Дядя Ваня, из жизни

[DoctorX]

В войну всем предприятиям нужен был лес. Бревна, брус, доски, горбыль, обзол – все уходило для разных производственных нужд. Да и без дров для домов рабочих и управленцев никак не обойдешься, центральное отопление имелось у немногих, а с углем были перебои, да и дорого он обходился. Иркутский аэропорт не был исключением. Заготовительная база вблизи города иссякла, и весной сорок второго им выделили участок под вырубку в дальней тайге, километрах в семидесяти от города. Вокруг участка стояли отличные матерые сосняки, прямые как мачты стволы упирались в небо, такие леса принято называть «корабельными».

Расчистив на ровном месте большую поляну, поставили в середине двухэтажный барак, с домами персонала по периметру, большой пилорамой с дизелем, пищеблоком, кузней, гаражом и баней на отшибе. Прямо напротив, на другой стороне пади проходила полоса строящейся железной дороги Иркутск - Слюдянка. Летом сорок второго работы на этом участке дороги были прекращены, а вся техника и рабочие переброшены на фронт. После войны дорожное строительство возобновилось, сюда пригнали пленных японцев, которые вручную и делали отсыпку полотна.

В сорок девятом японцев отправили домой, на их место стали прибывать освободившиеся из лагерей с пометкой «без права проживания в городах» и жители предполагаемого к затоплению участка старой дороги Иркутск – порт Байкал. В пятьдесят шестом строительство железной дороги было завершено. К началу шестидесятых лесоучасток, вырубив самые лучшие леса в окрестностях, закрылся, на его базе до наводнения семьдесят первого года существовал детский санаторий, потом его перепрофилировали в базу отдыха и, в начале девяностых, окончательно ликвидировали. А небольшой поселок так и остался.

…

Соседями по поселку у нас были Ковальчуки - дядя Ваня и тетя Маша. Детишек у них было трое – Сережка, Мишка и старшая Ленка. С Сережкой и Мишкой мы играли, строгую Ленку побаивались.

Однажды наш лесоучасток, где дядя Ваня трудился на пилораме, закрылся. Не найдя другую работу, он стал заготавливать веники и черенки для метел. Веники из ерника принимали в леспромхозе на соседней станции по семь копеек, березовые черенки брали за пять. Раза три в год в поселок, завывая мотором, с горы спускался длинный «крокодил» ЗиС-151. Из-под высокого навеса в него перемещались заготовленные веники и черенки, дядя Ваня залезал в кабину и уезжал пункт приемки.

Получив в конторе за сданную продукцию рублей пятьсот-шестьсот (сумасшедшие по тем годам деньги!), он сразу направлялся в станционный магазин.
Покупал подарки детям и жене, конфет, колбасы, чего-нибудь еще вкусного из того, что имелось на полках, брал ящик водки и шел по лесной дороге вдоль железки в сторону поселка. До него было три километра. Все купленное дядя Ваня нес на плечах в двух тарных мешках, перевязанных между собой.

По пути у дороги имелось два ключика с замечательной ледяной водой. Одну бутылку он выпивал у первого ключа, еще одну приканчивал у второго. Там мы его с пацанами, чаще всего, и находили. На поиски нас отправляла тетя Маша, всегда назначая старшей ответственную Ленку. Не сразу, но дядю Ваню удавалось разбудить. Он с трудом приходил в себя, потом вставал и шел домой сильно качаясь, но сам. Мы же, дружно уцепившись с разных сторон за мешки, тащили их следом.

Прибыв на место, дядя Ваня выпивал стакан, затем другой и уходил в забытие. Так начинался его запой. Первые дни он был веселый, что-то из жизни рассказывал, играл на гармони, пел, пытался принимать участие в наших играх. Завершалось это нехорошо. Последние дня два или три дядя Ваня не узнавал даже своих детей, бегал по всему поселку с топором в поисках тети Маши, подозревая ее в неверности, просто валялся во дворе и выл.

Когда кончалась водка, он требовал, чтобы жена сходила на станцию и купила еще. Та отказывалась, говоря, что никаких денег он не принес, хотя в самом начале тщательно его обыскивала и все найденное хорошо прятала. Он снова за ней гонялся. В конце концов, дядя Ваня приходил в себя, отпивался морсом из жимолости, отлеживался, отпаривался в бане. И однажды утром, ни с кем не разговаривая, снова собирался, запрягался в самодельные длинные сани и отправлялся резать веники.

