Вперёд - в Прошлое!, (Загадочные истории)

[АлексГК]

Браконьеры

(рыбацкая история - моим друзьям посвящается...)

«А мне-то, мне бы: в пузо ухи из чира, в руки карабин с оптикой, на ноги бы торбаза, на голову шапку. И на всё наплевать бы…»
Олег Куваев, письмо другу

Сообщение отредактировано АлексГК: Jan 5 2021, 02:16

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Этого не может быть, и это было — левое крыло радуги касалось земли в нескольких метрах от капота «Нивы».

Геннадий заглушил мотор, остановившись на взгорке, и они с Лёней вышли из машины, чтобы лучше рассмотреть прозрачный семицветный столп. Казалось, до него можно дотянуться рукой, так он был близок и реально осязаем не только зрением, но и «нюхом», — воздух отчётливо напитался озоном.

Полуденное октябрьское солнце забралось высоко, пронизав лучами водяную пыль, взвесью рассыпанную над выгоревшими жёлтыми нагорьями Южного Алтая залётной грозовой тучей, уже истаявшей на горизонте.

— На экваторе, наверное, можно окунуться в радугу с головой… — прошептал Лёня, как будто боясь, что громкий звук всколыхнёт радужное полотнище, и оно прольётся водянистой гуашью на сухую, каменную землю и впитается ею без следа, как и недавний быстрый дождь.

Геннадий не успел ответить, — позади них заурчал «Сузуки», преодолев затяжной подъём, заглох и по инерции подкатился и встал рядом. За рулём сидел Володя Седых, Лёнин однокашник и товарищ по северам. А с соседнего сиденья выбрался Виктор Сергеичев, геолог до мозга костей и основной заводила выездов на рыбалку в горы, на этот раз оказавшийся в роли пассажира, из-за не вовремя сломавшегося «УАЗ-ика».

— Что, Геннадий Лексеич, опять дорогу пытаем? — спросил, посмеиваясь Виктор, и подмигнул Лёне. — Батенька твой никогда одной и той же колеёй не ездит…

Тут он увидел радугу, крутанулся сходу и бросился назад к машине. Схватил с сиденья старенькую видеокамеру,


но тут же, чертыхнувшись, закрыл объектив крышкой.

— Опять не контачит, зараза…

— И я без фотоаппарата… — качнул головой Лёня, не отрывая глаз от радуги.

Она неуловимо таяла под порывами суховея, пригнавшего пыль белых барханов пустыни Ак-Кум, с близкой китайской стороны. И через минуту от прозрачного семицветья не осталось следа, как будто и не было ничего и никогда…

Пятый их компаньон, Николай Рыбалкин, из машины не вышел, спал на заднем сиденье. Однако Сергеичев был другого мнения насчёт беззаботного досуга товарища.

— Эй, Николай Иваныч, вылезай, приехали, — он дурашливо растолкал его, а когда тот продрал глаза и спустился с подножки, тут же развернул и… давай запихивать обратно в кабину.

— Куда ты, куда! Ещё ехать и ехать, а он уже скорей в вагончик лыжи навострил. Ну буровички, ну работнички, всё бы вам у печки бока греть! Картошки печёной в мундирах захотел?!

Рыбалкин недолго сопротивлялся. Поёрзал тощей задницей по сиденью, устраиваясь поудобнее между спальными мешками, и через секунду опять уже похрапывал тихонько, не роняя головы и достоинства, прямой, как жердь, даже во сне.

Причём здесь картошка в мундирах и прочие прибауточки Лёня пока не понял, но весёлую эту возню солидного на вид человека, принял безоговорочно. Необидная она была, возня эта, ребяческая, дружеская и очень к месту и ко времени. Лёня и сам всегда чувствовал себя ребёнком рядом с отцом, и это было логично. Но, оказывается, настоящий русский мужик всегда немножко ребёнок, пацан в душе, только выказывать это он может лишь в кругу своих близких друзей. Иначе прослывёшь дураком или пьяницей.

Вот сейчас было можно. Они ведь все одного поля ягоды и почти ровесники: пятеро мужиков — пятидесяти, шестидесяти и семидесяти с гаком лет. За плечами каждого разновеликие должности в геологии и на буровом производстве, по нескольку открытых и разработанных месторождений — полиметаллических руд, золота и подземных вод, нефти и газа — дела, отмеченные правительственными грамотами и наградами и принёсшие им в своё время, кроме приятной усталости и заработка, настоящее душевное удовлетворение. Они — это те, кто всегда организует и делает мужскую работу, инженеры, не менеджеры, а в обиходе — ИТР, инженерно-технические работники.

Такая вот подобралась компания.

За поворотом дороги, огибающей очередную скалу, прямо между колеями в жёсткой траве сидела стайка куропаток, душ в тридцать. Из-под колёс рычащих машин они просто отбежали на обочину, даже не пытаясь встать на крыло. Отец аж подпрыгнул от досады — ружей в этот раз не взяли, потому как толку от них с каждым годом было всё меньше; дичь скуднела числом в строгой обратной пропорции с количеством новоявленных охотничков-пижонов с импортной техникой в руках и под копчиком.

На плоскости нагорья, тянувшегося на юго-запад до самого Тарбагатайского хребта, их поджидал ещё один сюрприз: каменистая наезженная дорога упёрлась внезапно в старый шлагбаум, совершенно нелепый здесь, посреди ровной, как стол, степной поверхности. Наискось полосатые, с осыпавшейся местами краской, чёрно-белые трубчатые стойки и перекладина, запертая цепью на ржавый амбарный замок. Для пущей важности на перекладине висел круглый дорожный знак — «кирпич», тоже облупившийся от времени.

Геннадий невольно дал по тормозам, углядев впереди это рукотворное «чудо». Идущая следом машина остановилась рядом. Друзья снова вышли из кабин, осмотрели внимательно сиротливое заградительное сооружение, теряясь в догадках относительно его предназначения.

Шлагбаум сработан был на совесть, крепко и основательно и, нисколько не сомневаясь в своей необходимости, собирался простоять ещё не один десяток лет. Местные, судя по всему, привыкли к нему, а ключ от замка давно потеряли, — под перекладиной старые колеи едва угадывались в переплетении жёстких кустиков карагача и пыльных щёток травы, зато с обеих сторон шлагбаум огибали набитые тракторами и машинами объезды, вновь сходясь позади него в один торный просёлок.

— Это ж символ нашей жизни, — сказал вдруг Сергеичев, — видите, нет?

— Точно-точно! — подхватил его мысль Лёня и засмеялся. — Настоящая русская дорога, в соответствии с нашим главным правилом: «если нельзя, но очень хочется, то можно»! Эх, опять кадр пропадает…

— А самое главное знаешь что? — тут же с хитрецой переключился Виктор на другую тему. — За пятнадцать лет, что я с твоим батей тут мотаюсь, мы ни разу не приехали на место одной и той же дорогой… — он многозначительно замолчал.

— Да тут по полям и сенокосам столько проездов набили… — начал было отец.

— Не оправдывайся, Алексеич, не оправдывайся, — хохотнул «добрый» его товарищ, — так и скажи: сами мы не местные… дороги, мол, не знаю… но приведу куда надо, однозначно! — закончил он «шпильку», улыбаясь во всю свою круглую физиономию. — Ну ладно, покатили дальше, а то так и до темна не доберёмся.

— А навигатором почему не пользуетесь? — подключился к разговору Володя.

— Настоящий геолог и в картах-то иногда не разбирается, а ты хочешь, чтоб он в технике разбирался?! – с самым серьёзным видом ответил ему Виктор. — Нет уж, мы уж как-нибудь по солнышку доедем, да по звёздам сориентируемся…

Сергеичев подмигнул озадаченному Володе и вернулся в машину.

К перевалу добрались без приключений. Лишь в предгорьях хребта заплутали немного в распадках, когда основной путь потерялся в сетке едва протоптанных стёжек-дорожек, густо присыпанных мягкими копёшками свежего пахучего сена да конскими «яблоками». Настоянный запах скошенных трав врывался в открытые окна вместе со встречным тугим ветром, и глотали его седоки открытыми ртами, словно живительный эликсир, исцеляющий тело и душу, покалеченные цивилизацией…

На макушке перевала они догнали заходящее солнце, помахали ему на прощанье из открытых окон и осторожно двинулись вниз по глинистому крутому спуску, прорезанному глубокими зигзагами промоин и клыкастыми буграми скальных выходов. В таких местах спешка до добра никогда не доводила, и в этот раз, кидая руль из стороны в сторону и аккуратно пропустив меж колёс извилистый дождевой арык, машины благополучно спустились в ущелье и покатили вдоль русла говорливого ручья, вынырнувшего на дорогу из соседнего распадка.

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Сумерки густели с каждой минутой, голубое небо наливалось фиолетовой чернотой, но русло реки было уже недалеко, в двух десятках километров, и останавливаться на промежуточную ночёвку не было никакого резона. За очередным поворотом объявился брод через ручей. Миновали его и на выезде из воды, в развилке дороги, наткнулись светом фар на серый фанерный щит с расплывающейся, намалёванной по трафарету масляной надписью:

«На территории заказника запрещена промысловая и любительская охота, разведение костров…»

Отец свернул влево и Лёня не успел дочитать строгий текст, которого раньше тут определённо «не стояло». В межгорной котловине едва заметный просёлок петлял вокруг высоких холмов, пересекал родники и болотца, сухие каменистые овраги и постепенно сошёл на нет, потерявшись в высокой траве, сулившей близкий берег долгожданной реки. Вот и строевой березняк, растянувшийся вдоль обширной плоской долины, подтвердил: прибыли!

— Поехали в левый угол, — предложил отцу Лёня. — Помнишь, там хорошее местечко было под самой горой, вон за теми ивами, — он мотнул подбородком и добавил: — А лучше тормозни, я вылезу, пойду впереди, чтобы в яму или на камень не угодить.

Он вышел из машины, вздохнул полной грудью, вскинул голову. День окончательно сдался. На ясное небо изморозью выпали звёзды — крупные калейдоскопом сложились в созвездия, а мелкие рассыпались алмазной пылью по всему чёрному шатру, сгущаясь посреди в санный Млечный Путь. Искрили гранями прямо в глаза, манили, звали к себе, но их зову вняла только полная Луна. Пока Лёня брёл сквозь траву в дальнем свете фар, она выкатилась из-за хребта и залила всю долину серебром, открыв взорам прибывших речку, с чуть приподнятыми над быстрым течением берегами.

— Здравствуй, сударыня Речка, — прошептал Лёня, остановившись над обрывчиком.

Машины елозили между деревьями позади него, устраиваясь на стоянку, замерли, потушили фары, и отец с Володей выбрались, наконец, из-за баранок, за ними и пассажиры, разминая затёкшие косточки.

— Так, чего стоим, чего чешемся? — сходу напал на «молодого» Лёню Сергеичев. — Почему костра ещё нет, где ужин? Полчаса уже прохлаждаешься, а мы до сих пор ни в одном глазу?!

Он сыпал громкими словами без остановки, — они катились по берегу, поверху над плеском воды, затихая на другом берегу, — а сам за бесшабашным разговором уже открыл нараспашку дверцы «Сузуки» и выгребал из её пропыленного нутра немудрёный походный скарб.

Неуёмная энергия этого громадного мужика, по-крестьянски широкого костью и душой, тут же передалась его друзьям, и они споро распаковали пожитки из обеих машин: натянули две латаные брезентовые палатки, кинули в них овчинные тулупы, кошму и спальники, расставили походный стол и стульчики.

Геннадий, на правах «старого волка» помог с установкой палаток и отправился перекурить на берег реки, в темноте выписывая на ходу огоньком сигареты замысловатые зигзаги. Николай, закончив с товарищами хозяйственные дела, безуспешно пытался поймать связь на мобильный телефон. Сергеичев подключил переносную фару от аккумулятора «Нивы» и, наладив видеокамеру, взял раздосадованного товарища «на мушку»:

— Да не парься ты, Рыбалкин! Здесь тебе не переговорный пункт на почтамте, связи и на перевале никогда не бывало — так что, придётся твоей ненаглядной засыпать без «спокойной ночи»! — балагурил по ходу съёмки Виктор, затем переключился на обустройство вечернего походного «достархана», которым занялись Володя и Лёня.

И вот уже под объективом камеры заиграл костёр оранжевыми языками пламени, в специально вырытом в дёрне, обвалованном закутке. А над ним, плотно устроившись на валунах сложенного на скорую руку очага, уже пыхтел паром из-под крышки закопчённый котелок. На столе появился белый, хрустящий хлеб, нарезанный толстыми ломтями, следом колбаса, сало, лук и помидоры, соль. Булькнуло в рюмки белое вино…

— Эх, друзья-товарищи, за удачную дорогу! — провозгласил тост Геннадий Алексеевич. — С прибытием в родные места!..

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Утром, в шесть часов первым выбрался из палатки Лёня. Он всегда просыпался раньше всех без всякого будильника, по многолетней привычке, даже в отпуске.

Кострище на берегу белело горкой холодного пепла, но под ним у самой земли тлели ещё живые угли, это Лёня знал точно. Вытащив из кармана штанов припасённую с вечера скрученную сухую бересту, разгрёб пепел и положил её на исходящее малиновым жаром дно ямки, сверху быстро наломал веточек шалашиком. Береста, поскрипывая, ворочалась, словно живая, на угольях с минуту, пыхнула вверх чёрным колечком дыма и острым язычком пламени, за ней разом занялись и прутья.

Лёня подкинул в костерок дровишек потолще, над ними чайный котелок пристроил, в котором отливала дегтярным лаковым блеском круглая льдина вчерашней заварки. Потом только отлучился под гору в осинник по нужде и, вернувшись в лагерь по серебристой, прибитой инеем траве, тут же занялся настройкой удочки. Руки уже чесались на рыбалку, невмоготу. Речка-то вот она — рядышком, парит под берегом, шумит призывно, заждалась дорогих гостей. А может, и не заждалась, а наоборот ворчит: — «понаехали тут, никакой рыбы на вас не напасёшься…»

Верным оказалось второе предположение. Лёня ушёл вверх по течению, раскатал болотники и перебрёл на перекате к знакомой яме под отвесной скалой, где пару лет тому взял играючи ведро отборного хариуса. А тут забрасывал снасть и час, и другой, менял «мух» и наживку — всё без толку. Ни одной поклёвки не случилось.

На исходе второго часа мимо него, бодро посвистывая, по левому берегу протопал Сергеичев.

— Иди, позавтракай, — бросил на ходу, даже не спросив об улове.

Лёня постоял ещё минут десять для проформы, плюнул в сердцах и смотал удочку.

В маленьком лагере уже никого не было. Рыбаки разбрелись по реке в разные стороны, пытать своё счастье.

Лёня перекусил неспешно остатками колбасы с хлебом и чаем, помыл посуду и взялся готовить обед. Или ужин – смотря по тому, когда вернутся в лагерь компаньоны. Для главного горячего блюда на первый день недельной экспедиции он припас четвертинку туши молодого барашка, специально купленную в мясном ряду на рынке у знакомого казаха.

Рубленое мясо, замороженное на дорогу в холодильнике, до сих пор не оттаяло. Лёня промыл его в проточной воде, разломил на куски и поставил в большом котле на костёр. Добавил в огонь дровишек и принялся чистить овощи на варево и на салат. Периодически помешивая мясо, снял пенку, подсыпал в бульон душистых приправ, и скоро вместе с дымком потянуло вдоль берега такими ароматами восточной кухни, что будь его друзья поближе, наверняка заставил бы их призывный запах бросить удочки, не взирая ни на какой клёв.

Так, за кухонными хлопотами пролетело несколько часов. И, как ни жарко было на ярком «бабьелетнем» солнышке, осень по времени взяла своё — за полдень потянуло с гор свежим ветром, всколыхнуло остатки сухой листвы на берёзах; набежали тучки и начали сеять мелкий, холодный дождь, всходы у которого могут быть только одни — снег…

Дождь кончился. К сумеркам рыбаки по очереди подтянулись в лагерь. Улов был небогатый, но, отвести душу первой свежей рыбой, хватило на всех.

Пока друзья меняли промокшую амуницию, расположившись на раскладных стульчиках вокруг жаркого костра, Лёня рядом на специальной доске почистил и распорол с десяток рыбёшек, приговаривая, вроде как самому себе под нос:

— Не всякий человек, конечно, любит сырую рыбу. Но кроме белого, исходящего розовым соком мяса, — он поднял ободранную круглую тушку, оглядел, чтоб чешуи не осталось, обмазал солью и бросил в миску, — есть в ней и другие деликатесы. Ведь когда потрошишь хариуса, то икру, печенку и нутряной жирок складываешь в отдельную чашку, вот как я сейчас. Затем присаливаешь эту свеженинку, посыпаешь накрошенным зелёным лучком, перцем чёрным, ещё домашнего маслица с живым подсолнечным духом чуток льёшь. Размешиваешь аккуратно…

Повар продолжал свою непринуждённую речь, колдуя над закуской, а товарищи его, глотая слюни, всё плотнее придвигались к столу.

— Затем наливаешь в стаканы ледяной водки, — жестом фокусника Лёня извлёк из-под береговой травы запотевшую бутылку, откупорил, — говоришь тост «не пьянки ради, здоровья для!», чокаешься, проглатываешь порцию и… мгновенно отправляешь следом в рот полную ложку икры с потрошками, а за ней чёрного хлеба кусочек. Ну, а затем уже и кусочек малосольной рыбки, для полного душевного проникновения…

Друзья, словно завороженные, повторили за ним красочно описанное действо и блаженно заулыбались, смакуя вкусовые ощущения. Геннадий Алексеевич после минутного молчания закурил и продолжил тему:

— А рядом речка шумит, костёр потрескивает, разговор течёт неспешный…

И Виктор подхватил следом финальный аккорд:

— Вот тут и понимаешь: «Что же из этого следует? – Следует жить!..»

Он включил подвернувшийся под руку приёмник, поймал негромкую музыку и протянул Лёне стопку эмалированных мисок.

— Давай-ка, кок, горяченького плесни, со дна пожиже… — Сергеичев потянул носом воздух, — что там у тебя?

— В общем, это такой… шулюм получился.

— Это ещё что за зверь?! – засмеялись Володя и Николай.

— Барашком зовут. Не знаю, на каком языке, но будет вкусно, это точно! — с улыбкой ответил Лёня, разливая поварёшкой своё произведение и стараясь никого не обидеть мясом. — Ну, себе-то я, конечно, возьму только косточку, — он выловил из котла изрядный мосол, сдобренный жирным куском, и плюхнул в чашку.

— Ну, ничего себе! — притворно возмутился Виктор. — Да уж, ты как обычно в накладе не останешься. Говоришь, повар и с пальчиков сыт?

Мужики было засмеялись, но потом вдруг им некогда стало…

Следующее утро началось с дождя и с небольшой кутерьмы, которая, как потом оказалось, предвещала кутерьму большую…

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

— Лёнечка, ты не знаешь, куда я вчера ножик положил? — Геннадий Алексеевич шарил на столе между чашками, кружками, ложками, а складень благополучно полёживал в кармане его фуфайки.

— Нет, не видел, батя, — ответил Лёня, — в карманах проверь.

— Да проверял уже, — расстроенно проворчал отец, уселся возле костра, вытянул из фуфайки сигареты, а следом и ножик. — Точно, вот он! — обрадовался очень, поднял руку над головой, показывая любимый рыбацкий нож друзьям.

— Хорошо, Лёня, что ты хоть раз в год выбираешься к нам из своей северной берлоги, — ворчливо сказал вдруг Виктор. — Если б ты знал, как он меня достал со своими вечными поисками всего и вся! «Витенька, ты не видел, куда я дел фонарик? Витенька, а зажигалку мою ты не брал? Витенька, ты не знаешь, где у меня ключи от машины? Витенька, Витенька, Витенька…» — каждый божий день одно и то же!

Сергеичев так смачно передразнил своего закадычного друга, что Лёня буквально сполз от смеха на землю. Николай Иванович тоже мелко сыпал смешками, прихлёбывая горячий чай у костра, пока не поперхнулся. Виктор аккуратно надавал ему тумаков по костлявой спине, заставил отдышаться и отодвинул вместе со стулом подальше от костра. Отец похохатывал над собой вместе со всеми. А Сергеичев теперь переключился на второго товарища:

— Николай Иваныч тоже у нас мужик крепкий, даром, что ли, на молодухе женился. Правда, покою ни себе, ни ей не даёт — пока ехали, и связь была, раз десять позвонил: «Наденька, мы уже из города выехали. Наденька, там на плите оладушки я испёк, позавтракай. Наденька, мы к парому подъедем, я тебе снова позвоню…» Так — нет, Николай Иванович? Ничего я не упустил из мемуаров твоей новой семейной жизни?

Хоть и стыдно было Николаю от такого беспардонного вторжения в личные обстоятельства, но пришлось ему смущённо согласиться с дружеской подначкой, пожав плечами. Все свои ведь, тут на правду-матку нечего обижаться.

— А чего-ж, только певцам заслуженным да артистам можно молодых в жёны брать? — отговорился он быстро. — Мы тоже не лыком шиты!

— Виктор, а что ты тогда заикался насчёт какой-то картошки печёной в мундирах? — вспомнил вдруг Лёня.

— Так это пусть Николай Иваныч, рассказывает, он у нас главным героем выступал, — Виктор с хитрецой посмотрел на товарища. — Что, не хочешь, брат? Ну, тогда мне придётся…

В семидесятых дело было, в сентябре примерно. Я тогда начальником партии геологоразведочной под Зыряновском работал и объезжал периодически на машине буровые бригады, керн собирал на обработку. А Николай буровым мастером в одной из них был, впрочем, как и всегда, сколько мы друг друга знаем. В тот раз я за рулём сам был, на «ГАЗ-53», водитель на выходные к жене отпросился, а у геолога какие выходные в полевой сезон…

Короче, приезжаю на буровую, рабочие керн грузят, я в палатку к мастеру. А он лежит на раскладушке белый, как снег. Меня увидел, поднялся кое-как. «Что с тобой, Николай Иваныч?», — спрашиваю. «Да сам не знаю. То ли простыл, то ли отравился чем, озноб колотит. Привези спирта, будь другом». Вижу, действительно, не по этому делу он, а и вправду хворью мается. «Хорошо», — говорю, — «пока я мотаюсь, сготовь чего-нибудь поесть, целый день во рту маковой росинки не было. Только прошу, картошки печёной в мундирах не делай, у меня от неё уже изжога в глотке».

До ближайшего села километров тридцать — я за руль и «по газам». Пока обернулся по горной дорожке, ночь упала. По спидометру смотрю, вроде уже буровая должна показаться, а вокруг темень, хоть глаз выколи, ни одного огонька. Что за напасть, думаю.

Ещё с полчаса круги нарезал по сопкам, пока не упёрся фарами в какую-то дымящуюся огромную кучу. Остановился, спрыгнул с подножки, выгрёб сапогом из кучи чего-то круглое, чёрное. Смутные подозренья меня терзать начали. Подождал чуток, чтоб не обжечься, поднял на ладони, гляжу — мать честная! — она самая, картошка печёная в мундире из золы! Ну, думаю, Николай Иванович совсем умом рехнулся, пока я ездил…

Пошёл дальше и нашёл тут же и палатки, и буровую вышку, и Николая — у них, оказывается, в дизельной пожар случился, потому и света нет. К дизельной был тепляк с продуктами пристроен, а в нём, как положено, мешки с картошкой. Вот так меня Николай Иванович попотчевал картошечкой, печёной в мундирах! Хорошо, хоть буровую не спалили!

Мужики смеялись долго над историей Виктора, утирая невольные слёзы.

— А как же болезнь, вылечил ты его? — спросил Володя.

— А то, вылечил, конечно! Спирт в те времена, да в полевых условиях, — лучшее лекарство от всех хворей. И работа, само собой, тоже хорошо лечит.

Так за весёлыми разговорами промелькнули утренние сборы, и часам к десяти рыбаки вновь выдвинулись на промысел. А Лёня снова вызвался дежурить по кухне. Ему просто хотелось побыть одному, наедине с природой. Посидеть на берегу реки, напротив отвесной скалы, устремившейся в небо, подумать…

Шибко думать люблю…» — вспомнилась ему фраза одного литературного героя. Созвучна она была его сегодняшнему настроению.

Но долго прохлаждаться ему не пришлось. Видно, хариус решил наверстать упущенное, проголодался и попёр клевать на любую снасть. Первую хорошую партию подкинул Лёне отец — выпростал брезентовую сумку под ноги прямо в траву, и рыба растеклась серебром, заиграла мокрой чешуёй на солнце. Пока Лёня устраивался поближе к воде на обработку улова в засолку, очередную порцию подкинул Володя. Затем, через часок, и Николай Иванович подоспел. Так что, надо было поторапливаться, солнце ведь опять пекло, отпугивая зиму.

Промысловики отправились на второй круг, а Лёня уселся прямо на гальке у воды, порол хариуса, по привычке отделяя съедобные потроха в чашку, а рыбу бросал в пластиковый бочонок. Хорошо, мухота уже не оправилась от ночных заморозков, а то бы попортила богатый улов, наверняка.

Всадников было двое. Они появились на том берегу реки неожиданно, неслышные за шумом воды. Лёня уловил лишь неясное движение краем глаза, поднял голову и, увидев гостей, улыбнулся, махнул приветственно рукой с зажатым в ней ножом.

Конники, не останавливаясь, спустились ниже по течению и перебрели речку наискось по перекату, поднимаясь к рыбацкому лагерю. Спешились над обрывчиком, лошадей привязали справа в ивняке и подошли к Лёне. Он проследил за ними глазами, разглядев теперь и тёмно-зелёную форму, и фуражки с кокардами, и кобуру у одного, старшего по званию и возрасту, на поясном ремне, кивнул и продолжал пороть рыбу. От «государевых» чинов остро тянуло лошадиным потом, навозом и кислым кобыльим молоком-кумысом впополам с перегаром.

Старший, коренастый и косолапый, с плоским рябым лицом и прищуренными щелочками-глазами, обошёл вокруг Лёни, похлопывая сыромятной плетью о голенища кирзачей. Заглянул в бочонок с рыбой, ухмыльнулся довольно, достал из кармана «мыльницу», щёлкнул пару кадров и пошёл к палаткам, где его уже поджидал Сергеичев, вовремя вернувшийся со своим уловом.

Лёня забрал у него сумку с рыбой, вернулся на берег и обратился ко второму, молодому парню, обветренному и темнолицему под стать своему начальнику. — Присядешь?

— Нет уж, спасибо, — отозвался он, улыбнувшись. — И так задница гудит — почти двое суток в сёдлах.

— А-а, — улыбнулся и Лёня, — что ж это вы без продыху скачете, что за надобность?

— Обычное дело, — пожал плечами егерь, — в рейде всегда так.

— Ясно, работа такая, — качнул головой Лёня. — Тогда погоди чуток, с уловом управлюсь, чай закипячу.

У палатки, тем временем, завязывался со скрипом свой разговор, не такой мирный.

— Здорово, товарищ начальник, — приветствовал егеря Виктор. — Каким ветром?

Тот, однако, руки не подал и не ответил, прошёлся гоголем у машин, сфотографировал номера, удочки у дерева, больше ничего достойного внимания не обнаружил и уселся без спросу за стол.

