Последний рассвет (Летописи), Куда приводит жажда познаний

[Mohnat]

Глава 19

Кристально чистые блюдца луговых луж оказались наполнены наивкуснейшее водой, что однажды попробовав, бойцы на ходу теперь часто черпали пригоршни сверкавшей на солнце живительной влаги, жадно напиваясь, хотя некоторым уже не лезло, но остановиться было невозможно.

Ильм объяснил, что вода в этих лугах пробивается из глубоких недр, а особый вкус ей придают те самые алые соцветия, роняя в воду пыльцу, делая её не только вкусной, но и полезной от хвори всякой, способной рану заживить быстро. Он говорил, что когда тулейский град стоял на Мидее, в те времена там тоже были подобные луга, где произрастал этот цветок, который распускался раз в несколько лет, и сейчас как раз было то самое время его цветения. Позднее, когда воды большие пали на Мидею, многое изменилось, и цветок исчез постепенно, луга затянулись болотами, а за цветом тем целые охочие отряды собирались, но все меньше его становилось, пока и вовсе не вымер. Дубравами подобными Мидея особенно славилась, но всё было уничтожено, и долго природа восстанавливалась, возродив многое, но не всё.

Луга заканчивались у самого подножия кряжа, который Ильм называл древним отвалом. Он объяснил, что при первом нашествии каращеев, когда Раставан Урайский смог изгнать их, недра Тулеи были вскрыты во многих местах, откуда добывали какой-то минерал. Тулею перерыли, приведенные каращеями некие румды – странный темный народ с чуждых неизвестных чертогов. Они мощь имели огромную, с легкостью и безжалостно плоть земную вскрывая, раня без оглядки. Вот отвалы эти и остались после них, со временем окаменев.

– Скажи, Ильм, откуда знания твои? – удивленно спрашивал Качудай, быстрым шагом поспешая следом за высоким зеленоглазым тулейцем, – Я память храню о трех пращурах моих, а еще о трех смутно уж, а ты воно как обо всём ведаешь, но не только о земле своей, но и о моей, отчего так?

– Память о землях во мне всего рода тулейского, – улыбнулся Ильм снисходительно, – Чертоги наши родны, они в круге общем движутся, и знания о них нам с младенчества приходят от матерей наших, напитывая разум вместе с влагой материнской. Мы правду по роду принять обязаны, в жизнь плотью новой войдя, чтобы место для кривды не осталось, и она умы не стращала, оттого и знания мои. Когда-то на Мидее, когда там стоял славный град Туле, где пращуры мои мастерство творили для людей, ¬– Ильм демонстративно поднял руку вверх, указав в небо, вновь повторяя про жизнь тулейцев на земле, – Тогда и ваши пращуры в жизнь входили с памятью Рода вышнего, жизнь кривде не дозволяя в умах своих. Но теперь все изменилось. Мидейцы давным-давно память утратили, а мы пока храним и поделимся радостью этой с вами, что бы вы несли её светом добрым в чертог родной.

– Урус-Зор! Урус-Зор! – Из широкой расщелины темного кряжа бежал сирх, и орал во всю глотку. Впереди основного отряда были высланы дозоры, десяток гарийцев и два десятка сирхов по разным сторонам, чтобы исключить внезапность встречи с неприятелем и вот один из дозорных несся сломя голову. Он бежал настолько быстро, что до этого никто не мог припомнить, чтобы сирхи так быстро бегали, хотя все бойцы отметили, как попали на Тулею, тела словно стали легче. Было ощущение более четких и быстрых движений, легкого шага, что порой приходилось с непривычки замедлять специально жесты, шаг, иначе выходило слишком быстро. Ильм на такое удивление отвечал тем, что кристаллы небесные, преградой служащие, сглаживают какую-то часть притяжения, создавая нужный баланс для живых существ, от этого и легкость такая. По привычке он упомянул, что на Мидее было когда-то так же и живые существа могли крупные жить свободно, но теперь их тела не выдержали бы столь мощной тяги и легко только тем, кто мельче.

– Урус-Зор, там зверь! – выпалил сирх, подбежав, указывая в расщелину. Все насторожились, вопросительно глядя на Ильма. Тулеец по обыкновению улыбнулся и махнул рукой призывно, ускорив шаг.

Пройдя под сводом глубокого отвала, отряд оказался у пологого зеленого склона, поросшего густой высокой травой, в низине испещренной множеством небольших молодых местных дубрав, плавно переходящих в густую чащу пышного леса. Вдалеке среди этих дубрав вальяжно расхаживал огромный зверь, чем-то похожий на кошку. Его иссиня черная лоснящаяся шерсть была вздыблена, и отчетливо доносилось урчание.

– Это распар. Он мягок, как и его лапы. Красив, что летняя ночь в ярких плеядах, – объяснял Ильм, – Распары редки, и из лесов неохотно выходят, а этот вышел, он взволнован чем-то, видимо.

Размер кошки был огромен, во всяком случае, в холке она не уступала ростом Ильму. Зор мог сравнить ее разве что с Берьяном – старым медведем из детства, да и то, когда тот вставал на задние лапы.

Распар нервно расхаживал взад-вперед на одном месте, часто сгибая голову к груди, прижимая её к земле, словно выкручиваясь, пытаясь избавиться от некой надоедливости.

Зор поднял руку вверх, все замолчали, притаились, наступила полнейшая тишина. Вдруг что-то свистнуло коротко, и зверь подпрыгнул вверх высоко, почти до пышных крон, извиваясь большим, но грациозным телом. Издав звонкий рев, он приземлился на лапы, начав кружиться, иногда катаясь по земле, скуля, словно от боли.

Зор напрягся. Он будто почувствовал мысли зверя, его тревогу, чему удивился. Гариец выдохнул шумно и со всех ног бросился бежать в его сторону. Одновременно из густой чащи вылетели три тени, метнулись к кошке, попутно свистнуло что-то снова, и огромная черная сеть накрыла зверя, стянувшись тут же крепко. Зверь зарычал, пытаясь вырваться из ловушки, разорвать тонкие, но крепкие нити и чем больше он сопротивлялся, тем сильнее стягивались путы.

Трое подбежавших к кошке, изо всех сил начали лупцевать ее длинными гибкими палками. Невысокого роста охотники, коренастые широкоплечие, они утробно выкрикивали при каждом ударе, и было видно, что это им доставляло определенное удовольствие. Они в запале охоты не сразу заметили Зора, и оставалась сотня шагов, как один из охотников обернулся, сверкнул белым блеском двух близко посаженных глаз, оскалился, гортанно выкрикнул, и троица сосредоточилась, замерев, пригнувшись, выставив палки вперед.

Зор выхватил меч из-за спины, десять шагов, пять… странные охотники как по команде рассыпались в стороны, а затем бросились на гарийца. Вопреки ожиданиям, они были столь быстры, что даже каращеи не могли похвастаться подобной прытью, хотя учитывая местные особенности, возможно каращеи здесь были бы еще быстрее. Первый выпад Зор успел отбить, разрубив оружие пополам, следом получив удар по ребрам, вывернулся, широким взмахом, разом отсек двоим головы. Третий замешкался, бросил беглый взгляд на несущуюся толпу странных для него людей и бросился в сторону леса, но тут же получил вдогонку несколько стрел в спину от Размида, который один из первых подоспел к месту схватки.

Зор подошел к спутанному зверю, аккуратно кончиком лезвия вспорол сеть, оказавшуюся весьма прочной из абсолютно гладких черных тонких веревок.

Кошка часто дышала, высунув язык. Сквозь лоснящуюся шерсть местами проступала кровь в тех местах, где крепко впившиеся нити разрезали шкуру. Зверь поднялся, фыркнув громко, выдохнул. Размером не меньше хорошего статного скакуна, он был красив и вызывал искреннее восхищение. Встретившись взглядом с Зором, он чуть прикрыл веки, коротко проурчав, затем вздыбив шерсть, встряхнул ее, словно смахивая воду, и тут же сорвался с места, в пару мощных прыжков достиг опушки, скрывшись в глухой чаще.

– Это ведь румды!? – удивленно вопросительно произнёс Ильм, нахмурившись, разглядывая погибших. Бойцы их стащили в одно место, уложив рядом друг с другом, а обезглавленным приставили к шеям отрубленные головы.

– Те, что недра портят? – с любопытством буркнул Качудай, подцепив ногой палку, подбросил её, схватив, разглядывая внимательно странный матовый угольного цвета черенок непонятного дерева.

– Да, те, что недра... Но они здесь были единожды и лишь при первом походе каращеев, а это почитай минуло сто пятьдесят тысяч лет тулейских – примерно столько же и на Мидее, чуть больше немного.

– Может не они вовсе? – предположил Маргас, тоже с любопытством разглядывая странных румд. Они были совсем невысокого роста, ниже сирхов значительно, широкоплечие. Крупные скулы немного выпирали нижнюю челюсть вперед, а очень близко посаженные глаза и короткий толстый нос и вовсе делали лицо несимметричным, к тому же какого-то сильно загорелого цвета, будто подрумяненное мясо.

– В памяти моей образы тулейских эпох с детства хранятся. Значит, каращеи снова привели их, чтобы Тулею вскрыть, – Ильм задумчиво смотрел на мертвую троицу, и казалось, о чем-то напряженно думал. Впервые со времен встречи с Зором еще там, на земле, тулеец выглядел таким задумчивым. По обыкновению своему, он относился ко всему как-то умиротворенно, а сейчас было видно, что эти гости сильно тяготили его разум, заставив сменить спокойствие на некие зачатки тревоги.

– Сжечь? – кивнул на трупы Размид, вопросительно посмотрев на Зора.

– Дым поднимать не будем, – решил Зор, изучая горизонт, затем молча поднял руку, указав вдаль.

– Не трое их ведь, а Ильм? – поинтересовался Качудай, внимательно вглядываясь в сторону, куда указал Зор. У горизонта извилистого ручья, вдоль берега размашистыми шагами бежала в полном молчании внушительная толпа, человек в сто не меньше.

– Вот они ещё… – пробормотал Тулеец, сбивчиво дыша, сильно вдруг заволновавшись. Его губы мелко подрагивали, а лицо выражало какую-то детскую отчаянную обиду.

– В армат! – Закричал Маргас, что все, кто стояли рядом, вздрогнули от неожиданности.

Бойцы стали перестраиваться быстро, как их до этого учил бывший генерал Красного Солнца. Отряд образовал клин, внешней широкой частью к фронту. Далее все разделились на группы по три человека.

– Десять шагов! – выкрикнул Маргас, тройки разошлись быстро, удалившись друг от друга примерно на одинаковое расстояние в десять шагов.

Несмотря на свой небольшой рост, румды бежали очень быстро, делая длинные прыжки вперед. Когда до столкновения оставалось не более сотни шагов, в их руках появились длинные палки, те же самые, что и у погибших.

– Пять! – последовала новая команда Маргаса за мгновение до столкновения, и бойцы сомкнули ближе свои тройки, образовав смертельную ловушку для всех, кто попадал внутрь. Таким образом враг оказался в небольших промежутках между тройками, будто между жерновами, которые крутились, перемалывая все, что попадало между ними, где куда ни повернись, со всех сторон вкруговую на головы румд сыпалась сверкающая на местном солнце земная сталь. Крепкие палки иногда доставали до цели, но это было незначительно, а вот в ответ тут же отзывались острые лезвия степных и гарийских мечей, без труда разрубая податливую плоть. Румды оказались весьма посредственными бойцами и, несмотря на их масштабы, да крепкие удары, все было закончено довольно быстро. Они так и не поняли, что произошло, погибнув всей численностью, практически не нанеся никакого урона оборонявшимся. На грубых, чужих лицах все же можно было прочитать удивление от непонимания происходящего и столь быстрого поражения, но и на лицах земной рати удивления было не меньше, особенно это касалось сирхов. Дети степи, не веря сами себе, с легкостью рубили агрессивных чужаков, чувствуя себя при этом защищенными, как никогда.

Зор и Качудай в бою на этот раз не участвовали, а лишь с открытыми ртами наблюдали за чудным волшебством быстрого боя.

– Десять! – Маргас стоял на пригорке неподалёку, продолжая командовать, когда все уже было кончено, – Держать строй! Осмотреться! – Бойцы внимательно оглядели все вокруг себя, держа оружие наизготовку. – Разойтись! – Тройки рассыпались, убедившись в отсутствии опасности, и отряд смешался, приняв прежнюю вольную форму.

Все растерянно смотрели на погибших румд, друг на друга, не веря, что всё так быстро закончилось, никто не погиб и даже не пострадал, за исключением у некоторых пары пропущенных легких ударов. Улыбки удивления стали появляться на лицах сирхов и даже на лицах гарийцев, которые впервые в жизни бились плечом к плечу с давними врагами, а теперь защищая друг друга и доверяя жизни степнякам.

– Урус-Зор, я такого даже представить себе не мог! – удивленно протянул Качудай, с открытым ртом глядя на поле-боя. Впервые за долгое время, да наверное даже за всю свою жизнь Качудай наблюдал за такой битвой, которую и битвой-то назвать язык не поворачивался. Все было четко, быстро и безоговорочно!

– Хей-дор, Мараджават-Зор, Газаяте-Ур! – выкрикнул Размид, выставив в небо испачканный кровью меч и двести глоток сирхов тут же подхватили: – Хе-Хей-дор, Мараджават-Зор, Газаяте-У-Ра! У-Ра! У-Ра!

– Урус-Зор, тебе за мараджават великий, – улыбнулся Качудай, – Приветствие на древне-сарихафатском! Не каждый жрец удостоится такого приветствия!

– Маргасу, а не мне! Знания его бесценны, что жизни все охранить смогли.

– Этот оборонительный строй Амур ещё придумал, когда только править начинал, – подошел Маргас, утирая испарину со лба, – Уфф! Сколько лет прошло, а будто вчера всё… – было видно, что здоровяк волновался и одновременно радовался удачному исходу боя. Он выдохнул устало, и присел на землю, мысленно благодаря богов за то, что никто из землян не погиб, значит, он всё делал правильно.

– Качудай, отдай команды, нельзя рассиживаться, в Урель затемно поспеть нужно, десница завтра истекает. Верно говорю, Ильм?

– Верно, Зор, десница поутру наступит, – безразлично ответил Тулеец.

– Что гнетет тебя так? – поинтересовался Зор, прищурив взгляд и не дожидаясь ответа, направился в сторону, откуда пришли незваные гости.

– Румды здесь! – замогильным голосом полным трагизма ответил тот.

– Каращеев ты не боишься, а румды тебя пугают? – вернулся Качудай, подобрал свой тюк, – Все готовы, уходим! Веди, Ильм!

Тулеец подхватился, торопливо устремившись следом за Зором. Отряд потихоньку двинулся следом, дозоры по обыкновению разошлись в стороны.

– Ответь, отчего так? – не унимался Качудай, быстро шагая рядом с Ильмом, заглядывая тому в глаза, – Они значительно слабее каращеев, но страх твой не в пример! Ты не боишься, что каращеи вас истребят, и они наверняка это смогут сделать без особого труда, а вы не сопротивляетесь и страха не имеете перед ними, но почему немеешь при виде этих?! – кивнул он за спину, где остались лежать мертвые румды.

– Каращеи жизни отнимают, а румды землю тревожат, и могут вовсе её погубить. За себя я не тревожусь. Мы погибнем, отдадим тела наши, но вскоре возродимся непременно, продолжив мастерить на благо всех земель. Плоть тленна, но она легко из тлена обратима в новом чистом обличии, а Тулея одна, она мать наша, как и Мидея для вас всегда матерью была. Мы дети земель в этой сути, в круге жизни общем, и гибель земли, это необратимая потеря, дети которой останутся сиротами. Они будут скитаться от чертога к чертогу, в поиске дома родного, а потом и вовсе позабудут его, лишь в сновидениях и в моменты чистых откровений смутно будут пробиваться те образы, тоскливо навевая смутные картины, которые иных будут гнать сквозь круг жизни, а иных в безумцев превращая, пути предавая истинные.

– И то верно толкуешь, хм… – согласился Качудай, нахмурив брови, – Земля, она ведь действительно матерь наша, а разве я в радости пребывать стану, коль покой её нарушат, изувечат, будто в грабеже беглом, звоном золота прельстясь. И что же румды тревожат во чреве Тулеи? Не спроста же они недра портят?

– Камень жизни берут, что в центре ярким пламенем жизнь нашу вершит, из тлена тела даря тулейцам славным.

– Хм… Тот камень наверняка дорогого стоит?

– Он жизнь дарит, и если погубить его, то и жизнь завершится, а земля мраком обернется, испустив дух свой. Я лишь знаю, что когда-то румды имели свою землю в ином круге, не в нашем, и она погибла, погасив свой свет. Вот они и скитаются из круга в круг, пытаясь пламенем других земель свою возродить, только не бывать тому, это словно новую душу в мертвое тело впустить, но только она не войдёт туда, незачем ей это.

– Ты не печалься, Ильм, мы не дадим твоей земле дух испустить, пока мараджават священный нести можем – не бывать тому! – подбодрил его Качудай и вдруг ярко ощутил в себе чувство обиды, непонятной жалости и отчаяния. Обида была на этот раз не за себя, не за свое, а за чужое, но словно за родное. Степняк давил в себе ком отчаяния за тулейца. Ему было сейчас его очень жаль, и он даже представил, как все те зеленоглазые его собратья, которых он еще пока не видел, но заочно, казалось, уже был знаком со всеми – гибнут. Они отдают жизни без права на возрождение, без права на полет под крылом Всевышнего. Эти мысли сильно взволновали Качудая, что он даже начал злиться, не понимая, как с этим совладать и хотелось непременно, как можно скорее изгнать всех румд, чтобы тулейцы более не тревожились. Качудай переживал в себе новое чувство, сбивавшее с толка – чувство сострадания, и оно добавляло чистого блеска его взгляду, твердости шагу, но подталкивало к пропасти, которую он еще не видел, но уже понимал, а пути назад не было, да он и не нужен был, теперь существовал только путь вперед. Мелкая дрожь пробежала по его телу, заставив содрогнуться, но тут же вкусив необычайное вдохновение от этих странных, порой неприятных, но чистых ощущений.

[Mohnat]

Глава 20

Закат на Тулее был долгим и его золотистый свет давал в полной мере насладиться красотой здешних пейзажей.

Отряд расположился за каменистой бровкой, за которой был крутой спуск вниз. Зор, Ильм и Качудай сидели у самого обрыва, выглядывая осторожно из-за скального выступа. Внизу протекала в спокойном течении полноводная река чуть меньше Вишьи, а вдалеке, на расстоянии около тысячи шагов, она встречалась еще с тремя такими же реками, образовывая большое кольцо воды. Внутри него высился зеленеющий остров – немного пологий, местами обрывистый, с мелкими и крупными водопадами, ниспадающими в разливающееся внизу озеро, стремящееся в те реки. В центре острова возвышалась узкая остроконечная пирамида легкого изумрудного оттенка, одной гранью сверкавшая на золотистом закате. Вокруг пирамиды были выстроены не менее монументальные строения разных форм и высот. Сложенные из огромнейших круглых брёвен, они имели причудливые окрасы по углам, были украшены разнообразной резьбой каких-то замысловатых узоров, растений, зверей, образов.

Крыши, формой в те же четыре грани имели разную форму – одни вогнутые внутрь, другие наружу. Они словно переходили плавно друг в друга, повторявшие волну, исходившую из острого шпиля каждой, завершавшего строение. За пределами водного круга в промежутках рек росло по одному дереву, но настолько огромному, что те, которые довелось видеть ранее, были словно детвора по сравнению с этими четырьмя. По разные стороны вдалеке раскинулись уже знакомые широколиственные дубравы, и всё это на фоне золотистого заката. Зрелище было настолько завораживающим, что абсолютно все с полуоткрытыми от удивления ртами молча, будто заколдованные смотрели, не сводя взгляда уже достаточно долго.

– Это и есть Урель, – нарушил тишину Ильм, потянул носом воздух, зажмурившись на мгновение.

– Эх, я бы тоже тревожился, если бы румды на моей земле такую красоту испоганить попытались, – наконец высказался первым Маргас, – За такое и смерть не беда, а жизнь и дети продолжат, не велика потеря.

– Главное оставить место, где продолжить, – поддержал Качудай, – А уж кому продолжать – найдутся. Мдаа…! Попробуй взрасти потом такое из камня? Но вот почему на защиту не встаете, я понять все же не могу. Ты не серчай, Ильм, но пока не даётся мне то знание, хотя я пытаюсь, по чести пытаюсь…

– Не тревожь ум мыслями ненужными, придет время и понимание с ним, – одернул его Зор. – Выдвигаться пора! Если каращеи приходят с востока, как говорит Ильм, тогда нам еще закрепиться нужно на той стороне, а закат уж почти свершился, поспешать надобно. Маргас, ты знание свое крепче объясни всем еще раз, а то и два, чтобы никто и никогда…! – он сжал крепко кулак, и Маргас в ответ молча кивнул, – В тишине вперед! – Он поднялся, перескочил через каменистую бровку.

Зор спустился довольно шустро и неторопливой трусцой направлялся вдоль берега в сторону острова, а позади слышался монотонный бег всего отряда. Заранее решено было обойти остров стороной, чтобы не потревожить здешних обитателей и уйти на восток, в надежде перехватить каращеев еще на подходе, став оборонительной линией.

– Скажи, Урус-Зор… – нагнал его Качудай и заставил сменить бег на шаг, – Если я погибну, пообещай, что в Сарихафат весть отнесешь о том, как бывший куфир жизнь положил за землю нашу!?

– Не к месту речи, на то другое время нужно!

– Нет, Урус-Зор, другого может не случиться, а мне важно, чтобы ты отнёс такую весть. Отнёс с наказом, чтобы сирхи, кто жизни сохранить сумел, по чести Мидею нашу хранили в веках! Я корысть в том имею, не тая признаю, но я уже столько прошел, Урус-Зор, что смерти не убоюсь и никогда не испытывал трепета перед погибелью. Ты пойми меня, Урус-Зор – все шаги мои, они столь тяжелы для сирха, что в другой раз и не сможет сирх их одолеть. Я иду пока, и они идут, – кивнул Качудай назад, где следом двигался отряд, – Мы идём за всех сирхов, и жизни сложим за всех, но мне обидно станет, коль шаги наши утопят в невежестве, а когда ещё честь такая выпадет их свершить вновь? Посему, Урус-Зор, не серчай, а весть отнеси! Я знаю сирхов, ибо это род мой и честь нам выпала путь преодолеть за всех, но не все могут стоять здесь у рока, и рок тот не поймут, так пусть они о нашем знание примут!

Зор остановился: – Сам отнесешь свои вести и сам поведаешь, как стоял у того рока! – улыбнулся гариец, хлопнул Качудая по плечу и тихонько побежал, а Качудай уже знал, что Зор все сделал бы и без его просьб, иначе быть не могло.

Несмотря на неопределенное будущее и возможный скорый бой, исход которого совсем был неясен, Зор находился в приподнятом настроении. Он только что увидел в глазах Качудая полное отречение от самого себя. Степняк отдал себя в жертву ради всех сирхов, и единственным его желанием было только то, чтобы эту его жертву приняли, чтобы она не стала напрасной, это он называл корыстью, но оно таковой не являлось, потому, как не за себя он просил, а за всех. Зор искренне радовался за друга, за его помыслы и порывы, что стоили дорогого, может быть даже дороже всей его прежней жизни, а может быть вся прежняя жизнь и была тем самым мучительным ожиданием перед рывком вперед, хотя сейчас это уже не имело никакого значения.

– Урус-Зор! Урус-Зор! – резануло по слуху визгливым криком степняка где-то позади.

Зор словно очнулся от мыслей и в последний момент увернулся от летящей в него дубины. Он впервые в жизни не заметил опасность, настолько глубоко задумавшись, замечтавшись, что совершенно выпал из реальности на какое-то мгновение и чуть не поплатился за это. Из ближайшей рощи на него бежали с десяток румд, держа наготове свои палки. Они не издавали ни звука, лишь дробный топот сопровождал их появление. Где-то совсем далеко позади уже слышались команды Маргаса. Бойцы группировались на ходу, ускоряясь. Не дожидаясь, гариец рванул в сторону противника, как вдруг вдалеке с двух сторон в уже плотных сумерках золотистой ночи, словно из-под земли появились еще две группы румд, сравнимых по численности с их отрядом, не меньше, затем еще столько же и еще. Они появлялись в разных местах мелкими и крупными отрядами. Расхитители недр являли собой уже полноценное войско, превосходившее земную рать раз в десять как минимум. Румды тут же двинули навстречу, полностью преградив путь к острову, а несколько меньших отрядов, закрыли дорогу к отходу. Такого не ожидал никто, но удивляться уже было некогда. Гарийцы с сирхами вновь группировались в тройки, тройки в десятки и далее, создавая собой нечто похожее на множества пчелиных сот. Маргас в спешке командовал, что-то на ходу корректируя, объясняя, что не успел ранее. Оборона строилась быстро, но без суеты и растерянности.

Зор столкнулся с первой группой, со знанием дела снося головы одному за другим. Гариец вдруг сейчас понял, что действительно на Тулее все его действия, движения, реакция, были намного четче, быстрее, чем дома, словно земля не тянула так сильно к себе, давая возможность высоко прыгать, быстро двигаться. Этого ему хватало с лихвой, чтобы без труда, хорошо сконцентрировавшись, в считанные мгновения разнести в лохмотья десятерых румд, которые даже и понять толком ничего не сумели.

Следом за ними из той же рощи выскочили вдвое больше. Тут же коротким свистом прошелестев в воздухе, мимо пролетели стрелы степняков, свалив половину. Подскочил Качудай, орудуя двумя кривыми мечами, увернулся от летящей палки, пригнулся, и тут же отсек две коротких ноги, следом рубанув другого, вспоров живот, из которого вывалились внутренности.

– К Маргасу уходи! – рявкнул на степняка Зор, добив последнего из этой группы, – А то вести некому нести будет в Сарихафат! – Зор вытер клинок о землю, вложил в ножны и побежал навстречу основным силам противника. Румды бежали стремительно, мидейцы же не торопились, чтобы не растерять собранный строй, в котором двигаться пока не умели быстро.

– Твоё слово, Урус-Зор, крепко, но путь мой – твой путь, поэтому и не гони! – отдышавшись, выпалил сирх и тут же свалился, получив удар в спину, прилетевшей откуда-то палкой. Не став разбираться, быстро поднялся и побежал вслед за Зором.

Две стороны сближались, и оставалось не более сотни шагов, тогда Маргас скомандовал и мидейцы остановились, поправив строй, разделив тройки большими промежутками, гораздо больше, чем в прошлый раз. В момент, когда румды ворвались в выстроенные строевые соты, тройки чуть сомкнулись и посыпались удары со всех сторон. Мидейцы пропускали врага, словно через жернова, перемалывая острой сталью, хотя в этот раз и не все было так гладко. Румд было слишком много, и их численности хватило, чтобы зажать мидейцев с флангов, где оборона была слабее из-за оконечности тех самых хитрых жерновов, а удары крепких палок уже весомо достигали целей, нанося урон. Румды рубились, как остервенелые звери, с оскалившимися лицами и сумасшедшими взглядами, нанося порой сокрушительные удары, от которых у некоторых мидейцев трещали кости, иногда ломаясь, как мелкий хворост.

– Края в центр сводите! – орал надрывным голосом Маргас, пытаясь спасти положение, и не допустить гибели бойцов. Он, как и все находился в тройке, орудуя своим старым имперским мечом не хуже молодых крепких воинов, а то и лучше. Постепенно строй начал меняться прямо во время боя, когда натиск румд немного стих и значительная их часть уже полегла. Крайние тройки были сильно вымотаны, с раненными бойцами почти в каждой. Их затаскивали постепенно в середину, закрывая тылом, куда уже никого не впускали, а образовав круг, просто стояли обороной, вновь раненых отправляя внутрь. Это давало большой шанс на малые потери.

В это время Качудай, будто сам озверев, рубился где-то в стороне с разрозненными румдами, то и дело появлявшимися на пути. Не успев добежать к своим еще до начала боя, он теперь пробивал себе путь, как мог, двумя руками, словно вихрем орудуя сталью. Степняк тоже ощутил, что на Тулее все происходило иначе и его действия были иными, более быстрыми и четкими, к тому же ясности придавала острота взгляда, реакции, которые появились с того момента, как Ильм еще тогда одарил его своим странным благом. С тех пор то чувство, то затихало, то ярче проявлялось в определенные моменты, как сейчас ярко вспыхнув, обострив все, что необходимо было в этом суматошном бою.

Несмотря на полностью скрывшееся за горизонтом местное солнце, ночь была очень светлая, золотистого отблеска, будто едва подсвечивался воздух где-то в небе, мягко ложась приятным глазу светом на все окрестности.

Неподалеку от основного места боя, ближе к острову находилась еще одна небольшая кучка румд – они не предпринимали никаких действий, просто молча наблюдая, стояли, сложив руки на груди, переминаясь с ноги на ногу. Их было немного, не более двух десятков, и скорее всего они являлись чем-то вроде правителей, не принимая участия во всей сваре.

Вдруг толпа расступились, пропустив вперед ещё одного. Высокий серый воин, сильным контрастом выделялся среди этих карликов, привлекая к себе внимание. Он замер на переднем плане внимательно сосредоточенно глядя на развернувшиеся баталии.

Зор быстро лавировал между противником, яро снося головы неугомонным румдам, делая это настолько искусно, что казалось, он тренировался до этого не одну сотню лет, и сейчас выплескивал всю накопившуюся энергию, реализовывая все приобретенные умения. Гариец уже чувствовал цепкий, давящий взгляд каращея и он точно знал, что это был варр, который скорее всего и командовал румдами, потому, как слишком организованно они шли на мидейцев, и слишком заранее ко всему были подготовлены. Да, только каращеи могли все просчитать вперед и наверняка знали о присутствии их на Тулее еще с самого первого дня.

Зор рубанул наискось одного, второму отсек руку и сразу же снял голову третьему. Его окружили человек пятнадцать, но редели они очень быстро, что вскоре последний сунулся в вытоптанную траву, перед этим хрустнув шеей. От слишком частого и глубокого дыхания иногда накатывало легкое головокружение, но быстро проходило, а вот усталости не было совсем, будто бой только начался, а не длился невесть знает сколько.

Окончательно прорубив себе проход сквозь румд, Зор оказался у них в тылу, и бросился бежать в сторону острова.

– Варр-тул-урр! – вдруг выкрикнул серый предводитель, обнажив тонкий клинок, поднял, устремив острием в небо – румды восприняли это как команду, сорвавшись тут же навстречу гарийцу.

Не сбавляя хода, Зор пролетел сквозь эту толпу, оставив пятерых лежать, рванулся еще сильнее вперед. Когда они почти столкнулись, варр сделал шаг в сторону, пригнулся от летящей в его лицо стали и ответным ударом, глубоко вспорол ногу светловолосому гарийцу. Вопреки ожиданиям, это был не тот варр, который забрал Тару. Они хоть и были почти на одно лицо и мимолетом различать их всех сложно, но у этого черты лица были будто грубее, старше гораздо и ростом он превосходил того на голову. Зор по инерции пролетел дальше, нырнул к земле, крутанулся вокруг себя, поднялся, и в последний момент, когда у самого носа свистнул кончик клинка, рубящим ударом разделил тело каращея надвое от плеча до поясницы. Толпа румд, сквозь которую он только что пролетел, с гортанными криками неслась назад на него, а позади них бежал Качудай с несколькими бойцами. Зор рванулся навстречу противнику, из раненой ноги хлынула кровь, хотя ее и так вытекло уже прилично, что сознание мутилось и норовило угаснуть. Он рубанул первого, следующим ударом еще двоих, вспорол живот четвертому и пятому отсёк ноги. Взмах, уклон, выпад, еще взмах и трое других по очереди сунулись в уже порядком бурую от крови траву, остальных уже догнали бойцы, спешившие на помощь. Перед глазами поплыло. Подбежал Качудай, протянул руку. Темные пятна постепенно стали заполонять все пространство взора, и наконец, яркая вспышка усмирила бунтующее сознание…

[Mohnat]

Глава 21


Остров парил уже совсем рядом с вершиной, на которой находилось заветное дерево. Оно по-прежнему осыпало склоны золотистой листвой, но размер его был сейчас раза в два больше, чем прежде. Ствол стал мощнее, выше, что верхушка кроны терялась в вышине, пропадая из виду.

Зор стоял у самого обрыва и размышлял над тем, как спуститься с острова вниз. Он уже понял, что добравшись до заветной вершины, пусть и не без труда, но обязательно сможет на нее взобраться. Для чего ему так нужно был это дерево, он до конца не понимал, но знал точно, что именно оно и есть ответ на все его вопросы.

Иногда накатывало желание прыгнуть вниз, но каждый раз он себя одергивал, понимая, что это не поможет и в лучшем случае разобьется, в худшем – гора исчезнет, и весь смысл его пребывания здесь хоть живого, хоть мертвого, будет навсегда потерян.

Зор присел, свесив ноги вниз, посмотрел в сумеречное сверкающее яркими крупными звездами небо, перевел взгляд на заветное дерево, выискивая в который раз знакомый силуэт. Он уже достаточно долго ждал своего крылатого друга, но тот почему-то давно не прилетал. Это мучительное ожидание, поиск выхода из сложившейся ситуации – порой казались неразрешимыми. Он смотрел на гору немигающим взглядом, в надежде, что вот-вот крона вспыхнет золотистым листопадом, дав свободу полёта могучим крыльям, но вновь и вновь каждое бесконечное мгновение этого никак не происходило.

– Оно уже совсем большое, но вот вершина не под стать. Ей расти еще, и расти.

Зор вздрогнул от неожиданности, повернул голову. Рядом, вторя ему, сидел стальной друг. Глаза его были чуть прикрыты, а на губах играла легкая улыбка.

– Склоны могут не выдержать, тогда на новой вершине семя взращивать придётся, да и не каждая способна будет, – продолжил он, затем вовсе прикрыл глаза, потянул носом воздух, – Всё меняется, но не всё под стать друг другу, не так ли?

– Я не совсем могу понять сказанное, хоть и стараюсь, – ответил Зор и вдохнул полной грудью. Да, всё было как-то иначе – исчез приятный аромат, воздух был пропитан легкой терпкой остротой. Она не была противна, но заставляла насторожиться, сконцентрировать внимание, повергая разум уже не в блаженную негу, а в напряженное ожидание и неясный вопрос – что не так?

– Это как-то связано с тем, что оно слишком тяжело для этой горы? – поинтересовался Зор.

– Всё меняется: это пространство, это дерево и эта гора – они перерождаются, становясь иными, с новыми познаниями, но в них нет гармонии. Вершина не в состоянии удержать разбушевавшийся крепнущий ствол. Поэтому ты и не можешь спуститься вниз, чтобы подняться к ним. Те ответы, что стремишься отыскать там, – кивнул он на золотистого гиганта, – Они будут искажены, потому как гармонии нет.

– Но как теперь быть? Ждать пока вершина будет достойна?

– Или пока она погибнет под гнетом его мощи, – усмехнулся гость.

– Я бы хотел помочь им достичь той гармонии, но не имею в себе нужных знаний, – огорчился Зор, – Почему в них нет гармонии, почему они не могут быть под стать друг другу? Как исправить это и помочь им?

– Гармония в единстве, а они разные! Так в себе и помоги той вершине. Она потянется, укрепится, удержит строптивые корни. Представь, что ствол этот и есть твои намерения, стремления к целям, к истине, а гора – ты сам...

– Мне порой кажется, что так и есть, когда долго смотрю на него, – перебил Зор гостя.

– … А теперь представь, что та гора, на которой это всё уместилось и множится – есть твоя искра, твой дух первородный, понимаешь? Фундамент твоих стремлений слаб, но пока зиждется всё это, ибо род велик наш и даже самый малый дух способен на многое, но долго не выстоять ему, если гармония та не случится! Многое выстоит только на большем, и вот тогда оно станет единым, это и будет апогеем твоего пути. В том случае не нужно будет того фундамента для стремлений, все явится в едином порыве, растворившись в главном, изначальном – имея знание полное, великое, непоколебимое, отделенное от призм. Тогда мишура вся спадет, искра вспыхнет, стремления свершив и соединив все в себе. Ведь только единое может быть бесконечным, ибо множественное имеет смерть свою. Вот так и вершина с тем деревом, которое жаждешь познать, но можешь не постичь, ибо смертны они, оттого, что единства не имеют.

– Но искра моя гаснет, и я смирился с участью такой, на то причины имею. Я женщину свою ищу и земли наши охранить хочу, вот на поиски те и положил свет пришедший в мир вместе с моим рождением, неважно теперь, что будет…

– Ты поймёшь, возможно, со временем. В твоем случае только оно – время мироздания способно привести либо к единству, либо к погибели, а уж что это будет – выберешь сам. Как только поймешь единство, время перестанет существовать, все будет всегда.

– Для тебя не существует?

– Это неважно. Для тебя неважно, ибо ничего не даст, только смятением разум наполнит.

– Я понял!

– Я рад, – улыбнулся гость, и лучи света тут же вспыхнули на его спине, знаменуя о скором полёте.

– Погоди, я все спросить хочу – почему каращеи земли пытаются разрушить?

– Я не могу ответить, так как не понимаю вопроса твоего.

– Почему мы враги?

– Вы такие же враги, как и ваше оружие. Оно ведь из моих перьев, их родитель един и полет они вершат единый. Ведь согласишься ты со мной, что взмах крыльев един? Они несут по единому пути, находясь по разные стороны, но создавая гармонию полёта!

– Они земли разрушают. Зачем?

– Взмах крыльев делает одно дело – вершит полет! Это и будет моим ответом тебе – первым, единственным и последним! – подытожил стальной гигант, его крылья вдруг вспыхнули, как всегда расправившись красивым оперением, и в мгновение ока он превратился в сверкающую точку на темном небосводе.

***

Зор открыл глаза. Ясный взор загораживала какая-то густая пелена, будто был в воде. Он поймал себя на мысли, что не дышит, но это совершенно не беспокоило почему-то. Вдруг в груди сковал дикий спазм, и появилось желание вдохнуть, но приоткрыв рот, в него тут же попала эта самая вода. Зор дернулся, потянулся, сел, глубоко с хрипом вдохнув, оказавшись на воздухе. К нему тут же подбежала девушка, схватив обеими руками за голову, чуть надавив на виски.

– Урусный Зор, ты живатма… есть плоть… здесь, – бессвязно выговорила она с трудом, ломая слог. Это была тулейка – такая же зеленоглазая, с яркими чистыми чертами лица, и практически в такой же одежде, как и Ильм, с той лишь разницей, что по краям ее костюма были расшиты синие цветки, похожие на те, что росли у большой пирамиды и дурманили сознание.

Зор продолжал сипеть дыханием, будто легкие были чем-то забиты. Он первое мгновение ничего не понимал, затем быстро восстановил последние события в памяти, бегло осмотрелся.

Он сидел в небольшом углублении в каменном полу, заполненном прозрачной жидкостью, в которой сейчас был по пояс и абсолютно голый. Странный чертог был светло-серого цвета, с легким блеском, будто наполированная сталь, чуть припорошенная инеем. Четыре стены, широкие у основания, вверху они сводились в одну точку, образовывая собой узкую высокую пирамиду.

– Позволь? – девушка пристально посмотрела в глаза, сознание тут же начало проваливаться вглубь ее зеленых зрачков. Она проделывала то же самое, что и Ильм тогда при первой встрече. Зор не стал противиться. Отпустив голову, тулейка отошла к каменному постаменту, где лежали его вещи в аккуратной стопке.

– Вот! – положила она рядом одежду, опустившись на колени, – Урус-Зор, прости, что изъясниться не могу с тобой звуками нужными. Ты живой во плоти своей, я охранила твой отдых по навету Ладеи-матушки и Сварга-батюшки! – чуть склонила она почтительно голову, улыбнулась и несколько легких белых прядей ее волос, прибранные в пышный пучок, колыхнувшись от слабого дуновения ветра, синхронно рассыпались по обеим щеками. Это было как-то странно просто, но в то же время очень красиво и даже важно. Вообще каждое действие, жест, прохладный воздух, луч света – все это казалось сейчас таким нужным, что пропади хоть что-то одно и гармония исчезнет.

– Ты кто? – наконец спросил Зор, когда хрипы прекратились, и дыхание вернулось в норму.

– Ирелия, дочь Сварга и Ладеи родов Тулейских.

– Сестра Ильма стало быть?

– Сестра. Ты не тревожься, это из живицы влага, её мастера Уреля творят и она раны твои помогла заживить, кивнула она на воду в каменной чаше.

Зор поднялся, посмотрел на ногу. Девушка будто засмущалась, потупила взгляд в серый каменный пол.

Широкий рубец красноватого цвета тянулся через все бедро чуть наискосок сверху вниз до колена. Боли не было, нога слушалась прекрасно. Зор поднял одежду, натянул штаны, сапоги, расправил куртку, посмотрев на вышитые золотые нити, вывернул ее и одел неприметной стороной наружу.

– Отчего, Урус-Зор, прячешь звезду свою? – вопросила Ирелия, глядя на то, как он надел куртку наизнанку, – Открой ей пространство и она осветит его!

– Почему Урусом называешь? – накинул он оружейную сбрую с ножнами и мечем.

– Твой друг тебя называет так, а я как смогла прочесть в разуме вашем, так и окликаю, но ты скажи, как правильно и я обязательно сделаю, как скажешь, – виновато посмотрела она в глаза гарийца, – Его помыслы чисты к тебе, и я это видела, и подумала, что это твое лучшее имя.

– Твоя воля, – чуть смягчился Зор, улыбнулся натянуто. Он давно заметил за собой, что стал слишком груб и строг по отношению к окружающим. Вот и сейчас поймал себя на недолжном уважении.

– Твой друг хороший человек, он ранами тоже болен был, но стремился мощь свою тебе отдать, хотя и не понимал как, но все твердил неуёмно. Ему по нужде мощь отдали тулейцы и он в здравии уже крепком, теперь вот и ты оздоровел во славу чертогов круга нашего! – широко улыбнулась девушка, слегка закатив глаза, будто в радости.

– Ты не серчай на меня, Ирелия, я порой груб, может, но то от усталости возможно… – присел он напротив, скрестив ноги меж собой.

Состояние было странным, будто после сна в жаркий полдень – чуть заторможенное, с непривычной вялостью во всем теле.

– Тебя Ильм принес и воины ваши храбрые. Большая кровь ушла, но тело справлялось, вот только долго все это заживало бы, поэтому мы решили тебя в живицу схоронить на ночь великую, чтобы силушку вернула она, искру не дав потушить понапрасну, хотя твоё тело довольно крепко, я от таких ран покинула бы уж давно плоть свою. Это наверное от того, что оно приноровилось жить на Мидее без небес охраняющих? – будто сама у себя спросила девушка, задумавшись на мгновенье, чуть нахмурив светлые брови.

– Может быть… – пространно ответил Зор, пока не до конца улавливая реальность.

– Ой! – воскликнула вдруг Ирелия, подскочила, схватила у постамента какой-то круглый шар, размером с кулак, – Вот! – снова присела она напротив, протянув серую сферу.

Зор повертел шар в руках, затем недоуменно посмотрел на девушку.

– Ой! – снова выпалила она ставшее излюбленным слово, выхватила шар и, повернув его обеими руками друг против друга, разделила сферу пополам. Положив одну половину на пол, другую протянула. В полусфере плескалась жидкость на первый взгляд похожая на воду.

– Живица за пределы меры отправить способна, поэтому и ясность твоя не та, что в былое время. Испей, это пробудит разум.

Зор взял странную чашу и одним глотком осушил. Вкуса не было никакого, жидкость показалась обычной родниковой водой, чуть прохладной, а вот эффект последовал незамедлительный и на мгновенье он даже ощутил чересчур быструю реакцию на внешние раздражители, но вскоре все стало, как обычно.

– Уфф… – выдохнул гариец, немного оживился, завертев головой по сторонам, – Спасибо тебе, Ирелия! Я хотел бы знать, где друзья мои?

– Я провожу! – с присущей улыбкой подскочила с места девушка и, схватив его за руку, потянула за собой. На первый взгляд четыре косые стены были без единого проема, но подойдя к одной из них, Ирелия провела рукой снизу вверх, и тут же образовался арочный проём от выдвинувшегося в сторону и убравшегося вверх камня. Оказалось, что своеобразная дверь очень искусно подогнана, границы которой в закрытом состоянии были просто не видны ни под каким углом, а замысловатый механизм и вовсе был невидим, будто какая неведомая сила управляла всем этим.

– Мастера тулейские творили чертог этот очень давно, еще даже меня здесь не было, – поспешила Ирелия ответить на немой вопрос гостя.

Зор задержался немного в проеме, разглядывая четкий ровный срез серого камня, не понимая, каким инструментом можно было сотворить такую строгость.

– Я бы хотел знание подобное увидеть в деле.

