Экстрасенсы в поисках клада., Основано на реальных событиях :)

[Ziff]

Коллеги, уверен, что некоторым эта история покажется вполне знакомой. Вполне возможно, что многие из вас смотрели, или, по крайней мере, слышали про этот сюжет «Битвы экстрасенсов», который был посвящен поискам заброшенного урочища в глухом лесу, в котором принял непосредственное участие и ваш покорный слуга. Более чем два года я, увы, не мог найти времени, чтобы описать то, что пришлось увидеть и с чем пришлось столкнуться воочию. Идея написать рассказ сверлила мозг, не давала долгое время покоя и, наконец, удалось скоротать несколько вечеров на праздники, чтобы исчеркать дюжину электронных страниц и представить мой взгляд на события 9 серии 11 сезона «Битвы».
Этот сюжет впервые вышел на ТНТ в мае 2011 года, после чего еще несколько раз повторялся. Как на «ревью», так и на других сайтах, посвященных металлопоиску, эта серия вызвала неоднозначную реакцию и в первую очередь потому, что основная масса «благодарной аудитории» терпеть не может ни само телевидение, ни подобные шоу-проекты. Спорить с ними не буду хотя бы потому, что и сам где-то склонен так думать. Скажу лишь, что снимали 2 дня, а судить зрителям пришлось по краткометражной серии в 20 минут, не включившей и десятой части того, что происходило на самом деле. Увы, в рамках отведенного времени мало, что может вообще уместиться в эфир и основная масса событий, как всегда остается за кадром. Вот и решил изложить то, что в реальности происходило на импровизированной съемочной площадке. Выкладываю пока то, что есть, потом будет и продолжение, если, конечно, кому-то это вообще интересно. Если не будет, сносите тему нахрен. С уважением.

Предисловие.
Наверное, в каждом кладоискателе живет романтик, который, поднимая из земли позеленевшие от времени незатейливые украшения древности, с упоением представляет себе, как когда-то касалась их рука простой крестьянки, как искренне и от всего сердца радовалась она простому, но дорогому ей подарку, как хранила и берегла их всю свою жизнь, чтобы когда-нибудь передать своим детям. Это увлечение не может оставить равнодушным человека, по-настоящему интересующегося историей своего края. Каждая находка тут для меня более, чем находка, это прежде всего - частица истории нашей земли, редкий и ценный подарок из прошлого, который больше, чем любой документ, расскажет нам о нашем прошлом.
Есть в наших лесах необычное и по-своему привлекательное своей тихой задумчивой красотой место. В далекие времена здесь стояло крупное село, существовавшее 300 лет назад и канувшее в лету при загадочных обстоятельствах. На пригорке, сразу за "потоком", стояла деревянная церковь. Справа от лесной дороги, не доходя до места, где когда-то было село, располагалось кладбище. К началу 20 века оно полностью обросло бурьяном, непролазным мелколесьем, а старые могилки время сравняло с землей, лишь одиноко торчащие между стволами елей, поросшие мхом гранитные глыбы оставались мрачными и немыми свидетелями событий давно минувших лет. На некоторых из них, по словам стариков, еще были видны какие-то надписи на древнеславянском. Тут же в полумраке леса к началу 20 столетия чудом сохранялись ветхие остатки деревянной часовни и иногда чья-то незримая рука нет-нет, да зажигала в память об усопших в прошлые века одинокую свечу. Тоскливо и одиноко курилась свеча, средь старых мрачных стен, как слезы, роняя на пол капли горячего воска. Теперь ни примет могил, ни часовни, ни тем более могильных оград на этом месте уже давно нет. Старожилы помнят, как в 20-е годы по причине отсутствия кирпича местные мужики выкорчевывали в лесу вросшие в землю старые надгробные валуны и вывозили из леса для того, чтобы использовать при строительстве новых фундаментов. Лишь редкие глыбы, верхушки которых едва заметно виднеются в зарослях малинника, заблудившийся грибник чудом зацепит ногой и, не поняв, что это пройдет мимо.
Не секрет, что многие из деревенских ходили в этот лес копать. Один, по имени Ваня Кулек, посвящал этому занятию львиную долю свободного времени, благо работой он себя не утруждал, и времени ему было не занимать. Разумеется, копал без приборов, с одними лопатами по наитию, от чего встречаются в лесу разбросанные в неведомом человеческому пониманию порядке ямы по пояс глубиной. Чего искали и почему шли копать именно сюда, достоверно никто не знал, но знали точно, что здесь что-то было и копать надо. Ходили по деревне слухи, что призрачный лес кого-то все же одарил горшком с какими-то местными луидорами, но кто их нашел и где они сейчас не знает никто..

[Ziff]

Часть первая. Призрачный лес.