В трезвом состоянии дядя Ваня отличался обстоятельностью, работал и в лесу и дома от зари и до зари. В хозяйстве у него все лежало на своих местах, весь инструмент всегда наточен, все отремонтировано, налажено и подогнано, как надо. Детей он сильно не баловал, но, единственный в поселке, сделал во дворе сначала песочницу, потом соорудил настоящую детскую площадку с качелями, вкопал в земля несколько столбов, соединив их лестницами и канатами! Естественно, вся поселковая детвора значительную часть своего свободного времени там и проводила.

Кое-что дядя Ваня про свою жизнь рассказывал сам, особенно в начале запоев, что-то добавляла тетя Маша. Про войну разговоров избегал, говоря, что ничего там хорошего вообще не было. Картина его жизненного пути выглядела настолько неправдоподобно, что трудно было в нее поверить. Впрочем, в те времена всем много чего пришлось испытать, и эта история никого особо и не удивляла.

Родился он младшим в многодетной семье на Подолье. Смогли пережить и гражданскую войну, и коллективизацию, и голод. Окончил четырехлетку и курсы помощников агронома. После трех лет службы в армии, вернулся и в тридцать пятом женился. Отстроили с помощью родственников и других сельчан отдельную хату, пошли и дети. В мае сорок первого получил повестку из военкомата. Два дня было в запасе, решил крышу перекрыть. С нее неловко и упал, сломал ногу. Из военкомата приезжали, посмотрели и вычеркнули из списков.

Началась война. Почти всех мужиков, кроме Ивана, который еще на костылях ходил, да нескольких стариков, забрали в армию. Вскоре немцы броском захватили село. Собрали жителей, потребовали выбрать старосту. Оставшиеся жители единогласно высказались за Ивана – грамоту знает, рассудительный, пусть будет за старшего. Пришлось согласиться. А через два дня наши контрудар как раз в этом месте провели и село ненадолго, но отбили. Прикатил грузовичок, из него высыпались солдатики в синих фуражках с автоматами. Собрали жителей. «Кто староста?» «Да вот, Иван староста». «Это ты ; староста? Арестовать!»

Почти год провел Иван по тюрьмам и лагерям. Потом приехали какие-то офицеры, всех выстроили, предложили вину свою искупить кровью. Вызвался в числе первых. Штрафбат. В первой же атаке половина батальона полегла. Он выжил, но был ранен пулей в руку. К счастью, кость оказалась не задета, хотя крови потерял много. Месяц в госпиталях. Должны были отправить в обычную часть, «искупил же кровью», но при сверке документов кто-то заметил, что Иван старостой у немцев был. «Да как же это? Старосту и в обычную часть?!» Снова штрафбат. Очередная атака и большая часть батальона осталась лежать на поле. Иван снова выжил, раненый осколками мины в обе ноги.

И опять госпиталь, на этот раз два месяца. И снова не поняли кадровики – как это, старосту и отпускать в строевые части? Штрафбат, третья атака, выбило почти всех. Санитары нашли Ивана, уже совсем умирающего, но приволокли, доставили в госпиталь. Четыре осколка в груди, тяжелое ранение, шансов на выживание, как сказал врач, – один из десяти. Но он его использовал. Полгода по госпиталям. И – снова комиссия. На этот раз, видимо, судьба сжалилась – отправили его в обычную пехоту. Там он вскоре прибился к батарее, стал подносчиком снарядов, потом заряжающим, потом уже и орудийным расчетом командовал.

В каких только передрягах побывать довелось, еще были и ранения и контузии, но выжил Иван, назло всему выжил. Но, как начальство представления отправит на ордена-медали, в штабе сразу смотрят: «Так он же старостой был! Этого вычеркнуть!». Так без наград боевых он и остался. Закончилась война с немцами, успел Иван и с японцами повоевать. Демобилизовали рядового Ковальчука только в сорок шестом.

Вернулся домой, а дома и нету. Жена с детьми под бомбами погибла. Чьи бомбы – кто знает? И наши, и немцы бомбили. Из всей большой родни лишь племянница выжила с дочкой и сыном. Остальных никого не осталось. Кто погиб, кого в Германию угнали. У родственницы и остановился, начал помогать ей с хозяйством, но через неделю за ним пришли. Кто-то сообщил куда надо, что староста бывший объявился. Десять лет дали, в пятьдесят третьем по амнистии вышел, но без права проживания в городах и выезда из области.