– Я постараюсь, чтобы так произошло, – ответила девушка, потянув его из проёма, и как только он вышел, каменный притвор опустился, встав на своё место.

– Радость для нас, коль твоя хворь отступила! – Поприветствовал Зора незнакомец. Он стоял напротив входа, сам довольно высоко роста, даже выше Ильма, крепко сложенный, с короткой седой бородой, а рядом женщина под стать ему – она пристально смотрела Зору в глаза, чуть щурясь, будто от солнца, хотя занимались уже сумерки. Они все имели такой же зеленый цвет глаз и взгляд, словно большая теплая волна, окутывающий разум тут же.

– Это отец с матерью моей – Сварг и Ладея, – представила родителей Ирелия. Все замерли, изучая друг друга.

Вечерние окрестности были забиты тулейцами вперемешку с бойцами земной рати. Они живо общались, что-то выспрашивая друг у друга. Было видно, что атмосфера царила благостная, и Зор мысленно порадовался, что всё так хорошо вышло. Он больше всего боялся, что тулейцы не примут их, да и вообще не хотел навязывать свое общество этим людям и этой земле. Гариец понимал, что внутренний покой нарушить очень легко, а на примере Ильма, уже поняв, что они за люди и вовсе не хотел с ними лишний раз встречаться, за исключением только Еганики, которая могла дать нужные ответы. Зор вообще рассматривал Тулею, как короткий перевал, а целью был Урай, но вот как туда попасть, знали только жители этой земли, ведь как выяснилось – они по сути и были устроителями врат, что пути меж землями соединяли, значит наверняка знали все, что нужно для перехода.

– Урус-Зор! – послышался громкий возглас и из-за спин встречавших выбежал Качудай. Он подскочил, схватив за плечи друга, крепко обнял, – Ты без меня смерть не примешь, я же говорил! – неуклюже широко улыбался степняк, а взгляд его горел искрами отражавшихся звезд в глубине карих глаз.

– Никто смерть принять не должен! – улыбнулся в ответ Зор, про себя обрадовавшись, что Качудай жив здоров, – Маргас где?

– У вод спадающих с Уреля, – кивнул степняк куда-то за спину.

– Ладно, потом… – Зор сделал шаг навстречу высокому незнакомцу, пристально посмотрел ему в глаза, затем перевел взгляд на женщину, – Жизнь моя в вашем чертоге круг новый обрела, на том спасибо! – поблагодарил он.

– Береги Урус-Зор её для Мидеи и для Тарайи, – мягким бархатистым голосом ответила женщина, – А за наших родичей, жизни свои сохранивших в нынешнем круге, я благо дарю своё тебе, – она подошла ближе, коснулась слегка кончиками пальцев лба гарийца. Ладея проделывала то же самое, что когда-то Ильм, но ощущения были намного сильнее и чуть иначе. Теплое приятное прикосновение было каким-то родным, на миг всколыхнувшим в памяти почти утраченный за давностью лет лик матери. Зор прикрыл глаза, проваливаясь в странное будоражащее и одновременно успокаивающее состояние. Спокойствие обволакивало сознание, что стало в какой-то миг совсем легко. Ладея убрала пальцы со лба и положила ладонь на голову, медленно проведя ею по волосам. Зор невольно улыбнулся, погрузившись в свое самоё раннее детство – в тот момент, когда его катал еще на своей спине старый бурый медведь, преодолевая тихие полные воды красивой реки у заветного холма, ставшего в будущем тем самым «Храмом Звезды».

– Не тревожься за искру свою, – убрала руку Ладея, – О минувшем не тревожься и грядущее не оплакивай, оно – путь твой! – произнесла она знакомое изречение.

Зор открыл глаза. Приятная золотистая ночь, пышным покрывалом окутавшая округу, казалась сейчас более яркой и четкой. Гариец испытывал странное чувство причастности ко всему живому в этой реальности, и это чувство пробирало все тело, разум приятным трепетом. Ощущение было сильным, будто некая энергия наконец-то заполнила опустошенные в боях закоулки блуждающего в потемках разума.

– Не думай, Урус-Зор, – перебила Ладея его намерение задать вопрос, – Ты просто забыл, но вспомнив, вопросов не останется. Мы все на пути к единому, но своими тропами. А то благо, что дарить могу, это часть искры моей, но ты не тревожься, вижу, как разум твой стращают сомнения. Искра неиссякаема, поэтому я не теряю ничего, лишь тебе напоминаю, – Ладея улыбалась ласково по-матерински, склонив голову чуть набок.

– Понимаю, – кивнул Зор, – Мне бы хотелось знания нужные получить и путь на Урай.

– Тяжелы помыслы твои, Урус-Зор, – потупил взгляд в землю Сварг, уставившись в одну точку, – Пройдём, я угощение готовил из влаги живичной, что силы тебе придаст, утраченные в ратных трудах! Мидейцы славные Урель охранили от казни десничной, за то всем благо чистое в дар надобно и живичной влаги. Угощение тулейцы всем готовили, силы воскрепятся отныне вышние в жилах крепких, что несут тяжелое бремя стали ратной!

Зор молча кивнул и последовал за Сваргом и Ладеей, которые направились в сторону ближайшего терема – одного из тех расписных, создававших волнами своих куполов единую волну.

– Если откроем аскрипаль в чертог Орла, где и вершит свой круг могучий Урай, то каращеи смогут пройти сквозь них, но не это страшное, – продолжил Сварг свою речь, когда они вошли в один из домов, где посреди огромного сводчатого помещения, был расстелен пышный разноцветный ковер, а на ковре том кубки расписные. В самом центре находилась неглубокая, почти плоская чаша из белого мрамора, а в ней голубоватая жидкость до краев.

– Астархадан велик! ¬ – приложил ладони ко лбу Качудай, учтиво склонив голову, поразившись искусно вышитому пестрому ковру.

Ладея жестом пригласила гостей за импровизированный стол. Чаши уже были наполнены и ровно в том количестве, в котором они все сюда явились, словно хозяин все знал наперед.

Качудай уселся по правую руку от Зора, Ирелия по левую.

– Живица живая, но не мертвая! – поднял кубок Сварг, коснулся губами. Его примеру последовали остальные.

Жидкость на вкус напоминала чуть терпкую сладковатую воду, слегка вяжущую во рту.

– Прямо Алдык-бай! – изумился Качудай, – Хотя нет! – Воскликнул он, немного посмаковав жидкость во рту, по-настоящему удивившись, когда после первого глотка почувствовал невероятную ясность ума, будто он сейчас стал понимать все происходящее в разы четче, отчетливо улавливая смысл каждого действа, слова, жеста.

Зор тоже пригубил, замер на мгновение. Ощущение было странным – казалось, что сейчас малейшее дуновение ветра имело особый смысл, а уж жесты, слова – и подавно.

– Мне Тарайя сказывала, что каращеи давно уж на Урай прибыли. Не думаю, что им врата те нужны, – продолжил разговор Зор.

– Аскрипали везде закрыты, а на Урай отсюда можно пройти только одним единственным, вот каращеи ждут пока его откроем и нас неволят. И стоит только его вскрыть, как они получат ключи ко всем остальным на Тулее.

– Но ведь тот аскрипаль, сквозь который мы прошли, был открыт, и они не смогли воспользоваться другими!?

– Нет, Зор, есть изначальный аскрипаль, и Тулея многие тысячелетия хранила тишину лишь только потому, что он находится на этой земле и, вскрыв его, вспыхнут новой жизнью все те, что на иных землях давно уж позаброшены, а так же откроются все те, что есть здесь. Так устроены дорожки эти. Был первый аскрипаль, который Пиреней основал, принеся нужный камень из глубин круга Сваржичей, и камень тот на Тулее решено было определить, от него вся сеть аскрипалей и исходит, поэтому вскрыв его, будут вскрыты все – он прародитель, если так понятнее будет. Если впустить в тот камень свет, будет запущен изначальный механизм, который задумывался для того, чтобы соединить все земли, когда в том нужда станется великая.

– Но как тогда каращеи сюда пришли? Румды как здесь оказались?

– На то есть иные пути, которые соединяют не земли, а малые круги земель. Попав в нужный круг, преодолеть пространство до земли очень просто. Те пути оставили еще древние устроители, когда земли творили для жизней великих, а как сотворили, так и покинули чертоги наши, пути оставив между ними. Каращеи птиц седлали стальных, и на птицах тех на Тулею приходили. И румды множеством своим в чревах птиц тех по наветам каращеев прибыли сюда. Но мы не столько страшимся погибели своей, сколько смерти Тулеи.

– Но почему каращеи тогда не пришли через те пути к нам на Мидею, а ждали вскрытия врат столько времени? Ты, Сварг не серчай, что ум мой непослушен, и усмирить не в силах я его, но ответы нужные ищу и найти обязан.

– Они сами тебя давно нашли, да не по ноше пока, – по-отечески улыбнулся Сварг, – Врата на Мидею закрыты все, и те, что оставили когда-то великие Устроители. Раставан урайский сумел знание обрести, и прошел однажды теми путями до предела круга большого, пытаясь отыскать обиталище серых воителей, но не смог пройти те границы, а вот над путями древними власть возымел, да закрыл некоторые, как и на Мидею.

– Мне знать необходимо это!

– Нет, Урус-Зор, знания те покинули миры наши вместе с Раставаном. Было ведь это почитай сотню твоих жизней назад.

¬– Я восхищен твоим алдык-баем, Сварг! – похвалил питье Качудай, – Но речей ваших совсем не понимаю. Откуда еще пути взялись?

– Они всегда были, – усмехнулся Сварг, сделав глоток живичной влаги, – Те пути, которыми вы шли на Тулею, были выстроены нами по навету вышнему, чтобы в ладу все земли дружно обитали в круге великом, но когда-то земель не было… – поднял он указующий перст.

– Ну не было, потом стали, – не понял степняк.

– Земли наши из раскаленных ядер вершились там, где им чертоги определены были, а в чертогах тех круги малые, на тех кругах им и уготовано было жизнь творить, светом Ярил согреваемые. Так вот тогда и были пути между кругами малыми выстроены братьями старшими. Ведь то пространство, что отделяет наши земли сейчас, просто так не преодолеть – на то жизни твоей не хватит, а пути вмиг нас соединяли. Они когда строили, им и необходимо было, но как ими воспользоваться – то знание сумел отыскать лишь Раставан, да и то унес с собой за пределы меры, когда срок пришел.

– Но каращеи ведь ими ходят! – нахмурил брови степняк, – отчего же они имеют то знание, а нам не иметь?! В полон брать их нужно и знание сразу отыщется!

– Не все так просто. Аскрипали ведут с земли на землю, а пути устроителей древних выведут тебя в те небеса, где земля круг малый творит вокруг светила вышнего и вот с небес тех еще спуститься надобно, – кивнул Сварг вверх.

– Как же каращеи спускаются?

– Птицы несут их бездыханные. Адивьи владеют тем знанием, они и открывают врата древние, а варры и уж тем более дарбы, не имеют к тому никакого отношения, это еще Раставан разузнал в бытность свою, но он сумел иначе, а вот как, уже неизвестно. Каращеи дважды были здесь уже – впервые войском дарбов, которое ушло на Мидею к вам, и вот накануне второй раз румд пригнали, чтобы Тулею извести.

– Когда в следующий раз их ждать, и где они спускаются?

– Есть неподалеку древний пласт горный, что когда-то градом великим был, оттуда дважды приходили.

– Адивьев искать нужно! – решил Зор, стукнув кулаком в ладонь.

– Нет их здесь, не ходят они войнами, лишь правят в чертогах своих неведомых. Еганика поможет пролить свет на твои вопросы, но не уверен, что даже она способна. Ты пойми, Урус-Зор, что вопросы твои требуют ответов, которые уже за пределами Круга Большого. Те механизмы, те энергии, что управляют вратами устроителей, они неподвластны нам, хотя тулейцы почитай лучшие мастера всех земель и многое способны сотворить, но врата и земли строили братья наши старшие, а на то другие тела нужны, другой разум, искра яркая, не чета нашей с тобой.

Зор поставил кубок, поднялся.

– Идём? – подскочил следом степняк, поняв намерение друга без слов.

– Ильм ведал, что Еганика ваша обитает у залива Анабараха. Укажи нужную дорожку, а мы как-нибудь отыщем, – обратился Зор к тулейцу.

– В сторону восхода Ассирия идти нужно, но я провожу, – отозвалась тут же Ирелия.

– Нет! – коротко отрезал Зор, – в том нет нужды, мы сами отыщем, не прими за невежество моё… – он не успел договорить, как вдруг сильнейшая дрожь сотрясла пол под ногами, а следом раздался глухой грохот.

[Mohnat]

Глава 22

Яркая вспышка озаряла горизонт. Она постепенно таяла, последовал еще один грохот, но уже более звонкий, как от раскатистого грома, и вторая вспышка.

Все в Уреле замерли, наблюдая за странным явлением. Никто не производил ни звука, ни движения, зрелище буквально заставляло цепенеть. Сирхи с открытыми ртами и выпученными глазами завороженно удивленно с каким-то суеверным страхом смотрели на яркое зарево. Гарийцы были охвачены смятением, растерянно, но все же с долей какого-то любопытства наблюдая за происходящим и лишь в глазах тулейцев можно было разглядеть сожаление, скорбь, вперемешку с отчаянием, душившим последнюю надежду. Резкий порыв плотного вонючего ветра пронесся по Урелю, окатив всех духотой. Земля под ногами мелко затряслась сначала один раз, потом другой. В миг всё успокоилось.

– Румды… – обреченно произнес Сварг.

– Гаруда проклятие шлет… – прошептал Качудай, с привычным прищуром глядя на медленно таявшие огненные вспышки.

Никто не понимал к чему готовиться, чего ожидать, что это вообще такое и что нужно делать?

Вдруг над округой раздался тихий свист, постепенно переходящий в громкий неприятный слуху вой. До того ясное тулейское ночное небо быстро стало затягивать плотными черными тучами. Поднялись ветра, которые носились в разные стороны, словно сами были в смятении, не понимая происходящего – их страх возрастал, увеличивая силу, с которой они дули, что вскоре стало невозможно удерживаться на месте.

– Туда! – Закричал Сварг, указывая на высокую остроконечную пирамиду, в которой недавно находился Зор на излечении.

В воздух поднялись огромные клубы пыли вперемешку с моросью. Небольшие смерчи начали кружить по Урелю, быстро вырастая в размерах – они вырывали мелкие деревья и, поднимая высоко в небо, роняли вниз, словно норовя пришибить кого-нибудь.

В городе творился хаос. Тулейцы пытались пробраться к пирамиде, но мощные потоки ветра сбивали с ног, подхватывали в воздух и со всей силы швыряли беспомощные тела о землю.

Зор лавировал между потоками разбушевавшихся ветров, а по пятам следовал Качудай, стараясь не отставать. Видимость была практически нулевая, максимум на расстояние вытянутой руки. В попытке укрыться, все постоянно сталкивались друг с другом, падали, подлетали в воздух. Укрыться не получалось практически ни у кого, а разгневанная стихия с остервенением глумилась над людьми. Ни криков, ни голосов, ничего не было слышно, кроме стрекочущего громкого воя, с каждым мгновением нараставшего, что казалось, лопнут барабанные перепонки в ушах.

Постепенно ветер стал стихать, смерчи быстро рассыпались, выбрасывая из своих сердцевин все, что удалось собрать по земле.

Зор оказался у самого обрыва, внизу которого плескались воды четырех урельских рек. В последний момент затормозил, чуть не сорвавшись вниз. Рядом плюхнулся Качудай, пятками вгрызаясь в дерн, а сверху на него полетела Ирелия, и сорвалась бы, но Зор схватил её за руку в последний момент, рывком втащив обратно.

Вдалеке с востока, где уже была едва заметна белесая дымка восходящего Ассирия, размеренной неторопливой трусцой в сторону Уреля двигались всадники. Их было сотни две, но все верховые, пеших в этот раз не наблюдалось.

– Что за кони? – пытался вглядеться в сумеречную даль Качудай.

– Это Распары, – ответила Ирелия, – Румды с собой их тащат. У нас они остались с тех времен, как в прошлый раз приходили, но на Тулее распаров мало и они скрытны очень.

– В строй! – Закричал где-то позади Маргас.

Бойцы, не успев перевести дух после удара стихии, наспех собирались в нужное построение.

– Кто они такие? – подбежал здоровяк к обрыву.

– Румды, – вновь ответила Ирелия, – они не успокоятся, пока полностью не опустошат Тулею.

– Да только не опустошением они почему-то заняты, а войной идут, – задумался Зор, – Странно выходит… Каращеи не идут в бой сами, а гонят румд, но румды ведь не воины!?

– Они страх сеют в умах тулейцев, – сделал вывод Маргас, – Каращеев тулейцы не боятся, а эти коротконогие вгоняют их в тревогу пуще страха поганого.

– И то верно! – согласился Качудай.

– Нет. Здесь все иначе, – возразил Зор, – Их гонят каращеи, но они знают, что румды не выстоят против нас. Зачем гонят? Чтобы тулейцев устрашить? Но в чем суть, коль мы их не боимся и встретим именно мы их, а каращеи знают наверняка об этом. Если бы сами они пошли, с десяток варов, да сотен пять дарбов, наверняка мы не выстояли бы, но почему они так не делают? Я никогда не был воином и в искусстве войны ничего не понимаю, но точно знаю, что это глупо с их стороны!

– Может, у них нет таких ресурсов, вот и изводят нас этим мясом, что когда вымотаемся, они малым числом нас и положат, – нашел быстро объяснение Маргас.

– Да нет же, – встряла в спор Ирелия, – Не так просто путями пращуров ходить, на то энергии много надобно и времени.

– Может и так, но мне почему-то кажется, что загадка здесь в другом, – не соглашался ни с кем Зор, хмуря лоб и почесывая подбородок, – Ладно, разберемся! Маргас, Урель нужно удержать!

– Ляжем, не сдадим! – усмехнулся Здоровяк и побежал назад к строю, выкрикивая новые команды.

Румды постепенно приближались. Зор пытался в сумерках разглядеть, нет ли среди них каращеев, но ни впереди, ни далеко позади никого не было. На что они рассчитывали? Или же распары играли какую-то роль в этом всём, что две сотни всадников были способны на многое? Этот вопрос не давал покоя, и его требовалось выяснить, как можно быстрее. Зор с самого своего рождения чувствовал и прекрасно взаимодействовал с животным миром, считая их своими младшими братьями, и был уверен, что распары такие же самые, в чем в принципе он уже и убедился тогда, после встречи с одним из них.

– Я вернусь! – выкрикнул гариец, прыгая с обрыва в воду.

– Стой, Урус-Зор!

– Урель держите! Я скоро! – вынырнул он и поплыл к противоположному берегу.

Качудай растерянно бегал у обрыва, размахивая руками, со страхом глядя вниз, примерялся и все же прыгнул следом.

Гариец уже бежал навстречу грозным всадникам, хотя грозными были как раз распары. Огромные черные кошки, сверкали изумрудной зеленью в потьмах, а их размер должен был внушать страх противнику.

Зор добежал до ближайшего невысокого пригорка, присел на вершине, скрестив ноги, закрыл глаза, вдохнул глубоко, выдохнул. Он хотел понять их намерения, погрузиться в разум зверя до того, как прольётся кровь, что возможно сохранит жизни и людей и кошек. Румды почему-то волновали меньше всего, Зор ловил себя на мысли, что они и вовсе чужие, пуще каращеев. Их чуждость была настолько яркой, что даже думать о них не выходило, будто и не существовало вовсе.

Звери бежали медленной трусцой совсем бесшумно, мягкими лапами ступая по плотному зеленому ковру. Зор гнал мысли, мешавшие сосредоточиться, но выходило совсем слабо. Вихрь последних событий ярким калейдоскопом переливался в разуме, разрушая слабые границы гармонии спокойствия.

– Урус-Зор, уходи! – кричал надрывно Качудай позади, спеша на холм. Несмотря на свою кажущуюся неспешность, румды приближались довольно быстро. Качудай был в растерянности, понимая, что они не успеют обратно. Зор открыл глаза, обернулся на голос степняка, досадно хмыкнул, поднялся. Ничего не вышло. Разум этих красивых зверей так и остался неподвластен.

– Бежим, Урус–Зор, не успеем же! – почти скулил Качудай, подбежав к другу.

Зор замешкался. Он понимал, что вступив в схватку, гибели зверей не избежать, да и гибели собственных бойцов тоже и это ему казалось самым абсурдным и бессмысленным. Наверняка воля этих кошек была полностью подавлена, и это точно был не их выбор, если только чего-то он не понимал.

Отряд противника вдруг остановился. Вперед выехал один всадник, поднял вверх длинный шест, устремив в небо, обратным концом ткнул в бок своего распара, зверь тут же взревел, оскалив пасть, обнажив огромные клыки. Наездник натянул поводья, распар встал на дыбы, мягко опустившись обратно. Его примеру последовали другие, и долину огласил многоголосый рев двух сотен черных кошек и тут же, как по команде звери сорвались в стремительный бесшумный галоп.

– Бежи-и-м! – заорал во всю глотку Качудай, схватил Зора за рукав, дернув за собой.

Не успели они спуститься с холма, как сильный фырк раздался прямо за спиной. Всадник размахнулся, гариец прыгнул в сторону, увлекая за собой степняка, что тот кубарем повалился на землю. Кошка прыгнула следом и хлесткий удар по спине, свалил Зора следом за степняком. Удар был довольно сильным, ещё немного и сломались бы ребра, по которым прошелся крепкий хлыст.

Последняя надежда на мирный исход окончательно рухнула в сознании гарийца и больше не желая рисковать, он моментально мобилизовал все свои силы, прыгнул развернувшемуся зверю под ноги, нырнул сбоку, сдернув румда на землю, коротким сильным ударом сломал тому гортань. Не мешкая, Зор запрыгнул на спину зверю и, схватившись за поводья, натянул их со всей силы, что кошка встала на дыбы, дико зарычав от боли. Зор отпустил повод, кошка сильно выдохнула через ноздри, из разорванных ран которых потекла кровь. Уздечка была сделана таким образом, что пропущенное сквозь ноздри кольцо, причиняло сильную боль при малейшей натяжке, а тонкий стальной прут был вставлен в пасть, перетягивая нижнюю челюсть и оттягивая её вниз в случае чего.

– Урус-Зор! – Выкрикнул Качудай, оскалившись диковатой улыбкой, ошалелым взглядом оценивая друга верхом на огромной черной пантере, – Вот он – Мараджават! Ахахах…!!! – засмеялся степняк, восхищаясь всадником в предрассветных золотистых сумерках.

Только румды промчались мимо них, как из пышной дубравы неподалёку появились еще распары, десятка два, но уже без всадников. Они были гораздо крупнее и стремительно неслись наперерез. Румды сбавили галоп, замешкались, их звери вдруг стали неуправляемыми, один за другим, поворачивая навстречу выскочившим из леса кошкам. Всадники пытались править, тянули поводья, разрывая морды распаров, лупцевали их хлыстами, но животные словно обезумели. Из Уреля в свою очередь по противнику были выпущены два залпа стрел, но особого урона они не причинили, так как в основном попадали в распаров, а шкура у тех была прочна, будто хороший доспех.

– Смотри, Урус-Зор! – тянул руку в сторону странной заварушки степняк, уже не особо удивляясь чему-либо в этой жизни, – И там..! ¬– махнул он в другую сторону, откуда на Урель двигался еще один отряд румд, но уже пеший, человек в сто.

Зор спрыгнул с присмиревшей кошки, кое-как распутал тугие узлы сбруи, сбросив её на землю, схватил зверя за холку, заглянул в большие глаза с огромными зрачками, – Всё! – прошептал он и улыбнулся натянуто. Распар резко отскочил от человека, встряхнул головой, фыркнул, заурчав и немного замешкавшись, сорвался с места прочь, вскоре скрывшись из виду.

Качудай выхватил оба клинка из-за спины, направив в сторону туманной дымки, из которой появился неясный силуэт.

– Ирелия?! – Воскликнул Качудай.

– Я ведь обещание дала, что провожу! – немного запыхавшись, выпалила девушка.

– Мы ведь не идем никуда! – возмутился степняк, убирая мечи, – Война идет, а ты здесь…! Женщина у очага ожидать должна, а не по степи ратной бегать! – грозно сверкнул он на нее строгим взглядом.

– А как это? – искренне удивилась Ирелия.

Оглушительный раскатистый грохот прокатился вдруг по округе, что заложило уши. Небо озарила яркая вспышка во много раз ярче предыдущих двух. Как и в прошлый раз поднялся сильный ветер, закружили постепенно смерчи, увеличивая свою мощь с каждым мгновением. Из земли с корнями вырывало деревья, поднимая высоко, сталкивая с другими такими же, со всей силы швыряя их об землю.

– Сюда! – Кричал гариец, хватая обоих за руки, в попытке высмотреть хоть какое-то укрытие. Он каким-то образом мог различать границы многочисленных завихрений, которые еще не были наполнены разным мусором и оставались пока невидимы, отчего удавалось не попадать в них.

– Крепче держись! – Кричал степняк девушке, сам вцепившись в её руку с силой кузнечных клещей, боясь отпустить.

Стихия без разбора хватало все, что могла вырвать, поднять с земли, и румды были тому не исключением. Зор стремился в сторону Уреля, но продвигаться хоть как-то вперед было практически невозможно. Видимость быстро ухудшалась, все вокруг заволакивало кромешной тьмой, что вскоре было невозможно разглядеть совершенно ничего дальше вытянутой руки.

Смерчи постепенно прекратились, сменившись сильными ветрами, часто менявшими направление, постоянно бьющие в лицо мелким песком, что уже было непонятно в какую сторону они шли.

В пространстве стоял раздражающий вой, а Качудай выл в ответ, пытаясь заглушить эти противные звуки, но даже сам себя он слышал с трудом.

Зор упoрно тащил их всех в уже непонятном направлении, в надежде хоть где-то найти укрытие. На пути то и дело попадались завалы из деревьев, земляных комьев, камней и даже трое мертвых румд с разбитыми в кровавое месиво лицами вдруг показались в этой стихийной какофонии.

Вой то усиливался, то стихал, но прекращаться и не думал. Ветра задували все пространство песком, вперемешку с мелким сором. Вскоре троица уткнулась в мягкую преграду, коей оказалась большая мертвая кошка. Её пасть была оскалена, а из пустых глазниц спускались два застывших кровавых ручья.

Видимость стала немного лучше, но всего в радиусе с десяток шагов и это никак не облегчало задачу. Лица приходилось закрывать плотно одеждой от моросящей пыли. Качудай достал из-за пазухи стопку отрезов для ран и намотал на лицо Ирелии, укрыв, как в кокон, оставив лишь небольшую прорезь для глаз.

Ассирий давно взошел над Тулеей, это было видно по блеклому белому пятну где-то за пеленой летающего мусора и плотных тучных облаков, опустившихся прямо на землю. Вся эта масса создавала мутные сумерки, сквозь которые было невозможно двигаться.

Зор иногда останавливался, пытаясь вслушаться в окружающее пространство, но ничего, кроме изнуряющего слух воя, хоть и заметно стихшего, разобрать было невозможно.

– Урус-Зор, нужен привал! – тяжело дыша, кричал Качудай, буквально силком волоча за собой Ирелию, которая заметно отставала.

Сил действительно не было ни у кого уже. Непрекращающаяся борьба с взбесившейся стихией очень быстро их отнимала.

Вдруг земля под ногами закончилась, и все трое полетели с невысокого обрыва в воду.

Что была за река, и куда несла свои воды, никто понятия не имел, за исключением Ирелии, но сейчас было не до расспросов. Степняк неуклюже барахтался, сопротивляясь сильным вирам, норовящим утащить под воду. На этот раз его поддерживала девушка, а всех вместе пытался тащить к берегу Зор – он изо всех сил загребал одной рукой, другой придерживая Качудая за шкирку, в чем ему помогала Ирелия. Берега по обеим сторонам были отвесные, хоть и не высокие, но каждый раз вновь причаливая в попытке взобраться, рыхлый песок тут же осыпался, иногда увлекая за собой хороший пласт породы, норовя пришибить им.

Сколько времени прошло, никто не понимал. Плотная атмосфера по-прежнему окутывала окрестности, лишь немного не опускаясь ниже кромки берега, что давало возможность видеть всё речное русло, хоть и в полумраке.

Наконец показался пологий берег. Зор направился к нему, уже как балласт, волоча нахлебавшегося воды степняка. Ирелия тоже заметно сдала и было видно, как слипаются её веки от усталости, но каждый раз она усилием пыталась удержать их открытыми, чтобы не провалиться в беспамятство.

– Твердь, кхе…твердь непоколебимая, кхе-кхе… – откашлялся Качудай, повалился, уткнувшись лицом в мокрый песок, с хрипом вдыхая тяжелый влажный воздух. Следом рухнула Ирелия, Зор бухнулся рядом на колени, вытер лицо, скинул оружейную сбрую, снял куртку, отжал. Наконец-то можно расслабить мышцы, давно уж налившиеся противной тяжестью.

[Mohnat]

Глава 23

Ассирий уж скрылся за горизонтом, взошел, и вот снова клонился к закату, а на просвет в небосводе не было даже малейшей надежды. Плотная пелена темных туч низко нависала над Тулеей, давя на разум её обитателей своей мрачностью. Мелкая морось не прекращалась со вчерашнего дня, измочив землю до состояния грязной бурой каши.

– Небо погибает, – тихо прошептала Ирелия. Поджав колени к подбородку. Она сидела на плотной кожаной куртке, которую участливо постелил ей Качудай.

Троица остановилась на привал, обосновав себе место под раскидистой кроной хвойного гиганта, защищавшего от опостылевшего дождя. С того момента, как выбрались из реки, до самого вечера шли почти на ощупь, блуждая от одной рощи к другой, пока не оказались в горной гряде, сплошь поросшей крупными дубами и сепрами, как называла их Ирелия. Сепры чем-то походили на пихты – такие же пышные иглы, только раза в три больше, как и сами деревья с необъятными стволами, стремившимися ввысь, теряясь в мрачных тучах. Окончательно заблудившись, Ирелия тут же взяла на себя инициативу проводника, спорить никто не стал.

– От чего же оно гибнуть должно? – удивился Качудай, высекая хорошую искру, проводя узорчатым степным кресалом по лезвию клинка, в попытке поджечь сырой трут.

– Вода из щита уж сколько льется, а как закончится, то одни утонут, а других сожжет Ассирий.

– Да не бывает такого! – усмехнулся степняк, – В степи у нас перед холодами по деснице льет, да так льёт, что в пору коней на ладьи менять, и ничего, живы все. Польёт, да перестанет, не печалься. Хотя ты дочь правителя, наверняка не в привычку тебе такое…

– Мидея иначе устроена, на ней давно нет щита, но он был, а когда рухнул, то и погибло почти всё живое, а кто выжил, уж иными стали и жизни свои сократили во многое число кругов Ра вашего, – возразила девушка.

– Ильм сказывал об этом, – поддержал её Зор, сидя с прикрытыми глазами, прислонившись к шершавому стволу дерева. Он был вымотан за эти дни настолько, что мысли путались, как никогда, заполняя разум каким-то бредом, мешая сосредоточиться на реальности.

– Мне сложно понять такое, – вздохнул облегченно Качудай, наконец, раздув долгожданное пламя. Костерок потихоньку начал разгораться, придав немного бодрости и настроения.

– Румды оружие принесли с собой, и небо рушат в этот раз. Все думали, что они в землю полезут камень огненный добывать.

– Странные они, сами же и гибнут, этого я тоже не понимаю.

– Каращеи решают.

– Румды рабы?

– Никто не знает, но они делают так, как решат каращеи. Раставан сказывал, что у них договор с румдами и те будут делать то, что каращеи укажут в определенное время.

– Но почему каращеи указывают им губить Тулею, если цель их, как вы все говорите – Мидея и Урай? Причем здесь ваша земля? Причем здесь румды и недра?! Да причем здесь даже наша земля? Каращеи шли к нам, но попутно шли на Урай, а еще между делом решили вас сгубить?! – возмущался Качудай, искренне не понимая всех этих переплетений, интриг, устроенных непонятно зачем, – На моей памяти и памяти моих предков – ни один великий завоеватель не поступал и не поступил бы столь глупо. Но судя по тому, что каращеи не в первый раз приходят, а земли наши живы, то завоеватели из них так себе, хоть и воины отменные.

– Здесь в ином суть, я это понял, как только мы ступили на Тулею, – вновь вклинился Зор в беседу, продолжая неподвижно сидеть, не открывая глаз.

– В чем же?! – полюбопытствовал степняк, глядя на друга исподлобья, по одной хворостине подбрасывая в огонь.

– Не знаю… Пока не знаю, но узнаю обязательно!

– Может, и нет ничего, а они просто никудышные вояки?

– Зор право говорит, – поддержала Ирелия, – Если бы Каращеи хотели придать забвению наши земли, скорее всего они бы это сделали очень быстро.

– Тогда не понять мне, – хмыкнул степняк, – Может они хотят империю построить, а всех рабами в услужение, вот и не особо рьянствуют?

Ирелия в ответ пожала плечами, поежилась, коротко вздрогнув от пробежавшей по телу дрожи.

– Ты к очагу ближе, ближе! – подскочил тут же Качудай со своего места, в попытке помочь ей придвинуться к огню. Он вообще очень много за эти дни беспокоился об Ирелии, порой неуклюже проявляя свою заботу, сокрытую под черствостью и грубостью степного воинствующего нрава.

– Ты сказывал, будто женщина у очага должна быть? – придвинулась девушка, пристально посмотрев на него.

– Это же огонь просто, – засмущался степняк, а в груди сильно застучало, глаза его забегали из стороны в сторону.

– Что же за очаг такой?

– Дык воин уставший с брани возвратившись тепла завсегда желает. А тепло то – очаг, вокруг которого жена, да дети взращены. Это дом каждого, где отдохнуть можно в объятиях жен, да с пряной чаркой алдык-бая, – зажмурился Качудай, представив себе сейчас уютный шатер.

– Наверняка это великое благо! – улыбнулась девушка в ответ, прочувствовав состояние Качудая в этот момент.

– Великое!

– И что же брань та, важна?

– Ну, так, а как же!? – Воскликнул он, потом осёкся, хмыкнул, – Не знаю я уже. Ничего не знаю, – Качудай вдруг резко переменился во взгляде, заметно поник, уставившись отрешенно в пламя, – Раньше я думал, что лучший мир – это звон солнечной стали за пазухой, быстрый конь, да острый клинок за спиной, а теперь не знаю. Я раньше не думал о многом, а теперь думаю. Всегда думаю. Остановить порой хочу эти думы, но не могу, будто вихрь вырвался наружу, унеся мой разум в путь нескончаемый и с каждою мыслью, принесенной тем вихрем, скорбь гнетет меня пуще погибели той, что и погибель кажется благим исходом. Все было просто, а потом вдруг стало велико, а после невыносимо. Невыносимо оттого, что сделать не могу ничего со всем этим, понимаешь!?Не могу величие то объять, обнять со всей душою, но нет… нет сил для величия того, ответов нет, и только Урус-Зор ведает все те ответы, ему верю, с ним и погибель приму, не дрогнув, а в радости вышней пребыв, ибо в погибели правой свобода наша! Да и очага больше нет… – разоткровенничался вдруг степняк, пытаясь сумбурно донести свои мысли.

Ирелия сидела рядом, склонив чуть голову на бок, глядя в выветренное уставшее смуглое лицо далекого человека с далекой земли и все прекрасно понимала, и даже то, что возможно не понимал он сам.

– Пусть не тревожит та скорбь разум твой, – Ирелия протянула руку, положив свою ладонь на его крепко сжатый кулак.

Качудай вздрогнул, в груди больно защемило. От растерянности он завертел головой, рыская взглядом по земле, часто сбивчиво задышал, что перед глазами помутнело, закружилась голова.

– Хочешь, я очаг твой беречь стану, и ты будешь знать, что он есть, и вернуться к нему сможешь всегда, в любой миг, в любое мгновение пути своего! И будешь уверен, что он в уюте вышнем ждёт всегда, – улыбнулась тулейка, а степняк молчал и не знал, что ответить. Казалось, будто он забыл все слова, в горле встал ком, а на язык повесили хорошие кандалы.

Ирелия чувствовала безмерное волнение и, поймав его растерянный взгляд, вцепилась своим взором, против воли заставив его замереть, стала тихонько гладить руку. Она мысленно погружалась в дикий растерянный блуждающий разум матерого воина с далекой Мидеи. Мягкими волнами своего света она старалась сгладить и успокоить беспокойный ход его мыслей, делясь частью своей искры.

Качудай ощутил необычайный прилив сил и непонятной радости, граничащей с неким откровением, которое он понимал каким-то внутренним естеством, будто жившим в нем отдельно. Вдруг где-то на задворках сознания появился монотонный тихий звук, словно аюр ударил по струне у степного круга во славу воинов, вернувшихся в родной стан с победой. Звук нарастал и уже был отчетливо ощутим внутри сознания. Качудай его не слышал, он его чувствовал теми фибрами души, которые до этого спали мертвецким сном, как вдруг внезапно ожили, вбросив сознание в вихрь великого звука, дарующего нескончаемое блаженство, которое невозможно было передать словами. Достигнув своего апогея, звук разделился, раздавшись парой струн в унисон. Ощущение обострилось еще сильнее и из этой пары возникли другие, затем еще и еще. Каждый новый звук делился надвое, рождая новый, лучший и полилась песнь вселенной по заиндевевшему разуму, что слезы было не сдержать. Качудай не понимал, что происходит, да и не хотел, а из глаз его катилась влага – крупная, горькая, унося с собой всю ту тяжесть, что грузом насущного давило с самого детства.

Ирелия потянула его за руку, обхватив, прижала голову к груди, гладя по жестким черным волосам. Качудай прикрыл влажные глаза и под непрекращающуюся волшебную мелодию тихо уснул первым спокойным в своей жизни сном.

***

На пятый день морось немного стихла и даже не так сильно надоедала, хотя все просто к ней уже привыкли. Иногда случались полные затишья. Когда дождь прекращался полностью, тогда старались идти, как можно быстрее, пытаясь поймать правильное направление. По словам Ирелии, она прекрасно знала все окрестности на несколько дней хода, но с изменением погоды и очень плохой видимости, часто терялась, не понимая, куда нужно идти. Местные реки сильно прибавили, норовя выйти из берегов.

За все это время где-то вдалеке прогремел еще один грохот, но вспышку в этот раз никто не видел, стало быть далеко это было.

– Как думаешь, Урус-Зор, воины мараджавата выстояли?

– Маргас грамотный генерал, он еще с моим отцом битвы вершил, а тут и подавно сладили наверняка, – подбодрил его Зор, хотя сам уже не понимал, чего ожидать от реальности.

– Урель закрылся, наверняка, туда теперь ни зайти, ни выйти, – выдвинула свою версию Ирелия, шагая следом за Зором, а позади шел Качудай, поддерживая её в случае чего. Они уже достаточно долго двигались по восходящему ущелью, по дну которого спускалась маленькая, но очень шумная речка, бурлящими потоками поднимая брызги, обдавая путников ледяной прохладой.

– Это как? – не понял Качудай.

– Тулейцы мастера лучшие в соцветии тридевяти земель, и на подобный случай пращуры мои выстроили галуны укрывные, которые защитят единожды. Наверняка это было сделано. Ведь гости в Уреле были, а пролить кровь братьев наших с других земель – непоправимая утрата для всех тулейцев, поэтому совет наверняка закрыл город.

– Так чего же от каращеев вы не укрылись тогда? – Остановился на мгновение Качудай, недоумённо посмотрев в спины друзей.

– Каращеям это не преграда. Человек, да зверь всяк войти может, защиту получить, а стихия обойдет стороной, не причинив вреда.

– Тогда уж и оружием могли бы обзавестись, коль мастера, – хмыкнул степняк.

Ирелия вдруг остановилась, обернулась, с каким-то отчаянием заглянув в глаза Качудая.

– Что? – не понял тот, растерявшись.

– Когда-нибудь ты вернешься к своему угасшему очагу, сложишь оружие, оставив навсегда, и никогда больше не возьмешь его в руки, ни в какой из своих бесконечных жизней!

Качудай немного оторопел от странного тона, не совсем понимая, о чем говорила тулейка.

– Вот с того мгновения и сможешь разжечь новый, который не угаснет больше никогда! – с укором закончила девушка, развернулась и бегом поспешила нагонять Зора. Тот заметно ушел вперед вверх, не обращая внимания на спорную беседу спутников.

Тучи немного рассеялись, дождя не было уже довольно долго, и Зору даже показалось, что забрезжил неясный свет сквозь плотную небесную пелену.

Гариец уперся в невысокую отвесную, чуть выше его роста скальную стену. Дождавшись отстающих, он прыгнул, схватившись за острую кромку, подтянулся, взобрался наверх, помог подняться товарищам.

– Эх ты, Гаруда всевышний и дела его великие! – Воскликнул Качудай, разинув рот в удивлении.

– Залив Анабараха! – констатировала Ирелия, обнажив белоснежные зубы в широкой улыбке.

Зор тоже улыбался, глядя на пейзаж, раскинувшийся перед ними. Такое он видел впервые и был удивлен не меньше Качудая, хоть и красота та предстала перед ними не во всех своих красках солнечного дня.

Они стояли на краю невысокого утеса, который тянулся пологим спуском в обе стороны, постепенно сходя на нет.

Сколько хватало взгляда, впереди плескалась водная морская гладь, отливаясь в своих волнах приятной бирюзой, отражая в себе хмурое небо, но оттого она не была мрачной. Слева и справа на равном удалении с порожистых кряжей спускались две стены огромных водопадов, с каким-то мелодичным шумом ударяя о спокойные воды внизу. Впереди, чуть вдалеке, прямо посреди залива тянулась, немного петляя, холмистая зеленая бровка, переходя в небольшой остров, где между вековых исполинских деревьев в самом центре покоился невероятных размеров черный шар – абсолютно матовый, с множеством золотистых прожилок, будто корни деревьев, плотно его переплетавших. Пышные зеленые кроны осторожно склонялись над ним сферически, на равном удалении, что складывалось впечатление, словно садовник поработал над ними, четко выверяв нужное расстояние. Золотые жилы, казалось, двигались, словно змеи, испуская легкое свечение. Над всем этим великолепием, по бокам острова выстроились в несколько хаотичных линий остроконечные изумрудные столпы, величиной гораздо больше деревьев, а у основания размером, наверное, с десяток шагов, не меньше. Берег залива был подковообразным, поросший сплошь цветущим семицветом, что тут же все прочувствовали на себе легким головокружением и старались держать размеренно редкое дыхание.

– Я знаю, что ты вела именно сюда, – повернулся Зор к девушке, – Ты хорошо ведаешь свою землю…

– Прости, что не сказала, но другого раза не будет ни у тебя, ни у нас, – виновато потупила взгляд Ирелия.

– Это путь наш, Урус-Зор! Когда еще такое увидим? – утер испарину со лба степняк.

Зор ничего не ответил, повернулся обратно. В памяти стали всплывать смутные воспоминания из какой-то чужой, но в то же время родной жизни. Те воспоминания не были образами, они были чувствами, вгоняя разум в неприятную тоску, скребущую с каждым мгновением все сильнее. Они, как ершистая заноза, грызли сознание всё глубже и глубже.

– Я бы хотел спуститься… – едва слышно произнес Зор, прыгнув на уступ ниже, затем еще на один, оказался на узкой ступени. Без особого труда преодолев почти отвесный спуск, шагнул в густой ковер семицвета.

– Стой! – раздался позади взволнованный голос Ирелии.

– Твое право! – услышал вдруг Зор совершенно незнакомый женский голос. Обернулся, посмотрел наверх, но Качудая с Ирелией там уже не было, а откуда-то вдруг появился неясный женский силуэт. Голова сильно закружилась, пространство плыло перед глазами.

– Качудай! – выкрикнул он, вертя головой по сторонам, но зрение не слушалось, быстро угасая.

– Блудный, – услышал он шепот почти возле уха и почувствовал тепло чьей-то руки на своей ладони. Приятное бархатистое теплое прикосновение успокоило мгновенно, заставив раствориться все мысли. Зрение внезапно исчезло совсем, погрузив в темноту.

– Не устал от ноши? – вновь раздался чарующий шепот в пространстве. Гариец хотел было ответить, но язык не слушался. В воздухе ощущался приятный аромат, напомнивший ему аромат детства – того короткого периода, когда была еще жива мать, затем вдруг он сменился, развеявшись весенними первоцветами, которыми благоухала Тарайя. Тоска с пущей жестокостью ударила по сознанию. Он почувствовал себя полностью беспомощным. Стиснув зубы, попытался сделать шаг, но ноги не слушались, словно налитые камнем. Рука потянула, увлекая за собой, тяжесть прошла, и он последовал, не смея противиться. С каждым шагом, казалось, что ноги обретали какую-то чувствительность и вот он уже явно понимал, что обувь исчезла вдруг, а голые пятки ступали по мягкому ковру травы. Он ничего не видел перед собой глазами, но с каждым мгновением понимал, что все вокруг становилось другим, неземным, более ярким что ли, попутно сменяясь формой, содержанием.

