезы, отдышался и ушёл дальше.

Часа за три наполнив с горкой ведро чистой "калиброванной" ягодой с ближних кочек, Илья вернулся к месту стоянки, никого не встретив по дороге. Хлебнул остывшего чаю, взял полиэтиленовый пакет с банкой червей и намотанной на картонку снастью, телескопическую удочку и направился теперь вдоль берега в другую сторону. Обошёл большое озеро, подыскивая удобное для рыбалки место, и углубился в целую россыпь мелких водоёмов, с мшистыми болотистыми берегами. В центре некоторых из них из воды выступали неожиданные островки с миниатюрными корявыми сосёнками-одиночками, издалека очень похожими на японские бонсаи. Был бы у него с собой фотоаппарат, такие снимки могли бы получиться!

Где-то вдалеке за спиной раздались сухие щелчки ружейных выстрелов. Видно Жидков тоже закончил собирать ягоду и занялся охотой, решив порадовать друзей на ужин дичью, не успевшей еще сняться в южные края.

Водоплавающая птица догуливала последние деньки на северных просторах. По-над водой от Ильи запоздало разбегались пестрые утки, прятались в береговой траве, обидчиво покрякивая на непрошенного гостя, а в одном крохотном озерке он застал врасплох семью из трёх красноклювых белых лебедей. Завидев человека, они с грациозным достоинством отплыли от берега, неторопливо поднялись на крыло и улетели в сторону солнца. Илья долго, затаив дыхание, провожал их взглядом, приложив ладонь козырьком ко лбу, потом двинулся дальше.

Скоро он вышел к другому обширному озеру, из которого вытекала довольно глубокая речушка, с крепкими, поросшими густым лесом, берегами. Подойдя к её истоку, Илья обнаружил утоптанный пятачок земли, высоким обрывчиком нависающий над водой, а рядом в густой траве лежал раскладной стул из дюралевых трубок, перетянутых выцветшим, но крепким ещё брезентом. Наверняка, это место облюбовал кто-то из Ханымейских жителей для своих рыбацких утех.

Илья с большим удобством уселся на найденном стульчике, закурил первым делом, вытянув к воде уставшие от долгой ходьбы по кочкам ноги, и несколько минут неотрывно смотрел, задумавшись, на гладь озера, раскинувшегося перед ним. Чёткое фотографическое отражение белых перистых облаков, цепочкой протянувшихся от его ступней к далёкому противоположному берегу, лишь изредка подёргивалось лёгкими пятнами ряби под порывами ветерка. Вода, коричневатого торфяного оттенка, была чиста и прозрачна, илистое дно совсем рядом и в нескольких метрах перед собой, у самой поверхности воды, он заметил секундные серебристые отблески. Сначала подумал – рябь играет в глазах солнечными зайчиками - но тут же сообразил, что это бликует чешуя некрупной рыбёшки.

Сигарета тут же была забыта и руки, в накатившем азарте, лихорадочно начали разматывать снасть из тонкой разноцветной лески с тремя крючками. Илья быстро наладил удочку и аккуратно, стараясь не распугать будущий улов, с отвеса опустил наживку в примеченное место. Самодельный поплавок из черенка гусиного пера, наполовину выкрашенный красным лаком, лёг на воду без малейшего всплеска и через несколько секунд уже подскочил торчком, семафоря о начавшейся поклёвке.

И пошло...

Мохтик – северная плотва - набросился на аппетитных, отъевшихся на заварке червей, и наперегонки атаковал крючки, с лёту заглатывая наживку. Илья не успевал вытягивать леску, половинки червей насаживал наспех, а рыбу, запихав кое-как первые несколько штук в полиэтиленовый пакет возле ног, стал бросать, не глядя, за спину, в травянистую ложбинку в нескольких шагах от себя.

За этим весёлым делом минуты понеслись, как угорелые. Не в силах оторваться от азартного процесса, Илья краем глаза уловил позади какое-то объемное движение.

- Вася, ты? Ты гляди, что творится! Мохтик просто озверел! – не оборачиваясь, проговорил Илья.

В ответ услышал только невнятное бормотание.

- Вот благодать! Я такого клёва ещё не видел, - продолжал Илья. – Натаскаю на уху в полчаса!

Он говорил, не ожидая ответа и думая, что Беркин присел рядом на траву и покуривает, наблюдая за рыбалкой. Мохтик выскакивал из воды один за другим, как ошпаренный, вспыхивая в закатном солнце серебряной чешуёй...

И, как всегда бывает, неудержимый клёв вдруг в одночасье прекратился, поплавок устало лёг на воду и приклеился, словно нарисованный. Илья выждал минуту, по инерции ещё крепко сжимая руками удилище, потом пристроил его между ног, уперев в землю под перекрестьем дюралевых трубок, и закурил, не отрывая взгляда от мёртвого поплавка, в надежде на новую поклёвку.

- Ты смотри, - покачал он головой, - не хочет больше ловиться.

Беркин позади него согласно хмыкнул и укоризненно покряхтел.

Илья, наконец, отвлекся от поплавка, обратив внимание, что солнце уже скатилось к горизонту, тут же глянул на часы – полседьмого.

- Вот тебе раз, время-то уже сколько! - протянул удивлённо, - и ты молчишь, а пора ведь уже и обратно топать.

Он обернулся, ожидая увидеть товарища, да так и застыл с открытым ртом. Василия сзади почему-то не оказалось. Вместо него, в нескольких шагах от Ильи сидел на корточках толстый бурый медведь, облизывающий длинным розовым языком довольную морду, всю в мелкой искрящейся чешуе. Он ловко загребал лапой с травы живую ещё рыбёшку и отправлял её в пасть, совершенно не обращая внимания на человека.

Илья сидел в полном обалдении, забыв, кажется, даже дышать. Мишка быстро подобрал оставшуюся рыбу, поводил головой из стороны в сторону, принюхиваясь и приглядываясь, ничего больше не нашёл, задумчиво лизнул мокрую пустую лапу – показалось даже, что он острым загнутым когтем поковырял в зубах – и только после этого с интересом уставился маленькими блестящими глазками на Илью, как бы спрашивая: - «Ну, чем еще будешь угощать?»

Выяснять его дальнейшие намерения в планы Ильи не входило, да он, конечно, и не думал об этом и вообще ни о чём не думал. Оцепенение прошло в мгновение ока, Илья заорал благим матом, подскочил со стульчика и бросился бежать вдоль берега, не разбирая дороги.

Медведь и сам опешил от такого поворота дела, обиженно рявкнул вслед убегавшему человеку, чем еще добавил тому прыти, опустился на передние лапы и отправился в другую сторону, ворчливо порыкивая и фыркая в нос - толи пытаясь избавиться от щекотавшей ноздри чешуи, толи рассуждая с самим собой о людском невежестве...

Остановился Илья, только начав задыхаться, оглянулся, но позади, слава Богу, никого не было. Солнце коснулось горизонта, небо стало тёмно-синим, и ни звука, и ни единой живой души вокруг.

Тут же вернулся страх. Теперь Илья перепугался, что заблудился, хотя понимал - друзья где-то недалеко. Кричать не стал – зачем лишний раз напоминать о себе медведю, решил выбрать в ближайшем леске сосну повыше и, забравшись на неё, оглядеться вокруг. Идея оказалась верной, в нескольких километрах на западе в небо поднимался дымок костра. Надо было спешить – белые ночи давно закончились, скоро стемнеет.

Не чуя под собой ног, Илья около часа добирался до временного лагеря. Друзья уже хватились его и распалили костёр от души, срубив пару берёзовых сухостоев.

- Ты где пропал? – обрадовано спросил Халим, когда Илья шагнул из темноты в колышущийся круг света.

- Заснул, наверно, на бережке, - хохотнул Беркин, - он же у нас всё лёжа любит делать, вот и прикорнул на кочке.

Василий рассказал друзьям, как Илья собирал клюкву, и те тоже покатились со смеху. Илья молча отмахнулся и поискал глазами свое ведро с ягодой. Ребята уже всё упаковали: мешки, набитые под завязку, уложены рядком, фанерный короб, с прислоненным к нему ружьём, и ведро, аккуратно завязанное кем-то полиэтиленовой пленкой, стояли недалеко от костра. Возле ружья на траве лежала пара ощипанных уток.

Раздумывать было некогда – в темноте по болоту, да с объемистой поклажей за спиной и на плечах, сильно не разбежишься. Больше всего сбор оказался у Синцова – целых три мешка - один он тут же сосватал Илье, по утренней договорённости. В довесок тому ещё достался рюкзак с походной посудой и остатками провианта.

Шли молча, еле различая тропу в неверном серебристом свете Луны. Тьма и тишина сгустились вокруг припозднившихся путников, топкая почва норовила ухватить покрепче за сапоги и отпускала нехотя, со всхлипами и недовольным бормотаньем всплывающих пузырей. Воздух заметно посвежел и приятно холодил разгорячённые лица.

На дорогу выбрались чуть в стороне, прошагали ещё с полкилометра до стоянки и скоро на песке, между поставленными углом машинами, уже весело потрескивал костёр. Запас дров нашёлся в багажнике у хозяйственного Сергея Жидкова, оттуда же был извлечён закопчённый полуведерный котелок и кулёк с картошкой.

Скоро над костром поплыл умопомрачительный запах тушёной дичи, вышибающий слюну у голодных ходоков. Жидков колдовал над котелком, присаливая и снимая пробу, Илья нетерпеливо топтался рядом, остальные, с ложками наготове, расселись на пружинных подушках сидений, и пытались забить голод крепким папиросным дымом. На газете, между толстыми ломтями хлеба, жестяными мисками, кружками и очищенными луковицами, ждала своего часа запотевшая бутылка белой.

- Готово, - Серёга смачно и нарочито медленно облизал ложку.

Илья натянул брезентовые рукавицы, снял с треноги котелок и осторожно примостил его возле импровизированного стола. Товарищи дружно застучали ложками, накладывая походное варево, забулькала в кружках водка, а Сергей, заметив, что не хватает одного сидячего места, порылся в багажнике и протянул Илье раскладной стул.

- Держи, я тебе царский трон приготовил, - пошутил он.

А Илья прямо остолбенел:

- Откуда он у тебя?!

- Как откуда? – Сергей расставил дюралевые ножки стульчика и похлопал по натянутому брезенту ладонью. – Была у меня пара, да в прошлом году Четвёркин потерял один на болоте, он ведь, как и ты, любит всё с комфортом делать.

Друзья расхохотались было, но смех быстро стих – некогда веселиться, когда еда стынет, да ещё какая!

Илья больше не раздумывал, уселся на знакомое сиденье и умял за обе щеки две порции картошки с вкуснейшим утиным мясом. Потом, утолив первый голод под стакан крепкого питья, закурил и как на духу поведал товарищам о сегодняшнем случае.

- Так что, я твою удочку там бросил, - обратился он к Халиму, закончив короткое повествование, - ты уж извини.

Из-за его рассказа с друзьями чуть не случился нервный припадок от смеха, а Василий подавился хлебом и, выпучив глаза, упал на колени и беззвучно разевал рот, пока Синцов не врезал ему от души кулаком по могучей спине...

Спали после сытного ужина, как убитые.

Утром быстро упаковали пожитки и ягодную добычу, вспоминая вчерашний вечер и посмеиваясь, попили чайку и разошлись по машинам.

- Медведь-то, наверное, сегодня уже сам рыбку удит, полное снаряжение собрал, - бросил прощальную фразу Саша Синцов, пересев в машину Халима, чтобы не тесниться опять рядом с Беркиным, и озадаченно хмыкнул, улыбаясь пришедшей в голову мысли, - а Четвёркин, партизан, ни слова ведь за год не сказал.


Записки Сибирского динозавра
За клюквой
6 декабря 2019
Кто-то ходит за спичками, а кто-то - за клюквой...
Кто-то ходит за спичками, а кто-то - за клюквой...


Была середина сентября, ночью подморозило, и утром, с восходом солнца, небо без единого облачка раскинулось над подёрнутым инеем северным краем ровным голубым покрывалом. Сибирь вдыхала по ночам крепкий арктический воздух с побережья Студёного океана, а днём выдыхала его обратно, отдавая остатки тепла прогревшегося за пару летних месяцев тонкого слоя земли.

Именно в это своеобразное бабье лето можно без помех собирать спелую клюкву на болотах, когда ночные заморозки полностью истребили беспощадную сибирскую мошку, а днём скупое солнце всё же даёт ещё достаточно тепла, чтобы человек не замёрз без меховой одежды, долгое время находясь на открытом воздухе.

А дело было так…

Илья по привычке проснулся рано, умылся холодной водой, пока на кухне закипал чайник, быстро позавтракал и прибрал посуду, стараясь не разбудить неосторожным шумом спящих в комнате жену и дочку. На часах – шесть, на градуснике – минус три, вещи собраны с вечера – осталось одеться и можно выходить. Натянул на себя тёплые трико и толстый свитер, сверху геологический энцефалитный костюм, на ноги - шерстяные носки и резиновые сапоги на толстом "протекторе", на голову - лыжную вязаную шапочку. Подхватил в прихожей эмалированное ведро, - в нём в пакете уложены продукты, бутылка воды с кружкой и сигареты со спичками - вот и вся ягодная экипировка.

Илья вышел из подъезда и быстрым шагом направился через дворы к дому Халима, своего друга и товарища по работе. Лужи затянуло хрустким ледком, под ним стояли белёсые воздушные пузыри, звонко лопающиеся под ногами, но вода не промёрзла насквозь и проступала из-под треснувшего льда тягучими ртутными шариками.

Казалось, что маленький город ещё спал. Но, на самом деле, всех, кому нужно было на нефтепромыслы, уже забрали ночные вахтовые автобусы, и только кое-где во дворах возле редких легковых машин собирались стайки ягодников.

Халим как раз укладывал снаряжение в багажник своей зелёной "шестёрки", одной из первых появившихся в городе легковушек, когда Илья потихоньку подкрался сзади и резко брякнул ведром о мерзлую землю. Халим от неожиданности отскочил в сторону, а, увидев друга, чертыхнулся и протянул навстречу руку.

- Доброе утро! – радостно поздоровался с ним Илья, ответил на крепкое рукопожатие и указал на своё ведро. – Пристрой и мои пожитки, пожалуйста.

- Это всё? – удивился Халим. – А где же мешки под ягоду?

- Какие мешки? Мне и ведра достаточно, я кадушками клюкву солить на зиму не собираюсь.

- Так мы же с ночёвкой едем, а ведро можно всего за час комбайном накидать. Что будешь дальше делать?

Халим закончил укладываться, захлопнул багажник и обошёл машину вокруг, постукивая носком сапога по шинам.

- Мне спешить некуда, тем более на природе. Найду чем заняться. В лесу живём, а леса не видим, вечно - то на работе, то ночь уже наступила.

- Ладно, у меня тут удочка складная припасена и черви, порыбачишь.

В это время к ним подъехала вторая машина с компаньонами.

- Ну, что, начальнички, готовы? – из правого заднего окна высунулась ухмыляющаяся физиономия Василия Беркина.

Его богатырская фигура с трудом умещалась в салоне легковушки и ему было удобней ехать, задвинув коленками переднее пассажирское сиденье к самому лобовому стеклу. За рулём сидел Сергей Жидков, старожил и "кулибин" электроцеха бурового управления, а позади него, рядом с Беркиным втиснулся Саша Синцов.

- А где Четвёркин, не пришёл, что ли? – спросил Илья.

- Да он ещё вчера отказался, как узнал, что я еду, - хохотнул в ответ Василий. – Придумал, будто жена не пускает.

- Да нет, он с прошлого раза охладел к ягоде, как прогнали мы его по болоту с полной выкладкой, - Саша Синцов тоже приоткрыл окошко и намекнул: – Слабаки с нами не ходят.

- Поехали, хватит трепаться, - Сергей дал "по газам" и машины друг за дружкой покатили прочь со двора.

- Куда едем? – спросил Илья, отрегулировав наклон спинки и устроившись поудобнее.

- К Ханымею, там у нас есть своё местечко, третий год туда мотаемся за ягодой. Далековато, правда.

- Сколько?

- Да километров сто восемьдесят будет.

- А поближе, что, клюква не растёт?

- Растёт, но там вкуснее, - Халим глянул на Илью и рассмеялся. - Ну-ка, поставь музычку, чтоб веселее ехать было.

Илья нашарил в бардачке магнитофонную кассету. Ритмичная мелодия полилась из динамика, машина с шелестом бежала по ровной дороге, звонкими щелчками шин отмечая стыки между бетонными плитами. Солнце, лениво лишь приподнявшись над горизонтом, ласково грело щёку сквозь стекло. За песчаной обочиной тянулись редкие лески, прерываемые бурыми проплешинами болот и зеркальным блеском озёр. Местами, погибшие от избытка влаги берёзки стояли корявым частоколом, почти без ветвей и коры, мёртвыми обломанными макушками подпирая небо. Километры наматывались на счётчик спидометра, в тонкую щель не закрытого до конца бокового стекла тянуло свежим, напоенным ароматом приближающейся зимы, воздухом, ненавязчивая музыка поддерживала настроение приятного путешествия, и сердце само пело, впитывая окружающую строгую северную красу.

Через пару часов свернули с основной трассы на узкую – в две плиты – разбитую дорогу, и, преодолев ещё десяток ухабистых километров, остановились перед мостиком над безымянным притоком Пяку-Пура. Русло неширокой извилистой речки было перекрыто двумя рядами, с метровым расстоянием между ними, стальных труб. Промежуток между трубами был рассчитан на широкие мосты тяжёлых грузовиков, «Уралов» и «Камазов», - о легковушках тогда никто, конечно, не думал.

Друзья осмотрели "каскадёрское" сооружение – не проржавело ли за год. Илья и Василий увидели его в первый раз и с опаской перешли по трубам на другой берег, поглядывая на близкую мутноватую воду и прикидывая, может ли автомобиль свалиться боком в речку, если, не дай Бог, соскользнёт колёсами с покатой отполированной стали. Пока они рассуждали, Халим с Сергеем спокойно преодолели кажущееся препятствие, подобрали своих друзей и резво покатили дальше.

Ещё через полчаса свернули на широкую песчаную обочину и остановились на приметном месте, возле размытого кострища. Из машин вывалились немного усталые с дороги, похрустели застоявшимися косточками, прохаживаясь и пошучивая друг над другом. Саша Синцов возмущался больше всех, разминая затекшие ноги.

- Больше этого громилу с собой не возьмём, - бормотал он ворчливо, - занял полмашины, не вздохнуть, не выдохнуть.

- А как вы, кстати, спать собираетесь втроём? – ещё подначил его Халим.

- К вам пусть идёт или на улицу, - Саша с опаской глянул на друга.

Тот невозмутимо курил, выпуская дым вверх толстыми сизыми кольцами, смотрел задумчиво вдаль, делая вид, что не слышит разговора.

- Снаружи я спать буду, - Сергей вынул ключи из замка зажигания, пошёл к багажнику.

- Ещё лучше, - хмыкнул Синцов, - а меня с ним оставишь?

- Кто-то из нас сейчас, кажется, договорится... – негромко проговорил Василий и щелчком стрельнул окурок в коричневую лужу. – И тоже отправится ночевать на природу, и ещё будет покачивать машину, чтоб я лучше спал...

Неяркое солнце катилось над горизонтом чуть выше уровня глаз, хотя время уже подходило к десяти часам дня - сказывалось близкое соседство полярного круга, да и зима была уже не за горами. Воздух совсем не хотел прогреваться, он струился в легкие словно студеная колодезная вода, с губ с дыханьем срывался парок, и тишина звенела в ушах, отвыкших от настоящего беззвучия. По обе стороны дороги до самого горизонта тянулась болотистая кочковатая тундра, в частых разрывах темных озёр, отороченных по берегам невысокими деревьями. Протяженными рощицами, пестревшими на фоне изумрудной зелени сосёнок яично-жёлтой и гранатовой листвой берез и осин, были обозначены и протоки, причудливо-извилистыми руслами соединяющие все водоемы в одно бесконечное сибирское "море". Факела рябин выделялись на осенней палитре крупными отрывистыми мазками.

Настроение у всех было немного хмельное, в предчувствии близкого соприкосновения с чистой душой природы. Ноги не хотели стоять на месте, руки быстро расхватали из багажников машин снаряжение и через несколько минут все были готовы к походу.

- Нам до места шагать километров шесть, - сказал Синцов. - Пойдем цепочкой, держитесь за нами с Серёгой и Халимом и старайтесь с тропы не сходить. Болото хоть и неглубокое, но провалиться и по уши вымокнуть хватит.

- Вот, вот, нянчиться ни с кем не будем, - добавил Жидков, оглядывая ягодную команду и поправляя на плече ремень закинутого за спину ружья. - Кто промокнет или устанет, может топать назад, ключи от моей машины под правым передним колесом.

- Да ладно, пошли уже, сусанины, - Беркин скептически сплюнул. - Вы нас так до вечера не приведете. Жаба задавила напоследок, не хочется свои плантации показывать - так и скажите.

Трое "следопытов" спустились с песчаной обочины и пошли вперёд, новички всё же пристроились позади, с опаской сначала пробуя носком податливую почву, потом приноровились и стали шагать смелее, стараясь не отставать от проводников. На более-менее сухих участках тропы мелкие кустарники и мох, прибитые первыми холодами, ломко похрустывали под сапогами, кочки пружинили и норовили выскользнуть из-под ног. Местами попадались ровные полянки полегшей травы, сплетенной в сплошной ковер, почва здесь колыхалась в такт шагам тяжелыми волнами, подаваясь, словно туго натянутый батут. От ходьбы по такой зыбкости замирало сердце, холодок пробегал по спине, и хотелось скорей ступить на твёрдую поверхность.

Илья шел последним, но то и дело норовил забежать вперёд, не в силах сдержать в себе радость движения.

- Не спеши, - осаживал его Халим, - устанешь быстро, по болоту ходить, сноровка нужна.

- Да я вас всех за пояс заткну, - петушился Илья. – Плетётесь, как черепахи, а я с детства ходить приучен родителями-геологами и вместе с ними не одну сотню километров отмахал по Алтайским горам.

- Ладно, вечером посмотрим, какой ты ходок, - лукаво поглядывал на него Синцов, - сейчас-то, налегке, ты мастак вышагивать. На обратном пути я тебе подкину мешок ягоды на плечи, тогда и покажешь свою сноровку, а то ты, смотрю, всего одно ведёрко захватил с собой.

- Мешок мне тоже не помеха, - отшутился Илья, - плечи у геологов к рюкзакам привычные.

За разговорами путь показался коротким и вскоре ягодники вышли на приподнятый лесистый берег протоки между двумя большими озёрами, где нашлось еще одно старое кострище с двумя ржавыми стальными рогатинами, вкопанными по краям. Насобирав сушняка, разожгли костерок и подвесили над ним закопчённый чайник. Ели быстро, в несколько минут расправившись с колбасой и хлебом. Запили походный завтрак и, одновременно, обед, обжигая губы о края железных кружек, наваристым крепким чаем и, сложив посуду возле потухающего костра, споро разобрали снаряжение.

- Ну что, будем устраивать соревнование? - спросил Жидков, улыбаясь и оглядывая разношерстный инвентарь команды.

Клюкву можно собирать по-разному: специальным комбайном – продолговатым жестяным контейнером с выступающими вперёд длинными проволочными зубьями – это изобретение напоминает страшную руку Фредди Крюгера и столь же варварски калечит ягодные усы и розетки листьев, но позволяет быстрее всего обобрать приглянувшуюся полянку; обыкновенным алюминиевым ковшиком – размашисто сбивать ягодные россыпи прямо в приоткрытый зев холщёвого мешка, - тоже быстро и не намного бережнее сохраняя при этом хрупкую северную растительность; и, наконец, просто руками – «no comments», как говорят "импортные" граждане.

Илья предпочитал последний способ, он любил чистую ягоду, без травы и листьев - её не надо дополнительно провеивать на ветру. А когда наберешь горсть темно-красных горошин, их так приятно пересыпать с ладони на ладонь замерзшей "картечью".

Выйдя из леска, команда разбрелась в разные стороны по обширному болоту, почти сплошь усыпанному крупной спелой клюквой. Илья ушёл подальше вдоль берега озера, облюбовал себе огромную высокую кочку, обвешанную продолговатыми ягодами, присел рядом с ней на корточки и начал аккуратно обирать тяжёлые рубиновые капли. Ноги быстро затекли с непривычки и Илья, долго не раздумывая, улёгся возле кочки на сухой мох и, не спеша, продолжал своё дело, передвигаясь по-пластунски на новое место по мере необходимости.

В таком положении его и застал проходивший мимо Беркин. Он долго хохотал над Ильёй, утирая навернувшиеся от смеха слезы, отдышался и ушёл дальше.

Часа за три наполнив с горкой ведро чистой "калиброванной" ягодой с ближних кочек, Илья вернулся к месту стоянки, никого не встретив по дороге. Хлебнул остывшего чаю, взял полиэтиленовый пакет с банкой червей и намотанной на картонку снастью, телескопическую удочку и направился теперь вдоль берега в другую сторону. Обошёл большое озеро, подыскивая удобное для рыбалки место, и углубился в целую россыпь мелких водоёмов, с мшистыми болотистыми берегами. В центре некоторых из них из воды выступали неожиданные островки с миниатюрными корявыми сосёнками-одиночками, издалека очень похожими на японские бонсаи. Был бы у него с собой фотоаппарат, такие снимки могли бы получиться!

Где-то вдалеке за спиной раздались сухие щелчки ружейных выстрелов. Видно Жидков тоже закончил собирать ягоду и занялся охотой, решив порадовать друзей на ужин дичью, не успевшей еще сняться в южные края.

Водоплавающая птица догуливала последние деньки на северных просторах. По-над водой от Ильи запоздало разбегались пестрые утки, прятались в береговой траве, обидчиво покрякивая на непрошенного гостя, а в одном крохотном озерке он застал врасплох семью из трёх красноклювых белых лебедей. Завидев человека, они с грациозным достоинством отплыли от берега, неторопливо поднялись на крыло и улетели в сторону солнца. Илья долго, затаив дыхание, провожал их взглядом, приложив ладонь козырьком ко лбу, потом двинулся дальше.

Скоро он вышел к другому обширному озеру, из которого вытекала довольно глубокая речушка, с крепкими, поросшими густым лесом, берегами. Подойдя к её истоку, Илья обнаружил утоптанный пятачок земли, высоким обрывчиком нависающий над водой, а рядом в густой траве лежал раскладной стул из дюралевых трубок, перетянутых выцветшим, но крепким ещё брезентом. Наверняка, это место облюбовал кто-то из Ханымейских жителей для своих рыбацких утех.

Илья с большим удобством уселся на найденном стульчике, закурил первым делом, вытянув к воде уставшие от долгой ходьбы по кочкам ноги, и несколько минут неотрывно смотрел, задумавшись, на гладь озера, раскинувшегося перед ним. Чёткое фотографическое отражение белых перистых облаков, цепочкой протянувшихся от его ступней к далёкому противоположному берегу, лишь изредка подёргивалось лёгкими пятнами ряби под порывами ветерка. Вода, коричневатого торфяного оттенка, была чиста и прозрачна, илистое дно совсем рядом и в нескольких метрах перед собой, у самой поверхности воды, он заметил секундные серебристые отблески. Сначала подумал – рябь играет в глазах солнечными зайчиками - но тут же сообразил, что это бликует чешуя некрупной рыбёшки.

Сигарета тут же была забыта и руки, в накатившем азарте, лихорадочно начали разматывать снасть из тонкой разноцветной лески с тремя крючками. Илья быстро наладил удочку и аккуратно, стараясь не распугать будущий улов, с отвеса опустил наживку в примеченное место. Самодельный поплавок из черенка гусиного пера, наполовину выкрашенный красным лаком, лёг на воду без малейшего всплеска и через несколько секунд уже подскочил торчком, семафоря о начавшейся поклёвке.

И пошло...

Мохтик – северная плотва - набросился на аппетитных, отъевшихся на заварке червей, и наперегонки атаковал крючки, с лёту заглатывая наживку. Илья не успевал вытягивать леску, половинки червей насаживал наспех, а рыбу, запихав кое-как первые несколько штук в полиэтиленовый пакет возле ног, стал бросать, не глядя, за спину, в травянистую ложбинку в нескольких шагах от себя.

За этим весёлым делом минуты понеслись, как угорелые. Не в силах оторваться от азартного процесса, Илья краем глаза уловил позади какое-то объемное движение.

- Вася, ты? Ты гляди, что творится! Мохтик просто озверел! – не оборачиваясь, проговорил Илья.

В ответ услышал только невнятное бормотание.

- Вот благодать! Я такого клёва ещё не видел, - продолжал Илья. – Натаскаю на уху в полчаса!

Он говорил, не ожидая ответа и думая, что Беркин присел рядом на траву и покуривает, наблюдая за рыбалкой. Мохтик выскакивал из воды один за другим, как ошпаренный, вспыхивая в закатном солнце серебряной чешуёй...

И, как всегда бывает, неудержимый клёв вдруг в одночасье прекратился, поплавок устало лёг на воду и приклеился, словно нарисованный. Илья выждал минуту, по инерции ещё крепко сжимая руками удилище, потом пристроил его между ног, уперев в землю под перекрестьем дюралевых трубок, и закурил, не отрывая взгляда от мёртвого поплавка, в надежде на новую поклёвку.

- Ты смотри, - покачал он головой, - не хочет больше ловиться.

Беркин позади него согласно хмыкнул и укоризненно покряхтел.

Илья, наконец, отвлекся от поплавка, обратив внимание, что солнце уже скатилось к горизонту, тут же глянул на часы – полседьмого.

- Вот тебе раз, время-то уже сколько! - протянул удивлённо, - и ты молчишь, а пора ведь уже и обратно топать.

Он обернулся, ожидая увидеть товарища, да так и застыл с открытым ртом. Василия сзади почему-то не оказалось. Вместо него, в нескольких шагах от Ильи сидел на корточках толстый бурый медведь, облизывающий длинным розовым языком довольную морду, всю в мелкой искрящейся чешуе. Он ловко загребал лапой с травы живую ещё рыбёшку и отправлял её в пасть, совершенно не обращая внимания на человека.

Илья сидел в полном обалдении, забыв, кажется, даже дышать. Мишка быстро подобрал оставшуюся рыбу, поводил головой из стороны в сторону, принюхиваясь и приглядываясь, ничего больше не нашёл, задумчиво лизнул мокрую пустую лапу – показалось даже, что он острым загнутым когтем поковырял в зубах – и только после этого с интересом уставился маленькими блестящими глазками на Илью, как бы спрашивая: - «Ну, чем еще будешь угощать?»

Выяснять его дальнейшие намерения в планы Ильи не входило, да он, конечно, и не думал об этом и вообще ни о чём не думал. Оцепенение прошло в мгновение ока, Илья заорал благим матом, подскочил со стульчика и бросился бежать вдоль берега, не разбирая дороги.

Медведь и сам опешил от такого поворота дела, обиженно рявкнул вслед убегавшему человеку, чем еще добавил тому прыти, опустился на передние лапы и отправился в другую сторону, ворчливо порыкивая и фыркая в нос - толи пытаясь избавиться от щекотавшей ноздри чешуи, толи рассуждая с самим собой о людском невежестве...

Остановился Илья, только начав задыхаться, оглянулся, но позади, слава Богу, никого не было. Солнце коснулось горизонта, небо стало тёмно-синим, и ни звука, и ни единой живой души вокруг.

Тут же вернулся страх. Теперь Илья перепугался, что заблудился, хотя понимал - друзья где-то недалеко. Кричать не стал – зачем лишний раз напоминать о себе медведю, решил выбрать в ближайшем леске сосну повыше и, забравшись на неё, оглядеться вокруг. Идея оказалась верной, в нескольких километрах на западе в небо поднимался дымок костра. Надо было спешить – белые ночи давно закончились, скоро стемнеет.

Не чуя под собой ног, Илья около часа добирался до временного лагеря. Друзья уже хватились его и распалили костёр от души, срубив пару берёзовых сухостоев.

- Ты где пропал? – обрадовано спросил Халим, когда Илья шагнул из темноты в колышущийся круг света.

- Заснул, наверно, на бережке, - хохотнул Беркин, - он же у нас всё лёжа любит делать, вот и прикорнул на кочке.

Василий рассказал друзьям, как Илья собирал клюкву, и те тоже покатились со смеху. Илья молча отмахнулся и поискал глазами свое ведро с ягодой. Ребята уже всё упаковали: мешки, набитые под завязку, уложены рядком, фанерный короб, с прислоненным к нему ружьём, и ведро, аккуратно завязанное кем-то полиэтиленовой пленкой, стояли недалеко от костра. Возле ружья на траве лежала пара ощипанных уток.

Раздумывать было некогда – в темноте по болоту, да с объемистой поклажей за спиной и на плечах, сильно не разбежишься. Больше всего сбор оказался у Синцова – целых три мешка - один он тут же сосватал Илье, по утренней договорённости. В довесок тому ещё достался рюкзак с походной посудой и остатками провианта.

Шли молча, еле различая тропу в неверном серебристом свете Луны. Тьма и тишина сгустились вокруг припозднившихся путников, топкая почва норовила ухватить покрепче за сапоги и отпускала нехотя, со всхлипами и недовольным бормотаньем всплывающих пузырей. Воздух заметно посвежел и приятно холодил разгорячённые лица.

На дорогу выбрались чуть в стороне, прошагали ещё с полкилометра до стоянки и скоро на песке, между поставленными углом машинами, уже весело потрескивал костёр. Запас дров нашёлся в багажнике у хозяйственного Сергея Жидкова, оттуда же был извлечён закопчённый полуведерный котелок и кулёк с картошкой.

Скоро над костром поплыл умопомрачительный запах тушёной дичи, вышибающий слюну у голодных ходоков. Жидков колдовал над котелком, присаливая и снимая пробу, Илья нетерпеливо топтался рядом, остальные, с ложками наготове, расселись на пружинных подушках сидений, и пытались забить голод крепким папиросным дымом. На газете, между толстыми ломтями хлеба, жестяными мисками, кружками и очищенными луковицами, ждала своего часа запотевшая бутылка белой.

- Готово, - Серёга смачно и нарочито медленно облизал ложку.

Илья натянул брезентовые рукавицы, снял с треноги котелок и осторожно примостил его возле импровизированного стола. Товарищи дружно застучали ложками, накладывая походное варево, забулькала в кружках водка, а Сергей, заметив, что не хватает одного сидячего места, порылся в багажнике и протянул Илье раскладной стул.

- Держи, я тебе царский трон приготовил, - пошутил он.