*****

День первый. Густой хвойный бор с проседью робкой березовой поросли раскинулся сразу за деревенскими огородами, раскинулся вокруг на многие десятки километров непролазными дебрями, глушью болотных мшар и торфяников. В этом месте приходилось мне бывать и раньше. Часто, отправляясь на охоту, я проходил это место по дороге на вальдшнепиную тягу, возвращался обратно уже затемно, когда птицы переставали петь, а лес поглощали надвигающиеся сумерки. Случись идти лесом в темное время суток и до мурашек пробирает чувство какого-то первобытного страха. Сгущается ночь, между посеревших стволов, окунувшихся в сгущающийся мрак, проглядывают всполохи догорающего заката, который безнадежно отступает перед неминуемым безмолвием ночи. И здесь в полной тишине заснувшего леса до предела обостряются органы чувств, когда прислушиваешься к каждому шороху и невольно вздрагиваешь от каждого хруста ветки. Именно в эти моменты ощущаешь себя какой-то песчинкой в океане дикой природы, и именно в такие моменты словно шестым чувством начинаешь ощущать в этом призрачном лесу что-то архаично-древнее, что-то неизведанно-тревожное, чего не ощущаешь в других местах, что сложно выразить словами, что живет здесь, именно в этом месте и, что незримой нитью связывает тебя с историей этих мест, словно переносит на несколько столетий назад и это что-то снова и снова тянет сюда как наркотик.
Теперь это просто лес без каких-либо признаков человеческой деятельности. Время перемололо все: и деревянные дома и церковь и кладбище. Не осталось ничего, кроме названия. Из местных уже никто не помнит, что в лесу была какая-то деревня, кладбище, только старое название села упрямо прилипло к небольшой лесной поляне. И все-таки это не просто лес, точнее лес, но не такой как везде, особенный. Есть в нем какое-то простое, душевное очарование. Весной, когда редкие кочки почерневшего талого снега доживают последние деньки в тенях густого елового лапника, прячутся по канавам, да лесным валежинам, обливаясь талой водой, здесь как-то по-особенному приятно и красиво. Лес наполняется перезвоном весенних перелетных птах, где-то над макушками сосен проносятся косяки уток и гусей, спешащих на разлившиеся озера и топи, заросли ландышей покрывают урочище белой ароматной россыпью распустившихся бутонов. Мысль посетить урочище с прибором свербила уже давно, грызла, въедалась в мозг, оставалось лишь выбрать несколько дней и полностью отдаться поискам наедине с природой.
Первый раз приехал сюда с товарищем в августе 2006 года, когда у того появился какой-то простенький «Тезоро». Петляющая лесная дорога медленно уводила нас в глубину леса. «Трезор» (как называл свой прибор Костя) безнадежно внюхивался в слежавшуюся листву, пробивался сквозь тесную паутину кустарников, залезал под каждую елку, но результатов не было, словно здесь никогда никто и не жил. Пожелтевшая августовская трава только усугубляла задачу. Тарелка мд путалась в переплетении дикой поросли, увязала в малиннике и лишь иногда робко «пропискивала», словно уколовшись об очередную колючку. В итоге заветное урочище не ответило ни единым звуком. Когда прибор включали «на все металлы» изредка ухватывал он из земли старые кованные гвозди, бесформенные куски ржавого железа и только. Мы терялись в догадках, то ли прибор, действительно, не справлялся с поставленной задачей и культурный слой оказывался для нас недосягаемым, то ли блага цивилизации 17-18 века обошли стороной это забытое богом место. С урочища уходили в расстроенных чувствах. Возвращаясь лесной дорогой, пустили «Трезора» по накатанной колее. Словно в компенсацию за потраченные силы и время вперемешку с проволокой, фольгой, да советскими водочными пробками вознаградила нас судьба несколькими медяками позапрошлого века. Вывод был сделан: все же в 19 веке по этой дороге люди ходили, а значит, сюда еще стоит вернуться, только с другим прибором, «Трезор» больше не внушал мне доверия.
Апрель 2007 года ознаменовался радостным событием, я стал счастливым обладателем Explorer II и теперь ждал удобного случая отправится в тот самый «призрачный лес», как я его тогда называл. С этой целью прихватил с собой и свою вторую половину - Татьяну. Приехали в деревню на майские, переоделись, забили бутербродами карманы и вот уже идем в сторону леса. Миновали заболоченный ручей, «лысую» гору, по извилистой песчаной дороге входим в чащу, загребая сапогами мокрый песок.
Место предполагаемого поиска - небольшой лесной луг, окруженный с трех сторон высокими корабельными соснами и березами, с четвертой венчался низиной, наполненной остатками талой воды, над которой медленно расползалась сизая дымка, окутывая прибрежные заросли зябким утренним холодом. Раньше, судя по всему, в этом месте был сельский водоем, теперь низина наполнялась водой только осенью и весной, превращаясь в темный лесной омут. Наполняя низину, журчащим потоком серебрилась талая вода через лесную дорогу вниз к лесной заболоченной речке с топкими берегами, поросшими коряжистой ольхой, да вековыми елями.
Как-то по-особенному поэтичен весенний лес, наполнен ароматом залежавшейся прошлогодней листвы, сырого прелого мха, с примесью свежей хвои. В таких местах мусора, слава богу, нет, как и нет нужды тратить силы и время на выкапывание огромного числа пробок. Людей здесь также не встретишь, если только редкий грибник, либ охотник проковыляют вдоль по лесной дороге в глубину чащи. Если тут что и попадается, то исключительно предметы давно минувших эпох. По этой причине любой сигнал сковывает внимание, будоражит, а в предвкушении чего-то значимого по телу пробегает мандраж.
Для начала решили не шарахаться беспорядочно по всей округе, а как следует исследовать левую сторону леса, которая через лесные завалы спускается к речке. Начали с поляны. Включаю прибор, и катушка неспешно скользит над колеёй, сбивая с придорожных кустов невысохшую росу.
Первая высокая нота прибора и я аккуратно вытряхнул из горсти земли монету. Протирая пальцами, я долго силюсь прочитать надпись: «Всея Россiи само…жецъ». Не поняв толком, что это, кидаю в карман. В метре еще сигнал, выкапываю, пытаюсь оттереть рукавом и … опять проступает «самодержецъ». Шаг в сторону и под молодой елью, у самого ее основания все тот же высокий, вселяющий надежду аккорд. Теперь уже земля не дается. Лопата со звоном уперлась в корневища, с трудом вгрызается в их незатейливое сплетение и, спустя 10 минут, очередной медяк летит мне в карман. С удивлением обнаруживаю, что куда бы я ни ткнул тарелку прибора, везде «звенит». Да, что здесь вообще было-то? Одурманенный успехом, забыв обо всем, я судорожно откапываю яму за ямой. В сторону летят ветки, слежавшиеся прошлогодние листья, хвоя. Очередной вырезанный в земле ком переворачиваю и как тряпку разрываю на части. Позеленевшая монета сама сваливается мне в ладонь.