– Теперь видишь? – вновь раздался голос.

Зор хотел ответить, но вновь не сумев пересилить скованность языка, лишь отрицательно мотнул головой. Незнакомка вдруг прижала его к себе, что почувствовалось пряное дыхание, словно он находился в поле, в котором одновременно цвело огромное множество цветов, соревнуясь между собой в благоухании, наперегонки проявляя в пространстве яркие ароматы. Она обвила одной рукой шею, потянула, и Зор ощутил тепло влажных губ на своих губах. Сознание взорвалось вдруг яркими искрами…

В пятках ног образовывался вихрь мощной энергии – он не возник из ниоткуда, а был его собственным, Зор понял это ясно. Зародившийся вихрь в ногах вдруг обдал их сильным теплом, будто рядом загорелся костер и медленно потянулся вверх. Зор чувствовал, как по мере продвижения вверх та энергия множилась, но вот движение ее было очень трудным, болезненным. Поток тепла рос, а его стремление с каждым мгновением только увеличивало напряжение движения, словно натягивалась тетива. Зор против воли провалился, как ему показалось в какое-то сокрытое собственное «Я» и уже мог созерцать ту энергию, но не взглядом привычным, а иным зрением, неподвластным простому человеку. Гариец ощущал свою собственную искру, она сияла ярче тысячи солнц, но тот свет был более приятен, чем ярче он становился. Энергия целеустремленно двигалась вверх, словно кто-то ее тянул через силу сквозь множество нескончаемых преград. Зор себя сейчас ощутил самым настоящим воином, но не тем, кто вершит смерть врагов, а воином иного уровня – того, который действительно несет тот самый мараджават, а этот священный бой длится целую вечность, и окончания ему нет. Усталость бремени давила монотонно на душу, понукая сдаться, сложить это треклятое оружие, но он терпел и уже весь истерзанный полз на стертых до костей коленях вперед, дав себе зарок, завершить этот бой, во что бы то ни стало. Но вот искра вдруг вспыхнула ярче, обдала ноги жарким пламенем и, порвав невидимую преграду, оказалась уже в груди. Чувство вдруг резко сменилось и воин исчез, ушел на другой план, стал бесполезным, бессмысленным, изжившим себя в других жизнях, а на его место встал пробудившийся жертвенник, который с таким же рвением, во чтобы ни стало пытался спасти жизнь как таковую. Этот жертвенник был раздираем дикой болью, будто сердце его терзали вечно стервятники, не давая ранам заживать, отчего то сердце было открытым и большим. Он ставил своей целью помочь всем, абсолютно всем и уготовил себя в жертву за жизни чужие, чужие ошибки, неудавшийся опыт, это и было сутью его существования – болезненного, скорбного, самоотверженного, ради других. И он терпел, умирал, позволяя сдирать с себя плоть, выклевывать большое сердце, чтобы накормить других… Искра вновь вспыхнула, переместившись к шее, разгоревшись еще ярче. Жертвенник исчез, как и вся боль его существования, а на его место встал созидатель. Рассудительный, умный, с незатухающим порывом – он стремился к творению во всем, к поиску нового, лучшего, идеального и старался изо всех сил создать идеальную жизнь, в которой не будет простаков, воинов, жертв, не будет этих ступеней, которые он вынужден был идти из жизни в жизнь. Он сочетал в себе те прежние свои качества, имел их опыт, чему был несказанно рад. Тот созидатель импровизировал, вершил красивые миры, порой идеальные, но в них всегда чего-то не хватало, и он бросался на поиски, совершенствовал своё мастерство, строя более совершенную жизнь, убирая изъяны прошлых ошибок, ведь цель его была – гармония. И вот новая вспышка озарила пространство, и энергия поднялась к голове. В поиске истины возник вдруг мудрец, который степенно взирал на мироздание. Он уже не стремился к созданию гармонии, а жил в попытке разгадать ту единственную загадку истины, над которой бились неосознанно простаки, воины, жертвенники и созидатели. Мудрец был преисполнен опытом всех их, и он уже не распалял свою жизнь на пустое, как ему казалось бесполезное, ложное. – «Все – есть ложь!» вертелось постоянно в разуме мудреца, как преграда и как отрезвляющая мантра, и он пытался всячески обойти её, разгадать секрет того притвора, чтобы суметь отворить наконец правду. Вспышка! Искра рванулась изо всех сил вверх и, оказавшись где-то над головой, стала увеличиваться в размерах, разливаясь в пространстве, сливаясь с ним в единое целое, пока не заполнила его собою. Свобода…

Темнота… Что же стало дальше? Что дальше?! Дальше…

Хлесткий удар по лицу заставил очнуться. Гариец сидел на земле, вертел головой.

– Я понял! – выпалил Зор, окидывая окрестности сумасшедшим взглядом, – Понял… – уже не так уверенно повторил, – Аэхх! – ударил он кулаком по земле.

С каждым мгновением, как он приходил в себя, из памяти стиралось абсолютно всё, что он сейчас пережил. Нет, он прекрасно помнил стремление искры вверх, но совершенно не помнил тех чувств, которые испытывал в те моменты. Единственное, что удалось вытащить с собой из этого странного дурмана, что они были чувствами откровений. Чувствами его жизней, которые он проживал, в порыве набираясь того опыта, чтобы однажды открыть эту заветную дверь, где и была истина.

Зор поднялся, осмотрелся. Он стоял на зеленой бровке, ведущей к острову с шаром. И никого в округе. Сапоги были надеты, все цело, меч в ножнах за спиной.

– Эй! – выкрикнул он, вертя головой по сторонам, – Ты где!? – но никакой девушки рядом и в помине не было. Он потянул носом воздух и уловил едва различимый тот самый цветочный аромат дыхания незнакомки.

– Пусть так, – пробормотал Зор себе под нос, и зашагал в сторону утеса, коротко бросив прощальный взгляд на темную сферу. Он почему-то был уверен, что делать ему там больше нечего. Слишком рано он сюда пришёл, слишком рано…

Качудая с Ирелией на утесе не было и в ближайшей береговой округе тоже не оказалось. Он поднялся и спустился несколько раз, обошел весь берег.

Едва различимый шум каменной осыпи донесся мимолетом до слуха. Зор рванул бегом в нужную сторону. Шум был со стороны ущелья, по которому они двигались последнее время. Перемахнув утес, спустился по уже знакомой тропе, как вдруг наткнулся на мертвого румда, затем еще на одного – у обоих было вспорото горло. Гариец уже понимал, что произошло, и бросился бежать вниз.

На дне ущелья, у первого поворота, который выводил на тропу к заливу, толпились с десяток румд, вокруг еще разбросано столько же мертвых, а у утёса стоял Качудай, оскалившись, с двумя окровавленными клинками в руках, рыча, как дикий зверь. Он прижимал своей спиной к с кале Ирелию, закрывая её полностью, сам в изодранных одеждах, с запекшейся кровью на лице. Двое низкорослых противников бросились в атаку. Степняк рубанул одного, вскользь полоснув по лицу, второго ударил в грудь ногой и в догонку прошелся острой сталью по руке. Румды окружили его, рассредоточившись полукругом, орудуя своими длинными хлыстами. Качудай, как мог, отбивался, иногда пропуская удары, но даже, казалось бы в этой ситуации, он делал почти невозможное. Он был уже другой. Не тот словоохотливый сирх, рубящий наотмашь караваны с товарами. Это был уже матерый боец, другой человек, переродившийся в одном теле дважды. Он бился не по степному, а самозабвенно, не за себя, а за другого, не раздумывая.

Зор подскочил в считанные мгновения и уложил всех оставшихся, с легкостью снося крупные головы с широких плеч.

– Уфф…, – просипел Качудай и рухнул на колени, уткнувшись обоими клинками в каменную крошку под ногами, сплюнув кровью, часто тяжело дыша.

[Mohnat]

Глава 24

– Еганика наш разум отвела, чтобы не мешались. Мы и сами не поняли, как в ущелье попали, – рассказывала Ирелия, прикладывая к ранам Качудая перетертую хвою сепров.

Степняк лежал на боку у небольшого огня, разведенного Зором возле ручья, а девушка весь вечер хлопотала вокруг него, пытаясь залечить увечья и у нее это хорошо получалось. Качудай спал, часто нервно подрагивая, а его синяки и рваные раны заживали на глазах. Тулейка буквально творила чудеса, чему не преминул восхититься про себя Зор. Досталось степняку в той драке хорошо, и неизвестно чем бы всё закончилось, хотя Зор как раз был уверен, что Качудай непременно вышел бы победителем в этой схватке. Возможно отдал бы жизнь, но победу утащил с собой. Гариец видел тот отчаянный взгляд, и четко знал уже тогда, что он не сдастся.

– Они шли за нами, – кивнула Ирелия в сторону ущелья, – И думаю это не все. Румды никогда раньше не враждовали напрямую с людьми, их целью всегда был камень огненный.

– Все когда-то происходит впервые, – безразлично буркнул Зор, уже перестав чему-либо удивляться. Он был полностью погружен в свои мысли, пытался понять произошедшее на берегу залива, вспомнить те ощущения, то главное, что было упущено – что же было в конце видения? Он знал, что там был скрыт тот пресловутый ответ, и от этого осознания становилось спокойнее. Теперь было ясно наверняка – ответ есть!

– Нет, они намеренно шли именно за нами! – возразила тулейка, исподлобья взглянув на гарийца, продолжая хлопотать над спящим степняком.

– Они ведь в услужении у каращеев, стало быть, их волю несут, – не соглашался Зор.

– Румды в договоре с каращеями, а не в рабстве безвольном. Они выгоду в первую очередь ищут, и все действия, будь то по указке серых, так или иначе, касались главной цели румд – их земли. Если до этого они камень жизни несли с Тулеи, то сейчас и камень не трогают, по крайней мере – пока, а вот за нами идут. Странно это всё…

– Давно ли их земля погибла?

– Не ведаю. Раставан Урайский сказывал, что каращеи ту землю и сгубили, обманом принудив румд примкнуть к своим рядам. А круг земной в итоге прекратился, и она замерла, не в силах больше обернуться ни разу. Теперь на одной её половине вечная мерзлота, а на другой лютый жар, и лишь в одном месте, где свершилась граница тьмы и света, есть ещё живой сумрак, где ни жарко, ни холодно, ни светло, ни темно…

– И как же румды смогли выжить там?

– Круг не сразу прекратился, и за то время румды перебрались на свои луны, в чем им поспособствовали каращеи, выступив благом, хотя Раставан знание верное имел, что это серые остановили их землю.

– Но зачем им камень тулейский?

– Они верят, что смогут круг оживить. В землях ядра существуют первородные, жизнь творя. Они пламенем живым исходят, движение даря всему, от чего жизнь родится и множится. На земле румд тот камень угас, жизнь завершив, и они наш пытались добыть, веря, что свой смогут разжечь.

– Смогут? – уже с любопытством вопросил Зор.

– Разве можно мертвое оживить? Возродить можно, но оживить нельзя, понимаешь? В том разница большая.

– Хм… Нужно просто понять, тогда и возрождение придёт, – уверенно констатировал Зор.

– Что понять?

– Изначальное зарождение понять. Ведь как-то земли рождены были, так же, как и мы с тобою, так и матери наши. Кто поймёт, тот и возродить пламень жизни сдюжит.

– Земли наши раса устроителей древних зарождала. На то иные знания и иная реальность нужна, не чета моей и твоей. Наше сознание неспособно воспринять то проявление бытия, где происходит зарождение. То свет другой, искра другая.

– Искра – свет?

– Свет.

– Как она тогда может быть другой, если это свет? – хмыкнул Зор, требовательно посмотрев на Ирелию, – Свет – единство! Свет – есть всё, в разных своих проявлениях, и даже камень этот – есть свет! Всё едино. Мы с тобою едины с землями нашими, так может и с устроителями древними едины тоже?

– Верны мысли твои, Зор, но камень не способен творить то, что можешь ты – у него другая форма бытия, так же и ты сейчас есть тот камень по отношению к расе братьев наших старших. Придет время и камень пылью рассыплется, а пыль та, смешавшись с влагой вселенской, плоть примет иную, более тонкую и бытие обретёт высшее, понимаешь?

– Понимаю, пусть так. Кто такая Еганика?

– Она ключ к нашим родникам жизни, жажду утоляющим. Она существует на Тулее не одну тысячу лет и цели её неизвестны до конца. Возможно она здесь для того, чтобы страждущий вопросы свои разрешить смог, возможно, для чего-то иного. Кто она такая, никто не знает, все ощущают женщину, но явно разглядеть не смог никто еще. Все, кто когда-либо входил в её владения, видели то, что их больше всего тревожило. Мастера тулейские, кому доводилось бывать на берегах Анабараха, получали знания вещей, над которыми корпел их ум в жажде великого познания. Каждому давалось своё, и тебе наверняка твоё. Я никогда не бывала внизу, там, на зеленой тропе вечности, но знаю, что не так просто потом жить после тех видений, хотя кому-то невозможно быть и ДО.

– Я видел много жизней разных, – улыбнулся Зор с тоскою, – И в каждой жизни мой разум искал ответ на один и тот же вопрос, который родился вместе со мной с самого начала времён. И тот вопрос был неясен, но он являлся сутью всех моих жизней, а в каждой я то приближался, то отдалялся от ответа, возвращался к истокам, затем снова бросался в пучину водоворотов бытия, иногда смирял их и двигался дальше, а иногда падал в пропасть. Мне казалось, что я проживал мириады эпох, жизней – в каждой складывая калейдоскоп событий в мост над пропастью, за которой и был тот ответ и ответ был един, он был всегда. Я почти узрел его, и даже смутно помню, что истина была проста, но сколь бы ни пытался, вспомнить ничего не могу, – досадно усмехнулся гариец.

– Может быть не ответ искать надобно, а всего лишь нужный вопрос задать, тогда и бремя разрешится? – пожала плечами Ирелия, укрыла Качудая курткой, сама придвинулась ближе к огню, поджав колени под подбородок, задумчиво уставившись в желтые языки пламени.

– Уже не важно. За насущное ответим, а остальное подождёт. Я рад, что ты привела меня к заливу! – поблагодарил Зор девушку, и вдруг резко подскочил со своего места, вглядываясь в вечерний сумрак.

Ирелия вопросительно посмотрела на гарийца, перевела взгляд на степняка, тот по-прежнему спал, но уже не беспокойно, а безмятежно, значит, её старания не прошли даром.

Зор жестом указал сидеть тихо, а сам побежал в сторону небольшого останца у обрыва неподалёку.

Примерно в пятистах шагах на подступах к горному плато, где они находились на привале, по зеленеющей долине медленно двигался отряд каращеев. Высокие, подтянутые, по-хозяйски в чётком шаге почти два десятка бойцов. Не таясь, рассредоточившись на небольшой дистанции друг от друга они шли не спеша, внимательно вглядываясь в сумеречные окрестности, словно на прогулке или будто что-то высматривая в высокой траве и средь крупных валунов, во множестве разбросанных по долине. Но самым главным было даже не это, а то, что все они были варрами – у каждого имелся клинок и небольшое отличие одежды от дарбов. В таком количестве, да и вообще каращеев, а не румд, Зор точно не ожидал встретить. Как до этого стало понятно, на Тулее они выполняли лишь роль приказчиков румд, а здесь такой отряд, да еще и варры…

Гариец бросился обратно. Ирелия не дожидаясь объяснений, принялась срочно будить Качудая.

– Варры! – сквозь зубы гаркнул Зор, подхватил ничего не понимающего Качудая под руку, как мешок перекинул через плечо, и бросился в обратную от долины сторону.

Ирелия собрала в охапку вещи с оружием степняка и бросилась следом.

Бежали молча. Несмотря на ношу и уже почти полную темень, Зор прытко держал хороший темп, казалось, не разбирая дороги под ногами. Он сейчас как никогда понимал, что встреча с каращеями может стать роковой. Один варр стоил пятерых дарбов в бою, и совладать с таким бойцом было весьма непросто, а здесь их больше дюжины, да и раненый степняк – это приговор.

– У-у-рру-сс–Зо-о-рр, – пытался подать голос Качудай, трясясь, как тюк, переваленный через плечо, от чего говорить ему было весьма затруднительно.

– Молчи, сирх, варры идут! – оборвал Зор его вопросы, чтобы не сбивал ритм.

Степняк всё понял, не став продолжать, ухая на широком плече гарийца, терпя боль и неудобства, но другого выхода не было, бежать он бы не смог с перебитыми ногами, хоть Ирелия их и залечила наспех, как смогла. Сейчас же единственным шансом на спасение были ноги Зора и его гарийская выносливость.

Предрассветные сумерки вдруг забрезжили легким золотом. Пелена нескончаемых туч постепенно рассеивалась, давая немного света яркого Ассирия.

Зор уже не бежал, а шел быстрым шагом, часто перекидывая степняка с одного плеча на другое. Он на самом деле уже был порядком вымотан, и держался из последних сил, но останавливаться было нельзя. Ирелия заметно отстала и еле плелась в сотне шагах позади. Они уже давно вышли на равнину и держали путь в сторону Уреля, по крайней мере так указывала тулейка. Было неясно, напали на их след серые или нет, но пока преследования замечено не было. Зор пару раз останавливался, подолгу вглядываясь в округу, но никого до сих пор не заметил и не почувствовал. Возможно варры ушли стороной и чудом не наткнулись на их костер, только это объясняло их отсутствие до сих пор.

Уши внезапно заложило, тут же последовал резкий порыв ветра, сбивший с ног. У Качудая из ушей потекла кровь, он катался по земле, корчился от боли, зажимая руками голову. Зор пытался подняться на ноги, но еще один поток ветра, буквально поднял его в воздух и отбросил на несколько шагов. Голова раздавалась дикой болью от колоссального давления, казалось, что что-то изнутри черепа пыталось его разорвать. Усилием воли Зор все-таки смог подняться на ноги, как вдруг горизонт озарила яркая вспышка. Уже знакомое зарево ознаменовал оглушительный грохот.

– Урус-Зо-о-ор! – Надрывно орал степняк во всю глотку, поднявшись наконец на ноги, покачиваясь, будто в дурмане, – Ирелия где?! – его лицо было в крови, она текла из рота из носа из ушей и даже, казалось, что потечет и из глаз – белки глазниц были налиты красным, норовящие вот-вот лопнуть.

Зор растерянно огляделся, девушки нигде не было. Он бросился туда, где видел ее в последний раз, лихорадочно вглядываясь в землю под высокой травой. Степняк пытался идти следом, превозмогая боль, часто падал, поднимался, рычал сквозь стиснутые зубы, словно зверь, но у###### двигался вперед. Его сердце сильно колотилось в груди, создавая и без того предельное давление. Качудай больше всего на свете сейчас хотел увидеть тулейку живую и невредимую, но чем больше они тратили времени на поиски, тем сильнее разум степняка погружался в растерянность и страх, которые мешали здраво мыслить. Он не понимал, что сейчас происходило, но новое чувство буквально сводило с ума. Воображение рисовало образы гибели тулейки или чего еще страшнее – неволи. Безжалостные мысли вбрасывали в непослушный мозг картины одна хуже другой. Он сейчас понимал, что эта почти незнакомая девушка, с совершенно чужой земли была ему роднее всех в мире. Роднее стана, роднее сарихафата и всего золота, что когда-либо туда свозилось, роднее всех его жен и женщин, живых и мёртвых, даже степи роднее, и дышать не получалось от осознания, что дышать придётся дальше без неё.

– Здесь! – закричал Зор.

Качудай бросился к нему, уже совершенно не обращая никакого внимания на боль, он даже побежал, хотя до этого и стоять мог с трудом.

Девушка лежала в густой траве с окровавленным лицом и словно не дышала. Зор дотронулся до её лба, взялся за руку. Степняк бухнулся на колени рядом, подхватил за плечи, прижав к себе крепко и зажмурился. В голове у него творился хаос, и этот хаос будто замер, остановив время. Качудай сейчас ощущал, словно его разум рушился и больше никогда не сможет выстроиться вновь.

– Помоги, Урус-Зор… – еле слышно шептал степняк, зажмурившись и боясь пошевелиться, как вдруг почувствовал тёплое дуновение на лице.

Ирелия пыталась открыть уже слипшиеся от крови веки, закашлялась, глубоко вдохнула, не сразу поняв, что сейчас происходило.

– Я знал, Урус-Зор! Знал! Ты помог… – сумасшедшим взглядом смотрел он на друга, еще крепче прижав девушку к себе, – Урус-Зор, я жизнью отплачу, на том клятву понесу… – его глаза нервно дергались, а из них катилась влага, размывая багровую корку на щеках, – Ты спас, Урус-Зор, спас… – твердил он, как молитву без умолку

Зор отпустил руку девушки, глубоко вдохнул и бухнулся на спину. Перед глазами плыли серые тучи, начиналась опостылевшая морось. Небо вновь затянуло плотным слоем синевы, скрыв яркий Ассирий от людских глаз.

***

К радости беглецов, преследователей так до сих пор и не было видно. Близился очередной вечер. Шли не торопясь, держали темп Ирелии, да и Качудай не особо был еще в форме. В попытке разобраться, что за странное явление произошло утром, чуть не сгубившее их, девушка рассказала, что это проделки румд. Подобное случалось по преданиям, когда те пытались добыть камень жизни из недр Тулеи. Последовавшая вспышка уже никого не удивила, но вопреки предыдущим, сильные дожди после нее не начались, так, мелкая морось, на которую уже не обращали внимания. Раскисшая под ногами земля, добавляла сложностей, в попытке удержать ноги в липкой густой массе. В воздухе периодически стал появляться едкий запах, похожий на тот, с которым Зор сталкивался дома, вблизи жерл, извергающихся лавой. Было что-то подобное, но кругом простиралась холмистая равнина, без намека на горы, а тем более на вулканы.

– Стойте! – выставил в стороны руки Зор, преградив путь друзьям, уставившись на высокое плато, простиравшееся у горизонта, сколько хватало взгляда, ровным своим краем, как лезвием разделяя четкую границу неба. Плато появилось внезапно, словно из ниоткуда.

– Гаруда всевышний! – открыл рот Качудай от удивления. Напротив, над грядой в небе парила темно-серая глыба невероятных размеров. Она была вытянутой формы, немного остроконечная с одной стороны и плавной формы с другой, как речная галька. Глыба абсолютно не касалась земли, нависая над кромкой плато довольно высоко.

– Шагов в пять сотен, не меньше! – присвистнул степняк, привыкший все расстояния измерять навскидку привычным ему способом, – Это как же так?!

– Птицы каращеев, – сухо констатировала Ирелия, будто и не удивившись нисколько увиденному.

– Где?! – не снимая маску удивления, завертел головой Качудай.

– Это, – указала девушка на глыбу.

– Какая же это птица? Боги камень двигают и в небо подняв, на головы сынам своим неверным рушить хотят!?

– Да нет же, это великая птица вселенская. Она во чреве своём каращеев и румд приносит. На Урае подобные когда-то были, но мне неведомо остались ли до сих времен.

– Я многое не ведаю… – задумчиво пробормотал Зор, не отводя взгляда от фантастического зрелища, – Я должен знать!

– Разве память не оставила на Мидее дела минувших вех?

– Я смутно помню сказания о подобном, но не знал, что оно всё вот такое… – Зор был взволнован. Он понимал, что его разум погружался в пучину нового, неизведанного, что было сложно выразить словами и, несмотря на обстоятельства, в нем множилось пламя познания – это вдохновляло, словно давая силы, укрепляя дух. Сознание требовало эволюции непременно и безоговорочно. Другой жизни не будет.

– На Мидее когда-то существовали такие же и на Тулее, на всех землях соцветий большого круга были птицы, пространство вершащие в одно мгновение.

– Куда же делись? – шмыгнул носом степняк.

– В те времена пращуры ваши сильны были настолько, что Мидея гардой в приграничье служила. Никто не мог тягаться в мощи с вами. Каращеям это сильной помехой было в их непонятных целях, и они стремились мидейцев извести. Тогда мои пращуры пути закрыли, а на Мидее их и вовсе уничтожили почти все. Раставан урайский сумел-таки отправить серых восвояси, он и цели те выведал, хотя всё унёс с собою за пределы меры. С тех пор и птицы камнем обернулись, и мидейцы постепенно позабыли свои заветы, утратив простор, погрузившись в пучину насущного суетного, что память покинула вашу землю. Оттого воин в каждом мидейце все ещё живет. Тот дух не убить. Он воина рождает в каждом, кто на Мидею попадает, но из-за того, что память вы утратили, и заветы истинные мерой укрыли – друг друга пожираете в жажде боя. И бой тот грубый, извращенный, который все же когда-то убьёт вас самих. Никто так не воюет, как вы. Никто во всём соцветии. И ваше спасение, вас же и сгубило. Продолжает губить, вырождая, что возродить уж невозможно, – с сожалением констатировала Ирелия.

– Так это как?! – удивленно вскинул брови Качудай, – Если воины отменные были, отчего каращеев не пустили к нам? Сейчас и Урус-Зор их ломает, словно детей несмышленых, а уж коли сказываешь о великих бойцах матушки нашей земли, так и подавно бы справились, скажи, Урус-Зор!?

– Тогда на Мидею адивьи шли, что не чета ни дарбам, ни варам. Говорят они другие совершенно, и противостоять им невозможно даже таким воинам, как тогда были мидейцы. Никто не знал, что делать, и было решено запечатать все пути. Адивьи без путей не пошли сквозь темные небеса, а сразу же ушли тихо молча, не учинив беды, а вместо них войну развязали дарбы под предводительством варров. На самом деле всё странно было, и та война и поход адивьев на Мидею. Все было нелогично и непонятно. Варры привели позднее румд, и их руками в отместку уничтожили одну из земель – Фатану. Погибло всё вместе с людьми, а на Тулее румд оставили камень добывать, чтобы мы в безмолвии и бессилии наблюдали за гибелью земли своей, не в силах что-то сделать, за то, что пути закрыли. Но когда Раставан одолел их, к удивлению всеобщему адивьи не пришли на помощь, оставив всё, как есть. Говорят, что урайцы смогли добраться до прибежищ каращеев, оттого они и не ринулись мстить, а решили остановить всё, как случилось, чтобы своё сохранить. Адивьи почему-то очень желали попасть на Мидею и сейчас к вам рвутся. Варры вот путь один смогли открыть даже, а мы не понимаем – как.

– Это я открыл, – признался тут же Зор, – Я не знал к чему это приведёт… Хотя если бы и знал, возможно теперь открыл бы тоже. Неважно уже. Значит это и есть тот путь, каким они сюда приходят? – кивнул он глыбу.

– Да.

– Хм… – почесал подбородок Зор, сощурив взгляд.

– Птицу не сгубить просто так, на то свет великий нужен, что всё живое погибнет рядом, если призвать тот свет, – прервала тут же его раздумья Ирелия.

– И призовём! – воскликнул Качудай, хорохорясь.

Зор встрепенулся вдруг. Неподалёку появились варры в том же количестве, что и накануне предыдущим вечером. Они заметили друг друга, и никто уже не таился. Серые стояли в полном безмолвии и без движений – одни смотрели в сторону плато, другие прямо в упор на троицу беглецов. Все были словно в ожидании чего-то. Напряженная пауза затянулась, натягивая нервы, как заиндевевшую тетиву.

– Дождались… – досадно выдохнул степняк, как никогда понимая положение вещей.

– Бери Ирелию, она знает местность, уводи её, Качудай! Не перечь мне! Ты слаб, и жилы твои порвутся быстрее, чем меч занести для удара сможешь, а меня повяжешь по рукам, пойми верно!

– Уходи! – процедил сквозь зубы степняк, искоса поглядев на девушку.

– Не спорь, сирх! – гаркнул на него Зор, поняв, что тот и не думает слушаться.

– Я не только клятвы несу перед тобой, Урус-Зор, но и мараджават великий! Не в жилах моих суть, а в том, чтобы с честью свершить мой священный бой. Не в жизни дело, а в смерти! Если я сейчас уйду, ты смерть вдруг примешь – она будет чистая и великая, но я такую больше не приму никогда, ибо предал тебя! Жить буду в ожидании той поганой слабой и никчёмной погибели? Ну, уж нет! – степняк вдруг расхохотался, повернулся к девушке, без стеснений крепко обнял её, уткнувшись в пышные светлые волосы, затем мягко оттолкнул от себя, резко взмахнув рукой, жестом требуя, чтобы та уходила.

– Я помню про очаг твой, помни и ты это, помни в жизни и в смерти… – едва слышно прошептала Ирелия, развернулась и вскоре исчезла за склоном холма.

Качудай смотрел ей в след, крепко до боли стиснув зубы. Почему-то ему сейчас было стыдно. Этот стыд появился внезапно, мучительно стегая по разуму, словно плетью. Память вдруг быстрыми картинами напомнила всю его жизнь, и он осознавал себя недостойным этой девушки, словно грязный червь в попытке объять красивый цветок. Степняк был обескуражен такими чувствами, но ничего поделать с этим не мог. В какой-то мере он даже обрадовался, что так всё вышло, и самое лучшее, что он сможет для неё сделать – это умереть на том тернистом пути, защитив её и её народ. Да, это было, пожалуй, сейчас лучшим исходом.

Шум боя вдруг раздался откуда-то со стороны.

– Смотри, Урус-Зор, воины мараджавата! – оскалился в улыбке Качудай.

Дерущиеся медленно перемещались вдоль подножия плато. Около двух десятков румд спасались бегством от тантера Маргаса. Мидейцы уверенно наседали, острой сталью снося крупные головы с широких плеч коротконогих чужаков.

Зор наспех пытался оценить быстроменяющуюся обстановку.

– Держись меня, Качудай! У спины, там будут те, кого я упущу, но довершить будет несложно.

– Верю, Урус-Зор, сделаю, как скажешь, верь и ты мне!

Варры оживились. Пятеро уверенно шагнули в их сторону, остальные не спеша двинулись к подножию плато, и лишь один остался на месте. Он достал из-за пазухи какой-то круглый плоский предмет, больше похожий на обычный камень, провел по нему рукой, камень разделился на части, замерев в воздухе перед лицом каращея, распахнувшись веером в стороны, сформировав яркий сгусток света в центре. Варр провел по нему ладонью.

Небесная глыба над плато вдруг заискрилась, постепенно покрываясь ореолом голубой туманной дымки. Внезапный сильный гул заставил заткнуть уши. Глыба опустилась медленно к поверхности плато, в нижней её части разверзлась огромная дыра, из которой бил яркий луч белого света, затем сменился на угольно черный и исчез. Глыба взмыла на прежнюю высоту, замерев неподвижно, как и прежде. Все стихло так же внезапно, как и началось, а с плато уже неслись верхом на распарах около трёх сотен румд и десятка три дарбов.

Зор стремительно рванулся навстречу варрам, Качудай следом. Степняк сейчас был воодушевлен как никогда до этого в жизни. Он понимал чётко, за что идёт умирать и от этого становилось на душе тепло и спокойно. Ни страха, ни сомнений, ничего лишнего, чистый безмятежный ум направлял тело в четких и быстрых движениях.

Варры разделились, один выступил вперед, другие быстро разбежались в стороны. Зор видел, что его хотят взять в кольцо и, не позволив этого сделать, бросился к крайнему.

Серый прыгнул, мгновенно обнажив клинок, но не успев на долю мгновения, его тело приземлилось уже без головы. Зор рванул ко второму, взмах, удар, снова взмах. Противник был быстрым, четко со знанием отражал выпады. В какой-то момент он прыгнул в сторону и сразу же вверх, в надежде рубящим ударом лишить гарийца головы, но тот увернулся и взмахом снизу, отрубил тому ноги.

Неожиданный звериный рёв заставил обернуться. Из долины в их сторону неслись огромные черные кошки, не меньше десятка. Судя по размерам, они были местные. Быстро сокращая расстояние, дикие распары пронеслись мимо к подножию плато, где завязывался новый бой. Одна из кошек вдруг отделилась от своих, в несколько мощных прыжков достигла ложбины между холмами, где они сейчас находились, и сокрушительным ударом огромной лапы переломала хребет одному из серых.
Это был распар, которого когда-то освободил из капкана Зор. Он его узнал без труда. Распар прыгал из стороны в сторону, уворачиваясь от острой стали каращеев. Качудай оказался вдруг между ними и уже приготовившись умирать, к своему удивлению смог отбить неловкий выпад врага, следом кошка выбила у серого клинок из руки, переломав её, что послышался характерный хруст. Степняк воспользовался случаем и рубанул, что было сил, разделив тело надвое от плеча до живота, рассекая ребра на пути.

Зор сцепился с последним, тот оказался более прытким. Качудай бросился на помощь. Некоторое время они рубились безрезультатно, высекая искры из стали, но в какой-то момент Зор отбил очередной взмах каращея, и ударом кулака сломал тому грудину. Варр дернулся вперед, и тут степняк снял с него голову. Распар фыркнул громко, облизал окровавленную лапу, встретился взглядом с гарийцем и, развернувшись со всей прыти бросился к гряде.

– Бежим, Урус-Зор! – крикнул сильно запыхавшийся степняк, хотя Зор уже несся вслед за удаляющейся кошкой.

У подножия плато творился хаос. Мидейцы были вынуждены резко перейти в оборону. Заметно уставших их сильно теснили дарбы с присоединившимися варрами. Румды же в полную силу не могли вступить в бой, потому как их остервенело рвали распары. Кошки хватали за головы, ударами мощных лап выбрасывали со спин своих далёких сородичей, а те в свою очередь напуганные бросались в бегство, в растерянности мечась по округе. Разница в размерах зверей была значительна – дикие превосходили раза в полтора своих пришлых собратьев, и на фоне этого контраста, последние больше походили на детенышей.

Зор влетел в гущу боя, сразу же разрубив пополам тело первого попавшегося дарба, следующим ударом рубанув по лицу румду и не останавливаясь, сбросил другого с кошки, всадив кулак в грудь, что крепкие кости затрещали, а бородатый карлик издал неестественный хрип и, не давая опомниться, ударом сапога сверху, свернул толстую шею.

Мидейцы наспех сгруппировавшись, держались, как могли. Каращеи были не чета румдам, и давили оборону тантера довольно успешно.

– Урус-Зор, Урус-Зор! – закричал радостно кто-то из сирхов, увидев гарийца, охотившегося на серых.

Заметив Маргаса, Зор рванулся к нему, по пути снося головы румдам. Здоровяка давили несколько бородатых карликов. Он отшвыривал одного, другому следом сёк голову, третьего бил ногой, попутно рубя следующего. К ним подлетел дарб, сходу крупной дробью хорошо поставленных мощных ударов свалив здоровяка на землю, впечатав напоследок кулаком в грудь, что Маргас ухнул, сипло выдохнув, в конвульсиях не в силах сделать вдох. Дарб хотел уже свернуть шею, но Зор был быстрее, почти в самый последний момент, раскроив череп серого надвое.

– Негоже на чужбине умирать! – Неожиданно для себя рассмеялся Зор, приподнял Маргаса со спины, дернув резко вверх, и тот сделал наконец-то долгожданный вдох.

– Никому негоже! – крикнул здоровяк в ответ, сходу обрушив свой меч на голову подскочившему румду.

Зор направился дальше. Он высматривал в хаосе боя каращеев. И если с дарбами еще как-то удавалось совладать, то варры решительно редили земное войско, молниеносно орудуя клинками. Румды тоже доставляли неприятностей, работая сплоченно малыми группами, но мидейцы были быстрее – гарийцы с сирхами давно выработали общую тактику, успешно её применяя на практике. Сирхи уже мало уступали своим светловолосым товарищам и сообща они успешно рубились против превосходящего по численности врага.

Качудай не отставал от Зора. Его ничего не волновало сейчас, кроме движений рук с зажатыми в них мечами. Степняк вдруг ощутил в себе новое, до того неизведанное дыхание жизни. Он постоянно думал об Ирелии, вернее даже не думал, а хранил её образ перед взором, и это словно придавало сил, отчего совсем не чувствовалось усталости. Он лавировал в круговороте кошек, людей, каращеев, где уже не ощущал себя слабым, достойно вырубая тропу, выстланную телами поверженных врагов.

Зор уверенно продирался сквозь толпы дерущихся, попутно отнимая у кого-то жизнь. Его целью были варры. Некоторых, приноровившись, теснили четверки тантера, не без труда давя одного за другим, неся потери, а некоторые словно в каком-то экстазе, озверев, валили вокруг себя мертвые тела мидейцев.

Он нагнал одного, завязался бой двух равных. Варр был настолько быстр, что даже дарбы на его фоне порой казались неуклюжими. Серый орудовал клинком молниеносно, и от той скорости даже искрился воздух. Зор не уступал ему нисколько, хотя и был порядком вымотан за прошедшие дни. Серый часто высоко подпрыгивал вверх, в прыжке обрушивая отточенный удар, в попытке достать соперника. Гариец отбивался, постоянно поглядывая на грудь серому, где на толстой черной цепи, перетянутой, как сбруя через шею и подмышки, покоился тот самый камень. Каращей увернулся от пролетающего острия и мгновенно ответным рывком полоснул по лицу Зору, глубоко вскрыв выветренную кожу от края глаза до подбородка. Зор дернулся назад, нырнул резко под ноги варру, ударом кулака снизу выбив тому челюсть, следом всадив жало острой стали в шею, тут же увернувшись от меча подскочившего его товарища, снес второму голову. Кровь заливала лицо, попадая в глаза. Два взмаха, и третьим удалось снести голову следующему. Подлетели несколько дарбов – трое бросились на Зора, а двое подхватили тело варра с камнем и потащили прочь из гущи боя.

Гариец вдруг взбесился. Он с характерным гортанным рыком отшвырнул одного, другому отсек руку, вторую, рубанул по ногам, на землю плюхнулось кровящее туловище. Ударом пятки в грудь другому, сломал сразу же ребра, довершив все клинком. Гнев дурманил взбесившийся разум. Зор бросился вслед за беглецами.

Будто зная намерения, наперерез ему уже неслись несколько серых, они что-то кричали на непонятном языке – хотя это был даже не язык, а какое-то гортанное рычание, и румды тут же бросались, кто мог на гарийца. Зор остервенело рубил податливую плоть на пути, уже практически не разбирая ничего перед собой – где враг, где друг… Мощные удары истребляли смердящую армию, сея панику и обреченность. Надежды не было, все поняли это. Уже и не имело значения, кто отдает команды, и кто их исполняет. Распределение обязанностей, иерархия, субординация – все к черту! Каждый сам за себя, кто первый, тот и выживет. Прыжок, еще один. Голова дарба шлёпнулась в грязную кашу под ногами. Взмах. Второй рухнул на подрубленных ногах.

Зор прыгнул к брошенному мертвому телу варра, схватил камень с груди, рванул, что звенья цепи разлетелись и тут же ощутил сильный удар в спину, по ногам, увернулся от дубины, летящей в голову, вскочил на ноги, первым же взмахом меча, разрубив ближайшего румда пополам. Оставшиеся в живых каращеи рвались к Зору со всех сторон. Коротконогие бородачи их прикрывали. Мидейцы воспользовались внезапной суматохой, четко монотонно вырубая засуетившегося не по делу противника.

На Зора посыпались удары со всех сторон. В одной руке он крепко сжимал заветный камень, другой остервенело орудовал клинком. Атака была шквальной, что уже стало казаться, будто это бред. Сознание бунтовало. Яркие всполохи искр возникали перед глазами, сопровождаясь дикой болью в висках. Зор закричал, не в силах выносить эту пытку, но окружающие услышали вдруг мощный звериный рёв, вместо человеческого голоса. В ответ где-то неподалёку раздался почти такой же, и разъярённый дикий распар уже летел в эту гущу людей разных рас, в эпицентре которой самоотверженно рубился гариец. Огромная кошка отрывала головы у попадавшихся на пути, ломала с легкостью хребты, буквально пополам складывая тела, да и просто отшвыривая на приличное расстояние.

Зору даже показалось в какой-то момент, что он перестал ощущать усталость, а реакция и скорость увеличились настолько, что приходилось даже тормозить себя, иначе тело шло в какой-то дикий разнос. Врагов было так много, что каждый взмах меча достигал какой-либо цели обязательно. Наконец свободное пространство стало увеличиваться. Противник редел. Уцелевшие румды расползались в стороны, где их добивали мидейцы. Варров не осталось ни одного, а оставшиеся дарбы до последнего рвались к Зору, видимо тот камень был слишком важен.

Зор резко выдохнул через ноздри, подобно разъяренному буйволу, сделал шаг в сторону и легким изящным взмахом меча, снёс голову последнему дарбу…

В ушах стоял противный шум, голова разрывалась на части. Гариец стоял посреди кучи обезображенных окровавленных тел. Его ноги затряслись вдруг, что уже не получалось на них удержаться и Зор рухнул на колени, воткнув меч в землю, опираясь на него, как на клюку. Дыхание стало сиплым, сбивчивым, суматошный ритм сердца беспорядочно толкал кровь по телу, что вскрылась рана на лице, уже успевшая покрыться коркой – из неё потекла тонкой струйкой бурая влага, застилая лицо.

– Негоже на чужбине помирать, – кричал Маргас, спеша к нему.

Зор видел всё за мутной пеленой глаз. В голове всё кружилось в каком-то дурном ритме. Уставшее сознание плыло, клонясь, как солнце к горизонту, хотелось дико спать. Наступила вдруг тишина. Мрак.

[Mohnat]

Глава 25

Огромная гора высилась над парящим островом, на котором стоял Зор. В последний раз, что он помнил, так это был слабый склон по отношению к дереву, но сейчас гора была под стать. Дерево вымахало в самую непроглядную высь, золотистой кроной закрыв весь видимый небосвод. Остров парил совсем близко у склона. Ещё чуть-чуть и можно было бы попытаться допрыгнуть до вожделенной вершины, но Зор одергивал себя, принуждая разум к терпению. «Уб-тар кумен дар, да дао джават маран…» – шептал он себе под нос поговорку, которую неоднократно слышал когда-то в другой жизни от степняка, что означало – «Мелкому да слабому и пыль – золото, а сильному и мира мало».

Он прохаживался из стороны в сторону, в какой-то момент останавливался, поднимал взгляд в небо, замирал, вглядываясь в причудливые танцующие узоры, создаваемые блеском золотистых листьев, срывавшихся с кроны. Они в красивом полёте летели вниз и те, которые осыпались на гору, оставались на ней, замирая тусклым свечением, а те, которые летели дальше – не долетая земли, растворялись в воздухе мелкой золотой пыльцой.

– Я понял! – выкрикнул Зор, продолжая смотреть вверх, – Они и есть мои стремления?!

– Тебе виднее, – раздался рядом знакомый бархатистый голос.

Зор обернулся. Позади стоял стальной гигант. Он так же замерев смотрел в сверкающее листопадом небо.

– Стремления полностью осознанные, это они, – кивнул Зор на застывшие листья на склоне, – а те, что тают – порой непонятны и сложны. Они лишние, ненужные, пустые, мешают строить тот фундамент, высить эту глыбу разума, отнимая силы, растворяясь в конце своего полёта пылью…

– Ничего ты не понял, – прикрыл глаза гигант, едва улыбнувшись, – Вся наша осознанность рождена из неосознанных стремлений познать одну единственную тайну. Поэтому всё, чем ты можешь укрепить склоны своего разума, есть плоды этих неясных, кажущихся пустыми познаний, но они и есть самое важное.

– Что же за тайна эта?

– Единственна! – усмехнулся крылатый друг, – У каждого своя, но в итоге единственная!

– Хм, – почесал Зор подбородок, нахмурив брови, – И всё? – искоса он просмотрел на собеседника.

– Всё! Всё в одном. Помни это и тогда сможешь прощение принести с собою к ответу главному. Без него не примешь правду, кривдой прельстившись.

– Трудны речи твои.

– Не сложнее твоих стремлений, – гость подошел к обрыву и, расставив руки в стороны, нырнул вниз, плавно спикировав к водной глади, у которой расправил огромные крылья, стрелой взмыл в небо, обрушив своим движением яркий листопад.

***

– Урус-Зор! – радостно вскрикнул Качудай, бросившись к другу, заметив, как тот открыл глаза.

Зор сидел на земле на коленях в той же позе, что и тогда, как только завершился бой, только вокруг уже не было ни мертвых тел, ни смрада крови.

Степняк обхватил его за плечи, хлопнув по спине, – Сталь лунную пора и прибрать, Урус–Зор, – кивнул он на меч, крепко сжимаемый в руке.

Зор с трудом разжал ладонь, та отозвалась резкой болью. Разжал вторую – на ней покоился тот самый заветный камень.

– Как долго я так? – прохрипел гариец, едва выдавив из себя эти слова.