А Илья прямо остолбенел:

- Откуда он у тебя?!

- Как откуда? – Сергей расставил дюралевые ножки стульчика и похлопал по натянутому брезенту ладонью. – Была у меня пара, да в прошлом году Четвёркин потерял один на болоте, он ведь, как и ты, любит всё с комфортом делать.

Друзья расхохотались было, но смех быстро стих – некогда веселиться, когда еда стынет, да ещё какая!

Илья больше не раздумывал, уселся на знакомое сиденье и умял за обе щеки две порции картошки с вкуснейшим утиным мясом. Потом, утолив первый голод под стакан крепкого питья, закурил и как на духу поведал товарищам о сегодняшнем случае.

- Так что, я твою удочку там бросил, - обратился он к Халиму, закончив короткое повествование, - ты уж извини.

Из-за его рассказа с друзьями чуть не случился нервный припадок от смеха, а Василий подавился хлебом и, выпучив глаза, упал на колени и беззвучно разевал рот, пока Синцов не врезал ему от души кулаком по могучей спине...

Спали после сытного ужина, как убитые.

Утром быстро упаковали пожитки и ягодную добычу, вспоминая вчерашний вечер и посмеиваясь, попили чайку и разошлись по машинам.

- Медведь-то, наверное, сегодня уже сам рыбку удит, полное снаряжение собрал, - бросил прощальную фразу Саша Синцов, пересев в машину Халима, чтобы не тесниться опять рядом с Беркиным, и озадаченно хмыкнул, улыбаясь пришедшей в голову мысли, - а Четвёркин, партизан, ни слова ведь за год не сказал.

За клюквой
(С) Рассказ опубликован в разные годы в журнале "Уральский Следопыт" (Екатеринбург); в журнале "Сибирские истоки" и в газете "Красный Север" (Ямало-Ненецкий АО).



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jan 27 2021, 02:04

Ты, робот

(почти фантастическая история)

Денёк для отъезда выдался отличный. На заре пролетел дождь вслед за быстрой тучкой, солнце умылось и выкатилось на небо. Из открытого водительского окна в лицо мне тянуло свежестью и ароматами влажной хвои и прелых листьев. Пока я тащился на неторопливом междугороднем автобусе и топал пешком от вокзала к Монументу Вечной Дружбы, день склонился к вечеру, и на набережной уже вовсю толпился народ.

Теплоход "Юрий Гагарин" пришвартовался чуть раньше назначенного времени. Роботы-матросы таскали по сходням продукты с подъехавшего грузовика. Туристы терпеливо маялись на пристани: раскрашенные девицы из стрип-клубов в откровенных нарядах, скучающие конторские служащие с томными глазами – "офисные хомячки" на тропе любви, утомленные долгой совместной жизнью супружеские пары, несколько средней руки дельцов с подругами и без, и трое-четверо ловеласов с крепкими торсами.

Я остановился у парапета и сверху еще раз внимательно пробежался взглядом по лицам будущих попутчиков, заинтересованных в моей персоне не заметил и успокоился окончательно. Прошло уже больше недели со дня "мероприятия", и я все дальше удалялся от места его проведения и от возможного преследования.

В шесть туристов пустили на борт. В числе первых я зарегистрировал путевку, оформленную на паспорт случайной знакомой, и заперся в каюте. Все прошло как по маслу, - документы у меня не спросили, и мое имя, соответственно, не попало в список пассажиров, что и требовалось "доказать".

Дождавшись отплытия, в самом радужном расположении духа я вышел из каюты и провел сам себе экскурсию по теплоходу. Прогулялся по всем палубам, нашел ресторан, бар, сауну и другие общеприсутственные места. Закончив обход, закурил и остановился у поручней напротив окна-иллюминатора своей каюты, засмотревшись на убегающую воду.

За моей спиной продефилировала парочка, уже явно навеселе. Девушка, как бы невзначай качнувшись, прижалась на секунду ко мне бедром и локтем. Проводив ее краем глаза, я докурил сигарету и собрался ретироваться в каюту. Знакомства, а тем более, пьяные разборки мне сейчас были совсем ни к чему.

На полдороги к дверям, на откидном стульчике сидел невзрачно одетый пассажир, на вид чуть старше меня. Его лица я раньше не приметил.

- Весьма непосредственная дама, - сказал он, - вы не находите?

Он смотрел на меня хитроватым взглядом и улыбался. Я пожал плечами и прошел мимо. Тут из громкоговорителя над входом посыпался громкий треск, и тонкий голос робота-стюарда пригласил туристов на ужин. Не заходя в каюту, я отправился в ресторан, чтобы побыстрее разделаться с едой и лечь спать. Но едва уселся за стол, напротив возник давешний гражданин в потертом костюме.

Попутчик снова улыбнулся мне, кивнул как старому знакомому и принялся уминать салат. Что-то мне в нем определенно не понравилось, и я сделал вид, что не заметил благосклонного внимания. Он, тем не менее, доев порцию, утер губы салфеткой и обратился ко мне:

- Меня зовут... Порфирий Петрович, а вас?

Какой-то странный отзвук вызвали в моей памяти эти слова, но с чем они связаны, я так и не вспомнил.

- Родион, - брякнул я, ни с того ни с сего, первое, пришедшее на язык, имя.

В это время к нам присоединилась супружеская чета в скверном расположении духа, судя по кислым физиономиям, и необходимость продолжать разговор отпала сама собой. Ужин за нашим столиком прошел в молчании.

Я управился первым, отставил недопитый чай и тихо удалился. В каюте проверил сумку в багажном ящике, застелил постель и отключился под приглушенные звуки музыки, доносящиеся сквозь переборки из ресторана. Народ начинал гулять.

Наутро меня разбудил мерный шум в коридоре – робот-уборщик пылесосил ковровые дорожки.

Глянул на часы – восемь. Умылся, натянул короткие джинсовые шорты и цветастую рубашку. До завтрака еще было два часа, отдыхающим давали вволю отоспаться после ночных развлечений, и я вышел в утреннюю свежесть на влажную от росы палубу, не ожидая никого увидеть. К моему удивлению у дверей опять восседал вчерашний знакомец, с бумажной книжкой на коленях.

- С добрым утром, Родион! - обрадовано воскликнул он, отвлекаясь от чтения. - Вы тоже не любите долго спать?

- Здравствуйте, - скривился я в ответной улыбке. - Порфирий Петрович, кажется?

- Да и вы не забыли моего имени. Очень, очень приятно!

Его лицо лучилось неподдельной радостью. Пришлось смириться с неизбежным. В конце концов, в туристической поездке невозможно обойтись без общения с попутчиками, я надеялся только, что случайных знакомств не будет слишком много.

- Не забыл. Довольно редкое имя в наше время.

- Так и ваше не часто встретишь.

Я закурил и облокотился на перила в пол-оборота к собеседнику, вроде бы не отвлекаясь от разговора и, в то же время, сохраняя некоторую независимость.

Теплоход плавно резал гладь реки, подернутую легкой дымкой тумана. Солнце уже взошло, но пряталось пока за деревьями высокого обрывистого берега, расчерченного трассирующими черными точками ласточкиных гнезд. Над водой беззвучно проносились красноклювые чайки, а в прибрежной заводи я увидел застывший силуэт цапли, охотящейся за лягушками. Мир дышал спокойствием и негой.

- Я тут читаю одну занятную книжицу, - нарушил паузу Порфирий Петрович, - "Колыбель для кошки". Не попадалась вам? Случайно увидел в ларьке на вокзале, рядом с самоучителем по стриптизу.

- Что же в ней такого необычного? - без всякого интереса спросил я. - Кроме того, что сделана на бумаге.

- Ах, вы об этом, - он взглянул на книгу. - Конечно, можно было взять с собой карманный ридер, но мне нравится листать настоящие страницы. В этом есть своя прелесть... А насчет содержания, тут в двух словах вряд ли объяснишь. Эта книга обо всем - о том, что человек должен быть самим собой и должен отвечать за свои поступки, и о том, что нас всех ждет. Настоятельно рекомендую.

Он поднялся, придержав сиденье, чтоб оно не хлопнуло, и подошел ко мне.

- Вот скажите, давно вы читали что-нибудь стоящее?

Вопрос застал меня врасплох. И хоть я совершенно не обязан был отчитываться перед первым встречным, мне почему-то стало неловко, словно на приеме у психотерапевта.

- Честно говоря, я вообще забыл, когда в последний раз брал в руки беллетристику, - промямлил я, прячась за клубами дыма очередной сигареты.

- Тут нечего стесняться, - сказал Порфирий Петрович, остановившись рядом. - Современный мир не оставляет времени для чтения настоящей литературы. Вечная спешка и мешанина дел на работе, лавина новостей по телевизору, в газетах и Интернете, заставляют искать отдых в развлечениях. И предложение бездумных забав, навязанных кичливым гламуром ток-шоу и сериалов, намного обгоняет спрос. Я сам такой же - кушаю, что дают... Вам не интересно? Мне показалось, что именно с вами можно обсудить эту тему.

Он внимательно смотрел на меня.

- В общем-то, не возражаю, хотя, и не в восторге от проповедей, - я пытался понять, чего он хочет добиться.

- Хорошо, хорошо, я не настаиваю! - рассмеялся Порфирий Петрович, отвернулся, провожая взглядом уплывающий черный бакен, и вдруг спросил без всякого перехода: - Как вы думаете, можно ли нарушить закон и избежать наказания?

- К чему это вы? - спросил я, стараясь не выдать в голосе накатившего ознобом напряжения.

- К тому, что это можно сделать только в одном случае, - Порфирий Петрович обернулся.

- В каком же? - я с прищуром взглянул на него.

- Если преступнику позволит остаться безнаказанным тот, кто его преследует, - ответил он усмешкой. - Вот представьте себе: некто ограбил банк среди бела дня, а милиция, вместо того, чтобы устроить погоню, дает грабителю возможность убраться куда подальше. Затем, сыщик спокойно и методично вычисляет подозреваемого, "пасет" его и, когда тот уже совсем решил, что сумел уйти, проводит задержание. Или не проводит…

Мне все стало ясно. Надо отдать ему должное – ни разу не засветился до последнего момента. Что же он хочет, взамен на свое молчание?

- Сколько? - коротко спросил я, решив не тянуть волынку.

- Подождите, я не все еще вам рассказал. Пока мы играли в казаки-разбойники, дело приняло совершенно неожиданный оборот.

Порфирий Петрович сунул руку во внутренний карман пиджака, что вновь вызвало у меня тихую панику, и извлек сложенную газету. Развернув ее, отчеркнул ногтем статейку в середине листа. Я в замешательстве уставился на две фотографии, свою и его, над колонкой мелких строчек, и принялся читать.

"Вчера, в середине дня в операционную кассу банка "Сибирский кредит" ворвался грабитель, бывший работник Р., и, угрожая ручной гранатой, потребовал выдать наличные. Подчинившись насилию, кассир упаковал деньги из сейфа и отдал преступнику сумку, после чего включил сигнализацию.

Группа захвата под руководством инспектора П. через три минуты по тревоге прибыла на место. Однако Р. успел покинуть здание банка и выехал со стоянки на мотоцикле. В ходе преследования и завязавшейся перестрелки грабитель был убит взрывом собственной гранаты. Инспектор П. получил смертельное осколочное ранение в шею. Он скончался через несколько часов на операционном столе. От взрыва также пострадали двое случайных прохожих, их состояние уточняется. Сумка с похищенными деньгами (шесть миллионов рублей) уничтожена воспламенившимся бензином из пробитого бака мотоцикла".

"Смотри-ка, и сумму не соврали, я-то уж думал, кто-нибудь обязательно погреет руки на этом деле", - первое, что мелькнуло у меня в голове, потом дошло и остальное.

- Что это значит?! - я поднял изумленный взгляд на детектива.

- Сам хотел бы знать. Для начала предлагаю перейти на "ты", раз уж нас записали товарищами по несчастью.

Я машинально кивнул, продолжая вертеть в руках газету. Она была настоящая, недельной давности, слегка потертая на сгибах.

- Может, нас собираются использовать в какой-то федеральной программе и поэтому имитируют смерть? - высказал я предположение.

- Стандартный ход голливудского триллера, - кивнул Порфирий Петрович. - У меня эта мысль тоже всплывала, но все гораздо проще. Нами никто не интересуется. Личные дела сданы в архив, жилье - в муниципальное распоряжение, долги списаны, пенсии аннулированы. Все. Нас больше нет ни для кого.

Мне это сообщение, будь оно правдой, доставило бы неописуемую радость, но сомнения оставались, пока не ясна причина столь явного искажения фактов и скоропостижной забывчивости властей.

- Расскажи...те, пожалуйста, что происходило тогда... ну, когда я ограбил банк, и потом.

Мне, действительно, очень хотелось узнать все из "первых" уст.

Собеседник сложил газету и облокотился на перила.

- Когда мы примчались на место, ты как раз выехал навстречу с парковки. И я уже было дал команду разворачиваться вдогонку, но одна мысль меня остановила. "Вот парень, - подумал я, - который провернул чистое дело. Сейчас мы, как водится, устроим гонки с препятствиями, стрельбу, угробим или оставим калеками этого бедолагу и пару-тройку совершенно непричастных людей. Возможно, потеряем кого-то из своих... Во имя чего? Ведь преступление уже совершено, зачем же усугублять, - для того, чтобы вернуть банкирам деньги?! Полнейший идиотизм".

Порфирий Петрович усмехнулся и продолжил рассказ:

- В управлении меня тут же отстранили от работы, несмотря на все разумные объяснения и предложение взять тебя тепленьким через несколько дней. Пришлось написать заявление на отпуск и самому заняться слежкой.

Прессу я купил на следующий день и, честно говоря, тоже немного ошалел, когда прочел эту статейку. Позвонил в контору, представившись дальним родственником, и там официально подтвердили газетные факты. Пришлось немного откорректировать планы в отношении тебя, пока мы вместе не разберемся в ситуации.

Я не зря начал нашу беседу с книг, сам двигался так же - от простого к сложному, маленькими шажками. В дороге было время на раздумья, и чтение очень помогло. Я стал задавать себе вопросы, которые раньше почему-то не приходили в голову, и понял вдруг, что наш мир очень странный. Мы привыкли и не замечаем очевидных вещей, вроде не имеющих отношения к проблеме, но таких же необъяснимых.

- Например?

Порфирий задумался на секунду.

- Например, ты когда-нибудь видел детей?

- Что за дурацкий вопрос?! Я и сам был когда-то ребенком! - воскликнул я и тут же осекся.

Нет, сомнений не было - я отлично помнил своих друзей, наши бесшабашные игры, школьные уроки, проказы и еще много чего. Но все это было именно в детстве. Во взрослой жизни дети мне, кажется, не встречались. Я попытался собраться с мыслями, глубоко вдохнул несколько раз и выдал услужливо подсказанную памятью информацию:

- Сейчас дети живут и воспитываются отдельно от взрослых, в специальных лагерях.

- Это официальная точка зрения, для всех. Никто ее не проверял, не так ли? Возьмем этот факт на заметку и пока отставим его. Второе, - ты обратил внимание, что мусора везде становится все меньше и меньше?

- Конечно! Ведь кругом понастроили заводов по переработке отходов. Вон, и вода в реке на удивление чистая, живность по берегам появилась.

- Здорово, правда? - Порфирий кивнул с невеселой усмешкой. - А кроме заводов что-нибудь строят? Может, жилые дома или там, библиотеки, кинотеатры?..

И я опять крепко задумался, стараясь припомнить. Действительно, лет пять-шесть назад был настоящий бум новостроек. Дома и микрорайоны росли как грибы, цены на жилье взлетали с каждым днем. А затем строительство потихоньку сошло на нет, квартир хватило на всех, и народ все воспринял как должное. О чем это говорит?

Я поднял глаза на своего собеседника.

- Численность населения стала уменьшаться, так, что ли?

- Она и до этого сокращалась в нашей стране, - ответил Порфирий, - а в Европе топчется на месте с конца прошлого века. Тогда, как в других странах, особенно в развивающихся, народу прибавлялось до двух процентов ежегодно. Но строительство жилья прекращено везде. Значит...

- Значит, людей в мире осталось какое-то определенное количество - константа на все времена! - закончил я мысль. - Разве такое может быть?!

- Ты у меня спрашиваешь? - снова усмехнулся Порфирий. - Отложим пока в сторону и это предположение. И вот тебе еще один вопрос на засыпку: когда появились роботы?

В это минуту проснулся динамик, и нас позвали на завтрак.

- Тут без бутылки не разберешься! - сказал я, многозначительно подняв указательный палец. - Пошли, перекусим и возьмем чего-нибудь в баре на обратном пути, для прояснения мозгов.

Порфирий упрятал книжку с газетой в карман пиджака, и мы потопали в ресторан. Соседи уже сидели за столиком. На нас взглянули более благосклонно, чем вчера, улыбчиво поздоровались и даже спросили о нашем самочувствии. Я уж хотел сказать, что для мертвецов мы чувствуем себя довольно хорошо, да вовремя прикусил язык и отговорился простым "спасибо".

Задерживаться мы не стали, умяли быстро дежурный завтрак и переместились к стойке бара. Я спросил пива, но робот-бармен извинился и сообщил, что оно теплое из-за плохого холодильника.

- Старая техника, с прошлой реконструкции стоит, двадцать лет уже, господин, - пояснил он и попытался изобразить сожаление на своей постной пластиковой физиономии.

- Холодильники столько не живут, - сказал я, пропустив его слова мимо ушей.

Пришлось широким жестом прикупить бутылку "Арарата", копченой нарезки и хлеба, и мы отправились в каюту. Чокнувшись, выпили по первой рюмке, закусили и продолжили нашу странную беседу.

- Так что ты там спрашивал о роботах? - переспросил я, хотя соображения насчет последней задачки Порфирия уже давно крутились в голове. - Одиннадцать лет назад японская "Микросистем роботикс" открыла филиалы по всему миру, и роботы начали заменять людей на простой физической работе. А через два года мы полностью доверили им сельское хозяйство, промышленность, транспорт и армию, за исключением управленческих функций, - отбарабанил я, как по писаному.

- Ты в этом уверен? - Порфирий скептически смотрел на меня. - Это значит - к двухтысячному году роботы стали полностью содержать человечество, так, по-твоему?

Память моя окончательно раздвоилась, словно зрение у алкаша. Только "изображения" почему-то были разные. Одной "половинкой" я точно помнил все, только что сказанное. А вот другая нашептывала, что и в начале века на тех же стройках работали нищие гастарбайтеры из бывших союзнерушимых, и на Кавказе воевали и гибли настоящие живые солдаты. И сам я, забросив подальше диплом инженера, за-ради куска хлеба крутил баранку такси, пока не устроился в банк.

Мне стало не по себе. Я быстро плеснул в рюмки и одним глотком осушил свою, не дожидаясь Порфирия. Он долго рассматривал на свет коричневую жидкость, потом выпил.

- Интересно, коньяк они тоже сейчас гонят липовый?

- А когда он был настоящим для простых смертных? - буркнул я, жуя колбасу. - Хочешь, сейчас на остановке возьму "Хеннеси", только не уверен, что он будет лучше.

- Нам не спиртным надо наливаться, а купить нетбук и покопаться в Сети, - покачал головой Порфирий. - Там можно что-нибудь найти.

- Что?

- Не знаю. Какое-то объяснение всем этим нестыковкам. К тому же, у меня был спецдопуск к закрытой информации. Думаю, его не отменили.

- Ладно, пошли, - согласился я. - В любом случае надо проветриться, а то у меня мозги совсем перегреются.

Немного поменжевавшись, я вытянул из-под полки сумку с деньгами, накинул лямку на плечо. Мы через холл прошли на открытую палубу и встали у борта. Народ бестолково слонялся по теплоходу в ожидании швартовки. По берегу, над кронами деревьев тянулись серые корпуса мусорного завода и электростанции. Городские постройки виднелись далеко за поворотом реки, которая широкой дугой огибала зеленый полуостров.

Хмель, наконец, добрался до головы, и все заумные рассуждения отвалились в сторону. Жизнь, что особенно приятно после "смерти", налаживалась. Захотелось курить, но сигареты в пачке закончились. Порфирий тоже развел руками. Не сговариваясь, мы направились к дверям. Вернулись в холл и уже собирались свернуть к ресторану, но тут напарник углядел в стенном проеме, между лестничными трапами на нижнюю палубу, неброскую золотистую табличку. Теплоход был построен в Венгрии в 1959 году, значилось на ней.

- Весьма почтенный возраст, полтинник в этом году стукнет, - присвистнул я. - А на пенсию, видно, отправлять кораблик никто не собирается.

Порфирий продолжал разглядывать жестянку, закрашенную понизу голубой эмалью, под цвет стенки. Потом зыркнул по сторонам, убедился, что никто не обращает на нас внимания, и принялся соскр###### краску монетой. Я с любопытством проследил за его манипуляциями и отвернулся со скучающим видом. Туристы начали подтягиваться к правому борту, вдоль которого суетились роботы-матросы с швартовыми концами и сходнями. Порфирий закончил свое грязное дело и тронул меня за плечо. Я обернулся, поднял глаза.

"Первая полная реконструкция произведена в 2010г." - гласила короткая строчка, извлеченная на свет божий из-под краски.

- Варежку закрой, а то муха залетит, - посоветовал мне напарник через десяток секунд. - Идем на берег.

Я машинально потащился следом за ним, все еще не в силах осмыслить очередную, но теперь уже совершенно явную, несуразицу. Мы спустились на причал по скрипучему трапу, догнали группу и вместе со всеми загрузились в экскурсионный автобус. Откинувшись на мягкую спинку, я уставился в окно невидящими глазами, в которых все еще стояла злосчастная надпись. А в памяти всплыли недавние слова бармена.

- Да ну, это какая-то ошибка! - сказал я негромко. - Поэтому и замазали.

- Может быть, может быть... - протянул Порфирий.

- Слушай, давай расслабимся немного, а то мне что-то нехорошо. У тебя есть замечательная способность - портить людям настроение.

- Такая профессия.

- Сменил бы ты ее, что ли.

- Пока она неплохо помогает нам разобраться в ситуации.

- Оно нам надо? Лучше поделим бабки и разойдемся в разные стороны, или махнем вместе на море...

Порфирий с сожалением взглянул на меня и промолчал.

Автобус остановился на площади у какого-то памятника. Девушка-экскурсовод пригласила всех на выход. Мы вышли последними, отделились от группы и двинулись к торговому центру на другую сторону улицы. В компьютерном салоне выбрали самый навороченный нетбук, со встроенными причиндалами для мобильной связи, и запасную батарею. Я не без удовольствия отслюнявил купюры из толстой пачки. Приятно чувствовать себя миллионером. На выходе купили сигарет, взяли тачку на стоянке и вернулись в речной порт.

В каюте распаковали технику, и Порфирий нырнул в Интернет. Я, от нечего делать, закурил и привалился спиной к стене напротив него. Мысли лениво бродили в голове, невольно возвращая меня к странным известиям сегодняшнего дня. Несомненно, между разрозненными фактами существовала связь. Не хватало только последнего звена, которое замкнуло бы всю информацию в логическую цепочку, и мой дотошный напарник все-таки раскопал его.

- Эй, Родион, очнись, - Порфирий потянул меня за рукав.

Я умудрился закемарить, пока он колдовал с нетбуком, кое-как продрал глаза и осоловело уставился на него.

- Послушай цитату из Боконона, - он убедился, что я проснулся, и открыл свою книжку. - "Может ли разумный человек, учитывая опыт прошедших веков, питать хоть малейшую надежду на светлое будущее человечества?"

- Ты это к чему? - спросил я осторожно, всерьез опасаясь за его рассудок.

- Ответ один: "Нет!"

Лицо Порфирия было совершенно спокойно. Он разлил остатки коньяка по рюмкам, выпил, не чокаясь, свою порцию и затем выдал:

- Если ты готов, слушай. Я нашел хранилище информации о мировых событиях, не только прошлых, но и будущих. Занятно, не правда ли? Сейчас поймешь, что это значит...

Все оказалось на удивление банальным. Вид Homo Sapiens отправился на свалку истории в 2012 году, как изжившая себя форма существования разумной материи. Полная культурная деградация, наркотики, терроризм, мировой финансовый кризис, войны и, под занавес, - новый вирус супер-СПИДа. Хватило двух месяцев, чтобы в живых не осталось ни одного человека.

За несколько лет до апокалипсиса ученые нашли способ цифровой записи человеческой памяти и создали под эгидой ООН "банк личностей" - копии памяти всех, живших тогда людей. С вполне утилитарной целью - электронные паспорта, подделать которые невозможно. В то же время была разработана и технология биополимерного протезирования органов, ну и робототехника, конечно, не стояла на месте. Поэтому, после Конца Света на Земле остались одни роботы. Без хозяев.

- Дальше два плюс два сложишь сам, или тебе помочь? - Порфирий закурил, протянул пачку мне.

Я все еще не понимал, куда он клонит, и не ответил, предоставляя ему возможность довести мысль до конца. Он усмехнулся невесело и продолжил, а я слушал и мысленно складывал мозаику, кусочек к кусочку.

У роботов нет других обязанностей, кроме как служить человеку. Нет человека - значит, нужно его сделать. Но роботы сами не умеют ничего придумывать. Тогда нашелся "шутник", один из последних ученых-робототехников, который "подсказал" им эту идею. И вот, на полностью автоматизированных заводах по производству роботов начался выпуск действующих моделей людей.

Душа, личность или эго человека, называй, как хочешь, это его память. Переписал информацию из банка на жесткий диск, загрузил в процессор операционную систему, вложил "мозги" в био-механический каркас - копия готова. Однако, отсутствие фантазии не дает ей свободы выбора. Получается живая кукла, марионетка, управляемая программой действий на определенные промежутки времени, от одного значимого события к другому. Загвоздка в том, что программа уже выполнена в прошлом, на будущее графика нет.

Значит, нужно вернуть полученный индивидуум на какой-то отрезок времени назад в его памяти и заставить "прожить" последний участок жизни снова. При этом создается полная иллюзия движения, а на самом деле он просто играет свою роль в общем, отрепетированном заранее, спектакле. Зато роботам есть кого обслуживать. Пока опять не наступит время "ч". Тогда программа снова возвращается к началу. И так далее, до бесконечности, словно заезженная пластинка. Только дети не вписались в эту схему, проще было создать миф о их существовании.

Сейчас шел седьмой десятилетний цикл. Как я понял, был выбран именно такой короткий промежуток, чтобы псевдо-люди не замечали отсутствия старения.

- Ты хочешь сказать, что одно и то же повторяется в восьмой раз?! И сейчас на самом деле 2079 год? - у меня голова пошла кругом.

Но пустыми вопросами я только пытался заслониться от главного - кто же тогда мы? И что с этим делать теперь?

Порфирий не стал отвлекаться на "мелочи" и закончил:

- Конечно, незначительные отклонения в поведении отдельных особей происходят всегда, но принципиальных, как в нашем случае, еще не было. После планового момента смерти мы не имеем дальнейшего "расписания", поэтому придется самим решать свою судьбу. И решать надо быстрее, иначе, - в очередном 2012 году отправимся вместе со всеми на следующий виток...

За дверью послышались громкие голоса, топот и смех. Туристы возвращались с экскурсии. Я глянул на часы.

- Скоро отправляемся. И я что-то проголодался. Пойдем в ресторан?

- Ты что, до сих пор не понял? Утоление голода, жажды, других инстинктов и потребностей - это рудиментарные функции "организма", а вернее их имитация, мы вполне можем обходиться без них, - Порфирий удивленно посмотрел на меня и поднялся. - Я, пожалуй, выйду здесь. Дальше плыть не имеет смысла. А ты?

Я помотал головой. Надоело мне все до чертиков. Не хотелось больше думать ни о чем и говорить, после такой лекции.

- Что ж, дело хозяйское, счастливо оставаться. А мне что-то не верится, что настоящих людей совсем не осталось, хотя бы из "золотого миллиарда". Будет что новое, сообщу. Номер твоего мобильника у меня есть, забей мой.

Порфирий вынул телефон, нажал вызов. Я машинально загнал входящий звонок в телефонную книгу. Потом вспомнил о деньгах.

- Бабки нужны тебе?

- Нет, - отказался компаньон и протянул руку на прощанье. - Бывай.

Я заставил его забрать нетбук, проводил к сходням и потопал в ресторан.

Рудиментарные функции, говоришь. Ну, ну... Проверим, как они работают...

Наутро голова моя пудовой гирей прилепилась к подушке, глаза ни в какую не хотели открываться. С трудом поднялся с постели, растолкал невесть откуда взявшуюся полуголую дамочку и выпроводил ее из каюты. Порфирий оказался прав - ничего, кроме отвращения, ко всем рудиментарным функциям своего организма я сегодня не испытывал. И плыть дальше мне тоже расхотелось. Выглянул в иллюминатор - теплоход стоял у пристани. Десяти минут хватило с лихвой, чтобы привести себя в мало-мальски приличный вид и покинуть гостеприимное судно.

В одной руке я нес сумку, в другой держал книжку, которую забыл или оставил специально Порфирий. На ее обложке были нарисованы растопыренные пальцы, замысловато оплетенные тонкой веревочкой. Вновь что-то смутно знакомое мелькнуло в памяти, когда рассматривал картинку, из далекого-далекого детства. Вот так же забытый маленький друг показывал мне свои пальцы, накрепко перевязанные тонкой бечевой. И я вспомнил - кажущаяся сложность веревочной паутины распутывалась одним легким движением, стоило только потянуть в нужном месте...

Плана у меня никакого не было, да и не хотелось пока его иметь. Вчерашний разговор с Порфирием снова всплыл в гулкой черепушке и не давал мне покоя, пока я шел к видневшемуся невдалеке мосту-развязке на пригородном шоссе. Остановился на середине пролета и долго смотрел вниз. Солнце светило в спину и исполинская тень за решеткой ограждения лежала на сером зернистом асфальте. Машины безостановочно утюжили мое тело, разглаживая его по полотну дороги. Ветер свистел из-под моста, словно в аэродинамической трубе, и закручивал по обочинам маленькие пыльные вихри.

Я поднял сумку на перила, отстегнул клапан и высыпал содержимое прямо на ветер.

Тысячи бессмысленных клочков резаной бумаги поднялись в воздух, закружились разноцветным листопадом и посыпались сверху на снующие автомобили. Сначала в их движении не было беспорядка, но вот остановилась одна машина, за ней другая, и скоро на автостраде образовалась пробка. Водители и пассажиры ринулись ловить вертлявые купюры, с радостными воплями гоняясь за ними вдоль дороги. Похоже, эти "люди" тоже получили неожиданный сбой в программе.

Я повернулся и зашагал, куда глаза глядят.

Нет никакой разницы, куда идти и что делать, если знаешь, что ты уже давно не человек. Ты – робот.

А может, это не просто сбой, и как раз тогда, когда возникает право выбора, и можно попытаться снова стать человеком? Новым человеком в новом мире...

Ты, робот.

Или ты – человек?

***

(С) Рассказ опубликован в 2009 году в журналах "Техника - молодёжи" (Москва), "Сибирские Истоки" (ЯНАО), "УФО" (Львов)



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Feb 5 2021, 07:27

"Всадник без головы"

(шофёрская история №1)

Конечно, у каждого водителя таких историй наберётся... вагон и маленькая тележка. Но их так интересно слушать, когда мотаешься по ямальским месторождениям, наблюдая сквозь лобовое стекло, как сотни километров дорог утекают под колёса машины...

***

- Первые несколько лет работал я у газовиков на строительстве компрессорной станции, возил на бортовом «Урале» все, что ни прикажут, днем и ночью. Считай, жил за баранкой месяцами, хотя и было у меня уже свое жилье – балок-бочка на санях.

Вот однажды отправляют меня, в паре с другой машиной и с двумя грузчиками, за полторы сотни километров в сторону Ханымея в брошенный поселок трубопроводчиков. Там кто-то случайно обнаружил целый склад рулонов самоклеющейся японской ленты, применяющейся для изоляции газопроводов, а у нас на стройке как раз с этой лентой была напряженка. Ехать нужно было по зимнику вдоль железнодорожного полотна, а дело было в середине мая – снег хоть и не сошел еще, но рисковать машинами на подтаявшей дороге ни к чему – дали нам в сопровождение геологоразведочный ГТТ для страховки.

- Прогуляетесь пару деньков на свежем воздухе, отдохнете заодно за выходные! – пошутил перед нашим отъездом "добрый" начальник гаража. - Чем тут, в поселке дурака валять, лучше на природе.

Водитель на втором «Урале», пожилой степенный дядька, все делал обстоятельно, с расстановкой, да и машина у него была ухоженная и блестящая, что твой новенький юбилейный рубль. Инструменты всегда с собой имел в полном комплекте, и домкрат, и запаску, и трос буксировочный, в общем – настоящий хозяин. А перед той поездкой он свою кормилицу еще и помыл хорошенько.

- Что ты, дядя Коля, к свадьбе машину готовишь? – спросил один из грузчиков, - в лес ведь едем.

- Да хоть и в лес, а на чистой технике все лучше, чем на таком вот драндулете, - он кивнул в сторону подъехавшего ГТТ, по самую крышу заляпанного комьями грязи.

Из вездехода вылез громадный, другого слова и не подберешь, верзила под два метра ростом в замасленном комбинезоне, подошел к нам, поздороваться. Все в нем было огромное: ноги в кирзачах сорок последнего размера, руки-кувалды, плечи – косая сажень, голова в танкистском шлеме, наушники которого торчали в стороны параллельно земле, так как не могли упрятать под собой оттопыренные уши-локаторы, нос - бугристой картофелиной, подбородок, что твой валенок. Подивились мы на такое чудо, не подавая вида, конечно, познакомились, разошлись по машинам, и в путь.

Я ехал первым, так как знал дорогу, дядя Коля за мной, а ГТТ последним. Добрались до места во второй половине дня без особых приключений, только примерно на середине пути, на повороте в сторону от железной дороги, нам пришлось воспользоваться помощью вездехода, чтобы перебраться через огромную лужу жидкой коричневой грязи. В этом месте зимник уходил вглубь болотистой лесотундры и пересекал рукотворную низину, где хрупкий слой северной почвы был поврежден еще со времен строительства железнодорожного полотна. С вечера загрузили машины рулонами пленки, перекусили уже в темноте и заночевали в кабинах.

От водителя ГТТ наутро несло перегаром, словно из винного погреба. Он, видать, крепко принял на грудь перед сном, закрывшись в своем железном ящике. Дядя Коля, учуяв за завтраком тошнотворный запах, который исторгала могучая грудь нашего попутчика, покачал головой, но ничего не сказал.