— Вы знаете, что находитесь на территории заповедника? — спросил хитро так, с поддёвочкой, и небрежно сдвинул в сторону посуду на столе.

Сергеичев наблюдал за ним с прищуром, сомкнув губы, молчал пока, ожидая продолжения спектакля. А находящемуся при исполнении чиновнику никакие ответы и не были нужны. Он их и так знал наперёд.

— Сейчас протокол составим, соберётесь и поедете с нами в контору, — развивал он наступление на городских «пижонов», хотя начинал понимать уже, что много из владельца потрёпанной «Нивы», за которого он принял Сергеичева, не выжмешь.

Однако, новенький «Сузуки» оставлял ему неплохую надежду. На олигархов рыбаки совсем не походили, но на роль «отчётных» нарушителей подходили вполне.

— Фамилия? — вплотную взялся за дело инспектор, раскладывая из планшетки бланки протоколов и ручку.

Виктор достал из внутреннего кармана полиэтиленовый пакет с упакованным в него бумажником и выложил на стол водительское удостоверение. Чиновник, видя такое безропотное повиновение, совсем почувствовал себя хозяином положения.

— А вы собирайтесь, пока я пишу, — бросил небрежно. — Дорога дальняя, надо хоть до темна выехать к чабанскому зимовью.

— Мы никуда не поедем, — коротко отрезал Виктор, раскинул стул и основательно уселся на нём против инспектора.

— То есть, как это не поедете?! — изумился тот, прервав писанину. — Да я вас сейчас арестую!

— С чего это вдруг? — спокойно парировал Сергеичев.

— В заповедник заехали, рыбы целый мешок наловили, — начал перечислять грехи нарушителей егерь, подскочив на ноги, — костёр палите вон. Щит предупреждающий на ручье видели?

— Видели. Там ни слова нет о том, что здесь заповедник и что рыбалка запрещена, — перешёл в наступление Виктор. — А костёр, посмотри сам, над обрывом разложен, в специальном месте.

— Не написано, да?! А ну поехали, поглядим!

— Я же сказал, никуда мы не поедем. Ты нам прямо здесь должен доказать, что мы что-то нарушили, — Сергеичев был спокоен и непреклонен.

— Я ничего вам доказывать не должен! Покажите разрешение на рыбную ловлю, есть у вас?

— Нету. В этом году отменили все разрешения. Раньше было, не спорю, каждый год выписывали, а теперь отменили. Мы перед отъездом в областной рыбинспекции справлялись.

— Никто ничего не отменял!

— Позвони, спроси.

— Ага, сейчас позвоню, — инспектор оценил шутку и продолжил писать протокол.

В это время в березняке показались Николай и Геннадий. Они неспешно топали вдоль берега, покачивая на плечах удилищами, разговаривали о чём-то и вышли к лагерю с улыбками на лицах. Тут их радужное настроение потухло, когда егерь цепким взглядом упёрся в брезентовые садки рыбаков, явно не пустые.

— Вот и ещё нарушители пожаловали, — обрадованно потёр он руки. — Давайте-ка, выкладывайте, чего поймали. И документы тоже, протокол буду составлять.

— Что случилось? — обратился Геннадий вполголоса к Виктору.

— Да ничего не случилось, — ответил спокойно товарищ. — Гражданин начальник арестовать нас приехал. Говорит, в заповедник мы забрались, браконьерничаем.

— Какой заповедник? До него ещё километра три-четыре вверх…

— Спокойно, Алексеич, и ты, Николай Иваныч, сядьте, отдохните с дороги, — Сергеичев поднялся со стула, вытащил из-под стола второй и усадил товарищей чуть ли не насильно, а сам подхватил улов и потащил на берег.

— Лёня, принимай добавку. Только будь ласков, поставь-ка чайку сначала, а то разговор у нас с гостями всухомятку что-то не идёт совсем…

— Иван, посчитай рыбу, — крикнул старший инспектор напарнику, — прикинем, сколько килограмм они взяли.

— Вот-вот, и правда, посчитать надо рыбьи головы, чтоб нам потом сподручней было добычу делить, — Виктор усмехнулся, опорожнил один мешок в другой, пустой бросил на гальку и вывалил на него товарищеский улов. — Давай, парень, работай, — обернулся он к молодому егерю и неожиданно подмигнул ему.

Тот хмыкнул удивлённо, пожал плечами, присел на корточки и взялся пересчитывать рыбёшек. Лёня оставил его за этим занятием, наломал сухих веток и подбросил их в кострище на малиновые, подёрнутые пеплом уголья. Сверху, поправив булыжники в импровизированном очаге, пристроил налитый до краёв котелок. Огонь взялся сразу от старого жара, берёзовые дровишки вспыхнули ярко, весело и почти беззвучно, плюнув вверх пару раз колечками берестяной копоти.

Сергеичев вернулся к столу, где строгий чиновник дописал как раз протокол на него и взялся заполнять следующий. Но молча, он, видно, своё дело справлять не умел, поэтому встретил Виктора новым наскоком:

— Раз ехать отказываетесь, сниму номера, заберёте потом на обратном пути у нас в конторе, когда штраф заплатите.

— Ещё чего не хватало, — усмехнулся Виктор, — ты кто — ГАИ, чтоб у меня номера снимать? Права не имеешь.

Инспектор снова подхватился со стула от такой наглости:

— Ты чего такой борзый, а? Крутой, что ли?!

Правая рука его невольно потянулась к кобуре, но он сумел сдержать свой порыв. Однако Виктор успел заметить это его движение, сощурил глаза недобро, ждал продолжения, стоя в двух шагах напротив. Не дождался. Егерь взял себя в руки и протянул Сергеичеву протокол:

— Ознакомьтесь и подпишите, — сказал официально.

Виктор неспешно водрузил на нос очки и внимательно прочитал документ. Затем сел к столу, вынул из нагрудного кармана энцефалитки собственную шариковую ручку и начал писать что-то в графе «объяснения нарушителя». Писал долго, минут десять. Поставил подпись, перечитал написанное и пододвинул бумагу Геннадию, следом — Николаю, со словами:

— Распишитесь-ка вот здесь и здесь.

Друзья слегка удивились, но перечить не стали, черкнули свои подписи в указанных строчках. Сергеичев отдал документ егерю и уступил ему место за столом. Тот усердно принялся заполнять другие бланки, на «манипуляции» нарушителей с первым протоколом не обратил внимания, прибрал его, не читая, в планшетку и брякнул с ухмылочкой:

— Вот и хорошо! Сейчас вес ещё раскинем на каждого для штрафа и конфискуем по акту вашу рыбу…

— И этого я тебе не дам сделать, — сказал Виктор твёрдо. — Рыбу ты, пока везёшь на лошади, загубишь напрочь, проквасишь и выбросишь. А хуже этого ничего придумать нельзя.

— Да ты кто такой?! — опять задело за живое инспектора. — Почему власти перечишь?

— Законник я просто — законы знаю и хочу, чтоб по закону всё было, — отрезал Сергеичев и перешёл в наступление: — Вот ты — государственный человек, при исполнении и при оружии, а карта у тебя есть? Что ты меня всё на арапа берёшь, на горло? Покажи на карте, что мы в заповеднике, — слова тогда не скажу. Мы в этих местах уже сорок лет работаем и столько же рыбачим, и знаем чётко, что заповедная зона на пять километров по берегу вокруг озера установлена. А мы находимся сейчас в десяти километрах ниже по течению и, поэтому, нарушить ничего не могли. Так что, — есть у тебя карта? Покажи.

Инспектор от такой тирады аж опешил. Сидел сиднем, моргал глазами, а крыть-то ему в ответ нечем было. Да Виктор это и наперёд знал. И, чтобы закрепить позиции, он вынул из бумажника, развернул и припечатал пудовой ладонью на столе перед «полевым» чиновником ксерокопию полукилометровой карты с титулом «Генеральный штаб СССР» и неброским штампом в правом углу «Секретно».

Сообщение отредактировано АлексГК: Jan 5 2021, 02:52

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

— Гляди-ка — вот озеро, вот речка, вот ручей, а вот здесь мы стоим. Видишь, нет? Сколько километров от озера, можешь посчитать?

Котелок над костром забренчал крышкой, плеснул в огонь кипятка — угли зашипели, пыхнули белыми клубами пара, но никто даже не шевельнулся. Лёня замер с ножом над распоротым хариусом. Егерь беззвучно глазел на карту. Больше всего его заворожили исторические надписи на документе, хотя в нынешние времена они уже ничего не значили. «Дело», почти оформленное, рассыпалось на глазах.

— Ну что, чайку попьём или дальше собачиться будем? – Сергеичев внимательно смотрел на «власть».

— Сто семьдесят шесть штук, — встрял в разговор напарник егеря, подойдя к столу.

Начальник его всё так же молча поднялся, собрал бумаги в планшетку и, не прощаясь, направился к лошадям. Младший по званию, огорчённо пожал плечами, взглянув на котелок, и пошёл следом. Егеря отвязали поводья, вскочили в сёдла и ускакали вдоль берега прочь.

— А что ты в протоколе-то написал? — задумчиво спросил Лёня, снимая с огня расплевавшийся котелок и провожая глазами удаляющиеся силуэты всадников.

— Что пьяный он был при исполнении, и зафиксировал, как положено, двумя свидетелями. Надеюсь, почитает, прежде чем высокому начальству отдавать, — Сергеичев махнул рукой, — и в другой раз поостережётся нахрапом на людей наезжать.

Виктор достал из ножен свой охотничий нож, попробовал пальцем лезвие и спустился на галечник, закончить разделку рыбы, бросив через плечо Геннадию с Николаем:

— Вы, мужички, чайку хлебните пока, да потом за засолку принимайтесь. У тебя-ж, Лексеич, свой способ — с чесночком, да с перцем душистым. Я так не умею. А мы с Лёней, выпотрошим остатки и прогуляемся немного по окрестным вершинкам. Традиция у нас такая…

Управившись с разделкой улова, пока без Володиной доли, он до сих пор не вернулся с реки, друзья обмыли ножи в воде и поправили заточку на обкатанном валуне.

— Ну что, готов? — Виктор хлопнул Лёню ладонью по плечу, подхватив одной рукой наполовину заполненный бочонок с рыбой.

— Всегда готов! — откликнулся, улыбаясь, пятидесятилетний «пионер».

Он хотел было резко подхватиться с места, дурашливо вытянуться в струнку, как в детстве, да не получилось — поясница заскрипела от долгого сидения, притормозив порывистое движение.

— Что, батенька, забыл, что тебе уже не двадцать лет? — хохотнул Сергеичев. — Пошли-пошли, разомнёмся на горной тропке, а на макушке и отдохнём.

Они оставили товарищей солить рыбу, а сами накинули куртки и отправились в путь к ближней горке.

Прошли речную долину наискосок, перебрались через овраг высохшего ручья и начали взбираться по каменистому крутому склону. Мелкий щебень хрустел под ботинками, жёсткие ржавые ветки карагача и шиповника цеплялись за штанины. Отвесные скальные выходы местами заставляли друзей давать кругаля, чтобы обогнуть внезапную преграду, или карабкаться вверх, помогая себе руками. Дыханье у Лёни с непривычки, при такой неровной, с усилиями ходьбе, сбивалось с ритма быстро. Лёгкие тянули воздух жадно, взахлёб, сердце колотилось о рёбра, качая кровь к вискам тугими толчками, до ломоты в глазах. Он тогда останавливался, облизывал сухие губы, глотал ветер открытым ртом, восстанавливая дыхалку. А Сергеичев пёр вверх, как ни в чём не бывало, без остановки, словно лось, шагая размеренно и ходко в одном темпе, будто поднимался по обычной городской лестнице. Лишь пот смахнёт разок-другой с загорелого лба и чешет дальше…

На вершину он поднялся первым, присел на плоский замшелый камень, посмотрел вниз на отставшего напарника. Тот одолел пока две трети склона, но уже втянулся в правильный ритм подъёма и оставшуюся часть пути прошёл без остановок, минут за пятнадцать. Сел рядом с товарищем, успокоил дыхание и огляделся.

На самом деле горка была невысока, от силы с тысячу восемьсот метров, но макушка её всё же возвышалась над соседками, и потому видно было вокруг далеко и свободно. На востоке нестерпимо блистал в глаза под ярким солнцем Курчумский хребет, укрытый белоснежным малахаем. Петлистое русло реки резало нагорье надвое, спрямлялось на тягуне, пенилось на перекатах у скал, глубоко проточив каменное ложе за миллионы канувших лет со дня сотворения Алтайских гор. Воздух и вода просвечивали в закатном свете насквозь, видно было до самого дна и невооруженным взглядом и в бинокль.

Сама вечность лежала под ногами и вокруг двоих людей. Дышала порывами ветра в лица, смотрела пристально солнечным глазом в самые души, прислушивалась окружающей тишиной к их мыслям и словам…

— Ну что ж, давай за встречу, товарищ мой северный, — нарушил молчание Виктор.

Он вынул из карманов куртки початую бутылку коньяка, пару стопок и завёрнутую в газету немудрёную закуску — картофелину, сало и огурец. Лёня разгладил на камне мятый газетный лист, покромсал на нём еду ножом и поднял налитую до краёв хрустальную стопку. Друзья осторожно чокнулись и выпили, утёрли губы. Остаток коньяка Виктор вылил на сухую, каменистую землю.

Потом снова сидели молча, смотрели долгими взглядами вниз на речку, впитывая всеми чувствами окружающий мир.

Им было радостно только от того, что судьба в очередной раз свела вместе, снова дала возможность общения с природой и друг с другом и надежду на новые встречи в будущем.

— Батька-то твой — молодец, — сказал Сергеичев, мотнув подбородком вниз, — шагает по речке целый день без устали. Нам бы такое здоровье в семь с половиной десятков, да после Хамар-Дабана и сотни других хребтов... И главное ведь что, — и худой, и хвастун, каких свет не видывал, а доведись в переделку попасть, лучше него напарника нету. Всё выдержит, не подведёт, слабины не даст… Военное поколение самое крепкое…

Виктор помолчал. Лёня не мешал ему, слушал внимательно захотевшего немного выговориться товарища. Тот вспомнил недавний визит незваных гостей и продолжил, вроде бы невпопад, но друг и без пояснений понял:

— Ты ж понимаешь, Лёня, я б скрутил его в один момент вместе с его пистолетиком. Только неправильно это было бы, совсем неправильно, — он же какой ни есть паршивый человечишка, а всё ж при исполнении, на службе государственной. А потому, поправить можно, чтоб не зарывался, но унижать никак нельзя. К тому же и на срок нарваться недолго, а это уж совсем ни к чему. Так — нет? А что за служба у них, представь, сутками в седле мотаться по горам, по долам, да настоящих браконьеров ловить — не сладкий хлебушек-то…

Виктор покачал головой, как бы сомневаясь и убеждая самого себя.

— Вообще, в жизни возникают иногда такие моменты, что вроде надо действовать по зову души, по справедливости. Но рассудок, мгновенно просчитав последствия, останавливает этот порыв. И чаще всего, наверное, правильно останавливает. Я не говорю, конечно, о случаях, когда других вариантов просто нет, — спасти чью-то жизнь, например. Но все, гибнущие именно сейчас, в этот самый момент, жизни спасти нельзя. Я вот давно бы сорвался и поехал помочь нашим русским мужикам… но слишком много моих родных людей зависят от меня здесь, и их я бросить на произвол судьбы не могу, не имею права… Ты-то как думаешь, Лёня?

— Согласен я с тобой, на все сто, — кивнул товарищ, тоскливо глядя в догорающий закат. — Сердце кровью обливается, когда читаешь новости или смотришь видео в Интернете. Но я тоже отвечаю за свою семью и родных. Да и к тому же, толку от меня там не будет на самом деле никакого…

Солнце скатилось по небосклону на запад, готовясь нырнуть за бугристый перевал на ночёвку. С севера потянуло вдруг стылой морозной струёй, окатило лица холодом, предвещая что-то недоброе на завтра или на ближайшие дни.

— Напоминает, однако, о себе природа, — прищурился Сергеичев в сторону потяга, вобрал глубоко воздух ноздрями, повёл плечами. — Пойдём, что ли?

— Пошли, — откликнулся Лёня и процитировал громко напоследок любимого писателя-геолога: — «А мне-то, мне бы: в пузо ухи из чира, в руки карабин с оптикой, на ноги бы торбаза, на голову шапку. И на всё наплевать бы…» Да не могу позволить себе… — закончил он отрывок своими словами.

И так слишком много слов было сказано за день, — лимит исчерпан.

Они спустились с горы быстрее, чем при подъёме, хотя осыпающиеся под ногами камни заставляли ступать осторожно и без спешки. Солнце тут же скрылось за их спинами за оставленной вершиной. Сумерки пришли на смену яркому дню, по заведенному веками мировому распорядку.

(Продолжение следует...)

Сообщение отредактировано АлексГК: Jan 5 2021, 02:58

Вложенные эскизы изображений

[волна]

Спасибо за рассказ!
Душевно написано!
УДАЧИ!

[АлексГК]

Спасибо за рассказ!
Душевно написано!
УДАЧИ!

Спасибо за отклик и доброе пожелание! Продолжение будет обязательно.
С праздниками!

[АлексГК]

Продолжение истории "Браконьеры"

Сообщение отредактировано АлексГК: Jan 10 2021, 03:46

[АлексГК]

А ночью ударил мороз и под утро лёг снег.

Лёня проснулся рано, ещё шести не было. Открыл глаза и подумал, что уже рассвело — слишком был светлым брезент палатки над головой, и за распахнутым пологом тоже было светло. Воздух звенел от морозной тиши, подчёркнутой ровным шумом быстрой воды, и вышибал парок изо рта.

Осторожно, чтоб не разбудить отца, Лёня выпростался из спальника. Достал из-под изголовья куртку со штанами и задубевшие ботинки, натянул на себя походную «сбрую» и выбрался на четвереньках наружу, угодив голыми руками в пушистую снежную пелену.

Луна струила на землю белый холодный свет, чёрное небо усыпали звёзды и лишь на востоке, над дальними вершинами, чернота истаивала на глазах под натиском рвущейся из-за горизонта зари.

Поёживаясь, Лёня протоптал по снегу дорожку к реке мимо чёрного кострища, спустился на галечную отмель. Вода исходила туманом, отяжелела и словно сжалась от мороза, обнажив под нависшим обрывчиком хрустальные гроздья льдинок, которыми обросли за ночь поникшие пряди травы.

Разбив носком ботинка хрупкий заберег, он умылся несколько раз полной пригоршней, пока не заломило пальцы. Лицо сразу вспыхнуло, кожу на щеках радостно закололо от прилива крови, и остатки сна вмиг улетучились из проясневшего сознания.

Пока умывался, рассвет грянул в долину в полную силу, заставив вспыхнуть припорошенные снегом кусты и травы мириадами солнечных искр. Речная долина заблистала самоцветным огнём от края до края, но теплее от этого не стало. Отряхнув замерзающие капли с лица и кистей рук, Лёня вернулся к потухшему костру и набросал сверху на остывший пепел сухих ломких веточек. Через несколько минут от углей потянуло дымком, и ещё через мгновение вслед за дымом выбрался наверх язычок пламени и запрыгал по хворостинкам, распаляясь от собственной беготни всё больше и ярче. Тут уж в ход пошли оставшиеся с вечера круглые полешки, и затем над ними, на обгоревших валунах, примостился котелок полный студёной воды.

За обычными поварскими хлопотами Лёня и не заметил, как из дальней палатки на свет божий вывалился Сергеичев, а следом за ним в яркое зимнее утро выбрались Николай и Володя. Покряхтывая и поёживаясь, мужики подтянулись к тёплой «кухне» на дымок костра, разгоревшегося уже в полную силу.

— Ты что, нас чаем решил накормить?! — притворно забухтел Виктор, скептически поглядывая на закипающий котелок. — А где же плов из барашка?

— У нас всё по расписанию, геологическая диета номер пять: утром чай, в обед чаёк, вечером — чаище! — в тон ему откликнулся Лёня. — А барашек на зимовке пасётся. Сходи к чабанам, принеси. Разомнёшься заодно.

— Да уж, ближний свет, — почесал затылок Сергеичев и состроил глупую физиономию. — Может, Вова сбегает… — задумчиво протянул он, — а я пока дровишек заготовлю.

Виктор, посвистывая, вытянул из куста рядом с костром ножовку и направился к сухой, в полтора обхвата берёзе, склонившейся неподалёку над берегом.

Володя молча взглядывал на переговаривающихся друзей, не понимая спросонья, всерьёз они рассуждают или придуриваются.

— Ага, нашли молодого — скажи, Володя, — разрядил повисшее в воздухе сомнение товарища Николай. — Ты их меньше слушай, видишь — они уже давно спелись, эти шутники.

Виктор с Лёней расхохотались, переглянувшись, и как ни в чём не бывало продолжили каждый своё дело. Один начал чистить намытую в чашке картошку, уже схватившуюся ледком, а другой взялся рьяно пилить звонкое сухое дерево.

Поначалу ножовка легко грызла древесину под ритмичным напором Виктора, но когда она прошла с четверть ствола, любителю-дровосеку пришлось обходить дерево вкруговую. Понаблюдав за его размеренной работой и парком, вившимся над плечами, Володя не вытерпел и подошёл ближе. А при очередной остановке товарища, отдышаться немного, засучил рукава и перехватил у него пилу. Следом к ним присоединились и Николай с Лёней, «для сугрева». Под их шумную возню проснулся и выбрался из палатки и Геннадий.

Пока всей бригадой упражнялись с непокорной берёзой, завалив её, наконец, и картошка на костре поспела, и снег почти весь растаял под лучами солнышка, дарившего земле и камням последнее осеннее тепло. Но воздух оставался холодным и мелкие сугробчики затаились в теневых низинках, скальных расщелинах, да под густыми кустарниками.

К полудню ни с того, ни с сего полил дождь, не взирая на морозный воздух. Где-то вверху пролетел, видно, тёплый ветер Ак-Кума, обернулся над речкой густыми облаками и пролился в долину на головы рыбаков. Они как раз разбрелись на промысел, однако рыбалка не задалась, от слова «совсем». То ли рыба замёрзла в стылой воде и растеряла весь аппетит, то ли снасти и наживка получались «не вкусными» в мокрых, стынущих на морозе пальцах, а только ни единый заброс удочки или спиннинга у каждого из пятерых промысловиков не вызвал ни одной ответной поклёвки. Даже сама река замолчала на перекатах и несла в «белом» шуме дождя отяжелевшие свинцовые валы меж берегов медленно и беззвучно, словно в ожидании ещё большей неотвратимой стужи.

Что подтвердил к вечеру и новый снеговой заряд, белой стеной накативший из-за гор с противоположного берега на маленький полевой лагерь. Снег сыпал густо, огромными хлопьями и мигом укрыл насквозь вымокшее пространство, выбелив сумерки.

Ужинали молча, рассевшись вокруг костра и нахохлившись под капюшонами мокрых брезентовых плащей, которые от неподвижности едоков задубели и покрылись ледком. Даже водка не развязала языков поначалу. Каждый думал о своём, и все вместе о том, что завтра, судя по всему, придётся сниматься в обратный путь

Разрядили молчание полевые мыши, неожиданно пожаловавшие к рыбацкому «достархану», как раз когда Лёня разливал по кружкам крепкий парящий чай. Пара незваных гостей пробралась на стол незаметно, под покровом темноты и пушистого снега.

— Гляди-гляди, — замерев на месте, громким шёпотом позвал друзей кашевар, — мышки наш хлеб лопают!

Его голос спугнул «диверсантов», приложивших зубы к горбушке, брошенной между чашками на усыпанной снегом столешнице. Они моментально сиганули вниз и исчезли с глаз. Товарищи недоверчиво подтянулись к столу и, ничего не увидев, подняли на смех своего компаньона.

— Что, батенька, тебе уже спьяну всякие зверушки мерещатся? — покачал головой Сергеичев. — Белочка ещё в гости не приходила?

— «Пить надо меньше. Надо меньше пить!» — подхватил тему и Володя, вспомнив новогоднюю приговорку из фильма.

Отец с Николаем просто смеялись, поддерживая дружеский «наезд» на Лёню.

— Ладно-ладно, — тот отмахнулся от насмешек. — Помолчите немного.

Он отломил кусочек хлеба, наклонился и поводил приманкой вдоль края стола. И, словно повинуясь неодолимому призыву, прямо из сугроба прыгнула на стол сначала одна крохотная мышка, а за ней и другая. Они тут же испугались собственной храбрости и снова свалились вниз, но уже через минуту повторили свой трюк «на бис» к немалому удивлению посрамлённых насмешников.

Не обнаружив угрозы, серые гости быстренько освоились на обеденной территории и принялись разгуливать среди посуды и остатков еды, пробуя на вкус всё подряд. Хозяева не стали им мешать и, разобрав остывающие кружки, вернулись к костру.

— А мне по этому случаю одна сказка чукотская вспомнилась, — снова привлёк Лёня к себе товарищеское внимание. — Хотите?

— Конечно, рассказывай! — тут же откликнулся Виктор.

Любил он и сам историю к слову ввернуть и других послушать — страсть. Геннадий засмолил очередную сигарету, выпростав из костра малиновую головёшку, а Николай с Володей устроились поудобней на раскладных стульчиках. Лёня присел на корточки у костра, ладонями огонь оглаживал осторожно и мягко, грея руки. Лицо его в неровных бликах пламени округлилось вдруг, оплыло к углам рта тенями, веки сузились, растянулись и сквозь них заблестели во тьме жёлтыми искрами глаза — ни дать, ни взять старый чукча-оленевод. И повёл рассказ неспешно, тихим голосом:

Сообщение отредактировано АлексГК: Jan 10 2021, 03:48

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

«— Давно было.

Кутх тогда уже мало летал. Больше пешком или на нартах с оленями ходил, человеком. А кухлянку ворона дома оставлял, в яранге.

Мити, жена его, ленивая была. Ничего сама делать не хотела.

Кутх придёт из тундры, мяса разного привезёт, рыбы, ягод, а она его юколой накормит и всё. Даже чай сварить не может. Спит целый день. И ночь тоже. В полярное лето никакой разницы нет, когда спать, всё равно светло.

Надоело Кутху одну вяленую рыбу кушать. Однажды решил он проучить жену. Пришёл с охоты, разбудил Мити, отдал ей добычу и улёгся в яранге.

— Не буду есть, — говорит. — Устал я. Совсем старый стал. Умру скоро.

— Что ты, что ты! — испугалась Мити. — Не умирай, Куккэ! Без тебя как жить буду?

— А как раньше жила — спать будешь. Совсем просыпаться перестанешь. Вот и догонишь меня у верхних людей.

Сказал Кутх и закрыл глаза. Мити сидит рядом, плачет, сама не хочет умирать. Тогда Кутх говорит ей:

— Иди, выкопай на сопке яму, неглубокую только. На дно мои нарты поставь и траву постели. Я лягу, кухлянкой укроюсь и умру. А ты потом навари толкуши, котлет наделай с кимчигой и сараной, чагу завари крепко. Приноси всё ко мне и сразу убегай, не оборачиваясь. Каждый день будешь так делать, тогда не уснёшь навсегда.