– Уж вечер скоро, – степняк осторожно взял меч из его руки, вытер пучком травы и бережно вставил в ножны за спиной, – Ты будто уснул, замерев там, у склона, – кивнул он вниз, где вдалеке сквозь редкую туманную дымку проглядывалось место боя, с кучей мертвых тел людей и зверей. – Ну, я приказал тебя сюда доставить. Знаю ведь, что отдыхал, хотя поначалу струхнул.

Зор завертел головой, осмотрелся. Неподалёку отдыхали бойцы в организованном наспех лагере, а чуть в стороне, все на том же самом месте парила черная глыба. Вблизи она была ещё величественнее, что захватывало дух от такого зрелища.

– Я знал, что цель наша здесь, вот и не стали время терять, – поспешил ответить степняк на немой вопрос друга.

– Маргас где?

– Спят все. Маргасу руку сломали и ключицу выбили. Все вымотаны, другого такого боя, да хотя любого – никто не сдюжит.

– Ты что ль без устали? – исподлобья глянул на него Зор.

– Ирелия со мной и силы не унять, Урус-Зор!

Гариец завертел головой снова.

– Здесь! – приложил руку к груди степняк, слегка засмущавшись.

– Вон оно что, – улыбнулся Зор, засмеялся, закашлялся тут же, поморщившись, почувствовав резкую боль в груди и на лице. Рубец на щеке был покрыт толстой коркой и пульсировал в такт ударам сердца.

– Отдыхать нужно. Я видел, что вершилось вокруг тебя. Мы пробиться даже не могли, а ты их будто детей несмышленых сёк, да так, что самому в пору убиться было, – Качудай покачал головой, подняв глаза в небо, протянув руки в воздаянии, – Я думал, что уж всевышний в тебя вселился. Сколько повидал я битв… Да что уж там – сколько твоих битв я узреть мог, но то, что было там… – кивнул он вновь вниз, – Не видел и даже не представлял, что подобное возможно! Ты, Урус-Зор, видать весь дух предков наших воителей великих призвал, о которых Ирелия сказывала! Иначе даже не знаю как…

– Сколько нас? – прохрипел Зор в ответ.

– Сотня если наберется… – потупил глаза в землю степняк, вздохнув с сожалением, – Маргас сказывал, что когда мы исчезли в той буре, они Урель еще два дня держали, а уж потом погнали румд прочь. Сварг рассказал, что они отсюда приходят. Вот несколько дней с успехом их давили, но с ними не было каращеев. Основные потери пришлись на эту свару, – кивнул степняк вновь вниз, – Сирхов много погибло. Теперь примерно поровну с гарийцами осталось. Мало нас, Урус-Зор, не вытянем еще один такой бой, нужно глыбину эту порушить, чтобы не извергла она больше никого.

– Отдыхай, Качудай, – коротко ответил Зор, сунул за пазуху камень, медленно повалился на расстеленные вещи, уставившись в хмурое вечернее небо. Он пытался вспомнить лик каждого, будь то гариец или сирх, будь он мертв или жив. Хотелось заглянуть им всем в глаза и успокоить, отдать остатки своей искры, только бы все они обрели покой – живые в жизни, мертвые в вечности. В памяти вдруг явилось детство, отец, их бесконечные скитания. Он так и не смог тогда успокоить родителя и тот умирал с тоскою. Смерть в тоске – худшее, что может произойти с человеком. Он помнил, как изо всех сил старался гнать ту тоску от отца, но ничего поделать не мог, она была сильнее, выше, быстрее, она была везде, и иногда порой казалось, её щупальца тянулись даже к нему. Вот и сейчас происходило то же самое – гнусная тоска плела свои сети и для него, в намерениях окутать, одурманить, навсегда взяв в свой плен. Нет! Он не поддастся, ни за что… Сознание постепенно проваливалось в сон, в исцеляющее забытьё, и спустя мгновение гариец наконец-таки уснул.

***

– В туру! – Закричал Маргас и бойцы живо образовали строй.

На плато поднялись пятеро тулейцев, во главе которых был Сварг. Они стояли у склона, будто в ожидании чего-то, не решаясь подойти. Затем из-за кромки появились еще с дюжину – те втащили какие-то сундуки на гору и все вместе направились к лагерю мидейцев.

Зор вышел навстречу, Качудай и Маргас встали по обе руки.

С момента окончания битвы прошли уже вторые сутки. Погибших похоронили. Бойцы немного отдохнули, восстановив силы разнообразными плодами, которые росли в изобилии в округе. К удивлению степняков, местная растительная пища была очень питательна и имела особый неповторимый вкус, что прежней пищи, к которой все привыкли дома, никому и не требовалось.

Зор проснулся еще затемно, и долгое время прохаживался под парящей глыбой, вертел в руках трофей, добытый у варра, но пока так и не понял, как пользоваться этим ключом.

Позднее был долгий разговор с Маргасом – выясняли детали прошедших дней, а так же план возможных действий. К чему-то конкретному пока не пришли, но общие намётки скорректировали. Задача стояла пока одна – вскрыть эту чертову «птицу», а там будет видно.

– Дозволь, Урус-Зор!? – Сварг поднял вверх руку в приветствии.

– Не тревожься более, она теперь не впустит никого, пока мы здесь! – кивнул Зор на парящий камень.

– Птица пуста, – утвердительно кивнул Сварг, – Придут другие вскоре, но это неважно. Уходить вам надобно с Тулеи. Каращеи большой войной пойдут мстить. Мы хотели бы помочь. Мастера наши лучшие хоть никогда и не творили подобное, но всё же старались. Примите! – Сварг махнул рукой, носильщики сбросили крышки с ларцов.

– Эх-ты! – вскинул бровь Маргас, вытянув шею, заглядывая внутрь.

– Ваши поистрепались в делах ратных, да эти лучше и послужат хорошо, – Сварг достал из сундука меч в ножнах с приделанной заплечной сбруей, сунул руку в другой сундук, откуда вытащил головной убор, куртку странного покроя, протянул Маргасу, – Тебе на охрану живота и головы с благом!

Тулейцы начали доставать оружие, шлемы, куртки и раздавать мидейцам. Мечи были разные по длине, какие-то изогнуты, другие прямые. Мастера будто знали кому какой нужно, вручая оружие по росту и по роду – сирхам изогнутые, взамен своих уже выщербленных, обломанных, а гарийцам прямые под стать бывших.

Как ни странно, но доспехи подходили всем без исключения. Мечи покоились в искусно отделанных ножнах из плотной материи, чем-то напоминающей кожу, но гораздо плотнее и жестче. Головные уборы были из того же материала, вдобавок по краям и крестом к центру, закручиваясь в вихрь, отделаны блестящими желтыми пластинами с выгравированными на них мелкими узорами. Куртки же походили на рыбью чешую – крупные серебристые бляхи чудным образом были соединены меж собой, оставаясь подвижными, как тончайший шёлк.

– Тебе только это, Урус-Зор! – протянул Сварг шлем и куртку, – Лучше твоего меча ни один тулейский мастер не справит.

Зор принял подарок, примерил, подошло будто влитое. Он молча кивнул в знак благодарности, приложив ладонь к груди.

– Скажи, уважаемый, как здравие дочери твоей Ирелии? – подошел к нему Качудай, улучив момент.

– Нет её больше на Тулее. Покинула она землю нашу в лучшую жизнь, встав на путь свой! – С неким сожалением ответил Сварг, – Она сказала, что всегда тебя будет ждать и беречь твой очаг, как и обещала.

В глазах степняка вдруг помутнело, в груди сдавило, что дышать стало невозможно. Он отошёл в сторону, стараясь успокоить непослушные мысли. Вдох-выдох, вдох-выдох. Качудай сипло вдыхал влажный воздух, его руки и ноги слегка потрясывало, и он не понимал, как это всё унять. В мозгу кипела буря гнева, которую он не в состоянии был побороть. Степняк гнал прочь все мысли, касаемые Ирелии. Он не хотел думать ни о чем, а тем более о её смерти. В конце концов, он как-то жил до этого, должен прожить и дальше. Зачем он её отпустил одну? Почему не ушел следом? Почему? «Я же воин… Я клятву несу…» Качудай выдохнул резко, взял себя в руки и попытался успокоить непослушный разум. Он смотрел в пасмурное небо, широко открыв глаза, сильно стиснув зубы до боли, стараясь не подать виду, чтобы никто, а уж тем более Зор не спросил его ни о чём. Мгновения казались вечностью. Он покорно терпел эту пытку разума, в ожидании, когда же всё закончится, а оно все только начиналось…

Бойцы оживленно делились между собой впечатлениями, искренне радуясь столь неожиданным дарам, удивлённо разглядывая обновки. Они вообще плохо понимали, как на всё это реагировать, ведь в жизни почти каждого это были первые вещи, данные в благодарность. Чуждые к такому гарийцы, и уж тем более сирхи были сильно удивлены. На лицах многих читался неподдельный детский восторг, который был для них самих в диковинку.

– Дозвольте слово молвить! – повысил голос Сварг.

Зор тут же кивнул генералу.

– В туру! – выкрикнул Маргас, и бойцы быстро построились, создав полнейшую тишину в своих рядах.

– Вы жизни многие за Тулею сложили! – громко заговорил Сварг, – Теперь же сохраните оставшиеся за Мидею, что всегда гардом служила. За пращуров ваших сохраните их, что бились в вехи минувшие. Мы врата откроем главные, и вы сможете вернуться на свою землю. Хватит крови! Не откупиться многим, сохраните, что осталось. Каращеи вернутся месть учинять. Огромным полчищем войдут в небеса наши, что и не виделось никому доселе! Когда-то они шагнули на Мидею, и пришлось луну одну в жертву отдать, но мидейцы тогда могучими воинами были и одолели серых воителей, пусть жертвой большой, но справили победу горкую, вы же скорбь набросите извечную на чела жен и детей ваших! Поэтому совет тулейский принял решение открыть аскрипаль главный. Третьего дня от восхода Ассирия печать сорвется и тропа будет свободна. Идите в дом ваш, славные мидейцы, и сохраните, что имеете! Вы дело большое свершили и румды теперь в спор с каращеями войдут, но на Тулею остерегутся идти, отныне земля наша в покое останется, за что благо отдадим своё. Мы же не боимся уйти за меру, ибо вернёмся вскоре – мать сыра земля возродит из пепла полёт детей своих. Идите домой, братья!

Воцарилась мёртвая тишина. Никто не производил ни звука без команды, все замерли в ожидании.

Зор посмотрел на Маргаса, затем на Качудая, вышел вперёд, повернулся к строю, став рядом со Сваргом.

– Сохрани искру, Урус-Зор, не взрасти месть в себе, которая вас погубит! – еле слышно процедил Сварг сквозь зубы, чтобы никто не слышал.



– Воины! – выкрикнул Зор, – Мой путь далёк и возможно он завершится не так, как хотелось бы, но он не имеет оборота назад. Я лишен этого навсегда, вы же вправе вершить свой выбор по разумению своему и выбор тот будет лучшим! В добрый путь, братья, и помните – нас больше нет!

– Хей-дор, мараджават Зор, газаяте-ур! – выкрикнул Качудай, выставив острием в небо свой новый меч.

– Хе-хей-дор, мараджават Зор, газаяте у-Ра! У-Ра! У-Ра! – подхватили разом бойцы.

– Прости, Сварг, ты всё сам видишь. Нет больше нас, и некому возвращаться. А искру сохранят другие, ты не печалься и не держи гнева на нас! – повернулся к нему Зор, пожал плечами, с сожалением посмотрев в изумрудные глаза, – Дай знание, как открыть камень небесный, да путями каращеев пройти. Мы сами к ним придём, чем будем дожидаться здесь.

– Ваше право! – тихо ответил Сварг, протянул руку назад.

Один из тулейцев бросился к сундуку и достал оттуда небольшой продолговатый ларец из черного камня, размером в пару локтей.

– Вот! – подбежал он.

Сварг аккуратно приподнял крышку, откинул её назад. Ларец был наполнен прозрачной жидкостью, в толще которой что-то лежало.

– Горит, – прошептал он себе под нос, коснувшись пальцами водной глади, – Забирай, Урус-Зор, – предложил он жестом.

– Что это?

– Аваджара! Единственная уцелевшая с былых времен.

Зору было до жути любопытно. Он погрузил руку в жидкость, как тут же ощутил легкое покалывание, как тогда с мечом и, как в прошлый раз, жидкость быстро стала испаряться.

– Где-то подобное я уже встречал, – Зор держал в руке странный предмет, не тяжелее меча, чем-то отдаленно напоминающий трезубец с двух сторон, с короткой рукоятью посередине, на которой как раз умещалась ладонь. Зубцы походили на длинные листья, тянувшиеся из двух шаров по обеим сторонам, плавно сложенные в бутоны, застывшие небольшой каплей у края. На шарах в равном удалении друг от друга были инкрустированы несколько камней: бирюзовый, изумрудный, рубиновый, белый и чёрный. Камни испускали легкий ореол свечения вокруг себя.

– На Мидее встречал, больше негде, – пожал плечами Сварг, – Им пращуры ваши владели, а мастерили их мои. Но сейчас даже лучшие тулейские мастера неспособны сотворить подобное. Мидея тогда соцветие наше хранила на границе круга крайнего…

– Да, Ирелия ведала, что предки наши воинами были, – перебил его Зор, разглядывая с любопытством весьма странный предмет, и пока он не мог вообще понять, как им пользоваться и какая в нём суть.

– Теперь она твоя! – подытожил тулеец.

– Но что это?! – Задал главный вопрос Зор, подушечкой большого пальца коснулся одного из камней, как рукоять вдруг стала неестественно тёплой. Он чувствовал, как через всё тело струился странный поток, словно горячий ветер пронизывал каждую клетку. Появилась частая мелкая вибрация, и один из бутонов чуть приоткрыл свой трилистник, налившись золотистым свечением. Зор убрал палец, листья сложились, свет угас.

– Оружие! – с каким-то укором ответил Сварг, – Это всё, чем мы способны вам помочь. Только помни – оно не даёт право на возрождение! Никогда и никому! Помни это, Урус-Зор, и рано или поздно оно убьёт и своего обладателя! – Сварг резко развернулся и поспешил прочь, в сторону склона. Остальные тулейцы незамедлительно последовали его примеру, похватав с собой сундуки.

– Постой, Сварг! – закричал ему вслед Зор.

– Третий восход Ассирия и мы откроем Аскрипаль… – не оборачиваясь, крикнул в ответ Сварг, и вскоре гости исчезли из виду.

***

Зор без остановки, как одержимый ходил взад-вперед под парящей глыбой, подбрасывая на ладони камень варра. Что он только с ним не делал: тряс, тёр, дул, стучал по нему, но ничего не происходило. В какой-то момент даже решил его разрубить пополам, но вовремя остановился, решив, что таким способом точно ничего не произойдёт.

Маргас в это время тренировал бойцов, добиваясь беспрекословной дисциплины и лишь Качудай в полном молчании, чуть поодаль ходил следом за Зором – хмурил брови, почёсывая подбородок, напряжённо о чем-то размышляя.

– Скажи, Качудай, ведь ты тоже видел, как он рассыпался на части в воздухе? – повернулся к нему Зор, зажав плоскую штуковину меж двух пальцев, выставив перед его лицом, в этот момент двинув ими словно в щелчке, как упрямая штуковина вдруг разъехалась на две части, Зор замер, не веря своей удаче.

– А? – не понял степняк, словно очнувшись и тут же подпрыгнул, будто встал на раскаленные угли, грохнулся на спину. Раскатистый грохот пронесся над плато, волной мощного ветра сбив с ног всех, кто на нём находился.

Вечернее пасмурное небо озарилось вдруг ярким светом, из которого появилось нечто похожее на огромный наконечник копья, только в тысячи раз больше. Странная штуковина сверкала стальным отблеском, а из неё извергалось длинное яркое пламя. Огонь стремительно, в мгновение ока достигал парящей глыбы, врезаясь в нее, высекая громадные всполохи искр, сопровождаемые грохотом. Вспышка за вспышкой, огненные стрелы сыпались на «птицу» серых, словно дождь. Грохот стоял такой, что у многих носом пошла кровь.

– Сюда! – орал Зор надрывно, размахивая руками, стоя под куполом опустившейся ниже глыбы, где снизу в центре раскрылось отверстие, из которого плотным столпом бил густой голубоватого цвета туман. Зор держал руку перед ключом, образовавшим круговорот из нескольких частей. Он пока до конца не понимал, что делать дальше, но заметил, что как только он пытается опустить руку, камень норовит сомкнуть все части.

Бойцы в разнобой бросились в единственное укрытие. Никто не понимал, что происходит. В рядах мидейцев началась легкая паника. Серебристое нечто облетело плато по кругу и взмыв ввысь, извергло ещё одно пламя, обрушившееся в то место, где только что находились несколько человек. Разлетевшиеся комья земли и камней от удара, градом сыпались на бежавших в укрытие. Многим секло вдогонку спины, руки, ноги, но тулейские дары с успехом держали острые удары.

– Смотри, Урус-Зор, их две! – закричал Качудай, мечась из стороны в сторону, не понимая, что делать.

Извергавшийся огонь уже из двух небесных копий, непрерывным потоком лился на каращеевскую птицу, но казалось, не причинял этой глыбине абсолютно никакого вреда, а она лишь из невзрачного серого, наливалась медным красным цветом. Камень раскалялся. Зор это понял, как и намерение неизвестных уничтожить их вместе с птицей.

Бойцы бежали под купол и те, кто попадал в светящийся поток, тут же исчезали.

Камень был раскален до предела, и хватило бы одной капли влаги, чтобы расколоть его на части – так полагал Зор, уже ощущая этот жар на себе, истекая горячим потом.

Небесные копья не унимались, обильно поливая огнём всё вокруг. Осколки летели во все стороны, накрывая, будто градом. Гариец вдруг вспомнил про тулейский дар. Не убирая ключа, свободной рукой достал из-за спины аваджару, притороченную туда несколькими ремнями, направил одной стороной в небо. Он до конца не понимал, что с ней делать, но интуитивно его пальцы перебирали драгоценные инкрустации – те засияли, рукоять потеплела. Зор остановил выбор на изумрудном камне, прижав его большим пальцем. Аваджара завибрировала очень мелкой дрожью, тело обдало холодным дуновением ветра, но словно изнутри, что даже спёрло дыхание. Трилистник резко раскрылся, обнажив иглу с небольшим с ноготь прозрачным, как хрусталь камнем. Тот вспыхнул ярким светом, ослепив на миг, и изверг из себя мощный сгусток струящегося света. В мгновение ока яркий поток достиг одно из летающих копий, разорвав того на мелкие куски, что во все стороны разлетелись огненные брызги.
Зор ошарашено смотрел в сверкающее небо, не веря своим глазам. Он крутанул рукоять аваджары, камень под пальцем сменился. Все это Зор проделывал неосознанно, будто в тумане, словно руки знали что делать, помнили каждое движение из какой-то другой жизни. Яркий рубин обжигал палец. Дрожь… Противный ветер… Трилистник раскрылся ещё больше, у кристалла образовался ярко-алый ореол, сорвавшись в небо, по мере своего отдаления увеличиваясь в размерах. Второе «копьё» стремительно взмыло ввысь и в сторону, в попытке скрыться за густыми тучами, но ореол мгновенно окутал его и в тот же момент «копьё» остановилось, как по команде. Зор повёл рукой, ореол двинулся следом. Он медленно опустил его на плато, чуть поодаль, где до этого располагался лагерь. Убрав аваджару обратно за спину, ореол тут же исчез. «Копье» разделилось на две части, и из его недр появился варр.

– О, Гаруда Всемилостивейший! – вымолвил Качудай, разинув рот наблюдая за происходящим, – Даже алдык-бай на такое неспособен…

Варр стоял на месте, в упор глядя на людей. Люди в ступоре делали то же самое.

Зор машинально опустил руку, в которой был ключ, и камень тут же нырнул в ладонь, собрав в себя все части – столп исчез, как и все мидейцы, кроме Качудая и Зора. Глыба медленно бесшумно взмыла на прежнюю высоту.

Пауза затянулась. Варр вдруг достал из-за пазухи уже похожий камень, как он сразу же разлетелся на десятки мелких частей, образовав в воздухе некое созвездие, которое слегка светилось голубоватым светом.

Качудай шагнул в сторону серого, схватившись за рукоять клинка.

– Стой! – выкрикнул Зор.

Степняк остановился, вопросительно обернувшись.

– Уходить нужно, Качудай! Неспроста это, – он указал рукой на светящуюся паутину, по которой вар оживленно водил руками, в какой-то одному ему известной комбинации меняя местами части, которые тут же изменяли цвет с голубого на красный.

– Бегом! – заорал вдруг Зор, в два прыжка настигнув степняка и за шиворот швырнув того вперед себя, вскинул ключ уже знакомым движением. Глыба выпустила пучок света, опускаясь ниже, – Туда, в свет! – орал Зор, подталкивая друга.

Земля под ногами вдруг завибрировала мелко. Беглецы обернулись. Каращей по-прежнему стоял на месте, а перед ним крутился, набирая обороты огненно-красный калейдоскоп.

Прыжок, другой, словно невидимая сила оторвала тела от земли. Они не успели ничего понять, как оказались внутри глыбы. Проход тут же захлопнулся, а в этот момент за бортом раздался оглушающий звон, сопровождаемый яркой вспышкой. От каращея и его парящей колесницы не осталось и следа.

Сообщение отредактировано Mohnat: Jul 11 2022, 16:12

[Mohnat]

Глава 26

– Скажи, Зор, ты ведь мудрый гариец, поболее моего ведаешь… Вот сейчас живу, а не понимаю – не то сон, не то явь, аль бред какой? – замогильным басом бубнил Маргас, – А может я уж погиб давно там, в далёком бою, на далёкой родной земле, а всё вот это посмертица и вскоре закончится? – Искренне задавался вопросами здоровяк, разглядывая пространство вокруг себя.

Подобные вопросы вертелись сейчас в голове абсолютно у всех мидейцев, и даже у Зора, который привык ко многому и знал многое. Только знать о чём-то и жить в этом пресловутом «чем-то», как оказалось – были совершенно разные вещи. Порой реальность ошеломляла дико, что становилось страшно за рассудок.

Внутри глыбы не было ни стен, ни потолков, лишь только чёрный пол матового камня. Всё окружающее пространство Тулеи было прекрасно видно. Как поведал Маргас, они видели, как сгорали и рушились те странные «копья», и как каращей вдруг вспыхнул пламенем, что даже их новое пристанище пошатнулось. Ощущение отсутствия стен было обманчиво. Как только кто-то пытался пройти дальше, обязательно натыкался на невидимую преграду, от которой веяло лёгким теплом.

Пол был огромен, в тысячу шагов, не меньше. По его периметру располагались множество странных лож с углублениями, повторявшими человеческие тела. Позади них возвышались столбы в два роста, и через каждую дюжину лож вместо столбов стояли огромные кубы. Всё было из камня, так казалось. В центре располагался огромный круглый алтарь, а над ним парила точно такая же глыба, в которой они находились, только размером в обхват двух рук. Сразу же над ней в воздухе была сплетена паутина светящихся нитей, шаров разных размеров и цвета. Как понял Зор, это была карта земель, похожая на ту, которую ему когда-то показывала Тарайя.

– Это и есть птица, полет вершащая сквозь врата, что устроители древние оставили, – задумчиво резюмировал Зор. Он подошел к алтарю, с любопытством разглядывая матовый чёрный камень, сплошь испещренный непонятными символами золотистого цвета. Они были соединены между собой хаотичными тонкими прожилками, слегка пульсируя, будто в ритм сердца

– Хороший буртук золота, однако! – присвистнул Качудай, восхищаясь искусным позолоченным полотном.

– Это он! – Скинул Зор свою оружейную сбрую, подставив к алтарю ножны, такие же один в один матовые черные и с золотыми нитями, будто кровеносными сосудами.

– Что делать будем? – Высунул голову из-за спин товарищей Маргас.

Вокруг алтаря собрались все, уместившись в три ряда.

– Дальше путь безвозвратный! – Поднял Зор голову, окидывая взглядом бойцов в собравшемся круге. – Братья, в правде вам говорю, не утаив ни намерения! Возвращаться нужно всем. Тулейцы обещали врата открыть. Те, кто останется, больше никогда не вернутся. Мы с Качудаем вдвоём идём дальше. Я не ведаю, что там, – Зор многозначительно поднял указующий перст вверх, – Но там уже моя война, а ваша доля идти на землю в помощь тем, кто остался. Вдохните ещё хоть раз степной свободы, да горной прохлады под шёпот звёзд. Возможно, мы не все врата уничтожили и каращеи все ещё могут пройти на Мидею.

– Зачем говоришь так, Урус-Зор? – подал голос один из сирхов, – Ведь нас больше нет! Гаруда благословил на Мараджават Великий, и нет нам больше дела ни до чего. Наши жёны, братья, отцы смерть приняли нечестивую. Степную свободу пусть дети вдыхают, кто в живых остался – в них наше бессмертие. А коли сейчас воротимся назад, то кто их здесь защитит? Там воины Сарихафата, да гарийцы славные, коим равных нет на Мидее. Мы же на чужбине мараджават несём и живыми уже не вернёмся, иначе не свершится наш бой в чести! Мы давно путь выбрали, и вопросов больше нет, ничего нет – ты сам говрил, Урус! Если кто-то из нас предаст высшего воина земель – не пребывать ему в полёте с Гарудой, он не простит! Ты, Урус-Зор, делай, что нужно делать и собери все наши земли в одно соцветие, а уж мы как-нибудь тебя охраним! Пока последний черут стоит на ногах, пока брат мой гариец крепко держит меч в руке, мы все охраним тебя, ты не думай и сомнений не держи за поход этот! Наша стезя – смерть в бою с тобой, иначе не будет свободы ни нам, ни потомкам нашим!

– В другой жизни шёпот звезд будем слушать! – поддержал его кто-то из гарийцев, – Ты брат, помни, и мы не забудем…

Бойцы загалдели, обнажив мечи, загремели сталью, преисполненные вдохновения.

– В туру! – скомандовал Маргас, и все тут же встали в общий строй, попрятав оружие, изобразив тишину.

Зор протянул руку к алтарю, провёл ладонью по нескольким знакам. Золотые черты откликались ярким излучением. Он коснулся центра паутины, потянул её в одну сторону, цветные сферы закружились вокруг своей оси, подлетая ближе.

– Что это, Урус-Зор? – вкрадчиво шептал Качудай, выглядывая из-за спины.

– Земли. Вот только не понимаю, где Урай? Тарайя мне показывала его, я помню хорошо, но здесь иначе всё. Я видел соцветия, и они были иные, здесь же всё по-другому. Видишь, есть красные, а вот эта ближе к центру совсем черная. Хотя я помню, что Урай тоже у центра и он цвета неба нашего.

– Может его каращеи извели уж? – выдвинул версию степняк.

Зор задумался, нахмурил брови. Ведь Каращеи стремились именно к Ураю и к Мидее, но изначально, как рассказывала Тарайя, на Урай они пришли давно. Он коснулся темной сферы. Паутина тут же сложилась, уйдя на задний план, а выбранная земля приблизилась, увеличившись в размерах. На алтаре в этот момент высветился ярко один из знаков. Зор не думая положил на него ладонь…

Уменьшенная копия глыбы над алтарём завибрировала, словно от напряжения. На мгновение показалось, что всё замерло и даже воздух замер. Всех, кто находился за пределами алтарного круга, подняло в воздух. Люди парили в невесомости какое-то время, затем их стало растаскивать по периметру, где находились каменные ложа, вдавливая в них сильным притяжением. Никто ничего не понимал, но и противиться не мог.

Глыба над алтарем вдруг взорвалась, рассыпавшись в разные стороны, словно яичная скорлупа, а на её месте оказалась самая настоящая птица.

– Смотри, Урус-Зор, это же птица Гаруды Большекрылого! – в изумлении таращился на яркий блеск Качудай.

– Вот тебе и камень… – буркнул Зор.

– В Сарихафате храм есть, он еще до сотворения мира стоял, как жрецы сказывали. Я был однажды там и видел стены камня цвета охры пустынной. Вот на них и были эти птицы, много птиц… Они сыновей своих славных ещё не оперившихся несут сквозь тьму к свету, где Гаруда наградит за смелость, не убоявшихся великого полёта!

– Видать не совсем к свету они несут, коль скорбью земли возвещают...

– Ну, тут уж не знать мне правды. Может жрецы чего напутали, а может правду и не помнит уж никто, – посетовал степняк, не отрывая взгляда от дивной птицы.

Они поняли, что находились сейчас внутри этой диковины, но и наблюдали всё со стороны.

Птица сверкала золотом, коего здесь было в избытке во всех вещах. Её величественный вид поражал воображение. Мощные огромные крылья были чуть загнуты, прижаты к корпусу, словно готовые распахнуться. Птица медленно вращалась вокруг своей оси, сверкая одним единственным рубиновым глазом, размером в половину головы.

Из каменного пола вдруг материализовались два трона, тут же притянув к себе Зора с Качудаем. Круг с алтарем и находящимися на нем людьми отделился от основания, возвысившись и замерев в центре. Вообще, казалось, что всё было живым, и оно знало, что делать и делало это, согласно выбору человека. Пространство за периметром стало изменяться. Появилось движение – сначала медленное, потом чуть быстрее и вдруг в одно мгновение вокруг стало темно. Внутри царил полумрак.

Зор сейчас видел отдаляющуюся Тулею, точь-в-точь ту, которую когда-то он наблюдал вместе с Тарайей изнутри врат. Земля становилась всё меньше и меньше, в какой-то момент став тусклой точкой. Яркий Ассирий тоже постепенно тускнел, пока не превратился в обычную звезду, коих на небосводе было неисчислимое множество. Могучая птица несла людей сквозь безжизненное тёмное поле, от созерцания пустоты которого захватывало дух, но тут же погружало в странную тоску, возвещавшую о полном одиночестве.

Ощущение было, словно они замерли на месте, никуда не двигаясь.

– Скажи, Урус-Зор, ты ведаешь многое, ответь – где жены наши? – вдруг спросил Качудай, отрешенно глядя в темную бездну вокруг.

Зор вопросительно посмотрел на друга, не совсем понимая.

– Я тут думал много и понял один важный момент, – продолжил степняк, – Вернее важным он стал в тот миг, как я о нём подумал. Я раньше никогда даже не знал, что можно о таком мыслить. Всё это было несущественным, неважным, пустым. Понимаешь, Урус-Зор – мы воины, всю жизнь в боях проводим, стремимся смерть достойную принять, чтобы забвение в вечной неге и великом полёте продолжилось. Желаем, чтобы Гаруда взял под крыло и возвестил нам наши радости, укротив печали навсегда… а куда уходят наши жёны?! Мы ведь никогда об этом не думали, и не было до этого никому дела. Мы стремимся под Крыло великого полёта но, по сути, канем в бездну. Никто! Никто и никогда из сирхов не был удостоен того великого полёта и не удостоится, ведь без крыльев не покорить те выси. Мы без крыльев, Урус-Зор! Как же сильно мы все заблуждались! Гаруда полёт дарует вместе с нашим рождением, а мы крылья те вырываем, топчем их в грязь бытия, не видя очевидное у самого носа своего. Он новые не даст, нет у него больше.

– И что же крылья ваши?

– Наши женщины – они и есть крылья! Это они, Урус-Зор! Они нас в мир этот приносят и они же полёт вершить даруют в смерти. А мы оберегать всю жизнь те крылья должны и чем пуще забота, тем выше полет тот будет за мерой! Я это понял вдруг точно явно, что сомнений моих в том нет нисколько. Я всю свою жизнь топтал то оперение, а когда вдруг это осознал и полёт тот ярким светом озарился, в этот миг Гаруда сам забрал те крылья у меня. Он правдой поступил, но я благодарен ему, что понять дозволил эту истину, пусть и поздно. Как думаешь, Урус-Зор, Ирелия ведь в радости великой теперь пребывает? – с надеждой в голосе, спросил Качудай, уставившись на друга.

– Хм, вот как… – хмыкнул Зор. Он вдруг разглядел в этот миг в степняке яркую искру. Почувствовал её, как никогда раньше, что самому стало тепло от этого уж позабытого чувства. Это было столь неожиданно, что Зор улыбнулся невольно впервые за долгое время, – Я рад, Качудай, что ты это понял, и твой полёт теперь с тобой навсегда, верь мне! А Ирелия обязательно сохранит тот очаг, дождавшись тебя, она ведь обещала, ты должен верить, должен знать.

– Скорей бы уж… – тяжело вздохнул степняк, – Нет, Урус-Зор, ты не подумай, что я смерть теперь нарочно искать буду, нет. Буду жить столько, сколько Гаруда возвестит, с честью каждое мгновение встречая, но нет во мне теперь трепета, а лишь покой и надежда, что когда-нибудь она встретит меня там… но сначала месть каращеям отнесу. Уж больно тяжела ноша!

– Разве Сварг возвестил о смерти Ирелии? – искоса взглянул на него Зор.

– Возвестил, – удручённо буркнул Качудай.

Зор усмехнулся отчего-то, покачал досадно головой, ничего не ответив.

Внезапно впереди появилась яркая белая точка, она быстро увеличивалась в размерах, проявляя из себя водоворот светящейся пыли. Птица нырнула в эпицентр этого вихря. Вокруг всё стало ярким, затем наступила темнота. Вспышка. Вынырнув из такого же водоворота пыли, они быстро приближались к тусклой звезде. Та постепенно росла, обретая свет. Впереди показалась земля, окутанная красноватой дымкой. Одна её половина была погружена в темноту, другая палимая солнцем имела чуть красноватый оттенок. Вокруг земли вращалось три луны разных размеров и ещё что-то, по форме чем-то напоминавшее их птицу в каменной скорлупе, только размерами с саму землю. Эта глыбина парила в невесомости на порядочном отдалении, но от нее тянулся едва уловимый световой след в сторону земли

– Вселенский камень… – прошептал Качудай, – Точь-в-точь, что наш…

– Зор, сил нет встать с этих постелей! – закричал вдруг Маргас, крепко удерживаемый невидимыми путами.

– Потерпи, Маргас, наверняка, как только тверди коснёмся. Мы сами не можем двинуться.

Земля быстро приближалась, и уже была четко видна небесная дымка, как вдруг из-за её изогнутого темного горизонта появились три таких же «копья», как и тогда на Тулее. Они летели сначала вместе, затем разделились резко. Двое ушли в стороны, а один стремительно несся в упор. Как по команде из их острых жал извергся яркий свет, ударивший по невидимому куполу птицы, что всё задрожало, стало невыносимо жарко, притяжение внезапно исчезло и мидейцы попадали со своих мест. Одно из «копий» не сбавляя скорости и не прекращая извергаться, врезалось в них, создав сильную тряску. Над алтарём птица покрылась алой дымкой. Противник атаковал почти в упор, испепеляя невидимый купол, очертания которого проявлялись по мере его нагрева. Никто не понимал, что делать. Людей швыряло из стороны в сторону, больно сталкивая друг с другом. Вокруг все потемнело, закружилось, уши закладывало от невыносимого гула чем-то похожего на раскатистый гром в одной непрекращающейся тональности. Яркая вспышка ослепила вдруг. Наступила звенящая тишина.

***

Противная гарь била в ноздри, едким запахом приводя в чувства. Зор разлепил кое-как веки. Он лежал на выжженной земле, покрытой толстым слоем пепла. Неестественно тёмные плотные облака полностью закрывали небо. Тело болело так, что казалось, будто его прожевало в жерновах. Малейшая попытка пошевелиться отзывалась острой болью. Он перевернулся на бок, закашлялся, сплюнул кровью. С трудом, но все же удалось подняться. Качудай лежал рядом, уткнувшись лицом в землю, стонал, пытаясь пошевелиться. Ещё трое – гариец и два сирха лежали чуть поодаль с обезображенными лицами, пустыми глазницами глядя в чёрное небо. Издалека послышался стон, затем еще один. Мидейцы были разбросаны по небольшому склону, с трудом поднимались на ноги, осматриваясь, в первое мгновение не совсем понимая, где они и что происходит. Внизу, у основания склона в большом кратере покоилась их птица, вновь обретя форму камня. От кратера тянулся большой ров, который она пропахала, столкнувшись с землёй. Зор стал припоминать некоторые подробности крушения – все три копья по очереди протаранили их, после чего, птица покрылась каменной скорлупой, как только вошла в атмосферу земли и по касательной рухнула на землю, за мгновение до столкновения выбросив людей из своего чрева.

Несмотря на странные сумерки, видимость была более-менее сносной. Сколько хватало взгляда, вокруг простиралась равнина, заканчиваясь с одной стороны высокой стеной не то гор, не то какого-то исполинского леса, понять было сложно. Равнина была после пожара и даже кое-где ещё тянулись вверх небольшие струи дыма.

– Живы, Урус-Зор, живы, хвала Всевышнему… – простонал Качудай, кряхтя поднявшись на ноги, осматриваясь.

– Не все, – кивнул Зор на мертвых.

– В туру! – послышался где-то в отдалении хриплый голос Маргаса. Здоровяк пытался заползти на холм, шатаясь, падая, тяжело дыша. Бойцы растерянно бродили по пеплу, не до конца придя в себя.

Зор достал из-за пазухи камень управления птицей, вскинул его, тот раскрылся веером, глыба тут же завибрировала в кратере, мгновенно налившись цветом раскаленного камня. Ключ сложился вдруг. Зор вновь его вскинул, камень разлетелся и мгновенно сомкнулся.

– Сгубили птицу нашу, – удрученно буркнул Качудай, – Теперь точно не вернемся, – оскалился он в зловещей улыбке, засмеявшись вдруг.

– Все вниз бегом! – заорал Зор, таращась в небо, откуда из-за темных облаков один за другим появились несколько летающих копий.

Они приближались с разных сторон, из одного тут же извергся яркий свет, ударив по земле, чуть ниже склона, подняв в небо град камней и большую тучу золы.

Бойцы бросились тут же вниз со склона, хотя было не понятно, что делать дальше. Холм был небольшой, все остальное раскинулось горелой степью вплоть до стены, что черным гребнем виднелась вдалеке. Зор тоже не понимал, куда прятаться, как память осенила вдруг и, выхватив из-за спины аваджару, о которой он уж и позабыл, направил на ближайшего летуна. Камень. Щелчок. Бутон раскрылся, сверкнув яркой вспышкой перед глазами. Ближайшее «копьё» в мгновение ока рассыпалось огненными брызгами, ярко осветив небосвод. Летевшие следом за ним, бросились в стороны, уйдя назад и вверх за облака. Мидейцы ничего не могли поделать и лишь наблюдали за происходящим с широко раскрытыми ртами и напряженными нервами.

– Там! – заорал Качудай, указывая за спину Зора, откуда появились два летуна, тут же выпустив свои палящие струи.

Гариец бросился вниз со склона, хватая попутно степняка за шкирку. Новый град камней и пепла поднялся в воздух, щедро осыпая людей.

«Копья» пронеслись совсем низко над холмом, обдав жаром. Зор перевернул аваджару другой стороной, направил вслед уносящимся, коснулся первого попавшего камня, лепестки чуть приоткрылись, выпустив черное угольное облако, в миг накрывшее сразу обоих, разорвав тут же на мелкие осколки. Оставался последний. Зор перебрал все камни, выбрал нужный, которым уже пользовался. Касание. Выстрел. Алое облако накрыло «копьё», заставив замереть на месте. Зор медленно стал опускать аваджару, аккуратно приближая «копье» к земле.

– Маргас, бегом туда, вяжите его! – закричал Зор.

Мидейцы бросились к гостю. Зор убрал аваджару, рванув следом.

Блестящая стальная птица приземлилась, разделилась надвое, оттуда вывалился варр. Одной рукой он выхватил клинок, другой выбросил перед собой светящуюся паутину, начав тут же передвигать на ней знаки.

Зор понимал, что они не успевают, выхватил из-за спины меч и швырнул в серого. Бросок был такой силы, что черное тонкое лезвие, со скоростью хорошо пущенной стрелы прошелестело в воздухе, вонзившись в грудь каращея. Тот бухнулся на колени, голова обмякла, паутина зависла на том же месте с оставшимся одним единственным голубым знаком, остальные все были красные, пульсируя, словно в сердечном ритме.

– Не успели, – тяжело дыша выпалил Маргас, подбежав к уже мертвому каращею.

– Успели как раз! – Зор вытащил меч из тела, вытер подолом варрского плаща и вложил в ножны, – Тот раз на Тулее эта праща всё разнесла в клочья, – он подошёл к паутине, коснулся одного красного знака, поменял местами с другим таким же, оба изменили цвет. Зор уже интуитивно начинал разбираться во всех этих штуковинах, хотя пока и не соображал, какие силы всем этим управляли. Вернув знакам голубой цвет и после нескольких неудачных попыток, всё же сумел сложить веер, спрятал за пазуху.

– Это тот самый Урай? – приложил Маргас ладонь ко лбу козырьком, вглядываясь в сумеречные окрестности.

– Не ведаю, Маргас. Если это Урай, то плохи наши дела ратные и мараджават пеплом этим посыпан будет. Давайте его туда под угли , – скомандовал Зор, запрыгнул на стальной уступ, заглянул внутрь. Тесное углубление было разделено на две части. Впереди у острия большой сморщенный булыжник, а в его центре отпечаток ладони. Коснувшись его, верхняя половина «копья» медленно задвинулась.

– Не сдюжить нам здесь, – прикрывая лицо воротником, морщился Качудай, – Долго этой отравой не сможем дышать, птицу нашу надобно поднимать.

– Отдых ей нужен, – буркнул Маргас, так же прикрываясь рукавом.

Дышать было действительно тяжело и чем дольше они здесь находились, тем сильнее ощущалась эта неприятная тяжесть. Бойцы закрывали лица, с шумом сипло вдыхая противную гарь.

– Туда нужно идти, – махнул Зор рукой в сторону темной стены вдалеке, – Оттуда сможем осмотреться.

Не спеша двинулись к непонятной гряде. Все до единого чувствовали, что долго здесь находиться они не смогут. Странная атмосфера будто высасывала силы, которых после крушения и так не было, а здесь ещё этот ядовитый воздух буквально отравлял лёгкие.

– Страшно, Урус-Зор… – прошипел Качудай сквозь тряпку, едва поспевая следом.

– Хм… Странно слышать это от тебя, – удивился Зор, остановился, коротко обернувшись.

– Страшно вот так, в гари этой сгинуть, так ничего и не сумев. Не за себя страшно, а за землю нашу, коль судьба её ждёт подобная этой. Ты сказывал, что по весенним ручьям Тарайя приходила с Урая и вещала, будто Урай красив. Посмотри, мудрый Урус, что стало с землёй благой за то время! Урайцы не удержали, а мы осилим? На такой земле нет места нашим детям. Надобно сыскать кого, да расспрос учинить, за что так они землю сдали? Ты Урус-Зор, говорил, будто урайцы воины справные, и Раставан их предок славный, но что за сила та была, которую никто сдержать не смог? Даже мы каращеев сдюжили согнать с нашей земли и кордоны выставили. Теперь сирхи да гарийцы точно справно дозорничать будут, но костьми лягут, а серых не пустят, ну а коль протиснется чернь вселенская, так уверенность моя есть в том, что соберутся братья мидейцы, но отпор дадут! Дядья твои в Солнце Красном уж наверняка армию бурную выставили. Не каращеи это, Урус-Зор! Хоть и дюжие они бойцы, что кровь в жилах стынет от одного только взгляда стреножного, но не учинить такого, хоть несметные полчища ты их выстави!

– А ты не на бойцов смотри, Качудай, а на колесницы их чудные, тогда и станет всё ясно. Думал ли ты когда, что сталь с камнем способны на свет разящий? – Зор достал из-за спины аваджару, повертел в руках, – Вот и я не думал никогда, и даже понять пока не пытаюсь больше, чем вижу, но пойму обязательно. А птицы их небесные, что в камень превращаются? Я лишь принимаю всё, как должное, не споря с действительностью, чтобы разум мой не помутился. Ты не печалься, Качудай, – Зор хлопнул его по плечу, улыбнулся снисходительно, – Все знания добудем, и вопросов не останется. Хотя, как утверждал один странный человек… А может и не человек вовсе… – Зор умолк, обернувшись, уставившись куда-то за спину Качудая.

– Что утверждал, Урус-Зор?

– Что вопрос всего один и ответ один. Эта тайна единственная во всем мире, и даже за пределами меры...

– Что-то уж больно палит уголь этот, хотя и нечему гореть уж здесь, – возмущался Маргас, утирая испарину со лба.

Температура воздуха поднималась, дышать становилось ещё труднее, пот застил глаза.

– Маргас, ходу прибавить нужно! – остановился Зор, вновь уставившись в сумеречное небо позади, ¬– Птица! – заорал он вдруг, развернулся и, подталкивая вперед вечно путающегося под ногами Качудая, рванул за остальными. Повторять никому не нужно было по сто раз. Отряд ломанулся, что было сил, поднимая клубы черной пыли. До гряды оставалось совсем немного. Мидейцы бежали из последних сил. Жара усиливалась, но никто не мог понять откуда. Воздух разогревался быстро, начиная обжигать легкие, словно хорошим паром.