Обратно выехали в том же порядке, что и вчера. Я особо не гнал, тем более зимник уже совсем раскис, и поглядывал все время в зеркало заднего вида. Через час смотрю, вторая машина почему-то остановилась. Я тоже притормозил, дождался, поехали дальше. Прошло полчаса, опять дядя Коля отстал, снова подождал его. И так раза четыре. Надоело мне это дело, думаю: еще хоть раз остановимся, пойду разбираться.

Минут через двадцать увидел в зеркало, что дядя Коля остановил машину, выскочил из кабины и побежал назад. Я задним ходом сдал до его «Урала», вышел и увидел такую картину: ГТТ въехал «носом» под борт грузовика, разбил ему подфарники, а сам верзила стоит, покачиваясь и виновато опустив голову, перед дядей Колей, который в возмущении расхаживает перед ним и кроет его матом почем зря.

- Ты, такой-рассякой, чего творишь-то. Голову дома забыл, что ли? Нализался до поросячьего визга, залил зенки и не смотришь, куда прешь. Вот дал Бог попутчика!

Дядя Коля увидел меня и рассказал, что произошло. Оказывается, этот деятель не прикончил за вечер свои водочные запасы и по дороге начал опохмеляться, приостанавливаясь, чтобы принять на грудь очередную порцию зелья. И допринимался – дал по газам после очередной остановки и "догнал" грузовик дяди Коли, который, думая, что с ГТТ какие-то неполадки, сердобольно останавливался каждый раз и дожидался, пока вездеход снова тронется с места.

Двинулись мы дальше, но ехали недолго. Смотрю в зеркало, вездеход вырулил слева от «Урала» на целину и попер на обгон, только снег, вперемежку с грязью, полетел из-под гусениц во все стороны. Обогнал он дяди Колину машину на всем "скаку", свернул у него перед носом на дорогу и... остановился. Я - по тормозам, выбрался на улицу, грузчик за мной. Подбежали к нашим компаньонам в самый разгар представления.

Рассвирепевший дядя Коля вскочил на кабину ГТТ, откинул водительскую дверцу и лупцует обеими руками, что было силы, глупо ухмыляющуюся харю машиниста, торчащую из люка.

А тот только и успевает уворачиваться, подставляя под удары попеременно то картофельный нос, то одно ухо-локатор, то другое. За вездеходом стоит «Урал», и левое крыло его, вместе с подножкой, живописно свисает с бампера, оторванное гусеничным траком при обгоне.

Грузчик попытался было оттащить дядю Колю, но сам получил невзначай по макушке и отошел к нам. Ну, думаю, сейчас выберется этот медведь из своей берлоги, нам тут всем мало не покажется, придется его чем-нибудь вязать... И правда, из люка начали выдвигаться богатырские плечи машиниста, увенчанные лохматой головой с расквашенной в кровь физиономией. Дядя Коля и сам понял уже, что немного перестарался, спрыгнул на землю и ждет, что будет дальше. Машинист оперся о край проема своими ручищами, повел мутным взглядом по сторонам, соображая чего-то несколько секунд, и... опять нырнул в кабину.

Что он задумал, нам долго разгадывать не пришлось.

ГТТ взревел мотором, развернулся на месте, отъехал в сторону и с разгону как саданет в борт «Уралу», только щепки от кузова полетели. Мы "варежки" пооткрывали - не знаем, то ли смеяться, то ли плакать, - а бедный дядя Коля упал на колени, схватился за голову и мычит что-то нечленораздельное. Вездеход в это время на всех парах объехал машину вокруг и повторил свой номер на бис с другого бока, а после этого обдал нас грязью из-под гусениц и укатил, паразит. Только мы его и видели.

С машиной дяди Коли, на удивление, ничего серьезного не случилось, хотя видок у нее, конечно, был тот еще. Делать нечего, оторвали мы крыло до конца, забросили в кузов и поехали дальше. Впереди у нас еще было добрых километров восемьдесят и та самая болотистая низинка, которая к нашему приезду превратилась в настоящую яму.

Я разогнался и на полном ходу чудом перескочил на другую сторону, а дядя Коля решил почему-то потихоньку перебраться, ну и засел посередине – ни назад, ни вперед – колеса почти скрылись в вязкой жиже. Достал дядя Коля трос, зацепил за крюк на бампере, а его грузчик, чуть ли не вплавь, подтащил второй конец к моему «Уралу». Попробовал я дернуть несколько раз – бесполезно.

В это время, на наше счастье, мимо по железнодорожной ветке проезжал ремонтный тепловозик. Машинист притормозил напротив и кричит:

- Эй, мужики, тут недалеко вдоль "железки" трос длинный лежит, привяжите его, пока я туда-сюда мотаюсь, на обратном пути вытащу.

Пошли мы втроем по насыпи, нашли трос в руку толщиной, и давай его "по частям" переносить – один конец перетащим вперед, потом середину, потом другой конец – так в несколько приемов и управились. Перемазались в солидоле, как черти, изодрали и рукавицы и руки в кровь, а уж намучились... Но, к приезду тепловоза все подготовили как надо, даже петли умудрились с обеих сторон троса увязать. А этому железнодорожному тягачу пара минут всего-то и понадобилась, чтобы вытянуть из трясины машину, что твою соломинку.

Обсушились мы у костерка немного и снова в путь. До дому добрались затемно.

ГТТ-шник, после этого случая, как возник, так и потерялся, и я уж и не думал, что доведется с ним когда-нибудь еще встретиться, но судьба распорядилась по-своему.

Года через три перешел я работать на автобус, вахту развозить по промыслам. «ЛАЗ» достался мне "не первой свежести", поэтому частенько приходилось "подшаманивать" его в гараже, чтобы в дороге не подводил.

Вот, как-то раз, заехал я на ТО, поставил своего "кормильца" вслед за бортовым «Уралом» на длинную яму, проверил ходовую, открыл сзади двигательный отсек и вожусь себе потихоньку, расставив ноги в раскорячку по краям ремонтной траншеи. Помнится, масло решил сменить или долить, заодно.

Пошел на склад и слышу за спиной, еще какая-то техника в ворота въезжает. Возвращаюсь и вижу, «КрАЗ»-самосвал грязнущий, что кирзовый сапог после марш-броска по пересеченной местности, пристроился позади моего автобуса метрах в полутора. И из-за руля выбирается долговязый парниша - тот самый, только патлы отрастил до плеч. Но уши-то все равно сквозь космы торчат. Я такому соседству не сильно обрадовался, памятуя о том случае, да и вообще, вся его манера поведения – разболтанная и расхристанная, и отношение к своей машине – никакое, совсем мне не по душе пришлись. Он меня не узнал, да и я, как говорится, не настаивал на продолжении знакомства.

Места для меня осталось между машинами достаточно, встал я снова "в позу", канистру с маслом на полу, возле правого ботинка пристроил. Ковыряюсь дальше, а сам краем глаза вижу, как этот "фитиль" с инструментами у колеса раскладывается. Потом разгибается, запускает ручищу в открытую дверцу кабины и заводит двигатель.

Что меня заставило в сторону отпрыгнуть, до сих пор не знаю и понять не могу. Какое-то шестое чувство, видать, есть все же у человека или ангел-хранитель, которого только услышать нужно вовремя... И как я умудрился с места сигануть метра на три, тоже загадка. Упал боком прямо на обрезки труб, у стены сложенные, крепко приложился, а «КрАЗ» в ту же секунду с ходу влепился бампером "в задницу" моего «ЛАЗа» и колесом по канистре проехал. Масло веером во все стороны, словно кровь, брызнуло и раздался в гараже такой дикий крик, что у меня даже уши заложило.

Поднялся я на ноги – колотит всего, обогнул машину и подошел к этому "убивцу". А он стоит столбом и орет во все горло, не переставая – думает, что меня угробил. Какие у него глаза стали, как он меня живого увидел, тоже не опишешь. Орать он, конечно, сразу перестал, но и слова вымолвить ни одного не мог, так обрадовался.

Народ сбежался, наверное, со всей базы, толпятся вокруг нас, обсуждают, как это можно умудриться, оставить машину на скорости и еще и забыть про это. А я только в глаза ему посмотрел долго и пристально, не сказал ничего и пошел к своему автобусу, которому теперь ремонт требовался гораздо больший, чем раньше.

Вот с тех пор я этого человека, если его можно так назвать, больше никогда не встречал. Да и вам встречать таких "всадников без головы" тоже не советую.

Дураков-то на белом свете хватает. Особенно по молодости дуря´т люди, сам когда-то таким был...



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Feb 9 2021, 11:49

Спасибо за отклик! И Вам - успехов и удачи!

Автор: АлексГК Feb 12 2021, 14:08

"А я по шпалам..."

(шофёрская история №2)

Продукты в поселок в те времена из Сургута возили, триста "кило" в один конец, на вертолете или машинами, опять же по зимнику вдоль железной дороги, которая в тот год как раз к посёлку Ханто подошла. В очередной рейс я и напросился, захотелось немного пивком побаловаться, а его только в Сургуте и можно было найти, ближе негде. Заодно мне поручили встретить и сопроводить на обратном пути колонну из четырех новых «Уралов», которые гнали "с земли" водители-новички, недавно завербованные на нашу стройку.

Дело было в начале ноября. Выехал я затемно и по укатанной трассе домчался за несколько часов до железнодорожного моста через Тромъеган. Река уже укрылась льдом, но переправляться по нему еще никто не рисковал, поэтому я забрался на насыпь километра за полтора и, пропустив рельсовый путь между колесами, "поскакал" по шпалам на другой берег.

Сейчас-то за такие фокусы мигом права заберут, а тогда деваться было некуда, вот и приходилось нарушать. Тем более, услуг по перевозке желающих на ж/д платформах еще не было.

Да и не особо веселое это дело, по "стиральной доске" трястись. Во-первых, страшновато – на мосту пути проложены, можно сказать, прямо по воздуху. А во-вторых – от постоянной езды различной и, чаще всего, груженой техники, некоторые шпалы были с отломанными концами, так что приходилось осторожненько забираться с одной стороны колесами на рельс и проезжать по нему снайперски, чтобы не свалиться со шпал другой стороной машины.

В этот раз все обошлось, благо опыт у меня уже был достаточный.

Приехал в Сургут на базу ОРСа, загрузился, оформил документы, пива по знакомству взял и остановился неподалеку в общежитии на ночевку, где и встретился с вновь прибывшими водителями. Познакомились, разговелись немного перед сном и, наутро, как рассвело, двинулись домой.

Морозец, градусов тридцать – так и жмет. Небо чистое, бирюзовое, солнце светит ярко, деревья вдоль дороги стоят в снегу и в инее, ветви - словно белые кораллы, сверкают и искрятся миллионами бриллиантовых граней, аж глаза "ломит".

И до того на душе хорошо, что готов, кажется, горы своротить и море перемахнуть, как на крыльях! Что там, какой-то Тромъеган – речушка стометровая.

Так что расхорохорился я не на шутку, думаю, пора ледовую переправу открывать, неохота опять через мост тащиться. Тем более по нему, как раз, три бортовых «Камаза» идут черепашьим шагом, скособочившись. У них колея поуже, чем у «Урала», не "обхватывает" рельсы.

Остановился я на берегу, вышел на лед, походил немного, попрыгал – вроде крепкий. Мужики подъехали, топчутся рядом.

- Вы давайте на мост, - говорю им и киваю на «Камазы», - берите пример вон с тех друзей, а я попробую по льду.

- Может, лучше не рисковать, - сомневаются, - здесь-то держит, а на середине, - кто его знает.

- Да все в порядке, не переживайте, но и за мной не суйтесь - рано вам еще, сноровки нет. Я вас на том берегу дождусь возле насыпи.

Словно шлея мне под хвост попала. Так захотелось пофорсить перед "молодыми", показать свою удаль. Запрыгнул в кабину, съехал потихоньку передними колесами с берега – все нормально. Двигаюсь дальше. Вот уже и задний мост скатился, притормозил я зачем-то, чувствую – прогибается лед, еще чуть задержусь – точно, провалюсь. Хоть и не глубоко здесь, а искупаться придется, назад сдавать поздно. В тот же миг дал "по газам" и понесся через реку, только снег из-под колес засверкал.

Машина мчится вперед, выжимаю из двигателя все, что можно, а позади трещины расползаются, и сквозь них вода выжимается, курится легким парком на морозе. Небо синее, что бездонные русские глаза нашей поварихи, и такое же ласковое и безмятежное. Совсем не хочется в такой погожий денек на тот свет отправляться. Но "а"-то я уже сказал, по дурости молодецкой...

Другой берег метровым обрывчиком возник впереди, тянет к себе, словно земля обетованная, только как на него "заскочить", ума не приложу, но деваться некуда, надо пробовать. Еще "гари" поддал, утопив педаль в пол, и с ходу передним мостом взлетел на береговой бруствер, да так и повис, уперевшись карданом в край обрыва. Двигатель заглох, задние колеса проломили лед и машина встала под углом градусов в сорок пять.

«Ну, - думаю, - всё, приехали. Здравствуйте, девочки!»

Дернул ручник до упора, замер в кабине, пеньком прикинулся и матерю сам себя, шепотом. Показал, называется, класс молодым. Что теперь делать, неизвестно, а выбираться надо, не будешь же век так висеть.

Открыл дверь потихоньку, глянул вниз. Задний борт в воде, колес не видно – хорошо сижу, крепко!

На мосту моя колонна как раз "гарцует". Впереди, метрах в двухстах, плетется по полотну «Камаз», последний из тех, что до нас переправлялись, а первые два уже съехали с насыпи и направляются в мою сторону. Наблюдали, значит, плачевный итог моего показательного выступления.

Один из водителей полез в кузов, а другой подошел к моей машине, посмотрел с обрыва, покачал головой:

- Что, друг, допрыгался?!

- Есть такое дело. Поможете?

- Как не помочь. Сейчас тросы накинем, да дернем тебя. У нас кузова гусеничными траками забиты под завязку, так что, я думаю, проблем не будет.

Спасательная операция прошла успешно. Через несколько минут мой многострадальный, по милости непутевого хозяина, грузовик благополучно выкарабкался на высокий берег. Трос я смотал сам, вернул коллегам-помощникам с благодарностью. Мы еще пару минут поговорили о том о сем, пока "камазисты" перекуривали, и собирались уже разойтись по кабинам, как вдруг обнаружили, что их третий попутчик пропал. В буквальном смысле.

Наша колонна уже прошла мост, приближается к съезду с "железки", а «Камаза» нет ни на путях, ни на дороге. Мы рты пооткрывали, стоим, озираемся по сторонам, - ну нет его нигде, хоть тресни. Ладно бы ночь была, а тут белый день на дворе, да и машина ведь не иголка.

Так мы стояли, не зная, что и подумать, пока не подъехали мои товарищи. Они и подсказали нам разгадку.

- Ваш друг на той стороне за насыпью "спрятался"!

- ?!

- Хрен его знает, что с ним случилось. Только видели мы, как его стащило под откос. Он сейчас там и буксует, пытается обратно забраться.

Пошли толпой, поднялись на пути и увидели, наконец, потерянный грузовик. Он уже под самую раму в снег закопался и все продолжает грести колесами, а сам ни назад, на вперед. Машем ему, чтобы перестал барахтаться без толку. Вылез водитель из кабины, встал на подножку и виновато глядит на нас снизу.

- Я, - говорит, - засмотрелся через заднее стекло, как «Урал» через реку летел, ну и сам, дурак, руля влево дал, не заметил и рельсы-то перескочил, а потом уже поздно было.

Такой стыд тут на меня навалился, - не знаю куда глаза девать. Вот еще один наглядный итог моего беспечного "геройства". Надо теперь срочно придумывать, каким способом вызволить машину из плена снега и железнодорожной насыпи, которая, словно контрольно-следовая полоса, отделила водителя, вместе с его машиной в "эмиграцию" от всего остального мира. Прошлись мы по путям: нет, не вывернуть ему на насыпь самому, слишком снег глубокий и подъем крутой. И тащить его вдоль полотна на буксире тоже толку мало. Начнет наверх забирать – перевернется. Подъемный кран загнать бы сюда, да где его возьмешь...

В общем, пришла мне в голову одна мысль – поставить своего «Урала» поперек полотна. Спуститься передком с насыпи перед кабиной «Камаза», так, чтобы задние колеса между рельсами остались. Потом сцепить бамперы тросом накоротко и, по имеющемуся опыту, "в два смычка" дернуть мой грузовик "за задницу". Таким образом, вытаскивая мою машину, можно потянуть одновременно вверх и вправо и нашего невольного "отщепенца". Если рама выдержит, все должно пройти как по маслу. Ну, а если не выдержит... Об этом думать не хотелось.

Загнал я грузовик на рельсы по своему плану, оба груженых «Камаза» стали рядышком под насыпью. Начали мы с мужиками увязывать тросы в несколько ниток, сзади и спереди.

Вдруг у меня сердце захолонуло. Повернул случайно голову, смотрю, - на той стороне реки тепловоз показался. Тащит пассажирский состав и прет, конечно, на всех парах прямо на нас, - куда ж ему деваться.

- Спорим, он нас объедет?! – брякнул один из "камазистов".

Смеяться, почему-то, никто не стал. Всех как ветром сдуло метров на двести от моей бедной машины, которая, словно баран на заклании, обреченно опустила долу свою голову-кабину. Только я на месте остался, - совестью приговоренный. И, ведь, остальные три машины накрепко к ней привязаны. Так что, если поезд не остановится, соберет такую кучу-малу из грузовиков и вагонов... А там ведь люди!

От этой мысли у меня волосы на голове зашевелились. В глазах потемнело, зажмурился и стою, молитвой пытаюсь до Аллаха молча докричаться. Видно, услышал он меня...

Машинист этот перегон не в первый раз проходил. Сбавил ход на мосту, завидев неожиданную "баррикаду", начал тормозить и остановил состав, метров пятьдесят не доезжая.

- Эй, самоубийца, заснул, что ли?! – его окрик музыкой влился мне в уши. – Будешь дело делать или стоять столбом? У меня график.

Открыл глаза, улыбаюсь во весь рот. И солнце опять засверкало начищенной бронзой над головой, над белой рекой, над заснеженным лесом, над замершим поездом-"бичевозом" и пофыркивающими на холостых оборотах машинами.

Водители подбежали, расселись по кабинам. Из вагонов высыпала толпа вахтовиков, не желающих пропустить бесплатное развлечение. Расположились прямо на рельсах. Из карманов появились бутылки с водкой, закуска на газетах. Стаканы сошлись в хрустальном перезвоне. Советы, вперемежку с предложениями выпить и тостами за успех нашего безнадежного дела, понеслись на меня со всех сторон.

Я отказался и попросил мужиков убраться от греха подальше обратно в вагоны. Машинист меня поддержал, но никто нас, конечно, не послушал. А тянуть резину было некогда. Вскочил на подножку, дал отмашку остальным и за руль.

Машины напряглись, взревели моторами в едином аккорде. Тросы натянулись гитарными струнами. И медленно-медленно, не давая слабины ни в одном звене, вся цепочка сдвинулась с места.

Мой «Урал»-работяга перевалил задними мостами через рельс. Передок приподнялся на метр, потянул за собой кабину «Камаза». Его передние колеса оторвались от снега, грузовик со скрипом повернулся на месте и встал под углом на насыпь, блестя серебряными фарами в небо. Без передышки, продолжая сдавать назад, мы втащили его на пути и остановились все вместе, разом, только услыхав радостный рев полупьяной толпы зрителей.

Снимать паутину тросов тут же нашлось много желающих, и через пару минут дорога для поезда была свободна. Да и нам засиживаться тоже было не с руки – до дому еще двести километров.

Так все вместе и поехали. "Бичевоз", с радостными физиономиями пассажиров в открытых окнах, двинулся по своей колее, огласив прощальным гудком спящую тайгу. А мы колонной рядом под насыпью, не отставая друг от друга почти до самого поселка.

Вот и спрашиваю я себя: стоило мое минутное "геройство" всей последующей катавасии?..

***

Продолжение следует...


Вложенные эскизы изображений

Автор: вьюга Feb 13 2021, 13:54

Спасибо за душевный рассказ!!!
Всего самого доброго!!!

Автор: АлексГК Feb 14 2021, 04:52

Благодарю за прочтение и отклик. И Вам добра и удачи!

Автор: АлексГК Feb 20 2021, 16:49

Бизнес по-русски

(шофёрская история №3)

Через десяток лет и перестройка нагрянула. А вместе с ней в мозгах людей наступил разброд еще похлеще, чем по молодости бывает.

Я тогда уже у нефтяников работал. Дело было в сентябре 89-го года. Занарядили как-то раз из автоколонны шесть человек в командировку в Баку. Там на одном заводе комплектовали технику различным спецоборудованием для обеспечения работ по креплению, обслуживанию и ремонту скважин. Еще с незапамятных советских времен сюда сгоняли с автозаводов часть новых машин, и отсюда же их отправляли по министерским разнарядкам во все концы, где добывают нефть. Насчет тогдашней (да и теперешней) бестолковости иных руководящих решений мы все знаем не понаслышке. Вот и нам в тот раз нужно было получить десять "голых" – кабина и шасси – «Камазов». А почему в Баку, а не в Набережных Челнах, например, – то известно только избранным умам нашей эпохи. Ну, а шоферское-то дело простое – вставай спозаранку, да крути баранку.

Старшим в группе назначили зама колонного Бориса Кривоешкина. Нескладный полноватый парень лет тридцати, из нашей же водительской братии, но с высшим образованием, месяц только как исполнял обязанности начальника среднего звена.

В Баку отправились поездом. Через четыре или пять дней прибыли на завод, получили технику по заявке. Осмотрели мы автомобили – мама моя родная! – аккумуляторов нет, зеркал, лампочек в фарах и "дворников", естественно, тоже, от запасных скатов одни воспоминания и приборов на щитках нескольких не хватает. Я уж не говорю об инструменте.

Борис-старшой пошел наводить справки, вернулся ни с чем.

- Придется покупать за свои бабки, я тут нашел кое-кого, - говорит и улыбается самодовольно, - за полцены отдадут из неприкосновенного запаса.

- Деньги-то нам вернут потом, или как? – спрашиваю.

- Или как, - отвечает, - накладную выписывать некому. Но, я поговорю дома с начальником, может премией отдаст, если доберемся без эксцессов.

Делать нечего, скинули мы командировочные в общий котел, у местных заводских деляг приобрели недостающие запчасти по сходной цене, прикупили так же четыре комплекта "сёдел" от седельных тягачей и стали готовиться в дорогу. Пятого комплекта у них не нашлось, но мы особо расстраиваться не стали. Нас шестеро, и ходовых машин получается как раз шесть штук, так что проблем вроде бы не было.

Свободное шасси спаровать с другим таким же автомобилем – раз плюнуть. Закинул подъемным краном передок сверху на "седло", на манер совхозного быка-производителя за работой, закрепил стальной проволокой-катанкой и готово. Занялись мы погрузкой, а Борис куда-то отлучился по срочным делам.

Через пару часов приходит, мы как раз закончили с катанкой управляться. За ним двое местных работяг тащат пятиметровый треугольник, из двадцатого уголка сваренный.

- Это что за произведение? – я бы рассмеялся, да что-то не смешно стало.

- Жесткая сцепка, - отвечает. – Мне машину водить не положено, так что одну на буксир возьмем.

- Так что же ты, не мог нормальную сцепку найти?

- А чем тебе эта не подходит? С такой хоть десять тысяч километров пройти можно спокойно. А не нравится, - оставайся, делай, как считаешь нужным. Ты же у нас самый опытный. Но учти, что выезжать нам уже сейчас надо и идти в общей колонне.

Стиснул я зубы, промолчал. Да зря.

А теперь догадайся с одного раза, кому последние две машины достались? Правильно.

Спорить я не стал. Я же, действительно, опытный – себе дороже выйдет. Разошлись по кабинам. Борис в первую машину уселся, рядом со своим дружком закадычным. Города мы так толком и не увидели, на выезде заправились горючкой под завязку и двинулись по трассе на Кавказ.

Я шел предпоследним. Дорога была довольно сносная, без особых выбоин. До Терека доехали отлично, только спеклись от зноя. На небе ни облачка, солнце вовсю поливает. Горы вокруг громоздятся, плавятся в мареве снежными вершинами.

Остановились мы у первой попавшейся придорожной забегаловки, зашли под навес, перекусить. Хозяйка, дородная черноволосая тетка с "крутым" кавказским носом, поднесла горячий шашлык, предложила домашнего вина. Отказались со вздохами, попросили нарзану. А она все на наши новенькие «Камазы» поглядывает, спросить что-то хочет. Слово за слово, разговорились.

- Ви куда ходишь на эти машины?

- В Тюмень.

- Вай-вай, длинный дорога! Хороший машина! А зачем пустой ходишь в такой даль?

- Задание у нас такое, нужно перегнать технику из Баку на Север. Ничего возить не надо.

- Ви, русский, совсем дурен. Арбуз на Север есть? Нэт! Здес арбуз – рубел. Сколотил доска ящик, наложил арбуз. Десят машина – тысча арбуз. Продай – сто тысча рубел! А ви пустой ходишь.

- Так у нас и денег-то нет.

- Мэнэ бери.

- Тебя, тетка, мы бы взяли с собой!

- Мэнэ не бери, дэньги бери. Мэнэ один машина продай – пятдесят тысча получи. Арбуз купи, на Север вези.

- Да не наши это машины, не можем продать. Нас за это в тюрьму посадят.

- Э-э-э, дурен русский. Тюмэн пришел, арбуз продай – опят машина купи, – покачала она головой, посмотрела на нас с сожалением и пошла на кухню, бросив через плечо: - На Север живешь - все равно, что турма сидишь. И голова тоже турма сидит.

Посмеялись мы над кавказской сметкой, допили свой нарзан и отправились дальше.

Сутки в дороге мелькали одни за другими, сливаясь в монотонную дорожную киноленту. На остановках я все время проверял сцепку. Она с каждым днем внушала мне все больше опасений, но пока держалась. Отмахали мы почти пять тысяч километров без особых приключений, въехали в Татарию и разбрелись в разные стороны по окрестным селам. У нескольких водителей, и у меня в том числе, здесь было много родственников. Так что мы договорились, пару дней передохнуть и на третий встретиться на границе с Челябинской областью.

Отмылся я вечером в баньке, содрал с себя три шкуры грязи березовым веничком. Отоспался на родной кровати, погулял денек с родней и друзьями. Здесь и товарища своего встретил, Ильдуса, водителя с нашей же автобазы. Он тоже на Север как раз из отпуска собрался, а билетов на поезд не достал. Ну, и уговорил меня взять его с женой в попутчики.

- И тебе легче будет, по дороге спокойно можем меняться за рулем.

Нет, чтобы его сразу во вторую машину посадить, да и ехать раздельно. Но, умная мысля...

Перед выездом я сваркой подправил сцепку, да еще тросик протянул вдоль ребер, на всякий случай. И опять потекла трасса под колеса, наматываясь километрами на спидометр.

Колонна наша собралась без потерь, я иду первым, слушаю вполуха отпускные впечатления Ильдуса и его жены. Забираемся неторопливо на Уральские предгорья. Солнце опять палит немилосердно. Облака у горизонта кучкуются, замышляют что-то. Березки у обочин рощицами толпятся, словно стайки первоклашек в белых рубашках и передничках, усталые немного, от жары и дорожной пыли. Вороны вьются по-над дорогой, подбирают "культурные" отходы человеческой деятельности. В общем, нормальный ход.

К полудню гроза собралась и на очередном перевале обрушилась сверху на изможденную трассу водопадом горячих струй. Побежали ручейки по асфальту, быстро превращаясь в грязные потоки. Начался затяжной серпантинный спуск, отороченный со стороны обрыва бетонными столбами, с натянутым между ними толстенным стальным тросом. Педаль газа я совсем бросил, давлю только на тормоз, не давая «Камазу» разогнаться, и тут у меня прицеп вдруг резко повело вправо, а за ним и задок моей машины. Хочу остановиться, но, чувствую, сползаю в пропасть. Жена Ильдуса заголосила тонко, глаза зажмурив, да он и сам спал с лица.

- Выруливай на встречную! – кричит и за баранку от страха хватается.

Хорошо, на левой полосе никого не было. Вывернул я руль до отказа, давлю на газ, да толку мало – вес у машин одинаковый. Колеса буксуют на мокром асфальте, развернуло меня поперек дороги и тянет назад по сантиметру. Пришлось опять дать вправо и под уклон по газам. Двигатель ревет, попутчики мои сидят, ни живы, ни мертвы, вцепились друг в дружку. А мне вроде и не страшно – не до того. Руки и ноги на инстинктах работают, да на опыте.

Протащился я так метров двести, постепенно сдавая к середине шоссе, и вытянул таки вторую машину из-за обочины. Остановился, соскочил с подножки. Коленки дрожат противно, во рту сухо, а глаза пот и дождь заливает. Оглянулся назад и понял, наконец, что произошло.

Вырвало у сцепки стальную петлю с правой стороны бампера, и трос мой страховочный не помог. Осталась одна живая левая тяга. Вот буксируемый «Камаз» и бросило тут же на дорожное ограждение. Первый попавшийся столбик подломился, видно раньше поврежден был и не выдержал удара, и машина сползла вниз с обрыва. Ну, а потом, пока я ее вытягивал, собрал в кучу еще штук пятнадцать столбов – повыворачивал "с корнем" передним мостом так, что его развернуло вдоль рамы. Скатам при этом, конечно, хана пришла.

Колонна наша вслед за мной выстроилась, и другие машины начали прибывать. Скинул я обломки сцепки с фаркопа, освободил дорогу и пошел к старшому, решать, что дальше делать. Борис сидел во второй машине, видел все своими глазами, но ни слова мне в извинение не сказал. Да и что тут было говорить.

В общем, нашли мы в Юрюзани, благо она недалеко оказалась, погрузчик, сняли с одного "седла" исправную машину. На ее место закинули аварийную. Я предложил Борису, чтобы Ильдус сел за руль лишнего «Камаза». Он не стал возражать. Так и поехали дальше.

А последнее приключение в этой поездке случилось с нами под Нефтеюганском. Тут в те времена не дороги были, а одни направления. Грунтовки - бывшие зимники, раскисшие из-за нудного беспросветного дождя, который как зарядил за Тобольском, так больше и не прекращался. Тащились мы еле-еле в серой водяной пелене, муторной до оскомины. Быстрая осень навалилась на наш край, и так обделенный солнечным светом и теплом, и первые ночные заморозки напоминали, что зима совсем близко, - километров пятьсот до нее осталось.

Ильдус вперед укатил, торопился скорей до дому – отпуск уже закончился, а за опоздание на работу хвалить не будут. Хотя, конечно, он и так уже вроде как на работе.

Тем временем подъезжаю я к узкому проезду-тоннелю под железнодорожным мостом, а он весь залит огромной коричневой лужей. И какова глубина этой лужи – неизвестно. Но то, что засесть в ней можно крепко – к бабке не ходи, ясно на сто процентов. Однако и машины Ильдуса тоже ведь нет, значит, проехал он это гнилое место. Миновать его негде.

Останавливаюсь, до лужи не доезжая, сзади остальные машины подтянулись, и замечаю тут я на насыпи мужичонку в брезентовом плаще. Сидит он спокойно на щебенке слева от проезда и покуривает беломорину, пряча огонек под капюшоном. От лица один подбородок виден. Интересно мне стало, чего это он расселся под дождем в таком месте. Может бич, живет здесь, - да вот, залило хату.

- Эй, друг! – кричу, опустив стекло. – Ты чего здесь кукуешь?

- Да так, отдыхаю, - отвечает лениво.

- Нашел место, - качаю головой, - ты не видел, случаем, здесь такая же машина не проезжала?

- Видал. Проезжала.

- Давно?

- Да не так, чтобы давно.

- И как, нормально прошла, не засела?

- Нормально.

- И я проеду?

- Отчего не проедешь? Проедешь.

- А ты, случайно, не врешь?

- Нет, не вру, - пожимает плечами.

- Ну, смотри...

- Так, и так целый день смотрю, смотрю...

«Вот, сумасшедший», - думаю. – «Ладно, нравится – пусть себе сидит. А мне ехать надо».

Двинулся вперед, разогнался насколько мог и врезался в воду, словно катер. Только буруны пошли по сторонам. Прошел почти весь тоннель, да потерял скорость все-таки на выезде. Забуксовал, одна кабина из-под арки торчит, и увяз накрепко. Грязи – под самую раму.

Заглушил двигатель, встал на подножку. Из-за обложного дождя и так серо было, а тут еще и вечер подкрался. Впереди фары только далекий край лужи из темноты выхватывают, а позади чуть-чуть отсветы от остальных машин видны. И тишина.

Помянул я того бича про себя недобрым словом, и тут рядом со мной из-за бетонного уступа выглянула черная голова в капюшоне. Я чуть с подножки не свалился.

- Что, застрял? – спрашивает.

- Нет, отдыхаю, - говорю, - по твоему примеру и по твоей милости.

- А я-то тут причем?!

- Как - причем?! – меня аж зло взяло. – Если бы ты меня не обнадежил, я бы дождался какого-нибудь тягача.

- Зачем дожидаться? У меня трактор есть. Сколько отстегнешь?

И протягивает мне этот бизнесмен новоявленный конец троса с петлей. Я дар речи потерял от такой наглости. Встал на цыпочки, потянулся и ухватил его за брезентовый рукав.

- Сейчас ты у меня искупаешься, сволочь! Сдерну в лужу, - узнаешь, как над людьми издеваться!

- Не надо! – заверещал тонко. - Без меня все равно не выберешься!

Увидел я его лицо, наконец. Так это же пацан! Лет семнадцати, не больше. Вся злость моя тут же испарилась. Отпустил рукав, взял трос, потянул к себе легонько.

- Ты, что ж это делаешь? – спрашиваю уже спокойно. – Мог ведь сразу меня зацепить.

- А зачем навязываться? Может, ты бы и так проехал, - шмыгнул носом, улыбнулся. – Сэкономил бы червонец.

Тут меня такой смех взял – хохочу, не могу остановиться. Пацан на меня вылупился, подумал, наверное, что больной. Отсмеялся я от души, утер слезы и пополз через капот трос крепить.

Вытащил он мою машину, остальных потягал всех по очереди, собрал дань и был таков. Растворился в ночи, вместе со своим трактором.

Домой мы добрались через сутки, под самый снегопад. Укрыла метелица грязь на дороге, припорошила деревья и дома, и спрятала под первым снегом все невзгоды, происшествия и усталость долгого пути.