Завербовался Иван на лесоучасток. Год поработал, пообвыкся. Съездил в город, зашел в детдом, выбрал из старших приглянувшуюся девчушку, которой уже семнадцать стукнуло. Выправил документы, забрал с собой, в конторе лесхоза поставили штампы в паспорта, что женаты. Выкопал в горе землянку, первую зиму в ней прожили. На следующий год уже небольшой дом поставил.

Потом кроликов завели, поросята в загоне захрюкали, куры с красавцем-петухом по ограде начали ходить. Дети появились, пришлось корову покупать. Удоистой оказалась – по два ведра отличного молока давала! Половину самим, половину – на продажу. Так и поднялись потихоньку. Все детишки выросли, выучились, нашли свое место в жизни, завели свои семьи.

С возрастом у Ивана загулы постепенно прекратились. Так, рюмку-другую после бани мог принять, не больше. Тетя Маша сильно этому радовалась. Но все чаще и чаще он в больнички попадал. Осколки в теле давали о себе знать, да и сырость окопная, видно, сильно сказалась на сердце. В семьдесят пятом перед девятым мая власти вдруг вспомнили про него, приехал с района военком и кто-то из администрации, вручили юбилейную медаль и цветы.

Повертел медаль в руках дядя Ваня с недоумением и забросил куда-то в ящик комода. А через месяц вышел он из дома, присел на лавочку и умер. И закончилась такая необычная жизнь простого человека, много раз переломанного судьбой, но прошедшего свой путь и сохранившего себя до конца.

[Краевед]

Не сдался дядя Ваня! А мог сломаться сотню раз. Сейчас таких редко встретишь, времена другие, да и государство меньше калечит. Спасибо, Доктор!

[Kostian]

Да уж, были люди! Не то, что нынешнее племя! (С).

[DoctorX]

Спасибо, ребята, за отклики! Давно собирался про это написать, а тут вечером сел и оторваться не смог, пока не закончил. Наверное, надо таких людей вспоминать - страшно представить, что им довелось пережить, но ведь выдержали!

[plauen]

Автор пишет великолепно, читать – одно удовольствие.

Но этот раз царапнуло что-то. Наверное, искреннее сочувствие автора дяде Ване, пострадавшему от Советской власти ни за что...

Хитрый дед, походу, дядя Ваня был. В 1941 на сборы (в мае 41 массово призывали на военные сборы на два месяца, вроде) не пошел – семья же, ногу, мол, сломал. Подолье немцы в июле заняли. Тоже, видно, дядя Ваня в лесу отсидел, чтоб в армию хромого не замели.

Никаких контрнаступлений на Подолье летом 41 не было. До Киева Красная армия отступала, там задержалась только до августа. Поэтому рассказ про НКВД-истов летом 41 забравших его, невинного – наглое вранье. Получается был дядя Ваня старостой до самой весны 44 г., когда на Подолье наша армия вернулась.

Полицаев и прислужников в Красную армию не брали. Первый эшелон наших наступавших солдат их, как правило, тупо стрелял либо на первом суку вешал (родственники рассказывали, с примерами). Если попадались уже НКВДистам, то могли дожить до суда. Но никакого штрафбата им не светило. Кому надо, чтобы он в первом бою к немцам перебежал?

Нет, исключения, конечно, были. Полицаи, бывало, перебегали к партизанам (до прихода армии), и под общую гребенку потом переодевались в форму и шли на Берлин. Был даже целый полк СС из советских военнопленных, перешедший к партизанам в 1943 (пробейте в гугле «Гиль-Радионов»).

Но чаще полицаи прятались по родственникам в других районах и тоже попадали под призыв полевых военкоматов как простые люди. Полки КА были обескровлены наступлением и брали всех подряд, не сильно копаясь в биографиях.

Так что, дядя Ваня этот, скорее, спрятался где-то в 44 и попал через военкомат в армию, в обычные части. А за что он потом 3 раза был в штрафбате (врет, конечно) ему лучше знать.