Грядой оказался обширный каменный уступ, нависавший над большой пещерой, будто навес, козырьком тянувшийся на приличное расстояние. Мидейцы залетели по тень черного камня. Небо начинало медленно светлеть у горизонта.

Огромная золотистая птица, точь-в-точь, как и та, в которой они прилетели, появилась на небосводе. Она быстро обрастала каменной скорлупой и к поверхности земли опустилась уже самая натуральная глыба. Вспыхнул световой столб. На угольной поверхности появились по меньшей мере сотни три румд. Они сначала сновали у кратера крушения, но затем в рядах румд начала твориться непонятная суматоха. У горизонта заалела заря. Воздух буквально плавился, волнами сильного марева колыхая окружающую действительность. Что происходило дальше, никто толком понять не мог. Местное солнце прокатилось очень быстро по небосводу, в считанные мгновения испепелив всё, что находилось на открытой поверхности. Человеческие тела вспыхивали, как сухой хворост. Глыба, принёсшая румд, раскалилась до красна. В какой-то момент она опустилась на землю полностью, но как только солнце скрылось, камень остыл, взмыл в небо. Рассыпавшись мелкой скорлупой, птица скрылась за мрачным небосводом.

Мидейцы наблюдали за разыгравшейся трагедией сквозь узкие щели пещеры. Жар был настолько сильный, что горячие потоки воздуха проникали внутрь далеко под свод, сквозь лабиринты скалистых ходов. Лишь благодаря быстрому проходу местного солнца по небосводу, камень сам не успевал разогреться до критического состояния.

– Ахргхаргхгррх, – раздался вдруг нечленораздельный басовитый вопль, разносимый громким эхом по каменным чертогам.

[Mohnat]

Глава 27

Каменный свод был с пятерых ростом. Просторная тусклая зала терялась границами где-то далеко во мраке. Бойцы осторожно рассредоточились по пещере, медленно подступая к тёмной бездне, где полностью исчезал еле слабый свет от белёсых мутных кристаллов, коими были усыпаны стены ближе к выходу. Кристаллы имели разнообразные формы – от угловатых мелких с горошину, до крупных округлых с голову доброго быка.

– Ну не каращеи ведь хоронятся, нас поджидая? – замогильным голосом шептал Качудай, чуть ли не отдавливая пятки Зору.

– Не они, – прошептал Зор, будучи почему-то уверенным, что их как раз здесь нет, – Урайцы может, прячутся, кто в живых остался? Не успели мы… Гибнет Урай…

– Ахрарргхагрх-а-а… – вновь раздалось где-то вдалеке за стеной кромешной темноты.

Как только первые бойцы подступили к тёмной границе, впереди вдруг заискрился воздух, создав слабую туманную дымку, которая вполне сносно освещала окружающее пространство. Обширная зала заканчивалась, разделяясь на три небольших прохода с человеческий рост, и они вскоре соединялись в один общий.

– Эй, Хумир, у входа половина остаётся! – отдал приказ Маргас, – Размид, через каждую сотню шагов по десятку ставь! Веньяр, вести держи со всеми!

Внутри каменных гротов было уже не так жарко, и чем дальше вглубь они продвигались, тем становилось прохладнее, а иногда даже ощущались легкие порывы ледяного ветра из темных глубин.

Проход постепенно расширялся, легким уклоном уходя вниз. К шелесту ветра добавился неясный шум, напоминающий водный поток. Впереди на фоне белесого кристаллического света стали изредка вспыхивать зеленоватые искры, словно брызги, разлетавшиеся в стороны, разбавляя мутную бель воздуха.

Каждую сотню шагов оставляли нескольких бойцов, между которыми курсировали вестовые, контролируя обстановку.

– Ахраргх… – раздалось вдруг совсем близко, прокатившись эхом над головами.

Шедший впереди Зор поднял руку вверх, все замерли на месте.

– Эй! – выкрикнул Качудай.

– Тсс! ¬– приложил Маргас палец к губам.

Впереди пещеру стеной перекрывал струящийся сверху вниз плотный туман, сквозь который иногда пробивались те самые изумрудные искры. Зор осторожно подошел к преграде, протянул руку, коснувшись прохладных потоков, и недолго думая шагнул в неизвестность. Он был изначально уверен в безопасности и осторожничал поначалу лишь наученный опытом последних жизненных событий.

– Ахрг… – уставшим неестественным голосом буркнул человек, тяжело вздохнув.

Бледного лица совсем старый румд, с белой пышной бородой стоял на небольшом острове покрытым каким-то синим мхом. Невысокого роста коренастый, одетый в какие-то рубища и подпоясанный широким ремнем со множеством разноцветных камней на том, он смотрел исподлобья на незваных гостей уставшим и даже казалось безразличным взглядом.

Качудай потянулся к оружию, Маргас и несколько оставшихся бойцов с уже обнаженными клинками медленно расходились в стороны по узкой каменной бровке. Румд стоял в центре на островке в окружении небольшого изумрудного озерца, в который по стенам струились потоки странной влаги. Мелкие водопады спускались откуда-то сверху, где их начало терялось в довольно высоком затемненном своде, до которого не доходил свет. Чертог был довольно просторный, имевший вдоль стен множество всевозможных ступеней и каменных тропинок, а на противоположной стороне, у самой кромки воды, зиял темный проход.

– Урайцев извели уж… не успели… – буркнул Качудай, медленно вытащив из-за спины тулейский клинок.

– Агг-р-р…Аргх…Ахраргх…– эмоционально выкрикнул румд, взмахнул рукой.

– Убери! – кивнул Зор на меч в руках Качудая.

– Не время, Урус-Зор, с ними очами рыскать, да словесам их поганым внимать!

– Убери! – повысил голос Зор, сверкнув недобрым взглядом на степняка. Качудай послушно с неохотой спрятал меч в ножны.

– Хр-р-р-ргхр-р… Агхр-р-р… – тяжело вздохнув, развел руками в стороны румд.

– Он не в силах изъясняться с нами, – сделал вывод Зор, шагнул на ступень ниже.

Качудай с Маргасом спрыгнули следом, встав по обе руки. Маргас кивнул бойцам, те живо разошлись по кругу, оцепив чертог. Румд забурчал что-то нечленораздельное себе под нос, завертев головой, искоса поглядывая на окружавших мидейцев.

– Родичи твои где хоронятся? – посмотрел Зор пристально в глаза старика.

– Г-рх-х-х-р… – выдохнул безнадёжно румд, сунув руку за пазуху, – Хр-р-р… – прохрипел он, выбросив резко вперед сжатый кулак. Качудай с Маргасом дернулись в ответ, спрыгнув на последнюю ступень, выхватывая оружие.

– Не нужно, Маргас! – Зор спустился к озерцу, шагнул в воду, где глубина оказалась всего по щиколотку.

Низкорослый старик медленно разжал ладонь, на которой оказался разноцветный шар, словно сложенный из каменных лоскутов разных пород.

– Агхр! – требовательно воскликнул старик.

Зор уверенно подошёл к острову и протянул руку с раскрытой ладонью. Румд облегченно выдохнул, вложив в неё шар. В голове вдруг резко что-то зашумело, тело пронзило словно множеством игл.

«Альметальпар-Бенатар-Бахтар-Шель! Я – царь вольный! Сторож матери нашей и с её погибелью уйду за меру мер…» – прозвучало вдруг где-то внутри сознания. Зор завертел головой, посмотрел на старика. Морщинистое лицо оскалилось в подобии улыбки, обнажив разноцветные зубы, будто они были выточены из тех же камней, что висели у него на поясе.

– Ты… – опешил Зор.

«Не говори слово человека, мы не поймём друг друга. Ваши слова – ложь! Твори мысль нужную, она нам обоим понятна, ибо неизменна во всём мироздании!» – вновь прозвучало внутри разума.

– Урус-Зор, может он вахр какой? Ты осторожничай! Может в арканы его, да язык развяжем в миг? – бормотал Качудай позади, заметив растерянность друга.

– Он слово несет, не тревожься, – Зор протянул шар, степняк осторожно коснулся и тут же резко отдернул руку.

– Горит! – нахмурил брови Качудай, затем снова коснулся, дернулся, закатил глаза и с придурковатым видом стал озираться по сторонам, не понимая – откуда в его голове звуки?

Зор кивнул Маргасу и тот тоже осторожно протянул руку, дотронувшись тёплого камня.

– «Кто ты?» – мысленно задал вопрос Зор,

– «Альметальпар-Бенатар-Бахтар-Шель! Я – царь вольный, царь без своего народа!» – повторил старик.

– «Я – Зор! Мы – мидейцы с земли, что гардом служила когда-то. Что стало с Ураем? Зачем вы здесь?»

– «Мне неведом Урай, о котором мысль вершишь. Ты спрашиваешь – зачем мы здесь? Кто – мы? Где – здесь?»

– «Я понял», – Зор задумался, почесал подбородок, внимательно по-новому окинул чертог взглядом, – «Это не Урай разве?»

– «Нет. Урай красив и величественен, а где ты здесь, Зор с Мидеи, увидел красоту? Быть может, по ту сторону камня в пепле её разглядел? Урай в круге ином, а это земля моя – Арея. Я вижу, что вы не из круга нашего. Я думал, что каращеи пришли за мной, чтобы лишить Арею своего последнего царя, но вы чужаки! Вы не нашего племени. Род чужой твой, что дух не воспринять мне никогда, будто нет вас вовсе здесь, но вы должны здесь быть! Вы пришли не за мной, за живицей, знаю», – Старик погладил свой разноцветный пояс, исподлобья поглядывая на гостей.

– Смотри-ка, Урус-Зор, это и не Урай вовсе! – присвистнул Качудай.

– Выходит так. Земля румд, о которой тулейцы сказывали. Она мертва и они камень жизни с других земель носят, чтобы оживить её.

– «Нет, царь Ареи, мы всего лишь с путей сбились, что на Урай должны были вывести. Мы птицу седлали великую, она сквозь бездну нас во чреве своем несла, но видимо не ту землю указали. Скажи, царь, вы земли чужие губите зачем?»

– «Не того круга земли указывали птице», – румд качнул досадно головой, – «А земли круга вашего моё племя губит по наветам каращеев. Они слепы и не ведают, что творят. Адивьи обманом великим сокрушили разум племени моего, и теперь румды слепы. Слепо земли губят, в надежде, что Арея возродится, засияв огнями чужими во чреве своём, но не бывать этому! Арея умрёт навсегда! Ты знай, Зор с Мидеи, что племя моё погибло большей частью, воспротивившись замыслу серых воинов иномирья, а другие, прельстившись кривдой сладкой, в услужение им ушли, уверовав в ту кривду. Они все теперь обитают на лунах наших, но жизни нет в тех лунах. А мы, кто раскусил обман, остались на Арее, укрывшись в камне вечном. Многие давным-давно уж смерть приняли, и я последний царь, кто хранит чертоги погребальные. Я каждый новый восход света нашего встречаю в надежде, что всё изменится, но ничего не меняется вот уже тысячелетия. Никто из тех, кто на лунах уж и не знает, какова была настоящая жизнь Ареи, а я в памяти храню те лета. Я бы рад был, если бы вы смерть мне принесли. Жизнь моего круга завершиться должна, устал я», – Румд посмотрел вверх, устало вздохнул, начав нервно поглаживать камни на своем поясе.

– «Какой обман вершили каращеи?» – пристально посмотрел ему Зор в глаза, попытавшись уцепиться за разум старика, сразу же наткнувшись на странную пустоту, словно не было ничего: ни старика, ни его разума, ни сознания. Лишь откуда-то из глубин этой пустоты доносились слабые вспышки множества искр.

– «Не делай этого!», – словно молниями в ответ сверкнул яркими зрачками румд.

– «Прости дерзость мою, в том нет намерений дурных», – повинился Зор, тут же оставив свои попытки.

– «Нет меня и никого из нас больше нет! Не пытайся оттого понять нас и себя не изводи, Зор с Мидеи. Помни, что скажу, и не неси гнев против детей Ареи. Когда-то был царь великий, что Ареей правил во благе вышнем. Земля наша сады чистого кристалла растила в себе, Те кристаллы живицу кругам большим даровали. Она на некоторых землях есть и сейчас. И вот в одночасье пришел из иномирья адивий грозный, светом ярким возвестив о прибытии своём, доспехом серебристым сияя, что очи слепило. Он наказал царю тому живицу великую укрыть навсегда, дабы не носить её по землям и кругам большим. Адивий ушел, не став дожидаться решения царя, а вскоре пришли каращеи, возвестив, будто Арея гибнет. Они востребовали рать огромную в своё подчинение для похода на земли иные, указав, что с живицей мы отдали и жизнь Ареи, что пришло время собрать живицу обратно во чрево родной Ареи. Они ушли, не дожидаясь ответа. Вскоре солнце наше стало пламенем жечь землю. Дни и ночи спутались, то сменяясь местами, то замирая на долгое время. Царь созвал совет десяти царей – десяти морей. Благо иссякло вдруг, а племя Ареи задумалось, и зерно раздора было посеяно. Кристалл стал меркнуть изо дня в день. Земля стужей великой покрывалась, затем на смену холоду пришел огонь. Жизнь стала невозможной на земле, тут-то снова и появились каращеи. Они луны наши обустроили для жизни, в плату за это востребовали в договор вступить с ними вечный, и что походами на земли указанные румды пойдут безропотно камень жизни добывать, чтобы Арею возродить. Но вскрыл однажды царь обман великий. В недрах тёмных, за лунами, да поясами бурь каменных притаился камень вселенский, что удерживает землю нашу, сбивая с пути нужного, не давая вершить круг жизни у солнца яркого. Тот камень – есть птица вселенская, подобна той, в которой вы пришли сюда, но гораздо величественнее и цели её другие. Она огромна, что все луны вместе взятые. Та птица удерживает Арею силою своей, оттого горит всё бесконечно и племя мое уверовало, что виной тому земли иные, на которые живица отдана была. И вот тот царь объявил племени своему, что всё подлог и обман, но племя в сомнения обратилось, разделившись надвое. Каращеи стали губить тех, кто поверил в их обман и попытался восстать против них. Многим удалось сбежать обратно на Арею, и царь тот возглавил восстание, но земля в итоге губила сыновей своих верных, находясь в плену птицы каращеевской. Серые поначалу сами пытались выследить здесь нас, но их оружие оказалась слишком сильным, что они сами гибли от этой охоты. Вскоре каращеи оставили попытки выследить мятежников. Многие румды позднее погибли, а кто сумел выжить – укрылись здесь во чреве каменном, обустроив заново жизнь, не видя света белого. Племя вольных пытались вразумить сородичей своих и даже несколько раз выступали походом на птицу каращеевскую, но всё безуспешно. Каращеи добили вскоре оставшихся вольных детей Ареи и наступили времена, когда царь остался в одиночестве. Он собрал последних погибших, кто был верен своей земле и скрыл их в живицу, что могла дать Арея, а потом и сам скрылся в той живице, когда жизнь его подошла к концу. Царь надеялся, что когда-нибудь племя на лунах воспрянет от кривды, сбросив ярмо гнёта подлых воителей иномирья, тогда и восстанут из живицы ведающие правду. Одно мне не ведомо – как вы смогли сюда пробраться? Каращеи румд спустили в охоту за вами…? Вот уже много столетий наших никто не спускался на Арею с лун. Вы птенцов варрских сгубили с легкостью, кто вы?» – старик вскинул седые брови, вопросительно глядя на троицу друзей.

– «Нет гнева моего иль братьев моих, верь мне, Альметальпар-Бенатар-Бахтар-Шель! Я ещё на Тулее видел, что племя твое в неволе в бой идёт. Да и не воины они вовсе. Мы же с далёкой Мидеи пришли сюда и идём по следу серых. Они войной на наши земли пришли, но мы смогли закрыть все аскрипали, и отправились в поисках логова адивьев, ведь они вершат все эти войны».

– «Значит, все-таки есть во вселенной воины, окромя каращеев…?» – румд вздохнул как-то облегченно, прикрыл глаза.

– «Наши предки были воинами великими, мы же утратили то искусство чистого боя, враждуя меж собой. Вот если бы мы, да как они, тогда уж точно каращеям не носить серых голов!» – влез в мысленный разговор Качудай.

Старик оскалился в подобии улыбки, обнажив сверкающие разноцветные зубы – «Вы и есть они! Они живут в вашем продолжении! Вы – нервущаяся нить одной жизни, но в разных проявлениях. Вы не можете быть хуже, только лучше – знайте это, Мидейцы! Всё, что умели они, всё это умели вы, как только свет земли узрели при рождении. Вы лишь убрали из жизни своей все те умения, дабы не разрушить друг друга до основания. Затеяв вражду с родичами своими, вы просто решили отказаться от того, что всегда – во все миги и сиги, во все мгновения и во всю вечность умели, дабы не сгубить себя окончательно! Но уж точно, если предок твой был ратником вселенским, ты никогда быть ратником тем не перестанешь, лишь отодвинешь его в дальний потаённый чертог за ненадобностью, позабыв, но помня! По-другому не бывает! Так жизнь устроена пред мерой и это главный её закон незыблемый… Да что я толкую, вы и сами это знаете, не признаёте только видимо отчего-то. Ну да ладно, не моя эта тревога, знать причины на то есть у вас».

– «Мы видели ту птицу, что удерживает землю твою, это она?» – Зор мысленно представил в памяти ту самую глыбину, которая парила на значительном отдалении от Ареи, и от которой тянулся слабый рассеянный луч света к земле.

– «Она. Никто узреть ее не в силах и понять. Румды так же память свою упрятали, что многие невежество породили в разуме своем. Царь Ареи последний был, кто знал об этой птице, но ему лунные румды уже не верили. Каращеи оболгали царя великого. Я верю – племя однажды воспрянет, раскрыв очи ясные. Верю, что сады возродятся, и кристаллы живицу лить станут, что всем землям, которые румды изрыли, хватит в достатке, чтобы раны залечить!»

– «Скажи, как нам птицу нашу оживить?», – поинтересовался Зор.

– «Каращеевские птицы сами оживают, коль не гибнут совсем. Она в скорлупе, значит, цела будет. Коль скорлупа облетит, погибнет тут же».

– «Мы малую птицу схоронили в золе. Как её заставить лететь?»

– «Птенца? Так же, как и большую – в них всё едино, жизнь одна правит ими».

– «Выходит ты последний, или ещё кто есть на Арее? И кто же тогда ты, коль все сгинули и даже царь тот великий?»

– «Никого больше нет и меня нет, но я последний царь тот самый», – старик усмехнулся, с сожалением опустив взгляд в изумрудную водную гладь, – «Ты, Зор с Мидеи, возьми живицы сколько понадобится, тебе она понадобится наверняка, я это знаю. Отнеси только весть народу моему, что семена хранятся здесь в чертогах этих. Как только Арея оживёт, пусть возрождают землю румды новые. Сделаешь все, что нужно, а мне можно уйти, устал сильно. Я ведь сколько ждал в надежде нескончаемой, что племя моё прозревшее придёт, а пришли вы. Наверное это правильно… Румды не воины, румды живицу должны добывать… а вы воины по роду, и не важно, что память свою сокрыли, оттого ими быть не перестали. Я же пред мерой тысячелетия стою, не смея шагнуть за её пределы, стало быть вас дожидаюсь, значит шагну скоро за её пределы».

– «Погоди, мне сложно понять мысли твои. Почему тебя нет? И что нам делать с этой живицей?» – Зор посмотрел под ноги, разглядывая более внимательнее зеленоватую воду.

– «Э, нет, это просто вода, можете жажду утолить. Водица не простая, силы крепит дюжие. Живица там, где я – последний царь, и все мы. Возьми с собою две меры, одну ему отдай», – кивнул старик на Качудая.

Степняк удивился, совершенно ничего не понимая, о чем здесь сейчас шла речь, и тактично промолчал, стараясь не встревать своими суматошными мыслями.

Маргас тоже ничего толком не понимал из сказанного, но зачерпнул пригоршню воды под ногами, пригубил, тут же удивленно вскинув брови. Качудай последовал его примеру.

– Испей, Урус-Зор, такого нигде не встретишь! – изумился степняк чудесному вкусу и мгновенно накатившей ясности ума. По телу пробежала мелкая дрожь, после чего появилось ощущение легкой бодрости.

– По одному можно! – отдал команду Маргас бойцам и они по очереди начали спускаться, чтобы утолить жажду. Нормального отдыха не было уже достаточно давно, а палящее солнце Ареи отняло почти последние силы. Чудесная влага была сейчас как нельзя кстати.

– «Где же взять её и что с ней делать нам?» – продолжил мысленную беседу Зор.

– «За мной пойдёшь, там и отыщешь, а меня отпустишь. Живица укрыться поможет, чтобы память сохранить, она не пустит за пределы, где суть сменяется. При памяти нужно оставаться иногда, чтобы ошибки суметь исправить. Вы видели два круга больших: один круг ваш, с соцветиями Перинея, другой круг наш – здесь всё погибло, но возродится. Есть третий круг, оттуда погибель пойдёт в наши дома, вот тогда память настоящая и пригодится, без живицы её не сохранить. Я пред мерою стою и вижу это явно и тебя вижу Зор с Мидеи. Живица нужна тебе, как никому из нас».

– «Ответь, ты ведь видел адивьев – кто они и где земля их?»

– «Неужто сам не ведаешь?» – Старик окинул тоскливым взглядом чертог, развернулся и скрылся в тёмном низком проёме у противоположного берега.

Зор тут же бросился за ним, жестом указав остальным оставаться на месте, но Качудай поспешил следом, оставив Маргаса с бойцами утолять жажду.

Проход был узкий и невысокий, что приходилось пригибать голову. Свет чертога позади быстро исчез, и наступила кромешная тьма. Степняк толкался позади, запинаясь часто, держась за стены обеими руками.

– Шустрый старик однако, уж и след простыл, – буркнул Качудай, – Хотя живёт ведь здесь, наверняка каждую песчинку уж ведает по этим кротовьим норам, что нам и не угнаться.

– Не живёт он здесь.

– Как же?

– Вот так, Качудай! Неужели ты не понял, что на этой земле давным-давно жизни нет?

– Ну а царь Банхотрап, или как его там кличут?

– Альметальпар… – поправил Зор и зажмурился от внезапного света.

Ух-ты! – открыл глаза степняк.

Четыре ровных стены шагов по сто из гладкого белого камня уходили вверх, постепенно сужаясь, сходясь в остроконечный пик. Они излучали мягкий свет, что вокруг было светло, как днём в ясную погоду. В центре залы находился постамент в пояс высотой, а на нём одиннадцать саркофагов из прозрачного полированного хрусталя.

Зор запрыгнул на плиту. Ларцы были наполнены до краёв прозрачной жидкостью, а в её толще покоились румды – они все словно спали, но Зор понимал, что все они давно мертвы, может быть не совсем так, как представлял он, но жизни прежней в тех телах не было точно. Десять саркофагов были выстроены в правильный круг, а одиннадцатый находился в их центре. На его крышке в небольшом углублении лежало две точно таких же сферы из разноцветных каменных лоскутов. Сферы были точно такие, как и та, с помощью которой они общались с румдом, но и тот шар куда-то исчез, хотя Зор не помнил, чтобы возвращал его обратно. Гариец подошёл ближе. В главном ларце лежал тот самый старик, именовавший себя царём.

Зор понял ещё тогда, а сейчас убедился, что они общались не с живым человеком, а с какой-то его запечатлённой, отсроченной в смерти сущностью. Удивления не было совершенно никакого. Казалось, будто всё это он уже где-то видел, когда-то знал, и даже проживал. Это волнующее беспокойное чувство странного воспоминания являло себя на уровне душевных переживаний, заставлявших ныть сердце. И эта болезненность являлась от неспособности до конца понять весь тот калейдоскоп неясных обрывочных воспоминаний. Может старик был прав, и вся суть кроется в нашей памяти? Памяти настоящей – той, что хранит в себе не образы, а чувства? Именно они были главным катализатором эволюции, и чем ярче и точнее, тем стремительнее происходила трансформация, выводившая с ложных тропинок на путь к той самой пресловутой истине – к той жемчужной бусинке на горе, к которой стремились все, но не понимали – что они вообще ищут? Стремление без памяти к неизвестности делало путь очень тернистым, и его многие бросали, не сделав даже шага.

Зор коснулся первого шара, второго. Он сейчас чётко знал, что нужно было делать, словно это проделывал уже не единожды. Эхом в голове раздался тяжелый вздох старика. Зор взял обе сферы в руки и ларец тут же рассыпался мелкими хрустальными осколками. Жидкость разлилась и мгновенно впиталась в камень, словно в рыхлую землю. Царь, оставшийся лежать на небольшой плите, на которой стоял до этого саркофаг, начал быстро чернеть. Его лицо усыхало, обнажая разноцветные зубы. До того крепкие руки, быстро превратились в костяшки, обтянутые сильно потемневшей кожей.

– Ну вот ты и свободен, – прошептал Зор еле слышно, глядя, как крепкое до того тело, быстро превращалось в труху.

– Чудны дела Гаруды Всевышнего! – Качудай с широко раскрытыми глазами наблюдал за происходящим. Он часто утирал волнительную испарину со лба, и охал в удивлении.

– Схорони! – протянул Зор ему один шар.

– Зачем? – не понял тот, с испугом глядя на сверкающие цветом камни.

– Живица это, – Зор сунул ему шар, а другой обеими руками повернул друг против друга в половине. Сфера вскрылась. Внутри она была полая, а на дне совсем с детскую пригоршню покоилась какая-то тягучая жидкость серебристого цвета, будто расплавленное серебро. Зор соединил обратно обе половины, повернул, и они плотно сомкнулись. И это он тоже знал. Память выдавала дозированные осколки, которые порой сложно было соединять в одну единственно верную картину.

– Что делать с ней нам?

– Память хранить. Уходим! – бодро скомандовал Зор, убрал сферу в карман из ремней, где покоилась аваджара, и быстрым шагом поспешил покинуть погребальный храм румд.

[Mohnat]

Глава 28


Птица парила на небольшой высоте над котлованом, оставшимся после крушения. Зор вышел из пещеры, вскинул камень, тот разложился веером. Он коснулся одной части, затем другой, глыба тут же опустилась ниже, выпустив светящийся поток.

– Живая? – подошел Маргас.

– Ожила. Который раз пробую, ожила все-таки, как и говорил старик, – удовлетворённо буркнул Зор, сложил веер ключа и убрал за пазуху.

– Эх, раньше нужно было посылать, – досадно покачал головой здоровяк, наблюдая за стремительно бежавшим по выжженной земле бойцом в их сторону.

Из-за горизонта показалось солнце и стремительно понеслось по небосводу. Жар поднимался быстро. Угольная пыль, витавшая в воздухе, тут же вспыхивала мелкими искрами. Зор с Маргасом скрылись в тень пещеры, где прохладу давали те самые кристаллы, которые освещали тьму. Они были на ощупь очень холодными, что обжигали пальцы, при попытке до них дотронуться.

– Тысяча шагов! – выкрикнул боец, влетев под свод каменного чертога, где уже наготове держали воду. Его быстро втащили вглубь, и в этот момент снаружи полыхнуло сильным жаром.

Солнце прокатилось по небосводу и скрылось, как это уже было несколько раз, пока они пытались понять, что делать дальше.

– Молодец, Веньяр! Пей скорее! – подхватил его Маргас за плечи, помогая удержаться на ногах.

– Сейчас идти нужно! – попытался подойти Зор к выходу, но тут же отпрянул, обдаваемый горячим воздухом, – Ждём, пока остынет и идём. Второй короткий восход прошел, следующий длинный будет, должны успеть. Тысяча шагов – не много... Качудай!

– Да, Урус-Зор! – вынырнул степняк из полумрака пещеры.

– Бурдюки наполнять нужно.

– Так уже! – хлопнул он по кожаному мешку с водой на поясе.

– Маргас!

– Тут! – буркнул здоровяк из-за спины.

– Готовь команды нужные, пойдём скоро.

– Бойцы! – тут же рявкнул Маргас, повернувшись к отдыхавшим воинам, – Уходить будем. Идём быстро но, не забивая вдох. Дышим редко. Помните – гарь ядовита! Воды берем, сколько сможем унести, как только силы отниматься начнут – пьём!

Зор нервно расхаживал у выхода, периодически делая попытки подойти ближе по мере остывания воздуха. Он понимал, что каращеи не идут сюда только потому, что сами оказались заложниками своего оружия. Да и они наверняка понимали, что долго на Арее не выжить никому, это понимал и Зор. Они сейчас держались лишь за счёт прохлады пещеры, да чудодейственной местной воды, но долго так продолжаться не могло и любой, кто здесь задержится – обречён. После встречи с бывшим царём румд, Зор не находил себе места. Он во что бы то ни стало хотел помочь обрести румдам вновь свою землю, чтобы они воспряли памятью, как об этом мечтал старик, но гариец совершенно не понимал – как разрешить это бремя?

Так же было совершенно непонятно, куда им лететь? Главное – оказаться внутри птицы, а там солнце не опасно, тогда можно попробовать разобраться более точно с картами земель и больших кругов. Было ясно точно одно – изначально им явился круг совершенно других земель. Карты схожи, а Арея оказалась на месте Урая в этом круге. Главным вопросом был другой – где же все-таки земля каращеев? Да и вопросов было много, а ответов ни одного.

– Качудай! – крикнул Зор, выискивая степняка среди бойцов.

– Ещё воды черпал, Урус-Зор… – подбежал тот.

– Помнишь, как птицей править?

– Ну, так… абы как… – удивился он.

– Нужно выбрать другой круг, а на нём указать птице землю в том же месте, где и Арея находится. Это будет Урай!

– Ты, Урус-Зор, не темни! – перебил его Качудай, с недовольным прищуром заглядывая другу в глаза, – Маргасу ведай, как той повозкой править, а я с тобой пойду! – в ультимативной форме выдал он.

– С чего ты решил, что я куда-то иду?

– Я слишком хорошо тебя узнал, Урус-Зор, чтобы сейчас думать иначе! Мысли твои сменились, как только тот мертвый царь с нами заговорил. И мне не нужно вахром быть, не нужно даже мысли твои зреть, чтобы понять, что они иные теперь! Или ты полагаешь, что Качудай тот степняк, плетью воздух секущий в погоне за сталью жёлтой?! Нет, Урус-Зор! Меня больше нет!

– Не обижайся, Качудай, но я не могу уйти отсюда теперь…

– Думаешь, я могу? Ведаю, что не можешь, а коль мог бы, тогда это был бы не ты! И если бы ты ушёл, знать путь лживый стал.

Зор улыбнулся натянуто, хлопнул друга по плечу.

За пределами пещеры уже было не так жарко. Арея отдалилась далеко от солнца, и вот-вот должен был начаться обратный ход.

– Маргас, можно! – окликнул Зор генерала.

– Выходим! – скомандовал Маргас.

Бойцы молча похватали вещи, повязали каждый на лицо повязки из походной ткани, смоченные водой, в спешке покидая пределы каменных гротов.

Шли сначала довольно быстро, но витавшая в воздухе гарь начинала попадать в горло, проникая сквозь плотную ткань, забиваясь даже через микроскопические щели, что дышать становилось с каждым шагом всё сложнее. Ход сбавили, стараясь реже вдыхать, иногда смачивая повязки на лицах, что кратковременно облегчало положение.

К половине пути воздух стал заметно горячее, хотя этого не должно было сейчас происходить, как вдруг горизонт замерцал едва тусклым светом.

– Бего-о-ом! – Заорал во всю глотку Зор.

Вопреки ожиданиям солнце в этот раз появилось гораздо быстрее, чем в предыдущие. Возможно, был какой-то иной цикл, но на его расчёты не хватило времени.

Бежали изо всех сил. У некоторых бойцов начался кашель. Водой обильно смачивали повязки на лицах, и это немного облегчало тяжелое дыхание.

Солнце показалось узким серпом. Волна разогретого воздуха пронеслась по равнине, окатив сильным жаром, дышать было почти невозможно. До края птицы оставалось менее сотни шагов, как вдруг над головами раздался оглушительный громоподобный грохот. Из маленькой точки вдалеке, быстро сокращая расстояние, в небе появился сверкавший золотом огромный диск. Он испустил яркий луч, устремлённый в их птицу, та затряслась мелкой дрожью и стала постепенно двигаться следом за потоком. Диск начал удаляться вверх, утаскивая за собой серую глыбину мидейцев.

– Маргас! – заорал Зор, бежавший позади всех, подталкивающий отстающих.

Генерал обернулся, сбавил ход, оба остановились.

– Держи! – бросил он ему каменный ключ, – Вскрывай!

Маргас неуклюже попытался вскинуть чудную гальку, но с первого раза ничего не вышло. Зор ему помог и перед генералом раскрылся веер из множества частей. Пара движений осколками и птица замерла высоко в небе в попытке опуститься. Повинуясь зову ключа, она выпустила столп туманного света, но было слишком высоко.

– Пока держишь, она не уберет его, как только руку опустишь, ключ в ладонь ляжет, и всё закроется, поэтому держи, пока сам не пройдешь!

– Но ты-то что выдумал?! – тяжело дыша орал Маргас, истекая градом пота.

– Уходи, потом думать будем! Помни одно – нужно выбрать другой круг, а на нём указать птице землю в том же месте, где и Арея находится. Это будет Урай… – кричал Зор, а слова его глухо тонули в раскаленном воздухе.

Генерал спорить не стал, побежав следом за остальными. Выбора в принципе не было сейчас абсолютно никакого – назад к пещерам они не успеют, солнце быстро сожжет всех, что и половину пути никто не сможет преодолеть. Оставалось лишь только вперед и как можно скорее.

– Что делать, Урус-Зор? – упал рядом на колени Качудай, не в силах стоять на ногах. Он тяжело дышал, скалился, истекаемый едким потом.

Зор вырвал у него с пояса кожаный мешок с водой и сунул в лицо, жестом приказав пить.

– Ты пей, Урус-Зор… – еле бормотал степняк, мутнея сознанием, – Мараджават нести кто будет…

Зор плеснул ему в лицо воды и силой заставил напиться, – Туда! – швырнул он его в сторону варрского «птенца», лежавшего неподалёку, а сам выхватил из-за спины аваджару, направив в сторону диска.

Камень, другой, третий… Он выбрал белый, коснулся, бутон раскрылся, выпустив едва заметную глазу ударную волну. Диск встряхнуло сильно, не причинив никакого вреда. Зор перевернул аваджару другой стороной, выбрал камень, коснулся. Раскрытие, всплеск яркой вспышки. Диск швырнуло сильно в сторону, его луч исчез, и птица тут же опустилась к земле, где бойцы из последних сил ныряли в туманный столп. Зор выстрелил снова. Диск отлетел еще дальше, чуть не столкнувшись вдалеке с одинокой скалой, увернулся и ушёл вверх, скрывшись

Солнце поднялось на четверть из-за горизонта. Силы были на исходе. Зор уже начинал терять нить с реальностью. Голова сильно кружилась, ноги подкашивались. Он видел еле ползущего Качудая. Степняк приподнял голову в попытке сделать рывок и рухнул, уткнувшись лицом в угольную пыль.

– Меня переживёшь! – прорычал Зор, схватив друга за шиворот, и побежал в сторону «птенца», волоча Качудая по земле.

Двадцать шагов, десять, пять… Зор достал ключ, вскинул, верхняя часть тут же отделилась, обнажив внутренности.

– Давай, Качудай, ну же! – Еле втащил он его, швырнув внутрь, прыгнул сам и убрал ключ.

Как только верхняя часть сложилась, дышать сразу же стало легко. Прохлада и свежий воздух заполнили внутренности «птенца». Снаружи всё отлично просматривалось – казалось, что границ не было, но стоило протянуть руку, как она упиралась в препятствие. Солнце поднялось высоко и понеслось по небосводу, раскаляя воздух, заставляя искриться угольную пыль.

Перед лицом в невесомости парила по уже знакомому принципу карта, на которой находилось много непонятных символов разных цветов, а в центре несколько фигур, среди них Зор узнал одну из лун. Он хотел направиться к той самой главной птице каращеев, что удерживала Арею, но пока не мог понять, как это сделать. Править «птенцом» нужно было ещё научиться.

– Гаруда Всемогущий…! – бормотал позади сидевший Качудай, приходя в себя, пытаясь руками ощупать тесное пространство, казавшееся открытым.

Зор наугад коснулся нескольких знаков, прозрачность стен тут же исчезла, сменившись на мягкую тёплую материю, чем-то напоминавшую змеиную кожу, оставив несколько брешей. Экспериментировать с остальными не стал, выбрал одну из лун, всё остальное растаяло, словно пар, а серый шар увеличился в размерах, проявив рельеф. Зор дотронулся вновь до луны, потянул в сторону, и сфера стала кружиться, проявляя на себе новые слабо различимые детали.

– Здесь… – еле слышно буркнул гариец, ткнув указательным пальцем в границу темного и светлого участков. «Птенец» оторвался от земли, замер на мгновение и словно молния выстрелил в небо, с огромной скоростью покинув атмосферу Ареи.

Земля румд постепенно уменьшалась в размерах, и уже можно было охватить всю её взглядом – разделенная на две части светом и тьмой, Арея выглядела гиблым местом. Луны медленно приближались. На карте сфера становилась больше, обнажая детали: одно большое озеро, горную цепь гряд, плавно переходившую в высокогорное плато и ровную границу странного леса, начинавшегося на том самом плато. Эта луна была самая крупная и отдаленная от Ареи дальше остальных двух. Только на ней одной едва виднелась тонкая дымка, обволакивающая её голубым сиянием. На приличном удалении от лун, в отражаемом свете солнца в черной бездне вселенной парила та самая громадина, от которой к Арее тянулся едва уловимый след, похожий на пылевой.

Зор с замиранием сердца наблюдал за бесконечным темным пространством, сквозь которое они неслись. Он в какой-то момент понял, что может мысленно управлять «птенцом», ощутив, что как только они взлетели, он вдруг уловил суть направления полета и то, как этим всем править. Всё сводилось к довольно простому принципу, при котором нужно было чётко фокусировать внимание на движении – траектории и скорости. Как только Зор это заметил, не преминул тут же воспользоваться и попытался направить полёт в сторону таинственной громадины, которая была всему виной в мире румд.

– Мы словно боги, Урус-Зор! – наконец подал голос Качудай, глядя на приближавшуюся поверхность луны, – Понимаешь, Урус-Зор?! Так только боги способны…

– И птицы, – лаконично резюмировал Зор, пытаясь изменить траекторию, но на деле это оказалось не так просто. Обитаемая луна была уже довольно близко, как из-за её оборотной стороны появились два диска, похожие на тот, что был на Арее. Они разделились и начали быстро сокращать расстояние, приближаясь с разных сторон. Почти одновременно выпустили лучи, накрыв незваных гостей густым облаком. Зор сразу же ощутил, что больше не может подчинять своей воле птенца. Вся связь исчезла мгновенно, и как он ни пытался, ничего не выходило, даже исчезла карта, всё время до этого парившая перед взором. Диски синхронно двинулись в сторону луны, увлекая за собой «птенца».

– Смотри, Урус-Зор, птица наша! – воскликнул Качудай, глядя куда-то в сторону.

На приличном удалении, в охранении уже трех дисков к луне тащили их трофейную птицу.

Поверхность луны приближалась быстро. Проявились две линии горных гряд, чётко выстроенных параллельно друг другу. Они были одинаковы, словно близнецы, и тут Зор понял, что это не горы, а земляные отвалы огромных размеров, как если бы их насыпали при возведении рвов, которые когда-то он видел в Дакане на родной земле. С внешних сторон каждого отвала тянулись каньоны, уходящие клином глубоко в недра.
У горизонта вскоре показались огромных размеров странные звери, размерами не меньше тех гряд. Они с остервенением вгрызались в землю, набивая пасти и тут же выплёвывая содержимое, увеличивая в размерах очередной отвал. Сразу за ними начиналась равнина, похожая больше на пустыню. Небольшие серые клубы пыли кружили высоко в воздухе, сбиваясь в более крупные завихрения. Из-за горизонта стеной возникли с десяток остроконечных шпилей, выстроенных в ряд, а за ними идеально ровные кубы абсолютно чёрного камня. В огромном множестве они были расставлены в каком-то строгом порядке, напоминавшем пчелиные соты, только с тем отличием, что всё это было в объеме во все стороны, и создавалось впечатление некой странной реальности, которую сложно было принять. Она будто выбивалась из привычных вещей, раздражая мозг, и от нее хотелось избавиться, как от чужеродной, мешающей восприятию мироздания.
Вскоре показались каменные постройки, отдалённо похожие на жилища, хотя может ими они как раз и являлись. Везде сновали люди, их становилось всё больше, и это были румды. Некоторые из них неслись большим числом верхом на распарах по серой равнине в сторону высокой пирамиды, тянувшейся высоко в небо. Её верхушка была отсечена, являя собой ровную большую площадку, на которой в центре стоял уже знакомый куб черного камня. Верховых румд становилось все больше. Они неслись со всех сторон, скапливаясь у подножия той пирамиды, а некоторые пытались карабкаться вверх, будто в каком-то остервенении, но скатывались обратно вниз. Монументальное сооружение видимо служило неким священным местом, или местом всеобщего сбора по какому-нибудь событию.

Диски вдруг замерли на месте, что птенец оказался ровно над центром пика пирамиды. Из куба выехал пласт камня, затем ещё один и ещё. Черная громадина начала странную трансформацию, превращаясь в подобие какого-то жерла из остроконечных каменных стеблей. Излучаемый свет от дисков исчез, и на какое-то мгновение появилась карта перед лицом, но снова исчезла, а птенца начало медленно тянуть вниз.

Зор не понимал, что происходило, он усилием воли попытался вновь восстановить ту связующую нить с «птенцом», но вдруг ощутил на пути разума что-то странное, иное. Перед духовным взором творился хаос некой непонятной энергии. Зор осознавал, что она исходила от этого самого жерла, в которое превратился куб.
Энергия была очень мощной, но в ней что-то было не так, она словно не являлась порождением жизни, была мёртвой, пустой, но одновременно неимоверно сильной. Зор не мог понять этой метаморфозы, ведь в его понимании в мире всё было живым, хоть как-то пронзённое светом, и даже маленький хрусталик одинокой песчинки, пролежавшей миллионы лет в гротах самых потаённых пещер – был живым. Тёмные потоки струились в хаотичном движении, будто заданном каким-то неумелым мастером… Точно! Мастер! Зор понял это явно. Энергия была направленной в одно заданное действо, и поэтому не могла жить собственным потоком.
Зор вдруг ощутил сильную обиду за нее, за эту мертвую подконтрольную кому-то силу. Ему непременно захотелось, чтобы она хоть на мгновение прониклась жизнью – тем чистым потоком света рождения изначального. Его всё еще теплящаяся искра, вдруг ощутив то безмерное желание поделиться живым, ярко вспыхнула, что свет, излучаемый ею пронзил насквозь тот тёмный хаос. Черные потоки замерли, будто в растерянности, затем вдруг резко сжались в один пучок и, завибрировав, рассыпались, явив собой размеренный огромный вихрь движения в круге, где в центре светилась маленькая искра.

Притяжение внезапно исчезло. Перед лицом вновь появилась карта с лунами и знаками, а в центре в подробностях поверхность луны, на которой они находились.

Зор тут же скомандовал мысленно, и их серебристое копьё молнией выстрелило в небо.

Немного изучив карту, он направил «птенца» на затенённую сторону луны, где сейчас была ночь.

Они пронеслись над невысокой горной грядой, прошли глубокое длинное ущелье. Зор ускорял «птенца» как мог, опасаясь, что преследователи быстро опомнятся, пустившись в погоню. Пока он смутно понимал происходящее здесь, но некую определенную суть уловил.

– Мы не боги, Урус-Зор… – замогильным голосом напомнил о себе Качудай позади, – Ты – Бог, Урус-Зор! Ты, и никто другой!

– Мы все боги, Качудай, помни это всегда, – усмехнулся гариец.

– Нет, Урус-Зор! Я не знаю как, но я всё видел… чувствовал, Урус-Зор! Я это явно зрел, что трепет охватил мой разум. Ты жизнь творил, и я понимал то творение! Это был великий свет, пронзённый великим звуком, а всё, чего он коснулся – то живо стало! Я не знаю, как сказать, Урус-Зор, но, по-моему, я не достоин такого, – степняк сбивался, заикался, сильно волновался, не зная, как подобрать нужные слова, – Мне сейчас кажется, что я должен умереть тысячу раз, быть раздавлен и истязаем самыми кровожадными палачами сотни жизней, и только тогда может быть я смогу обрести достоинство зреть тот свет! Понимаешь, Урус-Зор, у меня странное ощущение, что всё, что я сейчас пронёс сквозь себя, узрев свершившееся – я это получил в одолжение, которое должен буду теперь вернуть множеством жизней, и их все одно не хватит, понимаешь? Но я готов!