— Хорошо, — сказала Мити.

Обрадовалась, что умирать не надо. Побежала на сопку, всё сделала, как муж велел, и домой вернулась. Кутх покряхтел для виду, поднялся кое-как, кухлянку взял и ушёл на сопку. А Мити скорей варить начала. Наготовила еды всякой, отнесла мужу и бегом обратно.

Кутх выбрался из-под кухлянки голодный сильно, уселся кушать скорей. Много съел, наелся уже, однако немножко котлет осталось, две с половиной штуки. Позвал тогда Кутх мышей:

— Эй, внучатки, приходите в гости!

Мыши услыхали его, запищали радостно. Бегут, хвостики свечкой — лапки потирают. Прибежали, наелись котлет, и давай у Кутха на животе скакать. Прыгают, кувыркаются, а ему щекотно до смеха. Хохотал он, хохотал, чуть не лопнул. Потом уснул крепко, укрывшись кухлянкой. И мыши с ним пригрелись, тоже спят.

Так они жили долго, может, всё лето. Мити совсем сон забыла, — каждый день, поди-ка, сколько варить надо да ещё в тундру ходить за мясом и кореньями. А Кутх растолстел, что и в яме ему тесновато стало. Чуть мышей не придавил во сне. Все бока отлежал, да и ходить разучился. Надел он тогда свою кухлянку воронову и полетел домой.

Прилетел, сел на кочку, кухлянку скинул. Позвал Мити. А она не узнала его, убежала к сыну Эмэмкуту. Тот выскочил из яранги, схватил хорей и давай Кутха по берегу реки гонять, дубасить. Хорошо ему бока намял. Кутх к вечеру, пока с сыном бегали, и похудел от такой встречи. Тут его все и узнали.

— Как же ты ожил?! — обрадовалась Мити.

А Эмэмкут ничего не сказал. Стоял только, рот открыв. И жена его рядом глазами лупает, как сова.

— Верхние люди увидели, какая ты работящая стала, и отпустили меня, — ответил Кутх, почёсывая рёбра. — Только зря, видно.

Но недолго он обижался, забыл скоро. Потому что Мити вкусно теперь варить научилась и совсем лениться перестала. Зажили они тогда снова — сыто да весело.

Мыши только к ним поближе перебрались, в самую ярангу. Тоже привыкли вкусно кушать…»

Рассказчик замолчал. А слушатели его, да и сам он, глядя в яркий огонь костра, долго ещё шли в мыслях по бесконечной тундре. В глаза им светило летнее солнце по кругу, над горизонтом, под ногами хрустел мох, жарко было лицам и только веяло иногда в спину ледяным дыханьем близкой зимы…

На самом деле с невидимых в окружающей тьме гор остро потянуло морозом. Ветер скатывался к реке порывами, взмётывал пламя в костре долгими искрами, и они, остывая, превращались высоко в небе в снежинки и падали обратно на белую землю, на скалы, на быструю воду…

— Ты смотри, заворожил сказкой своей, — зябко повёл плечами Сергеичев и поднялся. — Спать, однако, пора.

Вслед за ним разошлись по палаткам и остальные, поскрипывая в темноте рассыпчатым снегом.


Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Наутро никаких сомнений уже не осталось — пришла зима.

— Минус пятнадцать! — объявил товарищам Володя, глянув на дисплей электронного термометра в кабине своего «Сузуки».

— Где-то наши егеря?.. — задумчиво промолвил Виктор, окидывая взглядом белые склоны гор вокруг. — Надеюсь, они добрались до жилья…

Снег продолжал сыпать безостановочно. За ночь слой его «потолстел» сантиметров до двадцати, поэтому тянуть с отъездом было смерти подобно. Выражение это надо было понимать буквально — дорога в ущелье и перевалы скоро станут непроходимыми, а до ближайшей деревушки километров пятьдесят…

Конечно, на недалёком зимовье ещё могли оставаться чабаны, но они скорее всего снялись ещё вчера — местные «нюхом чуют» природные катаклизмы и стараются без надобности не испытывать судьбу на прочность.

К тому же, ехать по заснеженной колее уже и сейчас было опасно. Острые скальные выходы и обломки камней, которые машины спокойно объезжали по дороге сюда, теперь притаились под снегом и сулили немало сюрпризов на обратном пути.

Собирались по полевому опыту быстро. Заминка вышла только с палаткой Геннадия и Лёни — прихваченный морозом сразу после дождя мокрый брезент стал колом, и её пришлось оттаивать у костра, чтобы сложить, не ломая. Сергеичев же предусмотрительно натянул полиэтиленовый полог над своей палаткой, и сейчас снял её с мужиками и скатал в мешок буквально за десять минут, воздержавшись от обычных подтруниваний над оплошностью своих постоянных компаньонов.

Завтракали остатками вечерней трапезы также на скорую руку, перебрасываясь короткими фразами насчёт сорванных непогодой планов. Допив горячий чай, собрали кухонную утварь, сложили походные стульчики и стол, и на этом сборы были закончены.

— А где же твои цирковые мышки? — спросил вдруг Виктор, и серьёзные с утра мужики сразу заулыбались, вспомнив вчерашнее представление. — Бери с собой, натаскаешь — будешь на пенсии выступать.

— Дрыхнут, наверное, — откликнулся Лёня, повертел головой по сторонам, вытащил из мешка полбуханки и пристроил хлеб под ближайшим кустом. — Проснутся — найдут, помянут тогда нас добрым словом…

Он спустился к реке, умылся ещё разок ледяной водой и мысленно попрощался до следующей осени:

— Спасибо тебе, Река, и до свидания… — прошептал тихонько и вернулся к товарищам.

Осмотрев напоследок место стоянки, рыбаки побросали в костёр обрывки газет, окурки и консервные банки, потом залили огонь ведром воды и ровно в десять расселись по машинам. Застоявшаяся прогретая техника резво выбралась из береговой долины и покатила по снежной целине предгорных распадков.

Дорожная колея едва угадывалась на белом покрывале, солнце, отражаясь от острых граней снежинок, слепило глаза водителям, не давая разогнаться как следует на ровной, казалось, дороге. Схваченный первыми морозами ручей, пересекающий путь в двух местах, тоже был едва различим в снегу. Машины форсировали его осторожно, друг за другом, ломая хрупкий ледок задубевшими скатами, и въехали в заснеженное ущелье.

Здесь толщина покрова достигала сантиметров тридцати, почти скрыв опасные дождевые промоины и ребристые щётки коренных пород. «Нива» шла первой, протаптывая дорогу для более широкой и низкой «Сузуки», и осторожность всё же уберегла путешественников от серьёзных неприятностей. В одном только месте пришлось стёсывать лопатой каменистый бугор, чтобы «японец» выбрался из ямы, но это, как оказалось, были ещё цветочки.

Натужно ревя моторами машины вырвались из ущелья, на простор широкой межгорной долины, что раскинулась ниже уровня нагорья метров на пятьсот. Подъём на перевал казался отсюда вертикальной обледенелой стеной, и лезть на него в лоб было бы форменным самоубийством. Однако влево по долине угадывалась ещё одна дорожка, менее накатанная техникой и такая мягкая и пушистая на вид, словно кружевная скатерть. По ней и поехали дальше.

Через пару-тройку километров, следуя причудливым завиткам ручья, огибающего все близлежащие холмы, друзья увидели вдруг впереди белую «Ниву», сиротливо стоящую посреди долины. Подъехали. Навстречу им выскочили двое мужиков — опухшие, заросшие щетиной, грязные и… радостные до слёз! Они чуть ли не приплясывали от счастья, увидев «сестру» своего притихшего автомобиля.

— Здорово были! Чего кукуете, ребята? — к ним с вопросом выбрался с пассажирского сиденья Виктор.

— Да вот, ремень генератора порвался… — ответил один, а сам всё поглядывал на Геннадия сквозь лобовое стекло. — Мы тут третьи сутки маемся, задубели совсем…

— Вы что же, без запасного ремня приехали сюда?! — возмущёнию бывалого полевика такой вопиющей безалаберностью не было предела.

Отец в сердцах закурил и даже не стал выходить наружу, разговаривал через опущенное стекло.

— Может, у вас есть?.. — виновато спросил бедолага с надеждой.

— Есть, конечно, — проворчал отец, — только что ж я, тебе отдам ремень, а сам потом, случись чего, загибаться буду в горах или в чистом поле…

Лёня в разговор не вмешивался, да и Сергеичев пока оставил происходящее без комментариев.

— Ну, вы же на двух машинах… — горемыка-проситель совсем упал духом.

Но всё, конечно же, было уже решено — старый геолог терпеть не мог унижения другого человека, пусть даже и по его собственной глупости.

— Достань-ка за моим сиденьем, в кармане там, — сердито мотнул он головой сыну.

Лёня отыскал на ощупь мягкое прорезиненное кольцо, вылез из машины и отдал его обрадованному мужику.

— Может денег вам?.. — робко вопросил тот, а сам аж подскакивал от внезапной удачи и нетерпения.

Но по тоскливым глазам его Лёня понял, что и денег у них — кот наплакал, на бензин только, наверное. Да никто и не взял бы с них денег — разве бывает человеческая помощь за деньги… только не у нас.

— Откуда едете? — считая дело решённым, спросил мужиков Виктор.

— С охоты, из-под Азутау, — с готовностью откликнулся второй, доставая из багажника инструменты.

— Неужели одни ездили в такую даль? — удивился Сергеичев.

— Да нет, — нехотя ответил первый и погрустнел голосом, — с нами ещё были на двух внедорожниках. Спешили они домой…

— Ну и друзья у вас… — только и нашёлся, что сказать на это сообщение, Лёня.

В молчании они разошлись по машинам.

— Подождать вас, пока отремонтируетесь? — спросил Геннадий.

— Нет-нет, не надо! — горячо запротестовали мужики. — В остальном порядок, заменим ремень и догоним вас. Спасибо!

— Ну, смотрите…

Рыбаки двинулись дальше и скоро подъехали к подъёму на перевал, который здесь был заметно ниже, чем оставленный позади на главном маршруте. Солнце перешагнуло за полдень и, как ни сопротивлялась зима, всё же сумело подтопить снежок на каменистой дороге. На крутяке кое-где проступила вода, глинистые места замокрели, грозя раскиснуть в скользкую кашицу. Надо было спешить, буксовать на затяжном подъёме совсем не дело. Но и разгоняться особо тоже было нельзя. Хвалёный японский «Сузуки», как миниджип-внедорожник, не выдерживал никакой критики по сравнению с «Нивой».

Отец уехал вперёд, а Виктор с Лёней и Николаем пошли пешком, страcensored Володину машину. Местами закидывали глубокие колеи камнями, местами срезали лопатой выступающие щебёночные бугры. Так и двигались медленно, но верно, постепенно взбираясь всё выше и выше и оглядываясь иногда назад, в долину.

Аварийная «Нива» всё ещё стояла на месте. Крохотные фигурки мужиков топтались возле неё.

Макушки перевала достигли часа через два. Геннадий ждал их, задремав в нагретой машине. Володя остановился, вылез из-за руля, прошёлся туда-сюда, разминая затёкшие ноги. Остальные стояли, отдыхая, подставив солнечным лучам и свежему ветерку разгорячённые лица.

— Глядите-ка, — воскликнул вдруг Володя, — кто-то идёт к нам, — он указал вниз по склону, влево от дороги.

Там, среди скальных нагромождений двигался чёрным пятном по белому один из оставленных в долине горемык.

— Что-то у них опять не заладилось, — покачал головой Сергеичев. — Ладно, двинулись. Догонит — разберёмся.

Мужичок догнал их через час, когда «Нива» и «Сузуки» перевалили ещё пару горбов. Он виновато поздоровался со всеми и просительно вымолвил:

— У нас аккумулятор, оказывается, сел. Вернитесь, пожалуйста, дёрните нас…

Возмущению геологической команды не было предела.

— Ну, ребята, вы и клоуны! Издеваетесь, что ли, я же вам предлагал подождать! — снова рассердился отец, а Лёня продолжил: — Вы что, без ремня на аккумуляторе ехали?!

— Никуда я не поеду, — давая понять, что разговор окончен, отрезал отец и завёл двигатель, бормоча сквозь зубы: — Полдня уже за рулём, вымотался как собака, а эти деятели… асфальтовые пижоны!

— Не можем мы вернуться, мужики, — попытался разрядить обстановку и найти выход из положения Сергеичев. — «Сузуки» мы чуть на руках не таскаем, а Алексеич, действительно вымотался, возраст всё же. Вы же видите.

— Может, тогда аккумулятор дадите на время? Я отнесу, а потом привезу обратно… — бедолага готов был провалиться сквозь землю от стыда, но безысходность ситуации заставляла его унижаться.

— Ага, ты его случайно хряпнешь по дороге об скалу, и мы тут вообще припухнем, — в ответ совсем раскипятился Геннадий. — Это знаешь, как называется? Отдай жену дяде, а сам иди к…

Он плюнул на землю и замолчал, стиснув зубы.

— Геннадий Алексеевич, — обратился к нему Виктор, — надо помочь мужикам. Околеют ведь они ночью… Русские своих не бросают…

— Сказал — нет! Не околеют, наперёд наука будет, — Геннадий был непреклонен.

— Я сам помогу ему отнести, давай ключи, снимем по-быстрому, — продолжал уговаривать Виктор.

— Бесполезный разговор, — буркнул Геннадий, дёрнул рукоятку скорости, газанул и покатил дальше вниз.

Видя такое дело, Сергеичев тоже рассердился и в бешенстве оглядел своих притихших товарищей.

— А вы, что молчите?!

Николай с Володей не нашлись, что ответить, а Лёня, которому эта дурацкая история уже порядком надоела, твёрдо взглянул другу в глаза и сказал:

— Против отца не пойду, ты знаешь. Но и бросать их тут просто так, не бросим. Доберёмся до села, найдём трактор или грузовик и отправим на выручку. Согласен?

Виктор ничего не ответил, развернулся круто и зашагал по дороге.

— Ну, что, друг? — повернулся Лёня к виновнику разлада. — Ты этого хотел? Чтоб мы из-за вашей дурости переругались все? Э-эх!.. — он махнул рукой. — Ждите, помощь пришлём обязательно.

Лёня подхватил лопату и тоже отправился вниз по дороге. Николай последовал за ним, а Володя сел за руль своей машины, на самом деле оказавшейся бесполезной в этой непростой ситуации.

Мужик остался один. Он стоял на ветру, опустив голову и руки, переминался с ноги на ногу несколько минут, потом примирился с судьбой и пошёл обратно.

К широкому коварному ручью Батпак-Булак спустились уже на закате, форсировали его с ходу по щебёночному, на удивленье твёрдому дну и остановились на другом берегу. Дальше дорогу стискивал на очередном подъёме скальный разлом, колеи в нём были набиты глубокие, с высоким гранитным бугром посредине. Тут и «Нива» могла зацепиться мостами, так что, без предварительной подготовки «трассы» нечего было и соваться.

Товарищи начали было таскать камни, закладывать и засыпать щебнем ямы, но резко упавшие сумерки, подкреплённые новой порцией зимнего стылого воздуха с близких Курчумских белков, заставили их срочно искать место для ночлега. К тому же, только сейчас они почувствовали, что напрочь промочили ноги, лазая целый день по снегу, да и одежда у всех отсырела от пота. Пришлось бегом доставать сухое сменное бельё и носки с портянками, чтоб не заледенеть насквозь на крепчающем с темнотой морозе. Разгорячённые мужики в спешке переодевались прямо на снегу, ступая босыми ногами в хрустящие сугробы, приплясывали непроизвольно, выстукивали зубами морзянку и, тем не менее, не забывали подшучивать друг над другом.

Сергеичев с Геннадием принципиально не замечали друг друга, а Лёня пока и не пытался их примирить, зная упрямые характеры обоих. Он под руководством Виктора занялся обустройством «спальни» под кустом ивняка, на ровной заснеженной полянке, а Володя с Николаем ушли по берегу за сушняком. Отец сидел над разгорающимся костерком, накинув на плечи крытый полушубок, и пытался согреть у огня немеющие пальцы рук и ног.

Застелив полиэтиленовым пологом снег, напарники разложили сверху брезентовые палаточные полы, на них бросили выделанные овечьи шкуры, которые Виктор всегда возил с собой на всякий пожарный случай. Потом дошёл черёд и до спальных мешков — себе Лёня и Виктор постелили по краям, раскидали сверху овчинные тулупы и полушубки, а в довершение накинули на «бивак» сухую палатку.

В это время в расщелине у берега заплясали лучи фар, и к ручью выкатился грузовой «Урал» с мехрукой на площадке кузова. Увидав костёр, водитель остановился, спрыгнул с подножки и подошёл к рыбакам. Виктор с Лёней поздоровались с ним за руку, отец кивнул приветственно.

— Куда путь держишь? — поинтересовался у гостя Сергеичев.

Тот неопределённо махнул рукой в сторону и спросил в сою очередь:

— «УАЗ-ик» не видали, случаем? Застрял где-то там.

— Нет. А вот «Нива» белая стоит в долине за перевалом, — ответил Лёня. — Ты уж, будь другом, потаскай её по дороге, у них аккумулятор сел.

— Да без вопросов, — широко улыбнулся водитель, блестя в темноте раскосыми чёрными глазами, — а не получится, так я её на кузов заброшу и привезу в деревню. Не беспокойтесь.

— Чайку попьёшь? Закипит скоро, — предложил Виктор.

— Нет, спасибо, ехать надо, люди ждут.

Парень уважительно пожал всем руки, распрощался и укатил в ночь.

Тут и дровосеки подоспели с охапками хвороста. Пора было налаживать походный ужин. Лёня бросил в закипевшую воду макароны, следом отправил банку тушенки, в соседнем котелке заварил чай. И когда товарищи на столе разложили нарезанный хлеб и луковицы, он, словно заправский фокусник, извлёк из рюкзака последнюю бутылку водки. Продрогшие мужики одобрительно загалдели и потянулись к «повару» кружками.

После ужина сидели, разомлевшие, у костра, грели бока и поясницы, сушили мокрую обувь и носки. Молчали хором…

И вдруг темноту вновь прорезали яркие световые лучи, ручей пересекла белая «Нива» и, притормозив напротив костра, громко посигналила.

— Спасибо, мужики-и-и! — донеслось из темноты, и машина горе-охотников укатила дальше в ночь, звеня цепями на скатах.

Пятеро друзей проводили взглядами красные габаритные огни, потухшие за поворотом, и всё так же молча переглянулись, поставив точку в недавнем разладе.

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Очередным утром Лёня выпростал голову из спальника, из-под накинутой палатки и захлебнулся воздухом, звенящим от мороза, и снегом, посыпавшимся на лицо. За ночь их «лежбище», берег ручья и распадки меж скалистыми вершинами замело пургой. И хотя рассвет только-только лизнул небо на востоке розовым языком зари, вокруг было светло под звёздным стягом Млечного пути и Луной, словно белой северной ночью. Ивовый куст разлаписто чернел над головой, скалы острыми зубьями выпирали из заснеженных склонов и промёрзшие машины серебрились заиндевевшими боками у чёрного пепелища потухшего костра.

— Ну, что, кто первый? — глухо раздалось из-под сугроба с противоположного края лежанки, где устроил свою берлогу Сергеичев.

— Да иду я, иду уже, — ответил Лёня, потянулся с хрустом и, повернувшись на живот, выкарабкался на четвереньках из тёплого гнезда в хрустящий снег.

Ботинки в изголовье задубели, и он кое-как напялил их на ноги, а на плечи накинул тулуп. Первым делом, как обычно, развёл костёр, и когда огонь разгорелся, затрещал искрами, потянул ровным белым дымом в небо, вдоль ручья брызнуло первыми лучами солнце. Туман над стылой водой порозовел, заворочался клубами, словно живой, распался на глазах в клочья, цепляясь за ледок заберегов, растворился в снегу и исчез.

Мужики, почуяв живое тепло от костра, один за другим выбирались на свет божий, покряхтывая и скрипя застоявшимися косточками. Лёня уже приготовил каждому по кружке крепкого чаю, отцу подал прямо «в постель». Тот отхлебнул с удовольствием пару-тройку больших глотков, вернул кружку и скорей засмолил сигарету, щурясь на солнце слезящимися глазами.

— Вот хорошо, побежал горячий чаёк по жилам! А то кровь что-то не хочет уже меня греть, — сказал он негромко.

— Ты, батенька, присел бы к костру, прогрелся бы хорошенько, а не тянул бы табачный дым сквозь зубы. От него теплее не станет, — ненавязчиво посоветовал Виктор, подбрасывая в огонь ломаные сухие ветки.

— Витенька, а ты не знаешь, где мои сапоги?

— О, господи! Началось! — притворно воскликнул Сергеичев. — Лёня, найди ты отцу сапоги, а то он меня доконает…

Так, с прибауточками они и позавтракали, собрали вещи, загрузили машины и тронулись дальше в путь в том же порядке, что и вчера. Впереди, утаптывая в колее девственную снежную пелену, двигался на «Ниве» Геннадий.

За ним пешим порядком топали Виктор, Николай и Лёня, ровняя для Володиного городского внедорожника трассу где каменьями, где лопатой. В конце очередного подъёма, на самом взгорке, из снега посреди дороги остро бугрился выход коренной породы. На голой скальной плешине Лёня, остановившись, разглядел белую короткую царапину.

— Цепанул отец, судя по всему, — показал он свежую отметину подошедшему Виктору.

— Да уж, крепко приложился, — подтвердил товарищ и, обернувшись, махнул Володе, чтобы он остановился перед подъёмом. — Японец тут точно мост оставит.

Объехать препятствие мешали скалы, громоздившиеся с обеих сторон. Пришлось друзьям крепко потрудиться, закладывая глубокие колеи каменными осколками. В итоге опасное место «Сузуки» прошёл без запинки, и взмокшие пассажиры наконец смогли отдохнуть в машине, которая резво побежала дальше по более-менее ровной дороге. Последний перевал остался позади и раскинувшееся перед глазами бугристое нагорье вроде больше не обещало сюрпризов.

«Нива» стояла у брода через ручей, который здесь разлился на несколько метров в болотистых берегах, на противоположной стороне. Геннадий курил в открытое окно, отдыхал, поджидая товарищей. Они сходу, без опаски форсировали неглубокую воду по его следу, подняв брызги веером, и Володя остановил машину. Лёня перешёл в кабину к отцу и пока усаживался, однокашник, соскучившийся видно по настоящей езде, дал «гари» по ровному укатанному просёлку, вившемуся вдоль русла ручья к видневшимся уже вдали деревенским мазанкам.

Отец завёл мотор, тронулся с места и… машина вдруг стала, как вкопанная, отчего Лёня чуть не клюнул носом в лобовое стекло.

— Что ещё за фокусы?! — озадачился отец, снова включил стартер и выжал сцепление, перебрасывая рукоять из нейтрали на первую скорость.

«Нива» опять дёрнулась и заглохла. Они вышли из машины. Солнце вроде бы прогрело немного воздух, но снег не таял, и тянувший с севера ветерок тащил за собой по небу плотную пелену туч.

Заглянули под бампер, внимательно осмотрели редуктор на шасси переднего моста и обнаружили на его корпусе капли машинного масла. Лёня тут же поднялся с колен и вернулся на несколько шагов назад по следу машины. В том месте, где отец поджидал их, в снегу чернела маслянистая лужица.

— Всё ясно, не прошёл значит даром тот каменюка… — сказал Геннадий, доставая из пачки новую сигарету. — Как я его проморгал?.. Заклинило редуктор напрочь, — он махнул рукой в сердцах.

Лёня обернулся на дорогу, второй машины не было видно. Володя, судя по всему, уже заехал в деревню и скрылся из виду за домишками. То, что друзья через какое-то время спохватятся и будут их дожидаться, сомнений не было. Но и решения возникшей задачи пока тоже не просматривалось.

— Надо разбирать колеса и редуктор и снять полуоси, тогда сможем ехать, — сказал отец. — Вот только сомневаюсь, что здесь это у нас получится. Надо бы до села добраться. Может, там какая-никакая мастерская найдётся.

— Сейчас бы нам вчерашний «Урал» пригодился, — вспомнил Лёня про грузовик с мехрукой в кузове. — Он бы нас в два счёта доставил. Я пойду вперёд, поищу его?

— Иди. Другого выхода нет, — согласился отец.

Лёня достал с заднего сиденья тулуп, надел поверх куртки и застегнулся на все пуговицы. Холодный ветер крепчал, солнце скрылось за пеленой снеговых туч, и обманчивое тепло его лучей тут же исчезло, извещая людей, что бабье лето больше не повторится. Лёня натянул вязаную шапочку поглубже на голову, поднял воротник, спрятал руки в карманы тулупа и зашагал размеренно по дороге.

Геннадий же, проводив сына, вернулся за руль, завёл двигатель на холостых оборотах и хлебнул воды из пластиковой бутылки. Потом для проверки включил заднюю скорость, отпустил сцепление, и машина нехотя, с хрустом дёрнулась, качнулась пару раз рывками и всё же двинулась с места. Не бросая педали газа, Геннадий вырулил плавной дугой задом наперёд на дорогу и покатил тихонько, вдогонку за пешим своим гонцом. Он нагнал сына примерно на середине пути до околицы, тот обернулся удивлённо на звук мотора, сошёл на обочину и зашагал рядом с водительской дверцей, подлаживаясь под скорость машины.

Так они и вступили на деревенскую улицу, где их давно поджидали друзья у крыльца закрытого на замок магазина.

— Это что-то новенькое, Геннадий Лексеич! Ты так и будешь пятиться теперь до самого города, триста километров?! — не удержался от невесёлой шутки Виктор. — Что случилось?

— Редуктор накрылся на переднем мосту, — пояснил Лёня.

Отец не рискнул остановиться, чуть сбросил газ, поравнявшись с товарищем, высунул голову в открытое окно и крикнул на ходу:

— Надо бы гараж найти, Витя!..

— Может, лучше сразу станцию техобслуживания, — бросил ему вслед Сергеичев и покачал головой. — Давай, Володя, поехали вперёд. Может быть, и вправду найдём что-нибудь…

Они покатили дальше по улице по-над грязным ручьём. Село словно вымерло. Ветер гонял по промёрзшей дороге позёмку и колючие шарики перекати-поля. Глинобитные домишки жались к земле, смотрели на незваных гостей подслеповатыми окнами. Лишь кое-где вился над трубою дымок. Вдалеке блеяли овцы, иногда взбрехивала собака. И ни души.

Наконец в одном из проулков между дворами, огороженными жердями, показался старик-аксакал, опирающийся на клюку. Володя свернул к нему, Виктор вышел из машины, поздоровался:

— Салам! Здравствуй, отец.

— Здрасти-здрасти! — ответил старик, кивая и вглядываясь из-под бараньей шапки выцветшими глазами-щелками в лицо пришельцу.

— Скажи, есть тут у вас мастер какой — машину надо починить, а? — Сергеичев непроизвольно повышал голос, думая, что старик глуховат.

Тот и правда приложил корявую ладонь к уху, слушал внимательно, кивал.

— Иесть-иесть! Кароший мастер иесть! — аксакал тоже почти кричал. Он повернулся и махнул рукой в сторону от ручья. — Туды иехай, туды! Мэтэс раньши был, ба-алшой трактыр чинил! Иехай, пят-шест дома иехай, балшой сарай увидишь! Там. Мурат завут!