Второй раз за одно и тоже не судили. Поэтому попал дядя Ваня, 100%, на зону впервые после войны, когда домой вернулся. Как вариант, мог еще с ОУН связаться, за это тоже по головке не гладили. Не замазанным в зверствах коллаборантам давали 10 лет, замазанным от 15 до 25. Смертную казнь в СССР в 1947 году отменили. Никаких ограничений на возвращение в родные места для коллаборантов не было, вранье это. Просто домой, как правило, никто из них не ехал – кто-то из соседей мог чего плохого припомнить. А смертную казнь восстановили уже в 50-х. По вновь открывшимся обстоятельствам могло и не повезти…

Я родом из Беларуси, приходилось встречать таких дядей Вань в детстве.

Вспомнился случай. Дед мой, дважды раненый и один раз сильно контуженный фронтовик, всегда опиравшийся при ходьбе на палку (под Курском в 43 осколок разбил коленную чашечку), жил в частном секторе нашего центрально-белорусского городка. Хату он поставил сам, в 46, когда вернулся с фронта. Дом окружал красивый сад, в котором дед вкопал столик и лавки. Иногда сиживал там с друзьями летом. Бывало, что и рюмку поднимал под неспешный соседский разговор.

У деда я проводил большую часть лета, а потому часто наблюдал его за работой в саду либо отдыхающим за этим столиком. Мне было лет 9 тогда и в тот день болтался я тоже в саду, собирая по требованию бабки крыжовник с куста. Т.е. был рядом, а потому очень хорошо запомнил тот случай.

Заглянул к деду сосед по какой-то надобности, молоток одолжить или гвоздей – что-то типа этого. Дед сидел за столом, пил чай, пригласил соседа, присесть. Бабка полбутылки водки отжалела, сала, лука зеленого, ягоды, груши и т.д.

Ну, идет разговор между стариками (деду слегка за 70 было, он 906 г. рождения), я свой крыжовник рву в поте лица, третий куст... Вдруг слышу голос деда: "Ах ты, курва". И звук удара. Поворачиваюсь и вижу, как дед со все дури соседу своей палкой, на которую опирался при ходьбе, пробивает по спине. Сосед активно убегает. Дед – хромой + с астмой долго его не гнал, но еще раз, плотно так, успел палкой через спину потянуть.

Я остолбенел, понять ничего не могу. Дед долго кашлял, а потом ушел в дом. На мои вопросы ничего не ответил.

И осталась бы эта история для меня непонятной, просто какой-то необычной вспышкой гнева у моего контуженного деда, но бабка потом рассказала, уже после его смерти.

Сосед наш, назову его дед Мицура, в войну был полицаем где-то в Украине. В 1944, когда фронт подошел к его местности, с немцами уйти не успел. Схоронился у родственников в соседнем районе, где его не знали, и попал под призыв в военно-полевом военкомате. Пошел на фронт уже в советской форме. После войны демобилизовался и решил заехать домой, семью забрать, хату продать или еще чего, не знаю. Но соседи опознали солдатика и пошел Мицура под суд.

Полицаев тогда судили массово. Получил Мицура свою десяточку и сизым соколом полетел в Сибирь на стройки народного хозяйства. Повезло, считай, никаких зверств за ним не открылось. Отсидел, но в родные места не вернулся, переехал в Беларусь и семью перевез – видно не хотел на Родине жить, понимал, что что-то вылезет. Работал, вырастил детей, появились внуки. Про полицайские подвиги свои молчал.

А вот тут, под рюмку, растрогался и под разговор о детях-внуках и вывалил моему деду рассказ как в 1942 году гонял кнутом по школе учителя, поставившего двойку его сыну. Дед не понял, как-так в 1942? Как-так кнутом? Ну, тот на пьяный глаз и сказал, что мол «меу повьязку» (имел повязку) и строго держал порядок на селе.

Вот тут-то моего контуженного деда и переклинило. Он-то в 1942 после боя под Ржевом полгода по госпиталям кантовался, а этот, курва, учителя кнутом бил за сынову двойку.

А хозяйство у деда Мицуры хорошее было: ульи, кролики, куры, сад красивый. Трудолюбивый был. И конфетку для детей не жалел… Но, что-то не жаль мне его совсем.