Вот я и думаю: чем-то все-таки отличается наш русский бизнес от кавказского, тебе не кажется? Или не очень?..



Вложенные эскизы изображений

Автор: вьюга Feb 22 2021, 11:17

Огромное спасибо за интересное продолжение.

Автор: АлексГК Feb 23 2021, 07:03

С праздником!

Автор: вьюга Feb 23 2021, 11:41

Спасибо!
И ВАС С праздником!!!

Автор: АлексГК Mar 1 2021, 00:45

Автора!

(история-предупреждение сценаристам бесконечных криминальных сериалов)

Слишком долго я был как все - родился, учился, женился, работал инженером…

Потом жить так стало невмоготу и совсем уж неприлично, и я занялся бизнесом. Чтобы добиться успеха, пришлось шагать по головам менее расторопных сограждан и мне это удалось совсем неплохо. Правда, по дороге растерял немногих настоящих друзей, зато обзавелся другими, деловыми. Которые иногда бывают хуже врагов, потому что не знаешь, откуда ждать удара. Через пару лет развелся, оставив жене детей и квартиру, себе купил новую… любовь и въехал с ней в шикарные апартаменты в центре города.

И тут случилось первое «переключение» - в одно совершенно обычное утро мое сознание переместилось вдруг в мою же подружку. Я кое-как оправился от шока, не понимая, что происходит, но деваться было некуда, и это странное «состояние души» за полгода стало почти привычным.

Почти - из-за того, что девичья память о сексуальных приключениях юности не давала мне покоя, да и вид собственного обнаженного тела в зеркале ванной комнаты вызывал смятение. А уж лечь в постель с мужем – вообще было выше моих сил. И нам пришлось расстаться…, когда он застукал меня в спальне с домработницей.

В следующий раз «переключение» выпало на утро после развода. Я снова «стал» мужчиной, только совсем другим почему-то, и начал вживаться в новое тело - крутого парня, прошедшего несколько локальных войн. Но и этот образ внезапно «закончился» через два месяца…

Солнце просочилось сквозь щель между шторами и разбудило меня беспардонно. Продрал глаза, на часы глянул – девять, а спать охота, как будто и не ложился. Сбил подушку кулаком на другую сторону дивана, от яркого луча подальше, улегся снова. Но сон не шел, мешало что-то неясное. Я пытался вспомнить прошлый вечер и не мог.

Часов до семи все события, как на ладони, дальше – отрезало. И ведь не пил, точно знаю. Хронометраж клиента провел, свой расписал до минуты, в двух вариантах отхода. На обратном пути к хате своей временной забежал в кафешку, бутерброд проглотил с кофе и бегом домой. Всё. Как пришел, что делал, когда спать лег – ни одного проблеска. И башка трещит, а перегара нет.

Ладно, вставать надо. Сегодня работа предстоит.

Скатился с дивана на четвереньки, поднялся со скрипом, вышел из комнаты и попал на кухню, а там… Женщина, в халате и бигуди, чай заваривает. Обернулась на мои шаги, улыбается. Лицо вроде бы знакомое, но кто это – убей, не знаю.

– Доброе утро, дорогой, как спалось?

– Хорошо, – ответил машинально. – Вы… ты давно встала? – спросил зачем-то, пытаясь осмыслить новую реальность.

– В семь, как обычно. А ты опять допоздна сидел? Как заперся после обеда в кабинете, так я и не слышала, когда лёг.

Она отвернулась к плите, укрыла заварник полотенцем, достала из навесного шкафчика чашки, поставила на стол. Кто же это? Похоже, моя жена. И она тоже точно не знает, чем я занимался вчера вечером.

– А я смотрела сериал по седьмому. Чушь, конечно, но интересно. Почему по твоим романам не снимают сериалов? Заработал бы, наконец.

Ага, я пишу романы?!

– Может быть, потому что я стараюсь не писать чуши? – осторожно предположил я в тему.

– Ну да, ты же всё печёшься о воспитательном значении литературы, пытаешься втиснуть высокий смысл, а получается в итоге обыкновенная нудятина, – она взглянула испуганно на меня и замолчала.

Наверное, я должен был жестоко обидеться на такие слова. И я обиделся. Поджал губы, гордо расправил плечи и, выпятив грудь-живот, удалился. Кстати, откуда у меня живот?! Даже рюкзак, а не живот!

Я завернул в ванную, глянул в зеркало. Совершенно чужая рожа! Сияющая лысина, толстые щеки, между ними мясистый клювоватый нос, второй подбородок, покатые женские плечи, спина дугой и веселый круглый животик, под которым болтаются короткие ножки в пушистых тапках-копытах. Вот так фигура! Напоминает в профиль слегка беременный знак вопроса.

Бросив себя разглядывать, умылся заодно и потопал дальше вглубь квартиры по узкому центральному коридору. Потолки высокие, углы затянуты паутиной, половицы скрипят безбожно, запахи… Точно, бывшая коммуналка. А я снимал обыкновенную панельную двушку. Где же это я, все-таки? У входной двери повернул налево и оказался в комнате с письменным столом у окна. За столом кресло кожаное, вытертое, фикус полузасохший в углу и всё – стены голые. На столе ноутбук, принтер, пачка бумаги. Кабинет. Здесь, я думаю, можно что-нибудь узнать о себе теперешнем.

Притворил дверь и повернул ключ в замке. Выдвинул кресло, уселся, открыл комп. «Windows» возобновился сразу, на экране белела страница, исписанная двенадцатым романовским шрифтом. Файл назывался - «Свидетелей не будет» - ну и пошлятина! Я начал читать с середины листа.

«Кинчер просидел под стропилами у слухового окна всю вторую половину дня, пока небо не начало сереть тусклой снеговой хмарью. В третий раз сверил по часам отъезды и приезды клиента и его соседей. Жильцы шикарного нового дома, что высился напротив через двор, любили делать свои дела в одно и то же время. Их предсказуемое поведение очень облегчало Кинчеру задачу.

Оптимальное время, когда соседские машины редко появлялись на глаза, укладывалось в промежуток между тремя часами дня и половиной шестого. Клиент приезжал домой раньше всех, около пяти, плюс-минус десять минут. Снять его нужно при входе в квартиру, когда широкая спина остановится у двери. Высокое подъездное окно между четвертым и пятым этажами как раз находилось чуть ниже уровня чердака хрущёвки и предоставляло идеальные условия для выстрела. Конечно, оставалась вероятность непредвиденных случайностей, но запас в несколько суток еще был. Заказчик не торопился, главное – качество работы.

Кинчер посмотрел еще раз в освещенный оконный проем, за которым чётко просматривалась дверь в квартиру клиента. Затем внимательно прошелся взглядом по пыльным стеклам соседнего дома, стоящей углом такой же обшарпанной «хрущёбы», как и та, на чердаке которой он находился. Всё было спокойно… ».

Прочитанное абсолютно точно совпадало с моими последними воспоминаниями. Значит, теперь я писатель, и перемещение произошло сегодня ночью. При этом каким-то образом оказалось, что пишет он обо мне. То есть, я сам пишу о себе в разных ипостасях, или это просто совпадение. Надо будет почитать начало опуса, а сейчас не мешало бы позавтракать. К тому же, обида на супругу должна поутихнуть за это время, и можно вернуться, не потеряв лица.

Я отпер дверь и прошествовал сквозь темный коридор в напитанную кофейным ароматом кухню. Жена шуршала у плиты с туркой, напевая тихонько слова забытого шлягера. Как же ее зовут? Не я первый, не я последний…

– Дорогая, что у нас сегодня на завтрак?

– То же, что и всегда – омлет с гренками и кофе. Садись.

Я присел к столу на свое «законное» место, бесцельно скользнув взглядом за окно. Справа возвышалась новая кирпичная свечка, отхватившая половину дворовой территории под парковку для автотехники жильцов-нуворишей. Слева – унылая пятиэтажка с обшарпанными стенами в потёках дождевой воды у прохудившихся сточных труб. А вон и бездонный провал чердачного окошка – амбразуры без стекол.

Все правильно, именно здесь разворачивается действие моего первого триллера. Значит, я настолько вжился в образы своих героев, что спросонья возомнил себя ими. Вымысел смешался с реальностью в тягучий острый коктейль, который напрочь отшиб память о моей настоящей жизни. Жаль, что ночное видение закончилось, интересно было… Одинокая душа, блуждающая в поисках подходящего тела, чтобы совершить возмездие…

Какое возмездие? Да хрен его знает, какое. Видимо, еще не придумал. Вот бредятина-то! Разве может прийти в голову что-нибудь путное такой отвратительной роже, как моя. Вон она, отражается в чайнике выпуклой щекастой задницей.

Я невольно рассмеялся. Жена удивленно обернулась, но воздержалась от реплики. Поставила передо мной гренки на блюдце. Я с отвращением надкусил подгоревший, раскисший в омлете ломтик, прожевал, хлебнул теплого кофе и поднялся из-за стола.

– Пойду к себе, дорогая. Спасибо.

– Опять не ешь как следует?

– Не хочется. Надо работать.

За спиной обиженно забренчала посуда в раковине. Вернулся в кабинет к компьютеру.

На чем я там остановился? Проглядел страницу на экране до конца. Одна строчка на отлете от последнего абзаца: «дурак дурак дурак дурак…» Что ж, весьма самокритично.

Начало романа теперь мне было известно, а вот концовка явно зависла. Не хватает какой-то изюминки. Чего бы такого закрутить, чтоб читатели млели от восторга? Надо ввести еще один персонаж. Например, себя. Почему бы и нет, раз уж действие разворачивается в моем дворе.

Я уселся поудобнее и застучал пальцами по клавишам, как на пишущей машинке.

Через несколько часов корпения, выжав из себя пару страниц, отвалился к спинке кресла. Захотелось курить. Выдвинул ящик из-под столешницы. В нем нашлись сигареты и пепельница. Пошарил глубже и извлек плоскую бутылку коньяка. За спиной раздался осторожный стук в дверь.

– Пора обедать, дорогой.

– Некогда, – я отмахнулся.

Хлебнул из горлышка, закурил. Перечитал написанное, стёр быстрее, пока никто не видел.

Вот дела – сижу, как сыч, в четырех стенах. Жизнь наблюдаю из окошка и, при этом, хочу накропать что-то стоящее… Муть.

Сделал еще большой глоток, чтоб по мозгам быстрее ударило. Может, тогда озарение накатит. Начал снова.

Промаялся так до пяти. Допил коньяк, закурил последнюю сигарету, встал под форточку, выпуская дым струей в небо.

У подъезда кирпичной свечки остановился чёрный «шифоньер на колёсах». Из него выкатились два качка, огляделись по сторонам, следом на асфальт ступил их хозяин. Первый охранник быстро юркнул в подъезд, второй шагнул в двери следом за шефом.

Знакомая спина, однако. Вот те раз - это же мой бизнесмен!

От волнения поспешно я откинул шпингалет и распахнул створки настежь. Машинально глянул на крышу соседнего дома, потом стал всматриваться в освещенные подъездные окна свечки.

Стекло между четвертым и пятым этажами лопнуло и просыпалось блескучими осколками вдоль стены. Тут же в пустом проёме мелькнуло искаженное лицо одного из охранников. Другой выскочил в дверь и зигзагами бросился через двор.

Зря он спешил. Я-то знал, что по чердаку нашего дома Кинчер успеет спокойно уйти от погони. Где он, кстати?

Я поднял взгляд. Зрение сработало, словно «zoom» фотоаппарата. Чердачное окно приблизилось, и в его затхлом полумраке отчётливо проступил зрачок глушителя, уставившийся прямо мне в глаза. Из чёрного он превратился в оранжевый, и я только успел подумать, что название романа не так уж банально…



Вложенные эскизы изображений

Автор: вьюга Mar 7 2021, 15:20

Спасибо!!!
Как всегда очень увлекательно.

С Уважением !!!

Автор: АлексГК Mar 8 2021, 03:08

Благодарю за очередной отклик, рад стараться!
С уважением,
Алексей

Автор: АлексГК Mar 8 2021, 03:26

Сюжет для Михаила Михайловича

(мелкий случай из нашей жизни)

Вот, представьте себе, воскресный солнечный день. Погода на улице ласковая. Птички поют. Собаки лают. Снег, правда, не стаял еще, грязь кругом, лужи. Но на душе всё равно радостно. Тело кислородом дышит. И хочется сказать всем людям чего-нибудь хорошего.

Граждан на улице немного с утра. Так, несколько потёртых жизнью личностей шастают туда-сюда. Ждут, наверно, десяти часов, когда откроют спиртную торговлю в продовольственном. Тут же рядом книжный магазин, куда я и направляюсь, в надежде восполнить некоторые пробелы в образовании.

У нас, как вы помните, в стране перестройка довольно успешно завершилась. Свобода у нас, так сказать, гласность, демократия. Капитализм, опять же. Прибыли, акции, инвестиции и другие разные финансовые материи. Некоторым и на жратву не хватает. А тут, я извиняюсь, книжный магазин. Его содержать – сплошной убыток, думаю. На водку-то у нашего брата всегда найдётся, а вот на книжку раскошелиться, – что-то рука не поднимается. Хотя иногда, конечно, нападёт жажда знаний. Или просто уже от телевизора мутит, начальство достало, и вообще настроение паршивое. Тогда лучше хорошей книги лекарства не найти.

Вхожу я, значит, в эту обитель муз. Магазинчик небольшой, даже крошечный, с броской вывеской на всю витрину – «Книжный супермаркет». В нем десяток стеллажей, уставленных детективными сочинениями, пособиями типа «Как стать миллионером, ничего не делая», стишками любовными и разной другой пошлятиной. Где-то в углу затесалась между ними полка с нашей и не нашей классикой, покрытой пылью веков.

У стеллажей штук пять потенциальных покупателей, уткнувших морды в раскрытые книжки. Им, может, на работу завтра, похмеляться нельзя, вот и зашли. В надежде забить душевную тоску высоким слогом поэзии и прозы. А может, и правда, читать любят.

Между читателями слоняются две продавщицы, следят зорко, чтобы никто случайно книжицу за пазуху не опустил. В общем, тишина кругом, культура и возвышенная атмосфера.

В этот ответственный момент в дверях появляется дамочка. Такая, знаете ли, миловидная, сильно накрашенная мамзель. В симпатичном норковом пальтишке, с голыми тоненькими ножками в туфлях, и на руках у неё собачка. Из той моськообразной породы, что всегда норовит тебя за палец хряпнуть, когда ты с самыми благородными намерениями соберёшься познакомиться поближе с хозяйкой.

Заходит она в магазин и прямиком топает в "классический" угол. Ищет там чего-то. Глазками лупает по корешкам и расстраивается:

– У вас тут недавно книга была – «Тридцать щенков». Где она? – спрашивает громко.

Одна из продавщиц подходит к ней, в большом смятении оглядывает полку и указывает рукой в другую сторону:

– Литература по собаководству – вон там.

Дамочка совсем бледнеет и собирается топнуть ножкой, но, видно, хорошее воспитание не дает ей сильно распоясаться.

– Да нет же, я точно помню, эта книга была здесь. Мне еще корешок понравился – толстый, и название большими золотыми буквами. Автор только не написан.

Бедная продавщица совсем теряется от таких вершин просвещенности.

И вдруг улыбка озарения украшает ее скучное лицо:

– Так это был Зощенко!

– Что – Зощенков? – симпатичная дамочка нетерпеливо отмахивается. – А, Зощенков написал «30 щенков»! Да? И уже все расхватали?!

Я тут же начал осматривать пол, ища пятачок почище, чтоб прилечь, отдохнуть от хохота. Но все места, натурально, уже оказались заняты…

(С)

И, пользуясь этим случаем, от души поздравляю всех сударынь с Днём 8-го марта!



Вложенные эскизы изображений

Автор: вьюга Mar 15 2021, 12:29

Еще раз спасибо за досталенное удовольствие!!!

С Уважением !!!

Автор: АлексГК Mar 16 2021, 15:46

На здоровье, всегда рад Вашему вниманию, - ведь смех и улыбка заменяет стакан сметаны!

Автор: вьюга Mar 17 2021, 11:50

Спасибо !!!

С Уважением !!!

Автор: АлексГК Mar 18 2021, 03:27

Мастер

(авария на производстве - дело тонкое...)

Утренний селектор завершился грандиозным предпраздничным разгоняем, который учинил начальник инженерно-технологической службы энергетикам, и поделом: пять подряд "сгоревших" двигателей лебёдки на одной буровой – это действительно "рекорд", вину за который никакими оправданиями не загладишь.

– Бригада опять простаивает, целый месяц первую скважину бурим, пласты вскрыты, того и гляди, заработают фонтаном, а вам и дела нет, – выстреливал слова Тончев, словно гвозди вколачивал в головы нерадивых подчинённых. – Где ваши бездельники электромеханики?! Чтоб сегодня же нашли неисправность, поменяли двигатель и сидели на буровой, пока скважину не закончат. Ещё одна авария, все пойдёте в монтёры, раз не можете нормально работу организовать.

Неистребимый бакинский акцент, придавал его говору своеобразный колорит, но оптимизма никому не прибавлял. Начальник электроцеха Халим Халилов вышел на улицу вслед за начальником производственной базы Устименко, по дороге к себе в цех получил накачку ещё и от него и, вместо привычного ежедневного обхода и планёрки с бригадирами, быстро прошёл в кабинет. Где, успокоившись немного, схватился за телефон. В цехе готовых, после ремонта, двигателей не было, пришлось обзванивать соседние буровые конторы.

Новый двигатель удалось выхватить у земляков в Октябрьском управлении. Халим спустился в цех, отправил пару человек на бортовом "Урале" к соседям и направился в диспетчерскую, вызывать на связь электромеханика Илью Трофимова.

А тот, в это время, вместе со своим напарником Володей Кравцовым, как раз подъехал к буровой на злополучный тринадцатый куст на берегу Янга-Яхи, где ночью и случилась очередная авария. Дежурный электрик не мог толком ничего объяснить, щурил красные от недосыпа глаза и сказал только, что мотору точно "каюк", так как дым и искры из него сыпались не хуже фейерверка.

Буровой мастер Матвеенков, один из "зубров", прошедший грозненскую и сургутскую буровые школы и работавший со дня основания управления, невозмутимо восседал в культбудке за столом напротив окна, уперев локти в столешницу и скрестив перед лицом узловатые пальцы, с зажатой в них беломориной. С Ильей поздоровался без эмоций, пододвинул к нему трубку радиостанции, курил и внимательно слушал, пока тот разговаривал с Халиловым. Илья попросил в помощь с подбазы Первого куста ремонтную бригаду и уточнил, когда отправляют новый электродвигатель. Понял, что автокрана из города не будет, а нужно договариваться на месте с вышкарями, сорокатонный кран которых остался на площадке после монтажа буровой и периодически участвовал в замене неисправных двигателей.

– Здесь крановщик, не знаешь, Николай Иванович? – спросил мастера Илья, закончив разговор по рации.

– Где ж ему быть, наверняка в столовой с поварихами лясы точит. Ему, с вашей помощью, курорт – день работает, неделю дрыхнет.

Лёгкий укор в его словах заставил Илью отвести глаза, хотя мастер и не смотрел в его сторону, а продолжал наблюдать в окно за тем, что делается на буровой. В это время с улицы в культбудку вошли Володя Кравцов с бурильщиком Шубиным, разговаривая на ходу о каких-то проблемах с главными насосами. Шубин положил у порога грязные рабочие рукавицы, подошёл к столу. Матвеенков уступил ему место, глянув на часы, – подошло время сдавать очередную сводку, а сам накинул на плечи крытый полушубок.

– Пошли, Илья, глянем крановщика, пока он ноги не сделал в город. Пора двигатель выдёргивать.

На выходе обернулся к бурильщику:

– Раствор держите?

– Держим, Иваныч, лаборантка через два часа пробы берёт. Да, я кранового предупредил, что опять работа есть.

Мастер коротко кивнул и вышел из вагона, Илья за ним. Крановщика, на удивленье, нашли на рабочем месте, ковыряющимся под капотом в металлических "потрохах" двигателя.

– Щас усё, що нужно, зробим. Тильки, бо новый двигун до двух часов не побачу, звиняйте, у мене вахта зараз кончается, та и праздник наутро, Первомай. Я человек партейный, мине на демонстрацию надоть.

Пожилой дядька с седыми пышными усами, а-ля Тарас Бульба, долго сосредоточенно оттирал тряпкой руки. Говорил неспешно, мешая русские слова с украинскими, и, наконец, полез в кабину. Подогнав кран к буровой, поднял стрелу с накинутым на крюк "пауком" и легко выудил из редукторного блока пятитонный двигатель сквозь прорезанную сваркой квадратную дыру в крыше – бригаде надоело тягать туда-сюда верхние панели, опустил на землю между опорными тумбами и снова отъехал на место.

Матвеенков понаблюдал за краном, потом поднялся на вышку, отчитал зазевавшегося помбура, поставленного за пульт аварийного привода расхаживать инструмент в застоявшейся скважине, поговорил с подошедшим со сводки бурильщиком и, услыхав вахтовку с ремонтниками, вышел к распредустройству, куда уже направился и Илья. Предположение насчёт неисправности подтвердилось после проверки. Надо думать, причина тянулась с самого монтажа буровой и она и привела к выходу из строя всех предыдущих двигателей. Ремонтников было двое, они занялись регулировкой неисправного контактора, а Илья с Матвеенковым вернулись в культбудку, где их дожидался Володя Кравцов.

– Ну что, Илья, ты едешь?

– Нет, не могу, – Илья помотал головой. – Дело ещё не сделано и команда мне поступила, до конца скважины здесь быть.

– Ну, как знаешь, я тогда двинусь дальше, ещё одна заявка есть, а на обратном пути снова загляну, – Володя попрощался и вышел.

– Два часа, а машины всё нет, – мастер скинул полушубок, вновь уселся за стол и закурил.

Словно в ответ на его слова, со стороны буровой послышался пронзительный тройной гудок подъехавшего гружёного "Урала".

– Никак Трифафа пожаловал, – ворчливо усмехнулся Матвеенков, – весь народ мне перебудит после ночной вахты.

Илья приподнялся с лавки, глянул в окно. Машина развернулась и осторожно подъезжала вдоль обваловки амбара к вышке, тяжело переваливаясь на промёрзших песчаных буграх. Один из ремонтников стоял под редукторным блоком, взмахами рук направляя водителя ближе к буровой. Второй подошёл к подъёмному крану и топтался возле него, озираясь по сторонам.

– Что-то там не то, – проговорил Илья и снова надел шапку, – пойду, гляну.

Крановщика, как он и предчувствовал, на месте не оказалось. Кран поник безжизненной стрелой, только крюк тихонько покачивался под порывами предвесеннего ветра. Илья остановился рядом с ремонтниками и водителем по прозвищу Трифафа, которое прилипло к нему за дурацкую привычку давать тройной сигнал клаксоном по поводу и без повода. Мужики вполголоса матерились и курили, сплёвывая в грязную мутную лужу, образовавшуюся на подтаявшем днём снегу. Спустившийся с лестницы технолог Гриша Петрунько подтвердил нехорошее предчувствие Ильи.

– Да он, сука, юркнул в вашу машину на выезде с куста, только пятки сверкнули, я и опомниться не успел, как увидел, да поздно было. Вовка ведь наверняка и не понял, кто это такой, и уехал спокойно. Ну, Лукич, сволочь, попомнишь ты у меня.

– Чего воздух зря сотрясаешь? – послышался голос подошедшего сзади Матвеенкова.

– Ты давай, начальник, решай скорей, что делать. Мне тут чалиться с вами некогда, – вступил в разговор Трифафа, приблатнённо размахивая растопыренными синими пальцами и рассыпая горящий пепел с папиросного окурка. – Щас борта открою и скину эту железяку, понял? Меня подруга на шконке дома дожидается, а у вас крана нету.

– Папиросу потуши, – спокойно сказал мастер и пристально взглянул на водителя, – будешь стоять, сколько понадобится, а нет, так я тебя самого в амбар скину, понял?

– Вас тоже касается, насчёт курева, – бросил Матвеенков и ремонтникам, поворачиваясь к бурильщику с Ильёй. – Ты, Илья, давай иди, сообщи на базу, что такая оказия приключилась. Пусть принимают меры.

– Какие меры, Иваныч? Праздник на носу, - Илья отрицательно покачал головой. – Да ты сейчас ни одной живой души не найдешь на базе, кроме диспетчера. А он, пока до начальства достучится, да пока те с вышкарями разберутся или другой кран организуют – сутки, точно, выкинь. Или я не прав?

– Что, есть другие предложения?

– Понимай буквально: «Врачу, исцелися сам!» – загадочно усмехнулся Илья и подбородком указал на буровую вышку. – У тебя в руках, Николай Иваныч, самый большой подъёмный кран в Западной Сибири, пять тонн для него – семечки – грех было бы не воспользоваться!

Мастер с сомнением оглянулся на свою стальную махину, прошёлся взглядом от основания до красного макушечного фонаря сорокаметровой вышки. Крюкоблок как раз медленно тянул вверх колонну бурильных труб. Матвеенков снова внимательно посмотрел на Илью, внутренне уже согласившись с его, мягко выражаясь, неординарным предложением, усмехнулся одними глазами, и повернулся к бурильщику.

– Ты, Борис, поднимай сменщика, пусть с вахтой займётся скважиной. А нам будет аккордная работа. Своих гони на крышу, раздвигать панели, электриков к аварийному дизель-генератору, проверить, чтоб был на всякий случай наготове, трактористов обоих сюда, да не пешком, а на технике.

Мужики с удивлением уставились на мастера и на Илью.

– И как же мы это сделаем? – спросил Шубин за всех.

– Да очень просто, – Илья отступил на пару шагов и коротко рассказал суть дела, поясняя последовательность действий широкими движениями рук. – Бульдозер ставим за амбар, напротив лебёдки, обвязываем крюкоблок тросом и вытягиваем за край буровой. Второй трос цепляем к трактору и тянем крюк в сторону машины, "майнаем" потихоньку к двигателю, цепляем его "пауком" и в обратном порядке заводим через раскрытую крышу к лебёдке. Полтора часа и сядет на место, как в люлю.

– Ну да, и уроните вышку мне на машину, – Трифафа возмущенно закрутил головой, сразу позабыв про свой блатной жаргон. – Я на это дело не подписываюсь.

– Да тебе-то, как раз, ничего делать и не надо, зато домой вовремя вернёшься, ты ж об этом больше всего страдал, – насмешливо проговорил Илья. – Иди пока, в столовой чайку хлебни. Понял?

– Ты меня на "понял" не бери, понял? – огрызнулся обречённо Трифафа, махнул рукой и направился в посёлок.

План был, конечно, сумасшедший, но совсем не невозможный. Тем более, что Илья уже не раз участвовал в подобных мероприятиях и поднабрался опыта.

– Одно плохо, инструмент придётся в скважине без движения оставить на это время, – озабоченно посетовал бурильщик, - как бы прихват не получить.

– Всё равно у нас другого выхода нет, – подвёл черту мастер. – Ждать будем, только хуже выйдет,

Ремонтникам тоже нашлось занятие. Илья позвал их с собой и они, словно бурлаки, встали друг за другом и, упираясь рубчатыми подошвами кирзачей в обледеневшие песчаные ухабы, начали разматывать с дощатого барабана отбракованный талевый канат. Работка была та ещё и, если бы к ним вовремя не пришёл на помощь поднятый с отдыха электрик, – высокий, огромный как медведь, – их бы точно кондрашка хватил с этим канатом.

Мастер снова обошёл буровую, понаблюдал за выходом раствора на вибросита при промывке скважины, проинструктировал заступившую на смену вахту. Спускаясь по длинной лестнице к мосткам, заметил тёмную фигуру, копошившуюся возле подъёмного крана. Матвеенков было подумал сначала, что крановщик вернулся, но, подойдя ближе, разглядел своего технолога, который с немного виноватым, но хитрым видом, тут же отскочил в сторону и повернулся к начальнику.

– Ты что здесь химичишь?

– Да подсобил немного земляку, чтоб в другой раз не повадно было филонить. Сахару сыпанул ему в бак с полмешка, пусть попляшет потом.

– Тьфу ты, вот детский сад, – мастер плюнул с огорченной усмешкой, – а ну, топай к превентору и ни на шаг от него не отходи, пока не закончим дело.

Больше ничего не сказал, махнул рукой и ушел.

Дальше всё пошло, как по писанному. Трактора разошлись по местам, Матвеенков приставил к ним сигнальщиков, а Илья забрался на крышу редукторного блока, откуда он видел всех и, как заправский дирижёр, руководил процессом.

День быстро скатился к вечеру и работу пришлось продолжать в желтом свете прожекторов. Стальные тросы натянулись, как струны, удерживая крюкоблок под углом к вышке, "паук" плавно выудил округлую тушу двигателя из кузова и поднял его выше головы Ильи, разлапистая черная тень которого падала на грязный снег у ног Матвеенкова.

Трифафа тут же запрыгнул в кабину своего «Урала» и на всех парах умчался с куста, от греха подальше, даже забыв посигналить на прощанье.

Трактора стали медленно сдавать назад, заводя груз в редукторный блок. Двигатель, с Ильей на "спине", опустился точнёхонько на раму, ремонтники отцепили тросы и тут же принялись крепить привод к лебедке. Илья поспешил к ним на помощь. Крыша так и осталась не закрытой и на спины копошащихся людей сыпалась мелкая снежная крупа, припорашивая их с ног до головы.

– Матвеенков что-то заметно постарел в последнее время, я заметил, – обратился Илья между делом к бригадному электрику.

– Постареешь тут, – тот сокрушенно кивнул. – У него сын недавно от передозировки умер. Сколько они с женой бились, всё без толку. После этого Иваныч на выходных закладывать начал, а на работе, по-моему, совсем себе продыху не дает.

Илья удивленно выслушал эту новость, задумался крепко, машинально продолжая крутить ключом гайку, и больше не сказал ни слова до конца работы.


Через час двигатель запустили на холостых оборотах. Шубин с вахтой завели крюкоблок на место к ротору, накинули на крюк треугольный штроп вертлюга, и уже собирались приподнимать инструмент, как вдруг из будки вибросит выскочил испуганный помбур.

– Циркуляции нет, газ на ситах! – истошно завопил он и кинулся прочь на улицу.

Ремонтники только что спустились с буровой, Илья как раз поднимался к пульту бурильщика, а со стороны насосного блока к ротору вышел Матвеенков.

И в этот момент, на глазах у целой толпы народа, когда Шубин подорвал клинья, отдав вес бурильной колонны лебедке, квадрат вдруг ощутимо дёрнулся и начал медленно ползти вверх. Вслед за ним, словно завороженные, задирали головы люди, стоящие полукругом.

Илья сначала ничего не понял – думал, Шубин начал подъем, но двигатель крутился вхолостую. Крюкоблок по ходу движения перевернулся вверх крюком и безвольно обвис на вертлюге, а спаренный квадрат поднимался выше и выше, унося огромные железные болванки под самую люльку верхового и начиная изгибаться под их весом из стороны в сторону.

Происходящее длилось всего несколько секунд. Народ оцепенел, потом бросился вон с буровой. У ротора остались только Шубин, Матвеенков и Илья, который не мог заставить себя оторвать взгляда от взбесившегося бурильного инструмента.

– Если бы своими глазами не увидел, никогда бы не поверил, что такое возможно, – громким шепотом проговорил Илья.

Шубин, спохватившись, нажал кнопку звонка, давая сигнал в превенторную будку Грише Петрунько на закрытие плашек превентора для глушения скважины. Затем пустил в ход лебедку, пытаясь на скорости выбрать провисший канат и удержать инструмент, выталкиваемый исполинской силой из чрева земли, от слома.

– Сто-о-ой! Противозатаскиватель отключен! – мастер бросился к пульту бурильщика через роторный стол и с размаху ударил кулаком по красному грибу кнопки общего стопа.

Но было уже поздно. Крюкоблок с разгону ударился о грани роликов кронблока – макушки буровой вышки – канаты лопнули, словно перерубленные топором, и вся многотонная стальная махина в ту же секунду рухнула с сорокаметровой высоты вниз. Квадрат, изогнувшись крутой дугой, хрустнул отрывистыми сухими выстрелами сразу в двух местах, и сверху на ротор тяжко обрушилась со свистом груда металла. Стальная плита роторного стола содрогнулась и прогнулась, словно лист картона. Из трещин смятого огрызка трубы бурой пористой пеной выдавливался и тут же испарялся природный газ и достаточно было одной искры, образовавшейся в момент удара стали о сталь, чтобы горючее облако воспламенилось и расцвело под вышкой гигантским жёлтым цветком.

Хорошо, что на это некому было смотреть.

Илья уже стоял в толпе в ста метрах от буровой, еле переводя дыхание, недалеко были и Шубин с Матвеенковым. Только смутные воспоминания отложились у всех троих – как они летели друг за другом вниз по лестницам, скользя рукавицами по отполированным перилам и не касаясь ногами ступеней, словно заправские матросы. Разница в возрасте не сыграла никакой роли в этой смертельной гонке, они действовали словно один человек, ни одним лишним движением не помешав друг другу. А остальные запомнили только тот момент, когда троица вывалилась из редукторного блока и ей в спины дыхнуло палящим жаром вспыхнувшего газа.

Мастер, тяжело отдуваясь, шарил газами по освещенным неровным светом лицам, пытаясь охватить взглядом толпу и понять, все ли успели убежать с буровой.

Пламя бушевало, охватив площадь метров в двадцать в диаметре, и, как и любой огонь, притягивало к себе человеческие взгляды, словно магнитом. Толпа сгрудилась на безопасном расстоянии и молчала, впитывая в свои души вечный ужас простых смертных тварей перед безжалостной необоримой стихией, пока не рухнула беззвучно – за рёвом огня – вышка на приемные мостки, и пока от буровой не осталась бесформенная груда железа, разрываемая в темноте оранжевыми языками и сполохами.

– Борис! – повернулся Матвеенков к бурильщику. – Веди всех в культбудку и проверь пофамильно. Не дай Бог кто-то на буровой остался… Потом сообщи на базу.

Бригада так же в молчании потянулась мимо него. Илья пошёл вместе со всеми.

- Где Гришка?! – громко крикнул Матвеенков, снова шаря глазами по лицам буровиков.

- Здесь я! – откликнулся технолог.

- А ну, иди-ка сюда, - голос мастера не предвещал ничего хорошего.

Они остались на месте и проводили взглядами удаляющихся людей.

- Ты где был? – тихо спросил Матвенков.

- У пульта превентора, где же еще, - Петрунько не отвел глаз.