— Спасибо, отец! Рахмет! — поблагодарил его Виктор. — А магазин-то у вас чего на замке?

— А-а?! Селпо? А закрыл, да! И пошта закрыл, и школа, да! — старик продолжал кивать, как заведённый. — Детков, балалар нету многа! Жок! Десят штука иесть, мал-мала! Зачем селпо, школа…

Сергеичев слушал, тоже кивал. Пока они так беседовали, подъехал Геннадий, рядом шагал продрогший на ветру Лёня.

— Ладно, отец, прощай! — Виктор похлопал легонько ладонью старика по руке. — Рахмет! — потом махнул Геннадию. — Туда езжай. Мы сейчас дальше проскочим, там где-то мастерская МТС бывшая. Давай-давай, не останавливайся!

Аксакал проводил безразличным взглядом пятящуюся задом мимо него машину, сложил руки на высокой клюке, опёрся на них седой жидкой бородой и так и остался стоять на месте. Спешить ему было некуда.

Лёня от холода шагал быстро, смотрел вперёд и по сторонам, чтобы в случае чего предупредить вовремя отца о какой-нибудь помехе на дороге. Они свернули в переулок, минули несколько покосившихся домишек с вытоптанными голыми дворами и загонами для скота и увидели, наконец, огромный деревянный лабаз с распахнутыми воротами. Обширный огороженный двор был беспорядочно уставлен ржавыми косилками и боронами, покорёженными кабинами грузовиков и тракторов и другими рыжими, облупленными железяками, давно утратившими своё назначение. Справа от мастерской, стена в стену, притулился добротный бревенчатый дом-пятистенок под шиферной крышей, единственный, наверное, на всё глинобитное село.

«Сузуки» стояла возле жердяной ограды. Виктор уже разговаривал на крыльце с мастером, плотным мужиком лет сорока, с кирпичного цвета обветренным лицом, в ватной серой фуфайке на плечах, пузырястых выцветших трико и чёрных калошах на худых ногах. Хозяин увидел «Ниву», кивнул и махнул рукой в сторону двора у ворот лабаза. Туда Геннадий Алексеевич и заехал осторожно и остановился у порога «мастерской», в которой по центру стояла мостами на четырёх берёзовых чурках полуразобранная двадцать первая «Волга». У правой стены помещения располагался стальной верстак с тисками и грудой ржавых напильников и гаечных ключей, а возле него помятый сварочный трансформатор. Всё.

— Действительно, автосервис, — вымолвил подошедший к Лёне Володя, окинув взглядом открывшийся механический «натюрморт».

Виктор с хозяином вышли из-за распахнутой воротины и тоже остановились, к ним присоединился и Николай. Последним занял место в шеренге Геннадий.

Мужики молча потоптались на месте и, так как другого выхода не было, достали из багажника инструменты, а из бардачка техническое руководство к автомобилю. Хозяин гаража задумчиво почесал затылок, поёжился на холодном ветру и ушёл в дом.

Через час, взглянув на дело заскорузлых от мороза рук своих: голое шасси переднего моста без колёс, с вывернутыми наружу «гранатами» шаровых опор и блестящими полуосями переднего привода, уходящими одним концом в зубчатое сочленение редуктора, а другим в недра колёсных дисков, — «автомеханики» провели самый быстрый в мире техсовет. Решение которого выразил от лица всего коллектива Виктор Сергеичев:

— Нисколько не сомневаюсь, что мы разберём пару дисков в два счёта и совершенно безболезненно изымем полуоси из редуктора. Но вот соберём ли мы подпружиненные диски обратно, гложут меня большие сомнения… Посему предлагаю — отрезать полуоси сваркой под корень с обеих сторон к чёртовой матери, и дело с концом! Кто за?

Промёрзшие напрочь компаньоны виновато поглядели на нахохлившегося под тулупом Геннадия Алексеевича и, не дожидаясь его ответа, синхронно кивнули сопливыми носами.

— А-а, что с вами поделаешь, черти полосатые… режем! — безнадёжно мотнул головой хозяин машины и отвернулся, сделав шаг назад, словно пилатовски умыл руки.

А ведь решение оказалось самым верным. Вызванный из дома мастер без эмоций по-восточному выслушал необычную просьбу, пожал плечами, включил сварочник на максимальный ток и минут за двадцать «под корень» отхватил полуоси с обеих сторон.

Оплавленные горячие обрубки Лёня остудил в снегу и после установки колёс вместе с инструментом закинул в багажник. Геннадий сделал пробный круг по двору и выехал за ограду.

Распрощавшись с гостеприимным мастером, наотрез отказавшимся от денег, компаньоны расселись в машины и покатили с переулка и из села вон, провожаемые с крыльца взглядами хозяйских ребятишек, которым Николай между делом насыпал в карманы курточек оставшихся с рыбалки «чайных» карамелек.

Лёня отогрелся в машине телом и душой, радуясь, что все неприятности, наверное, остались позади, и перебирая неспешно мысли в голове, наплывающие от окружающих сельских и природных пейзажей:

«Здесь не было времени. Оно замерло, наверное, ещё тысячу лет назад… Хотя, нет, не так… Время не может остановиться там, где его никогда не было. Лишь однажды его попыталась «включить» советская власть, но ненадолго её хватило. И всё вернулось на круги своя…

Здесь не было законов. Кроме тех, неписаных, что всегда помогали человеку выжить в коллективе, оставаясь при этом независимым в своих делах и поступках, и знать, что другие люди придут на помощь, когда возникнет необходимость…

Здесь не было понятий добра и зла. Жизнь текла своим чередом, привнося иногда несчастья, связанные с обыденными, насущными вещами, — голодом, холодом, падежом скота; а иногда и радости, тоже обыденные, но от этого не менее значимые, — удачную охоту, свадьбу, рождение ребёнка…

Здесь не было христианского или мусульманского бога в общепринятом, «храмовом» понятии. Русским и казахам, испокон веку живущим в этих краях, вряд ли кто-то смог бы доказать, что их «сделал» бог, — на этакого проповедника они скорее всего взглянут с благожелательным недоумением: — «Такой большой, а не знаешь, как делаются люди…» Для них Бог есть Природа — лишь она одна может сделать с человеком всё, что захочет, и будет по-своему права…

Здесь была только простая жизнь человека, слитая с природой воедино и оттого вечная. Потому что здесь давно не было места войне — любимому занятию цивилизации и прогресса, в какие бы мирные и демократические одежды они не рядились…»

***

Через пару дней после возвращения в город из захлестнувшей горы морозами и метелью ранней зимы, о чём Лёня вспоминал с зябким ознобом по спине, — ведь сделанные в конце маршрута почти сто километров на машине «без передка» по обледенелым серпантинам лёгкой дорогой точно не назовёшь, — к ним домой забежал Сергеичев. Он протопал, как обычно, в комнату к Геннадию, распаковал ноутбук с колонками и показал друзьям видеозаписи из последней поездки, которые всё же умудрился снять между делом. И вновь пробежали перед глазами ожившие воспоминания, «сдобренные» тихой музыкой и закадровыми комментариями заядлого видеолюбителя…

Вручив товарищам диск с фильмом на память, Виктор засобирался на выход, отговариваясь от дальнейших посиделок срочными делами:

— Это вы тут ваньку валяете, животы почёсываете пенсионеры-отпускнички, а мне нужно дальше ехать, добывать хлеб насущный!

Отец с сыном проводили гостя в коридор, и уже в дверях Лёня задержал его, вспомнив:

— Слушай, Виктор, я ведь посмотрел карту в Интернете — мы, действительно, «зацепили» край заповедника. Его границы несколько лет назад до десяти километров расширили. Прав был инспектор, формально…

— Эк ты спохватился, — улыбнулся Сергеичев, оглянувшись на пороге, — я уж вчера забежал в рыбинспекцию и штраф заплатил сполна. Так что, не переживай, курилка! В другой раз учтём при разработке маршрута, но и марку геологическую всегда держать надо. До встречи, браконьеры!

Сообщение отредактировано АлексГК: Jan 14 2021, 04:11

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Леденящая кровь история...

(вон те комары, что внизу, мне однажды рассказали)

Как уже говорил, на работу я пешком хожу, – городок у нас маленький, и до электростанции, что питает электроэнергией и теплом обжитой пятачок Ямальской лесотундры, всего пол-часа ходу быстрым шагом. Сначала по почти пустым улицам – в шесть утра ещё не так много народу на работу топает. А в конце пути напрямки через лесок и болотце, по тропинке, чтобы поздороваться с просыпающейся живностью – белками, куропатками и зайцами, которые нет-нет да попадутся навстречу. Иногда, кстати, можно и лису увидеть, а вот насчёт медведей – то вряд ли, они всё-таки к человеку редко в гости заглядывают, если только оголодают сильно...

Но, я кажется отвлёкся, извините. История на этот раз не про зверей, а про людей – про нас грешных, как бы некоторые ни старались себя в белые одежды нарядить, а иной раз такое отчебучат... хоть стой, хоть падай.

Так вот, иду ярким летним утром по тротуару мимо городского парка и вижу вдруг на асфальтовой площадке, сразу за входом-въездом, пару машин полицейских и скорую. Рядом несколько человек в фуражках и при погонах и бригада врачей в белых халатах. А прямо у их ног на раскинутом брезенте, заляпанном тёмными пятнами, лежат двое молоденьких патрульных, судя по грязной форме защитного цвета. И лица у них, даже с расстояния видно, – серые, землистые, с закрытыми глазами, сведённые гримасами... Жуткие лица, короче.

Хотел было подойти, спросить , что случилось, но по неприветливым взглядам начальства понял, – не надо подходить. Господи, думаю, кто же с ребятами сотворил такое... Прошёл мимо, тем более, на работу-то опаздывать нельзя.

За делами производственными эпизод этот забылся быстро. Но у нас ведь, как в большой деревне, – у одного сват-брат в УВД служит, у другого жена-сестра в больнице, так что не прошло и суток, как история с двумя парнишками-"городовыми" была известна всем в мельчайших деталях.

А дело было так:

Оба-два они недавно срочную отслужили. А какая теперь служба в армии – так, название только. Уходили мальчишками, а вернулись пацанами. То есть дети они ещё совсем, не смотря на форму, что солдатскую, что патрульную. Вот эти ребятки и попали на дежурство в городской парк, в ночь с воскресенья на понедельник. Это, кстати, наш парк с высоты птичьего полёта (да-да, лес, что слева, и есть парк).

Не знаю, как в других городах, но на севере, думаю, примерно одинаково безлюдно в такую ночь, тем более летом, когда пол-населения в отпуска разъехалось. Алкаш если только одиночный забредёт, переночевать на лавочке среди деревьев. А так – ни души.

Вот и ходят наши герои по тротуарам и тропинками в парке. Ночь светлая, тихая, но так как лес всё же кругом, то мошка с комарьём их помаленьку грызёт. А от неё спасенье только костёр хороший или ветер, а ни того, ни другого нету, и ДЭТА не особо помогает. И тут проходят они мимо такого сооружения: "Сюрприз" называется.

Что дальше было, вы уже, наверное, догадываетесь. Когда на этом аттракционе катаешься – точно никакая мошка не догонит, и вообще интересно. Особенно, если в детстве много крутиться родители не позволяли, а тут техника, можно сказать, в полном твоём распоряжении, до утра далеко, да и никто же не узнает... к бабке не ходи!

Короче, не смогли ребятки мимо пройти. А уж ящик-то с рубильником и пускателями вскрыть (вон тот, коричневый), для грамотного современного человека, – вообще раз плюнуть.

– Ты давай, залезай, а я включу, – говорит один вундеркинд. – На первом круге оно медленно едет, я по-быстрому тоже заскочу.

– Ну, ладно, – соглашается второй, – только полчаса покатаемся, и хватит.

– Конечно!..

Прошло часа четыре. Колесо, почему-то и не думало больше притормаживать и выглядело снаружи примерно так, как на последнем фото.

Когда ранним утром дворник пришёл подметать площадки аттракционов и увидел эту картину, он сначала не знал, что внутри колеса кто-то есть. Дёрнул рубильник, вертушка остановилась и от неё поползли в воздухе непередаваемые ароматы, а потом ещё и потекло со всех сторон с площадки... Вот тут он и обнаружил два бездыханных тела, распластанных у ограждения колеса, и побежал скорей звонить, куда следует.

Концовка вам уже известна. Откачали этих горе-"космонавтов", конечно. Передвигаться, правда, на своих двоих им ещё долго пришлось учиться по-новой. Вестибулярный аппарат совсем расстроился и бросал бедолаг из стороны в сторону при каждом шаге.

И в парк ребят теперь калачом не заманишь, они ведь на вращающиеся предметы спокойно смотреть не могут, сразу партию "рыголетто" бегут исполнять в ближайшие кусты.

А я всё думаю, – вот женятся они, народят детишек, и как же тогда с малышнёй семейные прогулки устраивать, это же расстройство одно. Хотя, с другой стороны, может детки через отцовское недомогание с рождения иммунитет получат к вестибулярным катаклизмам, и вырастут из них знаменитые лётчики, например, или открыватели далёких галактик. Кто знает...

***

Понимаю, конечно, что найдутся читатели, которые с жаром захотят обвинить меня в пересказе старого баяна. Так вот, наверняка, где-то когда-то случались похожие истории, но ответственно заявляю, – рассказанное действительно произошло у нас в городке в конце 2000-х.
Я лишь переименовал работников УВД, чтобы вписаться в сегодняшние реалии. А ещё, думаю, что желающие покататься таким способом будут находиться и дальше, ведь не оскудеет земля русская самородками, крепкими задним умом!

Все мы, и сам тоже, хотя бы иногда грешим этим, ведь так, читатель?

Сообщение отредактировано АлексГК: Jan 17 2021, 03:15

Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Тихушник

(криминальная история со злонамеренными совпадениями с действительностью, - чтение преследуется по закону)

Однажды, в те незабвенные времена, когда страна переходила с советской «узкоколейки» на широкие капиталистические рельсы, на один из столичных вокзалов прибыл поезд из северного городка Ахтинска и извергнул из своего распаренного нутра мутный поток пассажиров. Поток схлынул, и на перроне обозначился молодой человек лет двадцати пяти, с легкой трёхдневной небритостью на скромном лице. Его застенчивая улыбка, приветливый взгляд серых глаз и дорожная помятость неброского костюма вызывали безоговорочное доверие у многих людей – ответственных работников и женщин бальзаковского возраста. Молодого человека звали Ефимом, и был он тогда начинающим, не очень удачливым коммерсантом.

В этот раз его привело в кипящую перестроечными страстями Москву срочное дело, сулившее определённую сумму оборотного капитала, которого так не хватало Фиме, чтобы развернуться по-настоящему. Время было горячее, страдное для тех, кто имел хоть какую-то голову на плечах, пусть не обременённую высшим образованием, но умеющую соображать в нужном направлении. В стране, в очередной раз раздираемой политическими дрязгами, начиналась почти бесплатная раздача загнанных в угол промышленных предприятий, и упустить сейчас кусок пирога, означало обречь себя на дальнейшее прозябание.

А кусок можно было получить, только имея какие-то связи и деньги, хотя бы миллион долларов. И где ж его взять-то по-честному и по-быстрому? Одновременно соблюсти два этих условия вряд ли кому-нибудь удавалось, в этом Фима удостоверился за свою непродолжительную коммерческую карьеру. Поэтому сомневался он не долго.

Завёл некоторые полезные знакомства, с помощью знакомств заимел бланки документов с печатями чужой фирмы – свою в таком деле марать не стоит, и благополучно оформил в Ахтинске липовый договор с нефтезаводом на поставку мазута в Москву. И тут же отправился на пассажирском поезде встречать груз в столице. Перебравшись на общественном транспорте на подмосковную товарную станцию, Фима вошёл в приземистое административное здание, навечно пропахшее паровозной гарью.

Начальник станции с утра сидел закрывшись в своем кабинете, маялся больным зубом и похмельной головой и никого не принимал. Его личная секретарша, девушка не первой свежести, известила немногочисленный персонал, что к шефу лучше не соваться, и целый час пыталась с помощью косметики скрыть на своем лице следы бурно проведённой ночи. Усилия её не пропали даром, в чём она тут же имела возможность убедиться, удостоившись внимания скромного молодого человека, внезапно и тихо возникшего на пороге обшарпанной приёмной.

– Здравствуйте, Людмила, – молодой человек вкрадчиво улыбнулся, делая вид, что очарован неожиданной находкой весеннего цветка посреди помойки. – Вы так неотразимы, что вам вряд ли понадобится мой скромный презент, который, к тому же, может лишь подчеркнуть достоинства вашей великолепной фигуры, скрытой, увы, под этим красивым нарядом.

Он протянул ей целлофановый пакет, содержащий дешёвый турецкий купальник, яркий и аляповатый, но вполне отвечающий вкусу провинциальной кокетки, внутренне содрогнувшись от пришедшей вдруг на ум мысли о реально замаячившей возможности «собственноручной» проверки упомянутых достоинств. Секретарша благосклонно приняла подношение, тут же упрятала его в бездонную сумочку, поднялась из-за стола и приоткрыла дверь кабинета начальника станции, пропуская раннего посетителя в образовавшуюся щель между своим крутым бедром и закрытой второй створкой двери. Стараясь не задеть выпирающих девичьих достоинств, молодой человек проскользнул в кабинет и предстал пред красными, в буквальном смысле слова, очами хозяина близлежащих товарных путей сообщения.

– Здравствуйте, уважаемый Христофор Дормидонтович! – искренняя счастливая улыбка озарила лицо посетителя, умудрившегося выговорить без запинки замысловатое имя ответработника.

– Ваше ФИО?! – неожиданно откликнулся тот низким прокуренным голосом, благосклонным взглядом разрешив просителю сесть на один из расшатанных фанерных стульев у короткого приставного столика.

– Что? – ошарашено переспросил молодой человек, скромно присаживаясь на краешек.

– Как звать и по какому делу? – глаза начальника не отрываясь следили за поведением незваного гостя.

В черепной коробке Христофора Дормидонтовича шла напряжённая, сообразно его текущему состоянию, работа мысли. Он усиленно пытался понять, сулит ли нечаянную выгоду ранний визит незнакомца или это будет пустая трата времени.

– Зовут меня Ефимом, и я ожидаю на вашей станции свой товар…

Молодой человек приоткрыл вместительный пластмассовый "дипломат", расположив его на столике перед собой, и как бы случайно показал внимательному взгляду хозяина кабинета его содержимое, состоящее из кипы бумаг и выглядывающей из-под них плоской бутылки французского коньяку.

– …который мне необходимо переадресовать в другое место назначения, в связи с возникшей необходимостью. Но прежде чем вы ознакомитесь с документами, не откажите испробовать этого благородного напитка, уважаемый Христофор Дормидонтович, а то, знаете ли, что-то голова с дороги побаливает.

Расторопный посетитель заговорщицки, но не переступая дозволенных границ, улыбнулся начальнику и выставил на стол коньяк.

– Убери пока. Покажи документы, – проговорил ответработник и нажал кнопку селекторного аппарата. – Люся, два кофе и лимон. Меня нет.

Последнее высказывание ясно дало понять посетителю, что он на верном пути. Спрятав бутылку во внутренний карман пальто, Ефим поднялся, вынул из "дипломата" несколько документов и, обойдя стол, положил их перед придирчивыми начальственными очами, незаметным жестом карточного шулера пристроив снизу плотный белый конвертик.

– Вот, извольте ознакомиться, договорчик на поставку мазута из Ахтинска, доверенность на моё имя от покупателя на отправку груза дальше, в Калининградскую область для воинской части, которая задыхается от недостатка ГСМ в тисках дружеского окружения "братских" союзных республик. Увы, теперь уже бывших, – молодой человек добавил немного дрожи в голосе, но со слезой решил пока повременить. – Поверьте, уважаемый Христофор Дормидонтович, только бескорыстная забота о наших бедных солдатиках, вынужденных чуть ли не на себе таскать обездвиженную из-за отсутствия мазута военную технику, заставила меня бросить все дела и, стараясь отнять как можно меньше вашего драгоценного времени, просить вас о помощи в незамедлительной дальнейшей отправке означенного груза.

Начальник станции, благосклонно внимая витиеватой речи, пробежал глазами представленные документы с расплывчатыми сиреневыми печатями, держа их в левой на отлёте руке, а правой, в то же время, открыл снизу лежащий конверт. На ощупь оценил количество, достоинство и страну происхождения вложенных купюр, остался вполне доволен результатом, превысившим его ожидания раза в полтора, и, не менее профессиональным движением отправив конверт в карман форменного кителя, откинулся на спинку кресла.

От удачно начатого утра зубная боль куда-то отступила, за ней обещал покинуть голову и похмельный синдром, тем более что секретарша как раз внесла круглый поднос с двумя чашками дымящегося чёрного кофе и блюдечком нарезанного лимона, посыпанного сахаром. Машинально ущипнув ее за подставленную ненароком выпуклую ягодицу, Христофор Дормидонтович вернул документы посетителю, освободив стол для подноса, выудил из выдвижного ящика пару пузатых рюмок и обратился по селекторному ящику к диспетчеру.

– Центральная, состав из Ахтинска пришел, с мазутом?

– Как раз на подходе, на третий путь принимаю, шестьдесят цистерн.

– Телеграмма есть о грузе?

– Номер бухгалтерия подтвердила.

– В тупик не ставь, отправим прогоном на Вильнюс. Определись с депо с локомотивом и бригадой. Отбой.

– Есть, товарищ начальник. Отбой.

– Видал, какая у меня дисциплина, как в армии, даром что женщины в основном, - с довольным видом обратился ответработник к расторопному молодому человеку, который уже наполнил рюмки, аккуратно спрятав в карман обрывки акцизной марки с горлышка коньячной бутылки. – Мужики не удерживаются в диспетчерской, пьют много, а тут дело ответственное – пути, составы, стрелки, горка. Это понимать надо. Ну, давай, не пьянки ради, здоровья для…

Коньяк весело булькнул в горле Христофора Дормидонтовича, Ефим же только смочил губы и тут же плеснул новую порцию в опустевшую рюмку своего благодетеля. Тот смачно закинул в рот пару ломтиков лимона, разжевал, прикрыв глаза, и разом выплеснул в себя вторую рюмку. Утёр губы ладонью и уставился расслабленно на угодившего посетителя.

– Сейчас пойдешь в бухгалтерию, оплатишь переадресовку и можешь встречать свой груз через сутки в Вильнюсе. Я распоряжусь.

– Спасибо вам, большое спасибо, вы меня так выручили, так выручили, я вас век не забуду, уважаемый Христофор Дормидонтович! – молодой человек усиленно старался выразить лицом и другими частями тела наивысшую степень своей благодарности.

– Лучше забудь. Я вот тебя вообще не знаю. Ты кто такой? – неожиданно посуровел товарный начальник, насупил брови, но тут же снова отечески осклабился. – Что, струхнул?! То-то, молодой ты еще, зелёный. Учись дела вести, чтоб потом выскальзывать сподручней было. Лучше совсем никого не знать.

Ефим подобострастно кивал, в душе потешаясь над этим самовлюбленным железнодорожным князьком, подбирающим крошки с чужого стола и не подозревающим об истинных размерах аферы, раскручивающейся на его удельной станции. Но свою роль нужно было доводить до конца, и Ефим решил подыграть провинциальному актёришке.

– Да я вас и так не знаю, Дормидонт Христофорович. Вы кто?

Начальник довольно заржал, до икоты, выпил одним глотком остывший кофе.

– Ну, молодец! Ну, артист! На лету схватываешь, – пробормотал он, отдуваясь. – Давай уже, по третьей примем на посошок, и можешь дальше топать.

Ефим налил ему полную рюмку, проследил, как тот выпил, настойчиво попросил позвонить в бухгалтерию и, после выполнения своей просьбы, резво покинул кабинет, предусмотрительно вылив остатки коньяка в опустевшую посуду начальника и прихватив порожнюю бутылку с собой.

– Приходи еще, – развязно бросил ему вслед хозяин кабинета, глазки его замаслились, а ладони начали шаловливо оглаживать подлокотники кресла. – И позови мне Люсю, пусть посуду приберёт.

– Я повторяться не собираюсь, – про себя пробормотал Ефим и обратился к секретарше, с довольным видом разложившей на столе его подношение. – Хозяин зовет. Наверное, хочет, чтоб вы продемонстрировали ему свою обновку. Я думаю, и вы хотите того же, прелестница!

Он слегка подмигнул ей, радуясь в душе, что не придется отговариваться от вечернего променада, и торопливо вышел на лестницу, спеша в бухгалтерию. Секретарь одарила его спину прощальной томной улыбкой и заперла дверь приемной на ключ. Затем скинула с себя платье и бельё, натянула тонкие цветастые треугольнички на свои, заметно большеватые для купальника, формы, и вошла в кабинет, усиленно покачивая бёдрами.

Ефим же провёл на станции почти весь день, слоняясь по коридору возле диспетчерской, благо она находилась в отдельном здании и ему не пришлось больше увидеть ни секретаршу начальника, ни главбухшу, тоже весьма похотливую разведённую мадам, получившую от него отдельную обаятельную улыбку и маленький презент для ускорения дела. Проследив, как состав из шестидесяти железнодорожных бочек двинулся в дальнейший путь, он сам в тот же вечер вылетел в Вильнюс.

Операция была многоходовая и на ее успех можно было рассчитывать только выполняя основные этапы лично, для чего ему конечно пришлось попотеть. Завернув состав из Литвы в Латвию, где горючее наконец-то было продано, а деньги осели на счетах нескольких фирм, принадлежащих лично Ефиму, он понял, что удача не подвела. Конечно, остались документальные следы его непосредственного участия в махинации, но кому сейчас до них дело. А в дальнейшем можно изъять компромат с помощью связей и увеличивающегося капитала.

Он усмехнулся пришедшей вдруг в голову мысли о некоторой схожести операции с пропажей продовольственного состава гражданина Корейко. Но у того не было возможности пускать полученные деньги в оборот. У Фимы же такая возможность была, поэтому нужно было срочно возвращаться в Москву и начинать крупную игру.

***

– Ну, что ж, наступило время разбрасывать камни, – потирая волосатые кулачки и скабрезно ухмыляясь, проговорил невысокий лысоватый человечек и поёрзал ягодицами в глубоком обшарпанном кресле, устроившись поудобнее. – Здесь находится предмет нашего стратегического интереса.

Он ткнул колпачком шариковой ручки в точку на карте РСФСР, где-то между Сургутом и Уренгоем, подписанную ранее той же ручкой коротким названием – Северянск. Его слушатель, тот самый молодой человек со скромным взглядом, без особого интереса проследил за движением руки патрона.

– Еще совсем недавно там добывали сорок миллионов тонн нефти в год, сейчас добывают около восемнадцати, – продолжал человечек. – Но нефть ведь никуда не делась, она всё ещё там и лежит, и через какое-то время её можно добывать в тех же объемах, при правильно поставленном руководстве.

– Это где-то там, а мы здесь, в Москве, и ехать к чёрту на кулички меня совершенно не радует, – собеседник явно его не понимал. – Мы и на машинах сегодня неплохо зарабатываем.