Сообщение отредактировано plauen: Dec 24 2020, 19:37

[DoctorX]

Приношу свои извинения, что сразу не откликнулся – что-то все очень плотно с разными делами в конце года получилось. Несколько раз брался писать ответ, но быстро не получалось, а комкать не хотелось.

Итак, по сути.
Основная литературная форма, в которой я пытаюсь писать, это – рассказ. Среди малых литературных форм, рассказ позволяет иметь какую-то фактическую основу, опираясь на которую, создается определенное произведение, позволяющее художественными способами изобразить определенную картину из жизни или созданную в уме. Фактической основы в рассказе может вообще не быть, тогда этот рассказ относится к жанру фантастики. То есть, рассказ - это не документальное, а художественное произведение, вымысел и реальность в котором могут сочетаться в любых пропорциях. Про все эти филологические детали и нюансы можно прочитать у Яна Парандовского.

В своих рассказах я, все-таки, всегда стараюсь основываться на каких-то реальных событиях, которые были или могли быть. Но, подчеркну - то, что я пишу, это не очерки и не эссе. В рассказе, в отличии от очерка, достоверность приводимых фактов не является строго необходимой, здесь важен, скорее, авторский замысел, для реализации которого многие события могут быть изменены, дополнены деталями, перемещены во времени и т.д.

В отличии от эссе, рассказ не подразумевает обстоятельного обсуждения автором какой-то темы, его взглядов на происходящие события или явления. В своих рассказах я вообще стараюсь избегать какой-то определенной морализаторской позиции, имеющей эмоциональную окраску, приводя только описания событий, позволяющие читателю самому судить о героях рассказа, их поступках и судьбе.

В связи с этим, некоторое недоумение вызывает фраза про «…искреннее сочувствие автора дяде Ване, пострадавшему от Советской власти ни за что...» В рассказе про сочувствие речи вообще не идет. Про страдания от Советской власти, кстати, тоже. Рассказ совершенно про другое – про судьбу человека, попавшего не по своей воле в сложнейшие жизненные переплеты, прошедшего через немыслимые испытания и сумевшего остаться человеком.

Про Подолье. «Никаких контрнаступлений на Подолье летом 41 не было». Вполне возможно, что так оно и есть. Попадались в свое время мемуары какого-то офицера из дивизии «Эдельвейс». Они продвигались где-то западнее Винницы почти без боев, но их соседей в нескольких местах сильно контратаковали. Насколько я понимаю, эти места называются Подольем. Конкретно, где жил дядя Ваня, я не знаю. Помню, что речь шла про какую-то область западнее Киева. Наугад в рассказе упомянул Подолье, мог поставить Волынь или Приднепровье, это непринципиально.

«Полицаев и прислужников в Красную армию не брали». Это не так. С 42 года в войска забирали всех – кого в обычные части, кого в штрафники. Людей катастрофически не хватало. У меня дед на фронте был с июля 41-го до мая 45-го. У него в противотанковой батарее кого только не было.

«Второй раз за одно и то же не судили». – Да что Вы говорите? Вы серьезно верите в сказки? Да сколько угодно! Судили, судят и будут судить. И ни за что тоже судили. Да и без суда часто обходились. Почитайте нормальных фронтовиков, того же Астафьева, например.

«Никаких ограничений на возвращение в родные места для коллаборантов не было, вранье это». – И для коллаборантов и для многих других, освободившихся из лагерей, ограничение в правах и запрет на свободное передвижение – обычная практика в 40-х и в начале 50-х гг., отменили это позже. И в нашем поселке, и в соседних таких было подавляющее большинство. Прижились, завели семьи, потом, когда разрешили выезжать, многие уже никуда и не поехали. Можно полистать «Архипелаг Гулаг», там про все это подробно написано.

Хорошо помню, как однажды дядя Ваня, в начальный период очередного запоя сидел на крыльце своего дома в одних трусах, курил папиросу и загорал. Все его тело, руки-ноги-грудь-живот, все было в шрамах от пуль и осколков, живое место трудно было найти. Он, увидев наш пацанский интерес, рассказал, что «вот эти – от мины, осколок еще один под лопаткой остался, здесь осколком снаряда продырявило, тут вот и тут – пули прошли» и т.д. То ли шесть, то ли семь раз он в госпиталях по ранениям лежал.