– Я рад, Качудай, что ты снова понял! – улыбнулся Зор, начав замедлять полёт, когда они уже довольно приличное расстояние пролетели по тёмной стороне луны. Внизу мелькнули странные деревья, больше похожие на какие-то раскидистые огромные лопухи на толстом стволе. Птенец почти остановился, снизился и коснувшись поверхности приземлился на окраине того самого плато, которое Зор приметил до этого на карте.

– Это верно, Урус-Зор, что темень. Хорошие дела вершатся только так, – спрыгнул степняк на землю, вдохнул полной грудью, – Нет. Дома лучше!

– Родные травы всегда лечат, идём!

– Что делать-то будем, Урус-Зор? Как мы им объясним-то, что каращеи морок навели, и это обман всё?

– Ничего мы им не объясним, это глупо. Что можно объяснить народу, который не знает – как иначе? Ничего! Вот и мы здесь не для того, чтобы слово нести.

– Для чего тогда?!

– Её убрать надобно, тогда и Арея оживёт, а они уж как-нибудь сами дальше, – кивнул Зор на светящуюся в ночном небе овальную фигуру.

– Хм… Это как же мы такое утворим?!

– Ты ведь сам сказал – мы словно боги, – усмехнулся Зор, хитро заглянув степняку в глаза, – А боги могут всё!

– Верю, Урус-Зор, что можешь многое, и даже сомнение не имею, что адивьям тем хребет сложишь надвое, но вот это… – с искренним удивлением махнул рукой он в небо, – даже боги не все, наверное, одолеют! Хотя нет, Урус-Зор, ты всё сможешь, я это зрел.

– Богам это ни к чему! – уже без доли юмора ответил Зор, вглядываясь в окрестности, – Это нужно людям! Нам нужно. И никто, кроме нас этого не сделает. Мы ведь потомки воинов с Мидеи, хотя я не хотел никогда быть тем воином, но видать надобно нести до конца эту ношу. Поэтому – никто, кроме нас!

– Как скажешь, Урус-Зор! Верю слову твоему, хоть и сложно мне понять, сказанное тобою.

– Братьев вызволять нужно. Наверняка птицу нашу туда же утащили.

– Та пасть недобрая, – буркнул степняк, вспоминая темное жерло.

– Всё доброе, Качудай, всё… только не помнит об этом, и мы давно позабыли.

– Смотри, Урус-Зор! – заорал Качудай, тыча рукой в темноту, где вдалеке сверкнули те самые диски, осветив слегка небосвод, а впереди них в сторону плато неслась их птица, постепенно обрастая скорлупой.

– Маргас! – выкрикнул Зор, машинально выхватил из-за спины аваджару, и когда мимо них пронеслись беглецы, уже отточенным движением вскинув её, выстрелил сначала в один диск, затем в другой. Камень был выбран случайный, но он оказался настолько действенным, что оба преследователя рассыпались огненным дождём, ярко озарив окрестности на короткое мгновение. Где-то вдалеке, где в темноте скрылась птица, послышался грохот. По земле прошла дрожь, а вместе с тем в небо поднялся большой столп пыли.

– Летим! – скомандовал Зор, и уже хотел было бежать к «птенцу», как из-за горизонта появились ещё десяток таких же дисков, а впереди них сверкающие копья-птенцы. Они излучали яркий направленный на землю свет, что на плато стало светло, как днём.

– Туда! – подтолкнул Зор друга в сторону небольшого скопления останцев неподалёку.

Копья приблизились к каменной равнине и начали медленно прочесывать окрестности. Один из дисков подлетел к обнаруженному «птенцу» и, захватив его в свой капкан, поднялся в небо, увлекая за собой.

– Эх, Урус-Зор, отняли всё-таки… – шептал и досадно качал головой Качудай, вжимаясь в холодный камень ближайшего останца, за которым они укрылись.

– Тсс! – приложил палец к губам Зор, осторожно выглядывая из укрытия.

Копья рассредоточились по плато, медленно двигаясь в сторону убежища беглецов. Каждый из них испускал широкий луч света вниз, который шерстил по камню, буквально раскаляя его, выбивая испарину из трещин, где скопилась влага. Чем ближе они подбирались, тем сильнее ощущался жар. Пыль, поднимаемая в воздух нагнетаемыми потоками, тут же вспыхивала искрами.

– Бежим, Урус-Зор, спалят ведь! ¬– сквозь зубы цедил степняк, вжимаясь в останец с такой силой, что казалось, продавит его.

Зор ничего не ответил, лишь махнув рукой, полностью сосредоточившись на противнике. Копий было слишком много. Он лихорадочно соображал, как поступить и нервно перебирал большим пальцем камни на одной из сторон аваджары. Вдалеке вдруг послышались крики и лязг оружия. Одно копьё перестало палить землю, медленно поднялось вверх, развернувшись в сторону, откуда доносились звуки.

Зор выстрелил. Стальные брызги рассыпались огненным фонтаном в небе. Прыжок в сторону, еще два выстрела. Смена камня. Выстрел. В этот раз он случайно надавил на два разных кристалла…

Объёмная волна, созданная аваджарой, окутала все уцелевшие копья разом. В пространстве появился слабый гул, постепенно усиливающийся, что становилось невыносимо. Качудай заткнул уши, Зор бросил оружие на землю и закрыл голову руками. Звук рос, и казалось, от него вот-вот разорвётся голова. Голубоватый дымчатый кокон резко сжался в одну точку, схлопнувшись со всем содержимым, будто ничего и не было. Свет иссяк, наступила вновь кромешная тьма, лишь слегка разбавляемая светящейся в небе далекой глыбиной каращеев.

– Аа..а-а-а, – держался за голову степняк, кривясь лицом, выползая из укрытия.

– Цел? – Поднялся на ноги Зор, глубоко вдыхая, бросил аваджару за спину, поправил ремни.

– Хвала, Гаруде! – простонал степняк, встряхивая головой, – К нашим скорее… – не успел он договорить и рухнул на землю подкосившись. Едва различимые тени прошмыгнули где-то рядом.

Зор молниеносно среагировал, отпрыгнул в сторону, как у лица свистнула плеть. Взмах клинка, другой. Кровь брызнула из разрубленной шеи. Удар. Взмах. Прыжок в сторону. Удар. Перо Гаруды рассекало плоть с привычной легкостью, не встречая на своём пути практически никакого сопротивления. Тень шмыгнула мимо, прыгнув сбоку. Зор пригнулся, шагнув навстречу, и размашистым росчерком разрубил тело еще одного пополам.

Казалось, что всё стихло. Зор подбежал к степняку, помог тому подняться, как из темноты полезли румды со всех сторон. Они подбрасывали вверх какие-то шары, те вспыхивали мутным тусклым светом, падали на землю, продолжая светить.

Качудай подскочил на ноги, отпрыгнул назад, выхватил оба клинка и, развернувшись, стал орудовать ими, словно мельница при урагане.

Румды поднимались на плато, уверенно быстро карабкаясь по почти отвесным склонам, и тут же бросались в атаку. Пять, десять, двадцать человек…

Гибли одни, им тут же на смену приходили другие.

В небе замаячил варрский «птенец» – он поднялся из-за обрыва и сразу же выпустил поток огня, разорвавшего несколько каменных останцев. Осколки больно рубанули по телу, но тулейские доспехи держали острые удары. Зор машинально выхватил аваджару, выстрелил в ответ. Он уже не удивлялся абсолютно ничему, холодно рассчитывая каждое свое действие и предугадывая манёвры противника. Румды наседали всё большей массой, но неумело, неуклюже, что выдавало в них никудышных бойцов. Гариец и сирх отчаянно рубили врага, снося головы, деля тела надвое, ломая крепкие шеи.

– Раз! – кричал степняк, разрубая широкую грудь бородатого румда, – Два! – еще удар и следующий лишился обеих ног, – Раз.. Два… Раз… Два… – Качудай вдруг ощутил в себе боевой задор, коего не испытывал до этого никогда. Нет, что-то похожее было, но сейчас всё стало более ярче, как будто этот задор приобретал черты некоего сакрального знания, возраставшего в каждом взмахе. Реальность воспринималась чётко, без лишней суеты разума. Сознание словно приоткрыло какую-то потайную дверь, выпустив до того позабытые древние умения, как глоток свежего воздуха давшие волю телу, укрепив боевой дух. На какое-то мгновение степняк расслабился, уверовав в как ему казалось неиссякаемые силы, пропустив сильный удар в голову, растерялся, еще один… запнулся, полетев на землю, падая подрубив ноги одному из нападавших, и все же сумел подняться вновь. Задор вдруг исчез, будто подразнив, оставил раздраженное разочарование.

– За Ирелию вам! За Тулею! – в бешенстве рычал сирх, взмахами обеих клинков отсекая головы попадавшимся на пути. Звериная ярость накрыла разум, вгоняя в неистовое буйство. Румды отпрянули.

Зор вихрем рубил заметно сдавших детей Ареи. Бородатые лунные аборигены поубавили натиск, и уже не лезли на плато, а уцелевшие, еще не вступившие в бой пятились, спускаясь обратно.

Два диких воина кружились в безумном танце смерти, оттесняя врага к обрыву, и вот последний полетел вниз…

Светящиеся шары заметно угасли, оставив ореол совсем тусклого свечения вокруг себя.

– Уходить нужно скорее, – хлопнул Зор по плечу Качудая, глубоко часто дыша.

– Угу… – буркнул тот, убрал мечи в ножны, рухнул на колени и повалился на бок, сильно захрипев.

[Mohnat]

Глава 29

– Пей же! – кричал гариец, трясущимися руками пытаясь напоить степняка водой, что осталась еще с Ареи.

Тот лежал на спине, иногда хрипел, часто в судороге дергая ногами. У виска была лишь единственная небольшая рана, да и та почти без крови. Он так лежал уже достаточно долго, а Зор всячески пытался привести его в чувства.

Глоток, другой. Дрожь наконец-то унялась.

– Что было…? – растерянно бормотал Качудай, приходя в себя.

– Война.

– Нет нигде покоя от неё, – равнодушно отметил он, усмехнувшись приподнялся, сел, сделал еще хороший глоток воды, протянул, – Пей и ты, Урус-Зор, не будет больше.

Зор допил остатки, посмотрел внимательно на Качудая.

– Устал я, Урус-Зор. Не знаю, как сказать. Сил словно нет. Нет. Они есть и их много очень, что до этого я не испытывал никогда в своей жизни такого. Но тогда казалось, что будь я преисполнен той мощью великого воина, которой касаюсь сейчас – это будет лучшей наградой жизни… и вот она! А услады нет. Словно груз камнем на шею повесили взамен тех сил, что удавка дышать мешает. Понимаешь, Урус-Зор? Я будто дышать по-настоящему учусь одновременно с этой силой, и вдохнуть хочу полной грудью, а не могу теперь, задыхаюсь, что влага недостойная воина порой норовит очи окропить. Они пришли вместе, но оставить нужно что-то одно. Другой раз, как будто веды достойные мудрецов просыпаются во мне, и я начинаю понимать – где мы, кто мы! И от этого знания так страшно становится. Я гибну каждый новый миг моей жизни, каждое мгновение нашего пути. Гибну, рождаясь снова. И каждый новый «Я» всё пуще не желает быть более тем воином, но не может иначе, а смерть вновь и вновь приходит. Каждое новое рождение всё больше противится оружию, а я не могу. Не могу выбросить его, не имею права на то! Я так хотел бы сложить ту сталь. Растоптал бы в вышней радости, ликуя безмерно! Я! Урус-Зор, как?! Другой раз думаю, а не морок ли всё это? Скажи, Урус-Зор, разве бывает такое?! Мне сложно это понять.

– Мы все рано или поздно желаем содрать грубую шкуру, в надежде обнажить то настоящее, вот только шкура та крепка и иной раз сдирая её с себя – жизнью платим.

– Я не боюсь, Урус-Зор! Смерть нисколько не тревожит давно уж. Если б знать наверняка, что избавление придёт от этой муки. Вот Мидею жаль не увидим больше никогда. Жаль...

Вид друга был сильно уставший, даже скорее какой-то равнодушный. Таким Зор его еще не видел никогда, ну может за исключением, когда его стан погиб. Впервые за всё это время, сколько их судьба сводила вместе, Качудай вдруг поник, осунувшись во взгляде – том озорном ранее, с хитрецой в азарте. Сейчас это был тяжёлый, полный тревожной скорби взгляд совсем другого человека. Зор очень сильно желал, чтобы Качудай обязательно увидел хотя бы коротким мигом родную Мидею. Он переживал за него так же, как когда-то в детстве за отца, и даже испытал то странное чувство, всколыхнувшее память. Он видел, что степняк двигался в своём сознании к той самой погибели, к которой стремительно шёл и его отец. Видимо эта трансформация непременно выводила к краю пропасти, где нужно было суметь твердо устоять, не дрогнуть, чтобы та ноша не оказалась напрасной. Зор и сам уже смутно понимал, во что они ввязались и чем все закончится. Он старался меньше всего думать о том, увидят ли они еще хоть раз родную землю? Это уже было не главным. Он непременно хотел дойти до Урая, до адивьев, забрать Тарайю. В том, что она жива, Зор не сомневался нисколько. Всё это время он явно ощущал ту незримую нить, связывающую их обоих, и иногда в мгновения отчаяния, он касался своим сознанием этой нити, и она вибрировала, отвечая лаской и покоем.

Усталость вдруг резко навалилась, клоня в сон. Качудай уже тихо сопел, облокотившись о холодный камень. Глаза закрывались. Зор усилием воли давил попытки сознания угаснуть, как вдруг заметил неясный силуэт неподалёку. Зор как бы нехотя закинул руку за голову, почесал затылок, осторожно потянул рукоять клинка, стараясь не выдать своей осведомлённости, и молниеносным выпадом вперёд, росчерком клинка прошёлся по материализовавшемуся каращею, но меч рассёк впустую воздух, не причинив тому никакого вреда.

Нервы были на пределе. Он готовился, пытаясь сейчас предвидеть действия незваного гостя. Каращей вдруг покрылся какой-то моросью, стал мелькать странным образом, словно исчезая и появляясь. Зор ничего не понимал.

– Варр-русс… – тихо, но в то же время четко обозначил себя гость, выставил медленно руки в стороны, давая понять, что не собирается нападать, и сделал несколько шагов навстречу.

Это был тот самый варр с первой встречи на родной земле. Его Зор узнал бы среди тысячи.

Варр медленно раскрыл ладонь, на которой лежал небольшой шар из разноцветных лоскутов, точь-в-точь, как тогда у царя Ареи, только меньший в размерах.

– Варр-русс! – требовательно кивнул он на шар.

Зор достал свой, он сразу же покрылся ореолом тусклого свечения. До слуха донёсся какой-то шум, и на этот раз он шёл не изнутри разума, а извне, затем шум сменился голосом.

– Не с боем, а с вестью! – заговорил гость привычным слогом, хотя, казалось рта вовсе не открывал. Он как бы изучающее смотрел на Зора, едва заметно клоня голову то на один бок, то на другой, щуря тёмные большие впалые глаза. Голова его была полностью лысая, со множеством продольных складок, что создавало эффект водной ряби. Широкие острые скулы чуть дергались, а большие ноздри с шумом вдыхали лунный ночной воздух. Взгляд варра словно пронзал насквозь, цепляясь за каждую клетку, изучая её.

Зор молча кивнул. Он с не меньшим любопытством смотрел на серого посланника, в попытке зацепиться за мысли, намерения того, но словно натыкался на некую пустоту – на какое-то странное огромное пространство, которое не позволяло себя изучить, словно чужеродное. Оно окутывало свои границы отторгающими потоками, являясь одновременно чем-то грандиозным, но кажущимся пустым.

– Тебе выбор дарован! – продолжил варр.

– Нет никакого выбора, – холодно ответил Зор.

– Ты заблуждаешься. Выбор всегда есть, и он бесконечен в своём проявлении. Тебе же дарован наш выбор! Мы птицу вам оставим, и с восходом у склонов мангарейской выси никого не станет. Ту, которую сыскать пытаешься, вернём в здравии. На том слово моё нерушимое!

Зор сейчас был по-настоящему удивлён. Он до этого предполагал множество разных вариантов развития событий, и все они сводились к одному более-менее прогнозируемому исходу, но то, что к ним придёт говорить варр – этого не ожидал никак. За всё то время противостояния, в которое они были ввергнуты, это был первый и неожиданный контакт с загадочными каращеями. Он не знал, как быть в столь неожиданной ситуации. Первым порывом хотелось пленить и выпытать всё, но Зор понимал, что варр не так прост, и ничего из этой затеи не выйдет. Тем более тот пришёл говорить, а вестников никогда не пленили, даже таких, как каращей. Зор не был силён в военном искусстве, но точно знал, что не имел сейчас никакого права хоть как-то навредить серому, добровольно и без оружия пришедшему в их стан.

– В мену что хотите?

– Вы уйдёте, и с этого мгновения укроете своё оружие печатями мёртвыми. Мы даже его вам оставим…

– А что же с румдами будет? – перебил Зор.

– Если не примешь этот выбор – погибель вас всех ждёт, а та, которую ищешь, жизнь свою завершит вместе с твоей.

– Зачем вы к Ураю пришли? Зачем к нам на Мидею рвались? Румд зачем земли лишили? И главное – почему поражение готовы принять, коль в ином случае смертью грозите?

– У тебя есть выбор забрать ту, которую ищешь, и уйти победителем в этом бою, либо сгинуть. Ты ведь за ней пришёл, так забирай! – твердил варр, не обращая внимания на вопросы.

– Нет у нас никакого выбора, – усмехнулся Зор, – Давно нет, ибо мы его уже сделали, а дважды не выбирают!

– Вы слишком далеко зашли! С восходом либо смерть, либо победа… – варр убрал шар, шагнул назад и растворился в темноте.

Зор испытывал сильное смятение. Ему только что предложили на откуп Тарайю, но за что? По сути, за ней он и шёл весь этот свой путь. И вот он наконец-то сможет увидеть её, обнять, вдохнуть аромат весенних первоцветов, но только почему-то от этих мыслей не становилось легче. Они уйдут. Уйдут победителями! Каращеи признают поражение, вот так просто преклонив колени. А как же румды? Царь Ареи ушёл за меру с надеждой…

Но, если они не примут условия варра – Тарайя погибнет, погибнут все. Это было странно. На самом деле Зор знал уже все ответы на вопросы, просто ему хотелось оттянуть это понимание, поразмышлять, чего он давно не делал, оставаясь наедине с самим собой, и сейчас был как раз тот самый момент. Он до последнего надеялся, что все же сможет хоть как-то обойти стороной участь, в которой непременно нужно принять на свою душу все те жертвы уже свершившиеся и грядущие в случае не того выбора. Они слишком далеко зашли…

Он решил давно за себя и за Тарайю. Он знал, что их путь един. Их жизнь едина, хоть они до этого и не шли рука об руку, да это и не важно. Но было обидно за Качудая, за Маргаса, за всех тех, кто еще стоял в строю и уверенно шёл вперёд. Он должен был решить их судьбу до рассвета, даровав каждому либо меру, либо победу. А мог ли он решать? А было ли это победой…

– Не думай за меня, Урус-Зор, – вдруг тихо пробормотал Качудай, открыв глаза, – Мне сон снился, будто ты остановился перед пропастью, остановились и все мы, – степняк поёжился, плотнее укутавшись высоким воротом куртки, задумчиво посмотрел в ночное небо, – И вот нам во чтобы то ни стало нужно перешагнуть через ту пропасть, но полёт вершить способен только ты, мы – нет. Но если ты взлетишь, мы следом устремимся, погибель в пропасти той приняв. Назад нельзя, Урус-Зор! – он перевёл взгляд и пристально прямо заглянул Зору в глаза, как никогда этого раньше не осмеливался сделать, – И если вдруг появится такая пропасть, Урус-Зор – лети! Не думай о нас, ведь нас больше нет, помни об этом…

– Я знаю, Качудай, – кивнул Зор, тоскливо улыбнувшись.

Они все давно обо всём знали, только делали вид, что всё еще чего-то не понимают, в душе каждый надеясь на лучшее.

Сразу за долиной останцев, начинался подъем на невысокий пологий скальный склон, сплошь покрытый толстым слоем белых мхов. Путь обрывался широким ущельем, за которым плато продолжало тянуться вдаль.

Зор с Качудаем подбежали к обрыву. Они торопились в сторону недавнего шума боя, в надежде успеть к своим до рассвета. Слабая заря уже занималась у горизонта.

– Эх, не пройдём! – досадно буркнул Качудай, глядя вниз, где по дну ущелья сновали не менее пяти сотен румд, – Гаруда Всемогущий! Смотри, Урус-Зор! – воскликнул степняк, присвистнув, – такого я даже в Сарихафате разом не встречал!

Ущелье было коротким и вскоре переходило в долину, сплошь заполоненную по меньшей мере десятью тысячами бойцов. На этот раз арейские дети имели доспехи: несколько крупных желтых пластин закрывали грудь и спину, на головах трёхрогие шлемы, начищенные до блеска. Некоторые из них были вооружены короткими кривыми мечами, а другие – секирами на длинных древках. Около сотни разъезжали по лагерю на распарах.

– Эй! – раздался окрик, а у противоположного обрыва в тусклом свете белой зари появился человек.

– Маргас?! – выкрикнул в ответ Зор, – Э-хей! – Улыбнулся гариец, замахав руками.

Вслед за ним вышли остальные.

Румды оживились, озираясь по сторонам, но вскоре их интерес угас, и они перестали обращать внимание, будто наверху никого не было.

– Не соврал сон однако, – усмехнулся степняк, – вот она та пропасть.

Солнце очень медленно поднималось из-за горизонта, да и ночь была не в пример слишком длинной. Зор с замиранием сердца следил за движением светила, каждый раз глубоко вдыхая от ощущения нехватки воздуха. Он никак не мог надышаться, и понимал, что хочет просто хотя бы ещё один раз вдохнуть прохлады родной земли, и от этого в разум монотонно билось чувство тоски.

Звонкий вой пронёсся вдруг по округе, создав в ущелье громогласное эхо. Румды закопошились, начали соображать что-то наподобие строя, и не медля первые ряды бросились на штурм склона, где находился Маргас с бойцами.

– Бежим! – скомандовал Зор, увлекая за собой Качудая вдоль обрыва в противоположную от долины сторону.

– Куда, Урус-Зор, они же на штурм пошли?

– Стороной обойдём. Здесь нам не спуститься. Не везде же они…

Внезапно из предрассветных сумерек материализовались трое всадников.

– От края! – заорал Зор, швырнув друга дальше от пропасти, куда подскочила верховая троица, в попытке натиском сбросить их с обрыва.

Зор увернулся от самого первого, схватил всадника сбоку за руку и дернув, вырвал из седла, придав его полету ускорение, шлепнул того смачно о камень, что от удара слетел его шлем, звонко откатившись в сторону. Качудай тут же схватил осиротевшего распара за сбрую, и запрыгнул на мягкую кошку.

– А-аа-а! – Кричал степняк, орудуя клинками. Одному он сразу же снес голову, другого рубанул в грудь, пробив доспех. Тулейские мечи оказались отменными, что в который раз отметил про себя Качудай.

Далеко у горизонта маячили несколько птенцов, но не приближались, видимо опасаясь быть сбитыми аваджарой. Они выжидали в качестве наблюдателей, перемещаясь лишь вдоль линии горизонта.

Румды хлынули огромной лавиной на плато по обе стороны. Зор понимал, что теперь им точно не устоять, он достал аваджару, направив на поток неприятеля. Выбрал уже знакомый камень, коснулся, бутон раскрылся, вспыхнул, но тут же погас, сложившись.

– Хм… – буркнул он себе под нос, попробовал снова, но ничего не происходило. Он стал по очереди менять камни, но аваджара словно умерла. Тогда Зор направил остриё в сторону горизонта, где парили у самой его линии «птенцы». Камень, выстрел… Всплеск волнообразного света в мгновение ока разорвал одного из них, и остальные тут же поспешили скрыться из виду. Всё стало ясно – аваджара не действовала на людей в буквальном смысле.

Румды полезли и с этой стороны, но не так массивно, а пока единицы. Зор с Качудаем лавировали между прущими напролом арейцами, не оставляя никаких шансов тем, кто попадался на пути. Степняк быстро приноровился править распаром, что собственно почти ничем не отличалось от управления обычной лошадью, с той лишь разницей, что громадная кошка была непривычно мягка в каждом своем движении.

По ту сторону ущелья уже в полную силу шла жёсткая сеча. Мидейцы сгруппировались в тройки, выстроившись в одну линию, постепенно по мере натиска, формируя треугольник. Бойцы рубились столь отчаянно, как никогда до этого в своей жизни. Сирхи уже почти нисколько не уступали гарийцам в силе и опыте – видимо прав был мёртвый царь Ареи, что они действительно никогда не переставали быть воинами, и всё упиралось лишь в ту самую пресловутую родовую память.

Мидейцы крепко держали оборону, но все понимали, что при таком натиске рано или поздно придётся сдавать позиции. Силы не бесконечны, а румды задавят не умением, так массой. Больше всего это осознавал Зор, и он сейчас лихорадочно соображал, как все-таки изменить ситуацию? В голове помимо прочего вертелся почему-то один единственный вопрос – отчего вдруг каращеи решили предложить победу и отдать Тарайю? Зор хоть и мыслил всегда прямо, но он нутром чуял, что здесь было что-то не так. Каращеи чего-то вдруг стали сильно бояться. Мы зашли слишком далеко… Зашли далеко… Приблизились…

– Точно! – воскликнул гариец.

– Да, Урус-Зор! – тут же отозвался Качудай, свалив очередного бородача, быстро подскочил к другу, по пути добив раненого румда, пытавшегося преградить путь.

– Видишь ту высь? – указал Зор острием клинка вдаль, где возвышалась небольшая правильной формы гора, больше похожая на отвал, которые они встречали до этого.

– Угу.

– Как только я окажусь наверху, ты должен не подпустить никого ко мне. Помни, Качудай, с тех пор я перестану быть воином, я стану беспомощен, помни это… – Зор всадил кулак в лоб нападавшего, рубанул по ногам другому, следующего свалил ударом в шею.

– Костьми лягу, но не подпущу, Урус-Зор! – кричал степняк, а Зор уже со всех ног бежал к заветной вершине.

Качудай оживился. Он вдруг ощутил на себе всю значимость пока непонятной ему миссии, но он ясно осознавал, что чтобы ни задумал Зор, теперь он – сирх по роду в ответе за то значимое, что решил вершить Зор, а коль случится поражение, то оно ляжет полностью на его плечи. Качудай впервые за всё время прочувствовал груз той невероятной ответственности, которую на него возложили, и этот груз страшил своей тяжестью, но он являлся словно искуплением. Именно этого и ждал Качудай сам того не понимая весь их тернистый поход.

Зор влетел на холм, бухнулся на колени, достал аваджару и стал нервно перебирать камни сначала с одной стороны, потом с другой.

– Каков же твой замысел был… – бубнил под нос гариец, пытаясь представить себя на месте того мастера, изготовившего столь искусное оружие.

– Так! – размышлял он вслух, – Этот камень огонь несёт. Эти два вместе… Нет, тут не ясно… Хм… – Зор глубоко вдохнул, медленно выдохнул и прикрыл глаза, положив на землю перед собой аваджару. Он попытался успокоить ураган мыслей, мешающих сосредоточиться.

Как по команде румды ринулись в сторону возвышенности. Многие из них, кто штурмовал противоположный берег ущелья, бросились на другую сторону.

Качудай курсировал у подножия холма, отражая атаки одиноких бородачей, что ему с легкостью удавалось. Количество румд постепенно возрастало. Они вразнобой поодиночке, иногда подвое пытались подойти к вершине, но степняк был сильнее, быстрее, а главное – он нёс свой личный мараджават перед Зором, что как никогда его сейчас вдохновляло.

У горизонта вдруг появилась большая «птица». Она поднялась высоко в небо, постепенно скорлупа её стала слетать и серая невзрачная глыба обретала золотистые формы с ярким оперением на огромных крыльях. Её пасть раскрылась, а по небосводу пронёсся оглушительный рёв, что на миг атака прекратилась, но как только звук стих, бородачи с удвоенным рвением ринулись на штурм плато.

Мидейцам на том «берегу» даже стало как-то полегче. Натиск стих и даже те, кто недавно настырно пер напролом, сбавили обороты, поглядывая назад, а другие и вовсе оставили попытки умереть, бросившись на другую сторону.

Качудай краем глаза видел, как противник, словно по команде изменил свои цели и он понимал, что все они сейчас пёрли на него одного. Некоторые уже взобрались, и отбивать хоть и неумелые атаки, но становилось всё сложнее. Мидейцы не совсем понимая, что происходит, бросились вдогонку.

Удар. Рывок кошки в сторону. Взмах, удар, другой… Качудай остервенело, с дикой яростью орудовал двумя тулейскими клинками, будто ветряная мельница в хороший ураган. Распар словно почувствовав, что им правит достойный воин, был не в пример быстрее, чем когда-либо до этого. Румды уже по пять, семь, десять человек волнообразно летели в атаки, причём каждая новая была всё увереннее и увереннее. Степняку казалось, что в нём сейчас ютилось два разума. Один был полностью отрешен от мыслей и эмоций, сосредоточившись лишь на командах телу, изобретая всё новые и новые, на которые порой даже не хватало сноровки и сил, но степняк старался, как в последний раз. Он давно себя похоронил, и каждая новая победа в схватке ему казалась невероятной, которую он мог не заслужить, но смог – выстоял и надобно ещё немного сдюжить, чего уж себя жалеть, ведь себя больше нет. Второй же разум, в лицезрении всего происходящего пытался уловить какую-то суть, следил за манёврами противника, наблюдал за неторопливым полётом сверкающей птицы, периодически издающей протяжные противные звуки. Тот разум размышлял и имел в себе сотни мыслей одновременно, порой норовящие помутить всё то складное, свершить хаос, но создавал в себе все новые и новые хитросплетения лабиринтов, по которым неслись мысли, создавая новые крепости.

Румды уже доброй сотней бежали к вершине, а их собратья всё лезли и лезли наверх, пополняя ряды армии, против которой стоял одинокий – самый древний воин во вселенной. Этот воин был по роду, а не по статусу и отними у него справную тулейскую сталь, он все равно не дрогнет. Он – древний пехотинец с устаревшим негодным оружием выступил на поле битвы против целого мира. Его черные, как смоль волосы трепал встречный ветер, на губах играла едва заметная улыбка и тоскливый взгляд вперёд в надежде, что может быть, в этот раз всё изменится...

Зор открыл глаза. Его взгляд был чёткий и ясный, а разум чистый, без единого вопроса. Он посмотрел вниз, где к подножию неслась армия румд, перевел взгляд вверх, на еле тусклую громадину. Местное солнце уже поднялось высоко, и каращеевская пристань в этом круге теряла ночные очертания. Зор взял в руки аваджару, направил её в рассветное небо. Камень, второй, третий… Он перебрал все камни с одной стороны, перевернул, сделал все те же манипуляции с другой. Камни слегка запульсировали тусклым свечением.

– Вот и всё… – прошептал гариец, коснулся большого прозрачного кристалла.

Оба бутона распахнулись. В центре первого сформировался белый светящийся сгусток, во втором – черный. Они испустили два коротких луча навстречу друг другу, и как только те соприкоснулись, в небо выстрелил яркий серебристый пучок, в один миг достигший каращеевской глыбины.

Все замерли – кто бежал, кто дрался, и даже тот, кто умирал. Казалось, жизнь взяла паузу, чтобы не пропустить в своей круговерти самое важное действо, дарующее долгожданное воскрешение.

Яркая ослепительная вспышка озарила лунный рассветный небосвод. В какой-то миг наступила звенящая тишина. Далеко в темной бездне космоса с огромной скоростью во все стороны разлетались мелкие осколки.

Зор выдохнул громко, будто надрывно, опустил онемевшую руку, в ладони которой мёртвой хваткой сжимал аваджару. Чувство облегчения тесно переплеталось с ощущением какого-то опустошения и скорби. Это была победа, но абсолютно не приносящая никакой радости, лишь навевающая грусть. Было чёткое понимание, что всё совершенно на самом деле не то, чем кажется. Кто-то нарочито отводил взгляд от истины, понукая зреть сквозь навязанную призму, искажающую реальность до безобразия… А может это была его собственная призма? Да и может вовсе не существовало никакой призмы, а человек смотрел и видел то, чего был достоин? Неприятная тоска посетила на мгновение, напомнив о своём существовании. В который раз было противно от всего происходящего. Усилием воли он погнал прочь чувства и мысли, которые делали его слабым. Зор понимал, что уж если он принял правила этой игры, то должен быть максимально жёстким по возможности, иначе последует проигрыш, которого он позволить ну никак не мог.

Свет в небе постепенно мерк. Поднялся сильный ветер с мелкой моросью. Как оказалось, это была вовсе не вода, а мелкие песчинки, которые больно били по открытым участкам тела.

Румды начали потихоньку очухиваться от ступора и некоторые пятились назад, а другие со всех ног уже неслись прочь с плато. Одни спускались обратно в ущелье, а те, кто ещё не успел взобраться наверх, поворачивали в сторону долины.

Зор достал арейский шар, зажал в ладони, вытянув руку в сторону отступающей армии. Среди румд вдруг поднялся гвалт – это было неожиданно, потому, как до этого они казалось, были и вовсе немы.

– Стойте! – закричал Зор, мысленно повторяя эту команду.

Было видно, как среди лунных детей Ареи началась ещё большая суматоха и растерянность. Одни останавливались, устремляя свой взор к вершине, где стоял гариец под редкой моросью песка, другие в какой-то панике убегали прочь от плато.

– Остановитесь! – вновь орал Зор, надрывая и так уже хриплый голос, – Я слово несу от царя вашего Альметальпара!

Плотные клубы пыли стали подниматься из-за горизонта, увеличиваясь в размерах, превращаясь в песчаную бурю. Вперемешку с песком с неба уже сыпались редкие мелкие осколки камней. Видимость портилась. Ветер начинал сбивать с ног.

Зор поспешил вниз, выглядывая возможное укрытие. Он заприметил Качудая у подножия, стоявшего наизготовку, словно истукан с расставленными в стороны клинками, хотя вокруг него уже никого не было.

– Уходим, Качудай! – кричал Зор, подбегая к другу.

– Я сделал, Урус-Зор… – прохрипел степняк, едва открывая рот, и повалился на землю. Его лицо было всё в запёкшейся крови – не то своей, не то чужой, понять было невозможно. Он очень тяжело сбивчиво дышал, начинался сильный озноб.

Зор подхватил его под руки, убрал мечи в ножны, перевалил тело себе через плечо и побежал к ближайшему останцу, большим выступом нависавшим низко над землёй.

[Mohnat]

Глава 30


Весь день бушевала пылевая буря, лишь к середине ночи немного успокоившись, а к рассвету и вовсе стихла.

– Можно идти, – выглянул Зор из укрытия.

Плато было полностью занесено песком, а кое-где появились ударные кратеры от разномастных осколков, сыпавшихся с неба. Один провал находился на той единственной вершине – он был особенно крупным, а из жерла струился тонкой волной дым.

– Урус-Зор, твой путь непременно велик! – усмехнулся заметно оправившийся от вчерашнего боя степняк, следом выглядывая наружу, – Разве могут такое утворить те, кто в кривде погряз? – обвёл он рукой вокруг. Степняк по привычке щурил взгляд, с какой-то тоской вглядываясь в безжизненные окрестности.

– Могут, Качудай, ещё как могут. А то, что мы смогли убрать ту птицу – на том лишь твоя заслуга!

– С чего вдруг? – смутился Качудай, пряча взгляд в песок.

– Ты один армию держал. Не удержи – не смог бы я ничего сделать, не успел бы, – улыбнулся Зор.

– То наши пращуры, да Гаруда Всевышний силы даровали. Без них не выстоял бы! Тысячелетия та птица Арею тревожила, не давая травы на себе взращивать, и нет её теперь, будто и не было. Знаешь, Урус-Зор, правы были тулейцы, когда аскрипали печатями мертвыми укрыли, не дав каращеям к нашей земле прийти. И теперь понимаю, о чём они сказывали, когда жизнями жертвовали и за свою землю печалились. И я бы печалился, жизнь не пожалев. Я даже представить не смею, как теперь оживить ту Арею, да и получится ли?

– Эй, земляне! – послышался радостный окрик.

Неподалёку из-за песчаной дюны со стороны ущелья появился Маргас. Позади него вскоре замаячили бойцы. Они поспешили скорее к останцу, лавируя между невысоких песчаных наносов.

– Эй, Качудай! – смеясь, кричал Размид, – Справных бойцов таких, чтобы рать целую держать, еще не видывал Сарихафат степной! – Он подошёл, коротко обнял, – Покуда я жив, и коль ещё раз доведётся побывать на Мидее, обязательно эту весть пронесу в самые дальние уголки Сарихафата, брат! – заглянул в глаза Размид, искренне по-доброму радуясь этой встрече.

– Да, Зор, славного ты воина возродил! – поддержал Маргас Размида, – Такого даже я не видывал раньше, а повидал многое! – Генерал подошёл к Качудаю хлопнул того по плечу, рассмеявшись, – Крепка Мидея-Матушка на славных ратников!

Степняк был удивлён такому вниманию к его персоне и не привыкший хоть к каким-либо чествованиям – сильно стеснялся, пряча взгляд, клоня голову вниз. Он сейчас чувствовал ту искренность, с которой все одаривали его добрым словом и не знал, как себя повести.

Впервые за долгое время эта встреча заставила появиться на лицах мидейцев искренние улыбки, а у некоторых они и вовсе были впервые в жизни. Они все до единого давным-давно себя похоронили, и сейчас искренне радовались встрече друг с другом, дорожа каждым вдохом тяжёлого чужого воздуха. Каждый старался запечатлеть в своём сознании те новые эмоции, которые даровал им новый миг этой странной реальности, о которой не так давно никто из них даже помыслить не смел. Горящая Арея, хмурая арейская луна – они производили гнетущее впечатление, тревогой окутывая душу, что мидейцы ещё пуще прежнего стремились форсировать события и не дать такому случиться на родной земле.

Маргас рассказал, что птицу их захватили сразу же, как только они оказались внутри, и против воли утянули следом на арейскую луну. В какой-то момент удалось ускользнуть. Птица, словно видела мысли тех, кто был в её чреве, и старалась лететь по воле своих гостей. Но не удалось до конца совладать с побегом и здесь неподалеку их летающее пристанище благополучно рухнуло. Не по нраву ей были все-таки обиталища румд, что за короткое время она терпела уже дважды подобный крах. Но как утверждал Маргас, всё было хорошо – птица успела набрать скорлупу, и очередное столкновение с землей не причинило никакого вреда. Не успев, как следует очухаться после крушения, они столкнулись с верховыми румдами, которые непонятно откуда взялись именно в том месте на безжизненном плато. Справиться с ними было не сложно, и после быстрой победы, отправились в сторону, где пролетая, видели, как Зор с помощью аваджары отрезал преследователей. А вот на подходе к ущелью путь преградило уже знатное войско, по меньшей мере в пять сотен клинков, да и румды в этот раз оказались вооружены. Одних одолели, полезли другие, да с такой прытью, что думали – не сдюжат, но устояли. И вот пошла вторая атака, где уже все были свидетелями того переломного момента, ну и дикого безудержного боя Качудая, о котором почти каждый не преминул периодически напоминать сейчас степняку, что тот даже отстранился от всех подальше, в попытке избавиться от той неловкости, сильно стеснявшей его.

– Сколько нас? – Зор окинул взглядом бойцов.

– С тобой семьдесят один, – нахмурил брови Маргас, переменившись во взгляде, – Прости, Зор, мы всё сделали, что могли. Теперь их пристанище в этих песках.

– Гаруда Всевышний! – Качудай посмотрел в хмурое небо, приложив ладони к лицу, затем к груди, – Прими к себе детей своих верных, одари крыльями великими, дозволь полёт вершить в твоём чертоге вечном!

– С миром, братья… – прошептал Зор, глядя куда-то вдаль.

– Поспешить бы, Урус-Зор?! – Всё ещё стесняясь, переминался с ноги на ногу Качудай.

– Впереди вечность…

– Урус-Зор, ведь Тарайя ещё жива, не верь каращеям, они лживы!

– Я знаю, что ты тогда не спал, – усмехнулся Зор, – Ты меня обманул.

– Не держи гнева за мой обман, но я не хотел, чтобы ты в жертву принёс путь наш, сохранив тела эти бренные. Они ничто, а путь велик и вступив на него однажды, мы рано или поздно достигнем вечности, и вот тогда никто не сможет нас низвергнуть в бездну. Ты сам учил меня этому…

Воздух вдруг повело волнами, как от горячего марева. По слуху резануло громким гулом. Все насторожились, похватались за мечи, озираясь по сторонам. Неподалёку, у спуска в ущелье небольшими вихрями стали кружить пески вдоль кромки обрыва. Медленно с тихим треском из ущелья поднялся огромный шар – он был точь-в-точь лоскутный разноцветный, но в размерах необъятный. Шар замер недалеко от поверхности плато. Все присутствующие внезапно начали слышать странные неразборчивые голоса, постепенно переходящие в связную речь.

Песчаные вихри успокоились и из-за обрыва показались румды. Человек десять, они взобрались наверх верхом на распарах. Процессия медленно переместилась ближе и замерла на месте, в сотне шагов, не решаясь двинуться дальше.

Всем было почему-то спокойно и понятно, что румды не имели дурных намерений, поэтому особо никто не нервничал, хотя ещё одно нашествие многотысячной армии бородачей мидейцы вряд ли бы выдержали.

– Вашими образами свершим вопросы наши! – неестественно громко вдруг заговорил румд, выехавший вперёд из процессии. Он был в золотистых латах, укрывавших плечи, грудь, колени, а в одной руке держал длинный шест, с крупным кристаллом в навершии, сильно сверкавшим множеством замысловатых граней, хотя и день был пасмурный.

– Ты! – вытянул руку вперёд предводитель, указывая на Зора, – Что взамен возьмёшь за бога своего?

Румды вскинули руки к небу, звонко крикнув что-то нечленораздельное.

– Прости, что в дом ваш мы пришли не спросив! Я Зор. У нас нет никакого бога.

Предводитель коротко обернулся. Из процессии выехал ещё один, но уже в серебристых латах. Они какое-то время молча смотрели на Мидейцев, затем серебристый вытащил из-за пазухи чёрный куб размером с ладонь, подбросил вверх и тот замер в воздухе на мгновение, а затем начал вращаться вокруг своей оси, двигаясь по небольшой орбите.

– Он больше неподвластен сынам Ареи Великой! – указал румд на парящий куб, – Ты забрал дух его, а после, уничтожил нашего бога! – махнул он шестом вверх в небо, где когда-то таилась каращеевская глыба, – Ты – Бог!

– Они сумасшедшие! – пробурчал Маргас, тяжело вздохнув.

– Что ты хочешь за своего бога? Ты ведь за тем пришёл? – не унимался предводитель румд, – Нам сложно образ ваш творить для понимания, но пройдёт время, и мы знанием нужным овладеем!

– Я не понимаю, – искренне развёл руками Зор.

– Луна погибнет без бога! Дай нам его и мы служить верно будем – на земли, указанные тобою пойдём!

– По-моему, они хотят, чтобы мы взамен им что-то дали, Урус-Зор?! Каращеевская птица была их богом, а мы её того… – предложил версию Качудай.

– Арейцы! – Выкрикнул Зор и сделал несколько шагов вперед.

Румды тут же засуетились, стали пятиться назад.

– Не отнимай жизни наши, а бога дай, и волю свою толкуй, чтобы мы знали, чем платить! – воскликнул румд в серебристых доспехах, с опаской глядя на высокого светловолосого человека, которого сейчас боялся до жути. Румд не до конца понимал тот страх, он был чем-то новым для него, неясным, оттого пугал ещё больше.

– Арейцы, если можете понять образы, что творит разум наш, говорю вам явно – не бога вам даруем, а землю вашу Арею! Ничто её больше не тревожит и круг возродить надобно, но всё само вернётся на круги своя! Верьте мне, сыны Ареи! Ваш царь единый первородный Альметальпар-Бенатар-Бахтар-Шель ушёл за меру с надеждой, что вы вернётесь на землю свою, и живица возродится прежняя, вернув свет в разум ваш! Снаряжайте птиц ваших, и Арею взращивайте в трепете добром, а не в гневе безмерном! Не нужно больше ходить на земли чужие за камнем жизни. Вы жили всё это время под покровом морока каращеев, но теперь свободны!

– Что же делать нам? – вопросил золотистый, – Бога нам кто даст? – повторил он с тоскою во взгляде, словно совершенно не понимая, о чём сейчас говорил Зор.