– Эх, не мечи бисера перед свиньями, – пробормотал себе под нос человечек, а громче сказал: – Машины, это железяки, тем более наши. Через несколько лет автозавод загнётся в конкуренции с иномарками. А нефть всегда будет в цене, по крайней мере в перспективе на несколько десятилетий. Поверь мне, я ведь все-таки доктор наук. И ехать никуда не надо. Надо просто собрать акции у населения за те же машины, а государственный пакет мы постараемся выкупить по дешёвке, когда придёт время.

– И как же мы организуем этот сбор? – поинтересовался молодой человек.

– Ты ведь одно время пытался получить высшее образование? – вопросом на вопрос ответил его наставник.

– Ну, пытался, – с неохотой согласился молодой человек, скромно потупив глаза. – Какое это имеет отношение к делу?

– И жил ты, если мне память не изменяет, в общежитии в одной комнате с неким Городовым? – опять не ответил человечек.

– Ну, жил.

– О, великий Ребе, с кем приходится работать! – человечек завел глаза к потолку и снова спросил с издевкой: – Дальше сам додумаешь, или тебе нужно все разжевать, поднести в ложечке? Я был гораздо более высокого мнения о твоих способностях, когда обещал дяде присмотреть за тобой в Москве и приобщить к настоящему делу.

– А что тут додумывать-то? Вы предлагаете найти Городового и через него выйти на его папашу, генерального директора северянских нефтяников? – сдался наконец молодой человек, подумав про себя: «Вот ведь зараза, подводит меня к тому, что я и сам уже давно вынашиваю. Ну, что ж, мне это только на руку. Пусть тешит себя, что он придумал, а дальше посмотрим».

– Ну конечно! – обрадовался человечек и подскочил в кресле. – Не зря мама мне говорила, что мы никогда не пропадём в этой убогой стране, если будем держаться друг друга и шевелить мозгами. Дальше, дальше!

– Дальше, я думаю, все просто. Городовой старший организует сбор акций в обмен на поставляемые нами легковушки. Так же можно организовать выкуп акций просто за деньги, – с зарплатой у них, наверное, как и везде, сейчас туго. Городовым можно предложить войти в долю, они нам понадобятся ещё какое-то время, а с сыном у меня были неплохие отношения, так что можно дать возможность и ему подзаработать на этом деле.

– Наконец-то я слышу речь не мальчика, но мужа! – человечек сделал вид, что растрогался. – Твои слова просто услада для моего утомлённого слуха. Ты ведь, конечно, не читал «Сионские протоколы»?

– Где бы я их читал? В армии, что ли?

– Армия, это есть одна из главных глупостей, тобой совершённых. Убить два года! Но сейчас не об этом, - человечек нетерпеливо отмахнулся. – «Протоколы» хотя и являются грубой подделкой, но там так хорошо сказано: «…в сношениях с нужными нам людьми мы всегда действовали на самые чувствительные струны человеческого ума – на расчёт, на алчность, на ненасытность материальных ценностей человека, а каждая из перечисленных человеческих слабостей способна убить инициативу, отдавая волю людей в распоряжение покупателя их деятельности». Как это правильно и как это необходимо нам сейчас. Однако, я вижу, что тебе это совсем не интересно?

Человечек резко наклонился вперед и вперил свои глазки в лицо собеседника, чуть не клюнув его хищным мясистым носом.

– Интересно, интересно. Но мне надо идти.

– Хорошо. Иди. Если мы будем действовать быстро и правильно, скоро я сведу тебя с нужными людьми и мы сможем поехать на святую землю. А пока нужно не упустить время, сейчас нужно работать, работать и ещё раз работать, чтобы потом не работать уже никогда. Я думаю, мы с тобой далеко пойдем, Фима, мой мальчик!

– Спасибо, уважаемый Михаил Соломонович! – молодой человек тоже сделал вид, что растроган, снова потупил глаза, но уже с внутренним самодовольством, и добавил, про себя: «Я-то уж точно пойду далеко, старый ты хрен, а вот возьму ли я тебя с собой, это есть большой вопрос!»

На этом милые собеседники пока и расстались.

Фима отправился якобы разыскивать своего бывшего однокашника, а Михаил Соломонович набрал междугородный номер генерального директора автозавода, почти полновластным владельцем которого являлся, конечно на паях с другими не менее уважаемыми людьми.

– Заставь своих снабженцев, ну или не знаю кого, проработать схему доставки в город Северянск, что в Тюменской области, большой партии автомобилей по железной дороге. А пока, будь готов через неделю-другую отпускать машины с базы в Балашихе, по разнарядке из того же Северянска.

После этого человечек вышел из-за стола и принялся ходить по комнате, задумчиво теребя себя за большой нос. После чего снова уселся в кресло и набрал один секретный номер, который и сам старался не помнить от одного звонка до другого.

– Администрация? – негромко спросил он в трубку и, получив утвердительный ответ, представился и продолжил: - Вы не могли бы записать меня на встречу на будущий месяц. Только в следующем году? В следующем году ему уже будет не надо... Извините, это я так не удачно пошутил. Конечно, записывайте на следующий год. Я же понимаю, что у него очень много важных дел, гораздо больше чем у меня.

Михаил Соломонович аккуратно положил трубку на аппарат, достал из внутреннего кармана пиджака тоненькую записную книжку и сделал в ней какую-то пометку.

– Времени у него, видишь ли, нет для меня. Погоди, придёт время переизбираться на второй срок, я тебе быстро понадоблюсь. Да и до этого не один раз ещё понадоблюсь, и после этого. Никуда ты без нашей поддержки даже не рыпнешься...

Он вновь соскочил с кресла и забегал по кабинету с удвоенной скоростью, распаляясь всё больше. Глаза его начали вылезать из орбит, ноздри раздувались, словно поднятые крылья хищной птицы. Зрелище, прямо сказать, было малоприятное. Жалко, что его никто не видел.

– Все будете у меня по струнке ходить. Все! Без денег еще ни одна власть не могла удержаться. А где они, денежки-то, где?! У меня! Вот где! – человечек похлопал себя по карманам брюк, как бы отплясывая «Яблочко». – И вы все будете у меня здесь! Дайте только время!

Он внезапно успокоился, остановился, одёрнул куцый пиджачок и снова прошёл к столу. Сел и рассмеялся, подумав: «Ну, Фимка, сосунок! Не догадываешься ты, что я-то уж знаю о твоих делишках с Городовым! Давай, давай, действуй, голубчик, а инициатива должна быть всегда у меня! И будет у меня! С тобой, однако, нужно держать ухо востро. Прикармливать с ладошки, но осторожно - как бы руку не откусил!»

(С) Что было дальше, Вы и так знаете, читатель...


Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

За клюквой

(Ямальская история)

Была середина сентября, ночью подморозило, и утром, с восходом солнца, небо без единого облачка раскинулось над подёрнутым инеем северным краем ровным голубым покрывалом. Сибирь вдыхала по ночам крепкий арктический воздух с побережья Студёного океана, а днём выдыхала его обратно, отдавая остатки тепла прогревшегося за пару летних месяцев тонкого слоя земли.

Именно в это своеобразное бабье лето можно без помех собирать спелую клюкву на болотах, когда ночные заморозки полностью истребили беспощадную сибирскую мошку, а днём скупое солнце всё же даёт ещё достаточно тепла, чтобы человек не замёрз без меховой одежды, долгое время находясь на открытом воздухе.

А дело было так…

Илья по привычке проснулся рано, умылся холодной водой, пока на кухне закипал чайник, быстро позавтракал и прибрал посуду, стараясь не разбудить неосторожным шумом спящих в комнате жену и дочку. На часах – шесть, на градуснике – минус три, вещи собраны с вечера – осталось одеться и можно выходить. Натянул на себя тёплые трико и толстый свитер, сверху геологический энцефалитный костюм, на ноги - шерстяные носки и резиновые сапоги на толстом "протекторе", на голову - лыжную вязаную шапочку. Подхватил в прихожей эмалированное ведро, - в нём в пакете уложены продукты, бутылка воды с кружкой и сигареты со спичками - вот и вся ягодная экипировка.

Илья вышел из подъезда и быстрым шагом направился через дворы к дому Халима, своего друга и товарища по работе. Лужи затянуло хрустким ледком, под ним стояли белёсые воздушные пузыри, звонко лопающиеся под ногами, но вода не промёрзла насквозь и проступала из-под треснувшего льда тягучими ртутными шариками.

Казалось, что маленький город ещё спал. Но, на самом деле, всех, кому нужно было на нефтепромыслы, уже забрали ночные вахтовые автобусы, и только кое-где во дворах возле редких легковых машин собирались стайки ягодников.

Халим как раз укладывал снаряжение в багажник своей зелёной "шестёрки", одной из первых появившихся в городе легковушек, когда Илья потихоньку подкрался сзади и резко брякнул ведром о мерзлую землю. Халим от неожиданности отскочил в сторону, а, увидев друга, чертыхнулся и протянул навстречу руку.

- Доброе утро! – радостно поздоровался с ним Илья, ответил на крепкое рукопожатие и указал на своё ведро. – Пристрой и мои пожитки, пожалуйста.

- Это всё? – удивился Халим. – А где же мешки под ягоду?

- Какие мешки? Мне и ведра достаточно, я кадушками клюкву солить на зиму не собираюсь.

- Так мы же с ночёвкой едем, а ведро можно всего за час комбайном накидать. Что будешь дальше делать?

Халим закончил укладываться, захлопнул багажник и обошёл машину вокруг, постукивая носком сапога по шинам.

- Мне спешить некуда, тем более на природе. Найду чем заняться. В лесу живём, а леса не видим, вечно - то на работе, то ночь уже наступила.

- Ладно, у меня тут удочка складная припасена и черви, порыбачишь.

В это время к ним подъехала вторая машина с компаньонами.

- Ну, что, начальнички, готовы? – из правого заднего окна высунулась ухмыляющаяся физиономия Василия Беркина.

Его богатырская фигура с трудом умещалась в салоне легковушки и ему было удобней ехать, задвинув коленками переднее пассажирское сиденье к самому лобовому стеклу. За рулём сидел Сергей Жидков, старожил и "кулибин" электроцеха бурового управления, а позади него, рядом с Беркиным втиснулся Саша Синцов.

- А где Четвёркин, не пришёл, что ли? – спросил Илья.

- Да он ещё вчера отказался, как узнал, что я еду, - хохотнул в ответ Василий. – Придумал, будто жена не пускает.

- Да нет, он с прошлого раза охладел к ягоде, как прогнали мы его по болоту с полной выкладкой, - Саша Синцов тоже приоткрыл окошко и намекнул: – Слабаки с нами не ходят.

- Поехали, хватит трепаться, - Сергей дал "по газам" и машины друг за дружкой покатили прочь со двора.

- Куда едем? – спросил Илья, отрегулировав наклон спинки и устроившись поудобнее.

- К Ханымею, там у нас есть своё местечко, третий год туда мотаемся за ягодой. Далековато, правда.

- Сколько?

- Да километров сто восемьдесят будет.

- А поближе, что, клюква не растёт?

- Растёт, но там вкуснее, - Халим глянул на Илью и рассмеялся. - Ну-ка, поставь музычку, чтоб веселее ехать было.

Илья нашарил в бардачке магнитофонную кассету. Ритмичная мелодия полилась из динамика, машина с шелестом бежала по ровной дороге, звонкими щелчками шин отмечая стыки между бетонными плитами. Солнце, лениво лишь приподнявшись над горизонтом, ласково грело щёку сквозь стекло. За песчаной обочиной тянулись редкие лески, прерываемые бурыми проплешинами болот и зеркальным блеском озёр. Местами, погибшие от избытка влаги берёзки стояли корявым частоколом, почти без ветвей и коры, мёртвыми обломанными макушками подпирая небо. Километры наматывались на счётчик спидометра, в тонкую щель не закрытого до конца бокового стекла тянуло свежим, напоенным ароматом приближающейся зимы, воздухом, ненавязчивая музыка поддерживала настроение приятного путешествия, и сердце само пело, впитывая окружающую строгую северную красу.

Через пару часов свернули с основной трассы на узкую – в две плиты – разбитую дорогу, и, преодолев ещё десяток ухабистых километров, остановились перед мостиком над безымянным притоком Пяку-Пура. Русло неширокой извилистой речки было перекрыто двумя рядами, с метровым расстоянием между ними, стальных труб. Промежуток между трубами был рассчитан на широкие мосты тяжёлых грузовиков, «Уралов» и «Камазов», - о легковушках тогда никто, конечно, не думал.

Друзья осмотрели "каскадёрское" сооружение – не проржавело ли за год. Илья и Василий увидели его в первый раз и с опаской перешли по трубам на другой берег, поглядывая на близкую мутноватую воду и прикидывая, может ли автомобиль свалиться боком в речку, если, не дай Бог, соскользнёт колёсами с покатой отполированной стали. Пока они рассуждали, Халим с Сергеем спокойно преодолели кажущееся препятствие, подобрали своих друзей и резво покатили дальше.

Ещё через полчаса свернули на широкую песчаную обочину и остановились на приметном месте, возле размытого кострища. Из машин вывалились немного усталые с дороги, похрустели застоявшимися косточками, прохаживаясь и пошучивая друг над другом. Саша Синцов возмущался больше всех, разминая затекшие ноги.

- Больше этого громилу с собой не возьмём, - бормотал он ворчливо, - занял полмашины, не вздохнуть, не выдохнуть.

- А как вы, кстати, спать собираетесь втроём? – ещё подначил его Халим.

- К вам пусть идёт или на улицу, - Саша с опаской глянул на друга.

Тот невозмутимо курил, выпуская дым вверх толстыми сизыми кольцами, смотрел задумчиво вдаль, делая вид, что не слышит разговора.

- Снаружи я спать буду, - Сергей вынул ключи из замка зажигания, пошёл к багажнику.

- Ещё лучше, - хмыкнул Синцов, - а меня с ним оставишь?

- Кто-то из нас сейчас, кажется, договорится... – негромко проговорил Василий и щелчком стрельнул окурок в коричневую лужу. – И тоже отправится ночевать на природу, и ещё будет покачивать машину, чтоб я лучше спал...

Неяркое солнце катилось над горизонтом чуть выше уровня глаз, хотя время уже подходило к десяти часам дня - сказывалось близкое соседство полярного круга, да и зима была уже не за горами. Воздух совсем не хотел прогреваться, он струился в легкие словно студеная колодезная вода, с губ с дыханьем срывался парок, и тишина звенела в ушах, отвыкших от настоящего беззвучия. По обе стороны дороги до самого горизонта тянулась болотистая кочковатая тундра, в частых разрывах темных озёр, отороченных по берегам невысокими деревьями. Протяженными рощицами, пестревшими на фоне изумрудной зелени сосёнок яично-жёлтой и гранатовой листвой берез и осин, были обозначены и протоки, причудливо-извилистыми руслами соединяющие все водоемы в одно бесконечное сибирское "море". Факела рябин выделялись на осенней палитре крупными отрывистыми мазками.

Настроение у всех было немного хмельное, в предчувствии близкого соприкосновения с чистой душой природы. Ноги не хотели стоять на месте, руки быстро расхватали из багажников машин снаряжение и через несколько минут все были готовы к походу.

- Нам до места шагать километров шесть, - сказал Синцов. - Пойдем цепочкой, держитесь за нами с Серёгой и Халимом и старайтесь с тропы не сходить. Болото хоть и неглубокое, но провалиться и по уши вымокнуть хватит.

- Вот, вот, нянчиться ни с кем не будем, - добавил Жидков, оглядывая ягодную команду и поправляя на плече ремень закинутого за спину ружья. - Кто промокнет или устанет, может топать назад, ключи от моей машины под правым передним колесом.

- Да ладно, пошли уже, сусанины, - Беркин скептически сплюнул. - Вы нас так до вечера не приведете. Жаба задавила напоследок, не хочется свои плантации показывать - так и скажите.

Трое "следопытов" спустились с песчаной обочины и пошли вперёд, новички всё же пристроились позади, с опаской сначала пробуя носком податливую почву, потом приноровились и стали шагать смелее, стараясь не отставать от проводников. На более-менее сухих участках тропы мелкие кустарники и мох, прибитые первыми холодами, ломко похрустывали под сапогами, кочки пружинили и норовили выскользнуть из-под ног. Местами попадались ровные полянки полегшей травы, сплетенной в сплошной ковер, почва здесь колыхалась в такт шагам тяжелыми волнами, подаваясь, словно туго натянутый батут. От ходьбы по такой зыбкости замирало сердце, холодок пробегал по спине, и хотелось скорей ступить на твёрдую поверхность.

Илья шел последним, но то и дело норовил забежать вперёд, не в силах сдержать в себе радость движения.

- Не спеши, - осаживал его Халим, - устанешь быстро, по болоту ходить, сноровка нужна.

- Да я вас всех за пояс заткну, - петушился Илья. – Плетётесь, как черепахи, а я с детства ходить приучен родителями-геологами и вместе с ними не одну сотню километров отмахал по Алтайским горам.

- Ладно, вечером посмотрим, какой ты ходок, - лукаво поглядывал на него Синцов, - сейчас-то, налегке, ты мастак вышагивать. На обратном пути я тебе подкину мешок ягоды на плечи, тогда и покажешь свою сноровку, а то ты, смотрю, всего одно ведёрко захватил с собой.

- Мешок мне тоже не помеха, - отшутился Илья, - плечи у геологов к рюкзакам привычные.

За разговорами путь показался коротким и вскоре ягодники вышли на приподнятый лесистый берег протоки между двумя большими озёрами, где нашлось еще одно старое кострище с двумя ржавыми стальными рогатинами, вкопанными по краям. Насобирав сушняка, разожгли костерок и подвесили над ним закопчённый чайник. Ели быстро, в несколько минут расправившись с колбасой и хлебом. Запили походный завтрак и, одновременно, обед, обжигая губы о края железных кружек, наваристым крепким чаем и, сложив посуду возле потухающего костра, споро разобрали снаряжение.

- Ну что, будем устраивать соревнование? - спросил Жидков, улыбаясь и оглядывая разношерстный инвентарь команды.

Клюкву можно собирать по-разному: специальным комбайном – продолговатым жестяным контейнером с выступающими вперёд длинными проволочными зубьями – это изобретение напоминает страшную руку Фредди Крюгера и столь же варварски калечит ягодные усы и розетки листьев, но позволяет быстрее всего обобрать приглянувшуюся полянку; обыкновенным алюминиевым ковшиком – размашисто сбивать ягодные россыпи прямо в приоткрытый зев холщёвого мешка, - тоже быстро и не намного бережнее сохраняя при этом хрупкую северную растительность; и, наконец, просто руками – «no comments», как говорят "импортные" граждане.

Илья предпочитал последний способ, он любил чистую ягоду, без травы и листьев - её не надо дополнительно провеивать на ветру. А когда наберешь горсть темно-красных горошин, их так приятно пересыпать с ладони на ладонь замерзшей "картечью".

Выйдя из леска, команда разбрелась в разные стороны по обширному болоту, почти сплошь усыпанному крупной спелой клюквой. Илья ушёл подальше вдоль берега озера, облюбовал себе огромную высокую кочку, обвешанную продолговатыми ягодами, присел рядом с ней на корточки и начал аккуратно обирать тяжёлые рубиновые капли. Ноги быстро затекли с непривычки и Илья, долго не раздумывая, улёгся возле кочки на сухой мох и, не спеша, продолжал своё дело, передвигаясь по-пластунски на новое место по мере необходимости.

В таком положении его и застал проходивший мимо Беркин. Он долго хохотал над Ильёй, утирая навернувшиеся от смеха слезы, отдышался и ушёл дальше.

Часа за три наполнив с горкой ведро чистой "калиброванной" ягодой с ближних кочек, Илья вернулся к месту стоянки, никого не встретив по дороге. Хлебнул остывшего чаю, взял полиэтиленовый пакет с банкой червей и намотанной на картонку снастью, телескопическую удочку и направился теперь вдоль берега в другую сторону. Обошёл большое озеро, подыскивая удобное для рыбалки место, и углубился в целую россыпь мелких водоёмов, с мшистыми болотистыми берегами. В центре некоторых из них из воды выступали неожиданные островки с миниатюрными корявыми сосёнками-одиночками, издалека очень похожими на японские бонсаи. Был бы у него с собой фотоаппарат, такие снимки могли бы получиться!

Где-то вдалеке за спиной раздались сухие щелчки ружейных выстрелов. Видно Жидков тоже закончил собирать ягоду и занялся охотой, решив порадовать друзей на ужин дичью, не успевшей еще сняться в южные края.

Водоплавающая птица догуливала последние деньки на северных просторах. По-над водой от Ильи запоздало разбегались пестрые утки, прятались в береговой траве, обидчиво покрякивая на непрошенного гостя, а в одном крохотном озерке он застал врасплох семью из трёх красноклювых белых лебедей. Завидев человека, они с грациозным достоинством отплыли от берега, неторопливо поднялись на крыло и улетели в сторону солнца. Илья долго, затаив дыхание, провожал их взглядом, приложив ладонь козырьком ко лбу, потом двинулся дальше.

Скоро он вышел к другому обширному озеру, из которого вытекала довольно глубокая речушка, с крепкими, поросшими густым лесом, берегами. Подойдя к её истоку, Илья обнаружил утоптанный пятачок земли, высоким обрывчиком нависающий над водой, а рядом в густой траве лежал раскладной стул из дюралевых трубок, перетянутых выцветшим, но крепким ещё брезентом. Наверняка, это место облюбовал кто-то из Ханымейских жителей для своих рыбацких утех.

Илья с большим удобством уселся на найденном стульчике, закурил первым делом, вытянув к воде уставшие от долгой ходьбы по кочкам ноги, и несколько минут неотрывно смотрел, задумавшись, на гладь озера, раскинувшегося перед ним. Чёткое фотографическое отражение белых перистых облаков, цепочкой протянувшихся от его ступней к далёкому противоположному берегу, лишь изредка подёргивалось лёгкими пятнами ряби под порывами ветерка. Вода, коричневатого торфяного оттенка, была чиста и прозрачна, илистое дно совсем рядом и в нескольких метрах перед собой, у самой поверхности воды, он заметил секундные серебристые отблески. Сначала подумал – рябь играет в глазах солнечными зайчиками - но тут же сообразил, что это бликует чешуя некрупной рыбёшки.

Сигарета тут же была забыта и руки, в накатившем азарте, лихорадочно начали разматывать снасть из тонкой разноцветной лески с тремя крючками. Илья быстро наладил удочку и аккуратно, стараясь не распугать будущий улов, с отвеса опустил наживку в примеченное место. Самодельный поплавок из черенка гусиного пера, наполовину выкрашенный красным лаком, лёг на воду без малейшего всплеска и через несколько секунд уже подскочил торчком, семафоря о начавшейся поклёвке.

И пошло...

Мохтик – северная плотва - набросился на аппетитных, отъевшихся на заварке червей, и наперегонки атаковал крючки, с лёту заглатывая наживку. Илья не успевал вытягивать леску, половинки червей насаживал наспех, а рыбу, запихав кое-как первые несколько штук в полиэтиленовый пакет возле ног, стал бросать, не глядя, за спину, в травянистую ложбинку в нескольких шагах от себя.

За этим весёлым делом минуты понеслись, как угорелые. Не в силах оторваться от азартного процесса, Илья краем глаза уловил позади какое-то объемное движение.

- Вася, ты? Ты гляди, что творится! Мохтик просто озверел! – не оборачиваясь, проговорил Илья.

В ответ услышал только невнятное бормотание.

- Вот благодать! Я такого клёва ещё не видел, - продолжал Илья. – Натаскаю на уху в полчаса!

Он говорил, не ожидая ответа и думая, что Беркин присел рядом на траву и покуривает, наблюдая за рыбалкой. Мохтик выскакивал из воды один за другим, как ошпаренный, вспыхивая в закатном солнце серебряной чешуёй...

И, как всегда бывает, неудержимый клёв вдруг в одночасье прекратился, поплавок устало лёг на воду и приклеился, словно нарисованный. Илья выждал минуту, по инерции ещё крепко сжимая руками удилище, потом пристроил его между ног, уперев в землю под перекрестьем дюралевых трубок, и закурил, не отрывая взгляда от мёртвого поплавка, в надежде на новую поклёвку.

- Ты смотри, - покачал он головой, - не хочет больше ловиться.

Беркин позади него согласно хмыкнул и укоризненно покряхтел.

Илья, наконец, отвлекся от поплавка, обратив внимание, что солнце уже скатилось к горизонту, тут же глянул на часы – полседьмого.

- Вот тебе раз, время-то уже сколько! - протянул удивлённо, - и ты молчишь, а пора ведь уже и обратно топать.

Он обернулся, ожидая увидеть товарища, да так и застыл с открытым ртом. Василия сзади почему-то не оказалось. Вместо него, в нескольких шагах от Ильи сидел на корточках толстый бурый медведь, облизывающий длинным розовым языком довольную морду, всю в мелкой искрящейся чешуе. Он ловко загребал лапой с травы живую ещё рыбёшку и отправлял её в пасть, совершенно не обращая внимания на человека.

Илья сидел в полном обалдении, забыв, кажется, даже дышать. Мишка быстро подобрал оставшуюся рыбу, поводил головой из стороны в сторону, принюхиваясь и приглядываясь, ничего больше не нашёл, задумчиво лизнул мокрую пустую лапу – показалось даже, что он острым загнутым когтем поковырял в зубах – и только после этого с интересом уставился маленькими блестящими глазками на Илью, как бы спрашивая: - «Ну, чем еще будешь угощать?»

Выяснять его дальнейшие намерения в планы Ильи не входило, да он, конечно, и не думал об этом и вообще ни о чём не думал. Оцепенение прошло в мгновение ока, Илья заорал благим матом, подскочил со стульчика и бросился бежать вдоль берега, не разбирая дороги.

Медведь и сам опешил от такого поворота дела, обиженно рявкнул вслед убегавшему человеку, чем еще добавил тому прыти, опустился на передние лапы и отправился в другую сторону, ворчливо порыкивая и фыркая в нос - толи пытаясь избавиться от щекотавшей ноздри чешуи, толи рассуждая с самим собой о людском невежестве...

Остановился Илья, только начав задыхаться, оглянулся, но позади, слава Богу, никого не было. Солнце коснулось горизонта, небо стало тёмно-синим, и ни звука, и ни единой живой души вокруг.

Тут же вернулся страх. Теперь Илья перепугался, что заблудился, хотя понимал - друзья где-то недалеко. Кричать не стал – зачем лишний раз напоминать о себе медведю, решил выбрать в ближайшем леске сосну повыше и, забравшись на неё, оглядеться вокруг. Идея оказалась верной, в нескольких километрах на западе в небо поднимался дымок костра. Надо было спешить – белые ночи давно закончились, скоро стемнеет.

Не чуя под собой ног, Илья около часа добирался до временного лагеря. Друзья уже хватились его и распалили костёр от души, срубив пару берёзовых сухостоев.

- Ты где пропал? – обрадовано спросил Халим, когда Илья шагнул из темноты в колышущийся круг света.

- Заснул, наверно, на бережке, - хохотнул Беркин, - он же у нас всё лёжа любит делать, вот и прикорнул на кочке.