Девушка вдруг окрикивает, показывая пальцем назад. Я оглядываюсь и не верю глазам, все ямы выстроились ровными линиями. Вот, линия идет несколько метров прямо, поворачивает в сторону, опять прямо. «Что это?» – повторяю я про себя один и тот же вопрос.
Петляя, дорога уводит вниз, к старой раскидистой сосне, которая, судя по обхвату, вполне могла быть ровесницей тех событий, что унесли в небытие и село и всех его жителей. Закидывая голову вверх и с упоением рассматриваю устремившийся к небу могучий ствол, расходящийся на двое, толстые, кривые ветви которого отдают на солнце желто-рыжими переливами. Наконец, говорю:
- Сколько бы интересного могла она поведать о том, что здесь творилось в былые века, жалко, что деревья не разговаривают.
- Хочешь, я тебе на обед мухоморчиков насобираю. Тебе потом деревья такого понарасскажут, что ты сюда ни ногой больше, - сыронизировал мой верный пупсик.
- А может оно бы мне шепнуло на ухо, где тут хабарчик прикопали. Я только боюсь, что если начну с деревьями разговаривать, ты же меня бросишь.
- Я тебя брошу, - насупилась девушка, - если увижу, что ты не с деревьями, а с другими бабами лясы точишь.
- Выходит, с деревьями можно, а с бабами нет? – допытываюсь я.
- Лучше с деревьями разговаривай, со стороны странно, конечно, зато мне так спокойней будет.
Разговор прерывает еле заметный сигнал у самого подножия сосны. Аккуратно ботинком сгребаю в сторону лесной перегной, очищаю место от сухих веток и наваленной трухлявой коры. Теперь каждое движение тарелки улавливает в земле что-то необычное, не похожее на простую монету. Впечатление, что пищит под самой сосной, где-то под самым ее основанием. По уже усвоенной схеме высекаю в песке круг, поддеваю лопатой и переворачиваю земляной пласт. На глубине ямы корневища толщиной с черенок саперной лопаты переплетаются в зловещий змеиный клубок, глядя на который напрочь пропадает желание копать. Перебарываю в себе лень, лопатой как топором с остервенением врубаюсь в препятствие. Рваные корневища отбрасываю в сторону, тут же обнаруживаю, что под ними корней еще больше и они еще толще. Матерюсь на чем свет стоит и продолжаю вгрызаться в очередной слой ненавистной корневой системы. Щепки летят во все стороны, пот льется градом, скидываю ветровку, вытираю лоб и продолжаю рубить. В голове невольно проносится мысль: «А ведь умела отечественная оборонка армейские лопаты штамповать, такой не то, что коренья, деревья рубить можно!» Разворотив второй слой обороны, приседаю от усталости. Склонившись над ямой, оцениваю достигнутые результаты: под самой сосной как нора чернеет яма, глубиной сантиметров 40-45, из краев которой зловеще торчат огрызки корней. Словно кровь проступил на некоторых из них кроваво-красный налет. Вывороченная на поверхность земля почему-то пепельно-серого цвета, с примесью то ли гари, то ли угля. Да, и запах от земли странный какой-то, специфический. Только сейчас я начинаю понимать, что практически во всех вырытых мною ямах присутствовали и зола и пепел, прослойка которого четко читалась на срезе светло-желтого песчаного грунта.
Девушка сидит на корточках рядом и заинтригованная, смотрит, как я с упорством стахановца продолжаю уродовать дерево.
- Откуда здесь столько пепла, - словно читая мои мысли, спрашивает она.
- Не знаю, вот это дерево точно знает.
- Это дерево, - Татьяна оглядела сосну сверху донизу, - тебя сейчас, наверное, матом кроет!
Я улыбнулся, молча бросил лопату и взял в руки прибор. Тарелка, словно принюхиваясь, прошлась по периметру ямы, заглянула на самое ее дно. Теперь стало ясно - заветная цель немного глубже, почти под самым основанием дерева, там, где корневища сплетаются в адскую паутину. Сигнал идет чистый, предмет, судя по всему, не такой уж и маленький. «Может закапуха? – лезут в голову мысли. - Не зря же на ней дерево выросло, да еще такое здоровое».
Снова беру лопату и продолжаю методично, как молотом о наковальню махать своим импровизированным топором, где руками, где лопатой выковыривая наружу древесную труху вперемешку с почерневшим песком. Наконец, источник сигнала незаметно перемещается в груду насыпанной рядом с ямой земли. Бросаюсь к куче и разгребаю ее. Среди пропитанного золой песка, между камней и обгорелых глиняных черепков проглядывает что-то странное. Вытаскиваю, отряхиваю от прилипшего перегноя, и на ладони красуется крупный, позеленевший от времени крест. Таких больших крестов я еще не видел. Как позже оказалось, это был обычный, среднестатистический «пропеллер». Но для неискушенного опытом копаря, это был весьма значительный артефакт, чего нельзя сказать про моего спутника:
- Не бери его, не хорошо это, нельзя кресты поднимать.
- Да, чего он тебе плохого сделал?
- Я тебе говорю, не бери, судьбу чужую поднимаешь, - не унимается Татьяна.
- Выслушай девушку и сделай по-своему, - почти прошептал я себе под нос и засунул находку в карман.
В тот же момент где-то вдалеке послышался какой-то раскатистый грохот, скорее напоминающий выстрел. Минут через пять грохот вновь повторился. Теперь в нем уже угадывались характерные признаки грома. Я невольно посмотрел вверх: вкрапления перистых облаков ветер едва заметно тянул куда-то в сторону дома, солнце по-прежнему заливало поляну ярким полуденным светом и ничто не предвещало ненастья. Переведя дух, мы встаем и продолжаем свой путь, спускаясь в низину по небольшому уклону. Останавливаемся, когда округу оглашает очередной «си бимоль» моего металлоискателя. Ловким движением руки я достаю из рюкзака «саперку» и в этот самый момент лес накрывает порыв почти ураганного ветра. Солнце дарит нам последние минуты тепла, а макушки деревьев уже гнутся под невероятным напором природной стихии. Лес наполняет немыслимый шум, ветки, хвоя, листва, все сыпется нам на головы. Отключаю прибор, и мы без оглядки бежим домой. На опушке нас застигает немыслимый ливень, а раскаты грома бьют прямо над головой, словно подгоняя наш шустрый, весенний кросс. Вскоре до нитки мокрые влетаем в избу. Татьяна стягивает с меня сырую одежду, я затапливаю печь, вытираю полотенцем мокрую голову, после чего вываливаю на стол целую горсть местных луидоров, нежно протираю их, соскребаю песок, вчитываюсь в содержание. Почти все монеты петровского времени, попадается и Анна Иоановна и Алексей Михайлович. Теперь в теплой натопленной избе случай с грозой кажется нелепой случайностью, и я твердо уверен, что завтрашний день полностью компенсирует неудачу сегодняшнего, ведь теперь я точно знаю, что это не просто лес, а сказочный лес и вполне возможно, что где-то в его глуши ждет своего часа увесистый хабарчик чистейшего петровского серебра!