– Не нужен вам… – начал было Зор, но осёкся, поняв, что что-то здесь не так и они явно не понимали друг друга, как этого хотелось бы. Поначалу он подумал, что дело в шаре, который неверно толковал им образы общения, но это было глупо. Даже если бы они общались на одном и том же языке, одной и той же земли, но разных родов – они все равно не смогли бы понять друг друга. То же самое было со степняками, с даканцами, арахийцами – у них у всех был свой уклад жизни, свои взгляды на эту жизнь и никто друг друга не понимал, а здесь выходило, что до совершенно других людей, другой земли, да и каких-то других мер, что-то донести своё было вовсе невозможно. Лишь тот царь был понятлив, но это скорее происходило оттого, что он уже являлся мёртвым, во всём остальном это была другая жизнь, и чтобы её понять, понадобится здесь родиться. Даже Качудай, с которым они всегда жили бок о бок, имел своё восприятие этой самой пресловутой жизни. Зор сейчас вдруг осознал, какую фатальную ошибку они совершили своим намерением. Румды во множестве поколений воспитывались и жили этим укладом. Та каращеевская глыба имела на них сакральное влияние, воспитывая какую-то свою мораль, давая веру в силы и силы в веру. А они пришли и отняли всё. Румды не поймут этого «блага». Это всё равно, что слепому расписывать о красках радуги, только толку-то? Румды сами должны были с основ познавать ту борьбу, стремившись к ней. И тогда в сознании может быть и взрастилось то понимание победы, столь нужной для них. А сейчас они были напуганы, в полной растерянности, не понимая – как дальше быть? У них отобрали бога…

– Я отныне ваш бог! – громко выкрикнул Зор.

По рядам мидейцев пронёсся полный удивления возглас.

– Наш бог с нами! – закричал серебристый румд, обернувшись к остальным. Те вскинули руки вверх, гулко ухнув.

Спустя мгновение в ущелье раздался громогласный многотысячный возглас.

– Твой трон в ожидании, Бог! Укажи землю, на которую мы должны идти и сыны Ареи Великой снарядят птиц тут же! – воскликнул предводитель румд в золотистых доспехах.

– К твоим ногам чрево бога свергнутого! – взял слово второй и, схватив кружившийся куб, медленно подошёл к Зору, в почтении протянув ему вибрирующий камень, исходивший ореолом черной пылевой дымки.

Зор осторожно коснулся камня, взял в руку. Куб был тёплый. Он заметно сильнее завибрировал, словно в некоем порыве, передавая тот трепет человеку. Гариец внезапно ощутил родную энергию, исходившую от камня, будто она была его собственной, но взрослеющей в какой-то своей вселенной. Он слегка прикрыл глаза, дав волю скрытому сознанию и всё понял. Это был тот самый куб, ранее находившийся на вершине пирамиды, служивший жерлом, которое их чуть не поглотило, но был непонятен его столь малый размер. Куб вдруг обжёг руку, Зор выпустил его и тот стал увеличиваться в размерах, действом отвечая на вопрос человека.

Румды в ужасе шарахнулись в стороны, что-то выкрикивая нечленораздельное.

Куб достиг огромных размеров, резко закружился вокруг своей оси, подняв клубы песка в воздух, и в один миг сжался вновь до прежнего состояния. Он завис в воздухе перед лицом человека, давшего ему начало жизни. Зор протянул руку, и камень медленно опустился в раскрытую ладонь.

– Он признал поражение перед нашим новым богом! – Закричал румд в серебристых доспехах, и его тут же поддержали громким ором из ущелья.

– Он жизнь признал, – еле слышно прошептал Зор себе под нос, улыбнулся и убрал странное проявление этой самой жизни за пазуху.

– Займи трон, достойный бога, и укажи волю свою! – повторил уже ранее сказанное предводитель.

– Где же трон тот?

– Они приведут, – указал румд куда-то вдаль.

У горизонта замаячили уже знакомые диски. Они уверенно пронеслись мимо и вскоре вернулись, притащив их птицу, потерпевшую крушение. Маргас не медля вскинул ключ, всё заработало и птица, прильнув к земле, испустила поток света.

– Я ведь говорил, Урус-Зор, что ты бог, – расплылся в довольной улыбке Качудай, – Ты не думай, Урус-Зор, я тоже зреть могу ту истину, которой путь наш устлан!

***

Птица парила своим центром у самого пика пирамиды. На ровной пустой площадке, где когда-то находилось темное жерло, стоял Зор.

Он достал из-за пазухи черный куб, раскрыл ладонь, тот сразу же покрылся дымчатым ореолом и быстро стал увеличиваться в размерах. Зор уже знал что делать, и как всё было устроено. В какой-то момент он понял, что если румды могут понимать и изъясняться образами людей при помощи своих разноцветных шаров, почему бы это не сделать и ему. Стоило только попробовать, как разум вдруг стал потихоньку погружаться в мир этих людей, видеть их жизнь их же глазами, мыслям. Выходило так, что мидейцы воспринимались румдами, как нашествие воинствующих богов, пытавшихся отнять власть у каращеев, которые в свою очередь были для них теми самыми богами. По-другому эти грозные карлики просто не могли мыслить – они были взращены во множестве поколений с этой «истиной», которую впитывали в себя с самого рождения. Главная каращеевская птица, удерживавшая Арею, являлась божественным небесным телом, а жерло на вершине пирамиды было неким идолом на самой луне. Какова цель всего этого в целом, Зор пока не понимал, да не понимали по-настоящему и сами румды, слепо, как стадо овец, шествуя в окружении пастушьих собак, лишь изредка взирая на пастуха но, совершенно не понимая, что тому было нужно от них – зато явно принимая его превосходство, не смея роптать.

Внизу, у основания пирамиды и вокруг, сколько хватало взгляда, толпились румды. Их было очень много, что даже приблизительно сосчитать не представлялось возможным. Арейцам был необходим пастух, который укажет пастбища, и все они сейчас находились в трепетном ожидании некоего откровения, которое должен был даровать новый бог.

Было вообще странно, как они выжили в столь необычных условиях, с непривычным отношением к жизни, хотя может быть, это только казалось…

Увеличившись в размерах, куб начал менять форму, раскрываясь тонкими пластами, принимая форму некоего дивного цветка с небольшим постаментом в центре. Зор подошёл к раскрывшемуся трону, прошёл в центр и встал на постамент, возвысившись одиноким пиком своего силуэта над многолюдной долиной.

– Арейцы! – выкрикнул Зор, а его голос громким эхом разлетелся волной во все стороны, что казалось, услышали все, и даже те, которых не было в поле зрения.

В ответ по плотным рядам аборигенов пронесся гулкий возглас внимания.

– Отныне не нужно ходить на земли и нести с них камень жизни! – продолжил Зор, выдержав небольшую паузу, – Вот вам завет мой: Снаряжайте птиц своих, Арею навещайте часто, и как только солнце её перестанет жечь, жизнь новую творите! Вы свободны отныне от всех богов, и как только мы покинем луну вашу, свободны и от нас. На Арее пещера есть, в ней цари ваши спят, кто пред мерой, кто за мерой. Они вам путь нужный укажут, как возродить землю вновь и семена дадут и живицу откроют, которой предки ваши жили славные, не зная богов пришлых, а зная лишь рода свои! Почитайте родичей своих и не забывайте чтить жизнь иную, отличную от вашей… – Зор запнулся на последнем слове, уловив вдалеке боковым зрением мимолётное движение тёмной точки. Он в последний момент прыгнул в сторону, перевалившись за распахнутые грани куба, как по щеке что-то резануло, вспоров слегка кожу.

В строю мидейцев медленно повалился один из бойцов с отверстием в самом центре лба. Следом рухнул второй, третий…

– В птицу! – закричал Маргас, пытаясь раскрыть веер ключа, но тот выскользнул из рук, полетев вниз со склона.

Куб стал быстро трансформироваться, выстраивая из своих пластов стену, сооружая своеобразный щит. Он будто жил с Зором одним разумом, среагировав столь быстро, как это позволяли внутренние процессы сложного механизма. Местное солнце медленно клонилось к горизонту, погружая окружающее пространство в вечерний сумрак.

Вдалеке, сквозь хмурые тучи пробился тусклый пучок света, в один миг вдруг ярко вспыхнув, и сквозь развеявшуюся облачность в небе проявилась огромная пирамида, опускавшаяся к поверхности луны. Румды бросились врассыпную, началась паника. Пирамида была из четырёх внешних граней и четырех слабо выраженных внутренних. Она медленно вращалась, сверкая ярким золотом практически зеркальной поверхности. Её пик украшал массивный рубиновый кристалл, покрывающий золотое острие.

– Они обманули, Урус-Зор! Обманули… – в гневе кричал Качудай, вжимаясь в теплый пласт камня.

– Не они это, – осторожно выглянул Зор из укрытия и тут же отпрянул, а в том месте, где только что была его голова, что-то свистнуло, скользнув мимо.

– И они тоже! – крикнул Маргас, отползая от края площадки, – Сюда лезут, да явно не с благими вестями. Эх, Зор, чужая суть – тьма для нас! И ведь не высунешься. Как бой держать? Эх… – негодовал генерал, лихорадочно соображая – что делать?

Зор достал аваджару, выбрал подходящий по его мнению камень, выглянул сквозь небольшую расщелину между пластами, вытянул руку, бутон раскрылся, выстрел… Тёмно-алая струя в мгновение достигла пирамиды, брызгами рассыпавшись в стороны, будто виноградная вода, не причинив ей никакого вреда. Зор выбрал другой камень. Произошло то же самое. Третий, четвертый… всё было тщетно. Даже два и три кристалла одновременно не давали никакого эффекта, зато уже ощутимо создавли дрожь земли, обратной волной возвращаясь на вершину, осыпая песком и каким-то мусором.

– Не выйдет, – констатировал Зор, утерев нервную испарину со лба. Он внимательно всматривался в сторону, где приземлилась пирамида, и откуда велся невидимый обстрел. Основная часть румд давно разбежалась, остались лишь те, кто был с оружием – одни что-то выжидали, а другие у###### ползли вверх, где сейчас находились мидейцы. В какой-то момент он разглядел вдалеке позади пирамиды, в клубах легких пылевых вихрей, как в их сторону размеренно не спеша шли каращеи. Судя по плетям, покоившимся на поясах, они все были дарбами. Около полутора сотен, может чуть больше. Двигались на приличном расстоянии друг от друга, выдерживая одинаковую дистанцию. Зор фокусировал зрение, пытаясь разглядеть детали, но сумбурный ход мыслей мешал сосредоточиться, сбивая внимание.

– Сотня шагов! – выкрикнул Веньяр, лежа у края вершины, наблюдая за штурмом высоты бородачами.

Бойцы кто лежал, кто сидел, потеснее вжимались в каменный щит. Все уже были готовы броситься в свой последний бой, мысленно прощаясь друг с другом. Каждый вспоминал что-то своё родное, близкое сердцу, но все они непременно думали о Мидее, с сожалением лишь в памяти пронося сквозь разум тот шелест трав, шум ветра, гик коней и свет яркого солнца днём, сменявшийся мягким шёпотом звёзд ночью.

– Вот и всё… – равнодушно выдохнул Маргас. Он хотел было сказать что-то ещё, но понял, что смысла не было абсолютно никакого. Все всё осознавали и без слов прекрасно понимали друг друга. Воины молчали о своём каждый, и об одном и том же все вместе. Мгновение остановилось, дав ещё раз насладиться в памяти, в чувствах – всем тем, что было на самом деле важным.

– Качудай! – позвал Зор, не отвлекаясь от наблюдения.

– Да, Урус-Зор!

– Отрезы ты таскаешь с собой, намотай на меч, взмахни там снаружи!

Качудай достал из-за пазухи остатки перевязочных тканей, порядком уже измызганных, накинул на кончик клинка, медленно высунув у края щита. Свист, удар, лязг. Меч вылетел из руки.

– Выдержала сталь тулейская! – расплылся в довольной улыбке Качудай, подняв меч, разглядывая на нём небольшую щербинку.

– Есть! – крикнул Зор, направил аваджару в сторону каращеев, выстрелив не медля.

Небольшой плоский диск, двигавшийся немного впереди каращеев, разлетелся мелкими осколками, осыпавшись множеством мелких игл. Именно он производил те странные выстрелы, реагируя на каждое движение, кем-то определенное для него.

Как по команде, щит стал складывать пласты. Сформировав прежнюю форму куба. Он стремительно закружился по оси и сжался до размеров кулака, покрывшись уже привычным дымчатым ореолом. Зор протянул руку, тот лёг в ладонь.

Первые румды достигли вершины, и мидейцы их с лёгкостью сбрасывали обратно вниз. Это была глупая атака со стороны бородачей, но видимо полное непонимание искусства боя, отсутствие тактики – приводили к быстрому поражению. Они слепо пытались задавить массой, но на такой узкой площадке с крутыми склонами это было не под силу даже тысячной армии. Возможно, такой манёвр был лишь отвлекающим, изматывающим, оставалось только догадываться.

Дарбы подходили ближе. Они рассредоточились по равнине, по мере приближения сокращая дистанцию между собой. Пирамида осталась позади них, как вдруг раздался протяжный громкий звук, похожий на рёв походных горнов. Внешние её грани начали раздвигаться, делясь надвое, постепенно открывая внутреннее пространство, откуда исходил мягкий теплый свет, вырываясь наружу, освещая ближайшие окрестности. В центре, в окружении света стоял варр. Тот самый старый знакомый, забравший когда-то Тарайю. Он смотрел в упор на Зора и гариец как никогда ощущал этот пронизывающий насквозь взгляд.

« Я пришёл отдать твой выбор!» – прозвучало где-то внутри сознания, заставив с силой часто забиться сердце. Зор не хотел ни о чём думать, не хотел видеть его, знать. Он то всматривался в пространство пирамиды, то отводил взгляд, затем снова подолгу смотрел, но ничего, кроме света и каращея не видел, в тайне надеясь, что и не увидит.

«Выбор… я выбрал… выбрал… далеко зашёл…» – вертелось навязчиво в голове, бросая в жар. От осознания грядущего, о чем он не хотел думать, мелкой дрожью затрясло всё тело. Странная слабость накатила, что подкосились ноги, сделавшись ватными.

Варр поднял руку вверх, свет позади него рассеялся небольшим тоннелем, явив невысокий постамент с длинным хрустальным ларцом на нём, исписанным искусной вязью, над которым в воздухе нависало тело девушки.

– Тарайя… – прошептал Зор и зажмурился от резкого спазма в горле, перекрывшего дыхание.

Девушка словно была кем-то или чем-то поддерживаема – руки сложены на груди, а длинная пышная коса свисала вниз, касаясь пола. Над ней парил небольшой сверкающий серебром шар. Он пульсировал множеством искристых игл, то слегка увеличиваясь в размерах, то уменьшаясь. Варр взмахнул рукой, повёл её слегка вниз, и шар повторил это движение, приблизившись к груди девушки, заискрившись ещё сильнее.

Зор с силой держал веки сомкнутыми, будто они против воли пытались разомкнуться. Сумбурные мысли забивали способность ясно рассуждать, создавая невыносимую какофонию, огрубляя реальность, от которой казалось, тупело всё естество, быстро проваливаясь в забвение.

– Нет больше нас! – выкрикнул Зор, открыл глаза, глубоко шумно вдохнул и бросился вниз.

Он сходу отрубил двоим румдам головы, с быстротой гепарда сломя голову прорываясь вперёд.

– Куда?! – заорал Маргас, а следом за гарийцем уже бежал степняк, раскидывая по пути назойливых бородачей.

Румды вдруг резко надавили с противоположной стороны, а в небе вдалеке замаячил птенец, тут же выпустив из себя луч света, который врезавшись совсем рядом с вершиной, обрушил часть площадки.

Румды давили только с одной стороны, будто пытаясь вытеснить мидейцев с вершины туда, где не спеша к ней шествовали варры.

– Вниз! – скомандовал генерал, среагировав на манёвр птенца, предугадав атаку.

Как только спрыгнул последний боец, позади раздался грохот, и спускавшихся мидейцев накрыло градом осколков от разлетавшейся в клочья вершины.

Склон был почти пустой. Мидейцы бежали прямо навстречу каращеям, но больше было некуда. Несколько птенцов пронеслись мимо, мигом уйдя в точки у горизонта.

– В армат! – кричал Маргас, прыгая с последней ступеньки.

семь десятков бойцов быстро сгруппировались в привычные тройки, выстроив из них клин, которым тут же ударили по толпе румд, ожидавших в первых рядах, раскидывая тех в стороны.

Зор впереди продирался сквозь кишащих румд, пытавшихся неуклюже атаковать. Обман детей Ареи то и дело напоминал о себе неприятным спазмом в груди, что хотелось поскорее забыть о нём, не позволяя противной обиде овладеть душой. Он отбросил какую-либо жалость, затолкав её в самые потаённые закоулки разума. Это благородное чувство к ближнему, в последнее время выстилало перед ним дорогу в пропасть, а он всё держался за него, в надежде, что всё сложится хорошо. А ничего не складывалось. Жизнь диктовала свои условия – она была многогранна всегда в отличии от человека, смотревшего на это пресловутое бытиё всего лишь с одной грани, да и то под кривым неуклюжим углом собственного невежества, ложно путая его с истиной, в ревности охраняя, не позволяя порушить эти устои.

Качудай двигался следом, прикрывая тыл гарийца, умело выбивая дух из особо рьяных. Степняк наоборот – не имел абсолютно никаких мыслей сейчас, полностью сосредоточившись на атаке. Он чувствовал за собой ту громадную ответственность, которой как ему казалось, негласно был наделён свыше. Каждый взмах его кривых мечей обязательно достигал цели, не оставляя шансов никому.

Мидейцы рубились сразу же позади, разнося разномастную толпу неумелых бородачей в «щепки». Слаженные действия под командованием старого опытного генерала все-таки дали свои плоды и Маргас про себя часто восхищался этой совсем маленькой, но армией, которой по его мнению на родной земле просто не было бы равных. И будучи по жизни человеком службы, он в иные моменты сильно сожалел, что никто никогда так и не увидит столь умелых, слаженных воинов, в становлении которых он принял непосредственное участие. Нет. Генерал конечно же давно уже тяготился войной, но то, чем они все сейчас являлись и в каком статусе – всё это для него было некой последней исповедью перед смертью. В том, что они больше никогда не вернутся на родную землю, Маргас давно перестал сомневаться, доверившись провидению, судьбе или чему-то ещё, чему он затруднялся дать определение. Он понимал, что этот удар нужно во чтобы то ни стало удержать, ибо по разумению Маргаса, возможно было единственным шансом на искупление. Они все действительно слишком далеко зашли, но не здесь, не сейчас, а там – на далёкой родной земле, ввергая свои жизни в междуусобные войны, без зазрения совести вставая с оружием брат на брата, сын на отца… А небольшая совсем хрупкая земля с красивым именем «Мидея», несмотря ни на что хранила их жизни, как могла, одинаково оберегая, каждый раз заново возрождая из тлена, в надежде, что дети когда-нибудь образумятся, и зацветут яркие сады жизни.

Бородачи быстро редели, вскоре и вовсе закончившись в какой-то момент, оставшись недвижимыми телами под вечерним лунным небосводом.

– Надвое! – скомандовал генерал, и строевой клин поделился пополам. Дарбы были уже совсем близко. Сто… пятьдесят… тридцать шагов. Они сомкнули ряды и стремительно рванули вперёд, будто вихри, врезавшись в крепко сбитый строй мидейцев. Они были столь быстры, что после румд, казались совершенными бойцами. Земляне едва удержали этот удар, как последовал второй, разрубив оба строя, лишив слаженности.

Каращеи искусно орудовали своим оружием, рассекая воздух убойными наконечниками, с безумной скоростью и силой нанося сокрушительные удары.

В другое время, и мгновения никто бы не выстоял против этих вселенских бойцов, но мир изменился, уравняв чашу весов. Мидейцы уже не были прежними, словно неоперившиеся птенцы. Они являли собой сейчас матерых древних воинов, распахнувших в какой-то момент души навстречу миру, озарившись памятью великих предков. Всё было именно так, как и говорил несчастный царь на погибающей Арее. Он видел всю истинную суть, зрел глубину, основу, не обращая внимания на поверхностную суету, ложь – сплошь дурманящую разумы. Мощь предков, всех родов сейчас пребывала в каждом воине без исключения, разрушив границы, сорвав печати и ржавые замки, позволив вырваться наружу дикой безудержной ярости.

Зор рубился на одном дыхании, как ему самому казалось – последнем. Он сносил головы врагам, остервенело орудуя пером Гаруды, что в какой-то момент даже показалось, будто лезвие стало красным не от крови, а от жара и Зор ощущал это тепло сквозь рукоять меча. Он рвался к пирамиде, в надежде, что варр не исполнит задуманное. Он даже мысленно торговался с серым палачом, предлагая взамен свою жизнь, душу, только бы мгновение замерло, и этот глупый приговор канул в бытиё.

Каращеи давили умело, жёстко, без тени эмоций на своих мрачных лицах. Они раз за разом дробили пытавшихся сбиться в команды мидейцев, медленно монотонно отнимая жизнь у очередного бойца, но и сами несли потери, хотя, как могло показаться со стороны – их они вовсе не волновали.

Тулейская сталь безумным вихрем сверкала в сильных руках сирхов и гарийцев – трудно, но верно повергая очередного каращея. Безудержная схватка двух неистовых врагов, казалось, сотрясала землю. Под вечерним лунным небосводом вершилась битва, выжившие свидетели которой на многие века впишут её в свои летописи, как предупреждение потомкам и как наказ утратившим память.

В какой-то момент, как по команде каращеи разделились на два лагеря: целью одних были остатки мидейцев, а другие пытались взять в кольцо Зора с Качудаем. Два диких бойца, два древних воина у###### пробивали себе дорогу вперёд к заветной цели – единственной, последней, утрата которой равнялась приговору всему тому, что до этого с неимоверным трудом обреталось. Они были с ног до головы в крови, чужой или своей не имело никакого значения. Казалось, что их было уже не остановить. Боги вновь выпустили на арену мироздания своих лучших ратников – простых, но беспощадных, отобрав у них самое дорогое, заставив грызть всех, кто вставал на пути, и они грызли… С безудержной яростью разрывая всех, кто осмеливался преградить тот путь, великий их мараджават – предать, остановить который можно было только с последним ударом сердца.

Собрав последние силы, Зор рванулся вперед, каскадом молниеносных ударов уложив сразу пятерых, наконец-то вырвавшись из кольца. Каращеи редели на глазах. Произошёл переломный момент битвы. Стройный уверенный натиск серых воителей дрогнул, начав терпеть крах.

Пирамида была совсем рядом, всего какая-то сотня шагов. Зор бросился к ней. Варр продолжал стоять недвижимо, с занёсенной рукой вверх.

«Выбор свершён!» – громогласно разнеслось по сознанию, и варр опустил руку.

Сгусток серебристого света тут же вонзился в грудь девушки, напоследок ярко вспыхнув. Тело содрогнулось в сильном спазме, медленно опустившись вниз.

Прыжок, другой. Зор подлетел к варру, который продолжал молча недвижимо стоять, будто истукан, и со всей силы всадил ему кулак в голову, впечатав тело в золотистый зеркальный наст пирамиды…

В какой-то момент вдруг всё замерло. Стих лязг оружия, шум борьбы. Зор огляделся. Неподалёку стоял Маргас посреди груды мёртвых тел. Рядом бухнулся на колени Качудай, часто громко тяжело дыша, судорожно озираясь по сторонам. Его взгляд был безумным, будто вовсе не понимающим происходящее. Немногие выжившие были кто на ногах, кто безуспешно пытался подняться, вновь падая, вовсе обессилев от ран.

Зор обернулся, вспомнив о чём-то важном. Он вытер лицо, протёр веки от запёкшейся крови, фокусируя плывущее куда-то в сторону непослушное зрение. Накатила резкая усталость, тело пронзила невыносимая боль, ударив в каждую его клетку, что он еле удержался на ногах, чуть не закричав от начавшейся пытки. Дыхание стало прерывистым, дёргающимся. Каждый шаг давался с большим трудом. Отчаяние от бессилия буквально разрывало разум, ввергая его в хаос из бесполезных ошмётков, но он настойчиво шёл вперед, словно ребенок только научившийся ходить.

[Mohnat]

Глава 31

Тарайя широко открытыми глазами смотрела куда-то вверх перед собой. Зор прижимал её крепко к своей груди, тихо раскачиваясь из стороны в сторону, а она пыталась сделать вдох, и когда удавалось, тот вдох был тяжелый и хриплый

– Больно как… – прошептала она, перевела взгляд на Зора и еле-еле улыбнулась.

– Тсс…не говори, – Зор уткнулся лицом в её волосы, вдохнув родной аромат весенних первоцветов. Ему сейчас казалось, что подобное уже происходило с ним… а может быть не с ним и не в этой жизни? Но это было, и даже не единожды, а словно тысячи и миллионы раз.

– Всё-таки я смогла ещё раз увидеть твои глаза… – с большим трудом произнося каждое слово, еле слышно шептала Тарайя.

– Это ведь не мой выбор… не мой… – твердил сквозь зубы Зор, продолжая раскачиваться, крепко прижимая к себе её и отрешённо глядя перед собой.

– Это жизнь, мой милый Зор! Великая, честная и беспощадная!

Лицо девушки было бледным, дыхание редким, веки норовили сомкнуться, но она держалась, как могла, оттягивая неизбежный момент.

Зор прикрыл глаза, выдохнул, сосредоточился, попытавшись очистить ум от мыслей. Он хотел отдать остатки своей искры Тарайе, хотя уже и с трудом мог это делать. Сильное волнение, страх, гнев – всё это вместе взятое создавали в голове какой-то дикий сумбур никак не дававший сосредоточиться, и от этого Зор злился, нервничал ещё больше, что делало его задумку бестолковой.

– Не нужно, – коснулась Тарайя пальцами его губ, – Ты не сможешь, да и я тоже… Тебя увидела вот... Жаль, что Урай больше не увижу, и как Альтар восходит над ним. А мы ещё обязательно увидимся, мой милый Зор!

Зор понимал сейчас, как никогда, что действительно был бессилен, и этот факт наполнял разум гневом. Он должен был что-то сделать. Должен! Обязательно!

– Маргас! – выкрикнул Зор за спину.

– Здесь! – отозвался генерал, помогая Качудаю вязать варра, который начал приходить в себя.

– Вода с Ареи осталась?

– Давно уж кончилась, – развел руками здоровяк.

– Значит, птицу поднимать скорее надобно, да на Арею. Собирай всех, кто на ногах, воду несите пещерную, сколько сможете!

– Сделаем! – кивнул Маргас, не медля направившись в сторону вершины, где парила их птица.

– Сейчас всё будет. Потерпи, родная… – повернулся Зор, заглянув в глаза.

Её взгляд был блуждающий, будто в поисках чего-то. Зрачки то расширялись, то сужались, внезапно фокусируясь в одну точку на какое-то время, затем снова начиная двигаться в хаотичном порядке, и вновь замирая. Зор понимал, что она может так и не дождаться той спасительной влаги. Да и будет ли она спасительной? Этот вопрос оставался без ответа, являясь лишь правом на попытку.

– Я скоро, – прошептал он ей на ухо, снял куртку, подложил под голову.

Варр сидел скрестив ноги на золотистой зеркальной плите пирамиды, гордо глядя перед собой.

– Смотри, Урус-Зор! – протянул Качудай меч каращея, – Аккурат, что твой, только в серебре весь, – жадно разглядывал степняк искусный иноземный клинок.

Зор забрал меч. Ножны были точь-в-точь копией, как у него. Он потянул на себя рукоять, бегло взглянув на лезвие, вставил обратно.

– Ты ведаешь исцелением?! – тихо произнёс Зор, опустившись на одно колено перед варром, пристально заглянув тому в глаза, – Ведаешь конечно же… Вот сталь твоя, а вот моя, – он достал свой клинок из-за спины и положил оба перед каращеем, – Забирай! И жизнь вот она моя, – раскинул в стороны руки Зор, – её отдаю без сожаления, только убери ту хворь… Убери! – повысил вдруг он голос на последнем слове.

Варр прищурил веки, затем широко их распахнул, пристально уставившись на гарийца. Его взгляд был настолько глубокий, а темные зрачки глаз постоянно пульсировали, и всё это казалось какой-то бездонной пропастью, за которой не было ни сути, ни цели, ни души, лишь мириады поверженных миров, навечно канувшие в эту бездну.

– Убери! – Заорал Зор ему прямо в лицо, что стоявший рядом Качудай отшатнулся, сделав несколько шагов назад, никак не ожидая такого от друга.

За всё то время, сколько они вместе прошли, Степняк сейчас впервые видел проявление гнева Зора, и для него это было полной неожиданностью. Нет, он видел и чувствовал нечто похожее ранее в боях, но тогда всё было иначе, будто под контролем, не со зла, а мира ради… сейчас же Качудай впервые испытал страх, что в жизни ему было вовсе несвойственно. Но страх не за себя, за друга.

– Ты заблуждаешься! – вдруг заговорил варр тихо, чуть с хрипотцой в голосе, но чётко, – Жизнь твоя мне ни к чему. Мне своей достаточно, а тебе своей. И выбор мой тебе ни к чему. Это всё твой выбор, Зор, и когда-нибудь ты это поймёшь, и простишь всех за это! Там нет хвори, там только выбор – понимаешь ли ты это так, как нужно – как правильно? И он полностью твой, не мой! Знай это так же, как хранишь знание выбора рождения. Там, – кивнул варр в сторону лежавшей на постаменте девушки, – Есть выбор меры и он только твой, я предупреждал! – твердил варр, повторяясь.

– Я не выбирал вас! – со злобой сквозь зубы процедил Зор, – Я не выбирал смерть своих сородичей, смерть тулейцев, румд, урайцев! Вы пришли на нашу землю вершить чью-то волю, а теперь ты мне о выборе вещаешь?! Ты! – вновь сорвался он на крик, безумным взглядом пронзая варра, – Ты пришёл с нагим мечом в мой дом, пролив кровь братьев моих и ты мне толкуешь про какой-то выбор?! Кто ты есть, чтобы вершить судьбы наши?! – как сумасшедший орал Зор, нервно кривя лицо.

– Я тот же, кто и ты, – без тени хоть каких-то эмоций ответил варр, – Я – твоё отражение в водной глади вечности. Твоя другая суть, которой ты стыдишься, но невзначай каждый раз надеваешь её облик на обстоятельства, которыми и вершишь тот выбор, ведь истинным собой боишься, искусно делая подлог. Ты – великий мастер перевоплощений. Я и есть твой выбор!

– Урус-Зор, да он явно разумом болен, – нахмурил брови Качудай.

– Ладно. Мне не понять твоих речей, да и времени на то не имею, – успокоился немного Зор, – Где хоронятся ваши правители, полагаю, тоже смысла нет спрашивать? Знаешь ли что-либо о расе древних устроителей? Мне необходимы эти ответы!

– Везде! – расплылся в какой-то сумасшедшей улыбке варр.

– Угу… – Зор поднялся с колен начав расхаживать взад-вперёд, хмуря брови, напряжённо о чём-то размышляя.

Солнце уже скрылось за ровной линией горизонта, погрузив во тьму лунные окрестности, и лишь вокруг пирамиды было светло будто днём, освещаемое мягким, но ярким светом сложенных граней.

Оставшиеся бойцы обустроили небольшой лагерь рядом. Они перевязывали друг другу раны, обильно смазывая их тягучей черной жижей, по запаху отдаленно напоминавшей дёготь. Кто-то был слегка ранен, некоторые серьёзно, а трое потеряли много крови и за ними сейчас ухаживали более здоровые, промакивая лица единственным мокрым отрезом, смоченным в последних каплях арейской воды.

Высоко в небе появилась птица. Быстро обрастая каменной скорлупой, она медленно опустилась к поверхности. Вспыхнул луч, явив из себя десяток бойцов во главе с Маргасом. Они несли два огромных ларца из хрусталя до краёв наполненных водой.

– Скорее всех напоить!

Бойцы занесли лари в пирамиду и, черпая в шлемы воды, относили их раненым.

– Эх, Зор, – запыхавшись, выпалил Маргас, – Три десятка нас от силы осталось. Долго не сдюжим так. Ну да ладно, пыль всё это – как любил говаривать твой отец. Знаешь, румды птицами многими у Ареи уж кружат. Видать не совсем из разума выжили. Арея остывает, мы в ночи как зашли, так в ночи и вышли. Ни одного восхода! Устоялся круг видать, как птицу ту проклятую ты убрал. Верный наш мараджават, Зор, и не сомневайся в этом никогда. А что румды? Да боги им мерила пусть выдают. Не гневись на них, всё пройдёт. Мы ведь с твоим отцом не лучше были, а то и похлеще.

– Нет гнева моего, Маргас!

– Верю, Зор, и вера та непоколебима до самой меры моей! – приложил здоровяк кулак к груди и, развернувшись, отправился к бойцам, помогать раненым, где уже во всю их отпаивали живой водой, да промывали раны.

– Давай сюда! – подхватил Зор ларец и они уже с Качудаем перенесли его к Тарайе.

– Если не имеешь более вопросов, могу я быть свободен? – выкрикнул варр, сидя связанный по рукам и ногам крепкими ремнями, оставшимися от оружейных сбруй погибших.

– Дай-ка, Урус-Зор, я дурь-то подвыбью из гостя нашего, – повернулся степняк к варру.

Зор нахмурил брови, сощурив взгляд, подозрительно глядя на пленника.

– Значит, нет! – тихо констатировал варр, и в это же мгновение во все стороны разлетелись ошметки от порванных ремней.

Каращей стоял во весь рост, держа в руках оба меча, которые Зор неосмотрительно оставил перед ним, впопыхах поспешив к Тарайе.

Качудай хотел было рвануть к варру, но рухнул тут же под ударом мощного порыва ветра, не пойми откуда взявшегося.

Варр вскинул перед собой золотистый веер огранённых жёлтых кристаллов, коснулся одного и грани пирамиды в одно мгновение сомкнулись. Она рывком взмыла в небо, стремительно отдаляясь от луны и от Ареи в сторону бездны тёмного бесконечного пространства.

Качудай кое-как поднялся на ноги и снова рухнул. Сумасшедшее дуновение ветра в замкнутом пространстве постепенно нарастало.

Зор изо всех сил старался преодолеть то дикое сопротивление, стремясь шаг за шагом к варру, который почему-то отдалялся, хотя и стоял неподвижно на месте. Мутная пелена, заполнявшая пирамиду, вдруг стала растворяться, являя взгляду огромную пустоту, которая двигалась. Границы пирамиды росли. Было чувство, что это именно ветер раздвигал грани в стороны подобно кузнечному горну, раздувая меха. Вокруг не было ничего, белоснежная пустота и золотистый зеркальный наст под ногами.

Ветер вдруг стих так же внезапно, как и начался. Варр был очень далеко, напоминая о себе лишь смутным силуэтом.

– Я иду, Урус-Зор! – кричал Качудай, наконец-то обретя возможность двигаться.

Зор бежал к варру стремительно, изо всех сил, как никогда до этого. Он боялся, что серый враг в этот раз сотворит что-нибудь такое, что уж наверняка погубит Тарайю. Гариец ощущал собственное бессилие, что влага начинала выбиваться из глаз, выдуваемая встречным потоком воздуха. Отчаяние бушевало внутри, наполняя сознание лютым гневом, чего больше всего боялся Зор всегда. Он знал, что гнев – самое губительное чувство на свете и стоит ему предаться однажды хоть на мгновение, оно непременно пленит обманом, поселившись в душе, в итоге медленно сжигая изнутри своим горячим пламенем.

До каращея оставалось не многим чуть более сотни шагов. Он стоял не шевелясь, с обнаженными клинками в обеих руках, устремив их кончики в золотое зеркало под ногами. Позади него зиял арочный проём с человеческий рост. Он был тёмным, но с каким-то пыльным серебристо чёрным отблеском. Серый боец в лице был полон намерения. Он защищал этот проход и Зор это понял. Он вдруг осознал, что это и есть ключ к тем ответам, что так его беспокоили в течении всей его жизни. Возможно, это и была дверь в то самое пресловутое обиталище каращеев, и только поэтому никто и никогда не мог их найти. Да, это было непременно именно так.

Со всех сторон вдруг ниоткуда стали появляться другие варры, спеша наперерез к Зору.

– Я идууу…! – в отчаянии кричал где-то позади Качудай, никак не поспевая за быстрым гарийцем, видя, что дела совсем плохи. Степняк уже даже не думал о смерти, не прощался с жизнью. Ему было сейчас абсолютно все равно, что будет дальше с ним, но он непременно желал помочь Зору – своему первому и единственному другу в жизни. Брату, учителю, величайшему человеку, которого он обрёл внезапно, что теперь в бесконечном порыве стремился хоть как-то помочь, облегчить его ношу, и не важно – какой ценой, пусть и ценой собственной жизни. Качудай только сейчас начинал понимать, насколько тяжела была та ноша, которую взвалил себе на плечи этот молодой гариец. Она вдруг явилась в представлении степняка чем-то непосильным, даже незыблемым, что в страшных думах было боязно осилить её, не то, что наяву. А Зор держался. Он молча нёс её, не пеняя ни на богов, ни на судьбу, ни на людей, он сам был богом – самым настоящим и честным ко всем и ко всему сущему. Это Качудай понял, как истину внутри себя, даже не смея сомневаться. Качудай ощутил вдруг в душе трепет, который прокатился огромной горячей волной, наполнив разум странной радостью.

Счастье – новое чувство, которое вдруг разлилось мощным потоком по сознанию степняка. Он впервые в жизни испытывал эту странность, охватившую вдруг всё его естество. Качудай понял, что действительно сейчас был по-настоящему счастлив. Он мысленно благодарил богов, провидение, случай, всё, что так или иначе позволило ему окунуться в новый мир эмоций, ощутить ту безграничную значимость. Благодарил за путь, по которому довелось идти, благодарил за великого гарийца на том пути, и это было для него сейчас величайшей наградой жизни, что большего желать, казалось было нечего.

Варрские клинки свистнули с обеих сторон. Зор прыгнул вперед, в сторону, увернулся, метнулся назад и, схватив одного из пятерых, рывком сломал шею. Хотел выхватить меч у обмякшего тела, но не успел. По плечу полоснуло. Прыжок, рывок, удар и второй гулко хлопнулся с вывернутой челюстью. Гариец сосредоточился. Усилием воли подавил весь гнев в себе, охладив ум, опустошив от посторонних мыслей. Разум руководил четкими молниеносными движениями тела, контролируя каждый выпад врага. Со стороны это выглядело, как несколько вихрей кружились вокруг одного, пытаясь взять его в кольцо, подавить, поглотить, уничтожить. Зор лавировал между взмахами вселенской стали, монотонно выбивая эти убойные звенья единого механизма кем-то настроенного на его уничтожение. Удар, захват, рывок – хруст ломаемых позвонков и последний безвольно повалился, выронив оружие из рук. Только Зор попытался поднять варрский меч, как над головой свистнуло, и появились ещё пятеро непонятно откуда. Они словно выросли из-под земли, тут же обрушив шквал ударов. Зор чудом увернулся, нырнул под ноги одному, свалив его, попутно ударом снизу вверх выбил челюсть другому, третьему всадив кулак в гортань. Ногу обдало резкой болью, а из раны запульсировала тёмная кровь.

Варры вдруг повалили со всех сторон нескончаемым потоком. Зор отбивался уже как мог, уворачиваясь, отвечая иногда, но понимал, что выстоять в такой гуще просто невозможно. Гариец рванулся вперед, к одиноко стоявшему неподалёку варру.

Каждый шаг давался с большим трудом, отвоевывая своё право на движение вперёд. Мечи мелькали перед глазами какой-то дурной какофонией образов и звуков, угнетавшей нормальное состояние. Хотелось скорее это прекратить, и даже в мгновения слабости проскакивали предательские нотки – сдаться… но Зор не смел. Он терпел, гоня себя к цели, не позволяя выдохнуть, задержав это единственное оставшееся дыхание – последнее, что у него было.

Качудай настиг наконец-то первого врага и сходу обрушил свои кривые мечи на серые шеи. Он рубил, догоняя. Казалось, что на него варры не обращали абсолютно никакого внимания. Они упoрно давили Зора, будто для них более ничего не существовало. Гариец уже буквально рвал каждого, кто пытался к нему приблизиться, являя из себя сейчас некий механизм убийства. Одинокий первобытный пехотинец, будто низвергшийся с великой битвы, стремился в эту битву вернуться. Это была его война, родоначальником которой он являлся.

Уже всё тело покрывали раны, заливая водой жизни молодое могучее тело. Кровь застила взгляд, и было совершенно ничего не видно, но он пёр напролом, вырывая из жизни очередного врага, не оставляя ему никакого шанса. Зрение теперь не требовалось. Первородные инстинкты бойца вели его в чётком движении танца смерти вперёд без оглядки назад. Раненый измученный, но не сломленный, он раздирал преграду за преградой, обрывая новую и новую жизнь, и вот наступил момент, когда преграды исчезли…

Варр был совсем близко. Двадцать, десять, пять шагов, прыжок. Серый воин напрягся, сделал шаг в сторону, прыгнул, взмахнув обеими клинками. Зор промахнулся в этот раз и проскочил мимо, получив новую рану. Варр бросился к нему сзади, рубанув наотмашь. Зор попытался увернуться, но не успел и пропустил колотый удар в бок. Взмах и по спине полоснуло, вспоров снизу доверху, задев несколько ребёр, выбросив наружу новые потоки крови. Варр по-своему изящно развернулся и, взмахом клинка целясь в шею…

Зор прыгнул навстречу, схватил всё-таки каращея за руку, одним движением сломав её, следом ударом кулака осадив грудину, что та гулко хрустнула, сломанными ребрами пробив внутренности.

Варр упал на золотую гладь, выронив мечи, захрипев. Зор бросился к нему, схватил за ворот, занеся крепко сжатый кулак, целясь в горло, но вдруг замер. Он остановил себя в последнее мгновение, часто дыша, нависая над поверженным врагом, истекая кровью, которая капала на каращея. Тот лежал с сильными хрипами тяжело вдыхая воздух, широко открытыми глазами глядя на гарийца. Этот взгляд вдруг обрёл смысл. Впервые за всё то время, сколько Зор встречал каращеев, всегда они смотрели бездной тёмных глаз. Сейчас же это был осознанный полный жизни взгляд, в котором проносились миры, мгновения, столетия и тысячелетия, проносилась жизнь Зора. Он не понимал, почему это происходило, но оно являлось чем-то близким, до боли родным, странным, непонятным, но уже не чужим. В какой-то момент он даже ощутил, что смотрел сейчас на самого себя. Гариец вдруг осознал себя единым с варром. Это было какое-то дикое откровение, испытываемое впервые, и оно обескураживало. Обернувшись за спину, мутным плывущим зрением он едва различал темные силуэты поверженных им врагов и жалел их всех, сожалея о содеянном, ощущая себя единством со всеми ими и испытывая смерть каждого – проживая её снова и снова. Сильная боль раскаяния разливалась медленно по разуму, крепкими клещами намертво цепляясь, сжимая невыносимо, что хотелось умереть по-настоящему, только бы не испытывать это противное чувство.

Зор опустил кулак, отпрянул от варра. Серый боец улыбнулся, попытавшись что-то сказать, но из его горла вырвался только сильный хрип вперемешку с бульканьем крови, которую он тут же выплюнул. Варр хрипел, пальцами пытаясь вгрызться в глянцевое золото. Глаза его бегали из стороны в сторону в какой-то агонии.

– Мы… – еле выдавил из себя варр, вновь сильно захрипев, сплюнув кровью в очередной раз, – Одного света дети… – выдохнул он, глаза его закатились, обнажив белки, мелко задрожав.

Зор находился в смятении, он непременно хотел сейчас как-то ему помочь, но не понимал – как?

– Прости… – тихо пробормотал Зор, с большим трудом поднялся.

Сильно кружилась голова от потери крови, что он едва стоял на ногах. Мгновение назад неистово разрывая врагов, сейчас он еле-еле мог сделать шаг. Всё тело отдавало дикой болью, раны кровоточили. Каждая клетка организма пульсировала в сильном спазме, требуя обратить на себя внимание, поддаться, принять поражение. Но Зор терпел.

– Я здесь, Урус-Зор! – кричал Качудай, хватая друга под руки.

– Тарайя… – едва шевелил он губами.

– Идём, Урус-Зор, идём… – пытался взвалить на себя почти безвольное тело, бубнил степняк.

– Туда нужно… – повисая на плече, указывал Зор рукой в сторону тёмного зияющего проёма, – Там адивьи, я знаю…

– Куда? – не понимал степняк, не видя вокруг абсолютно ничего, кроме золотых граней пирамиды. Он тащил Зора обратно к центру, стараясь изо всех сил, которых уже и у самого не было. Кряхтя, пыхтя, часто останавливаясь, два одиноких воина шли вперёд, а золотой чертог мчал их через вселенную.