Василий рассказал друзьям, как Илья собирал клюкву, и те тоже покатились со смеху. Илья молча отмахнулся и поискал глазами свое ведро с ягодой. Ребята уже всё упаковали: мешки, набитые под завязку, уложены рядком, фанерный короб, с прислоненным к нему ружьём, и ведро, аккуратно завязанное кем-то полиэтиленовой пленкой, стояли недалеко от костра. Возле ружья на траве лежала пара ощипанных уток.

Раздумывать было некогда – в темноте по болоту, да с объемистой поклажей за спиной и на плечах, сильно не разбежишься. Больше всего сбор оказался у Синцова – целых три мешка - один он тут же сосватал Илье, по утренней договорённости. В довесок тому ещё достался рюкзак с походной посудой и остатками провианта.

Шли молча, еле различая тропу в неверном серебристом свете Луны. Тьма и тишина сгустились вокруг припозднившихся путников, топкая почва норовила ухватить покрепче за сапоги и отпускала нехотя, со всхлипами и недовольным бормотаньем всплывающих пузырей. Воздух заметно посвежел и приятно холодил разгорячённые лица.

На дорогу выбрались чуть в стороне, прошагали ещё с полкилометра до стоянки и скоро на песке, между поставленными углом машинами, уже весело потрескивал костёр. Запас дров нашёлся в багажнике у хозяйственного Сергея Жидкова, оттуда же был извлечён закопчённый полуведерный котелок и кулёк с картошкой.

Скоро над костром поплыл умопомрачительный запах тушёной дичи, вышибающий слюну у голодных ходоков. Жидков колдовал над котелком, присаливая и снимая пробу, Илья нетерпеливо топтался рядом, остальные, с ложками наготове, расселись на пружинных подушках сидений, и пытались забить голод крепким папиросным дымом. На газете, между толстыми ломтями хлеба, жестяными мисками, кружками и очищенными луковицами, ждала своего часа запотевшая бутылка белой.

- Готово, - Серёга смачно и нарочито медленно облизал ложку.

Илья натянул брезентовые рукавицы, снял с треноги котелок и осторожно примостил его возле импровизированного стола. Товарищи дружно застучали ложками, накладывая походное варево, забулькала в кружках водка, а Сергей, заметив, что не хватает одного сидячего места, порылся в багажнике и протянул Илье раскладной стул.

- Держи, я тебе царский трон приготовил, - пошутил он.

А Илья прямо остолбенел:

- Откуда он у тебя?!

- Как откуда? – Сергей расставил дюралевые ножки стульчика и похлопал по натянутому брезенту ладонью. – Была у меня пара, да в прошлом году Четвёркин потерял один на болоте, он ведь, как и ты, любит всё с комфортом делать.

Друзья расхохотались было, но смех быстро стих – некогда веселиться, когда еда стынет, да ещё какая!

Илья больше не раздумывал, уселся на знакомое сиденье и умял за обе щеки две порции картошки с вкуснейшим утиным мясом. Потом, утолив первый голод под стакан крепкого питья, закурил и как на духу поведал товарищам о сегодняшнем случае.

- Так что, я твою удочку там бросил, - обратился он к Халиму, закончив короткое повествование, - ты уж извини.

Из-за его рассказа с друзьями чуть не случился нервный припадок от смеха, а Василий подавился хлебом и, выпучив глаза, упал на колени и беззвучно разевал рот, пока Синцов не врезал ему от души кулаком по могучей спине...

Спали после сытного ужина, как убитые.

Утром быстро упаковали пожитки и ягодную добычу, вспоминая вчерашний вечер и посмеиваясь, попили чайку и разошлись по машинам.

- Медведь-то, наверное, сегодня уже сам рыбку удит, полное снаряжение собрал, - бросил прощальную фразу Саша Синцов, пересев в машину Халима, чтобы не тесниться опять рядом с Беркиным, и озадаченно хмыкнул, улыбаясь пришедшей в голову мысли, - а Четвёркин, партизан, ни слова ведь за год не сказал.


Записки Сибирского динозавра
За клюквой
6 декабря 2019
Кто-то ходит за спичками, а кто-то - за клюквой...
Кто-то ходит за спичками, а кто-то - за клюквой...


Была середина сентября, ночью подморозило, и утром, с восходом солнца, небо без единого облачка раскинулось над подёрнутым инеем северным краем ровным голубым покрывалом. Сибирь вдыхала по ночам крепкий арктический воздух с побережья Студёного океана, а днём выдыхала его обратно, отдавая остатки тепла прогревшегося за пару летних месяцев тонкого слоя земли.

Именно в это своеобразное бабье лето можно без помех собирать спелую клюкву на болотах, когда ночные заморозки полностью истребили беспощадную сибирскую мошку, а днём скупое солнце всё же даёт ещё достаточно тепла, чтобы человек не замёрз без меховой одежды, долгое время находясь на открытом воздухе.

А дело было так…

Илья по привычке проснулся рано, умылся холодной водой, пока на кухне закипал чайник, быстро позавтракал и прибрал посуду, стараясь не разбудить неосторожным шумом спящих в комнате жену и дочку. На часах – шесть, на градуснике – минус три, вещи собраны с вечера – осталось одеться и можно выходить. Натянул на себя тёплые трико и толстый свитер, сверху геологический энцефалитный костюм, на ноги - шерстяные носки и резиновые сапоги на толстом "протекторе", на голову - лыжную вязаную шапочку. Подхватил в прихожей эмалированное ведро, - в нём в пакете уложены продукты, бутылка воды с кружкой и сигареты со спичками - вот и вся ягодная экипировка.

Илья вышел из подъезда и быстрым шагом направился через дворы к дому Халима, своего друга и товарища по работе. Лужи затянуло хрустким ледком, под ним стояли белёсые воздушные пузыри, звонко лопающиеся под ногами, но вода не промёрзла насквозь и проступала из-под треснувшего льда тягучими ртутными шариками.

Казалось, что маленький город ещё спал. Но, на самом деле, всех, кому нужно было на нефтепромыслы, уже забрали ночные вахтовые автобусы, и только кое-где во дворах возле редких легковых машин собирались стайки ягодников.

Халим как раз укладывал снаряжение в багажник своей зелёной "шестёрки", одной из первых появившихся в городе легковушек, когда Илья потихоньку подкрался сзади и резко брякнул ведром о мерзлую землю. Халим от неожиданности отскочил в сторону, а, увидев друга, чертыхнулся и протянул навстречу руку.

- Доброе утро! – радостно поздоровался с ним Илья, ответил на крепкое рукопожатие и указал на своё ведро. – Пристрой и мои пожитки, пожалуйста.

- Это всё? – удивился Халим. – А где же мешки под ягоду?

- Какие мешки? Мне и ведра достаточно, я кадушками клюкву солить на зиму не собираюсь.

- Так мы же с ночёвкой едем, а ведро можно всего за час комбайном накидать. Что будешь дальше делать?

Халим закончил укладываться, захлопнул багажник и обошёл машину вокруг, постукивая носком сапога по шинам.

- Мне спешить некуда, тем более на природе. Найду чем заняться. В лесу живём, а леса не видим, вечно - то на работе, то ночь уже наступила.

- Ладно, у меня тут удочка складная припасена и черви, порыбачишь.

В это время к ним подъехала вторая машина с компаньонами.

- Ну, что, начальнички, готовы? – из правого заднего окна высунулась ухмыляющаяся физиономия Василия Беркина.

Его богатырская фигура с трудом умещалась в салоне легковушки и ему было удобней ехать, задвинув коленками переднее пассажирское сиденье к самому лобовому стеклу. За рулём сидел Сергей Жидков, старожил и "кулибин" электроцеха бурового управления, а позади него, рядом с Беркиным втиснулся Саша Синцов.

- А где Четвёркин, не пришёл, что ли? – спросил Илья.

- Да он ещё вчера отказался, как узнал, что я еду, - хохотнул в ответ Василий. – Придумал, будто жена не пускает.

- Да нет, он с прошлого раза охладел к ягоде, как прогнали мы его по болоту с полной выкладкой, - Саша Синцов тоже приоткрыл окошко и намекнул: – Слабаки с нами не ходят.

- Поехали, хватит трепаться, - Сергей дал "по газам" и машины друг за дружкой покатили прочь со двора.

- Куда едем? – спросил Илья, отрегулировав наклон спинки и устроившись поудобнее.

- К Ханымею, там у нас есть своё местечко, третий год туда мотаемся за ягодой. Далековато, правда.

- Сколько?

- Да километров сто восемьдесят будет.

- А поближе, что, клюква не растёт?

- Растёт, но там вкуснее, - Халим глянул на Илью и рассмеялся. - Ну-ка, поставь музычку, чтоб веселее ехать было.

Илья нашарил в бардачке магнитофонную кассету. Ритмичная мелодия полилась из динамика, машина с шелестом бежала по ровной дороге, звонкими щелчками шин отмечая стыки между бетонными плитами. Солнце, лениво лишь приподнявшись над горизонтом, ласково грело щёку сквозь стекло. За песчаной обочиной тянулись редкие лески, прерываемые бурыми проплешинами болот и зеркальным блеском озёр. Местами, погибшие от избытка влаги берёзки стояли корявым частоколом, почти без ветвей и коры, мёртвыми обломанными макушками подпирая небо. Километры наматывались на счётчик спидометра, в тонкую щель не закрытого до конца бокового стекла тянуло свежим, напоенным ароматом приближающейся зимы, воздухом, ненавязчивая музыка поддерживала настроение приятного путешествия, и сердце само пело, впитывая окружающую строгую северную красу.

Через пару часов свернули с основной трассы на узкую – в две плиты – разбитую дорогу, и, преодолев ещё десяток ухабистых километров, остановились перед мостиком над безымянным притоком Пяку-Пура. Русло неширокой извилистой речки было перекрыто двумя рядами, с метровым расстоянием между ними, стальных труб. Промежуток между трубами был рассчитан на широкие мосты тяжёлых грузовиков, «Уралов» и «Камазов», - о легковушках тогда никто, конечно, не думал.

Друзья осмотрели "каскадёрское" сооружение – не проржавело ли за год. Илья и Василий увидели его в первый раз и с опаской перешли по трубам на другой берег, поглядывая на близкую мутноватую воду и прикидывая, может ли автомобиль свалиться боком в речку, если, не дай Бог, соскользнёт колёсами с покатой отполированной стали. Пока они рассуждали, Халим с Сергеем спокойно преодолели кажущееся препятствие, подобрали своих друзей и резво покатили дальше.

Ещё через полчаса свернули на широкую песчаную обочину и остановились на приметном месте, возле размытого кострища. Из машин вывалились немного усталые с дороги, похрустели застоявшимися косточками, прохаживаясь и пошучивая друг над другом. Саша Синцов возмущался больше всех, разминая затекшие ноги.

- Больше этого громилу с собой не возьмём, - бормотал он ворчливо, - занял полмашины, не вздохнуть, не выдохнуть.

- А как вы, кстати, спать собираетесь втроём? – ещё подначил его Халим.

- К вам пусть идёт или на улицу, - Саша с опаской глянул на друга.

Тот невозмутимо курил, выпуская дым вверх толстыми сизыми кольцами, смотрел задумчиво вдаль, делая вид, что не слышит разговора.

- Снаружи я спать буду, - Сергей вынул ключи из замка зажигания, пошёл к багажнику.

- Ещё лучше, - хмыкнул Синцов, - а меня с ним оставишь?

- Кто-то из нас сейчас, кажется, договорится... – негромко проговорил Василий и щелчком стрельнул окурок в коричневую лужу. – И тоже отправится ночевать на природу, и ещё будет покачивать машину, чтоб я лучше спал...

Неяркое солнце катилось над горизонтом чуть выше уровня глаз, хотя время уже подходило к десяти часам дня - сказывалось близкое соседство полярного круга, да и зима была уже не за горами. Воздух совсем не хотел прогреваться, он струился в легкие словно студеная колодезная вода, с губ с дыханьем срывался парок, и тишина звенела в ушах, отвыкших от настоящего беззвучия. По обе стороны дороги до самого горизонта тянулась болотистая кочковатая тундра, в частых разрывах темных озёр, отороченных по берегам невысокими деревьями. Протяженными рощицами, пестревшими на фоне изумрудной зелени сосёнок яично-жёлтой и гранатовой листвой берез и осин, были обозначены и протоки, причудливо-извилистыми руслами соединяющие все водоемы в одно бесконечное сибирское "море". Факела рябин выделялись на осенней палитре крупными отрывистыми мазками.

Настроение у всех было немного хмельное, в предчувствии близкого соприкосновения с чистой душой природы. Ноги не хотели стоять на месте, руки быстро расхватали из багажников машин снаряжение и через несколько минут все были готовы к походу.

- Нам до места шагать километров шесть, - сказал Синцов. - Пойдем цепочкой, держитесь за нами с Серёгой и Халимом и старайтесь с тропы не сходить. Болото хоть и неглубокое, но провалиться и по уши вымокнуть хватит.

- Вот, вот, нянчиться ни с кем не будем, - добавил Жидков, оглядывая ягодную команду и поправляя на плече ремень закинутого за спину ружья. - Кто промокнет или устанет, может топать назад, ключи от моей машины под правым передним колесом.

- Да ладно, пошли уже, сусанины, - Беркин скептически сплюнул. - Вы нас так до вечера не приведете. Жаба задавила напоследок, не хочется свои плантации показывать - так и скажите.

Трое "следопытов" спустились с песчаной обочины и пошли вперёд, новички всё же пристроились позади, с опаской сначала пробуя носком податливую почву, потом приноровились и стали шагать смелее, стараясь не отставать от проводников. На более-менее сухих участках тропы мелкие кустарники и мох, прибитые первыми холодами, ломко похрустывали под сапогами, кочки пружинили и норовили выскользнуть из-под ног. Местами попадались ровные полянки полегшей травы, сплетенной в сплошной ковер, почва здесь колыхалась в такт шагам тяжелыми волнами, подаваясь, словно туго натянутый батут. От ходьбы по такой зыбкости замирало сердце, холодок пробегал по спине, и хотелось скорей ступить на твёрдую поверхность.

Илья шел последним, но то и дело норовил забежать вперёд, не в силах сдержать в себе радость движения.

- Не спеши, - осаживал его Халим, - устанешь быстро, по болоту ходить, сноровка нужна.

- Да я вас всех за пояс заткну, - петушился Илья. – Плетётесь, как черепахи, а я с детства ходить приучен родителями-геологами и вместе с ними не одну сотню километров отмахал по Алтайским горам.

- Ладно, вечером посмотрим, какой ты ходок, - лукаво поглядывал на него Синцов, - сейчас-то, налегке, ты мастак вышагивать. На обратном пути я тебе подкину мешок ягоды на плечи, тогда и покажешь свою сноровку, а то ты, смотрю, всего одно ведёрко захватил с собой.

- Мешок мне тоже не помеха, - отшутился Илья, - плечи у геологов к рюкзакам привычные.

За разговорами путь показался коротким и вскоре ягодники вышли на приподнятый лесистый берег протоки между двумя большими озёрами, где нашлось еще одно старое кострище с двумя ржавыми стальными рогатинами, вкопанными по краям. Насобирав сушняка, разожгли костерок и подвесили над ним закопчённый чайник. Ели быстро, в несколько минут расправившись с колбасой и хлебом. Запили походный завтрак и, одновременно, обед, обжигая губы о края железных кружек, наваристым крепким чаем и, сложив посуду возле потухающего костра, споро разобрали снаряжение.

- Ну что, будем устраивать соревнование? - спросил Жидков, улыбаясь и оглядывая разношерстный инвентарь команды.

Клюкву можно собирать по-разному: специальным комбайном – продолговатым жестяным контейнером с выступающими вперёд длинными проволочными зубьями – это изобретение напоминает страшную руку Фредди Крюгера и столь же варварски калечит ягодные усы и розетки листьев, но позволяет быстрее всего обобрать приглянувшуюся полянку; обыкновенным алюминиевым ковшиком – размашисто сбивать ягодные россыпи прямо в приоткрытый зев холщёвого мешка, - тоже быстро и не намного бережнее сохраняя при этом хрупкую северную растительность; и, наконец, просто руками – «no comments», как говорят "импортные" граждане.

Илья предпочитал последний способ, он любил чистую ягоду, без травы и листьев - её не надо дополнительно провеивать на ветру. А когда наберешь горсть темно-красных горошин, их так приятно пересыпать с ладони на ладонь замерзшей "картечью".

Выйдя из леска, команда разбрелась в разные стороны по обширному болоту, почти сплошь усыпанному крупной спелой клюквой. Илья ушёл подальше вдоль берега озера, облюбовал себе огромную высокую кочку, обвешанную продолговатыми ягодами, присел рядом с ней на корточки и начал аккуратно обирать тяжёлые рубиновые капли. Ноги быстро затекли с непривычки и Илья, долго не раздумывая, улёгся возле кочки на сухой мох и, не спеша, продолжал своё дело, передвигаясь по-пластунски на новое место по мере необходимости.

В таком положении его и застал проходивший мимо Беркин. Он долго хохотал над Ильёй, утирая навернувшиеся от смеха слезы, отдышался и ушёл дальше.

Часа за три наполнив с горкой ведро чистой "калиброванной" ягодой с ближних кочек, Илья вернулся к месту стоянки, никого не встретив по дороге. Хлебнул остывшего чаю, взял полиэтиленовый пакет с банкой червей и намотанной на картонку снастью, телескопическую удочку и направился теперь вдоль берега в другую сторону. Обошёл большое озеро, подыскивая удобное для рыбалки место, и углубился в целую россыпь мелких водоёмов, с мшистыми болотистыми берегами. В центре некоторых из них из воды выступали неожиданные островки с миниатюрными корявыми сосёнками-одиночками, издалека очень похожими на японские бонсаи. Был бы у него с собой фотоаппарат, такие снимки могли бы получиться!

Где-то вдалеке за спиной раздались сухие щелчки ружейных выстрелов. Видно Жидков тоже закончил собирать ягоду и занялся охотой, решив порадовать друзей на ужин дичью, не успевшей еще сняться в южные края.

Водоплавающая птица догуливала последние деньки на северных просторах. По-над водой от Ильи запоздало разбегались пестрые утки, прятались в береговой траве, обидчиво покрякивая на непрошенного гостя, а в одном крохотном озерке он застал врасплох семью из трёх красноклювых белых лебедей. Завидев человека, они с грациозным достоинством отплыли от берега, неторопливо поднялись на крыло и улетели в сторону солнца. Илья долго, затаив дыхание, провожал их взглядом, приложив ладонь козырьком ко лбу, потом двинулся дальше.

Скоро он вышел к другому обширному озеру, из которого вытекала довольно глубокая речушка, с крепкими, поросшими густым лесом, берегами. Подойдя к её истоку, Илья обнаружил утоптанный пятачок земли, высоким обрывчиком нависающий над водой, а рядом в густой траве лежал раскладной стул из дюралевых трубок, перетянутых выцветшим, но крепким ещё брезентом. Наверняка, это место облюбовал кто-то из Ханымейских жителей для своих рыбацких утех.

Илья с большим удобством уселся на найденном стульчике, закурил первым делом, вытянув к воде уставшие от долгой ходьбы по кочкам ноги, и несколько минут неотрывно смотрел, задумавшись, на гладь озера, раскинувшегося перед ним. Чёткое фотографическое отражение белых перистых облаков, цепочкой протянувшихся от его ступней к далёкому противоположному берегу, лишь изредка подёргивалось лёгкими пятнами ряби под порывами ветерка. Вода, коричневатого торфяного оттенка, была чиста и прозрачна, илистое дно совсем рядом и в нескольких метрах перед собой, у самой поверхности воды, он заметил секундные серебристые отблески. Сначала подумал – рябь играет в глазах солнечными зайчиками - но тут же сообразил, что это бликует чешуя некрупной рыбёшки.

Сигарета тут же была забыта и руки, в накатившем азарте, лихорадочно начали разматывать снасть из тонкой разноцветной лески с тремя крючками. Илья быстро наладил удочку и аккуратно, стараясь не распугать будущий улов, с отвеса опустил наживку в примеченное место. Самодельный поплавок из черенка гусиного пера, наполовину выкрашенный красным лаком, лёг на воду без малейшего всплеска и через несколько секунд уже подскочил торчком, семафоря о начавшейся поклёвке.

И пошло...

Мохтик – северная плотва - набросился на аппетитных, отъевшихся на заварке червей, и наперегонки атаковал крючки, с лёту заглатывая наживку. Илья не успевал вытягивать леску, половинки червей насаживал наспех, а рыбу, запихав кое-как первые несколько штук в полиэтиленовый пакет возле ног, стал бросать, не глядя, за спину, в травянистую ложбинку в нескольких шагах от себя.

За этим весёлым делом минуты понеслись, как угорелые. Не в силах оторваться от азартного процесса, Илья краем глаза уловил позади какое-то объемное движение.

- Вася, ты? Ты гляди, что творится! Мохтик просто озверел! – не оборачиваясь, проговорил Илья.

В ответ услышал только невнятное бормотание.

- Вот благодать! Я такого клёва ещё не видел, - продолжал Илья. – Натаскаю на уху в полчаса!

Он говорил, не ожидая ответа и думая, что Беркин присел рядом на траву и покуривает, наблюдая за рыбалкой. Мохтик выскакивал из воды один за другим, как ошпаренный, вспыхивая в закатном солнце серебряной чешуёй...

И, как всегда бывает, неудержимый клёв вдруг в одночасье прекратился, поплавок устало лёг на воду и приклеился, словно нарисованный. Илья выждал минуту, по инерции ещё крепко сжимая руками удилище, потом пристроил его между ног, уперев в землю под перекрестьем дюралевых трубок, и закурил, не отрывая взгляда от мёртвого поплавка, в надежде на новую поклёвку.

- Ты смотри, - покачал он головой, - не хочет больше ловиться.

Беркин позади него согласно хмыкнул и укоризненно покряхтел.

Илья, наконец, отвлекся от поплавка, обратив внимание, что солнце уже скатилось к горизонту, тут же глянул на часы – полседьмого.

- Вот тебе раз, время-то уже сколько! - протянул удивлённо, - и ты молчишь, а пора ведь уже и обратно топать.

Он обернулся, ожидая увидеть товарища, да так и застыл с открытым ртом. Василия сзади почему-то не оказалось. Вместо него, в нескольких шагах от Ильи сидел на корточках толстый бурый медведь, облизывающий длинным розовым языком довольную морду, всю в мелкой искрящейся чешуе. Он ловко загребал лапой с травы живую ещё рыбёшку и отправлял её в пасть, совершенно не обращая внимания на человека.

Илья сидел в полном обалдении, забыв, кажется, даже дышать. Мишка быстро подобрал оставшуюся рыбу, поводил головой из стороны в сторону, принюхиваясь и приглядываясь, ничего больше не нашёл, задумчиво лизнул мокрую пустую лапу – показалось даже, что он острым загнутым когтем поковырял в зубах – и только после этого с интересом уставился маленькими блестящими глазками на Илью, как бы спрашивая: - «Ну, чем еще будешь угощать?»

Выяснять его дальнейшие намерения в планы Ильи не входило, да он, конечно, и не думал об этом и вообще ни о чём не думал. Оцепенение прошло в мгновение ока, Илья заорал благим матом, подскочил со стульчика и бросился бежать вдоль берега, не разбирая дороги.

Медведь и сам опешил от такого поворота дела, обиженно рявкнул вслед убегавшему человеку, чем еще добавил тому прыти, опустился на передние лапы и отправился в другую сторону, ворчливо порыкивая и фыркая в нос - толи пытаясь избавиться от щекотавшей ноздри чешуи, толи рассуждая с самим собой о людском невежестве...

Остановился Илья, только начав задыхаться, оглянулся, но позади, слава Богу, никого не было. Солнце коснулось горизонта, небо стало тёмно-синим, и ни звука, и ни единой живой души вокруг.

Тут же вернулся страх. Теперь Илья перепугался, что заблудился, хотя понимал - друзья где-то недалеко. Кричать не стал – зачем лишний раз напоминать о себе медведю, решил выбрать в ближайшем леске сосну повыше и, забравшись на неё, оглядеться вокруг. Идея оказалась верной, в нескольких километрах на западе в небо поднимался дымок костра. Надо было спешить – белые ночи давно закончились, скоро стемнеет.

Не чуя под собой ног, Илья около часа добирался до временного лагеря. Друзья уже хватились его и распалили костёр от души, срубив пару берёзовых сухостоев.

- Ты где пропал? – обрадовано спросил Халим, когда Илья шагнул из темноты в колышущийся круг света.

- Заснул, наверно, на бережке, - хохотнул Беркин, - он же у нас всё лёжа любит делать, вот и прикорнул на кочке.

Василий рассказал друзьям, как Илья собирал клюкву, и те тоже покатились со смеху. Илья молча отмахнулся и поискал глазами свое ведро с ягодой. Ребята уже всё упаковали: мешки, набитые под завязку, уложены рядком, фанерный короб, с прислоненным к нему ружьём, и ведро, аккуратно завязанное кем-то полиэтиленовой пленкой, стояли недалеко от костра. Возле ружья на траве лежала пара ощипанных уток.

Раздумывать было некогда – в темноте по болоту, да с объемистой поклажей за спиной и на плечах, сильно не разбежишься. Больше всего сбор оказался у Синцова – целых три мешка - один он тут же сосватал Илье, по утренней договорённости. В довесок тому ещё достался рюкзак с походной посудой и остатками провианта.

Шли молча, еле различая тропу в неверном серебристом свете Луны. Тьма и тишина сгустились вокруг припозднившихся путников, топкая почва норовила ухватить покрепче за сапоги и отпускала нехотя, со всхлипами и недовольным бормотаньем всплывающих пузырей. Воздух заметно посвежел и приятно холодил разгорячённые лица.

На дорогу выбрались чуть в стороне, прошагали ещё с полкилометра до стоянки и скоро на песке, между поставленными углом машинами, уже весело потрескивал костёр. Запас дров нашёлся в багажнике у хозяйственного Сергея Жидкова, оттуда же был извлечён закопчённый полуведерный котелок и кулёк с картошкой.

Скоро над костром поплыл умопомрачительный запах тушёной дичи, вышибающий слюну у голодных ходоков. Жидков колдовал над котелком, присаливая и снимая пробу, Илья нетерпеливо топтался рядом, остальные, с ложками наготове, расселись на пружинных подушках сидений, и пытались забить голод крепким папиросным дымом. На газете, между толстыми ломтями хлеба, жестяными мисками, кружками и очищенными луковицами, ждала своего часа запотевшая бутылка белой.

- Готово, - Серёга смачно и нарочито медленно облизал ложку.

Илья натянул брезентовые рукавицы, снял с треноги котелок и осторожно примостил его возле импровизированного стола. Товарищи дружно застучали ложками, накладывая походное варево, забулькала в кружках водка, а Сергей, заметив, что не хватает одного сидячего места, порылся в багажнике и протянул Илье раскладной стул.

- Держи, я тебе царский трон приготовил, - пошутил он.

А Илья прямо остолбенел:

- Откуда он у тебя?!

- Как откуда? – Сергей расставил дюралевые ножки стульчика и похлопал по натянутому брезенту ладонью. – Была у меня пара, да в прошлом году Четвёркин потерял один на болоте, он ведь, как и ты, любит всё с комфортом делать.