- Почему плашки не сработали? Не закрыли скважину?

- Не знаю, Николай Иванович. Давление в норме было.

- Когда проверяли последний раз систему?

- Да днём, вместе с Кравцовым проверили.

- Так в чем же дело, Гриша? – мастер прищурился. – Как думаешь?

Петрунько тяжело вздохнул и полез в карман за сигаретой.

- Перехватило трубки ледяной пробкой, скорее всего, - произнес он тоскливо. – Я думаю, какой-то гад сцедил часть спирта и водой разбавил, ещё на забурке, когда канистры в культбудке стояли. Превенторщики потом систему заправили, опломбировали, так что позже вряд ли кто мог слить.

Мастер согласно кивнул головой и перевел взгляд на ярящийся факел.

- Раньше ли, позже, разница небольшая. Факт, что спирт в превенторе разбавленный оказался, а мы из-за этого и скважину и буровую потеряли. Благо, что не людей. Что ж, будем разбираться. Придется его найти самим, этого гада, не дожидаясь комиссии.

- Так ведь это же тюрьма, Николай Иванович?!

- А ты как думал?! В бирюльки мы, что ли, играем? – Матвеенков скрипнул зубами. – И ты еще с этим сахаром дурацким... С вышкарями сам объясняться будешь – скоро кран понадобится, разбирать железо, а он не на ходу…

Григорий опустил голову, переступил на месте.

- А вина основная на мне. Распустил я людей, Гриша. Они слабину сразу чувствуют. Так что отвечать в первую голову мне придется. Ну, а остальным всем наука на всю жизнь. Ладно, пошли, - Николай Иванович повернулся и быстрым шагом направился в поселок.

Обе вахты в полном составе собрались в культбудке. Лаборантка, бесцельно переставляющая бутылки с раствором на своем столике в углу, испуганно ретировалась за дверь, уловив гнетущее напряжение разлившееся в воздухе. Илья вопросительно глянул на мастера, тот согласно кивнул головой и обвел мужской коллектив тяжелым взглядом.

- Ну что, мужики, делать будем? – Матвеенков закурил папиросу, сделал пару коротких затяжек и раздавил окурок в пепельнице. – Я долго распинаться перед вами не буду. Просто спрашиваю: кто жидкость с превентора цедил?

- Я, - вперед вышел один из помбуров, остановился у стола, уставившись взглядом в пол.

- Кто еще к этому делу руку приложил? Не заставляйте меня позориться, перегар вынюхивать у всех по очереди. Вряд ли он в одиночку спирт глотал. Ну?!

После некоторой заминки к первому виновнику присоединился второй, слесарь-котельщик. Он густо покраснел под осуждающими взглядами товарищей и суетливо крутил головой, бегая глазами по хмурым лицам.

- Собирайте вещи и сидите в вагоне. С куста ни шагу, считайте себя под домашним арестом. Завтра поедете со мной в город. Всё.

Мастер снова закурил, сел к столу и взял в руку черную трубку радиостанции. Нарушители быстро пошли к двери, в спины им плеснул приглушенный ропот буровиков.

За ночь на кусту собралось несколько «УАЗиков» и вахтовок, высшее руководство прибыло отовсюду: из бурового управления, из объединения, из горнотехнической инспекции. Подъехали энергетики, пожарные и противофонтанная служба. Что в столовой, что в культбудке было не протолкнуться. Временный штаб по расследованию и ликвидации аварии опрашивал подряд всех участников и очевидцев, составлял план действий по тушению факела и глушению фонтана. Рано утром бригада, после разборок, разошлась по вагончикам, отсыпаться. Ремонтники укатили на подбазу Первого куста, а Илья, в ожидании приезда своего напарника, ночевавшего на соседней буровой, неприкаянно топтался на улице. Жар огромного костра лизал его лицо даже здесь, за двести метров от пожарища.

Из культбудки вышли несколько представительных начальников в возрасте. В добротных овчинных полушубках, в меховых шапках-пирожках и кожаных зимних сапогах. Прошли мимо Ильи, перебрасываясь короткими фразами, и расселись по машинам. Илья на них особо не заглядывался, дождался, пока «УАЗики», пофыркивая, укатили один за другим, и поднялся в вагончик.

Матвеенков с Шубиным, в окружении десятка парней в полувоенной форме, разложили на столе план куста и, делая карандашные пометки на белом ватмане, еще раз проговаривали необходимые этапы работы. Разговор их напоминал разработку военной операции, и Илья с интересом придвинулся ближе.

– Пушку подкатим сюда, на угол амбара, и стреляем прямой наводкой в подроторное пространство. Нескольких снарядов должно хватить, чтобы сбить пламя.

– Потом выждем немного, металл начнет остывать и можно будет бойцам в термозащитных костюмах завести тросы и тракторами оттащить обломки от устья скважины, за обваловку.

– Пескоструй подтянем как можно ближе, срежем остатки колонной головки и верхнюю часть трубы кондуктора.

– Ставим колонный фланец и на него натаскиваем пару превенторов, монтируем выкидную линию, закрываем плашки и… дело сделано!

– В общем, недели должно хватить.

– Если заминок не будет. А то, как в прошлый раз – привезут снаряды не того калибра…

Фонтанщики засмеялись.

– Так что давай, хозяин, ставь нас на постой и на довольствие, – хохотнул белобрысый парень с сержантскими лычками. – Завтра еще отряд из Сургута подъедет.

Мастер кивнул бурильщику, тот накинул фуфайку и повел бойцов располагаться по вагончикам. Матвеенков негромко пробормотал им вслед:

– Кому война – а кому мать родна. Архаровцы…

Как только они вышли, в культбудку по одному снова начали просачиваться буровики, враз ставшие вдруг безработными. Пришли даже повариха с операторшей из котельной. Все молча рассаживались по лавкам вдоль стен, увешанных плакатами по технике безопасности, поглядывали на своего мастера, ждали чего-то от него. А он несколько минут, не глядя ни на кого, мерил широкими шагами затертый пол, заложив за спину усталые руки, потом выдвинул стул, уселся на свое обычное место, закурил и так и не сказал ни слова. Илья, чтобы не выделяться, тоже осторожно присел рядом на лавку.

Секунды стекали на пол медленно, словно капли сосновой смолы, ни единым звуком не нарушая липкую тишину…

– Люди, почему-то, чаще всего сами делают свою жизнь гораздо хуже, чем она могла бы быть, и, в конце концов, полностью разрушают её, – проговорил вдруг Матвеенков, ни к кому не обращаясь. – Хотя ведь не требуется особых усилий для того, чтобы просто нормально жить, хорошо делать своё дело и не мешать жить другим. В этом, по-моему, вся проблема, и в этом ответ на все вопросы…

Он сидел за столом в культбудке, усталый седой человек, курил и смотрел сквозь стекло на бушующий факел. И каждый, услыхав его слова, тут же старался сделать вид, что к нему это не имеет никакого отношения, но в душе, все равно, принял их на свой счёт. После этого ни один взгляд не встретился с другим взглядом и, сквозь ещё более сгустившуюся тишину, в вагончик проступил ровный гул пламени, разнузданно глумящегося над останками буровой вышки…

(С)


Вложенные эскизы изображений

Автор: вьюга Apr 11 2021, 11:37

Спасибо!
Увлекательно.
С Уважением !!!

Автор: АлексГК Apr 14 2021, 14:06

Благодарю коллег-читателей за отклики на мои опусы!

(А теперь детективная история от самого сэра Артура Конан Дойля, сожжённая негодующим издателем и восстановленная мною из пепла химодуктивным методом только в наши дни...)

Дельце о саквояже

Смеркалось.

Ветер за окном гнал над крышами низкие тучи, они сеяли на город мельчайшую водяную пыль, от которой на стеклах собирались бисеринки водяных капель. На чердаке хлопал ставень слухового окна, зябко цокали копыта лошадей по мостовой, в соседнем дворе орал кот. А в уютной гостиной дома 221-б на Бейкер-стрит потрескивали дрова в камине - огонь жадно пожирал сухие поленья, освещая неяркими бликами две фигуры в креслах, с укрытыми пледом ногами.

Напольные часы в углу комнаты начали бить три минуты восьмого.

- А не спуститься ли нам, Холмс, в ближайший паб, выпить пивка с креветками? - предложила одна фигура, комплекцией поплотнее другой.

- Нет, Уотсон, - покачала головой другая фигура, не выпуская из зубов костяной чубук. - Мой дедуктивный метод подсказывает, что пива нам сегодня пить не придётся. Лучше мы выпьем шерри миссис Хадсон и прямо здесь.

- Но почему?!

- Потому что сейчас к нашей двери подходит один человек, а у него в кармане лежит очень занятный документ...

В ту же секунду внизу в прихожей раздался звон колокольчика.

- Как вы догадались? - в который уж раз поразился доктор способностям своего компаньона. - Уму непостижимо!

- Всё чрезвычайно просто, мой недалёкий, то есть близкий, друг, - скромно объяснил знаменитый сыщик. - Сюда поднимается Майкрофт, с которым мы разговаривали по телефону после ленча, пока вы дрыхли без задних ног в своей комнате.

- Ах, вот оно что! - смущённо воскликнул Уотсон, но тут же озадаченно округлил глаза. - Послушайте, Холмс, но ведь у нас нет телефона!

- Зато у Майкрофта есть, - пожал плечами сыщик и поднялся навстречу входящему.

- Здравствуй, здравствуй, дорогой брат! - протянул руки с порога к Шерлоку его ближайший родственник. - Тысячу лет тебя не видел! И вам привет, Уотсон, - бросил он через братнино плечо доктору.

Они, наконец, освободились от взаимных объятий и уселись в кресла.

- Ну, давай, рассказывай, брат, - прищурился Холмс. - Повтори то, что говорил мне - доктору будет полезно услышать всё из первых уст.

- Конечно, конечно, дорогой! - Майкрофт весь лучился восторгом и нетерпением. - Начну с самого конца: мы должны через две недели выбрать нового премьера и его кабинет. Голосовать будут только члены парламента, а выбирать они будут... - он сделал эффектную паузу, - из тех высокопоставленных особ, которые смогут доказать, что они в полной мере владеют словом художественного убеждения!

- Нич-чего не понимаю! - Уотсон в волнении потёр пальцами бритый кадык. - Кого и в чём они должны художественно убеждать?

- Это значит, мой юный друг моего дорогого брата, что все кандидаты написали свои предвыборные речи, сложили их в стопочку и отдали в парламент на рассмотрение. Те программные сочинения, что будут признаны наиболее убедительными, в плане морального и интеллектуального воздействия на мозги общества, и приведут их авторов в кабинет. В смысле - в кабинет министров.

- А мы-то здесь причём? - снова не понял доктор.

- Я, как единственный эксперт в щекотливых политических вопросах, прочитал рукописи и определил итог выборов с вероятностью в девяносто девять и восемь десятых процента, и он, честно говоря, мне не понравился. Поэтому, - хотя моё умственное развитие значительно превышает разумность Шерлока, не говоря уже о вашей, - именно на вас я решил проверить свои умозаключения, прежде чем выдать их парламенту.

Майкрофт поднялся, прошёлся по комнате из угла в угол, бросил внимательный взгляд за окно. Потом вынул из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист плотной бумаги и протянул брату. Уотсон вытянул шею, стараясь заглянуть в документ. Увиденное повергло его в изумление - на листке была нарисована комбинация из трёх пальцев, в просторечии называемая фигой.

- Что это?! - доктор уже давно устал удивляться, но другого выхода у него просто не было.

- Шифрованная записка! - сыщик ткнул указательным пальцем в небо.

- Ерунда, - отмахнулся Майкрофт, - этим я просто даю вам знать, что не скажу своего мнения, пока не услышу вашего. Берёшься, Шерлок, или слабо?

Младший брат глубоко затянулся - в трубке затрещало, из неё посыпались искры - выдохнул густой табачный дым к потолку и ответил:

- Я могу распутывать самые безнадёжные дела гораздо лучше, чем ты. И это дельце, конечно, по зубам только мне, потому что я знаю стиль твоего мышления. Уотсон, как всегда, будет записывать мои рассуждения и выводы. Но для этого нужно сначала прочитать все опусы. Где рукописи, Майкрофт?

- Их доставят к вам завтра, в опечатанном саквояже. И не забудьте, что дело это чрезвычайно секретное и находится на контроле самой королевы!

- Ну что ж, тогда можно обмыть столь интригующее начинание, - предложил Уотсон, потирая ладошки. - Миссис Хадсон, принесите нам графинчик шерри, пожалуйста! - крикнул он в сторону закрытой двери.

Створки тут же распахнулись, и на пороге возникла хозяйка с подносом в руках, уставленным рюмками, графинами и тарелочками овсянки.

- За удачу! - Майкрофт провозгласил тост и выпил наливку одним глотком.

Друзья и миссис Хадсон поддержали его.

Рукописи привезли рано утром первым рейсовым кэбом, часы как раз сыграли девять с копейками или около того. Уотсон с Холмсом в это время всегда завтракали, поэтому не стали прерывать трапезу, а поручили миссис Хадсон втащить объёмистый саквояж наверх. Посыльный не хотел уходить без чаевых и поднялся следом за хозяйкой в гостиную. Ему дали тарелочку овсянки и отпустили с миром.

- А вы знаете, Джеймс, ведь Майкрофт абсолютно прав! - воскликнул Холмс, ловко избавившись от любимого блюда.

Доктор молча задрал брови, выражая знак вопроса, и облизал ложку. Сыщик допил кофе, вытер губы салфеткой, раскурил трубку.

- Я думал над полученной информацией до самого утра и пришёл к выводу, что содержание предвыборной речи может снять с замыслов политика все покровы, как раз благодаря его виртуозному владению искусством словоблудия. Значит, брату открылось под слоем художественной лапши, вышедшей из-под пера основного кандидата и его приспешников, нечто такое, что делает опасными для королевства спрогнозированные итоги парламентских слушаний. Мне же достаточно будет получить из ваших уст краткую, в одно предложение, характеристику каждого сочинения, чтобы в итоге подтвердить или опровергнуть заключение Майкрофта. Иначе говоря, вы должны придумать названия всей этой макулатуре, - он кивнул на саквояж.

Уотсон, не дыша, внимал компаньону, как обычно с трудом поспевая следить за виражами гениальной мысли.

- Название, несомненно, должно быть квинтэссенцией авторской задумки, и вы должны вытащить её для меня. Вот посмотрите, - Холмс развернул свежий номер "Таймс", - например: "Убийство лысого в подвале пустым мешком по голове". Как вам заголовок? Ведь вся суть вошла, до последнего пенса - кого, когда, где, чем и почему насмерть! Какой молодец этот журналист, всё по полочкам разложил для полиции! Теперь-то Лестрейду ничего не стоит поймать убийцу.

Уотсон внимательно изучил заголовок статейки, набранный толстыми готическими буквами, зачем-то понюхал газету и вернул сыщику.

- Хорошо, Холмс, с основными выводами я согласен, но вот когда и почему насмерть - остаётся для меня тайной за семью печатями. К тому же абсолютно не понимаю . за что?!

- Это же очень просто! Газета сегодняшняя, значит, убили его вчера, а почему насмерть - он же лысый! И столь незащищённому мозгу оказалось вполне достаточно удара мягкого предмета, который на волосатой голове не оставил бы и царапины.

Сыщик самодовольно откинулся в кресле, пыхнул трубкой. Уотсон покрутил головой.

- Вы в очередной раз убедили меня, Холмс. Но давайте займёмся нашим главным делом, чтением.

- Мой милый Хэмиш, неужели вы думаете, что я, который в жизни не прочёл ни одного беллетристического сочинения, изменю своим принципам?! Это же вы любите читать, вам и книжки в руки, - сыщик коротко рассмеялся.

Он наклонился над саквояжем, расстегнул замок и вытянул из простывшего на уличном холоде кожаного нутра первую попавшуюся пачку листков, скреплённую канцелярским зажимом. Положив рукопись на колени, он остро вгляделся в имя автора.

- Эдгард Попо, - тихо произнёс Холмс и передал текст Уотсону. - Читайте, а я пока вспомню всё, что знаю об этом человеке.

Друзья погрузились каждый в своё дело, в гостиной повисло молчание и ватные слои дыма.

Через десять минут доктор подал голос.

- Я готов, Шерлок.

Холмс порывисто подался вперёд: - Слушаю.

- Убийство на Морген-стрит! - ляпнул восторженно Уотсон.

Теперь, первый раз в жизни, пришла очередь удивляться великому сыщику.

- Причём тут убийство, Джеймс?!

- Я думаю, так вам будет легче найти нужные ассоциации...

Холмс машинальным движением руки вернул на место отвалившуюся нижнюю челюсть, почесал затылок и проговорил, качая головой:

- Вы меня полностью растворили и выпарили в осадок, выражаясь химическим языком. Может быть, вы и правы... - глаза сыщика заблестели, - действительно, всё в точку... - он снова не закончил фразу. - Давайте двигаться дальше!

- Конечно, вам виднее, Холмс... - Уотсон вернулся к своему амплуа, - я не могу постичь ваших гениальных озарений, но стараюсь помочь хоть чем-то.

Сыщик после этих слов друга расцвёл в кресле майской розой. Но природная скромность, конечно, не позволила ему слишком задрать нос. Тем более, говорить в такой позе не очень удобно. Сделав вид, что поправляет галстук на шее, Холмс вернул голову в нормальное положение и благожелательно посмотрел на доктора, извлекая из саквояжа следующую рукопись.

- Агат Кристиансен.

Уотсон взял у него текст, придвинул кресло поближе к окну и уселся на место снова. И на этот раз чтение не заняло у новоявленного лит-агента много времени.

- Раз-два-три, щёлкни пальцем кошку в лоб, - сообщил он своему товарищу, откладывая бумаги в сторону.

- Вот-вот, именно этого я и ожидал! - вскричал обрадованно сыщик. - Вам в точности удалось передать главную мысль послания. Не будь она столь же банальна, сколь ошибочны и все остальные публичные рассуждения автора, и можно было бы считать, что мы нашли одного фаворита.

- Ну, Холмс, я уже устал удивляться, - откликнулся Уотсон, - и больше не буду. Иногда мне кажется, что вы подмешиваете к табаку ещё кое-что, для обострения мыслительного процесса.

- Увы, доктор, ваш диагноз не подтверждается. Я применяю одно действенное средство, как вы знаете, но очень редко, и в данном случае прекрасно обхожусь без него. Однако к делу.

Очередная пачка листков, прошитая суровой ниткой, появилась на свет из саквояжа.

- Стив Кингсли, - провозгласил сыщик. - Я жду вашего вердикта, а пока попрошу миссис Хадсон сварить нам кофе.

Холмс вышел из комнаты и спустился на кухню. Вернулся он минут через пять и сразу же забил в трубку новую порцию табака, раскрошив гаванскую сигару доктора, пока тот читал. Сизые клубы не таяли под потолком, а собирались в одну гигантскую, на глазах толстеющую грозовую тучу.

Уотсон закончил чтение, свернул пачку листков в трубку и внимательно посмотрел через неё на своего товарища.

- Мёртвая зона родит хищные вещи - вот такое у меня получилось название.

А Холмс вдруг ударился в рассуждения:

- У нас ещё нет телевизора, но мне высказывания этого господина уже напомнили один из бесконечных сериалов о путешествиях между мирами, каждый из которых является альтернативой или возможным вариантом развития сегодняшней политической ситуации. Беда в том, что у нас-то на самом деле никаких вариантов нет, мы движемся в одном-единственном заданном направлении. Кем заданном? Остаётся только догадываться...

В гостиную вошла хозяйка дома в противогазе, составила на стол две микроскопические чашечки кофе и, покачав головой, направилась к окну.

- Ах, мистер Холмс, вы так много курите! Я, право, не знаю, чем тут дышит мистер Уотсон, - гулко проговорила миссис Хадсон и распахнула форточку.

В комнату ворвался сырой ветерок с набережной Темзы, а доктор на несколько секунд потерял сознание. Сыщик тут же пришёл ему на помощь, выпустив прямо в лицо друга густую струю дыма.

- Миссис Хадсон, вы поступили несколько опрометчиво! Так можно и отравить человека. А вы, Уотсон, кончайте симулировать! Всё равно рюмку шерри с утра вам никто не нальёт.

Домоуправительница хрюкнула хоботом противогаза и удалилась.

- Я почти воспарил к небесам, - прошептал доктор, качнув из стороны в сторону томным взглядом, - если бы у меня были крылья, я бы улетел далеко-далеко...

- А люди скажут: - Уотсон летит, скоро осень... - засмеялся Холмс и сунул в руки друга очередную рукопись. - Получите следующего кандидата - Актура Дойланда. Давайте-давайте, читайте, не расслабляйтесь.

Так пролетело ещё несколько часов, пока из саквояжа не возник на свет божий твердый кожаный переплёт с золотым тиснением.

- Урсул Арктос, - прочёл имя Уотсон, первым завладевший новым сочинением, - и даже название есть. Что вы на это скажете, Шерлок? - он показал сыщику обложку.

- Да-а-а уж! - протянул Холмс, - мы как-то беседовали на предмет космогонических представлений о движении Земли и Солнца, и вам известна моя позиция по этому вопросу. А этот господин явно мнит себя в центре мироздания, уж вы-то первый должны были догадаться, имея дело с латынью всю сознательную жизнь...

Но доктор уже не слушал разглагольствования дедуктивного сыщика, он читал рукопись с упоением, причмокивая от удовольствия, и непроизвольно шарил свободной пятернёй по столу, в поисках чего-нибудь вкусненького. Правда, тщетно.

Наконец, Уотсон отвалился к спинке кресла, продолжая тихонько похихикивать, смахнул с носа весёлую слезинку и выдал:

- Э-эх, это ж надо до такого додуматься! Давненько мне не приходилось читать столь отвязной фантастики!

- Как ваше самочувствие, доктор? - подозрительно прищурился сыщик. - Обострения упадка сил не предвидится?

- После такой эмоциональной зарядки - только вперёд, к новым вершинам науки и техники!

- Отлично! - воскликнул Холмс и запустил руку в саквояж.

В это время внизу зазвонил колокольчик. Друзья прислушались к негромким голосам хозяйки и нежданного визитёра. Слов было не разобрать, но посетитель явно стремился к лестнице, что и подтвердилось вскоре скрипом ступенек под его сапогами.

- Входите, входите, инспектор, - крикнул Холмс в сторону двери и на всякий случай задвинул саквояж ногой под стол, а рукописи на столе накрыл газетой. - Нам как раз только вас и не хватало!

Створки распахнулись и на пороге гостиной возник Лестрейд собственной персоной, на ходу стягивая с рук перчатки.

- Вы всё затворничаете, - ухмыльнулся вместо приветствия инспектор, бросил на тумбочку кепку и перчатки и прошёл к свободному креслу. - Не соскучились ещё по настоящей работе?

- Вы же знаете мои привычки, - чтобы думать, не обязательно носиться по улицам, высунув язык, - парировал Холмс и прищурился. - Что вас привело к нам сегодня? Неужели с лысым какие-то проблемы?

- Вечно вы опережаете события, - недовольно скривился Лестрейд и подтвердил: - Но вы правы, убийство оказалось намного загадочнее, чем я предполагал. К тому же, некоторые сопутствующие обстоятельства придали делу новый ракурс...

В комнату неслышно вошла миссис Хадсон с подносом, на котором исходила паром чашечка горячего чаю. Инспектор поднял взгляд и вздрогнул от неожиданности, увидев прямо перед собой страшную резиновую рожу с гофрированным хоботом. Хозяйка оставила поднос на столе и ретировалась.

- Что же это за обстоятельства? - спросил Холмс, скрыв улыбку.

- Дело в том, - Лестрейд нервно оглянулся по сторонам, - что убитый оказался членом парламента. Он перевозил опечатанный саквояж с документами из королевской резиденции в палату лордов, и каким-то образом оказался вдруг в подвале! Кто-то заманил его туда, несомненно. А чемоданчик, как вы понимаете, исчез!

Сыщик с доктором обменялись быстрыми взглядами.

- О-очень интересно, - протянул Холмс, - и дальше?

- Надеюсь, всё здесь сказанное, как обычно, останется между нами?

- Не тяните резину, инспектор...

- Хорошо. Подробностей мне не сообщили, но документы очень важные, секретные. От них зависит формирование нового кабинета министров, и все опасаются, как бы враги нашего государства не воспользовались ими в своих гнусных целях.

- Не стоит драматизировать, - нарочито зевнул Холмс. - Это мог быть обыкновенный грабитель. Бумажник жертвы пропал или?..

- Остался целёхоньким во внутреннем кармане пальто, - уныло ответил Лестрейд. - И самое главное, непонятно, почему умер пострадавший, ведь никаких повреждений на теле не обнаружено. Единственное, что я установил достоверно - ему натёрли лысину обыкновенным пустым мешком, до того она сияет!

- Обыкновенным ли? - встрепенулся сыщик. - Мешок дерюжный или шерстяной?

- Какое это имеет значение? - округлил глаза инспектор. - Шерстяной.

- Понятненько, - совсем непонятно для окружающих сказал Холмс, - вскрытие делать не стали?

- Вы думаете это опять яд? Анализ крови трупа исключил такую возможность, - самодовольно ответил Лестрейд и отхлебнул чай из кружки.

- Ладно, я подумаю над этим делом, - произнёс сыщик, поднялся, ясно намекая гостю, что разговор окончен, и добавил, чтобы уж совсем не оставлять полицейскую ищейку в недоумении: - Думаю, в ближайшее время я смогу помочь вам в поисках саквояжа и его содержимого, но отыскать убийцу не обещаю.

- Вот хорошо! Убийцу - это уж мы сами, не впервой, ну, а не найдём - и ладно. Главное документики бы вернуть в целости.

Лестрейд вскочил на ноги суетливо, закружился по комнате в поисках своих уличных причиндалов и задом испарился на лестницу, благодарно кивая головой.

- Не может быть!

Это были первые слова, патетически брошенные доктором после того, как инспектор удалился восвояси.

- Конечно, не может, - спокойно согласился Холмс. - Всё здесь гораздо проще и, одновременно, сложнее, чем вы думаете. Я уже понял, что произошло на самом деле, и какую роль играет в произошедшем мой брат, но расскажу вам позже, когда мы закончим разбирать рукописи... Так что, вернёмся к нашим баранам из парламента!

Уотсон вытянул из-под стола вожделенную потерю Лестрейда и достал очередную рукопись.

- Следующий - Янис Флемин, - прочитал он имя автора, а через несколько минут выдал и пришедший на ум заголовок для сочинения: - Никогда не возвращайтесь из России с любовью.

- Я с полным основанием могу сказать, - подхватил Холмс, - что речь этого политика изобилует отсылками к публикациям в толстых научных, или около, журналах. Написано, наверняка, доходчиво, слишком патриотично и, в итоге, ни о чём. Так что, это не наш кандидат.

Уотсон полез было в саквояж за следующей порцией политической пищи, но тут часы пробили без двух минут пять пополудни.

- Однако! - поднял голову доктор. - Мы ведь совсем забыли про обед и ленч, - а миссис Хадсон-то что себе думает?!

- Это я отменил сегодняшнюю кормёжку, - самодовольно заявил Холмс. - На голодный желудок мозги шевелятся гораздо веселее.

- Ну, уж файв-о-клок я не позволю пропустить! Миссис Хадсон, где наш чай? - крикнул Уотсон.

- Чай будет в полшестого, - отрезал сыщик и поднялся. - А сейчас мы немного побоксируем для разминки.

- В такой-то кочегарке?!

- Вы правы, доктор, - Холмс подошёл к шифоньеру. - Дышать здесь действительно нечем. Воспользуемся опытом нашей сообразительной хозяйки, - он распахнул створки и выбросил в кресло перчатки и пару противогазов. - Надевайте.

Уотсон выпучил глаза от удивления, но перечить другу не решился. Он решил отомстить ему в бою.

- Я имею честь напасть на вас, сэр, защищайтесь! - фехтовально воскликнул хоботом доктор и принял стойку.

- Какой вы культурный, Хэмиш, - ответствовал Холмс и тут же провёл хук слева.

Уотсон стойко принял удар, обернувшись вокруг своей оси, и заехал другу прямым в окуляры. Шерлок быстренько сгруппировался, оттянул резину от скулы и пыхнул пару раз трубкой, запудривая внимание противника. Но доктор не купился на этот дешёвый корчновский трюк и снова пошёл в атаку. Обманным движением правой руки он сделал выпад, а левой следом попытался пробить глухую оборону напарника. Холм с лёгкостью отразил удар, присел чуток и завершил манёвр классическим апперкотом.

Доктору хватило с лихвой. Он пошатнулся, задрав хобот, и начал заваливаться назад, но друг не дал ему упасть. Заботливо подхватив его под спину, Холмс подвёл к подоконнику впавшего в прострацию товарища, стянул с его головы противогаз и открыл форточку.

- Дышите, Хэмиш, дышите глубже, вы заслужили глоточек свежего воздуха!

Но Уотсон, широко разевая рот, силился что-то сказать и тянул указательный палец к окну. Сыщик перевёл взгляд на улицу и внезапно столкнулся с пронзительным взором чёрных глаз, висевших прямо за стеклом на фоне затухающего заката. Вокруг глаз чернела не менее отвратительная, ухмыляющаяся клыкастая рожа.

- Это же маркёр! - вскричал Холмс. - Но как он... - он не договорил, потому что наглый подглядывальщик уже отвернулся и его фигура, восседающая на странной конструкции, напоминающей велосипед с крыльями, уплыла в сторону.

Соглядатай наяривал педали, широкие опахала мотались вверх-вниз, унося воздушного наездника вдоль по Бейкер-стрит над головами редких прохожих. Они, конечно же, ничего не замечали.

Пока друзья переваривали увиденное, солнце окончательно свалилось за горизонт и на улицу потекли сумерки. И на этом, оказывается, представление не закончилось. Доктор чуть не впал в истерику - в противоположном конце тёмного уличного коридора возникло светлое пятно и начало приближаться, постепенно вырисовываясь в силуэт человека. Прохожих сдуло, хотя ветра особого не было.

Светящийся зеленоватый человек подошёл к дому знаменитого сыщика и пропал из виду. В прихожей звякнул требовательно звонок.

Друзья в молчании вернулись к креслам и уселись в напряжённом ожидании. На столе простывали две чашки чая, которые хозяйка внесла неслышно за спинами постояльцев.

Разговор внизу был не долгим. Визитёр поднимался по лестнице.

- Ба-а! Да это же сэр Баскервилль! - прорезался у доктора голос облегчённым вскриком, когда на пороге возник долговязый, усатый и вечно радостный знакомец в отливающей зелёнкой шубе.

- Мистер Холмс! Мистер Уотсон! - в свою очередь заорал пришелец, сверкая зубами, и кинулся обнимать ошарашенных друзей. - Я безумно, просто безумно рад вас видеть!

- Не сомневаюсь, - Холмс взял себя в руки. - Что привело вас, сэр, так неожиданно в Лондон?

Бывший канадский американец, не изменивший своим привычкам, скинул шубу на тумбочку и упал в кресло, задрав ноги на стол.

- Да меня вызвали срочно на какое-то тайное голосование в палату лордов, но я первым делом, прямо с поезда, решил нагрянуть к вам, друзья. Соскучился страшно!

Баскервилль снова хотел вскочить, но его мысли уже побежали в другом направлении.

- А ещё я страшно проголодался и попросил миссис Хадсон сварганить по-быстрому чего-нибудь горяченького.

Хозяйка не заставила себя долго ждать. Она торжественно вступила в гостиную, заметно проветрившуюся после боксёрского поединка, с кастрюлькой и тарелками на подносе.

- Ура! Овсянка, моя любимая овсянка! - захлопал в ладоши беспечный аристократ. - Миссис Хадсон, дайте я вас расцелую!

- Не стоит, сэр, что вы! - зарделась щеками хозяйка и добавила смущённо: - Я знала, что только ваша утончённая натура может по достоинству оценить мои кулинарные способности. За это я прихватила специально для вас и литровый графинчик шерри.

Она жестом фокусника извлекла из кармана передника рубиновый графин и поставила его на стол рядом с подносом.

После первого тоста проснувшийся зверский голод заставил всех отложить разговоры и умять за милую душу по полной тарелке каши. Кастрюля опустела в два счёта, что доставило миссис Хадсон давно забытое удовольствие. Хотя после обильного ужина на друзей и напало благодушное настроение, Холмс решил аккуратно выпроводить гостя.

- Прошу извинить нас, глубокоуважаемый сэр, - светски содрогаясь, сказал он, - но дела, не терпящие отлагательства, вынуждают меня пригласить вас к нам на завтрашний обед.

- Понял, понял, не дурак! - замахал руками Баскервилль. - Всё, удаляюсь, меня уже нет!

Он подскочил на ноги, надел шубу и двинулся к дверям, не забыв прихватить случайно графин со стола.

- Кстати, сэр, - вдогонку спросил его Уотсон, - а что это за мех?

- Вам тоже понравился? - на ходу обернулся гость. - Обыкновенная ондатра с наших фамильных болот, её очень много расплодилось в последнее время. И крупная же, собака...

Дверь хлопнула за ним. Друзья переглянулись и вернулись к своему занятию.

- Что там дальше? - Холмс сунул в зубы любимую трубку.

- Джейсм Чейзус, - задумчиво произнес Уотсон и погрузился в чтение.

Его друг рассеянно пускал носом кольца дыма в ожидании. На второй сотне, нанизанной на чубук, дождался.

- Если коротко - весь мир будет у нас в кармане, - сформулировал резюме доктор.

- Не думаю. Слишком приелись все эти громкие фразы избирателям. Одно и то же, одно и то же... Следующий.

- Вальдер Вэйкин, - провозгласил доктор.

- И этот не годится, - тут же откликнулся Холмс. - Гляньте-ка - ещё один эксперт выискался. Вообще, ни в какие ворота не лезет! - безапелляционно заявил великий сыщик. - Поэтому ничего, кроме нуднейшей тягомотины, я от этого господина не ожидаю, и читать тут нечего.

- "Он кричит: - Ошибка тут! Это я эксперт! А ему говорят: - Не шибко тут, прекращай концерт", - на манер Алисы переиначил песенку доктор - просто к слову пришлось.

- Поехали дальше, - хохотнул на его корявый выверт Холмс.

- А дальше - всё! - воскликнул Уотсон и на всякий случай пошуровал пятернёй в саквояже. - Пусто.

- Значит, пора спать, и так часы уже дважды пробили полночь. Отбой!

- А выводы? - с надеждой вопросил доктор.