Продолжение следует...

Сообщение отредактировано Ziff: Jan 4 2014, 20:43

Вложенные эскизы изображений

[san]

Блин, столько букав в лом читать. Сказали бы сразу, враньё и подстава была или реально чудеса.

[Ziff]

Всякое было...

[MIKLUHA]

Молодец,хорошо и легко читается.с нетерпением ждем продолжения.

[Ziff]

День второй. Мы вышли во двор и привычным путем собираем сапогами еще не выветрившуюся с травы росу. Поле дарит незваным путникам душистые, ни с чем несравнимые ароматы пробуждающейся природы. Многоголосные переливы влюбленных птах, добавляют заряд позитива и бодрости. Я внимательно осматриваю небо - ничто не предвещает ненастья, редкие облака дрейфуют по бескрайним просторам небосвода, утренние лучи, скользя по кочкам, да косогорам, заливают землю желтовато-розовыми оттенками. И все в этой природе сейчас дышит и благоухает весной, весенним настроением, пробуждением от осточертеневшей морозной зимы. Лес на «лысой горе» приветливо светится, залитый светом восходящего солнца.
Мы прежним курсом месим сапогами раскисшую от влаги дорожную грязь, шлепаем в низинах по застоялой воде разлившихся луж, почему-то цвета крепкого чая. Глядишь на такие лужи и создается впечатление, что кто-то усердно сидел и окунал в каждую из них пакетики «Липтона», до тех пор, пока не растворится в воде весь краситель. Идем дальше. Знакомые пейзажи приветливо провожают до самого леса. Включаю прибор прямо здесь, на лесной дороге при входе в лес, которую в прошлом году уже тараканил Костин «Трезор». Тарелка МД внимательно ощупывает каждую неровность, равномерно скользит над колеей, как можно ближе прижимаясь к земле, жадно всхлипывает. Тут на дороге, вдалеке от заветной поляны земля подзамусорена: гайки, болты, алюминиевая проволока, почему-то обертка от презерватива. Метров сто и мусора становится значительно меньше, еще полста шагов и он исчезает, становится даже как-то не по себе, сразу накрывает паническое ощущение оторванности от благ цивилизации. Наконец первый за сегодня «благородный» сигнал и в руке лежат 2 николаевских луидора, метров через тридцать еще «николашка». Дальнейший путь хоть и не часто, но радует потеряшками 19 века, среди которых попадается и пару серебряных. Бросается в глаза, что монет 18 века на дороге не попадается, выходит, в 18 веке в село ходили другим путем, этот нарисовался значительно позже.
Наконец между деревьев появились просветы знакомой вырубки, а значит, до урочища подать рукой. Лет 5 назад упыри-лесорубы выгрызли в позеленевшем топографическом безмолвии местных лесов очередную крысиную дыру, выгрызли в том самом месте, где в старину находился погост и где, судя по всему, нашли свое последнее пристанище жители канувшей в лету деревни.
Когда-то в детстве, когда я еще и духом не ведал о том, что здесь было, мирно прогуливался по заросшему лесом погосту, не переставал удивляться тому, как земля здесь, сплошь была покрыта непроницаемым ковром ландышей, которые каждую весну как рассыпавшимся жемчугом, устилали белыми цветами лес. Летом нередко попадалась здесь и клубника. С удивлением я срывал крупные спелые ягоды и, откусывая, понимал, что они тут крупнее и вкуснее тех, что росли на моей фазенде. Теперь вырубка пообросла мелколесьем, припушилась колючим малинником, да ежевельничком. Ряд высоких сосен теперь массивно возвышался над корявой, уродливой порослью вырубки и залитые солнечным светом, они горделиво смотрели сверху на двух плетущихся захудалой лесной дорогой полоумных путников.
В завершении вырубки дорога нырнула в низину «потока», сразу за ним поляна, где лесная дорога раздваивается и разбегается в разные стороны. На заметном возвышении, между расходящимися дорогами до конца 18 века стояла деревянная церковь, от которой осталась одна огромного размера яма. На еще одну огромную яму метрах в двухстах от поляны я наткнулся случайно, продираясь сквозь несказанной очертенелости бурелом. Запущенная в каждую из них минелабовская ящейка с дотошностью криминалиста осматривает каждый квадратный сантиметр поверхности, шурша прошлогодней листвой, принюхивается к стенкам, ныряет в грязные лужи, но все тщетно, ямы остаются безмолвными. Зато поляна продолжает радовать нас новыми потеряшками. Она буквально напичкана монетами 17-18 века. В карман летит чешуя Алексея Михайловича, копейки Петра, деньгИ и полушки. Практически все находки в идеальном состоянии. Некоторые монеты песчаный грунт сохранил почти в первозданном виде. Вскоре поиск монет превратился в какую-то рутину и больше напоминал выкапывание на огороде картошки. «Какое-то «поле чудес», - иронизирую я, оглядываясь на перекопанную поляну. Теперь ее поверхность, некогда зеленная от молодой пробивающейся травы, сплошь покрывают ямы и отвалы песка. «А ведь мне все это еще закапывать надо». От таких мыслей становится как-то тоскливо и неуютно. Пробираясь сквозь мелкую еловую поросль, я снова очутился на лесной дороге, которая петляя, заворачивала в молодой уже позеленевший березняк. Какое-то расстояние я плелся по ней прямо, хотел было свернуть, но очередная симфония металлодетектора внесла свои коррективы. Выхватив из рюкзака лопату, я склонился над дорогой, занес лопату, чтобы с силой воткнуть в песок, но неожиданно для себя увидел монету, лежащую прямо передо мной на земле. С удивлением поднял ее и оттер от песка. Это была среднестатистическая полушка 1735 года. Но почему она лежала прямо на земле, ведь остальные монеты мне приходилось откапывать с приличнейшей глубины. Как могла оказаться монета 18 века на самой поверхности?
Интересу ради, переключаю прибор в режим «все металлы» и довольно быстро понимаю, что «звенит» все вокруг, «звенит» неказисто, хрипло, как-то ржавенько. Не хочется тратить и без того потрепанные силы на коррозийные отбросы минувших эпох, но пересиливаю себя и копаю. Копаю в разных местах, чтобы понять для себя, чем жил и пользовался народец тех времен. На поверхность из сырого, пропитанного пеплом песка вперемешку с битой керамикой неохотно вылезают кованые гвозди, ржавые кольца, какие-то бесформенные расслаивающиеся пластины, полуистлевшие остатки мотыг. Рассматриваю предметы старины, кручу в руках и закапываю обратно. Очередной «ржавый» сигнал подарил полуистлевшую кочергу. С ней как-то и расставаться жалко. Хочется отнести домой и поставить к печке, угли ворошить, но закопал и ее.
Постепенно поиск уводит в низину, вглубь, в сторону заболоченной речки. Там, в полумраке елового бурелома, меж коряг и валежин монет попадается значительно меньше, да и «ржавые» сигналы звучат уже не так часто. Понятно, что жизнь кипела вокруг этой самой поляны, где дорога делится надвое, и где монетами усеяно все свободное от деревьев пространство, но любопытство тянет все глубже и глубже в лес. Периодически монетный сигнал появляется из под какой-нибудь очередной толстенной елки, манит чистейшей интонацией веселых аккордов, но, как только я вспоминаю о вчерашнем эпизоде с сосной, руки сами собой опускаются, да и уродовать новую лопату о корневища больше не хочется. Приходится бросать затею и идти дальше.