Да, возможно, что о чем-то он и умалчивал. Это естественно, не обо всем можно и нужно рассказывать. Тем более, про войну – там было столько грязи, и в прямом и в переносном смысле, что большинство реальных фронтовиков просто не хотели про это вспоминать. Может быть, некоторые моменты и я неправильно помню – больше полвека прошло, воспоминания детства тоже могут быть не слишком точны. Но дядя Ваня воевал. Он защищал нашу страну. И он заслужил прощения за все в своей жизни. И он смог пройти все круги ада, сохранился как человек, создал после всего семью, построил дом, вырастил детей – вот про это рассказ.

Вернемся к началу.
«Автор пишет великолепно, читать – одно удовольствие» - спасибо большое за такую высокую оценку!

Хочу уточнить, что писателем себя не считаю, только учусь, косяки у начинающего бумагомарателя неизбежны, очень признателен всем, кто их замечает и упоминает в своих откликах. Еще раз благодарю всех за отзывы!

Сообщение отредактировано DoctorX: Jan 1 2021, 10:45

[волна]

Спасибо за рассказ!!!
С уважением..

[sitr]

Судьбы людей вплелись в историю нашей страны того времени, разные судьбы,но в основном у всех тяжёлые.
Спасибо ДимБорисыч

[ЯЛЕС]

Еще раз спасибо ДимБорисыч за досталенное удовольствие при прочтений твоих рссказов.
А на критиков ,не обращяй сильно внимание.Пускай сами попробуют создать что то подобное ,
даеще в точной исторической хронологий
Да на таких ИВАНАХ вся Россия стояла .

[Арчеда+]

Не хочу отдельную тему создавать, слишком скромен для этого. Расскажу вкратце про своего деда.
В 1942 по достижении 18 лет, призвали его в армию. Попал на учебу в ШМАС, через некоторое время в одном из боёв( вроде, радистом- стрелком был), ранен. Поместили его в передвижной госпиталь- теплушку. И повезли этот госпиталь по просторам Рассеи- матушки. На одной из остановок дед узнал, что стоит их состав в нескольких километрах от его родной деревни. И тут начинается его трагичная ( а может, счастливая)история.
Узнав, что стоять будут часа три, подошёл к начальнику госпиталя, отпусти, мол, хоть на часок, на мать посмотреть! Тот сжалился, но никакого увольнительного не дал, сказав, что на свой страх и риск- дуй! Дед поймал какого то местного мужика на телеге, и понёсся в родную деревню. Прискакали, лошадь в мыле, тут вся родня набежала, то, сё, пятое, десятое... Короче, вернувшись на станцию, дед своего эшелона не застал. Бегом к начальнику станции, так мол и так, отстал, помогите догнать, хоть на товарняке! А начальник принципиальный оказался- где увольняшка? Нету? Тогда ты ДЕЗЕРТИР! Деда сграбастали и поехал он не на фронт, а в Красноярские лагеря. Добавлю, что ранение было серьезное, его и так бы комиссовали, но...
В 1950-м вышел на поселение, там встретил мою бабушку, тоже отбывавшую срок( сама она из Беларуси), ,,за колоски,,. Отец мой 53-го года, был уже вторым ребёнком в семье.
Как знать, если бы не тот суровый начальник, и не было бы ни моего бати, ни меня...

Сообщение отредактировано Арчеда+: Mar 18 2021, 15:00

[DoctorX]

Еще раз благодарю, ребята за отклики и добрые слова!

2 Арчеда: спасибо, правильно, что написали про деда. Печально, но время идет, и нас уже тоже не так много осталось - кто непосредственно сам общался с фронтовиками. Мы уйдем и кто вспомнит - как это, вообще, все, на самом деле, было...

[вьюга]

Судьбы людей вплелись в историю.
Спасибо за рассказы!
С уважением!!!

[Озорной гуляка]

Я уже имею две книги ДоктораХ и как радость сокровенную, хотел в новый год, при уютном освещении, перечитать иные рассказы и, главное - ознакомиться с новыми на страницах Ревью - но, так уж получилось, что ко всем заботам и неприяностям и времени в те дни хронически не хватало и комп загнулся.
И вот сейчас, пользуясь случаем, хочу поблагодарить его за очередной рассказ и вообще выразить радость, что среди нас есть такой скромный и талантливый во многих сферах человек.
Здоровья тебе, Дима, здоровья и всех благ!