- Завтра, всё завтра. К тому же, они могут оказаться и вовсе неожиданными...

Наутро друзья проснулись по расписанию. Позавтракали гренками с кофе и яйцами "в мешочек". Миссис Хадсон милостиво избавила их на этот раз от вездесущей овсянки, которую решила выдать экспромтом на обед.

Когда постояльцы закончили трапезу и, попыхивая трубкой и сигарой, взялись за газеты, в прихожей раздался звонок. Через пару минут хозяйка, снова облачившись в противогаз, внесла коробку, перевязанную бечёвкой, и оставила её на столе.

- Гляньте-ка, Хэмиш, что там, - попросил Холмс. - Кажется, это посылка от Майкрофта.

Доктор не заставил себя ждать, разрезал газетным ножом узел и извлёк из коробки телефонный аппарат с вертушкой.

- Гм, а куда же мы его будем подключать? - озадачился Уотсон.

- Это новая модель, беспроводная, - усмехнулся сыщик. - Позвоните в Скотланд-Ярд и пригласите инспектора Лестрейда на обед, пожалуйста.

Доктор приложил трубку к уху и покрутил ручку.

- Центральная эфирная слушает, - откликнулся в наушнике девичий голосок.

- Барышня, дайте-ка мне полицейское управление, - важно произнёс Уотсон. - Лестрейд? Мистер Холмс приглашает вас к двенадцати отобедать сегодня. Будете? Хорошо.

Доктор, первый раз в жизни говоривший по телефону, был весьма доволен, что всё у него получилось, как надо. Он снова уселся в кресло и углубился в газету. Холмс занимался тем же.

В полдень в гостиной на Бейкер-стрит 221-б собрались: Лестрейд, сэр Баскервилль, миссис Хадсон в противогазе и её постояльцы. Они церемонно уселись за стол и принюхались сквозь дымовую завесу к парку, поднимавшемуся над тарелками.

- Овсянка, фу-у! - скривился Баскервилль и отложил ложку.

- Вас что-то не устраивает, сэр? - участливо и в то же время с усмешкой спросил его Холмс. - Вы же её так любите?

Остальные в изумлении воззрились на сбрендившего аристократа. И он понял, что попался.

Баскервилль встал из-за стола и отошёл к окну, за которым мелькнули широкие крылья и чёрная физиономия. Эффектным жестом мнимый сэр сорвал маску с лица и оказался худощавым жёлтолицым человеком, давным-давно известным всем присутствующим.

- Профессор Мориарти! - воскликнули хором Лестрейд с Уотсоном.

- Я давно подозревал, профессор, что вы тоже выбрались тогда из Рейхенбахского водопада, - спокойно проговорил сыщик. - Зачем вы пожаловали к нам?

- Чтобы забрать у вас рукописи, слюнтяи поросячьи! - патетически бросил Мориарти. - Они мне нужны для одного дельца.

- Знаем мы ваши делишки, негодяй! Вы решили подменить их на опусы своих ставленников! Не выйдет, - в тон ему воскликнул Холмс.

- Ха-ха-ха! - по-фантомасовски расхохотался Мориарти, - вам никогда меня не одолеть, жалкие ищейки! Сейчас я вам покажу, где зимуют не только раки, - он распаялся всё больше, глаза его загорелись зловещим огнём.

Он принял свою излюбленную стойку борицу - растопырил ноги и скрючил руки на манер богомола. Лестрейд самоотверженно спрятался за спину доктора, мелко постукивая зубами. Уотсон же в это время раздумывал, стоит ли надеть боксёрские перчатки. Один лишь Холмс смело бросился в бой и ловким движением схватил профессора за жидкую шевелюру, но она вдруг осталась в его пальцах, соскользнув с голого черепа. Мориарти взвыл и шаркнул когтями по щеке противника.

- Держите его! - закричал Холмс, отскочив назад.

И тут всех поразила миссис Хадсон - она раскрутила хобот противогаза и, ловким движением обмотав его вокруг профессорской шеи, дернула Мориарти на себя, отчего тот брякнулся носом в пол. А женщина прыгнула на спину негодяя, одновременно выкручивая ему руки.

- Шаль, Шерлок! - прогудела хозяйка голосом Майкрофта.

Холмс среагировал мгновенно, трезво оценив ситуацию. Схватил шерстяную накидку с плеч переодетого брата, намотал её концы на кулаки и по-сапожницки шлифанул макушку профессора до зеркального блеска.

Через минуту всё было кончено. Мориарти дернулся пару раз в конвульсиях, издевательски ухмыльнулся, пробормотав что-то вроде: - А вот шиш вам с маслом! - и затих.

- Всё-таки статическое электричество - это сила! - сказал, отдуваясь, Майкрофт и наконец-то стянул с лица противогаз. - Мозги этой механической куклы просто перегорели.

- Он же не настоящий! - осенённо вскричал Уотсон.

- Конечно, другого я от него и не ожидал, - констатировал Холмс. - Профессор всегда отличался тягой к дешёвым театральным эффектам. И ему опять удалось выскользнуть, но не это меня беспокоит.

- Что же? - спросил доктор.

- Сколько человек он уже подменил в парламенте на свои самоделки, и скольких ещё подменит - вот в чём вопрос!

- Но это значит... - Уотсон замер, поражённый озарением, - что нами управляют...

- Не стоит говорить об этом вслух, доктор, - Холмс улыбнулся. - Зато у нас опять есть над чем поработать.

- Да-а уж, - протянул Уотсон, - одно можно сказать точно - мы-то с вами настоящие!

- Вы в этом уверены?.. - встрял в разговор Майкрофт, а Лестрейд крутил головой от одного к другому, не в силах постигнуть ход мыслей окружающих его великих людей.

Одно утешало инспектора - саквояж с рукописями, извлечённый Холмсом из-под стола, остался невредим, и теперь можно было спокойно отвезти его начальству.

(С)


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК May 8 2021, 11:27

Поздравляю всех форумчан с 9 мая - днём Победы в Великой Отечественной Войне!

Иголки

(фронтовая история из жизни поколений моей семьи)

***

Деревня прилепилась у самого горлышка ущелья, сквозь которое истекала быстрая речка Хамир на простор Бухтарминского края. Из райцентра щебёночный тракт бежал спокойно по широкой долине, незаметно отступая от берега и взбираясь пологим бугристым склоном выше берёзовых макушек, и неожиданно оказывался на узком козырьке, что десятиверстовой лентой опоясал отвесную каменную стену. Страшно было Мане-почтальонше ходить по этой дороге, особенно когда навстречу попадется колхозная подвода или леспромхозовский грузовик. Не знала она тогда, куда и кинуться: то ли к скале, где в любую секунду на голову норовил свалиться каменюка, то ли жаться к краешку пропасти, в которую и глядеть-то – сердце замирает. Да делать нечего – другим путём не попадёшь в Путинцево, а почту всегда нужно доставлять вовремя, особенно в лихую военную пору.

***

Нюра с Лёнькой только вернулись со скотного двора колхозного, ещё калитку не успели отворить, а Гришка-пострел уже сиганул через забор, бросил малых погодков Женьку да Вальку реветь посреди двора и умчался вдоль улицы, вздымая босыми пятками фонтаны пыли.

– Вот оглашенный, – мать посмотрела из-под руки ему вслед, качнула головой укоризненно и пошла к летней русской печи, что пряталась под шатровым навесом рядом с черемухой.

– Лёнька, картошек накопай, курям корму задай потом, да за мальцами пригляди, покуда я ужин справлю. А ты пошто, доченька, причитаешь? Опять Женька у тебя отнял чего, али Гришка обидел? Вот прискачет вечор, я ему задам хворостиной-то, язви его в душу...

Нюра успевала на ходу и старшему порученья задать, и младших приголубить, и своим рукам покою не давала. Замесила тесто из непросеянной муки впополам с отрубями, примостила квашню на лавку близ печки. Огонь развела, картошки начистила, залила болтушкой из молока и яиц, и задвинула чугун на шесток ухватом.

Валька с Женькой успокоились, следили глазёнками за матерью, сидя на траве, сосали грязные пальцы. Рядом копошились рябые куры, и расхаживал взад-вперёд казахский петух, важный, как полководец, в алом гребне набок и с переливчатым хвостом дугой-радугой.

Лёня управился с материным заданьем, натаскал воды в баню. Напился заодно студёной ломоты, утёр губы рукавом и стоял у колодца, задумавшись и оглядывая чистое небо и окрестности родной деревни. Солнце уже скатилось к близким макушкам гор, насквозь вызолотило густой березняк на том берегу Хамира, играло в бурливой воде яркими высверками на перекатах. Воздух быстро остывал от дневной жары, прижимал ветерком к земле дымы из печных труб, обещал запахами вечернего варева покой и отдых крестьянам. И не верилось, что где-то далеко, за бескрайними казахскими степями, за Уралом и дальше-дальше, идёт тяжкая война. Там и отец второй год топчет сапогами растерзанную землю.

– Мамка, мамка! Лёньке повестка пришла, – донёсся вдруг из-за забора тонкий Гришкин крик. – Счас почтальоншу на свёртке к управе встренул, сказывала, – громко стукнула калитка и Гришка влетел на двор, хватая воздух открытым ртом и блестя от восторга глазами. – Лёнька, а ты сколько фашистов убьёшь?!

Собачонка Астра шарахнулась от него в будку, заворчала сердито. А Нюра как стояла, так и села на лавку, прикрыла ладонью веки и крепко сжала губы, запирая во рту готовый сорваться крик. Лёня очнулся, подошел к матери, погладил тёплое вздрагивающее плечо и пошел в избу, собираться. Младшие проводили его глазёнками, посмотрели на сгорбившуюся мать и заревели враз снова, размазывая по щекам серые полосы.

Утром все вместе провожали Лёню до крыльца правления колхоза, усадили на переднюю подводу с зерном, что в райцентр отправлялась. И старшая Зойка пришла со своими пацанами четырех и двух лет, Генкой и Сашкой. Мелюзга тут же завозилась гурьбой возле лужи на обочине. Заплечный холстяной мешок с тёплой одеждой и продуктами на дорогу Нюра несла сама и положила сыну на колени в последнюю минуту.

– Там в тряпице, в носке шерстяном, иголки завернуты. Не потеряй, вдруг починить что занадобится, – наказала хрипло.

Потом притянула к груди Лёнькину русую голову, поцеловала в лоб сухими губами, перекрестила на прощанье.

– Как же вы, мама, обшивать будете Гришку, Женьку да Вальку?

– Не печалься, Лёшенька, это я у суседа Ядыша сторговала, на куру выменяла.

– У немца?! Зачем же вы, мама?

– Так он же тоже человек, раб божий, хоть и сосланный. Пиши, не забывай нас. Батю встренешь, поклон передавай. Да возвертайтесь поскорей, живые…

***

На прямоугольном, чисто выметенном плацу построилась шеренга курсантов-выпускников, вытянувшись во фронт и следя глазами за сухощавой, подтянутой фигурой командира, приближающегося со стороны учебного корпуса. Он шагал, почти не сгибая коленей, приподнимался на носке упорной ноги и выбрасывал другую далеко вперед, с отрывистым чеканным щелчком опуская ступню всей подошвой сапога на утоптанный снег. За эту парадную походку курсанты прозвали его Циркулем, но на строевых занятиях ни одному из них так и не удалось в точности повторить ее.

Преподаватель остановился в центре площадки, чётко повернулся лицом к строю и не спеша обвёл глазами безусые внимательные лица. Неуловимо похожие и разные, одновременно. Взгляд его задерживался на мгновение на каждом и скользил дальше, откладывая в памяти боевого командира очередной выпуск младшего командного состава пехоты, пушечного мяса войны. Очередной и далеко не последний.

– Здравствуйте, товарищи курсанты! – приветствие наставника ударило в уши Лёне морозным звоном, и сердце вдруг споткнулось в груди и замерло в ожидании чего-то важного и опасно-радостного.

– Здрав-жлав, товарищ майор! – упругим многоголосым эхом откликнулся строй.

– Вчера, приказом Военного Совета округа каждому из вас присвоено воинское звание – младший лейтенант. Поздравляю вас, товарищи!

– Служим трудовому народу!

– Так же сообщаю вам, что в соответствии с указом Президиума Верховного Совета от шестого января сего года для личного состава Советской Армии введены новые знаки различия – погоны. Каковые вы должны получить сейчас в хозчасти и немедленно привести свое обмундирование в соответствие. А от себя хочу добавить: завтра вы отправитесь на фронт. Воюйте с честь, сынки, бейте фашистских гадов без пощады. Родина надеется на вас. И берегите, пожалуйста, солдата, и себя берегите… На пра-а-ву! Шаго-о-ом-м арш!

В казарме стояла веселая мальчишеская кутерьма. Новоиспеченные младшие командиры перехватывали друг у друга иголки с нитками, пришивали старательно новенькие малиновые погоны с лучистыми звездочками на плечи гимнастерок и шинелей. Вот и пригодился Лёне в первый раз материн довесок. Сам управился споро и товарищам раздал, с возвратом, конечно.

Наутро по свежему хрустящему снежку отправились ребята на вокзал и покатили оттуда прямиком на запад, отсвечивающий ночами грозным багровым заревом.

***

Село румынское крепкое было, ладное. Домики аккуратные, беленые, сады пушистые. Яблони, сливы, вишни – все в цвету. Издали кипят белыми облаками, а вблизи запах такой расточают…, бередят крестьянскую душу солдатскую, дом напоминают.

Фронт прокатился мимо села гулким огненным валом, особо не зацепил и замер неподалеку на короткое время. Лёнин пехотный взвод шел вторым эшелоном, выпалывал недобитков по погребам и оврагам. Большинство селян встречали русских солдат приветливо, вели по хатам.

Лёня на постой к старосте определился, в самую большую избу. Командир – положено. Да и мужик тот требовал догляда. Хоть и не зверился над соплеменниками, но жил так же богато и вольготно, как до войны. На советских смотрел из-за плетня настороженно, отводил взгляд от встречного, брови густые хмурил. К себе пустил беспрепятственно, определил комнату, стол бабам велел накрывать по первому требованию, но сам к обеду не вышел, сторонился лейтенанта. На второй день поутру Лёня проверил караульных на околице и уехал на трофейном грузовике в штаб полка, за очередным боевым заданием.

Во дворе одного из домов трое солдат в возрасте обмундирование после вчерашней стирки чинили. Неторопливую беседу вели, курили самосад хозяйский, радовались крепкому дымку и передышке. Взвод большей частью земляческий был, алтайский, темы для разговоров не переводились и всё о родных местах.

– У нас-то в Путинцево, поди, тоже черемухи да яблони цветут ужо? А?

– Ково цветут?! Ты што, Иван, белены объелся? Иш-шо рано. Ночами иней падат с белков, забыл не то? Да и сонца мало, не нагрело землицу-то.

– Забыл, как есть забыл. Три года уж, почитай, как из дому шастаем день за днем, со щёту собьёсси. Ах, язви тя в душу, не нитки – мученье одно. Иголки добрые у тебя, Марк, а нитки – срам один, гниль.

– Конешно, иголки-то сын привез с дому, старинные немецкие, им сносу нету, а нитки со мной маются и в дожжь и в вёдро. Коли не ндравится, свои надо иметь!

Хозяин хаты, древний седой дед вышел на солнышко, сел под окном на лавку. Слушал незнакомый говор, кивал бородой мелко, моргал слезящимися глазами на солдат. Потом сказал что-то. Те не поняли, покрутили головами. Старик кликнул в открытое окно. Вышла баба чернявая лет сорока, протянула руку – дескать, давайте сюда одёжу. Солдаты сначала отказываться принялись, потом отдали то, что в руках было, да и штаны поснимали. Уселись на корточки возле плетня, смущенные.

– Эх-ма, в одних подштанниках посередь бела дня остались! Срам. А ну, как командир возвернется, да иттить дале скомандует?

– Лёнька-то? Не-е, у их в штабу большой совет сёдни, долго будут рядить, – значительно проговорил Марк. – Так што, можно апосля и на деревню выйтить. А пока сиди, кури наперёд.

Баба управилась быстро, вернула вещи с улыбкой. Егор, самый молодой из троих, ухватил её за руку, потянул к себе играючи.

– Што, молодуха, стосковалась по мужику-то, поди, а? Где твой-то, супротив нас воюет, али вовсе нету? Айда сюда, уж я тебя приголублю!

– Да ты, охальник, хошь бы портки напялил, а опосля бабе докучал, – укорил его Иван.

– Так без штанов-то сподручней, солдату недосуг рассусоливать, – осклабился Егор в усы, подмигнул румынке.

Та, хоть слов не знала, да без слов поняла, зарделась, вырвалась и сбежала в избу. Дед на лавке заёрзал, рассмеялся мелко, скрипуче.

Оделись солдаты, подпоясались, награды пришпилили и вышли за калитку. Солнышко вовсю греет, воздух аж маслится запахами весенними – земли и цветов. Тишина. И птицы щебечут в садах, будто и войны нет. Шли, шли солдаты по улице и рядом с домом старосты оказались.

– А што, мужики, не дерябнуть ли нам бражки? – предложил вдруг Марк, не иначе как нечистый ему в ухо шепнул. – Больно уж погодка-то важна. Айда, раскулачим старосту!

Долго рядиться не стали, ввалились в дом. Зачинщик впереди, двое за его спиной хоронятся всё же. Хозяин вышел в сени, посмотрел исподлобья с вопросом.

– Давай-ка нам, дядька, самогону. Мой сынок у тебя живет, командир наш, а я, значица, батя евонный. Потому не боись, мечи на стол харч и выпивку. А будешь кочевряжиться, мы тя быстро определим по назначению. Понимашь, нет?

Староста понял, чего надо. Перечить не стал, мигнул бабам своим. Они стол быстренько в горнице направили: тут тебе и сало с картошечкой, и лепёшки, и капуста квашеная, и бутыль с желтоватым питьем, от которого сивухой грушевой за версту тянет. Все почти как дома. Раззадорились мужики, расселись по лавкам – усы оглаживают, слюни глотают.

– Садись с нами, – запоздало оглянулся Иван на хозяина, а того уж и след простыл.

Поели солдаты знатно, выпили крепко. Сверху табачку присовокупили – курнули, совсем хорошо стало. Надоело в хате сидеть, на воздух пошли и большаком по селу в обнимку. Тут и песня поспела, как без нее. Затянули пьяными счастливыми голосами:

«Ой, мороз, моро-оз, не морозь меня-а-а,

Не морозь меня-а-а, маево-о коня-а-а!

Я с маи-им конё-ом врага побежда-а-ал,

В тех боях лихи-их конь, как вихрь, скака-а-ал…»

Катилась песня по селу, отзывалась напевно в людских сердцах. В это время с тыла из-за околицы въехала машина легковая, чёрная, пыльная, а в ней генерал. Посреди дороги они и встретились: троица солдатская разудалая и военачальник уставший, бессонный. Как увидел он эту картину, осерчал – вон из машины, аж дверца хрястнула.

– Ах вы, вояки хреновы, так вас, раз-этак! Вы где это успели набраться, ироды?! Кто командир, где?!

Вмиг протрезвели солдаты, стоят белее полотна, не дышат. Селяне из-за плетней высыпали, столпились поодаль. Лёня как раз с другого конца в деревню возвращался, смотрит – впереди народ, подъехал и тут же попал под раздачу.

– Ты, сопляк?! Твои разгильдяи? Плететесь в обозе и горя не знаете, ещё и пьянствовать вздумали. Всех на передовую! И медалью мне своей не тычь в глаза, я таких отважных перевидал до первого боя настоящего! А ну, поехали в штаб.

Генерал кричал сорванным голосом, будто кнутом стегал наотмашь, а лейтенант только ресницами русыми моргал, вытянувшись в струну, и не знал, что и делать. В первый раз на него подлинный гнев обрушился, и небо от этого с овчинку показалось. И маячили только перед ним, вблизи и вдалеке одновременно, виноватые отцовские глаза…

***

Перед той атакой Лёня письмо домой написал, короткое:

«Здравствуйте, мамочка и братишки с сестренками! Пишу вам из окопа, перед самым боем. Я теперь нахожусь в Белоруссии и такого навидался, что и за пятьдесят лет не узнаешь. Кругом разрушенье и людское горе. Фашисты здесь живого места не оставили на земле, деревни все сожгли дотла, жителей прямо в домах тоже жгли или расстреляли, а кого угнали в Германию. От этого, кто послабже нервами, волосы быстро седеют. А у меня совсем ничего не видно. И так русые, так выгорели совсем и серые от пыли. Я только злой сильно стал, но ничего, после войны опять в норму вернусь. Я ведь крепкий уродился, спасибо вам и бате. Мне теперь любая ямка – дом, любое дерево – крыша, шинель – одеяло, рука – подушка, всё нипочём! И я теперь уже обратно старший лейтенант, командир роты. Много в роте разных людей и наций, а я для них и командир и отец родной, хотя многие чуть не вдвое старше, как батя. Его я давно не встречал, где он и не знаю. Пишет вам, нет? Меня представили к ордену Красной Звезды. На этом всё. Крепко целую вас, мама. Ваш сын Лёша».

Написал и только спрятать успел в карман гимнастерки мятый лист и химический карандаш, как началась артподготовка. Линия обороны фашистов недалеко была, в ста метрах, из-за чего снаряды летели прямо над головами наших солдат и рвались совсем рядом. Вой и гром стояли такие вокруг, что уши закладывало напрочь. Фрицы пытались огрызаться, но по-настоящему стрелять начали, лишь когда наша артиллерия замолчала, после короткого затишья.

Солдаты в окопах подняли головы, отряхнулись от земляных лохмотьев и пыли, переглядывались молча, сверкая белками глаз на серых лицах. Лёня каску поправил, вздохнул глубоко и одним махом выбросил себя на бруствер, вскинул правую руку со стиснутым в кулаке пистолетом.

– В атаку-у-у, за Ро-одину! За Сталина! Бей гадов! – крик его ветром пронёсся под гулким рваным небом, всколыхнул тягучий зной, и вслед за командиром людская цепь плеснула волной в ратное поле.

Бежали дружно, слаженно, но не враз, а редкими группами – наука военная крепко ввинтилась в души. Встречный ветер уплотнился, ощетинился острыми жалами пуль и осколков. Потому, пока одни бежали, пригнувшись и глотая в крике воздух сквозь дикий оскал зубов, другие, укрывшись за малейшими бугорками, лупили по врагу из винтовок и ППШ. Когда первые падали, по своей воле или не по своей, подымались задние, и так раз за разом менялись ролями в смертельной эстафете. И многие оставались на горячей земле навсегда, кровью сливаясь с её материнской плотью…

В очередном броске, поймав глазами за десять шагов от себя расширенные зрачки фашиста, Лёня рванулся к нему, загребая руками, и в тот же миг поперхнулся жгучей болью. Близкий разрыв гранаты дыхнул навстречу белой вспышкой и разделил врагов, немцу скосив голову, а русского опрокинув навзничь с пробитой грудью. Мир провалился тотчас для обоих. Исчезли и свет, и звуки, и взаимная ненависть, всё исчезло.

***

Дивизионный медицинский пункт расположился в уцелевшем здании бывшей комендатуры, а до того районной школы. Много раненых свозили сюда с передовой, палат на всех не хватало, и лёгких сразу после операции и перевязки размещали в палатках, во дворе. А в актовом зале день и ночь на четырёх столах работали операционные бригады: извлекали из искалеченных тел пули и осколки, ампутировали раздробленные руки и ноги, резали и зашивали внутренности. Кровь и стоны кругом, и запах человеческой бойни.

Лёня лежал на перевязочном столе ни живой, ни мёртвый. Открытые глаза его смотрели в потолок, но не было в них мысли. Он уж и не дышал почти. Пульс дрожал под жёлтой кожей у запястья еле-еле. Медсестра на ощупь отыскала вену на руке раненого, ввела сквозь тугую кожу иглу с трубкой, протянувшейся к ампуле с кровью.

Военврач подходил к ним в недолгих передышках между операциями, удовлетворенно вглядывался в розовеющее лицо молоденького офицера и на третий раз дождался. Приподнялась выше могучая спеленатая бинтами грудь, моргнули веки, тихий стон прорвался сквозь трещину губ, и Лёня качнул наконец зрачками из стороны в сторону, пытаясь оторвать голову от стола. Хирург прижал жёсткой ладонью его лоб, наклонился ближе.

– Лежи, друг, не дёргайся, – сказал негромко. – Бережёт тебя кто-то от смерти, так сам не спеши к ней.

Лёня услыхал голос, поймал во взгляд усталые глаза врача, спросил безмолвно: – «Что?»

– Осколок тебе только лёгкое порвал, остальные ткани и жилы разрезал аккуратно, словно «добрый» финский нож. Миновал и ребра и позвоночник не зацепил, прошёл навылет. А от сердца его, быть может, вот это и отвернуло.

Достав из кармана халата свернутый газетный клочок, врач раскрыл его и показал Лёне два обломка стальной иглы.

– Покопаться в ране пришлось, только их и нашёл. Зашили мы тебя накрепко. Если дезинфекция хорошо прошла, быстро поправишься.

Отпустил он из пальцев в раскрытую ладонь раненого «подарок» и вернулся к своей операционной бригаде, к следующему изувеченному бойцу.

***

Долго тянулась война для живых, конца и края ей не было, казалось. А пришла желанная Победа – оглянуться не успели. Расписался Лёня на рейхстаге вместе с боевыми друзьями-товарищами и остался в Берлине, демобилизации дожидаться. Мать отписала ему, что отец вернулся, слава Богу, хворый только шибко, и оттого голодно существовать приходится.

Разгулялся тёплый звонкий май в полуразрушенном городе. Погромыхивал мирными грозами, искрился в осколках оконных и в лужах солнечными зайчиками. Служба теперь довольно простая пошла, почти безопасная. Расчищали пленные немцы и берлинские жители развалины домов, советские солдаты оружие брошенное собирали, боеприпасы от фашистов оставшиеся. Разыскивали продовольственные склады, часть продуктов населению отдавали, а другую – консервы и прочую «долгоиграющую» снедь – по решению командования раз в неделю посылками по домам отсылали. Если было кому отсылать.

Аркадий, ординарец Лёнин, бывший столичный блатной лет тридцати – хитрая бестия, но хозяйственный. Руки его синие от наколок, проворные, всё в дом норовили тащить, но командир пресёк мародёрство на корню, пару раз наподдав их хозяину мосластым кулаком. Ординарец, однако, всё же устроил где-то схорон, кое-какие вещички прибирал туда втихаря. Потому, как пришёл Лёне приказ на родину отправляться, Аркаша к нему тут же и подкатил с вопросом:

– И как же ты, товарищ капитан, к матери с пустыми руками заявишься, а? Не стыдно тебе? В деревне голодуха, мальцов полный дом, а ты вот он – здрас-сьте, дайте чё-нить пожрать! Да и одеть-то на себя нечего. Ты ж вырос из шмоток, нет? Гимнастёрку да галифе снимешь, а дальше чего делать, в чём ходить? Зелёный ты ещё, товарищ капитан, в гражданских делах, хоть и войну прошёл.

Лёня сначала вскинулся, готов был разбить наглую харю в кровь, но сдержался, остыл. Правду ведь сказал ему деловой подручный. И, скрепя сердце, попросил его помочь в этом неловком вопросе, но по минимуму. А тот уж расстарался на всю катушку. Притащил через полчаса потёртый фибровый чемоданчик. В нём: новый костюм-тройка, пара рубашек, туфли на резиновом ходу и пальто драповое, слегка ношеное. Подмышкой еще коробка картонная, тяжёлая.

– На хрена мне в деревне такая одёжа? – опять осерчал Лёня, разглядев обновки.

– На выход сгодится к празднику, или по-крайности обменяешь где, на станции, – усмехнулся ординарец. – Эта мануфактура дорого стоит, фуфаек да валенок с калошами против неё накидают тебе – будь здоров, не унесёшь. А теперь сумку дай-ка свою, командирскую, я тебе ещё кой-чего отсыплю.

Открыл Аркаша коробку, а в ней доверху иголок швейных, разномастных. Лёня аж зажмурился от стального блеска, брызнувшего в глаза под яркой лампой.

– Вот на этот товар ты всегда прокормиться сможешь в поезде, а тем паче в деревне...

Через сутки катил Лёня на родину в теплушке, в компании таких же счастливых бойцов и офицеров, распрощавшихся с войной и заграницей. И что греха таить, выпивали по дороге и шнапс немецкий трофейный, и вино домашнее, и самогонку, что удавалось на остановках выменять. Радовались люди и не верили до конца своей удаче. Вдыхали полной грудью летний воздух из раскрытых дверей, курили махру, закусывали чем придётся, песни распевали под гармошку и так, аккомпанируя себе ложками да стаканами. А по углам и в картишки резались на интерес.

Так что к концу пути остался Лёня на «законных» основаниях без чемодана и без его начинки. Одну сумку кожаную на ремешке устерёг и довёз в целости и сохранности.

***

Дед Лёня закончил историю, бросил давно погасший окурок в пепельницу и обернулся к Илье:

– Ну что, внучок, замучил я тебя, видать, своими сказками?

Глаза его уставшие, мутноватые, глянули на Илью пытливо и с ласковой усмешкой. Потом он тяжело поднялся с табуретки, распрямился с хрустом во весь богатырский рост, положил сухую ладонь на плечо внучатому племяннику, объявившемуся внезапно в гости после тридцатилетнего отсутствия. Улыбнулся широко. И за улыбкой его Илья сердцем увидел и радость нежданной встречи, и благодарность, что выслушал со вниманием, и горечь нового близкого расставания, быть может навсегда, и лёгкую хмельную браваду старого человека, окунувшегося памятью в далёкую боевую молодость.

– Айда, Илюша, еще по одной опрокинем, да и ко сну. Не то не выспишься, утро скоре.

Илья согласно кивнул, на секунду обнял старика и пропустил его вперёд, в балконную дверь. Они вернулись на кухню к столу с остывшим ужином. Дед разлил по стаканам водку. Чокнулись, выпили, захрустели солёными огурцами. Дед жевал медленно, осторожно перекатывая во рту русскую закуску.

– Ты ешь, ешь, сынок, на меня не гляди. Я пока прожую протезами-то, слюной изойду, вот и сыт. Да и нельзя мне много исть. Доктора желудок оттяпали напрочь два года тому, не влазит теперича еда.

– А выпивка? – запоздало спохватился Илья. – Тоже ведь нельзя, наверно?

– Докторов слушать, ети их, жить некогда станет, – дед махнул рукой беспечно. – Ты только дочке, Людмиле не обмолвись, ругаться будет. Да-а, я и забыл, ты ж завтре спозаранку и на поезд, укатишь на свои севера, не увидитесь уже с тёткой. Хотя, какое завтре, – сёдни, два сейчас бить будет.

Дед поднял голову, прищурился на часы, висевшие на стене, и вдруг всхлипнул, зажмурился, загоняя непрошенные слёзы под веки, отвернулся. Илья кинулся к нему, глотая подступивший к горлу ком, прижался к хрупкой костлявой спине.

– Что ты, дядь Лёня, что ты?!

– Да ничего, сынок, ничего. Это я так, по дряхлости своей рассупонился немного, расквасился, – дед уже снова улыбался, утирая глаза. – Не гадал, не думал, что так жисть обернётся, раскидает всех, будто взрывом. Заграница мы теперь друг другу. Не ждал уж, что встренемся. Спасибо тебе, порадовал старика. Айда, в зале тебе постелю.

Илья разобрал старенький диван, накинул свежую хрустящую простынь, сверху подушку и одеяло, поданные дедом. Начал раздеваться, а тот всё копался в комоде, искал что-то. Нашёл, протянул внуку открытую ладонь. На ней блеснули серебром тонкие стальные иглы.

– На-ка вот, возьми. Те самые, немецкие, три штуки остались. Сбереги на счастье, они нам после войны ой-как помогли, семью сохранили. Прав был Аркашка-то, денщик. А мне уж они всю память искололи, хватит.

Илья осторожно подхватил пальцами иголки, поднёс к глазам. Иголки, как иголки, от современных не отличишь, а им уж почти шестьдесят лет стукнуло.

– Спасибо, дядь Лёня! Сберегу и дальше передам, чтоб помнили...

(С) 2010 г.

***

"Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой...
И глаза молодых солдат с фотографий увядших глядят..."


Вложенные эскизы изображений

Автор: вьюга May 14 2021, 16:47

Спасибо!

С Уважением !

Автор: АлексГК May 23 2021, 17:35

Горы и человек

(Немного поэзии)




Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Jun 13 2021, 16:06

Горькая ложь

(вполне правдивая история)


Первым делом я выкинул с балкона телевизор. Как только он сморозил очередную лживую пошлятину. Выбросил, предварительно убедившись, конечно, что внизу на тротуаре никого нет, и не ожидается. С величайшим удовлетворением проследил за его красивым полётом и смачным — электрокишки нараспашку — приземлением.

Потом взял в кладовке бумажный мешок, чтоб собрать обломки с асфальта и вынести на мусорку. Открыл дверь, и в это время в кармане брюк противно заёрзал мобильник. Пришлось вернуться на кухню за веником, и всю дорогу, пока ходил туда-обратно, мерзкое пиликанье жгло мне ляжку. В подъезде вытащил электронного уродца на свет божий, коротко бросил звонившему директору: "Я уволен!", и с удовольствием хрястнул трубку о бетон. Кнопочки и осколки пластмассы радужными брызгами заплясали по ступенькам. Смёл их аккуратно и, выйдя из подъезда, следом за онемевшим пустомелей отправил в мешок сплюснутые останки телеразвратника.

Редкие прохожие обходили меня стороной, хмыкали многозначительно, оглядывались с опаской и сочувствующими улыбочками.

Я закурил, стоя возле ржавого бака с веником в руке, и призадумался. Вспоминая, как дошел до жизни такой.

***

Умер я вчера утром, в субботу. Еще и суток не прошло, а вот поди ж ты, будто несколько лет пролетело...

Перед смертью я проснулся. Конец недели не скучным выдался, особенно в пятницу вечером, вот и спал дольше обычного — кислотно-щелочной баланс в организме восстанавливал. Для завершения процесса вода понадобилась, пришлось топать в ванную. Выключателем щелкнул, и тут лампочка возьми и перегори с громким хлопком. Кран на ощупь отыскал, напился, облил голову, хотел в зеркало на себя посмотреть — не видать толком ничего. Взгромоздился кое-как босиком на край ванны, на ощупь снял плафон, за лампу взялся, а она, зараза, из цоколя вывалилась.