Один из таких сигналов раздается, когда тарелка прибора уткнулась в приличных размеров березу. Глубина, судя по значениям монитора, минимальная, и после недолгих колебаний я разгребаю лопатой слежавшуюся прослойку из сухих прошлогодних листьев и веток. Под лесным перегноем проступил рельеф черных корявых корней. Как только лопата с размахом вошла в толщу земли, освобождая от перегноя корни старого дерева, на одном из них, мерцая в скользящем свете, заблестела стоявшая не ребре монета. Она вертикально возвышалась на самом основании корневища, значительно выше уровня почвы и опиралась верхним краем на почерневший ствол. «Да, как ее сразу-то не заметил, - озвучил я мысли вслух. «Пупсик, смотри, чего покажу», - окрикнул я подходящую ко мне Таню. Присев на корточки, она стала всматриваться в странный рисунок. Это были НЭПовские двадцать копеек. Поверх ее лицевой стороны была начертана стрелка, состоящая из трех параллельных линий и, собственно, стрелоуказателя. В этом положении стрелка явно указывала под дерево.
- К чему бы это, первый раз такое вижу, взяли и монету изуродовали, изверги, - и я, улыбаясь, бросил находку в карман.
- А вдруг это что-то значит, - заметила Таня. - Вдруг она на что-то указывала?
- На что она могла указывать, на залежи нефти?
- Ну, она стояла так, что стрелка смотрела вниз, под дерево, мало ли, может, там клад зарыт, ты проведи еще раз тут своей балалайкой.
Я поднял прибор и стал поглаживать тарелкой корневую систему. Прибор похрюкивал. Глубина залегания предмета похрюкивания не хотела добровольно определяться. «То ли хрень какая-нибудь, то ли очень глубоко, - вздохнул я. - Но корячить дерево я больше не буду, с меня вчерашнего хватит». Я водрузил Explorer себе на плечо. Впереди меня возвышалось хаотичное нагромождение из поваленных во время урагана деревьев. Видимого пути обхода препятствия видно не было, и мы полезли напрямки. Метров с полста сплошного бурелома, поросшего всякой всячиной и припущенного вязким кустарником. Под хаотичными навалами упавших от урагана деревьев местами проглядывают белые пятна почерневшего снега. От стволов вверх торчит частокол корявой ветоши, местами сохранившей тусклую зелень еловой хвои. Тут не то, что металлоискателем не пройтись, тут ногой ступить некуда. Пока продирались, отворот куртки зацепился за сухой, торчащий из земли сук, куртка натянулась, поднатужилась, хрясь, нога соскользнула с мокрого ствола, и я кубарем скатился вниз, под поваленную березу. Прибор приземлился следом, проехал с полметра вниз и «запел». Сначала я подумал, что всё, пришел моему минелабу судный день, и эти звуки – его прощальная музыка, но пошевелив за штангу, понял, что это ж-ж-ж-ж неспроста, тарелка мд накрыла что-то из цветного металла. Дело оставалось за малым - несколько движений лопатой и я дрожащими руками выковорил из земли серебристого цвета перстень со странной, неизвестной мне надписью, расположенной в три ряда. С удивлением кручу его в руке, рассматриваю неведомые буквы и пытаюсь разобрать, что написано, но все безуспешно. Надписи не похожи не на один известный мне алфавит.
Минут через десять, как миновали препятствие, рядом с лесным ручьем откапываем сургучную печать, «лепесток» (нательный крест века 16-го), еще один поломанный, большой крест попадается у самой воды. Глядя на меня, Татьяна взволнованно пыхтит, что-то силится сказать и, наконец, выдавливает:
- Не хорошо это, почему нам столько крестов здесь попадается? Вчера, сегодня, не к добру это, не надо здесь больше капать, давай вообще не пойдем больше сюда, я тебя прошу. Мне здесь неприятно.
- Не бухти, просто тут, что-то церковное было, раз в этой стороне кресты попадаются. Сядь лучше и поешь, а то вон истощала вся, пока по лесу со мной шарахалась. Что я мамочке твоей скажу.
Пока Татьяна шуршала бутербродной фольгой, я продолжал «разминировать» призрачный лес. Еще несколько высоких аккордов и звенящую коллекцию находок пополнила медная поясная пряжка с незатейливым орнаментом, простое крестьянское колечко с буковкой «Т», пара медяков Петра Первого. Медные монеты кажутся уже чем-то обыденным, а воображение рисует спрятанный где-то в глуши не дюжий кувшин с хабаром. Неожиданно полет фантазии обрывает далекое эхо прогремевшего грома. «Неужели опять гроза», - обеспокоенно копошатся мысли в моей голове. Девушка с укоризной смотрит в мою сторону. В ее расширенных глазах читается явное беспокойство: «Идем домой, а то твоя балалайка нас до добра не доведет». «Еще пять минут, - уговариваю я недовольного Пупсика. Поиск не отпускает меня еще минут двадцать, надо пересилить себя, собраться силой воли, чтобы нажать кнопку POWER на самом интересном месте. В глубине души я надеюсь, что непогода обойдет стороной, не помешает нашей археологической авантюре. Прибор выключается, когда громыхнуло почти над нашими головами. Как по вчерашнему сценарию резкий порыв ветра начал раскачивать макушки деревьев, потом откуда-то сверху полетели шишки, ветки и ощипанная хвоя. Весь лес наполнился душераздирающим стоном гнущихся под напором стихии деревьев. Ругаясь, на чем свет стоит, я хватаю своего очумевшегоо от страха спутника за руку, и мы бежим по лесу в поисках спасительной дороги. Бежать тяжело, ноги буквально утопают во мху. Всю дорогу я не отпускаю руку Татьяны, помогаю перебраться через коряги, пролезть под завалами. Когда в просвете потемневших от надвигающегося ненастья деревьев забрезжила лесная дорога, сверху сыпанул дождь. Яркие вспышки молнии сотрясли округу глухим грохотом. «У тебя же есть зонт, давай здесь переждем, мы до нитки промокнем, если домой сейчас побежим, - уговариваю я Таню. – Сядем под большим деревом, перекантуемся как-нибудь». Ее намокшее лицо забрызгано дождем, капли стекают с волос, бегут по щекам, размазывая тушь. Она молча достает зонт и мы устраиваемся под широченной елкой в надежде на скорый благоприятный исход. Прижавшись, друг к другу, ежимся от холода и сырости. Вокруг нас сплошная стена дождя, которая заливает все неприкрытые части тела. Ни дерево, ни зонт нас уже не спасают, прямо над нашими головами кто-то методично лупит в огромный небесный бубен, да так, что испуганно вздрагивает елка, вместе с елкой вздрагиваем и мы. «Какой-то леденящий душу пи…», - само вырвалось из моих уст. «Говорила я тебе, что не надо было здесь копать, - словно с белым светом прощаясь, лепетала Таня. - Теперь из-за твоего копательства и меня с тобой молнией убьет». Я улыбаясь, пытаюсь возразить, что де в лесу тысячи елок и шансов, что молния ударит именно нашу мизерны. Пупсик упирается, смотрит на меня испуганными глазами, залитыми дождем словно слезами, и продолжает: «Твой металлоискатель притягивает к себе не только находки, но и неприятности. Посмотри, что вокруг творится, какие тебе нужны еще доводы?» Дождь стал еще сильнее, я уже практически не вижу, что творится вокруг, зонт превратился в какую-то половую тряпку, и держать его над головой уже нет особого смысла. Наконец, мы принимаем волевое решение: уж лучше бежать домой, чем сидеть тут в лесу под проливным дождем и философствовать на предмет того, ударит в нас молния или нет. Разом мы срываемся с места и, что есть силы несемся по лесной дороге в сторону деревни. В избу влетаем как угорелые, вместе застревая в дверном проеме. И я и Таня мокрые насквозь до последней нитки, с одежды льет в три ручья. Выжимаем ее, как можем и развешиваем над печкой. Силюсь разжечь в ней дрова, сырые окоченелые руки не слушаются, мондражируют, то роняя на пол спички, то неумело коверкая последний спичечный коробок.