Друзья расхохотались было, но смех быстро стих – некогда веселиться, когда еда стынет, да ещё какая!

Илья больше не раздумывал, уселся на знакомое сиденье и умял за обе щеки две порции картошки с вкуснейшим утиным мясом. Потом, утолив первый голод под стакан крепкого питья, закурил и как на духу поведал товарищам о сегодняшнем случае.

- Так что, я твою удочку там бросил, - обратился он к Халиму, закончив короткое повествование, - ты уж извини.

Из-за его рассказа с друзьями чуть не случился нервный припадок от смеха, а Василий подавился хлебом и, выпучив глаза, упал на колени и беззвучно разевал рот, пока Синцов не врезал ему от души кулаком по могучей спине...

Спали после сытного ужина, как убитые.

Утром быстро упаковали пожитки и ягодную добычу, вспоминая вчерашний вечер и посмеиваясь, попили чайку и разошлись по машинам.

- Медведь-то, наверное, сегодня уже сам рыбку удит, полное снаряжение собрал, - бросил прощальную фразу Саша Синцов, пересев в машину Халима, чтобы не тесниться опять рядом с Беркиным, и озадаченно хмыкнул, улыбаясь пришедшей в голову мысли, - а Четвёркин, партизан, ни слова ведь за год не сказал.

За клюквой
(С) Рассказ опубликован в разные годы в журнале "Уральский Следопыт" (Екатеринбург); в журнале "Сибирские истоки" и в газете "Красный Север" (Ямало-Ненецкий АО).


Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Ты, робот

(почти фантастическая история)

Денёк для отъезда выдался отличный. На заре пролетел дождь вслед за быстрой тучкой, солнце умылось и выкатилось на небо. Из открытого водительского окна в лицо мне тянуло свежестью и ароматами влажной хвои и прелых листьев. Пока я тащился на неторопливом междугороднем автобусе и топал пешком от вокзала к Монументу Вечной Дружбы, день склонился к вечеру, и на набережной уже вовсю толпился народ.

Теплоход "Юрий Гагарин" пришвартовался чуть раньше назначенного времени. Роботы-матросы таскали по сходням продукты с подъехавшего грузовика. Туристы терпеливо маялись на пристани: раскрашенные девицы из стрип-клубов в откровенных нарядах, скучающие конторские служащие с томными глазами – "офисные хомячки" на тропе любви, утомленные долгой совместной жизнью супружеские пары, несколько средней руки дельцов с подругами и без, и трое-четверо ловеласов с крепкими торсами.

Я остановился у парапета и сверху еще раз внимательно пробежался взглядом по лицам будущих попутчиков, заинтересованных в моей персоне не заметил и успокоился окончательно. Прошло уже больше недели со дня "мероприятия", и я все дальше удалялся от места его проведения и от возможного преследования.

В шесть туристов пустили на борт. В числе первых я зарегистрировал путевку, оформленную на паспорт случайной знакомой, и заперся в каюте. Все прошло как по маслу, - документы у меня не спросили, и мое имя, соответственно, не попало в список пассажиров, что и требовалось "доказать".

Дождавшись отплытия, в самом радужном расположении духа я вышел из каюты и провел сам себе экскурсию по теплоходу. Прогулялся по всем палубам, нашел ресторан, бар, сауну и другие общеприсутственные места. Закончив обход, закурил и остановился у поручней напротив окна-иллюминатора своей каюты, засмотревшись на убегающую воду.

За моей спиной продефилировала парочка, уже явно навеселе. Девушка, как бы невзначай качнувшись, прижалась на секунду ко мне бедром и локтем. Проводив ее краем глаза, я докурил сигарету и собрался ретироваться в каюту. Знакомства, а тем более, пьяные разборки мне сейчас были совсем ни к чему.

На полдороги к дверям, на откидном стульчике сидел невзрачно одетый пассажир, на вид чуть старше меня. Его лица я раньше не приметил.

- Весьма непосредственная дама, - сказал он, - вы не находите?

Он смотрел на меня хитроватым взглядом и улыбался. Я пожал плечами и прошел мимо. Тут из громкоговорителя над входом посыпался громкий треск, и тонкий голос робота-стюарда пригласил туристов на ужин. Не заходя в каюту, я отправился в ресторан, чтобы побыстрее разделаться с едой и лечь спать. Но едва уселся за стол, напротив возник давешний гражданин в потертом костюме.

Попутчик снова улыбнулся мне, кивнул как старому знакомому и принялся уминать салат. Что-то мне в нем определенно не понравилось, и я сделал вид, что не заметил благосклонного внимания. Он, тем не менее, доев порцию, утер губы салфеткой и обратился ко мне:

- Меня зовут... Порфирий Петрович, а вас?

Какой-то странный отзвук вызвали в моей памяти эти слова, но с чем они связаны, я так и не вспомнил.

- Родион, - брякнул я, ни с того ни с сего, первое, пришедшее на язык, имя.

В это время к нам присоединилась супружеская чета в скверном расположении духа, судя по кислым физиономиям, и необходимость продолжать разговор отпала сама собой. Ужин за нашим столиком прошел в молчании.

Я управился первым, отставил недопитый чай и тихо удалился. В каюте проверил сумку в багажном ящике, застелил постель и отключился под приглушенные звуки музыки, доносящиеся сквозь переборки из ресторана. Народ начинал гулять.

Наутро меня разбудил мерный шум в коридоре – робот-уборщик пылесосил ковровые дорожки.

Глянул на часы – восемь. Умылся, натянул короткие джинсовые шорты и цветастую рубашку. До завтрака еще было два часа, отдыхающим давали вволю отоспаться после ночных развлечений, и я вышел в утреннюю свежесть на влажную от росы палубу, не ожидая никого увидеть. К моему удивлению у дверей опять восседал вчерашний знакомец, с бумажной книжкой на коленях.

- С добрым утром, Родион! - обрадовано воскликнул он, отвлекаясь от чтения. - Вы тоже не любите долго спать?

- Здравствуйте, - скривился я в ответной улыбке. - Порфирий Петрович, кажется?

- Да и вы не забыли моего имени. Очень, очень приятно!

Его лицо лучилось неподдельной радостью. Пришлось смириться с неизбежным. В конце концов, в туристической поездке невозможно обойтись без общения с попутчиками, я надеялся только, что случайных знакомств не будет слишком много.

- Не забыл. Довольно редкое имя в наше время.

- Так и ваше не часто встретишь.

Я закурил и облокотился на перила в пол-оборота к собеседнику, вроде бы не отвлекаясь от разговора и, в то же время, сохраняя некоторую независимость.

Теплоход плавно резал гладь реки, подернутую легкой дымкой тумана. Солнце уже взошло, но пряталось пока за деревьями высокого обрывистого берега, расчерченного трассирующими черными точками ласточкиных гнезд. Над водой беззвучно проносились красноклювые чайки, а в прибрежной заводи я увидел застывший силуэт цапли, охотящейся за лягушками. Мир дышал спокойствием и негой.

- Я тут читаю одну занятную книжицу, - нарушил паузу Порфирий Петрович, - "Колыбель для кошки". Не попадалась вам? Случайно увидел в ларьке на вокзале, рядом с самоучителем по стриптизу.

- Что же в ней такого необычного? - без всякого интереса спросил я. - Кроме того, что сделана на бумаге.

- Ах, вы об этом, - он взглянул на книгу. - Конечно, можно было взять с собой карманный ридер, но мне нравится листать настоящие страницы. В этом есть своя прелесть... А насчет содержания, тут в двух словах вряд ли объяснишь. Эта книга обо всем - о том, что человек должен быть самим собой и должен отвечать за свои поступки, и о том, что нас всех ждет. Настоятельно рекомендую.

Он поднялся, придержав сиденье, чтоб оно не хлопнуло, и подошел ко мне.

- Вот скажите, давно вы читали что-нибудь стоящее?

Вопрос застал меня врасплох. И хоть я совершенно не обязан был отчитываться перед первым встречным, мне почему-то стало неловко, словно на приеме у психотерапевта.

- Честно говоря, я вообще забыл, когда в последний раз брал в руки беллетристику, - промямлил я, прячась за клубами дыма очередной сигареты.

- Тут нечего стесняться, - сказал Порфирий Петрович, остановившись рядом. - Современный мир не оставляет времени для чтения настоящей литературы. Вечная спешка и мешанина дел на работе, лавина новостей по телевизору, в газетах и Интернете, заставляют искать отдых в развлечениях. И предложение бездумных забав, навязанных кичливым гламуром ток-шоу и сериалов, намного обгоняет спрос. Я сам такой же - кушаю, что дают... Вам не интересно? Мне показалось, что именно с вами можно обсудить эту тему.

Он внимательно смотрел на меня.

- В общем-то, не возражаю, хотя, и не в восторге от проповедей, - я пытался понять, чего он хочет добиться.

- Хорошо, хорошо, я не настаиваю! - рассмеялся Порфирий Петрович, отвернулся, провожая взглядом уплывающий черный бакен, и вдруг спросил без всякого перехода: - Как вы думаете, можно ли нарушить закон и избежать наказания?

- К чему это вы? - спросил я, стараясь не выдать в голосе накатившего ознобом напряжения.

- К тому, что это можно сделать только в одном случае, - Порфирий Петрович обернулся.

- В каком же? - я с прищуром взглянул на него.

- Если преступнику позволит остаться безнаказанным тот, кто его преследует, - ответил он усмешкой. - Вот представьте себе: некто ограбил банк среди бела дня, а милиция, вместо того, чтобы устроить погоню, дает грабителю возможность убраться куда подальше. Затем, сыщик спокойно и методично вычисляет подозреваемого, "пасет" его и, когда тот уже совсем решил, что сумел уйти, проводит задержание. Или не проводит…

Мне все стало ясно. Надо отдать ему должное – ни разу не засветился до последнего момента. Что же он хочет, взамен на свое молчание?

- Сколько? - коротко спросил я, решив не тянуть волынку.

- Подождите, я не все еще вам рассказал. Пока мы играли в казаки-разбойники, дело приняло совершенно неожиданный оборот.

Порфирий Петрович сунул руку во внутренний карман пиджака, что вновь вызвало у меня тихую панику, и извлек сложенную газету. Развернув ее, отчеркнул ногтем статейку в середине листа. Я в замешательстве уставился на две фотографии, свою и его, над колонкой мелких строчек, и принялся читать.

"Вчера, в середине дня в операционную кассу банка "Сибирский кредит" ворвался грабитель, бывший работник Р., и, угрожая ручной гранатой, потребовал выдать наличные. Подчинившись насилию, кассир упаковал деньги из сейфа и отдал преступнику сумку, после чего включил сигнализацию.

Группа захвата под руководством инспектора П. через три минуты по тревоге прибыла на место. Однако Р. успел покинуть здание банка и выехал со стоянки на мотоцикле. В ходе преследования и завязавшейся перестрелки грабитель был убит взрывом собственной гранаты. Инспектор П. получил смертельное осколочное ранение в шею. Он скончался через несколько часов на операционном столе. От взрыва также пострадали двое случайных прохожих, их состояние уточняется. Сумка с похищенными деньгами (шесть миллионов рублей) уничтожена воспламенившимся бензином из пробитого бака мотоцикла".

"Смотри-ка, и сумму не соврали, я-то уж думал, кто-нибудь обязательно погреет руки на этом деле", - первое, что мелькнуло у меня в голове, потом дошло и остальное.

- Что это значит?! - я поднял изумленный взгляд на детектива.

- Сам хотел бы знать. Для начала предлагаю перейти на "ты", раз уж нас записали товарищами по несчастью.

Я машинально кивнул, продолжая вертеть в руках газету. Она была настоящая, недельной давности, слегка потертая на сгибах.

- Может, нас собираются использовать в какой-то федеральной программе и поэтому имитируют смерть? - высказал я предположение.

- Стандартный ход голливудского триллера, - кивнул Порфирий Петрович. - У меня эта мысль тоже всплывала, но все гораздо проще. Нами никто не интересуется. Личные дела сданы в архив, жилье - в муниципальное распоряжение, долги списаны, пенсии аннулированы. Все. Нас больше нет ни для кого.

Мне это сообщение, будь оно правдой, доставило бы неописуемую радость, но сомнения оставались, пока не ясна причина столь явного искажения фактов и скоропостижной забывчивости властей.

- Расскажи...те, пожалуйста, что происходило тогда... ну, когда я ограбил банк, и потом.

Мне, действительно, очень хотелось узнать все из "первых" уст.

Собеседник сложил газету и облокотился на перила.

- Когда мы примчались на место, ты как раз выехал навстречу с парковки. И я уже было дал команду разворачиваться вдогонку, но одна мысль меня остановила. "Вот парень, - подумал я, - который провернул чистое дело. Сейчас мы, как водится, устроим гонки с препятствиями, стрельбу, угробим или оставим калеками этого бедолагу и пару-тройку совершенно непричастных людей. Возможно, потеряем кого-то из своих... Во имя чего? Ведь преступление уже совершено, зачем же усугублять, - для того, чтобы вернуть банкирам деньги?! Полнейший идиотизм".

Порфирий Петрович усмехнулся и продолжил рассказ:

- В управлении меня тут же отстранили от работы, несмотря на все разумные объяснения и предложение взять тебя тепленьким через несколько дней. Пришлось написать заявление на отпуск и самому заняться слежкой.

Прессу я купил на следующий день и, честно говоря, тоже немного ошалел, когда прочел эту статейку. Позвонил в контору, представившись дальним родственником, и там официально подтвердили газетные факты. Пришлось немного откорректировать планы в отношении тебя, пока мы вместе не разберемся в ситуации.

Я не зря начал нашу беседу с книг, сам двигался так же - от простого к сложному, маленькими шажками. В дороге было время на раздумья, и чтение очень помогло. Я стал задавать себе вопросы, которые раньше почему-то не приходили в голову, и понял вдруг, что наш мир очень странный. Мы привыкли и не замечаем очевидных вещей, вроде не имеющих отношения к проблеме, но таких же необъяснимых.

- Например?

Порфирий задумался на секунду.

- Например, ты когда-нибудь видел детей?

- Что за дурацкий вопрос?! Я и сам был когда-то ребенком! - воскликнул я и тут же осекся.

Нет, сомнений не было - я отлично помнил своих друзей, наши бесшабашные игры, школьные уроки, проказы и еще много чего. Но все это было именно в детстве. Во взрослой жизни дети мне, кажется, не встречались. Я попытался собраться с мыслями, глубоко вдохнул несколько раз и выдал услужливо подсказанную памятью информацию:

- Сейчас дети живут и воспитываются отдельно от взрослых, в специальных лагерях.

- Это официальная точка зрения, для всех. Никто ее не проверял, не так ли? Возьмем этот факт на заметку и пока отставим его. Второе, - ты обратил внимание, что мусора везде становится все меньше и меньше?

- Конечно! Ведь кругом понастроили заводов по переработке отходов. Вон, и вода в реке на удивление чистая, живность по берегам появилась.

- Здорово, правда? - Порфирий кивнул с невеселой усмешкой. - А кроме заводов что-нибудь строят? Может, жилые дома или там, библиотеки, кинотеатры?..

И я опять крепко задумался, стараясь припомнить. Действительно, лет пять-шесть назад был настоящий бум новостроек. Дома и микрорайоны росли как грибы, цены на жилье взлетали с каждым днем. А затем строительство потихоньку сошло на нет, квартир хватило на всех, и народ все воспринял как должное. О чем это говорит?

Я поднял глаза на своего собеседника.

- Численность населения стала уменьшаться, так, что ли?

- Она и до этого сокращалась в нашей стране, - ответил Порфирий, - а в Европе топчется на месте с конца прошлого века. Тогда, как в других странах, особенно в развивающихся, народу прибавлялось до двух процентов ежегодно. Но строительство жилья прекращено везде. Значит...

- Значит, людей в мире осталось какое-то определенное количество - константа на все времена! - закончил я мысль. - Разве такое может быть?!

- Ты у меня спрашиваешь? - снова усмехнулся Порфирий. - Отложим пока в сторону и это предположение. И вот тебе еще один вопрос на засыпку: когда появились роботы?

В это минуту проснулся динамик, и нас позвали на завтрак.

- Тут без бутылки не разберешься! - сказал я, многозначительно подняв указательный палец. - Пошли, перекусим и возьмем чего-нибудь в баре на обратном пути, для прояснения мозгов.

Порфирий упрятал книжку с газетой в карман пиджака, и мы потопали в ресторан. Соседи уже сидели за столиком. На нас взглянули более благосклонно, чем вчера, улыбчиво поздоровались и даже спросили о нашем самочувствии. Я уж хотел сказать, что для мертвецов мы чувствуем себя довольно хорошо, да вовремя прикусил язык и отговорился простым "спасибо".

Задерживаться мы не стали, умяли быстро дежурный завтрак и переместились к стойке бара. Я спросил пива, но робот-бармен извинился и сообщил, что оно теплое из-за плохого холодильника.

- Старая техника, с прошлой реконструкции стоит, двадцать лет уже, господин, - пояснил он и попытался изобразить сожаление на своей постной пластиковой физиономии.

- Холодильники столько не живут, - сказал я, пропустив его слова мимо ушей.

Пришлось широким жестом прикупить бутылку "Арарата", копченой нарезки и хлеба, и мы отправились в каюту. Чокнувшись, выпили по первой рюмке, закусили и продолжили нашу странную беседу.

- Так что ты там спрашивал о роботах? - переспросил я, хотя соображения насчет последней задачки Порфирия уже давно крутились в голове. - Одиннадцать лет назад японская "Микросистем роботикс" открыла филиалы по всему миру, и роботы начали заменять людей на простой физической работе. А через два года мы полностью доверили им сельское хозяйство, промышленность, транспорт и армию, за исключением управленческих функций, - отбарабанил я, как по писаному.

- Ты в этом уверен? - Порфирий скептически смотрел на меня. - Это значит - к двухтысячному году роботы стали полностью содержать человечество, так, по-твоему?

Память моя окончательно раздвоилась, словно зрение у алкаша. Только "изображения" почему-то были разные. Одной "половинкой" я точно помнил все, только что сказанное. А вот другая нашептывала, что и в начале века на тех же стройках работали нищие гастарбайтеры из бывших союзнерушимых, и на Кавказе воевали и гибли настоящие живые солдаты. И сам я, забросив подальше диплом инженера, за-ради куска хлеба крутил баранку такси, пока не устроился в банк.

Мне стало не по себе. Я быстро плеснул в рюмки и одним глотком осушил свою, не дожидаясь Порфирия. Он долго рассматривал на свет коричневую жидкость, потом выпил.

- Интересно, коньяк они тоже сейчас гонят липовый?

- А когда он был настоящим для простых смертных? - буркнул я, жуя колбасу. - Хочешь, сейчас на остановке возьму "Хеннеси", только не уверен, что он будет лучше.

- Нам не спиртным надо наливаться, а купить нетбук и покопаться в Сети, - покачал головой Порфирий. - Там можно что-нибудь найти.

- Что?

- Не знаю. Какое-то объяснение всем этим нестыковкам. К тому же, у меня был спецдопуск к закрытой информации. Думаю, его не отменили.

- Ладно, пошли, - согласился я. - В любом случае надо проветриться, а то у меня мозги совсем перегреются.

Немного поменжевавшись, я вытянул из-под полки сумку с деньгами, накинул лямку на плечо. Мы через холл прошли на открытую палубу и встали у борта. Народ бестолково слонялся по теплоходу в ожидании швартовки. По берегу, над кронами деревьев тянулись серые корпуса мусорного завода и электростанции. Городские постройки виднелись далеко за поворотом реки, которая широкой дугой огибала зеленый полуостров.

Хмель, наконец, добрался до головы, и все заумные рассуждения отвалились в сторону. Жизнь, что особенно приятно после "смерти", налаживалась. Захотелось курить, но сигареты в пачке закончились. Порфирий тоже развел руками. Не сговариваясь, мы направились к дверям. Вернулись в холл и уже собирались свернуть к ресторану, но тут напарник углядел в стенном проеме, между лестничными трапами на нижнюю палубу, неброскую золотистую табличку. Теплоход был построен в Венгрии в 1959 году, значилось на ней.

- Весьма почтенный возраст, полтинник в этом году стукнет, - присвистнул я. - А на пенсию, видно, отправлять кораблик никто не собирается.

Порфирий продолжал разглядывать жестянку, закрашенную понизу голубой эмалью, под цвет стенки. Потом зыркнул по сторонам, убедился, что никто не обращает на нас внимания, и принялся соскр###### краску монетой. Я с любопытством проследил за его манипуляциями и отвернулся со скучающим видом. Туристы начали подтягиваться к правому борту, вдоль которого суетились роботы-матросы с швартовыми концами и сходнями. Порфирий закончил свое грязное дело и тронул меня за плечо. Я обернулся, поднял глаза.

"Первая полная реконструкция произведена в 2010г." - гласила короткая строчка, извлеченная на свет божий из-под краски.

- Варежку закрой, а то муха залетит, - посоветовал мне напарник через десяток секунд. - Идем на берег.

Я машинально потащился следом за ним, все еще не в силах осмыслить очередную, но теперь уже совершенно явную, несуразицу. Мы спустились на причал по скрипучему трапу, догнали группу и вместе со всеми загрузились в экскурсионный автобус. Откинувшись на мягкую спинку, я уставился в окно невидящими глазами, в которых все еще стояла злосчастная надпись. А в памяти всплыли недавние слова бармена.

- Да ну, это какая-то ошибка! - сказал я негромко. - Поэтому и замазали.

- Может быть, может быть... - протянул Порфирий.

- Слушай, давай расслабимся немного, а то мне что-то нехорошо. У тебя есть замечательная способность - портить людям настроение.

- Такая профессия.

- Сменил бы ты ее, что ли.

- Пока она неплохо помогает нам разобраться в ситуации.

- Оно нам надо? Лучше поделим бабки и разойдемся в разные стороны, или махнем вместе на море...

Порфирий с сожалением взглянул на меня и промолчал.

Автобус остановился на площади у какого-то памятника. Девушка-экскурсовод пригласила всех на выход. Мы вышли последними, отделились от группы и двинулись к торговому центру на другую сторону улицы. В компьютерном салоне выбрали самый навороченный нетбук, со встроенными причиндалами для мобильной связи, и запасную батарею. Я не без удовольствия отслюнявил купюры из толстой пачки. Приятно чувствовать себя миллионером. На выходе купили сигарет, взяли тачку на стоянке и вернулись в речной порт.

В каюте распаковали технику, и Порфирий нырнул в Интернет. Я, от нечего делать, закурил и привалился спиной к стене напротив него. Мысли лениво бродили в голове, невольно возвращая меня к странным известиям сегодняшнего дня. Несомненно, между разрозненными фактами существовала связь. Не хватало только последнего звена, которое замкнуло бы всю информацию в логическую цепочку, и мой дотошный напарник все-таки раскопал его.

- Эй, Родион, очнись, - Порфирий потянул меня за рукав.

Я умудрился закемарить, пока он колдовал с нетбуком, кое-как продрал глаза и осоловело уставился на него.

- Послушай цитату из Боконона, - он убедился, что я проснулся, и открыл свою книжку. - "Может ли разумный человек, учитывая опыт прошедших веков, питать хоть малейшую надежду на светлое будущее человечества?"

- Ты это к чему? - спросил я осторожно, всерьез опасаясь за его рассудок.

- Ответ один: "Нет!"

Лицо Порфирия было совершенно спокойно. Он разлил остатки коньяка по рюмкам, выпил, не чокаясь, свою порцию и затем выдал:

- Если ты готов, слушай. Я нашел хранилище информации о мировых событиях, не только прошлых, но и будущих. Занятно, не правда ли? Сейчас поймешь, что это значит...

Все оказалось на удивление банальным. Вид Homo Sapiens отправился на свалку истории в 2012 году, как изжившая себя форма существования разумной материи. Полная культурная деградация, наркотики, терроризм, мировой финансовый кризис, войны и, под занавес, - новый вирус супер-СПИДа. Хватило двух месяцев, чтобы в живых не осталось ни одного человека.

За несколько лет до апокалипсиса ученые нашли способ цифровой записи человеческой памяти и создали под эгидой ООН "банк личностей" - копии памяти всех, живших тогда людей. С вполне утилитарной целью - электронные паспорта, подделать которые невозможно. В то же время была разработана и технология биополимерного протезирования органов, ну и робототехника, конечно, не стояла на месте. Поэтому, после Конца Света на Земле остались одни роботы. Без хозяев.

- Дальше два плюс два сложишь сам, или тебе помочь? - Порфирий закурил, протянул пачку мне.

Я все еще не понимал, куда он клонит, и не ответил, предоставляя ему возможность довести мысль до конца. Он усмехнулся невесело и продолжил, а я слушал и мысленно складывал мозаику, кусочек к кусочку.

У роботов нет других обязанностей, кроме как служить человеку. Нет человека - значит, нужно его сделать. Но роботы сами не умеют ничего придумывать. Тогда нашелся "шутник", один из последних ученых-робототехников, который "подсказал" им эту идею. И вот, на полностью автоматизированных заводах по производству роботов начался выпуск действующих моделей людей.

Душа, личность или эго человека, называй, как хочешь, это его память. Переписал информацию из банка на жесткий диск, загрузил в процессор операционную систему, вложил "мозги" в био-механический каркас - копия готова. Однако, отсутствие фантазии не дает ей свободы выбора. Получается живая кукла, марионетка, управляемая программой действий на определенные промежутки времени, от одного значимого события к другому. Загвоздка в том, что программа уже выполнена в прошлом, на будущее графика нет.

Значит, нужно вернуть полученный индивидуум на какой-то отрезок времени назад в его памяти и заставить "прожить" последний участок жизни снова. При этом создается полная иллюзия движения, а на самом деле он просто играет свою роль в общем, отрепетированном заранее, спектакле. Зато роботам есть кого обслуживать. Пока опять не наступит время "ч". Тогда программа снова возвращается к началу. И так далее, до бесконечности, словно заезженная пластинка. Только дети не вписались в эту схему, проще было создать миф о их существовании.

Сейчас шел седьмой десятилетний цикл. Как я понял, был выбран именно такой короткий промежуток, чтобы псевдо-люди не замечали отсутствия старения.

- Ты хочешь сказать, что одно и то же повторяется в восьмой раз?! И сейчас на самом деле 2079 год? - у меня голова пошла кругом.

Но пустыми вопросами я только пытался заслониться от главного - кто же тогда мы? И что с этим делать теперь?

Порфирий не стал отвлекаться на "мелочи" и закончил:

- Конечно, незначительные отклонения в поведении отдельных особей происходят всегда, но принципиальных, как в нашем случае, еще не было. После планового момента смерти мы не имеем дальнейшего "расписания", поэтому придется самим решать свою судьбу. И решать надо быстрее, иначе, - в очередном 2012 году отправимся вместе со всеми на следующий виток...

За дверью послышались громкие голоса, топот и смех. Туристы возвращались с экскурсии. Я глянул на часы.

- Скоро отправляемся. И я что-то проголодался. Пойдем в ресторан?

- Ты что, до сих пор не понял? Утоление голода, жажды, других инстинктов и потребностей - это рудиментарные функции "организма", а вернее их имитация, мы вполне можем обходиться без них, - Порфирий удивленно посмотрел на меня и поднялся. - Я, пожалуй, выйду здесь. Дальше плыть не имеет смысла. А ты?