Выполнять акробатические трюки, лишний раз рискуя загреметь с эмалированной чугуняки на кафель, и тащиться в кладовку за плоскогубцами, мне ничуть не улыбалось. Поэтому, отбросив сомнения, я ухватился пальцами за цоколь, торчащий из патрона и, как заправский электрик, тут же получил такой удар током, что падение на пол во весь рост показалось мне после этого сущим пустяком и счастливейшим избавлением от судорожной трясучки.

И вот ведь странно, сроду не верил в загробную жизнь, а тут...

Сначала я, правда, отключился на пару секунд, а вынырнув из небытия, почему-то оказался под потолком и увидел своё "измученное нарзаном" тело, раскинувшееся поперёк ванной комнаты. Яркий свет струился вокруг, изливаясь сквозь исчезающие перекрытия над головой, и торжественная музыка звучала в ушах. Меня вдруг подхватили под руки невесть откуда взявшиеся двое мужиков с крыльями, и мы начали медленно подниматься все выше и выше, прямо в клубящиеся облака. Мужики были одеты в белый и чёрный балахоны до пят и физиономии имели самые простецкие, бородатые: чёрный — испитую, глумливую; белый — наоборот, добрую, благообразную.

Пробили мы облачность и оказались вдруг в широком коридоре с дверьми по обе стороны. Окружающее очень напоминало поликлинику, потому как вдоль стен выстроились очереди из людей разного возраста. К тому же, судя по разнообразию цветов кожи и разрезов глаз, поликлиника была международная. Все стояли чинно-благородно, в затылок друг другу, поэтому толпу сограждан я узнал сразу по громким возгласам "Вас тут не стояло!" и толкучке. А между очередями слонялись взад-вперед неприкаянные личности, не знающие, видно, куда приткнуться.

Мы тоже не стали нигде задерживаться. Крылатые мужики торопливо протащили меня мимо прочих душ, ожидающих своей участи, и остановились у последней двери, возле которой почему-то никого не было.

— Тебе сюда, шагай, не боись, — осклабился щербато чёрный сопровождающий, а белый только вздохнул смиренно и пояснил:

— Личные дела безбожников рассматривает святотатственная тройка — уполномоченный святотать Владимир с почётными отцами-основателями.

Они отпустили мои руки и беззвучно испарились. Дверь отворилась сама собой.

За порогом комнаты, напротив входа, за обширным, в красном сукне, столом располагались в креслах ещё трое бородачей — лохматые по краям, лысый в середине. Лица их и медальные профили оказались мне с детства очень знакомы, так что я, действительно, перестал мандражировать и шагнул смело вперёд. Троица воззрилась на меня сначала довольно грозно.

— Ага, еще один наш явился, — сказал центральный с прищуром.

— Выкормыш-то наш, а вот на поводу у капитала пошёл, — хмуро скривился чернявый плотный справа.

— Не пошёл, повели, — заступился рыжий слева.

— Всё одно, ликовал вместе со всеми поначалу, а затем и продался...

— Так деваться-то некуда было, семья...

— Не спорьте, товарищи, интеллигенция всегда с гнильцой была, а этот технарь хотя бы задумывался иногда, — лысый остановил их перепалку. — Давайте решать.

— К вечной стенке его, и вся недолга, пусть отплясывает под пулями!

— А я думаю, он вполне достоин вознесения в коммуну, — задумчиво протянул рыжий и добавил: — В качестве технического персонала. Коли не забыл ещё, как настоящая работа делается.

— Нет, — возразил почётным спорщикам уполномоченный, — он ещё сам в себе до конца не разобрался, и вообще, недостаточно мёртв на текущий момент.

Святотать Владимир мудро посмотрел вдаль и загадочно улыбнулся.

— Так что, пусть возвращается обратно и учится думать и понимать, а не принимать за чистую монету всё, что ни попадя. И запомни, — наконец обратился он непосредственно ко мне, — у тебя будет только одна попытка, один шанс исправить всё для всех. Если додумаешься...

Лысый опёрся кулаками о стол, поднялся и вперил в меня острые зрачки.

— Короче говоря — вон отсюда! — вдруг заорал он, наливаясь злобой. — Во-о-он!

Тут же рядом объявились давешние крылатые мужички, подхватили меня подмышки и выволокли за дверь. Далеко тащить не стали, белый очертил на полу коридора огненный люк, откинул монтировкой крышку, а чёрный с едкой ухмылочкой пихнул меня вниз. Многочисленные зрители в очередях только ахнули.

А я вот ахнуть не успел, забарахтался на лету, пытаясь скрюченными пальцами вцепиться в проносящиеся мимо клубы облаков, и... очнулся на холодном кафеле ванной.

***

Когда способности соображать и двигаться вернулись, уполз на четвереньках в спальню, чтобы там зализать физические и душевные раны. Жена, подхватившаяся было на грохот, вспомнила, что она со мной не разговаривает с вечера, и осталась в постели, совершенно проигнорировав моё появление. Поскуливая беззвучно, я развернулся и уковылял опять в зал, на диван.

В дверях появилась дочь в кофточке с откровениями. Глянула на мою мученическую физиономию и тоже сначала ничего не сказала. Мне стало очень стыдно и в то же время обидно до слёз за себя несчастного — не уважают в семье кормильца, ни в грош не ставят. Оказалось, я ошибался.

— Пап, дай денег, тысячу, — Света смотрела куда-то в сторону и морщила конопатый носик.

Меня ставили, и даже не в грош, а в целую тысячу рублей, что в грошах составляет... Я задумался, но сосчитать не смог.

— Зачем? — спросил я, только чтобы заполнить паузу, а сам теперь лихорадочно пытался вспомнить, где бумажник.

— Мы с девчонками после экзамена в кино собрались. Ну, а там попкорн, газировка, все дела...

Бумажник оказался в заднем кармане брюк, под пуговицей, что и помогло ему не потеряться вчера. Правда, был он почему-то плоский, как крокодил Гена, а ведь когда я уходил с работы, в нем лежало ползарплаты из банкомата...

И вот тут, когда выудил купюру и протянул дочери, я понял вдруг, что она мне чуток соврала. Они с подружками, и не только, собирались посидеть в кафе, а не в кино — невелика разница, но всё же. Откуда-то мне это стало известно.

— Долго не засиживайтесь там и крепкого не пейте, — я шутливо придавил глаза бровями и помассировал пальцами висок. — С отца примера не бери. И позвонить не забудь, как отстреляешься с экзаменом. Ни пуха!

— Ладно, папка, спасибо! — Светланка улыбнулась смущенно и убежала.

Как ни тяжело, но с женой тоже надо было навести мосты после вчерашнего, и я снова поплелся к ней в спальню. Сел на уголок кровати в ногах.

— Маша, не серчай ты на меня так сильно, - без всякого притворства забубнил я, — Петька на день рожденья затащил в ресторан, ну я и не рассчитал на голодный желудок. Расслабился после трудной недели, виноват...

Жена отложила книжку, подперла рукой голову и внимательно смотрела на меня, пытаясь изобразить на лице строгую мину. Не получилось.

— Сильно приложился? — спросила участливо.

— Ага, чуть мозги не вылетели. Зато в голове прояснилось более-менее. Пойдем, позавтракаем чего-нибудь. Кофейку бы...

Господи, как же я люблю её, вот именно такую — родную, добрую, и без тени косметики на красивом русском лице!

— Ладно уж, бедолага, — Маша откинула одеяло и поднялась, потянулась сладко. — Умойся для начала...

Мир в семье был восстановлен на удивление быстро, и я прямо воспрял духом.

Мы завтракали в гостиной, планировали, не спеша, новый день, на тумбе у псевдокамина как всегда лучился довольный жизнью телевизор. В нём очередная мисс-новости с фарфоровой улыбкой бубнила что-то насчет достигнутых успехов в стабильности, об отдельных недостатках в борьбе с кризисом и коррупцией, смаковала подробности аварий и преступлений. Слушал я вполуха, прихлебывая горячий кофе, и набрасывал список для похода на рынок.

Маша закончила перечислять продукты, забрала листок, я отвлекся на телеящик и сделал звук погромче, заинтересовавшись сообщением о гибели очередного губернатора. Репортаж с места событий вел популярный корреспондент, и чем он дальше рассказывал, тем больше я понимал, что врёт он безбожно, объясняя зрителям причины катастрофы вертолёта и делая умозаключения о возможных заказчиках предполагаемого теракта. Не понимаю, откуда пришло это знание, но в моей голове чётко выстроились фамилии участников и 'пособников' высокого мероприятия — людей известных и не очень; и весь 'регламент' инспекционного полёта — от вечерней бани с водкой и девочками на берегу таёжного озера, до стрельбы на бреющем из карабинов по медведю. Хоть сразу топай в прокуратуру. Вот только доказать что-либо или объяснить источник своей информированности я бы не смог, конечно. Да и кому доказывать?..

Думать об этом мне сразу же надоело. Такие знания во все времена неизбежно приводят к извечным российским вопросам, на которые настоящих ответов ни у кого никогда не было. Хоть темечко разбей об стену. Вернее, тебе разобьют.

Поэтому я просто выкинул из головы всё лишнее, отчего она стала совсем пустая и лёгкая, и, насвистывая про себя рекламный мотивчик, отправился с Машей на рынок. Пешком. Благо до этого зеркала нашей жизни было рукой подать.

Дальше суббота прошла как обычно: уборка, готовка, вечером бдение у телеящика со всё нарастающим остервенением — вот с утра в воскресенье на меня и накатило, окончательно...

***

— Красиво живешь, коли так техникой разбрасываешься, — донеслось вдруг из-за спины, — но ты правильно сделал, сосед. На самом деле, мудрое решение — брехунам не место в доме, ату их!

Обернулся, рядом стоял длинный лохматый мужик в клетчатой куртке, заношенных джинсах и кроссовках. На носу его кривились битые очки в тонких серебристых кольцах, на макушке торчал козырьком в небо картуз. Кого-то мне напомнила эта колоритная личность. Я задумался.

— Да не смотри, не смотри так, не он это, — мужик улыбнулся щербато. — Похож только...

Сообразил я, наконец, о ком подумалось, рассмеялся и, сделав вид, что ищу кого-то ещё, оглянулся по сторонам и спросил:

— А где кот?

— Съел я его — шкура на польты пошла, под рабочий кредит... — начитанный собеседник подмигнул мне и щёлкнул пальцем по горлу, — а вот запить нечем. Дал бы стольник бывшему регенту на опохмелку, а?

Невесело усмехнувшись довольно мерзкой шуточке, я вытащил из кармана бумажник и протянул мужику стольник. И тут узнал его по тонким музыкальным пальцам, схватившим купюру с едва сдерживаемой дрожью. Это был мой сослуживец, бывший, конструктор-чертежник от бога, много лет трудившийся в заводском бюро новой техники. Мы не встречались года четыре, с тех пор как я помог начальству утопить в волнах перестройки завод и почти забыл, как ходить пешком.

— Вадим? — неуверенно взглянул я ему в лицо.

— Спасибо, Коля! Что, сомневаешься? Не сомневайся.

Он переступил нетерпеливо на месте, сглотнул, отчего кадык его пробежался волной по небритому худому горлу, и махнул рукой в сторону магазина:

— Я пойду, а? А то давай вместе... — предложил нерешительно.

— Ты сходи, пожалуйста, а я здесь подожду, — решил вдруг я. — Возьми ещё денег, на закуску, только крепкого не бери.

Так захотелось поговорить с человеком, расспросить, узнать, как живет. Может, помочь чем смогу, или он — мне...

— А вообще-то, я лучше потом схожу, — тут же передумал Вадим и спрятал хрусткие купюры в карман. — Говорить лучше на свежую голову, он дорого стоит — душевный разговор-то! Ты не смотри на мой прикид и физиономию, они лишь маска. У нас в стране нельзя выделяться, нужно соответствовать окружению, тогда не будешь заметен и никто не позарится на тебя самого, как личность, и на твоё имущество, так как подразумевается, что у тебя его просто нет.

У меня аж челюсть отвалилась от таких речей. Уставился на Вадима во все глаза и вижу — не врёт он, видимость его — липа, а слова — нет. Ну, может, самую малость.

— Что, поймался? — хохотнул новоявленный. — Не ты первый. Пошли, присядем где, расскажешь, что у тебя приключилось, — он мотнул подбородком в сторону скамеек на детской площадке.

Мы сели напротив друг друга, и тут меня прорвало. Выговорился и враз сбросил с плеч смятенье, накатившее на меня со вчерашнего.

Вадим слушал не перебивая, заинтересовался очень. Но, выслушав, ответил не сразу и вроде как невпопад:

— Ты думаешь, это недавно случилось? Брось, не прикидывайся, уж ты-то понимаешь, оно подспудно зрело с самой "оттепели". Московская знать всегда тянулась к западному дерьму. Даже выпуская прекрасные книги, фильмы, песни и музыку, уча народ добру, они подспудно желали измазаться, окунуться по уши — дышать, пить и жрать на американский манер. И так же грести деньги, не понимая, что создавать настоящее и можно только, когда ты несвободен, обязан всем и каждому так же, как они обязаны тебе. А в свободе от идеологии и принципов может родиться только дерьмо в красивой обёртке и ничего более. Суворов сказал однажды: "Истинной славы не следует домогаться, она — следствие той жертвы, которую приносишь для общественного блага".

Он замолчал, закрыл глаза и поднял лицо к небу, впитывая чистые утренние лучи. Я не нашёлся, что сказать на эту тираду, ждал продолжения. Вадим приоткрыл один глаз, ухмыльнулся моей озадаченности и осторожному испугу, снова сел прямо.

— На самом деле, всеобщая занятость была совсем неплохим изобретением социализма. Большинству-то из нас чего надо? Заполнить время своего существования каким-нибудь делом и получать за это денежку на харчи и другие маломальские прелести жизни. Тогда мы становимся смирные и не рыпаемся ни за богатством, ни за славой, ни за звёздами на погоны... И это есть хорошо! Все же не могут быть генералами. Главное, чтобы там, — он ткнул указательным пальцем вверх, — всегда были управители, думающие и не забывающие о тех, кто их поднял. Они ведь, и правда, умнее большинства, знают больше и хотят большего, так пусть себе имеют всё, что хотят, давая жить другим. К этому и нужно было вести потихоньку, не спеша. Стремиться и дальше не к увеличению наслаждений, а к уменьшению страданий.

Зачем было снова кидать в толпу кость всеобщего обогащения? Ведь знали же, что невозможно это без ущемления большинства, без эксплуатации нещадной, без разграбления и присвоения общего нажитого, без умерщвления промышленности и, как итог всего, — нации. Если не знали — значит, дураки полные? Не может быть. Значит, знали и специально делали. Дураки-то были и наверху, да ими крутили те, кто совсем не дурак...

Не добьется ничего в жизни тот, кто не ставит себе целей и ограничений в их достижении. Так же и нация — мы нация, которая утратила цели и отбросила все ограничения. Цели — интеллектуальные, научные, экономические; и ограничения — культурные, моральные, юридические, идеологические. Мы не хотим быть никому обязанными и не ждём ни от кого обязательств перед нами. Этот путь тупиковый, он ведёт в бездну, к исчезновению, за историческими примерами далеко ходить не надо. Так что же нам теперь, — молча ждать и сдохнуть под весёлую музыку и ложь, льющиеся в уши? Хрен с ней, со страной, пусть идет прахом и по миру с сумой? Или пора начинать снова думать своей башкой и самим работать по-настоящему, и правительство заставить, а не заколачивать виртуальные бабки, распродавая последние богатства. А для этого, не пора ли научиться различать ложь и не бояться правды?

— А ты думаешь, так легко научиться? — прервал я его, поняв, наконец, куда он клонит.

— Ты же вот научился, и я не пропил последние мозги, а за вином и чтением всё же пытаюсь "зреть в корень". Кстати, не пробовал экспериментировать?

— В смысле?

— Ну, неужели тебе не захотелось понять, где границы твоего дара? Что еще, кроме простого изобличения лжи, можно из него выжать?

— Не понимаю, о чём ты.

— Закоснел ты, Коля, в мозгах, если не сказать - закостенел. Голова твоя стала - одна сплошная кость. Не обижайся, пожалуйста. В том, что ты рассказал, есть одна деталь, ускользнувшая от твоего внимания. Вспомни разговор с дочерью — она солгала о том, что только собиралась сделать.

— Ну, и что? Света ведь знала, как будет на самом деле. Так что ложь уже тогда состоялась, хотя само событие еще не произошло.

— Вот-вот, именно! — обрадовался Вадим. - Поэтому и нужно проверить, можешь ли ты заранее узнать правду о том, что только должно случиться.

— Эк ты загнул! Каким же образом мы это проверим?

— Нужно взять какое-то событие, которое точно произойдет, но результат его может быть различным... — мой вновь обретенный товарищ задумался, я же просто смотрел на него, как говорится, лупая глазами.

— Орлянка! — воскликнул Вадим, с размаху хлопнув себя ладонью по лбу. — Дай монетку!

Порывшись в карманах, я вынул пятирублевку и протянул ему.

— Я говорю: будет решка. А ты что скажешь? - он водрузил монету на ноготь большого пальца и с прищуром взглянул на меня.

— Ничего не скажу, — пожал я плечами.

— Значит, я прав, и так и будет!

Пятирублевка серебристой рыбкой сверкнула в небе над нашими головами и, звякнув оземь, покатилась по асфальту. Мы наклонились разом, чуть не стукнувшись лбами, Вадим поднял монету, упавшую цифрой пять кверху.

— Ага, что я говорил!

— Ерунда, — скептически ухмыльнулся я. — Давай еще раз.

— Решка, — снова сказал Вадим и подбросил деньгу. — Твоё слово.

— Орёл, — назло ему брякнул я, хотя почему-то подумал, что опять выпадет решка.

Так и случилось. Сосед недоверчиво прищурился.

— Соврал, небось?

Пришлось сознаться.

— Нет, ты уж, пожалуйста, говори то, что думаешь, — покачал головой Вадим. — Ещё раз — решка!

— Орёл, — возразил я по-честному.

Вертящийся кругляк свечкой взвился в небо, рассыпая солнечные искры, и с маху брякнулся мне под ноги двуглавым орлом вверх. Сосед победно глянул на меня.

Так мы поупражнялись с пятаком минут десять, и я, действительно, каждый раз угадывал конечное положение монеты. Но совсем не разделял при этом Вадимова оптимизма насчет своего дара предвидения.

— Так можно и сотню раз угадать, совершенно случайно. Надо что-то посерьезней выдумать.

— В спортлото давно играл? — Вадим поднялся с лавочки. — Пошли, тут недалеко ларёк, возьмём карточку. Надо воспользоваться шансом, попытка — не пытка.

Я машинально отправился за ним через двор на улицу, затем через площадь к магазину, у входа в который притулился стеклянный скворечник "ГосЛото". Выложил на пластмассовое блюдце стольник, получил лотерейный листок и отдал его товарищу. А сам все пытался додумать ускользающую мысль, зацепившуюся за слово "шанс" из тирады Вадима. Ведь это лысый святотать в бредовом видении, перед тем как выгнать меня отбывать жизнь дальше, обмолвился о последнем шансе для всех. Он еще говорил, что для этого я сам должен научиться отличать правду от лжи...

— Ручка есть? — отвлёк вопросом настырный спутник.

Завладев шариковым "Паркером", извлеченным мною из внутреннего кармана куртки, он присел у витрины магазина, карточку с цифрами расположил на коленке и с самым серьезным видом проговорил:

— Сосредоточься, пожалуйста, Коля. Я тебе сейчас назову пять чисел, а ты против них свои, которые первые на ум придут

Обязательно должно получиться — я вроде как совру, а ты настоящую правду скажешь. Готов?

Я кивнул.

— Один, два, три, четыре, пять!

Услыхав этот несколько странный для лотереи числовой ряд, я тут же вспомнил старую комедию и не смог удержаться от улыбки, но одновременно на ум пришли совсем другие цифры. Их и продиктовал навострившему уши приятелю. Он аккуратно расставил крестики в ячейках таблиц, сунул карточку обратно в амбразуру, получил билет и вместе с ручкой протянул мне.

— Прибери до тиража, вечером проверишь.

Потом протянул на прощанье руку.

— Ладно, товарищ, рад, что повстречал тебя, но ты человек занятой, а у меня уже трубы горят. Пойду, пивком залью кингстоны и на дно, к себе в берлогу. Бывай. Адрес знаешь теперь, заходи, если что.

Он улыбнулся широко, повернулся и шагнул к открытым дверям книжного магазина, бросив напоследок через плечо:

— Если ты умеешь знать, что будет, — может, ещё кое-что сможешь и изменить...

***

Что он имел в виду, я сначала не понял. Трудно всё же думать самостоятельно. Разучился — мозги заржавели напрочь.

Шёл домой, поднимался по лестнице, доставал сигарету, подходил к окну, а в голове всё крутил последнюю фразу Вадима. Пока не додумался!

И я попытался представить себе, как, следуя моему желанию, начинает раскачиваться гигантский маятник мироздания, следом трогаются с тяжким гулом ржавые зубчатые колеса, а за ними сдвигаются с места остановившиеся тысячи лет назад стрелки часов эволюции... Попытался представить и не смог. Слишком мал и ничтожен я, чтобы всерьез надеяться сделать такое без посторонней помощи. Пусть всё, что мне пригрезилось тогда, было спектаклем, бесплотным видением, разыгранным для единственного зрителя, но значило это лишь одно — мне обязательно помогут. Сами люди. Нужно только решиться и пожелать.

Но, с другой стороны, а нужно ли знать правду? Хотим мы на самом деле знать всё, что делают и думают наши дети, жены, мужья, тысячи других людей? Скелетов в шкафу может оказаться слишком много. А в себя если заглянуть — что ты сам от себя скрываешь в душе? Нужна ли она, эта правда, или лучше всё-таки ложь, хоть и горькая?..

Я распахнул окно, вдохнул ветра полной грудью, всмотрелся в окружающий мир и произнес:

— Хочу, чтобы мы, люди, научились думать и узнали правду о себе. Желаю от всего сердца: пусть разум, наконец-то, проснётся в каждом из нас. "И пусть никто не уйдет обиженный!"

Замолчал, прислушался. Дело было сделано, но внешне в мире почему-то ничего не изменилось.

Позади скрипнула дверь. Я обернулся, переполненный возвышенной значимостью момента, и даже не успел отшатнуться.

Маша с порога влепила мне пощёчину!

— Ах ты..! — звонко начала она, но я ласково прикрыл ладонью её горячие возмущённые губы.

— Спокойно, милая! Это было давно, и уже и неправда...

"Эх, пришло время выносить сор из избы", — пробормотал мысленно, обнял жену и поцеловал так крепко, как не целовал уже тысячу лет.

А что ещё оставалось делать? Реабилитировать меня в семье теперь могли только любовь и прощение.

Вот с остальным миром придётся долго разбираться.

Всем вместе.

(С)


Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Aug 27 2021, 15:35

"Позвольте вам сказать..."

(поэтическая загадочная история)

Первый куплет этой песни написал Александр Грин в рассказе "Капитан Дюк" и в "Алых парусах", а остальной текст кто-то другой, - слышал её в детстве на старых магнитофонных записях (ещё на плёнке тип 6, которая рвалась безбожно).
Но сколько не искал потом на просторах Интернета, так и не смог найти. Может быть, у кого-то из Вас, читатели, сохранились старые записи с этой песней. Надежды, конечно, мало, - а вдруг...
А пока попробовал восстановить текст по памяти:



Вложенные эскизы изображений

Автор: АлексГК Sep 10 2021, 07:07

Коробка с медалью

(историческая загадка для одной самоделки)

Несколько лет назад пришло мне время выходить на пенсию, – и я взял и сразу вышел! А так как дело было недалеко от южного берега Студёного океана, то выйти мне удалось довольно рано, не дожидаясь, пока пенсионная реформа отодвинет это мероприятие в даль светлую. Конечно, товарищи по работе много удивлялись и спрашивали, как же это я собираюсь жить и не работать?! Ведь, на самом деле, многие себя просто не мыслят без работы, им кажется, что жизнь тогда остановится… Да и как это, вообще, можно ничего не делать и беззаботно посиживать на завалинке! Так ведь и со скуки помереть не долго, ну или спиться, например. Странные рассуждения, на мой взгляд. Работать-то, конечно, можно, хоть до полного опупения, – а нужно ли? А жить-то когда тогда? Просто жить. И выполнить, наконец, все ранее откладываемые дела и задумки: общаться с роднёй и друзьями, путешествовать по родным местам и нашей необъятной стране, читать книги запоем, смотреть фильмы внимательно и когда хочешь, мастерить разные поделки и заняться вплотную заброшенным когда-то в юности хобби…

Так что, не долго раздумывая и стряхнув в одночасье разнообразные производственные обязанности, и ощутив себя абсолютно свободным человеком, я переехал с семьёй на «большую землю», обустроился на новом месте и начал жить.

А теперь насчёт хобби и связанной с ним загадкой:

Нумизматика захватила меня ещё в детстве, с подачи одного дальнего родственника. Он уже тогда был в годах и имел большую настоящую коллекцию, а мне периодически подкидывал всякие потёртые кошельками и карманами монетки царских времён. Собирал я их хаотично, не разбирая и не разбираясь в вопросе, складывал просто в холстяной мешочек. Была там, в основном, медь, но и серебро какое-то проскакивало, и «импортные» экземпляры попадались… Куда тот мешочек делся, теперь уже никто не знает. После школы я уехал из дома учиться, – думал на время, а оказалось – навсегда. Приезжал иногда только в гости, и когда через несколько десятков лет вспомнил про свою коллекцию, родные только пожали плечами… И вот теперь, на пенсии, я смог вернуться к своему детскому увлечению, но теперь более основательно, конечно.

Как и у всякого более-менее серьёзного нумизмата со временем и с количеством собираемого материала у меня возник вопрос качественного и красивого хранения коллекции. И надо сказать, что и тут пенсия помогла, – коллеги, провожая «на заслуженный отдых», подарили мне в шутку (так как давно уже пописывал рассказы и очерки в разные журналы) «профессиональный писательский набор»:

http://vfl.ru/fotos/b74551a335803218.html ,

а чтобы работу и друзей-товарищей не забывал, - вот такое раритетное издание настольной книги каждого энергетика:

http://vfl.ru/fotos/9ae90eac35934455.html http://vfl.ru/fotos/5edbbf3635934456.html

Первый набор пылился долго в шкафу без дела, но вот однажды на местном аукционе выиграл я случайно интересную медаль:

http://vfl.ru/fotos/2b5576d035803219.html ,

отчеканенную в честь знаменательного события – «Высочайшего утверждения 24 июля 1882 года Большого Государственного Герба Российской Империи». И тут пришла мне в голову интересная мысль – переделать «писательскую» коробку в мюнц-шкатулку, а для внешнего оформления как раз использовать эту бронзовую медаль, врезав её в верхнюю крышку. Сказано – сделано:

http://vfl.ru/fotos/a9d8386c35803222.html

А вот планшеты с ячейками, вернее реечки разного размера для них, никак без циркулярки не сделаешь. Пришлось и её быстренько сварганить из обрезков досок и шлифмашинки:

http://vfl.ru/fotos/3935fd5a35803220.html http://vfl.ru/fotos/70e4130435803221.html

Ну, а дальше уже дело техники, нарезал реек, отшлифовал их, "заморил" и склеил несколько планшетов с ячейками, дно которых выстелил мебельным войлоком. Вот что в итоге получилось:

http://vfl.ru/fotos/6286669d35803223.html http://vfl.ru/fotos/3da1576a35803224.html

А где же загадка, спросите Вы? Да вот она: заинтересовала меня сама медаль, но сколько ни рылся в онлайн-каталогах и на других профильных ресурсах в Интернете, так и не смог найти хоть какого-то упоминания о ней, не говоря уже о подробном её описании и классификации в ряду множества настольных медалей Российской Империи. Что очень странно, на мой взгляд, – ведь маловажным такое событие, как утверждение Государственного Герба, никак не назовёшь. И почему медаль в честь этого события не удостоилась упоминания в каталогах, – «сие тайна велика есть!»

Единственное, что удалось встретить на просторах Интернета, это ещё две таких медали за номерами 023 и 085 (моя пронумерована 016):

http://vfl.ru/fotos/d764c7c935803225.html http://vfl.ru/fotos/beac7f5c35803226.html http://vfl.ru/fotos/60a88f2135803227.html

Так что, если вдруг Вам, уважаемые коллеги, где-то встретится информация об этой бронзовой медали, прошу поделиться. Думаю, что такая историческая загадка должна заинтересовать не только меня одного, но и кого-нибудь ещё…

Благодарю за внимание!

Автор: Eule Oct 4 2021, 18:54

Прекрасные рассказы!
Жаль не закончена история со скважиной - как тушили, кого наказали за спирт?
И найти эти рассказы не просто, они не в "самиздате", а в рукоделиях.
Про носорога - правда?

Автор: АлексГК Oct 4 2021, 19:46

Благодарю за душевный развёрнутый отклик!
Про аварию, на мой взгляд, в сюжете всё сказано, - тушили именно так, как спланировали "фонтанщики", ну и виновники сами признались.
Рад, что приглянулись мои истории. Большинство "производственных" рассказов, кроме журнальных публикаций, были изданы авторским сборником ещё в 2007 году...
С носорогом - по большому счёту мистификация, но снимки настоящие!
Удачи!

Автор: АлексГК Nov 4 2021, 15:02

Счастливая примета

(Вот ещё загадка - почему русского человека так тянет в Сибирь и на Крайний Север?..)

Этот кусок хромистого железняка появился на свет, как и всё во Вселенной, в муках. Сначала он был частью огромного, сто километров в поперечнике, космического странника, миллионы лет спокойно парящего в окружении своих собратьев в поясе астероидов между Марсом и Юпитером, пока на него не налетел такой же каменный исполин из поперечного более скоростного потока. Встреча двух гигантов была подобна взрыву ядерной бомбы. Они раскололись на сотни тысяч мелких осколков, один из которых еще две тысячи лет кружил по Солнечной системе, постепенно приближаясь к Земле. И вот, в обычную ноябрьскую ночь второй половины двадцатого века он закончил своё существование, вспоров атмосферу яркой метеорной полосой в морозном небе над Западной Сибирью...

***

Есть на свете люди – словно счастливая примета. Встретишь такого человека утром и сразу знаешь: день будет удачным!

Когда Илья Трофимов вышел из студенческого общежития третьего января и отправился в экспериментальную лабораторию, где проходил преддипломную практику, первым, кого он встретил у крыльца здания энергетического факультета, оказался Тимофей Алтынцев из рабфаковской группы. Его круглое лицо, обрамленное выбивающимися из-под шапки давно не стриженными русыми волосами, лучилось на утреннем морозце такой искренней радостью, а серые прищуренные глаза так добродушно глянули навстречу, что губы Ильи сами собой расплылись в улыбке.

– Здравствуй, Тимофей! Рад тебя видеть, – выдохнул он добрые слова приветствия и изо всей силы стиснул пальцы, откликаясь на крепкое рукопожатие товарища. – С Новым Годом!

Не так давно, в памятном прошлогоднем сентябре, когда Илья с Алёной открыли своим бракосочетанием свадебный марафон для однокашников пятого курса, Тимофей безо всяких отговорок согласился и сходу блестяще отыграл роль свидетеля и зажигательного тамады. Повстречаться с ним лишний раз, совсем не было лишним.

– Здорóво, Илья-пророк, коли не шутишь, – от Алтынцева веяло спокойствием и терпким запахом одеколона.

– Я думаю, сутки должны начинаться не в двенадцать часов ночи, а в шесть утра, – неожиданно сообщил он, пружинистым шагом поднимаясь по ступенькам.

– Зачем?

– Тогда не будешь просыпаться утром, уже потеряв целую четверть нового дня, – изрек философски Тимофей, заразительно расхохотался и добавил: – И Новый Год можно праздновать с самого утра, а не глотать слюни до полуночи! Смекаешь, человек?!

Илье шутка понравилась, он рассмеялся в ответ и невольно задумался о сказанном. А эта извечная приговорка-обращение – "человек", которой пересыпали свои слова два друга – Алтынцев и Саня Байкалов, тоже как всегда пришлась кстати. Они вместе приехали после армии из маленького шахтерского городка Кемеровской области, поступили в Томский политех, и их так и прозвали в общаге – Человеки: Первый Человек и Второй Человек. За присказки и остроты, со временем превращавшиеся в студенческий народный фольклор, за веселые неунывающие характеры, за умение "лабать" дуэтом на гитаре и гармошке, за песенки и анекдоты в строчку, которые у них никогда не переводились в репертуаре. И были они действительно настоящие "человеки", всегда готовые прийти на помощь друг другу, близким товарищам или просто хорошим людям.

– Ты где Второго Человека потерял? – поинтересовался Илья, поднявшись на крыльцо и распахивая перед Тимофеем массивную академическую дверь.

– Да он еще дрыхнет без задних ног, от праздника не оклемался. Ты же знаешь, что русский мужик первого числа пьет, второго похмеляется, а третьего пытается вспомнить, что он делал первого и второго.

– А ты, тогда, почему уже на ногах с утра пораньше?

– Так я же нерусский, разве по фамилии не видно?! – Алтынцев снова засмеялся. – "Хвост" надо подобрать по «электрическим станциям», а то меня до диплома не допустят. Сам-то ты, человек, чего в такую рань подхватился?

– На кафедру бегу, на практику, а по дороге хочу в деканат заскочить, там, говорят, появились списки предприятий на распределение, – Илья на ходу скинул с плеч полушубок, набросил на руку. – Ты не хочешь глянуть, куда места есть?

– Да мне нечего смотреть. Мы же с Сашкой по направлению от шахты учимся, к себе и будем возвращаться. Ладно, бывай. Вечером увидимся, человек.

– Держись, ни пуха, ни пера тебе, – пожелал ему на очередной лестничной площадке Илья.

В приемной декана он обнаружил на стене список и с замиранием сердца пробежал его глазами. Вот оно, название, которого ждал! «Молодой город газовиков и нефтяников на берегу голубого таежного озера в оправе изумрудных сосен и золотых песков», как живописала статья, недавно попавшаяся на глаза в каком-то журнале. Четыре места для скороиспечённых инженеров-электриков указала на карте Сибири сухая носатая цифра, четверых новых людей звал к себе неизведанный край Ямальской земли, и Илья, окрыленный удачей, развернулся и выскочил из приемной, подмигнув на прощанье секретарше, с сомнением разглядывающей свою заспанную физиономию в маленьком круглом зеркальце.

«Не зря Тимофея повстречал, дай Бог ему здоровья! – ликовал про себя Илья, сбегая по лестнице к выходу. – Два места мы с Алёнушкой заберем, а на два других нужно напарников искать».