Продолжение следует...

Сообщение отредактировано Ziff: Jan 4 2014, 22:57

Вложенные эскизы изображений

[Kstinya]

Да Юра, если б не Пупсик ты б совсем пропал

[Ziff]

Да Юра, если б не Пупсик ты б совсем пропал

Костяныч, тебе ли этого не знать))

[алекс00]

Где продолжение?

[Ziff]

Где продолжение?

Скоро будет...

[DigIt]

Скоро будет...

Со вчера ждем-с! Не томите ж!

[Ziff]

*****
День третий. С утра практически волоком тащу девушку в лес. Она упирается, находит тысячу предлогов, чтобы остаться, даже соглашается сбегать в соседнюю деревню за пивом, но только не в лес. Наконец, запас ее доводов иссяк и она сломалась. Всю дорогу пупсик нудит, гундит, но послушно плетется следом. После вчерашнего дождя под ногами сыро и хлипко. Чавкаем по раскисшему полю до самого леса. На ногах налипает по килограмму отвратительной вязкой массы. Лесная дорога хоть и сырая, но идти по ней несравнимо приятней. Бросается в глаза, как значительно увеличились в размерах до боли знакомые рыжие лужи, некоторые растянулись на дюжину метров и их приходится обходить лесом. Километра полтора прогулки по насыщенному азотом массиву и поляна встречает нас туманной дымкой от разлившегося ручья. Теперь девушку приходится переносить через бурлящий поток. Ручей заметно прибавил и ее короткие сапоги, чуть выше щиколотки, рискуют наглотаться воды.
По привычке начинаю с поляны, которую исколесил в предыдущие два дня вдоль и поперек. И не смотря на это, то там, то здесь поляна откликается чистейшими отголосками монетных аккордов. Там, где, казалось, проходил уже ни один раз из земли опять вытаскивают позеленевшие медяки. Песчаный грунт по-прежнему держит марку, большинство монет отличного качества, по-прежнему из каждой ямы достаю песок грязно-серого цвета, с примесью пепла. Временами пепел переходит в сплошную гарь, перемешанную с осколками черного цвета глиняных черепков. Повсюду вместе с монетами попадаются бесформенные, оплавленные огнем медные и оловянные слитки. На вершине холма, на глубине метровой ямы остатки старого фундамента, некоторые кирпичи настолько рыхлые, что рассыпаются прямо в руках, как песчаный ком. Видно, что яму копали до меня, когда-то очень давно, так, что на боковой ее поверхности проступают силуэты торчащих кирпичей. Начинаю разрывать яму дальше. Без усилий я вынимаю кирпичи из земли, словно фундамент клали без какого-либо цемента, складываю рядом. Не смотря на все усилия фундамент хранит молчание, ни единой песни, ни единого звука, ни единой зацепки. Прошел час, а залежи кирпичей все не заканчиваются. «Эдак, можно до китайской Пасхи их отсюда выковыривать», - рассуждаю я и уставший, бросаю лопату и сажусь на сваленное поперек ямы дерево. Подобное занятие быстро утомляет и надоедает. Металлоискатель передаю девушке и прошу сменить меня хотя бы минут на десять, пока переведу дух. Татьяна берет прибор и ходит с ним вокруг моей ямы взад-вперед. Ее взгляд безотрывно устремлен куда-то вдаль, она постоянно оглядывается, осматривается по сторонам, словно за нами следят. Только сейчас я замечаю, что ей просто страшно. То, что находится под тарелкой металлоискателя, ее сейчас волнует меньше всего. Она испуганно всматривается куда-то между деревьями, словно сейчас оттуда выскочит нечто.
- Пупсик, ты чего боишься что ли? – хохочу я. – Чего тебя напугало, тут нет никого кроме нас.
- Я боюсь этот твой лес. Нехорошо здесь как-то. Ведь там у нас дома, я же не боялась ходить в лес. Сколько раз мы там гуляли, правильно? А тут мне страшно, словно за нами кто-то со стороны наблюдает. Я просто чувствую всегда, когда мне в спину смотрит кто-то. Это чувство меня никогда не обманывало, а здесь оно меня не покидает. У вас тут нехороший … .
Прибор запищал, оборвав наполненным мистицизмом монолог. Я подбежал. Традиционно вырезал в указанном прибором месте круг, поддел, перевернул ком. Пищало глубже. Еще несколько ударов саперной лопатой, еще глубже, наконец, писк перемещается к отвалам разбросанной рядом земли. Я взволнованно хватаю пригоршнями мокрый песок, протягиваю вперед. Татьяна проводит тарелкой над моими руками и с интересом заглядывает в них, когда в пригоршне, наконец, зазвенело. Из клочка земли, перемешанного с прошлогодней травой, снова торчит медный крест. В этот раз его нижняя часть надломлена, между четырьмя направляющими, в стороны расходятся четыре импровизированных луча. Таких крестов я еще не видел. Лицо Татьяны выражает смешанное чувство какого-то удивления и разочарования. Видно, что она очень хочет продолжить свое трогательное повествование о поднятой с земли судьбе человека, уже открывается ее рот…
- Тань, ну пойми, - обрываю я ее на полуслове. – Крест - это православный символ, символ защиты, если так можно выразиться. Он не может нести в себе ничего отрицательного. Ничего страшного, что мы нашли еще один. Эти кресты тут 300 лет пролежали, даже если они и хранили в себе какую-то энергетику их прошлых владельцев, все уже давно выветрилось. В противном случае, представляешь, сколько я уже на себя проклятий понавешал.
- А ты на себя и понавешал, - парировала Татьяна с улыбкой, - в упыря скоро превратишься.
- Тогда уж в оборотня Тань, - и добавил, - в оборотня в погонах… уже превратился. Татьяна заулыбалась.
Видно, что мои слова не произвели магического воздействия на обостренно-иррациональное мышление девушки, но, по крайней мере, она не стала спорить и пререкаться, всучила мне обратно металлоискатель со словами: «Ищи сам свою хрень, я умываю руки».

Продолжение следует...

Вложенные эскизы изображений

[юлдаш]

очень интересный рассказ ждем продолжения

[Ромио]

Замечательная история но всё же хочется услышать развязку.Экстросенсов смотрел и до сих пор не могу понять, могут ли они на самом деле отыскивать горшочки.В конце упоминалось про камни,есть или были ли они для меня и для многих пока остаётся тайной.И если Вы всё таки когда нибудь на этом месте откопаете горшочек с серебром, то получается все эти маги ни о чём,хотя если это не просто шоу то многие моменты в этом реалити завораживают.
Жду с нетерпением,продолжения.

[ВИК-ТОР]

Жду продолжения. Очень интересно.

[Ziff]

Замечательная история но всё же хочется услышать развязку.Экстросенсов смотрел и до сих пор не могу понять, могут ли они на самом деле отыскивать горшочки.В конце упоминалось про камни,есть или были ли они для меня и для многих пока остаётся тайной.И если Вы всё таки когда нибудь на этом месте откопаете горшочек с серебром, то получается все эти маги ни о чём,хотя если это не просто шоу то многие моменты в этом реалити завораживают.
Жду с нетерпением,продолжения.

Попробуем вместе разобраться с этим

[Ziff]