Я помотал головой. Надоело мне все до чертиков. Не хотелось больше думать ни о чем и говорить, после такой лекции.

- Что ж, дело хозяйское, счастливо оставаться. А мне что-то не верится, что настоящих людей совсем не осталось, хотя бы из "золотого миллиарда". Будет что новое, сообщу. Номер твоего мобильника у меня есть, забей мой.

Порфирий вынул телефон, нажал вызов. Я машинально загнал входящий звонок в телефонную книгу. Потом вспомнил о деньгах.

- Бабки нужны тебе?

- Нет, - отказался компаньон и протянул руку на прощанье. - Бывай.

Я заставил его забрать нетбук, проводил к сходням и потопал в ресторан.

Рудиментарные функции, говоришь. Ну, ну... Проверим, как они работают...

Наутро голова моя пудовой гирей прилепилась к подушке, глаза ни в какую не хотели открываться. С трудом поднялся с постели, растолкал невесть откуда взявшуюся полуголую дамочку и выпроводил ее из каюты. Порфирий оказался прав - ничего, кроме отвращения, ко всем рудиментарным функциям своего организма я сегодня не испытывал. И плыть дальше мне тоже расхотелось. Выглянул в иллюминатор - теплоход стоял у пристани. Десяти минут хватило с лихвой, чтобы привести себя в мало-мальски приличный вид и покинуть гостеприимное судно.

В одной руке я нес сумку, в другой держал книжку, которую забыл или оставил специально Порфирий. На ее обложке были нарисованы растопыренные пальцы, замысловато оплетенные тонкой веревочкой. Вновь что-то смутно знакомое мелькнуло в памяти, когда рассматривал картинку, из далекого-далекого детства. Вот так же забытый маленький друг показывал мне свои пальцы, накрепко перевязанные тонкой бечевой. И я вспомнил - кажущаяся сложность веревочной паутины распутывалась одним легким движением, стоило только потянуть в нужном месте...

Плана у меня никакого не было, да и не хотелось пока его иметь. Вчерашний разговор с Порфирием снова всплыл в гулкой черепушке и не давал мне покоя, пока я шел к видневшемуся невдалеке мосту-развязке на пригородном шоссе. Остановился на середине пролета и долго смотрел вниз. Солнце светило в спину и исполинская тень за решеткой ограждения лежала на сером зернистом асфальте. Машины безостановочно утюжили мое тело, разглаживая его по полотну дороги. Ветер свистел из-под моста, словно в аэродинамической трубе, и закручивал по обочинам маленькие пыльные вихри.

Я поднял сумку на перила, отстегнул клапан и высыпал содержимое прямо на ветер.

Тысячи бессмысленных клочков резаной бумаги поднялись в воздух, закружились разноцветным листопадом и посыпались сверху на снующие автомобили. Сначала в их движении не было беспорядка, но вот остановилась одна машина, за ней другая, и скоро на автостраде образовалась пробка. Водители и пассажиры ринулись ловить вертлявые купюры, с радостными воплями гоняясь за ними вдоль дороги. Похоже, эти "люди" тоже получили неожиданный сбой в программе.

Я повернулся и зашагал, куда глаза глядят.

Нет никакой разницы, куда идти и что делать, если знаешь, что ты уже давно не человек. Ты – робот.

А может, это не просто сбой, и как раз тогда, когда возникает право выбора, и можно попытаться снова стать человеком? Новым человеком в новом мире...

Ты, робот.

Или ты – человек?

***

(С) Рассказ опубликован в 2009 году в журналах "Техника - молодёжи" (Москва), "Сибирские Истоки" (ЯНАО), "УФО" (Львов)


Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

"Всадник без головы"

(шофёрская история №1)

Конечно, у каждого водителя таких историй наберётся... вагон и маленькая тележка. Но их так интересно слушать, когда мотаешься по ямальским месторождениям, наблюдая сквозь лобовое стекло, как сотни километров дорог утекают под колёса машины...

***

- Первые несколько лет работал я у газовиков на строительстве компрессорной станции, возил на бортовом «Урале» все, что ни прикажут, днем и ночью. Считай, жил за баранкой месяцами, хотя и было у меня уже свое жилье – балок-бочка на санях.

Вот однажды отправляют меня, в паре с другой машиной и с двумя грузчиками, за полторы сотни километров в сторону Ханымея в брошенный поселок трубопроводчиков. Там кто-то случайно обнаружил целый склад рулонов самоклеющейся японской ленты, применяющейся для изоляции газопроводов, а у нас на стройке как раз с этой лентой была напряженка. Ехать нужно было по зимнику вдоль железнодорожного полотна, а дело было в середине мая – снег хоть и не сошел еще, но рисковать машинами на подтаявшей дороге ни к чему – дали нам в сопровождение геологоразведочный ГТТ для страховки.

- Прогуляетесь пару деньков на свежем воздухе, отдохнете заодно за выходные! – пошутил перед нашим отъездом "добрый" начальник гаража. - Чем тут, в поселке дурака валять, лучше на природе.

Водитель на втором «Урале», пожилой степенный дядька, все делал обстоятельно, с расстановкой, да и машина у него была ухоженная и блестящая, что твой новенький юбилейный рубль. Инструменты всегда с собой имел в полном комплекте, и домкрат, и запаску, и трос буксировочный, в общем – настоящий хозяин. А перед той поездкой он свою кормилицу еще и помыл хорошенько.

- Что ты, дядя Коля, к свадьбе машину готовишь? – спросил один из грузчиков, - в лес ведь едем.

- Да хоть и в лес, а на чистой технике все лучше, чем на таком вот драндулете, - он кивнул в сторону подъехавшего ГТТ, по самую крышу заляпанного комьями грязи.

Из вездехода вылез громадный, другого слова и не подберешь, верзила под два метра ростом в замасленном комбинезоне, подошел к нам, поздороваться. Все в нем было огромное: ноги в кирзачах сорок последнего размера, руки-кувалды, плечи – косая сажень, голова в танкистском шлеме, наушники которого торчали в стороны параллельно земле, так как не могли упрятать под собой оттопыренные уши-локаторы, нос - бугристой картофелиной, подбородок, что твой валенок. Подивились мы на такое чудо, не подавая вида, конечно, познакомились, разошлись по машинам, и в путь.

Я ехал первым, так как знал дорогу, дядя Коля за мной, а ГТТ последним. Добрались до места во второй половине дня без особых приключений, только примерно на середине пути, на повороте в сторону от железной дороги, нам пришлось воспользоваться помощью вездехода, чтобы перебраться через огромную лужу жидкой коричневой грязи. В этом месте зимник уходил вглубь болотистой лесотундры и пересекал рукотворную низину, где хрупкий слой северной почвы был поврежден еще со времен строительства железнодорожного полотна. С вечера загрузили машины рулонами пленки, перекусили уже в темноте и заночевали в кабинах.

От водителя ГТТ наутро несло перегаром, словно из винного погреба. Он, видать, крепко принял на грудь перед сном, закрывшись в своем железном ящике. Дядя Коля, учуяв за завтраком тошнотворный запах, который исторгала могучая грудь нашего попутчика, покачал головой, но ничего не сказал.

Обратно выехали в том же порядке, что и вчера. Я особо не гнал, тем более зимник уже совсем раскис, и поглядывал все время в зеркало заднего вида. Через час смотрю, вторая машина почему-то остановилась. Я тоже притормозил, дождался, поехали дальше. Прошло полчаса, опять дядя Коля отстал, снова подождал его. И так раза четыре. Надоело мне это дело, думаю: еще хоть раз остановимся, пойду разбираться.

Минут через двадцать увидел в зеркало, что дядя Коля остановил машину, выскочил из кабины и побежал назад. Я задним ходом сдал до его «Урала», вышел и увидел такую картину: ГТТ въехал «носом» под борт грузовика, разбил ему подфарники, а сам верзила стоит, покачиваясь и виновато опустив голову, перед дядей Колей, который в возмущении расхаживает перед ним и кроет его матом почем зря.

- Ты, такой-рассякой, чего творишь-то. Голову дома забыл, что ли? Нализался до поросячьего визга, залил зенки и не смотришь, куда прешь. Вот дал Бог попутчика!

Дядя Коля увидел меня и рассказал, что произошло. Оказывается, этот деятель не прикончил за вечер свои водочные запасы и по дороге начал опохмеляться, приостанавливаясь, чтобы принять на грудь очередную порцию зелья. И допринимался – дал по газам после очередной остановки и "догнал" грузовик дяди Коли, который, думая, что с ГТТ какие-то неполадки, сердобольно останавливался каждый раз и дожидался, пока вездеход снова тронется с места.

Двинулись мы дальше, но ехали недолго. Смотрю в зеркало, вездеход вырулил слева от «Урала» на целину и попер на обгон, только снег, вперемежку с грязью, полетел из-под гусениц во все стороны. Обогнал он дяди Колину машину на всем "скаку", свернул у него перед носом на дорогу и... остановился. Я - по тормозам, выбрался на улицу, грузчик за мной. Подбежали к нашим компаньонам в самый разгар представления.

Рассвирепевший дядя Коля вскочил на кабину ГТТ, откинул водительскую дверцу и лупцует обеими руками, что было силы, глупо ухмыляющуюся харю машиниста, торчащую из люка.

А тот только и успевает уворачиваться, подставляя под удары попеременно то картофельный нос, то одно ухо-локатор, то другое. За вездеходом стоит «Урал», и левое крыло его, вместе с подножкой, живописно свисает с бампера, оторванное гусеничным траком при обгоне.

Грузчик попытался было оттащить дядю Колю, но сам получил невзначай по макушке и отошел к нам. Ну, думаю, сейчас выберется этот медведь из своей берлоги, нам тут всем мало не покажется, придется его чем-нибудь вязать... И правда, из люка начали выдвигаться богатырские плечи машиниста, увенчанные лохматой головой с расквашенной в кровь физиономией. Дядя Коля и сам понял уже, что немного перестарался, спрыгнул на землю и ждет, что будет дальше. Машинист оперся о край проема своими ручищами, повел мутным взглядом по сторонам, соображая чего-то несколько секунд, и... опять нырнул в кабину.

Что он задумал, нам долго разгадывать не пришлось.

ГТТ взревел мотором, развернулся на месте, отъехал в сторону и с разгону как саданет в борт «Уралу», только щепки от кузова полетели. Мы "варежки" пооткрывали - не знаем, то ли смеяться, то ли плакать, - а бедный дядя Коля упал на колени, схватился за голову и мычит что-то нечленораздельное. Вездеход в это время на всех парах объехал машину вокруг и повторил свой номер на бис с другого бока, а после этого обдал нас грязью из-под гусениц и укатил, паразит. Только мы его и видели.

С машиной дяди Коли, на удивление, ничего серьезного не случилось, хотя видок у нее, конечно, был тот еще. Делать нечего, оторвали мы крыло до конца, забросили в кузов и поехали дальше. Впереди у нас еще было добрых километров восемьдесят и та самая болотистая низинка, которая к нашему приезду превратилась в настоящую яму.

Я разогнался и на полном ходу чудом перескочил на другую сторону, а дядя Коля решил почему-то потихоньку перебраться, ну и засел посередине – ни назад, ни вперед – колеса почти скрылись в вязкой жиже. Достал дядя Коля трос, зацепил за крюк на бампере, а его грузчик, чуть ли не вплавь, подтащил второй конец к моему «Уралу». Попробовал я дернуть несколько раз – бесполезно.

В это время, на наше счастье, мимо по железнодорожной ветке проезжал ремонтный тепловозик. Машинист притормозил напротив и кричит:

- Эй, мужики, тут недалеко вдоль "железки" трос длинный лежит, привяжите его, пока я туда-сюда мотаюсь, на обратном пути вытащу.

Пошли мы втроем по насыпи, нашли трос в руку толщиной, и давай его "по частям" переносить – один конец перетащим вперед, потом середину, потом другой конец – так в несколько приемов и управились. Перемазались в солидоле, как черти, изодрали и рукавицы и руки в кровь, а уж намучились... Но, к приезду тепловоза все подготовили как надо, даже петли умудрились с обеих сторон троса увязать. А этому железнодорожному тягачу пара минут всего-то и понадобилась, чтобы вытянуть из трясины машину, что твою соломинку.

Обсушились мы у костерка немного и снова в путь. До дому добрались затемно.

ГТТ-шник, после этого случая, как возник, так и потерялся, и я уж и не думал, что доведется с ним когда-нибудь еще встретиться, но судьба распорядилась по-своему.

Года через три перешел я работать на автобус, вахту развозить по промыслам. «ЛАЗ» достался мне "не первой свежести", поэтому частенько приходилось "подшаманивать" его в гараже, чтобы в дороге не подводил.

Вот, как-то раз, заехал я на ТО, поставил своего "кормильца" вслед за бортовым «Уралом» на длинную яму, проверил ходовую, открыл сзади двигательный отсек и вожусь себе потихоньку, расставив ноги в раскорячку по краям ремонтной траншеи. Помнится, масло решил сменить или долить, заодно.

Пошел на склад и слышу за спиной, еще какая-то техника в ворота въезжает. Возвращаюсь и вижу, «КрАЗ»-самосвал грязнущий, что кирзовый сапог после марш-броска по пересеченной местности, пристроился позади моего автобуса метрах в полутора. И из-за руля выбирается долговязый парниша - тот самый, только патлы отрастил до плеч. Но уши-то все равно сквозь космы торчат. Я такому соседству не сильно обрадовался, памятуя о том случае, да и вообще, вся его манера поведения – разболтанная и расхристанная, и отношение к своей машине – никакое, совсем мне не по душе пришлись. Он меня не узнал, да и я, как говорится, не настаивал на продолжении знакомства.

Места для меня осталось между машинами достаточно, встал я снова "в позу", канистру с маслом на полу, возле правого ботинка пристроил. Ковыряюсь дальше, а сам краем глаза вижу, как этот "фитиль" с инструментами у колеса раскладывается. Потом разгибается, запускает ручищу в открытую дверцу кабины и заводит двигатель.

Что меня заставило в сторону отпрыгнуть, до сих пор не знаю и понять не могу. Какое-то шестое чувство, видать, есть все же у человека или ангел-хранитель, которого только услышать нужно вовремя... И как я умудрился с места сигануть метра на три, тоже загадка. Упал боком прямо на обрезки труб, у стены сложенные, крепко приложился, а «КрАЗ» в ту же секунду с ходу влепился бампером "в задницу" моего «ЛАЗа» и колесом по канистре проехал. Масло веером во все стороны, словно кровь, брызнуло и раздался в гараже такой дикий крик, что у меня даже уши заложило.

Поднялся я на ноги – колотит всего, обогнул машину и подошел к этому "убивцу". А он стоит столбом и орет во все горло, не переставая – думает, что меня угробил. Какие у него глаза стали, как он меня живого увидел, тоже не опишешь. Орать он, конечно, сразу перестал, но и слова вымолвить ни одного не мог, так обрадовался.

Народ сбежался, наверное, со всей базы, толпятся вокруг нас, обсуждают, как это можно умудриться, оставить машину на скорости и еще и забыть про это. А я только в глаза ему посмотрел долго и пристально, не сказал ничего и пошел к своему автобусу, которому теперь ремонт требовался гораздо больший, чем раньше.

Вот с тех пор я этого человека, если его можно так назвать, больше никогда не встречал. Да и вам встречать таких "всадников без головы" тоже не советую.

Дураков-то на белом свете хватает. Особенно по молодости дуря´т люди, сам когда-то таким был...


Вложенные эскизы изображений

[АлексГК]

Спасибо за Ваше творчество!!!
УДАЧИ!!!

Спасибо за отклик! И Вам - успехов и удачи!

[АлексГК]

"А я по шпалам..."

(шофёрская история №2)

Продукты в поселок в те времена из Сургута возили, триста "кило" в один конец, на вертолете или машинами, опять же по зимнику вдоль железной дороги, которая в тот год как раз к посёлку Ханто подошла. В очередной рейс я и напросился, захотелось немного пивком побаловаться, а его только в Сургуте и можно было найти, ближе негде. Заодно мне поручили встретить и сопроводить на обратном пути колонну из четырех новых «Уралов», которые гнали "с земли" водители-новички, недавно завербованные на нашу стройку.

Дело было в начале ноября. Выехал я затемно и по укатанной трассе домчался за несколько часов до железнодорожного моста через Тромъеган. Река уже укрылась льдом, но переправляться по нему еще никто не рисковал, поэтому я забрался на насыпь километра за полтора и, пропустив рельсовый путь между колесами, "поскакал" по шпалам на другой берег.

Сейчас-то за такие фокусы мигом права заберут, а тогда деваться было некуда, вот и приходилось нарушать. Тем более, услуг по перевозке желающих на ж/д платформах еще не было.

Да и не особо веселое это дело, по "стиральной доске" трястись. Во-первых, страшновато – на мосту пути проложены, можно сказать, прямо по воздуху. А во-вторых – от постоянной езды различной и, чаще всего, груженой техники, некоторые шпалы были с отломанными концами, так что приходилось осторожненько забираться с одной стороны колесами на рельс и проезжать по нему снайперски, чтобы не свалиться со шпал другой стороной машины.

В этот раз все обошлось, благо опыт у меня уже был достаточный.

Приехал в Сургут на базу ОРСа, загрузился, оформил документы, пива по знакомству взял и остановился неподалеку в общежитии на ночевку, где и встретился с вновь прибывшими водителями. Познакомились, разговелись немного перед сном и, наутро, как рассвело, двинулись домой.

Морозец, градусов тридцать – так и жмет. Небо чистое, бирюзовое, солнце светит ярко, деревья вдоль дороги стоят в снегу и в инее, ветви - словно белые кораллы, сверкают и искрятся миллионами бриллиантовых граней, аж глаза "ломит".

И до того на душе хорошо, что готов, кажется, горы своротить и море перемахнуть, как на крыльях! Что там, какой-то Тромъеган – речушка стометровая.

Так что расхорохорился я не на шутку, думаю, пора ледовую переправу открывать, неохота опять через мост тащиться. Тем более по нему, как раз, три бортовых «Камаза» идут черепашьим шагом, скособочившись. У них колея поуже, чем у «Урала», не "обхватывает" рельсы.

Остановился я на берегу, вышел на лед, походил немного, попрыгал – вроде крепкий. Мужики подъехали, топчутся рядом.

- Вы давайте на мост, - говорю им и киваю на «Камазы», - берите пример вон с тех друзей, а я попробую по льду.

- Может, лучше не рисковать, - сомневаются, - здесь-то держит, а на середине, - кто его знает.

- Да все в порядке, не переживайте, но и за мной не суйтесь - рано вам еще, сноровки нет. Я вас на том берегу дождусь возле насыпи.

Словно шлея мне под хвост попала. Так захотелось пофорсить перед "молодыми", показать свою удаль. Запрыгнул в кабину, съехал потихоньку передними колесами с берега – все нормально. Двигаюсь дальше. Вот уже и задний мост скатился, притормозил я зачем-то, чувствую – прогибается лед, еще чуть задержусь – точно, провалюсь. Хоть и не глубоко здесь, а искупаться придется, назад сдавать поздно. В тот же миг дал "по газам" и понесся через реку, только снег из-под колес засверкал.

Машина мчится вперед, выжимаю из двигателя все, что можно, а позади трещины расползаются, и сквозь них вода выжимается, курится легким парком на морозе. Небо синее, что бездонные русские глаза нашей поварихи, и такое же ласковое и безмятежное. Совсем не хочется в такой погожий денек на тот свет отправляться. Но "а"-то я уже сказал, по дурости молодецкой...

Другой берег метровым обрывчиком возник впереди, тянет к себе, словно земля обетованная, только как на него "заскочить", ума не приложу, но деваться некуда, надо пробовать. Еще "гари" поддал, утопив педаль в пол, и с ходу передним мостом взлетел на береговой бруствер, да так и повис, уперевшись карданом в край обрыва. Двигатель заглох, задние колеса проломили лед и машина встала под углом градусов в сорок пять.

«Ну, - думаю, - всё, приехали. Здравствуйте, девочки!»

Дернул ручник до упора, замер в кабине, пеньком прикинулся и матерю сам себя, шепотом. Показал, называется, класс молодым. Что теперь делать, неизвестно, а выбираться надо, не будешь же век так висеть.

Открыл дверь потихоньку, глянул вниз. Задний борт в воде, колес не видно – хорошо сижу, крепко!

На мосту моя колонна как раз "гарцует". Впереди, метрах в двухстах, плетется по полотну «Камаз», последний из тех, что до нас переправлялись, а первые два уже съехали с насыпи и направляются в мою сторону. Наблюдали, значит, плачевный итог моего показательного выступления.

Один из водителей полез в кузов, а другой подошел к моей машине, посмотрел с обрыва, покачал головой:

- Что, друг, допрыгался?!

- Есть такое дело. Поможете?

- Как не помочь. Сейчас тросы накинем, да дернем тебя. У нас кузова гусеничными траками забиты под завязку, так что, я думаю, проблем не будет.

Спасательная операция прошла успешно. Через несколько минут мой многострадальный, по милости непутевого хозяина, грузовик благополучно выкарабкался на высокий берег. Трос я смотал сам, вернул коллегам-помощникам с благодарностью. Мы еще пару минут поговорили о том о сем, пока "камазисты" перекуривали, и собирались уже разойтись по кабинам, как вдруг обнаружили, что их третий попутчик пропал. В буквальном смысле.

Наша колонна уже прошла мост, приближается к съезду с "железки", а «Камаза» нет ни на путях, ни на дороге. Мы рты пооткрывали, стоим, озираемся по сторонам, - ну нет его нигде, хоть тресни. Ладно бы ночь была, а тут белый день на дворе, да и машина ведь не иголка.

Так мы стояли, не зная, что и подумать, пока не подъехали мои товарищи. Они и подсказали нам разгадку.

- Ваш друг на той стороне за насыпью "спрятался"!

- ?!

- Хрен его знает, что с ним случилось. Только видели мы, как его стащило под откос. Он сейчас там и буксует, пытается обратно забраться.

Пошли толпой, поднялись на пути и увидели, наконец, потерянный грузовик. Он уже под самую раму в снег закопался и все продолжает грести колесами, а сам ни назад, на вперед. Машем ему, чтобы перестал барахтаться без толку. Вылез водитель из кабины, встал на подножку и виновато глядит на нас снизу.

- Я, - говорит, - засмотрелся через заднее стекло, как «Урал» через реку летел, ну и сам, дурак, руля влево дал, не заметил и рельсы-то перескочил, а потом уже поздно было.

Такой стыд тут на меня навалился, - не знаю куда глаза девать. Вот еще один наглядный итог моего беспечного "геройства". Надо теперь срочно придумывать, каким способом вызволить машину из плена снега и железнодорожной насыпи, которая, словно контрольно-следовая полоса, отделила водителя, вместе с его машиной в "эмиграцию" от всего остального мира. Прошлись мы по путям: нет, не вывернуть ему на насыпь самому, слишком снег глубокий и подъем крутой. И тащить его вдоль полотна на буксире тоже толку мало. Начнет наверх забирать – перевернется. Подъемный кран загнать бы сюда, да где его возьмешь...

В общем, пришла мне в голову одна мысль – поставить своего «Урала» поперек полотна. Спуститься передком с насыпи перед кабиной «Камаза», так, чтобы задние колеса между рельсами остались. Потом сцепить бамперы тросом накоротко и, по имеющемуся опыту, "в два смычка" дернуть мой грузовик "за задницу". Таким образом, вытаскивая мою машину, можно потянуть одновременно вверх и вправо и нашего невольного "отщепенца". Если рама выдержит, все должно пройти как по маслу. Ну, а если не выдержит... Об этом думать не хотелось.

Загнал я грузовик на рельсы по своему плану, оба груженых «Камаза» стали рядышком под насыпью. Начали мы с мужиками увязывать тросы в несколько ниток, сзади и спереди.

Вдруг у меня сердце захолонуло. Повернул случайно голову, смотрю, - на той стороне реки тепловоз показался. Тащит пассажирский состав и прет, конечно, на всех парах прямо на нас, - куда ж ему деваться.

- Спорим, он нас объедет?! – брякнул один из "камазистов".

Смеяться, почему-то, никто не стал. Всех как ветром сдуло метров на двести от моей бедной машины, которая, словно баран на заклании, обреченно опустила долу свою голову-кабину. Только я на месте остался, - совестью приговоренный. И, ведь, остальные три машины накрепко к ней привязаны. Так что, если поезд не остановится, соберет такую кучу-малу из грузовиков и вагонов... А там ведь люди!

От этой мысли у меня волосы на голове зашевелились. В глазах потемнело, зажмурился и стою, молитвой пытаюсь до Аллаха молча докричаться. Видно, услышал он меня...

Машинист этот перегон не в первый раз проходил. Сбавил ход на мосту, завидев неожиданную "баррикаду", начал тормозить и остановил состав, метров пятьдесят не доезжая.

- Эй, самоубийца, заснул, что ли?! – его окрик музыкой влился мне в уши. – Будешь дело делать или стоять столбом? У меня график.

Открыл глаза, улыбаюсь во весь рот. И солнце опять засверкало начищенной бронзой над головой, над белой рекой, над заснеженным лесом, над замершим поездом-"бичевозом" и пофыркивающими на холостых оборотах машинами.

Водители подбежали, расселись по кабинам. Из вагонов высыпала толпа вахтовиков, не желающих пропустить бесплатное развлечение. Расположились прямо на рельсах. Из карманов появились бутылки с водкой, закуска на газетах. Стаканы сошлись в хрустальном перезвоне. Советы, вперемежку с предложениями выпить и тостами за успех нашего безнадежного дела, понеслись на меня со всех сторон.

Я отказался и попросил мужиков убраться от греха подальше обратно в вагоны. Машинист меня поддержал, но никто нас, конечно, не послушал. А тянуть резину было некогда. Вскочил на подножку, дал отмашку остальным и за руль.

Машины напряглись, взревели моторами в едином аккорде. Тросы натянулись гитарными струнами. И медленно-медленно, не давая слабины ни в одном звене, вся цепочка сдвинулась с места.

Мой «Урал»-работяга перевалил задними мостами через рельс. Передок приподнялся на метр, потянул за собой кабину «Камаза». Его передние колеса оторвались от снега, грузовик со скрипом повернулся на месте и встал под углом на насыпь, блестя серебряными фарами в небо. Без передышки, продолжая сдавать назад, мы втащили его на пути и остановились все вместе, разом, только услыхав радостный рев полупьяной толпы зрителей.

Снимать паутину тросов тут же нашлось много желающих, и через пару минут дорога для поезда была свободна. Да и нам засиживаться тоже было не с руки – до дому еще двести километров.

Так все вместе и поехали. "Бичевоз", с радостными физиономиями пассажиров в открытых окнах, двинулся по своей колее, огласив прощальным гудком спящую тайгу. А мы колонной рядом под насыпью, не отставая друг от друга почти до самого поселка.

Вот и спрашиваю я себя: стоило мое минутное "геройство" всей последующей катавасии?..

***

Продолжение следует...

Сообщение отредактировано АлексГК: Feb 12 2021, 14:11

Вложенные эскизы изображений