В четыре часа Илья распрощался в лаборатории с руководителем преддипломной практики Яном Куркевичем, вечно всклокоченная шевелюра которого плавала в слоях сизого сигаретного дыма между рабочим столом и стальной дверью бетонированной камеры, где они на пару нарабатывали материал для кандидатской диссертации "шефа" по теме «отключение тока взрывом», а заодно и для дипломного проекта. По дороге заскочил в магазин за молоком и заспешил домой, поскальзываясь на обледенелом тротуаре.

Алёна уже ждала его в крохотной общежитской комнатушке, встречала "во всеоружии" ароматного запаха домашнего борща. Илья остановился на пороге, освободил руки от авоськи и крепко обнял свою зазнобу, даже сквозь пушистый мех искусственной шубейки чувствуя тугую округлость живота суженой, хотя внешне, на скорый "навскидку" взгляд еще не было даже намека на изменения в ее тонкой фигурке.

– Я утром посмотрел в деканате списки, есть четыре места, – поделился новостью Илья, раздеваясь у занавески, делившей шестиметровую комнату на "прихожую" и "гостиную".

– Вот и хорошо, всё не одним ехать в такую даль, – обрадовалась Алёна. – Может, кто из наших надумает.

– Надо поговорить. Из второй группы Пак вроде собирался куда-нибудь поближе к Полярному Кругу махнуть, но как-то без особого энтузиазма.

– Ага, это только ты у меня все рвешься подальше на кулички забраться, другие еще и головой думают иногда, – Алена улыбнулась, ласково глядя на своего "непутёвого" муженька.

– Не так уж и далеко, пара тысяч километров всего на север. А хочешь, на Дальний Восток махнем, туда тоже два места имеется, в военный городок под Хабаровском. Еще можно на Шпицберген...

– Нет уж, милый мой, не выйдет! Скажи спасибо, что я и так согласилась с тобой на край земли ехать, а уж за край... если сильно позовёшь, тоже поеду!

– Спасибо, милая! Очень вкусно, – Илья выбрался из-за стола, чмокнув жену в щеку. – Пойду, к мужикам загляну, переговорю с Андрюхой.

Алёна кивнула и занялась посудой.

На второй этаж Илья поднялся по центральной лестнице, глянув заодно в холле почту в фанерном ячеистом ящике. Обнаружил там пару поздравительных телеграмм от родителей и тестя с тещей. Пробежал на ходу глазами, прибрал в карман рубашки.

За дверью комнаты однокашников, с которыми он до женитьбы прожил четыре года с самой абитуры, стояла подозрительная тишина. Илья для приличия стукнул пару раз костяшками пальцев по филенке и приоткрыл дверь. В полумраке глазам его предстала знакомая до боли картина: на полу батарея пустых бутылок, на столе гора грязной посуды, стаканы, елочные игрушки, осыпавшиеся вместе с хвоей с разлапистых еловых веток, примостившихся на подоконнике в пустой трехлитровой банке, алюминиевые ложки–вилки и, конечно, полная окурков салатница в центре. Одногруппнички мирно посапывали в кроватях, ни мало не заботясь о том, что день уже склонился к вечеру.

Илья шагнул в комнату и включил свет. Первым среагировал на беспардонное вторжение Вадик Красильников, заменивший "женатика" в четверке постояльцев. Не открывая глаз, он запустил в нарушителя спокойствия подушкой, но угодил не в него, а прямиком в аккуратную прическу миловидной "домашней" девушки, нарисовавшейся неслышно в коридоре позади Ильи. Девчушка ойкнула от неожиданности, Вадик кое-как разлепил заплывшие глаза, поднёс к носу руку с часами и тут же подхватился с постели, как ошпаренный.

Подруга его остановилась рядом с Ильей и изумлённо осматривала послепраздничный натюрморт, хлопая накрашенными ресницами. Потом спросила робко тоненьким тихим голоском:

– Вадик, милый, ты же у меня такой аккуратный, как же ты выносишь эту грязь?!

Милый Вадик, пытающийся расчесать свалявшиеся кучерявые лохмы, не успел ничего ответить. Вместо него в противоположном углу комнаты приподнялся на локтях Коля Никольский и, расплывшись в ехидной улыбочке, выдал:

– Так он её никогда и не выносит! Вот сейчас опять с тобой смоется, а нам выносить!

Хохот, затопивший комнату после этих слов, ясно показал, что все уже проснулись и валяются на койках просто так, не желая утруждать себя бренными делишками, как-то: одевание, умывание, уборка, пище-варение, в смысле – приготовление еды, и, тем более, какие-то там учебные занятия.

Вадик, так и не вымолвив ни слова, быстренько ретировался из комнаты, подхватив под ручку свою подругу и тихонько прикрыв за собой дверь. Илья подошёл к окну, распахнул форточку.

– Эй, двоечники! А ну, подъем! Вставай пришел! Хватит дрыхнуть, весь день проспали.

– Староста, староста, отстань от нас, пожалуйста! – Коля опять откинулся на подушку, закрыл глаза и притворно захрапел.

По другую сторону стола, завернувшись в одеяло и спустив ноги с постели, в позе роденовского «Мыслителя» восседал третий обитатель "берлоги", Андрей Захарьин, с задумчивым сожалением рассматривая скомканную на табуретке одежду. Семён Седых, последний участник "квартета", пока не хотел подавать признаков жизни.

– Сколько времени сейчас, Илюха? – медленно выговорил Андрей и с усилием переместил взгляд на гостя.

– Да уже начало седьмого! – откликнулся Илья.

Андрей повернул голову к окну, в сомнении вгляделся в заиндевевшее стекло, потом поднял глаза к открытой форточке, за которой чернело звёздное небо, и печально поинтересовался:

– Утра или вечера?

– Ну, друг, ты даешь! Конечно, вечера!

– Про число я уж и боюсь спрашивать...

– Всего лишь третье, не расстраивайся ты так, – Илья не выдержал и снова рассмеялся.

Коля Никольский поддержал его веселье заливистым хохотом и, подскочив с постели, принялся одеваться. Наконец-то зашевелился и Семён, высунул заспанную физиономию из-под одеяла и, расплывшись в замученной улыбке, проговорил:

– У тебя же сегодня тренировка, а, Андрей?!

– Точно! Как же это я забыл?! – Захарьин схватился за голову.

Сонливость его тут же как рукой сняло. Он скоренько нашарил под кроватью тапки, намотал вокруг бедер мятую простынь и с голым торсом, которому мог бы позавидовать сам Геракл, захватив махровое полотенце, отправился в умывальник.

Захарьин, при своей подходящей комплекции и отменном здоровье, все пять лет учебы занимался классической борьбой. Несмотря на весёлую студенческую жизнь, он всегда умудрялся совмещать приятное с полезным и был неоднократным призером городских и областных соревнований.

Окатив себя до пояса ледяной водой, Андрей шумно умылся, растёрся докрасна полотенцем и вернулся в комнату.

– В деканате появились списки на распределение, места есть по всему Союзу и в Сибири тоже хватает, – как раз рассказывал друзьям Илья. – Куда мы с Алёной задумали, четверых нужно. Ты как, Андрюша, не решил еще на Север махнуть? Может, поговоришь с Настёной, и вы с нами за компанию отправитесь?

– А почему бы и нет, – весело ответил Андрей, споро натягивая на себя одежду. – Где наша не пропадала! Алёнке подскажи, пусть со своей стороны с Настей подготовку проведёт. А я всегда готов, как штык!

Он накинул на плечи полушубок, нахлобучил шапку и, подхватив спортивную сумку, убежал.

– Стрежевое есть там? – вяло поинтересовался Семён, не отрывая головы от подушки.

– Есть одно место, – ответил Илья и покачал кровать за спинку. – Ты чего не поднимаешься?

– Что-то мне нехорошо, башка трещит.

– Говорил тебе, не пей много, козлёночком станешь, – хохотнул как раз проходивший мимо него Коля, с помазком и бритвой в руках.

Он на ходу прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу друга и протянул участливо:

– Э-э-э, да у тебя жар! Лежи-ка пока, сейчас что-нибудь придумаем.

Навстречу ему в комнату ввалился Саня Байкалов – Второй Человек, с гитарой наперевес.

– Здорóво, человеки! Пожрать есть? Срочно спою любую песню за миску холодца с хреном и рюмку водки.

– Может тебе еще ухи плеснуть и пельмешков подбросить? – осадил его пыл Никольский. – Нету пока ничего, Человек, сейчас чайку поставим.

Он остановился в дверях и обратился к Илье:

– У тебя дома аспирин есть? Принеси, а я пока полотенце смочу холодной водой.

– Что случилось? – Байкалов тут же отставил в сторону гитару.

– Да Сёма чего-то разболелся, ни с того, ни с сего.

– Так надо скорую вызвать, и все дела, – Саня наклонился над Семёном. – Нечего самодеятельностью заниматься. Морозит тебя, нет?

Тот кивнул головой и виновато поморщился.

– Не дрейфь, братан! Я пойду, звякну с вахты, – Байкалов тут же убежал.

– А я градусник пока принесу, – подхватил Илья. – И аспирин все равно не помешает.

Когда Илья вернулся с термометром и таблетками в комнату к друзьям, там уже оказалась миловидная женщина лет тридцати в белом халате. Она деловито прошлась стетоскопом по груди Семёна, и начала настраивать шприц для инъекции. Коля Никольский, пунцовый словно рак, пытался скрыть под газетой бардак на столе, а Байкалов в это же время тихонько забрался под одеяло на кровать Вадика, повязал себе на голову вафельное полотенце и сделал страдальческое лицо.

Когда врачиха управилась с Семёном, вкатив ему в ягодицу несколько кубиков жаропонижающего, следующий "пациент" уже ненавязчиво требовал её внимания, постанывая на соседней постели. Не заметить его "мук" было невозможно, девушка повернулась и в сомнении посмотрела на шутника-симулянта.

– Что с вами?

– Доктор! Мне так плохо: температура, озноб, слабость во всех членах, аппетита нет... – слабым голосом проговорил Саня. – Денег, слава богу, тоже нет. Помогите, доктор! Не дайте погибнуть цветущему организму от неразделённой любви...

– Снимайте штаны! – врач решительно распахнула саквояж и извлекла из него устрашающего вида блестящий инструмент, напоминающий дачный секатор. – Я вас сейчас быстро вылечу!

– Ну, доктор! Да вы просто изверг! – "пациента" тут же ветром смахнуло с кровати и вынесло в коридор.

Как только врач покинула комнату, пожелав на прощание Семёну скорейшего выздоровления, Коля с Ильей, да и сам настоящий больной только что не стекли на пол от накрывшего хохота.

– Может, тебе борща принести? – кое-как отсмеявшись, спросил Илья и протянул градусник.

– Нет, спасибо, не хочу пока ничего, – Седых покачал головой.

– Я сейчас картофана нажарю, – Коля подобрал с пола оброненный помазок и принялся за уборку. – Лучше приходи сам попозже, а то может тебя жена плохо кормит, все такой же худой ходишь...

Илья улыбнулся в ответ и отправился восвояси. В холле второго этажа он опять столкнулся с Тимофеем Алтынцевым, который обрадовано шагнул навстречу и протянул руку.

– Держи пять, человек! Я сегодня без проблем сдал зачёт, не зря тебя с утра встретил!

– Аналогично, Человек! – ответил Илья его же словами и с удовольствием пожал руку товарища.

***

В Павлодарском аэропорту Илью с Алёной и Андрея с Настей провожали родители девушек. Теща на прощанье не выпускала из рук пухлый "конверт" с трехмесячной внучкой, утирала украдкой покрасневшие глаза и всё причитала вполголоса:

– Куда же вы в такую даль, да с дитём, да неизвестно куда...

– Не расстраивай ребят, мать, – тесть сдержанно покашливал в кулак, пытаясь поддержать уезжающую молодежь своим невозмутимым видом. – Решили уже. Они у нас всё теперь сами решают, так что привыкай.

Настины родители тоже что-то пытались втолковать своим взрослым детям, а те слушали вполуха, нетерпеливо ожидая приглашения на посадку и переминаясь с ноги на ногу возле батареи разномастных дорожных баулов, среди которых выделялся габаритами семейный чемодан Трофимовых.

Илья позвал Андрея на улицу, перекурить. Они вышли в осеннюю морось тусклого сентябрьского дня, постояли молча у стеклянной стены, мысленно прощаясь с казахстанской землей и беззаботной студенческой жизнью, оставшейся далеко в Томске. Затрещал репродуктор над головами, сипло объявил омский рейс. Илья бросил окурок в урну. Друзья переглянулись, кивнули друг другу и вернулись в гулкий зал аэропорта.

В Омске переночевали в холодной обшарпанной гостинице и утром перелетели в Тюмень, а оттуда через несколько часов отправились на Сургут. Чем дальше на север заводила путешественников дорога, тем холоднее становилось вокруг, тем больше усталого, но неугомонного народа толпилось в залах ожидания, со скарбом и без, с семьями и в одиночку. Как будто всю Сибирь охватила лихорадка всеобщего переселения в новые неизведанные края.

Алёна в дороге почти не спала, нянчилась с дочкой, оберегая ее от холода и сквозняков, кормила грудью и детским питанием, примостившись где-нибудь в уголке на вещах. Настя помогала ей, как могла, а Илья с Андреем хороводились на пересадках с чемоданами, добывали съестного и утрясали неувязки с билетами.

Замки на огромном чемодане Ильи благополучно сломались на второй день эпопеи, не выдержав схватки с аэрофлотовским сервисом. Пришлось перетянуть баул веревкой, но вещи всё равно стыдливо торчали из-под крышки, сколько Алёна ни пыталась их упихать внутрь.

Сургутский вокзал, обозначивший свое название фанерной ободранной вывеской над покосившейся входной дверью, а на вид напоминавший скорее приземистый колхозный лабаз, на третьи сутки пути встретил пятерку "аргонавтов" стылым бревенчатым залом, битком набитым пёстрым дорожным людом, и двумя амбразурами билетных касс, стойко державших пассажирскую осаду.

Сногсшибательная новость, поведанная Илье и Андрею воинствующей распаренной кассиршей, когда они умудрились протиснуться к зарешёченному окошку, окатила их не хуже пулемётной очереди.

– Без пропуска в Ямало-Ненецкий округ билеты не продаются, погранзона.

– Так вот же у нас направления на работу! – Илья попытался просунуть под решетку серые листы с печатями.

– Ничего не знаю, билеты продавать без пропусков не положено!

– Где же нам взять эти несчастные пропуска?!

– Направления где получали? – кассирша сверлящими глазами следователя КГБ упёрлась в переносицу просителя.

– В Томске.

– Вот там и надо было в милиции пропуска оформить.

– Так нам же никто не сказал! – в отчаянии в два голоса закричали парни.

– Ничего не знаю. Следующий.

Оглушенные сообщением, друзья вынырнули из кипящей толпы и, понурив головы, направились к своим девушкам, примостившимся возле навечно заколоченного окошка справочного бюро. На полдороге к ним пришвартовался мужичок невысокого роста, в драном полушубке нараспашку. Его худая кадыкастая шея, торчала из овчинного разворота в обрамлении замызганной чёрнополосой тельняшки.

– Слышь, пацаны! – хрипло дыхнул он им в лица свежим перегаром. – Рупь дадите на опохмелку, скажу, как на Ямал проехать.

Андрей отодвинул его рукой чуть в сторону, ухватил пальцами за пуговицу и заинтересованно спросил:

– Говори, друган, не тяни, какая тут фишка?

– Вы билеты берите на Уренгойский "бичевоз" до Мотылей. Это станция такая, последняя в Ханты–Мансийском округе. А дальше – проводнику сунете трёшку и доедете куда надо. В этом поезде менты общие вагоны обычно не трясут.

Илья удивленно покрутил головой, а Андрей только усмехнулся и молча протянул советчику честно заработанный мятый рубль. Второй раз они пробились к кассе уже с большей сноровкой и без проволочек получили четыре твёрдых кусочка грязно-жёлтого картона, открывших путешественникам последний участок пути к намеченной цели.

Перекантовавшись ночь вповалку на чемоданах в стылой пещере вокзала, поздним утром друзья вместе с толпой штурмом ввалились в заиндевевший грязный вагон, отвоевали себе верхнюю и нижнюю полку в одном из отсеков и через шесть с половиной часов благополучно выгрузились на своей станции.

Алёна всю дорогу держалась молодцом, ни на минуту не оставляя своего маленького человечка без внимания. И дочка, как будто зная, что отчаянной мамочке и так не сладко приходится, почти не доставляла ей хлопот и вела себя смирно, лишь иногда напоминая родителям о необходимости сменить пелёнки.

***

Быстрый северный день, и так неяркий под затянутым сплошной пеленой облаков небом, сменился серыми сумерками, когда поезд остановился посреди леса возле дощатых, крытых шифером сараев. В воздухе пролетали редкие снежинки, земля дышала морозцем, а невысокие тонкие березки роняли с ветвей последние жухлые листья. Часть народа без проволочек высыпала из вагонов и рассортировалась по вахтовкам, грузовикам и автобусам, на лобовых стеклах которых белыми пятнами светились листы бумаги с загадочными названиями: НГДУ, УПТОиКО, ОУБР, УТТ, СМП и тому подобной абракадаброй.

Андрей с Ильей пробежались от одной машины к другой, пытаясь по разговорам уловить, куда направляется техника, да всё без толку. А когда поезд двинулся дальше, и песчаная, разбитая колеями площадка "перрона" начала быстро пустеть, друзья схватили чемоданы и без обиняков влезли в первый попавшийся «Кавзик». Пробрались на задние сиденья и уже по дороге выяснили у соседей, что подвернувшийся транспорт идет как раз до нефтяного объединения.

Автобус долго кружил по каким–то закоулкам и обжитым островкам, разбросанным в тайге на десяток километров, и битком набитый салон постепенно опустел. Сидевшая перед Ильей дородная тётка начала выбираться по проходу к двери, но на полдороге остановилась и, наклонившись, подняла что-то с пола.

– Вот те раз! Кто-то шаль потерял, новую! – объявила она, разглядывая находку. – Надо водителю отдать. Может, кто хватится, искать будет.

Алёна беспокойно посмотрела на Илью, потом перевела взгляд на расхристанный чемодан. Илья вспомнил, что перед отъездом тёща подарила внучке тёплый пуховый платок и пристроила его как раз сверху остальных вещей.

– Это наша шаль! – Алёна подхватилась с сиденья, прижимая к себе дочку, тихонько посапывающую в толстом кульке из двух стеганых одеял. – У нас чемодан развалился, вот она и выпала.

Тётка недоверчиво обернулась, но, углядев в ногах молодёжи светящийся щелями фибровый "сундук", расплылась в улыбке.

– Держите, ребятки! Намаялись, поди, в дороге-то, да ещё с дитём, – она покачала головой. – На работу приехали? Ну, ничего, сейчас уже к объединению подъезжаем. Пойдемте, я вас провожу.

У крыльца двухэтажного брусового здания, горевшего в темноте тёплыми жёлтыми окошками, ребята попрощались со словоохотливой провожатой и вошли в контору. Пока Андрей с Ильей сдавали документы в отделе кадров, Настя, набравшись смелости, заглянула в ближайший кабинет и попросила его обитателей освободить помещение на время, чтобы ее подруга могла в "нормальной" обстановке покормить и перепеленать ребенка.

Кабинетчики, пара мужчин и три женщины, сначала опешили от такой наглости, а потом, сообразив что к чему, с улыбками вышли в коридор, и Алёна, махнув рукой на приличия, за пятнадцать минут справила свои материнские обязанности. После чего довольная малышка, освободившись на время из одеяльного плена, разгулялась не на шутку. Уютно устроившись на конторском столе этаким цветастым полешком, лупала глазёнками по сторонам, рот до ушей, и лопотала чего-то на своём вселенском языке без запинки. Не иначе как благодарила своих "добрых" родителей за то, что прокатили на край света, не спросив её мнения. Или просто радовалась жизни. Кто её разберёт, детёшку? Не плачет – и это уже хорошо!

***

Временное жильё молодым специалистам определили в гостинице, которая оказалась в соседнем с объединением здании. Однодетной семье досталась отличная комната на втором этаже, в комплекте с деревянной кроватью, шифоньером и столом. Андрея с Настей, как "не расписанных", поселили в разных концах длиннющего коридора.

Голые стены, да пышущая жаром батарея отопления встретили вновь прибывших постояльцев. Алёна первым делом распеленала дочку и дала ей вволю побарахтаться на кровати. Илья в это время распаковал многострадальный чемодан и первое, что обнаружилось под его помятой крышкой, оказалось ничем иным, как тёщиным пуховым платком! Вторая, найденная в автобусе шаль – в копеечку такая же, преспокойненько висела на спинке стула.

– А мы ведь кого-то нечаянно обокрали! – Илья весело посмотрел на жену.

Алёна испуганно переводила непонимающий взгляд с одного платка на другой и, казалось, готова была разреветься от стыда за свою ошибку.

– Да не расстраивайся ты так, – Илья присел рядом с ней на кровать, обнял за плечи и прижал к себе. – Всякое ведь случается. Завтра дадим объявление в газету, может, найдётся пострадавший. Если, конечно, тут есть местная пресса. А нет, – значит судьба такая.

Алёна успокоилась, крепко прижалась к мужу и смотрела уставшими счастливыми глазами на беззаботно резвящуюся рядом дочурку.

Наутро Илья отправился с документами на поиски бурового предприятия, куда его откомандировали в объединении. И эта контора оказалась всего в пяти минутах ходьбы от гостиницы, и конечно на улице Ленина, песчаной колеей уходившей в сторону светлого будущего нефтяного края – обширной стройплощадки. Крошечный городок представлял собой "праздничный набор" из четырёх пятиэтажек, нескольких десятков деревянных двухэтажных домов и целой россыпи вагончиков, жилых бочек и балкóв, островками разбросанных вдоль разбитых тяжелой техникой просёлочных дорог, между поросшими хилыми сосенками песчаными холмами и болотистыми тундровыми низинками. "Голубого озера" поблизости пока не наблюдалось.

Погодка на улице тоже была подходящая для начинания с чистого листа нового куска жизни – крепкий морозец выбелил изморозью сосновые иглы и алые гроздья рябин, сковал твердым панцирем вчерашнюю слякоть и лужи, и разрисовал оконные стекла домов сказочными завитками. Солнце несмело выглянуло из-за горизонта и тут же укрылось плотным одеялом снеговых туч, готовясь к долгой зимней спячке за близким Полярным Кругом.

***

Главный энергетик управления буровых работ, название которого скрывалось под теперь уже понятной Илье аббревиатурой «УБР», Картелёв Валерий Федотович, увидев входящего в кабинет молодого специалиста, жестом указал ему на стул рядом с собой, а сам еще минут пять громко втолковывал что-то по телефону своему собеседнику, прижав трубку щекой к плечу. Черные глаза его пробежались по строчкам диплома и вкладыша, быстрые пальцы черкнули перьевой ручкой подпись на заявлении и, закончив разговор, он с улыбкой посмотрел на Илью.

– Ну, что ж, отлично! С прибытием в наши края и, как говорится, с началом трудовой биографии, – Картелёв вернул документы и поинтересовался: – Практику где проходил?

– Три лета строил линии электропередачи в Томской области, а преддипломную в научно-исследовательской лаборатории при кафедре.

– Тема диплома какая?

– «Отключение электрического тока взрывом», – ответил смущенно Илья.

– Неплохо, неплохо, – неопределённо протянул Картелёв. – У нас, конечно, дела попроще, но выключатели, бывает, тоже взрываются!

Он рассмеялся, лукаво подмигнул Илье и обратился к сотруднице, склонившейся над кипой бумаг за своим столом:

– Наталья свет Вадимовна, проводи Илью Леонидовича в технику безопасности на инструктаж и объясни заодно, где медкомиссию проходить и как потом на промбазу добраться, в электроцех.

Картелёв поднялся и протянул на прощание руку.

– Один приехал, или...? – поинтересовался напоследок.

– С женой и дочкой, – коротко ответил Илья.

– Отлично! Значит, сработаемся!

Днём, пока Илья шатался по кабинетам поликлиники, бегал в фотомастерскую и сдавал в отдел кадров недостающие документы, на городок налетела пурга, запорошила белым хрустящим снегом промозглую серость осеннего дня, будто специально показывая новичку необузданный норов северной природы. Чтоб не расслаблялся.

На базе бурового управления, которая отыскалась после неоднократных расспросов попадающихся навстречу людей, в основном таких же, только что прибывших с большой земли "чайников", Илью встретил начальник электроцеха Халим Халилов и сразу поздравил с окончанием первого рабочего дня.

– Можешь, конечно, еще успеть получить спецодежду на складе, – с улыбкой сказал он. – А завтра, милости просим, с утра на инструктаж и вперёд, на буровую! У нас как раз с электриками напряжёнка.

На другой день, "оптичив" последние бюрократические формальности, Илью отправили на вахтовом «Урале» на месторождение, за восемьдесят километров от города.

Всю дорогу в голове калейдоскопом прокручивались события последних дней, разом выдернувшие его из привычного и в какой–то степени безответственного существования. Промелькнувшие пять лет студенчества уже отучили от родительской опеки, но, кроме свободы и кажущейся вседозволенности, преподали лишь первые уроки самостоятельности в решениях и поступках. А сейчас, именно в эти дни начиналась по настоящему взрослая жизнь, без скидок на возраст и неопытность, один на один с открывшимся перед глазами большим интересным миром.

В душе занозой сидело беспокойство, а сердце всё равно пело от предвкушения настоящего дела. Ведь только в работе, в труде можно воспитать свой характер – это Илья усвоил с самого детства, ненавязчивым примером своих родителей, "простых" беспартийных инженеров-геологов, протащивших его по таёжным и горным маршрутам в отрогах Южного Алтая. Наверное, от них Илья и "заразился" неуёмной жаждой жизни, вкусом к неизведанным трудностям и желанием всё делать от души и с открытым сердцем.

***

– Нашего полку прибыло! – встретил Илью мастер буровой бригады Борислав Кучер, строго глядя из-под очков в толстой роговой оправе. – Первый раз на буровой? Пошли, покажу тебе хозяйство.

Вышагивал Кучер широко, твёрдо ступая ногами в огромных сапогах по заледеневшему песку. Крупный высокий человек, как видно из казаков, на вид совсем молодой – лишь очки немного добавляли ему возраста и показной сердитости, он размашисто указывал рукой на буровицкие "достопримечательности" и давал короткие пояснения.

– Это шламовый "амбар", – Борислав назвал знакомым словом широкую, обвалованную песчаным бруствером прямоугольную яму, с застывшей в ней серой жидкостью, покрытой чёрной нефтяной пленкой. – Сюда сбрасывается разбуренная порода. За ним твоё основное оборудование, распредустройство высокого напряжения, подающее электропитание на приводы насосов и лебедки и, конечно, на остальную мелочёвку, кнопки-лампочки. Ну, а сама буровая установка состоит из двух главных блоков: насосного, в котором готовится буровой раствор и закачивается через манифольд и турбобур в скважину, и вышечно-лебёдочного, который представляет из себя механизм для спуска-подъёма бурового инструмента на забой.

Они поднялись на буровую по лестнице с приёмных мостков, прошли мимо колоннады бурильных труб-свечей, плотными рядами составленных на квадратных "подсвечниках" у "ног" вышки. Илья задрал голову вверх, придерживая каску, и увидел в ажурном сплетении металла бледно-голубое небо и рваные клочья облаков, цепляющиеся, казалось, за самую макушку сорокаметровой стрелы.

– Ворон не лови, навернёшься обо что-нибудь, – одёрнул его мастер. – Пошли, наверх сбегаем, для экскурсии.

Коротким крутым пролетам, змейкой вившимся до самой люльки верхового рабочего, казалось не будет конца. На последней площадке Кучер остановился и мотнул подбородком вверх:

– Поднимайся выше, подержись за кронблок для полного счастья, потом некогда будет, да и не захочешь уже без дела мотаться на такую верхотуру.

Илья без лишних разговоров подтянулся на руках в вертикальную туннельную лестницу и пополз, цепляясь за тонкие прутья перекладин. Земля, сплошь укрытая бугристым снежным одеялом, отступала всё дальше вниз и раздвигалась вширь, на сколько хватало взгляда. Круговой горизонт приподнялся, выгнулся словно край гигантского блюдца, в центре которого на самом острие стальной иглы сидел Илья, крепко обняв красный сигнальный фонарь и вдыхая полной грудью терпкий морозный воздух, тугими порывами плескавшийся в раскрасневшееся лицо.

В насосной мастер подвёл его к бурильщику, вместе с помбурами колдовавшему над одним из громоздких буровых насосов, и познакомил новичка с вахтой. Потом, пробравшись через сплетение трубопроводов вдоль стенки растворной ёмкости, Борислав остановился у полутораметрового ледяного сталагмита, перегородившего узкий проход, поднял лежавший на рифленом полу лом и поставил задачу:

– Там внутри находится шламовый насос с неисправным электродвигателем. Аккуратно сколешь лёд, раскрепишь и отключишь движок и, как закончишь, скажешь бурильщику. Он покажет, где новый мотор, и даст тебе в помощь помбуров и слесаря. К обеду нужно закончить. Всё ясно?

– Чего ж тут не ясного, – скептически ухмыльнулся Илья. – Бери больше, кидай дальше. Самая творческая работа для инженера.

– А ты не переживай, – Кучер понимающе улыбнулся. – Я тебе тоже как инженер скажу, – через руки-то любое дело быстрее до головы доходит. И другой "творческой" работы тебе тут мало не покажется, как бурёжку начнём. Так что, дерзай!

Мастер как в воду глядел.

На четвёртые сутки почти беспрерывной беготни по буровой Илья двигался, словно сомнамбула, замаявшись разгр###### неисправности, сыпавшиеся со всех сторон. Через гудящие ноги и замёрзшие пальцы рук до него действительно дошла очень быстро вся нехитрая наука электрического куска буровицкого дела.

Кое-как разобравшись с очередной поломкой, Илья в три часа ночи приплёлся в культбудку, где Борислав Кучер, который похоже вообще никогда не спал, напоил его крепким чаем и, заговорщицки ухмыльнувшись, спросил:

– Ну, как хлебушек достаётся, нормально?

Илья устало улыбнулся, не в силах выразить приличными словами свои впечатления, а нелитературно выражаться уже надоело. И в это время в вагончик неожиданно вошёл Картелёв, главный энергетик УБР собственной персоной.

Он как ни в чём небывало поздоровался с коллегами, – будто ночной визит на месторождение был самым обыкновенным делом, плеснул в стакан чаю и, неторопливо прихлёбывая, повёл с Кучером разговор о производственных делах и вообще за жизнь. Илья практически отключился под их непринуждённую беседу, привалившись на стуле в углу к стене и блаженно смежив веки. Из быстрого сна его вытянул громкий голос Картелёва, хрустальной музыкой влившийся в уши:

– Давай-ка, иди, соберись. Домой едем. Я тебе сменщиков привёз, так что пора немного и передохнуть по-человечески.

– Мы рождены, чтоб сказку сделать бóлью..., – хохотнул вдогонку к его словам Борислав и крепко пожал руку Илье на прощанье. – Отдыхай, братишка, и до встречи.

***

Пролетели первые трудовые недели. Проскочила быстрая мини-свадьба Андрея и Насти, сыгранная в битком набитом гудящим людом единственном на весь город ресторанчике «Славутич». С участием Ильи в качестве свидетеля, Алёны – гостьи, и свидетельницы Ольги Вершковой, красавицы-соседки по гостиничному житью.

Новую щитовую двухэтажку для молодых специалистов строители сдали в ноябре. Илья с Андреем получили голубенькие, пахнущие настоящим собственным жильём ордера сразу после праздника, когда на город с побережья Ямала накатили сорокаградусные морозы.

Собирались в гостинице быстро. Упаковали вещи снова по чемоданам, увязали на санках поверх разобранной деревянной кроватки и увезли пешим рейсом по тропинке через лесистый песчаный холм, отделяющий новый микрорайон от центрального "пятачка". Вторым заходом подчистили оставшуюся мелочёвку. На санки Илья теперь принайтовил жестяное корыто, в котором Алёна устроила для дочки теплую "берлогу" из одеял и подушек, и пятёрка "аргонавтов" снова пустилась в путь.

– Мороз и... звёзды, ночь чудесна, но ты не дремлешь, друг прелестный, на небо смотришь и молчишь... – продекламировал на ходу Илья, обернувшись на уютно устроившуюся в корыте дочку, блестящими в темноте глазенками выглядывающую, словно птенец, из своего гнёздышка.

– Домой приедешь – там поспишь! – закончил стих за друга Андрей и толкнул Настю в сугроб.

Так они и топали через лес, хохоча и дурачась, не обращая внимания на трескучий мороз и не забивая пока себе головы мелкими проблемами, которые ждали их в новом доме. Например: на чём спать, на чём сидеть и из чего есть. Ведь, всё это на самом деле такая чепуха, о которой не стоило и говорить.

Вышагивая впереди всех по скрипучему снегу с санками за спиной, Илья приостановился на мгновение, снова заглянул в конверт к дочке. Она не спала. Радостные глазёнки малышки искрились в темноте, отражая яркие звёзды. Илья поднял лицо к небу, уловив вдруг краем глаза неясное свечение над головой, и вовремя. Высоко в космической дали, сквозь мерцающий стяг северного сияния полыхнула яркая огненная черта.

– Загадывайте быстрее желания! – крикнул Илья.

Андрей с девчонками задрали головы, а дочка заливисто засмеялась, радуясь первому в жизни настоящему фейерверку. Словно в замедленной съёмке, метеор серповидным лучом разделил небосклон на две части и тут же беззвучно взорвался искристой белой вспышкой, вместо тепла, казалось, дохнувшей прямо в лица ребятам жгучим холодом Вселенной.

Увидеть такое волшебное природное явление прямым взглядом – огромная удача! Так что Илья воспринял происходящее, как счастливое знамение, подтверждающее и случившиеся ранее, и на будущее, встречи только с хорошими добрыми людьми. Ведь каждый человек может быть счастливой приметой для других. Нужна только открытая душа, толика терпения, чуть-чуть не показной участливости в разговоре, немножечко тепла в глазах и лёгкая доверительная улыбка на губах. И всё.

Как сказал бы Тимофей Алтынцев, один из настоящих Человеков:

– Будь добр, человек! И твоё добро от людей счастьем к тебе вернётся...

(С) Опубликовано в 2009 г. в журнале "Обская радуга" (Салехард)



Вложенные эскизы изображений