От ямки к ямке мы медленно спускаемся в низину, по берегу ручья, ближе к тому месту, где два дня подряд беспорядочно колесили по завалам и буреломам. Находки здесь не так часты, но и небезынтересны. Искать приходится, ныряя под огромные, вставшие дыбом корневища поваленных деревьев, перелезая на заднице по покрытым мхом стволам старого валежника. Ломая ветки и, чертыхаясь, миновали бурелом. Сразу за ним лес словно «успокоился», ближе к реке стал редким и чистым, ровным ковром землю устилает серо-зеленый ковер болотного мха, поросшего брусникой, редким черничником и молодыми елками. Лес тих и прозрачен. Мы молча стоим и вслушиваемся в звуки природы. Где-то в воздухе «блеет» бекас, на дальнем разливе реки надрывается в любовном признании селезень. Искать тут одно удовольствие. Когда до берега остается метров пятнадцать, из под молоденьких пушистых елок доносится долгожданный «высокий» сигнал. Вскоре на поверхность был извлечен от времени потемневший перстень с синей эмалью и отпечатавшимся в ней двуглавым орлом. В череде нескольких «прибрежных» монет почти у самой воды откапываю тонкую пластинку три сантиметра длиной. Пластина блестит и переливается чистейшими золотыми оттенками, благородными отливами сверкает на солнце. У меня аж дух перехватило, неужели золото? Она не похожа ни на что. Скорее можно подумать, что в огне пожарища что-то эдакое расплавилось, а потом застыло навсегда в своем неповторимом силуэте. Очертания пластины бесформенны, на ее поверхности словно складки проступили какие-то беспорядочные линии, напоминающие таинственные знаки из какого-нибудь ужастика. Невдалеке, под гнилым, полуразвалившимся пнем откапываю еще один крест, потом позеленевшее кольцо. Дальше – полная тишина.
Побродив у речки и убедившись в полной бесперспективности ее топких заболоченных берегов, мы развернулись и пошли к нашей дорогой сердцу поляне. Странный, почти хрипловатый сигнал, напомнивший скорее сигнал от обертки презерватива, остановил нас где-то на полпути. На этот раз деревьев поблизости не было. Сигнал прозвучал посреди поросшего мхом пустыря. Не выкопав и десяти сантиметров вглубь, из пригоршни темного лесного перегноя вытаскиваю примитивное, допотопное украшение из скручивающихся медных проволочек. В своем незамысловатом переплетении они образовывают продолговатый прямоугольник, который венчается сверху странным полукругом. С оборотной стороны изделия находится два крепления. Не возникло и тени сомнения, что это что-то должно было крепиться на одежду, наподобие орденских планок, но вот только для чего? Как выяснилось позже, это находка была нашивная бляха фино-угров еще дохристианской эпохи (аналог ее был найден в небезызвестном «жабском» могильнике и относился к 5 тысячелетию д.н.э). Но тогда что она делала на глубине 10 сантиметров, как вообще она сюда попала?! Каждый день ставил передо мной новые и новые вопросы.
Сидя на гнилом дереве, я разглядывал это странное украшение, пытался примерить к себе, палочкой водил между неровностями архаичного орнамента, пытаясь очистить от налипшей земли, как вдруг эхом пронеслось вдалеке уже до боли знакомое: «ба-а-а-бах!» В тот же миг я посмотрел на Таню, она на меня. «Шо, опять?» - хриплым голосом вырвалось у меня. Получилось как-то смешно, почти как в мультике «Жил был пес», так что Таня даже расстроиться не успела, заулыбалась. Повторный гром, заставил ее сменить гримасу. Теперь ни у меня, ни у нее не было и тени сомнения, что минут через 20 здесь в лесу будет кромешный ад. С криками «пора валить…» мы бросились в сторону деревни. Летели галопом, спотыкались, ругались друг на друга, но не останавливались. По дороге нога съехала в какую-то грязную лужу, отхлебнула воды. Еловые ветки хлещут лицо, пытаются стащить с меня мою любимую кепку. Ливень застал нас уже в огороде. В этот раз мы успели.
Я стряхнул с куртки случайные капли, ссыпал с головы иголки, запыхавшись, стал стягивать с себя сапоги. Кучу зеленоватых луидоров бросил к остальным в пластиковую коробку, ювелирку аккуратно сложил отдельно.
За ужином мне приходится выслушивать нудные лекции о том, что в лесу явно что-то есть, и это что-то упорно не хочет мириться с нашим присутствием, что не надо туда больше ходить и что она (Татьяна), хоть убей, более туда ни ногой. Все мои попытки рационального объяснения наших злоключений не выдерживают критики. Об этом урочище Татьяна и слушать больше не хочет.
-Сдрейфила, Пупсяра позорная, кидаешь меня на произвол природной стихии, придется мне теперь там одному корячится, а вдруг случится что, вдруг меня там зайцы забодають?
- Давай, давай, кот помоишный, чтоб тебе там голову оторвало молнией.
- Сразу видно, на тебя можно положится в трудную минуту. А спорим, что завтра грозы не будет? - я заулыбался, пытаясь всем своим видом внушить непоколебимость и неистребимую веру в диалектический материализм. При этом в глубине души и у меня зародилось какое-то беспокойство: а может не все так просто, может права Татьяна и не стоит там больше копать. Эта мысль теперь как тлетворная зараза просочилась внутрь меня и стала нудно подсасывать в груди, сея домыслы и сомнения.

Сообщение отредактировано Ziff: Jan 7 2014, 01:35

Вложенные эскизы изображений

[ВИК-ТОР]

Жду продолжения.    Очень интересно.

Сам себя цитирую

[Ziff]

Сам себя цитирую

И получилось оригинально )

[Ziff]