[Mohnat]

Глава 32

Зор снял с себя изрезанную куртку, всю в запекшейся крови. Сбросил оружейную сбрую. Его раны были многочисленны и глубоки, но он казалось, не обращал на них никакого внимания.

– Вот, испей, – зачерпнул он пригоршню воды из ларца и поднёс к лицу Тарайи.

Девушка пошевелила чуть губами, сделав слабый глоток, открыла глаза, каким-то пустым взглядом окинув окружающее пространство.

– Пей, исцелит, – хрипел Зор, нависая над ней, слегка пошатываясь.

– Мне жаль...

– Пей! Поможет… – бубнил Зор, тяжело дыша, сам едва оставаясь в сознании.

Гариец терпел, превозмогая дикую боль во всём теле. Его колотая рана то и дело кровоточила, будто жерло вулкана, извергая из себя потоки жизненной влаги, от нехватки которой начинал мутнеть рассудок, раз за разом всё чаще впадая в какой-то ступор на мгновение, затем в жажде жизни оживал из последних сил, продолжая сумбурное существование, начинавшее всё чаще казаться бредом.

– Вот, Урус-Зор, у варра была, как ты и говорил! – подошёл запыхавшийся Качудай, протянув золотую бляху испещренную множеством черт, испачканную в крови, – Он жив ещё, Урус-Зор! – бухнулся степняк на пол. Он был сильно вымотан и уже долгое время без сна, что сам еле держался на ногах.

– Пусть. Теперь это не важно, – буркнул Зор, привычным движением вскинул бляху в воздух, как та тут же рассыпалась на множество мелких осколков, замерев перед лицом, образовав несколько кругов с крупным камнем в центре.

Зор чуть замешкался. Он интуитивно понимал что нужно было делать, словно знал это всегда, но забыл, а сейчас вспоминал, вытаскивая из лабиринтов памяти. Он стал производить ему одному понятные комбинации. Поменял несколько камней местами, как стены пирамиды завибрировали и вдруг явили в себе огромные бреши, сквозь которые было видно бесконечное звёздное пространство вокруг. Коснувшись одного ближайшего к центру осколка, тот засветился ярче других, и веер сложился, упав в ладонь.

– На Урай! – выдохнул Зор и в край обессилев прикрыл глаза, крепко держа за руку Тарайю, уткнувшись ей в плечо.

Впереди появилась яркая белая точка, она быстро увеличивалась в размерах, проявляя из себя водоворот светящейся пыли. Пирамида нырнула в эпицентр этого вихря. Вокруг всё стало ярким, затем наступила темнота. Вспышка.

Они быстро приближались к яркой звезде. Та постепенно росла, обретая объём. Темный силуэт одной из земель, оказавшейся ближе всего увеличивался в размерах, пока вовсе не закрыл собою солнце, свет которого разливался светло-голубым ореолом вокруг, падая на три луны, парившие по разные стороны. Пирамида замедлила свой полёт, вскоре остановившись, замерев у тёмной стороны.

– Урай, – совсем тихо прошептала Тарайя, а на её губах появилось подобие улыбки.

Земля медленно кружилась вокруг своей оси, двигаясь постепенно вниз, совершая одной ей известный круг этой меры. Свет над кромкой рос, проявляя постепенно яркие краски восхода великого Альтара – звезды жизни, которую так любила Тарайя.

Зор с трудом разлепил веки. Он часто дышал, будто в нехватке воздуха. Тело бросало то в озноб, то в жар, сменяя одно состояние другим.

– Я не думал, что вот так вот всё… – отрешённо произнёс Качудай, находясь в какой-то прострации, с тоской глядя на яркий рассвет чужого ему солнца. Разум был раздираем массой противоречий, которые он никак не мог побороть и не знал, что с этим поделать. Оставалось лишь только покорно терпеть эту изнуряющую пытку мироздания, в надежде, что она всё же когда-нибудь закончится.

– Никто не думал… – прохрипел в ответ Зор, не отрывая взгляда от скорбного зрелища. Край солнечного диска становился всё ярче, освещая выжженную безжизненную землю, где алыми прожилками разливались лавовые реки. Урай был мёртв.

Зор повернулся к Тарайе в намерении сказать что-то, как вдруг сердце его дрогнуло, замерев, будто забыв свой жизненный ритм и вновь забилось, но бешено, норовя выломать грудь.

Лицо его единственной женщины быстро бледнело, взгляд стекленел. Рука, за которую Зор держал её всё это время, стала холодеть.

Тарайя вдруг глубоко набрала в грудь воздуха и едва слышно прошептала: – Помни наши имена… – она медленно выдохнула, больше не вдохнув ни разу.

Дочь Дивьи и Перинея остекленевшим взглядом смотрела на свой последний рассвет, никак более не реагируя тем прежним живым блеском голубых глаз.

Зор неимоверным усилием давил сильный спазм в груди. Он крепче прижимал её к себе, уткнувшись в пышные волосы, и медленно раскачивался, будто убаюкивая, вдыхая этот далёкий, но в то же время родной аромат весенних первоцветов. Из тех последних сил, которые оставались у него для решающего рывка, не осталось больше ничего. Гариец был опустошён полностью, не чувствуя даже остатков своей легендарной, когда-то яркой искры. Его мир рухнул в одночасье, ненавистным рассветом ознаменовав о своей кончине – такой же яркой, болючей, невыносимой… но Зор терпел, он не мог иначе – иначе было нельзя! Вдох-выдох, вдох-выдох.

Слабые удары сердца редели, гоня остатки крови по опустошённым венам. Сознание потихоньку плыло, погружаясь в противную тягучую тёмную массу, являя перед мысленным взором какой-то бессвязный бред из странных картин.

Качудай крепко держался за голову, как маятник качаясь взад-впёред, совершенно не понимая, что делать. Он видел, как умирал его единственный друг, но абсолютно был бессилен. Степняк начинал впадать в панику. Он подползал, хватал Зора за плечи, тряс его, пытался тормошить Тарайю. Протирал им лица водой, смачивая глубокие раны на теле гарийца, но ничего не помогало, и он снова садился, начиная раскачиваться, хватаясь за голову, по-звериному утробно рыча сквозь стиснутые зубы, каждое упущенное мгновение, погружаясь в ещё большее отчаяние. Степняк люто винил себя за то, что не успел к Зору на помощь – не смог за него постоять, не смог жизнь свою положить во имя Мараджавата Великого. И от этих мыслей он испытывал дикий стыд, не в силах с ним справиться, что едва сдерживал слёзы, не достойные воина.

Странный звук заставил встрепенуться. Качудай подскочил на ноги. Звук был резким звенящим, словно остаточный после удара медного гонга. Он создавал противную вибрацию, которая казалось, проникала в мозг, заставляя морщиться.

Звук прекратился внезапно, как и начался.

От каждой грани пирамиды в его сторону двигались четыре высоких фигуры в длинных серых плащах. Они появились внезапно и непонятно откуда. Это были варры… или не варры… Качудай ничего не понимал.

Резкие, будто иссушенные лица с безэмоциональными масками, в другое время они внушали бы страх, но степняк уже ничего не боялся. Он лишь удивлялся, но страх его совершенно не беспокоил. Варры смотрели исподлобья тёмными, казалось пустыми глубоко посаженными глазницами без зрачков и даже без глаз. Один из них остановился у ещё живого сородича, поднял оба меча, вложил их в ножны, продолжив путь к центру.

– Я скоро, Урус-Зор! Я вас не оставлю! – закричал Качудай, оскалился в сумасшедшей улыбке, обнажил кривые тулейские мечи, выставив их угрожающе перед собой. Он был сейчас рад каращеям, как никогда в жизни и даже немного удивлялся этому, испытывая странную метаморфозу. Он был сильно вымотан, слаб и понимал, что не выстоит против этих свирепых бойцов, но был настроен решительно. Гаруда даровал ему шанс всё исправить, искупить тот позор и он непременно им воспользуется! Теперь точно не подведёт...

– Не отда-а-м! – рычал Качудай, вертясь вокруг двух тел, с лютой ненавистью зыркая по сторонам, внимательно следя за врагами.

Варры остановились в десятке шагов.

– Ты достойный свет! – громким басом вдруг произнёс один из них, – Выбор свершён!

– Я ничего не выбирал! – огрызнулся Качудай. Он часто дышал, во рту резко пересохло, а голова сильно закружилась, сбивая координацию, поводя рябью перед взором.

– Ты должен уйти!

– Не отдам! – Качудай прыгнул на ближайшего, решив больше не ждать, пока ещё были хоть какие-то силы.

Варр отклонился в сторону и Качудай пролетел мимо, запнулся, но устоял на ногах, развернулся, бросился снова. Рывок, удар, другой, оружие вылетело из рук, и степняк повалился, споткнувшись. Поднялся кое-как. Перед глазами плыло.

– Верь мне! – выкрикнул вдруг варр голосом Зора и, схватив Качудая за шиворот, заглянул тому в глаза.

– Урус-Зор… – едва бормотал обессилевший Качудай. Он мог поклясться, что на него смотрели глаза Зора и этот взгляд успокаивал. Всё было как-то странно, туманно, будто во сне. А может посмертица это? Качудай ничего не понимал, совершенно запутавшись в своих мыслях.

– Верь! – повторил голос, и варр отпустил степняка, тот отпрянул, сильно шатаясь, едва держась на ногах.

Каращеи как по команде опрокинули ларцы, опустошив их от тулейской воды. Один из них взял Тарайю на руки и осторожно опустил в первый ларец. То же самое проделал и с Зором, положив его во второй.

Порывшись в вещах гарийца и, отыскав разноцветный шар, подаренный царём Ареи, варр переломил его пополам, вылив содержимое на девушку. Жидкость стала разливаться по её одеждам, стекая вниз, увеличиваясь в объёме, быстро заполняя всё, пока не скрыла тело полностью, покрывшись сверху кристальной коркой, будто льдом. Тарайя на какой-то миг вдруг словно ожила, втянув лёгкими эту странную воду в себя.

Варр подошёл к Качудаю, протянув руку в требовательном жесте.

– Живица же, Урус-Зор, живица! – как сумасшедший твердил Качудай, трясущимися руками доставая свой шар, который был и у него. Манипуляции повторились.

Каращеи обступили ларцы, устремив взгляд пустых глазниц на свои деяния. Один из них поднял ключ от пирамиды, валявшийся рядом, вскинул его, извлёк один из осколков, коснулся другого, камень вспыхнул, ключ сложился. Он порылся в вещах Зора, достал маленький чёрный куб, который тут же ожил, поднялся в воздух и по обыкновению начал вертеться вокруг своей оси, выписывая небольшие круги.

– Выбор исполнен! – положил каращей мечи Зора и его противника перед Качудаем, бросив на них золотую бляху ключа, – Ты достойный свет! – кивнул головой варр, будто в знак согласия и процессия быстро удалилась, подхватив под руки раненого товарища, растворившись, словно никого и не было.

Пирамида стала отдаляться от Урая, грани её закрылись в какой-то момент, и Альтар вдруг превратился в тусклую точку.

Не в силах больше находиться в сознании, Качудай бухнулся на спину и провалился в глубокий сон.

[Mohnat]

Глава 33

Блики света неприятно мельтешили где-то там за закрытыми веками и жутко раздражали. Качудай открыл глаза, сразу же зажмурился, поднялся, сел, снова открыл.

Яркое утреннее солнце в безоблачном небе нещадно палило. Хотелось сильно пить, немного кружилась голова, но общее самочувствие было вполне сносным.

Качудай поднялся на ноги. Грани пирамиды были сложены, словно распахнутые ворота, открывая виды во все стороны. По одну сторону начиналась холмистая степь, по другую высокие горы хребта. Родная земля доносила знакомые запахи, хотя может это только казалось, но Качудай ощущал их, как никогда ярко, и понимал, что это своё, родное и где бы он ни был, спутать это невозможно.

Рядом на золотистом основании пирамиды стоял заиндевевший саркофаг, сквозь мутные белесые стенки которого едва просматривался силуэт. Качудай осмотрелся, но второго саркофага нигде не было. Степняк несколько раз обошел ближайшие окрестности, но даже следов, хоть как-то указывающих на чьё–то присутствие здесь, не было и в помине.

– Я знаю, Урус-Зор, ты жив, – вслух произнёс степняк, коснувшись холодного камня, – Верь мне, Урус-Зор, я буду стараться и отыщу её, – Маленький черный куб, до этого медленно кружившийся рядом вдруг загудел, завибрировал и, увеличившись в размерах, опустился вниз, приняв форму какого-то замысловатого цветка с постаментом в центре. Он разделился на множество пластов и сейчас был раскрыт с двух сторон плавными гребнями каменных волн поднимавшихся снизу вверх и сходившихся в центре чуть позади. Грани двигались, словно были живые, они медленно подползали под саркофаг, двигая его к постаменту в центру.

– Хочешь забрать? Знаю, хочешь … – недовольно буркнул степняк, искоса глядя на куб, – Всему своё время. – Он поднял мечи, оставленные каращеями, спрятал их под нижний пласт куба, забрал изрезанную куртку Зора, бережно сложил и сунул в свой тюк с вещами.

До слуха донёсся быстро нарастающий гул откуда-то со стороны хребта. Вдалеке показалась неясная фигура. Она быстро приближалась, и через мгновение мимо пронеслась огромная птица, взмахом золотых крыльев создав гигантский вихрь, что степняк елё удержался на ногах от сильного порыва. Она ушла в сторону степи, быстро обрастая каменной скорлупой, и скрылась за холмами. Спустя некоторое время раздался гулкий отдалённый грохот.

– Маргас! – выкрикнул Качудай, поднял золотую бляху, вышел за пределы пирамиды, вскинул сверкающий веер, интуитивно сменил несколько камней, грани сомкнулись.

– Я отыщу ответ, Урус-Зор! Обязательно отыщу! Я скоро!

***

Большое сборное войско сирхов и гарийцев в несколько тысяч мечей станом отдыхавшее после многодневного перехода всполошилось. Командиры спешно отдавали указания. Бойцы быстро группировали боевой строй, готовясь отразить атаку неведомого врага.

– Да откуда они все лезут?! – негодовал коренастый сирх, стоявший в первых рядах.

– Неведомо нам пока это, – откликнулся русый гариец, закрывавший большим щитом их обоих, – ни одного каращея еще живым не взяли ведь.

– Возьмём! А я уж на радостях гонца в стан родной отправил, что конец войне, да видать поторопился. Эх, Гаруда не простит… – бурчал сирх, тяжело вздыхая, нервно глядя в сторону морского залива, где только что в воду рухнула огромных размеров каменная глыба, невесть откуда взявшаяся в небе.

Крупная волна, поднявшаяся после удара неведомого небесного тела, быстро неслась к берегу. Её гребень вздымался высокой стеной, угрожающе вспениваясь по всей кромке.

Она с громким хлопком ударила в берег, разбившись о прибрежный песок, окатив морской водой густые всходы ковыля, начинавшиеся за песчаной кромкой.

Три десятка странных воинов оказались на берегу, как только волна отступила. Их чудные доспехи, похожие на крупную рыбью чешую, ярко сверкали на солнце, отражаясь от капель воды.

– В бурту! – скомандовал их предводитель – бородатый здоровяк, с крупным мечом за спиной. Он дал отмашку, и тридцать три воина Великого Мараджавата сделав свои первые шаги по родной земле, чётким строем в едином шаге направились вглубь материка.

Позднее, явление тридцати трёх воинов из пены морской ознаменовали высшим проявлением воли богов, как итог великой победы над тёмными воителями каращеями.

Те, кто был свидетелями этого зрелища лично, особенно сирхи – раз за разом приукрашивали то, что видели на самом деле, и событие обрастало всё новыми и новыми красочными подробностями. Сказ о тридцати трёх воинах богов, спустившихся в море на небесной колеснице, довольно быстро разлетелся по всем уголкам Мидеи-Земли.

***

Когда Качудай отыскал Маргаса, тот поведал, как сразу же после исчезновения пирамиды, они бросились следом, но птица, словно не понимала их намерений, кружа в пределах Ареи. Они попытались лететь на Урай, и сделали всё, как объяснял до этого Зор, но тоже все попытки были тщетны. Какое-то время пришлось дрейфовать между арейскими лунами, глядя, как румды уже без опаски начали спускаться на родную землю. А затем птица вдруг ожила и полетела. Она не реагировала ни на какие команды, пока не оказалась у Мидеи. Не то по привычке, не то ещё по какому странному умыслу, но и в этот раз птица потерпела крушение, как и в прежние. Хотя может уже вошла во вкус и ей так нравилось? Ущерба, во всяком случае, такие падения ей вовсе не причиняли никакого, как и тем, кого она несла в чреве своём.

Пока воины Мараджавата вели свой священный бой во вселенной, на Мидее прошли годы. Пять лет длилась кровопролитная война, крепко объединившая гарийцев с сирхами. Каращеи появлялись непонятно откуда и буквально вырезали целые селения, затем снова исчезали. Драться с ними научились только к концу второй зимы, и постепенно тесня, уже грамотно истребляли, а к пятому лету войны наконец-то одолели окончательно. Серые воины все реже приходили с набегами, вскоре и вовсе исчезнув.

На родной земле Маргас и тридцать три его воина так и остались вместе. Они ходили дозорами по далёким странам и разрешали междуусобные распри, особо ретивых призывая к жёсткому ответу. Иные и вовсе сами просили этих справедливых бойцов, как мир творящих, не видя другого выхода. Поначалу некоторые даже пробовали осадить столь малый отряд, но воинам Мараджавата не было равных. Преисполненные силы первородной, они рвали в клочья целые армии глупых кровожадных правителей диких земель. Слава о богах-воинах разнеслась по земле, и мало кто желал стать их врагом, предпочитая внять миру, предав забвению кровавые намерения.

Раз в три луны бойцы возвращались к подножию гарийского хребта, разбивали стан у золотой пирамиды, и отдавали молчаливую дань Зору. Каждый из них мысленно общался с Великим Урусом, изменившим однажды их жизни навсегда, явив мироздание совершенно в других красках, разрушив границы личных условностей, подарив право вышнего пути, которое никто не смел теперь предать.

***

Почти сразу же по возвращению, Качудай отправился в большое путешествие по миру, в поисках великих врачевателей и мудрецов, ища способ, как исцелить Зора и поднять его из предмерья, но так и не найдя внятного ответа, решил вернуться в Сарихафат, в котором не был уж много лет.

– Эй, брат черут! – Качудай остановился.

На невысоком вороном, лёгкой трусцой по пустынной степной дороге, лавировавшей между холмами, ехал навстречу седой сирх.

– Ты ли это, Качудай?! – спрыгнул с коня и крепко обнял его незнакомец.

– Я, видимо… – удивлённо ответил степняк, пытаясь припомнить былые встречи.

– Ай, рад тебя в здравии зреть, Качудай! – расплылся в улыбке незнакомец, – Ну, не вспомнил? Это же я – Радгас! Вместе бились у врат тёмных перед тем, как вы ушли в чертог тот проклятый!

– Точно! – улыбнулся в ответ Качудай, так и не вспомнив его, – И я рад, Радгас, что в здравии ты крепком!

– Рад за тебя, Качудай! В Сарихафате уж ладные былины про тебя складывают!

– Какие? – не понял тот.

– Нда-а… Как вы с Урусом Великим врагов Гаруды Большекрылого по всей мере нашей били! А скажи, храбрый Качудай, как стан твой чудный? Небось в цвете весеннем весь уж? – хлопнул его по плечу Радгас, широко улыбаясь.

Качудай не понял этой злобной шутки, ведь все знали, что стан его погиб давным-давно. В другое время он схватился бы за мечи, чтобы проучить острослова, но сдержался. Он вообще поклялся больше за оружие не браться без особой нужды, да и вообще оно его давно стало тяготить. Скорее таскал по привычке, каждое утро открывая глаза, моля богов, чтобы и в этот новый день оно осталось нетронутым.

– Ты, прости, Радгас, спешу я шибко, – натянуто улыбнулся Качудай.

– Будешь проходить мимо «змеиных гребней», что аккурат перед Сарихафатом, заходи обязательно! Там стан мой. Чапат-шарам такой отведаешь, коего никогда в жизни не пробовал! – Радгас еще раз крепко обнял его, запрыгнул на лошадку и неторопливой трусцой отправился дальше, напоследок ещё что-то выкрикивая, непременно приглашая в гости.

Качудай ускорил шаг, чтобы скорее избавиться от этого знакомства, а в груди предательски защемило. Как смел этот Радгас над ним потешаться? Зачем?

– Прости, Урус-Зор! – остановился степняк, подняв голову к небу, – Сирхи злобой открытой как жили, так и живут, прости…



Придя в Сарихафат, Качудай посетил главную храмовую площадь. Был у жрецов и на всякий случай интересовался, не ведают ли они об исцелении, так необходимом его другу, но никто ничего не знал. А вот про стан его почти каждый, кто встречался и заводил разговор, не упускал возможности пошутить.

Качудай не понимал этих насмешек и это жутко его расстраивало.

Одним тихим вечером он вдруг понял, что ничего больше не держит его здесь и решил покинуть Сарихафат навсегда, отправившись в Гарию. Качудай рвался туда давно, но боялся. Быть может, там кто-нибудь укажет ему нужные ответы? А быть может они придут к нему сами, как пришла когда-то новая жизнь? Степняк давно порывался отправиться в заветные предгорья, но каждый раз откладывал это путешествие, понимая, что жутко боится. Он боялся тех мест, боялся той памяти – боялся встречи с собой прежним, когда-то оставшимся там навсегда. Но и здесь его больше ничего не держало.

Как-то ранним утром, он собрал свои нехитрые вещи и вышел за ворота Сарихафата.

– В стан торопишься, добрый Качудай? – Поприветствовал его очередной знакомец, который был куфиром одного из крупнейших станов, – И я бы торопился! Быстрой дороги тебе, Качудай! – выкрикнул он вдогонку, и это стало последней каплей, когда решение определилось мгновенно.



Дорога была долгой. Качудай шёл пешком и всегда старался скрыться из виду, когда встречал кого-либо на пути. Он шёл часто ночами, днём отсыпаясь в укромных ложбинах. Он мог бы седлать хорошего коня в Сарихафате, но хотел идти именно пешком. Так он погружался в воспоминания, когда в те памятные скитания с Зором, молодой гариец многое рассказывал, а степняк с упоением слушал. Память – всё, что осталось у него, и чем он дорожил сейчас больше всего на свете, бережно оберегая её, стараясь не забыть ничего, ни одного жеста или слова, сказанного в тех многодневных переходах.

В одно раннее предрассветное утро, поднимавшимся позади него солнцем впереди высветилась длинная высокая гряда. Качудай волновался. С каждым новым шагом, приближавшим его к заветным краям, сердце его начинало отбивать волнительную дробь, повергая все тело в мелкую дрожь. Всё чаще разум начинала давить противная тоска. Степняк не понимал – как теперь жить дальше? Он не умел жить этой жизнью, а как начать нужную – не знал, отчего часто погружался в сильное уныние, но всегда одергивал себя, зная, что Зор эту его слабость никогда бы не одобрил.

Вскоре Качудай вышел к долине, где на весенних пастбищах паслись табуны лошадей. Проходя мимо них, к нему вдруг выскочил вороной жеребец.

– Абардыш! – расплылся в улыбке степняк, расставив руки в стороны, – Когда-то его верный конь подбежал к своему прежнему хозяину, приветливо кивая головой. Они узнали друг друга, хотя и каждый из них был уже другим.

– Эх, Абардыш… – погладил его Качудай по лоснящейся шее, – Ты уж зла не держи на меня!

Степняк смотрел в его большие черные глаза и никак не понимал, как он мог истязать это красивое животное. Ведь он его совершенно не жалел, загоняя иной раз до пены. Ему было стыдно сейчас по-настоящему.

– Красавец! – шептал степняк. Он хлопнул его по крупу и отправился дальше, а Абардыш шёл рядом, иногда опережая, поворачивая большую длинную голову, заглядывая в глаза человеку.

– Теперь и у меня ноги сильные! – похвалился человек, зашагав ещё быстрее.

Небольшая река резко поворачивала, излучиной упираясь в невысокое ровное плато, испещрённое множеством мелких рощиц и одной крупной вдалеке. Качудай помнил их ещё со времён своих набегов. Здесь он когда-то впервые столкнулся с Зором.

Он забрался на невысокий обрыв, зажмурился, потянул носом воздух, улыбнулся и тут же встрепенулся, открыл глаза, озираясь по сторонам. По округе разносился слабый запах дыма и хлеба.

Впереди вдалеке зеленела цветущая огромная роща, из глубины которой виднелась тонкая струйка дыма, то устремляясь в небо, то струясь в стороны.

Качудай ускорил шаг. Он не понимал, кто бы мог поселиться в столь странном месте? Сирхи точно не стали бы, если только кто-то из гарийцев? Да и то вряд ли.

Качудай ступал по мягкому ковру молодой травы, а сердце его отчего-то начинало нервно стучать в груди. Каждый шаг, приближавший его к этой странной роще, усиливал ритм и без того разбушевавшегося сердца, что даже голова слегка кружилась от странного волнения.

Он подошёл к широкому проходу меж стройных рядов молодых дубов, ведущему в центр рощи. Ноги не слушались. Степняк силился, но никак не мог сделать шаг за границу зеленеющего круга. Ноги тряслись, как у юнца перед первым боем, а скулы предательски сводило, что приходилось крепко сжимать зубы. Он не понимал, что происходит, но чётко ощущал некую странную чистоту места – его неподдельную святость, и вдруг понял, что просто не имеет права нарушать эту чистоту своим образом, сплошь утопленным в чужой крови.

Непомерное чувство раскаяния перед всем миром, перед всеми теми, у кого он отнял жизни, накрыло вдруг сознание тяжёлым грузом, который с каждым мгновением креп и множился, норовя раздавить строптивый разум.

Он расстегнул оружейную сбрую, и вместе с мечами отбросил её в сторону.

– Вот и всё…, – охрипшим голосом прошептал степняк себе под нос, поднялся и зашагал по зеленеющей аллее, впервые в своей жизни оставшись без оружия, нисколько об этом не сожалея.

Он делал несколько шагов, останавливался и с замиранием сердца вслушивался в шелест молодых листьев, в попытке понять их шёпот, и казалось – понимал.

Огромный шатёр стоял в центре просторной поляны, окружённой цветущей растительностью. Он был покрыт белоснежными, сверкающими на солнце материями, с вышитыми замысловатыми узорами, сюжетами. Таких шатров Качудай не припоминал даже у верховных правителей Сарихафата. Он вертел головой вокруг, улыбался и впервые чувствовал себя беззаботно. Странное ощущение легкости мягким теплом обволакивало разум, гоня скорбные мысли прочь.

– Мир стану твоему, мой милый Качудай! – у входа в шатёр стояла Ирелия, держа перед собой ароматный хлеб, – Я очень старалась и сберегла твой очаг, добрый воин!

– Наш очаг… – трясущимися губами еле выговорил Качудай, подошёл, упал на колени перед ней, крепко обняв, а из глаз его покатились слёзы…


68-е лето от примирения в Звёздном Храме.

49-е лето от полёта к мере Великого Уруса.

Северная часть Гарийского хребта. Осень.


Долгий переход от Вишьи до истоков безымянных мелководных рек на север отнял много сил и времени. Осенняя прохлада множилась с каждым днём, а кое-где на пологих склонах гор уже лежал первый снег.

Седой сгорбленный старик, опираясь на длинный посох, обогнул последнюю встречную сопку, выйдя наконец-то к вожделенной цели. Он остановился, перёвёл дыхание, достал из-за пазухи золотую бляху, вскинул её в воздух, как она тут же раскрылась красивым веером, поделившись на множество частей. Касание, другое, и серая невзрачная, покрывшаяся снежной шапкой гора, напоминающая пирамиду, медленно стала меняться, раздвигая две своих грани в стороны, являя тёмный проход.

Старик уверенно шагнул внутрь, прошёл к центру сумеречного чертога.

– Мир покою твоему, дорогой Урус-Зор! – присел он рядом на один из пластов куба, в центре которого стоял саркофаг, высвечиваемый прорвавшимся снаружи дневным светом.

Легкий ветер навевал о былом, скорбно бередя память. Качудай пальцами слегка касался холодного побелевшего камня, крепко до скрежета сжимая зубы, сдерживая влагу, стремящуюся из уставших глаз.

– Прости, Урус-Зор, я не смог её найти, – еле выговорил он неудобные слова, которых боялся всю свою жизнь, – В том позор мой! Но ты не думай – пока дышу, буду искать, а коль за меру уйду, так я детям наказ оставил, они не отступятся, они обязательно найдут!

Качудай замолчал, прикрыл глаза и стал погружаться в память – далёкую, дорогую, болючую, но яркую родную. Он в который раз проносил в своих воспоминаниях те недолгие времена, когда они шли с Зором по Великому Пути и в очередной раз пытался понять – где они свернули не туда? А может, и не сворачивали? Может это и была истина? Может они не дошли и путь продолжается?

– Прости ещё один раз, Урус-Зор, но это последняя наша встреча. Я стар уже и очень слаб. Вот к тебе чуть добрёл, – усмехнулся Качудай, – Я так и не смог отыскать ответ, как тебя вытащить из этого предмерья. Чувствую, что за меру уйду вскоре, и вот пришёл проститься. Может, даже и зиму эту не переживу уже. Знаешь, Урус-Зор, я безмерно благодарен тебе, за то, что ты однажды изменил мою жизнь навсегда, одарив правом вышнего пути, на который взял с собой, не побрезговав. Никто бы не взял, а ты взял! Ты не мог иначе, я теперь это точно знаю! Я многое понял и стыжусь порой себя прежнего, хотя и понимаю, что глупо… ты бы точно так сказал. Сыновей вот трое у меня и две дочери, – улыбнулся он, глядя на заиндевевший холодный мрамор, – Внуков уж и не счесть. А стан мой красив, огромен и каждый в том стане гость дорогой. Каждый там – человек! Жаль только, что тебя там нет, Урус-Зор… жаль. Я прожил долгую счастливую жизнь благодаря тебе, благодаря твоей великой жертве, и я никогда этого не забуду! Моя скорбь о тебе велика, как велико мироздание наше! Я буду стараться помнить тебя всегда, даже тогда, когда Гаруда призовёт. Я не знаю, есть ли там память, но я сохраню её о тебе вопреки всему! И если Большекрылый справедлив, он дозволит мне её сберечь, не смотря ни на что. Прощай и прости!

Качудай подошёл к выходу, куб загудел, пласты сложились, скрыв мраморный ларец в своей толще.

– Прощай, Урус-Зор! Ты самый яркий свет из всех! – выкрикнул степняк и, не оборачиваясь, поспешил прочь.

[Mohnat]

Эпилог

Шаг, другой, третий. Тёмный проём заискрился серебром. Гариец шагнул за его границу, растворившись в пыльном облаке неизвестности.

Боль прекратилась. Мысли успокоились. Непроглядная тьма, царившая вокруг, медленно рассеивалась, разлетаясь в стороны какой-то угольной пылью, которые вспыхивали множеством искр, проявляя все краски мира.

Великолепная, даже какая-то фантастическая осень царила вокруг.

Зор стоял на самом пике огромной вершины, возвышавшейся над холмистой долиной. Той самой вершины, где в его редких снах росло дерево, осыпая склоны волшебной листвой. Теперь дерева не было, и листвы на склонах тоже. Всё тот же остров парил неподалёку напротив. Водопады разливались в кристально чистую водную гладь у подножия. Дубравные рощи шумели приятным слуху шелестом – их пышные раскидистые кроны сверкали, переливаясь разными оттенками золота, и это была осень – это был закат перед перерождением. Зор вслушивался в тот шелест листьев, и его разум замирал. Он чувствовал грядущее великое изменение, отчего на душе было легко. Ощущение безграничной свободы, новых горизонтов, новой жизни погружало сознание в блаженство, как вдруг Зор вспомнил, кто он есть сейчас…

– Грань всегда мучительна, но её нужно лишь принять, как данность и это пройдёт.

Зор повернул голову. Рядом сидел знакомый стальной гигант, скрестив ноги меж собой. Зор последовал его примеру и присел тоже. Он не испытывал никакого удивления, будто так и должно было быть. Пришло странное понимание того, что он всё это знал, а сейчас всего лишь вспоминает, и ничего в том удивительного нет.

– Ты и есть тот самый адивий… – усмехнулся гариец, констатировав факт, не удивившись ему нисколько, – Ты адивий, Гаруда, кто ты ещё? Один из древних устроителей?

– Вы наделили меня множеством имён, привязав к ситуациям суетного сущего, и я буду тем, кто вам нужен в данный миг. Я обязательно буду! В том или ином проявлении, но услышу братьев и сестер своих младших, не обделив никого – по силам его ношей в помощь одарив, чтобы поступь крепла, да разум ясным становился, – тихим бархатистым невероятно успокаивающим голосом говорил крылатый друг.

– Странно всё это, – Зор прикрыл глаза, вдохнув полной грудью.

– Что странным тебе видится?

– Ты говоришь, что в помощь приходишь, но посылаешь воинов своих смерть и боль сеять…

– Ты так и не понял, – снисходительно улыбнулся стальной гигант, – Не я их вам посылал, а ты этого сам желал, энергию великую того желания в мир выпустив. Ведь вспомни – ты желал исправить сирхов, найти все те ответы, что разум будоражили, вернуть искру людям... И это твоё желание было настолько огромным, что никто не мог остаться безучастным. Все братья твои узрели тот великий порыв, что ты создал и сообща отправились тебе на помощь, жертвуя своими жизнями, ради того светлого, чего ты так хотел не для себя, а для других!

– О каких братьях ты толкуешь?

– О тех, которых ты убил, Зор! Всех, тех, кто осмелился встать на твоём пути! Они, как только разузнали о твоём замысле, были так восхищены тем великим порывом, чистым бескорыстным желанием, которое пронизывало мироздание ярким светом, что никто не мог оставаться в стороне. Они знали, что ты отнимешь их жизни, но несмотря ни на что опустошили свои миры ради тебя, чтобы ты смог найти те важные ответы. Они все до единого желали тебе яркого чистого пути, который приведет к истине! Пути, на который ты выведешь многих других, понимаешь? Они в жертву положили свои жизни для тебя, потому как ты им дорог по-настоящему!

– О ком ты говоришь? Каращеи мои братья?!

– Мы все братья, Зор! Всё – есть свет! И ты, и я, все мы являемся порождением света. Мы, по сути – свет, но лишь в разных его проявлениях. И из грубого тёмного, невольно стремимся к изначальному высшему тонкому – к единству! Часто неосознанно, неумело, но все идём к одному.

– Но почему так? Почему болью, смертью?

– Мне сложно объяснить, чтобы ты верно понял. Боль – это сила, сжигающая все маски в человеке, которые он волей своего бытия надевает одну за другой, подменяя цели настоящие, не помня в итоге, кто он есть на самом деле. Боль и все её проявления – это высший огонь, способный сжечь те фальшивые маски. Только пройдя через боль, для каждого свою – человек осознаёт для себя новые тропинки, выводящие к истине, сбрасывая всё то ненужное, фальшивое, открывая путь к ярким звёздам, убирая призмы, преломляющие наше сияние, давая шанс простить себя, простить других, приблизиться к единству. Ты так сильно желал, чтобы сирхи прониклись добром, засияли искрами своими, что даже не заметил, как это уже произошло. Свершилось давным-давно. Не со всеми и не так, как хотел бы этого ты, но старания твои все же увенчались успехом – они отодвинули Мидею от гибели, хотя и не спасли её полностью, а это время даст возможность другим пройти по Великому Пути, ещё не принявшим рождение в том искуплении.

– Но ведь можно было как-то иначе, не так… они бы поняли!

– Нет, Зор! Прежде, чем что-то пожелать, важно понимать следствие своего желания – к чему приведёт действие, мысль? Ты искренне желал добра людям, мечтал, чтобы каждый воспылал ярким светом, но ты ведь прекрасно понимал, что это невозможно – они другие, ты другой, вы разные. И все равно пытался. Чтобы изменить суть человека – нужно его убить! Убить в нём то зерно, из которого он взращен, чтобы могло прорасти новое. Всё закономерно в мироздании, всё гармонично. Есть сила, которая неподвластна нам, которая является фундаментальной энергией любого проявления творения. Мы её часть, но она довлеет над каждым.

– Что за сила такая?

– Абсолютная справедливость! Сила, которая создана нами же, которая делает жизнь свободной, но в итоге призывает к ответу за содеянное – это и является абсолютной свободой. Сила, без которой невозможна жизнь в принципе, иначе произойдёт хаос, где справедливости уже не место и жизнь тогда иссякнет, исчезнет всё!

– Но почему гибнут те, кто не заслужил этого?

– Не всегда то, что ты считаешь плохим или хорошим, является этим на самом деле. Если что-то происходит, оно обязательно является порождением справедливости. Ты смотришь на мир сквозь собственную призму, которая преломляет, искажает твой взор, давая узреть то, что способен воспринять лишь ты и не более. Не существует добра или зла, это лишь порождение ваших умов, как мерило граней, которые вы выстраиваете сами на пути к целям, выискивая в одних – утешение, в других – радость, в третьих – скорбь и много ещё разного, но всё вместе будет опытом. По сути – всё в мире является ложью для каждого, ибо понимание одного и того же у множества – разное, и где же правда? У кого она? А нет её ни у кого, потому, как истина – это единство всего, но смотрим мы на мир частицами, не ощущая себя единым целым. Истина – это понимание всего, как единого целого. Всё! Но я понимаю твои сомнения. Это не просто…

– Хм… – Зор задумался, уперев кулак в подбородок, – В том самом откровении Еганики на Тулее, последним воплощением после мудреца было воплощение в единство. Вот значит, в чём была суть! – Зор покачал головой, вновь усмехнулся. – Я растворился во всём, а всё во мне. «Я» перестал быть, я стал всем одновременно, но этот опыт мне отчего-то чужд и понять я его не в силах.

– Пытлив твой разум, Зор, – широко улыбнулся наставник.

– Но почему так вышло, что нашу землю укрывали от каращеев всегда? Ведь они стремились на Мидею, а Тулейцы с Урайцами скрывали те проходы ценою жизней своих, охраняя нас?! Где та правда или ложь?

– Вот это и является очередной призмой! – в восклицательном жесте поднял гигант указующий перст вверх.

– Прости, если я много спрашиваю, но мне действительно сложно это всё понять. Где суть? Правда?

– Никто не скрывал Мидею. Скрывали другие земли от вас, – удрученно с сожалением ответил друг.

– Как это?! – удивлённо вскинул брови Зор.

– Вот так, – гигант сделал медленный глубокий вдох, посмотрев в ясное ночное небо, – Когда-то, вне времени и пространства были обустроены колыбели жизней на кругах новых: Урай, Арея, Тулея, да и множество других. И вот однажды, у самой крайней круговерти объявилась жизнь чужеродная, не из вашей меры. Те создания были иными. У них была своя суть, и они уничтожали семя ваше, не оставляя шансов. Великим советом земель круга общего было решено Мидею сделать гардом на пути тех существ. И вот со всех Рас отобрали воинов по роду, отправив на эту землю всех самых достойных, в ком дух бойцов довлел. Земля эта крепостью являлась приграничной. Воины оказались столь сильны, что истребили пришлых очень быстро и легко. Пути все закрыты были, а Мидея ещё многие тысячелетия Ра Великого оставалась гардом тем приграничным и воины на ней обустроились уж навсегда. Но, знаешь ли?! Однажды встав на путь бойца, уж сложно быть им перестать. Нрав мидейцев требовал войны, и некоторые из вас прельстившись силой, пошли войной на другие земли. Тех земель уже нет давно, они погибли и больше не возродятся. Тогда другие из вас, самые мудрые решили уничтожить всё, что связывало Мидею с остальным соцветием, разрушив все пути. Вы не успокоились и пошли войной друг на друга. Мощь ваша стала слабеть по воле вашей же, чтобы совсем не выродиться. И вот спустя сотни тысячелетий вы, раздираемые распрями, бредёте во мраке вечности, давно уж позабыв род свой изначальный. Кто-то больше, кто-то меньше, но все в одной связке.

– Я сейчас понимаю, что знал об этом всегда, – усмехнулся Зор досадно, – Не мыслями, не образами, а неким чувством. Я почти понимаю, но всегда мешает некая странная преграда, не давая схватить ту нить, чтобы распутать.

– Всё встанет на свои места за твоей мерой.

– Что это за чудное место? – обвёл Зор взглядом окрестности, – Я его видел в своих снах, и тебя там видел.

– Я помню, – улыбнулся собеседник, – Это твой внутренний мир и он созрел, чтобы ты преступил грань своей меры.

– Ответь, где моя женщина, она погибла? Неужели и она понесла расплату?

– Ты сам её укрыл, не помнишь только. И лишь тебе ведомо – для чего ты это сделал…

– А что будет дальше?

– А это уже неведомо никому. Дальше высшая ступень твоего пути.

– Что же с землями нашими будет?

– Никто не знает, Зор. Никто!

– Я бы многое ещё хотел спросить, но разум мой путается в волнении, что не подобрать слов.

– Всему своё время.

– А с мидейцами, урайцами, с румдами что будет?! Почему ты лишил румд своей земли? Я бы хотел им всем помочь. Скажи, как мне это сделать?

– Никак. Твоя жизнь подошла к великому перерождению и её нужно завершить. Ты сам должен её завершить, чтобы уйти дальше. Ты сделал всё, что мог и даже больше. Чтобы кому-то помочь, нужно память сохранить и жизнь оставить прежней, без развития. Это великая жертва, Зор, и она по-настоящему может сгубить тебя! А румды сами себя лишили земли, просто давно позабыли об этом.

– Но ты не понимаешь! – воскликнул Зор, – Они же все были со мной до конца! Мидейцы не все ведь услышали! Румды, урайцы, другие – они как же? Как мне это сделать, скажи?!

– Упрям твой нрав, – усмехнулся гигант, – Твоё право велико и даже я не в силах тебе препятствовать. Ты сам уже всё сделал в этот миг, искренне пожелав того. Братья твои услышали тебя, и уже спешат на помощь! – крылатый друг поднялся, по-отечески улыбнулся, заглянул в глаза Зору, и вдруг стремительно взмыл в небо, – Ты самый яркий свет из всех! – выкрикнул он напоследок, вспыхнув белоснежной звездой в осеннем небосводе.

Зор вдруг ощутил сильный приступ удушья. Он чувствовал, что задыхается. В груди сдавило, появился неприятный зуд во всём теле, перед глазами поплыло, как он внезапно очутился в толще воды. Темнота и вода… темнота и вода.

Рывок.

Свет ударил в глаза…



Наши дни

Приполярный Урал.

Зор взмахнул руками, поднялся, сел и сделал глубокий громкий сиплый вдох, шальным взглядом охватывая окрестности перед собой. Он сидел в арейском ларце, а рядом, уткнувшись лицом в землю, корчился в конвульсиях человек в странных одеждах.
Зор спрыгнул на землю, перевернул незнакомца, заглянул в широко открытые глаза, взирающие перед собой стекленеющим взглядом. Озарение пришло мгновенно. Зор не узнавал лик человека, но прекрасно видел душу, видел рвущуюся наружу искру...

– Э нет, Качудай! Ты уж в который раз меру преступаешь, а я всё еще прежнюю живу! – воскликнул Зор, и мысленно стал погружаться в меркнущее сознание друга, вытаскивая его из лап смерти.

– У нас много дел! – улыбнулся гариец, видя, как тот оживился взглядом, размеренно задышав.

Конец.

[Mohnat]

Глоссарий
Алдык-бай – пьянящий напиток

Буртук – неопределенная мера золота. Может быть, как большой, так и малой.

Каращеи – раса темных воинов из глубин космоса.

Дарбы – низшая каста расы каращеев.

Варры – каста верховных воинов расы каращеев.

Адивьи – верховные правители расы каращеев.

Сарихафат – Столица и центр правления сирхов.

Мараджават – Священный бой.

Черные Бекеты – Фольклорное название каращеев у сирхов.

Куфир – правитель отдельного стана, совокупности станов.

Черут – рядовой боец сирхов.

Тулея – планета из конгломерата земель.

Урай – планета из конгломерата земель.

Альтар – звезда, вокруг которой вращается Урай.

Аскрипаль – пирамида-врата на Тулее.

Ассирий – звезда вокруг которой вращается Тулея.

Тантер – боевой штурмовой отряд.

Аюр – бард у сирхов.

Мера – граница между физическим и духовным миром. Смерть.

Аваджара – универсальное оружие, способное в себе аккумулировать подобие ядерного заряда.

[Djef]

389 просмотров и ни одного комента, странно, может буквы платные стали? Хотя не важно.....

Спасибо Автору, на 2,5 дня выпал из жизни!

[Тот_кто_копает]

С удовольствием прочитал Ваш труд! Спасибо за творчество, есть талант, если будет чем ещё поделиться- выкладывайте!