День четвертый.
В этот раз тащился к лесу один. Сосновый бор как всегда встречал меня приветливой трелью. Жутко хочется спать, но копательский энтузиазм берет свое, преодолевая накопившуюся за эти дни усталость. В полудреме не заметил, как оказался на месте. Включаю красную кнопку, многочастотный Windows отозвался примитивным соло. Всматриваюсь заспанными глазами в глубину чащи. Лес зовет, манит меня как наркотик, зазывает нежным шелестом ветра. С упоением окунаюсь в его дремучую тишину, бреду, цепляя сучья, да коренья и уже не удивляюсь частым сигналам своей катушки. Монета, еще монета и еще. Нет лучшего в жизни удовольствия, чем так, в одиночестве копаться здесь в глуши, не задумываясь о проблемах, делах, работе. Нет, пожалуй, есть одно, но это совсем другая песня, сейчас я на природе, и думать о бабах совсем не хочется.
Теперь я другой стороной обхожу поляну, с хрустом продираюсь по колючей трущобе. Стараюсь идти ровными линиями, дохожу до края ельника, возвращаюсь параллельным курсом назад, чтобы не обойти ни один квадратный метр, не оставить без внимания ни одну кочку. Дюжина монет уже бултыхается в кармане куртки, а сам думаю: ну ведь должен быть здесь клад, не может быть, чтобы его здесь не было, надо искать, искать и еще раз искать. А в голове проносится: «Ну хоть маленький намек где копать, хоть какой-нибудь знак».
Следуя по пятам катушки, залезаю в такую дребедень, что начинаю терять ориентацию во времени и пространстве. Силюсь определить, в каком направлении двигаться дальше. Слепо доверяться бессмысленной траектории движения тарелки здесь, признаться, опасно, можно и заплутать нехило. Осматриваюсь по сторонам. Вдруг где-то вдалеке, за спиной: хрясь, потом еще хрясь. Огладываюсь и стараюсь всмотреться в сторону нарушителя покоя, но ничего не вижу. Кругом высоченные елки, их серые стволы словно хороводом выстроились вокруг. Мохнатый лапник неказисто растопырился в разные стороны, преграждая путь пытливому взору. Хрясь, слышу я уже ближе. Но по-прежнему ничего не видно, только бесконечный частокол темнеющих еловых жердей. Поднимаюсь на поваленное дерево, подтягиваюсь на мысках, пытаясь заглянуть вдаль, но слышу только странный хруст, и ничего более. За деревьями не улавливается ни малейшего движения. Наконец затихло, минут пять топчусь на месте, вокруг полная тишина, даже птиц почему-то не слышно, лишь иногда предательски всхлипывает на земле металлоискатель, так, что хочется заткнуть ему рот от волнения. Неожиданно резкий хруст раздается совсем с другой стороны, намного ближе, слева. Слышу, как под чьими-то ногами ломаются огромные ветки. С той стороны, откуда доносится хруст, непроницаемая стена из кустарника, наваленных веток и мелкого ельника. Видно, как содрогнулась молодая осина, зашатались кусты. И опять тишина. Чувствую только, как стучит мое сердце, стучит так, что готово выпрыгнуть из груди, не из страха, нет, скорее в предвкушении встречи с нечто. Стараюсь не шевелиться, практически не дышу, а только с азартом наблюдаю за происходящим. Понимаю, что это нечто, сейчас стоит и разглядывает меня из-за кустов, не шевелится, просто молча смотрит. А мне хоть убей не видно его.
Первая мысль, которая проносится в голове: возможно лось, но точно не человек, человек осину так не заденет, если только головой с разбегу. Даже пупсик, пролезая на карачках по бурелому, так не трещал. Но кто там стоит на самом деле, пока остается загадкой. В таких ситуациях начинаешь жалеть, что не прихватил с собой хотя бы какой-нибудь травмат, металлоискателем тут вряд ли отмахнешься.
Проносятся минуты в ожидании приятного знакомства. Нечто по-прежнему безмолвствует. Я потянулся за сигаретами, начинаю нервно доставать застрявшую в проеме кармана пачку. Рывок-другой и вместе с пачкой из кармана случайно вываливаются ключи и падают вниз, прямо на катушку мд. Металлоискатель взвизгнул, как ужаленный. Нечто, потревоженное неведомым доселе звуком, рвануло вперед, практически в мою сторону. Я слышу, как за этой паутиной лесной коловерти хрустят и трещат старые сучья, раскачиваются взад-вперед ветви, но ни черта не видно, не видно даже в редкие просветы между кустами. Минута и все стихло, как будто ничего и не было, только потревоженная сойка орет где-то душераздирающим воплем, словно увидела чупакабру. Я выдохнул с облегчением: «Как тут весело-то, каждый день, что-то новенькое. Сколько на охоту ходил, хоть бы раз какая-нибудь животина добровольно навстречу вылезла. Зато как без ружья, так мимо мамонты бегают».
Ближайшие два часа проходят без происшествий. Редкие в этой глуши сигналы продолжают одаривать незваного гостя медяками в основном петровской эпохи, попадаются пару серебряных чешуек, на одной достоверно проступает: «Михаил Федорович». Тугой, сложнопроходимый лес сменяется светлым березовым мелколесьем уже изрядно тронутым молодой свежей зеленью. Земля здесь покрыта каким-то мелким желто-рыжим мхом, местами уже поднялось яркое майское разнотравье. Вспоминаю, как ходил когда-то в этот самый березняк на охоту за вальдшнепами. Прошло уж лет десять с тех пор, а места до сих пор вызывают массу воспоминаний. С возрастом я стал каким-то сентиментальным, жалко стало птах и зверушек, рука не поднимается выстрелить. Даже и думать не мог, что сменив одну охоту на другую, более тихую, буду ходить сюда же в эти места, но уже совсем с другой целью.
Здесь между молодых берез попадаются лишь огромного размера старые, полуобвалившиеся ямы выкопанные Ванькой Кульом. Занесла же его нелегкая в такую глушь, наугад ямы копать. Ям накопал, а закаповать-то кто будет, ноги поломать можно. Вообще вреда Ваня лесу принес как никто другой. Нигде не работая, промышлял многие годы тем, что валил без разбору в лесу деревья, обрубал у них ветки и сдавал на переработку в цех по производству комбикорма. Страшно было смотреть на плоды Ванькиной деятельность. По всему лесу валялись обглоданные топором березы, очищенные от веток, валялись и никому не нужные бессмысленно гнили. Не хватало у него ни ума, ни совести распилить их, да свести на дрова или на столбы хотя бы для собственного хозяйства. Прозвали его за то в деревни короедом. А тут еще эти ямы накопал в свое время. Хожу мимо этих ям уже битый час, но березняк упорно молчит. Откликаются лишь скрюченные остроугольные железяки из какого-то сплава, их тут целая куча валяется. Откопал уже с десяток, одиннадцатую с досады вогнал в березу. Сначала долго не мог понять, что это. Потом, когда увидел побежавшие по железке капли, понял, здесь просто добывали березовый сок и чуть ли не в промышленных масштабах.
Медленно петляя по лесу, оплывая в своем непринужденном полете кусты и деревья, катушка выводит меня к лесному омуту, заполненному проточной водой. Со всех сторон водоем обступил коряжистый лес, отражаясь в незыблемой глади воды, он окрашивает омут темными тонами с примесью серо-сизых оттенков еловых стволов. У самого берега просвечивается дно, сплошь слепленное из потемневшей прошлогодней листвы, отчего вода в омуте кажется почти черной. Есть в этом пейзаже что-то мистическое, таинственное, как на картинах Васнецова, Аленушки тут только на камушке не хватает.
На сколько позволяет мне высота сапог, захожу в воду и прощупываю прибором прибрежное дно. Обхожу омут по всему периметру, но прибор задумчиво молчит. Поднимаюсь по крутому берегу вверх и вот оно: прямо на спуске к воде мд сыграл симфонию Шуберта. Начинаю ковырять землю, слой за слоем сбрасывая песок в воду. Извлекаю из ямы какую-то побрякушку и не пойму, что это. После того как отмыл от грязи побрякушка блеснула каким-то буровато-рыжым оттенком. Странная штуковина напоминала по своей форме и очертаниям золотую рыбку, даже просматривалась чешуя, но почему-то без головы. Голова явно была кем-то оторвана словно пассатижами ковыряли. С обратной стороны изделия виднелась сломанная иголка. По всем признакам это была старая брошь. Цвет изделия напоминал золото, но уж больно тусклое, потемневшее. Позднее выяснилось, что это, действительно, было золото, но только трехсотой пробы. А вот противоположный берег, в противовес, подарил мне уже медное украшение с плетеным орнаментом, изгибы которого венчались головами дракончиков.
После небольшого импровизированного обеда по старой привычке отправляюсь в низину, ближе к реке, которая ни раз одаривала крестами разных размеров и форм. Привычным путем спускаюсь все ниже и ниже. Место это какое-то темное, неприветливое, сырое. Под сенью высоких еловых и сосновых крон, в окружении дико наваленного бурелома пахнет плесенью и грибами. Не проходит и 20 минут, как по как по-весеннему солнечный день сменяет сумрак серых, дождливых туч. По давно изученной схеме порыв налетевшего ветра раскачивает макушки деревьев, ломаются и летят на землю ветки и прочая еловая требуха, раздается первый за сегодня раскат грома. Только сейчас я начинаю осознавать, что гроза начинается каждый раз, как я оказываюсь в этой самой низине, в непосредственной близости от лесного ручья. Но что это за чертовщина, почему посещение этого странного места приводит к таким неадекватным последствиям? Может быть это лишь череда совпадений? Мысли путаются у меня в голове, я стою и силюсь понять, что же мне в итоге делать. Бежать домой, или надеяться на милость природы? Опыт прошлых дней не оставляет надежды на удачный исход, на ухо словно шепчет кто-то: пора съ-ся! Хватаю ноги в руки и бегу. Бегу, а самому смешно, ведь бегаю здесь каждый день, как спортсмен, посмотрел бы кто со стороны. Мокрого, измазанного в грязи, осыпанного иголками дома встречает меня мой верный оруженосец:
- Ну что, добегался черный копатель, молнией тебя там еще не шарахнуло?
- Нет, живой, как видишь.
- Завтра, наверное, снова полезешь туда, ты же любишь приключения на свою задницу искать?
- Полезу обязательно, мне теперь проверить кое что надо.