Лукич, новый рассказик

[DigIt]

Лукич

- Что, паскудья рожа, опять за свое? Не впрок тебе наука?! А ну, Степан, угости-ка его по сусалам от души!

Степан, широкоплечий немой детина с саженными плечами, от которого за версту несло луком и вчерашним квасом, лениво размахнулся и наотмашь врезал широченной заскорузлой ладонью Лукичу в скулу. Приказчик отлетел в угол и захныкал, крепко приложившись затылком к резному боку комода.

- Антон Феофаныч, за что же, помилуй Бог? Христом Богом клянусь, я б никогда…
- Поговори мне еще! Степка, подыми его!

Лукич вжался спиной в хозяйские мебеля и втянул голову в плечи, наблюдая за медленно приближающимся Степаном слезящимися глазами. Тот, не переставая ухмыляться и беззвучно шевелить жирными красными губами, сгреб Лукича одной рукой, легко поднял его над полом, поволок за шиворот и вернул в центр горницы.

«Ладно хоть не вдарил опять, и то радость», - робко возликовал Лукич, опускаясь на трясущиеся ноги и искоса поглядывая на массивную фигуру Степана. Степка человек страшный! После того, как его жену лихие люди снасильничали, а потом вместе с хатой сожгли, он онемел и озверел. Раньше разговорчивый был, улыбчивый да работящий, а теперь лупит всех почем зря, без суда и разбору. В кабаке болтают, ему смертоубийство совершить – что другому до ветру сходить. Ни людей не боится, ни Бога. Только при барине Антоне Феофаныче смирный. Служит у него теперь то ли охраной, то ли помощником, пойди разбери.

- Ты со мной, Лукич, не юли! Я твое воровское семя за версту чую! И считать получше твоего умею! Хоть и не шибко ученый, а и то грамоту разумею и цифирь одну с другой свести способен. А ин не сходятся! А почему?! Опять крадешь, значит!!!

Антон Феофаныч откинулся в кресле с высокой спинкой и в сердцах так хватанул ладонью по зеленому сукну письменного стола, что и чернильница, и пресс-папье, и стакан в резном серебряном подстаканнике запрыгали и затряслись, перезваниваясь тонко и испуганно. Степан, горою замерший за плечом тщедушного Лукича, прочитал что-то свое на раздосадованном лице хозяина и отвесил Лукичу легкую по меркам Степана затрещину, от которой голова Лукича едва не распрощалась с плечами.

- Антон Феофаныч, отец родной, пощади! Не брал я! Ни полушки не брал, ни гривенника! – заверещал Лукич, валясь на колени и колотясь лбом в чисто выскобленные полы. – В моем хозяйстве все под учетом, за всем глаз мой есть! За все обскажу, как дело было! Только не губи, кормилец!

Антон Феофаныч подался вперед над столом, выкатив красные от утробного давления глаза и потрясая внушительными брылями на побагровевшем лице. Нос с сизыми прожилками угрожающе уставился на приказчика.

- Обскажешь? Что ж, давай. Обсказ – дело завсегда нужное. Но учти: коли соврешь – велю Степке шкуру с тебя спустить и в кадушку с рассолом закатать и в реку скинуть. Чтобы и после смерти тебе покоя не было! – хозяин с угрозой продемонстрировал Лукичу свой мясистый кулак.
- Не совру, батюшка, не совру! Всю правду расскажу! Спрашивай что угодно, благодетель ты мой, я как на духу… - причитал Лукич, размазывая слезы по щекам рукавом много раз латаного зипуна.
- Ла-а-адно, не гнусавь, - осек его Антон Феофаныч, раскрывая тяжелый гроссбух. Поднес к глазам пенсне и натужно умолк, водя белым пальцем по чернильным строчкам. В горнице повисла тишина, нарушаемая только редкими всхлипами Лукича да жужжанием назойливо бьющейся в раму в поисках выхода мухи. Лукич с радостью поменялся бы сейчас с ней местами: эх, окаянная! Улетит ведь, вырвется на волю, и знай себе лети, порхай без забот и тревог над навозными кучами.

- Третьего дня ездил ты на ярмарку с товаром моим… - начал барин, не отрывая взгляда от записей.
- Было такое, Антон Феофаныч, по вашему велению ездил!
- Знаю, что по моему, - поморщился хозяин. - Не перебивай, морда! Вот тут записано: ты яблок моченых десять бочек взял, щуки мороженой - три пуда, зерна - восемь мешков, помимо всего остального. Так? А денег привез как за восемь бочек и за щук только за два пуда. Остальное куда дел, спрашиваю?!
- Известно куда, заступник ты мой! Две бочки с воза упали, когда мерин в лесном распадке возле Троицкого понес. Кучер наш, Матвейка, поставил мерина за кобылой – тот унюхал и забрыкался. Оне ведь твари неразумные, по своим законам живут…
- А вот Матвейка говорит, что ничего такого не было, и в Троицкое все в целости прибыло! – перебил Лукича владелец щук и яблок, переводя взор с гроссбуха на своего приказчика.
- Антон Феофа-аа-ныч, - жалобно загундосил Лукич. – Да не слушайте вы дурака Матвейку! Он же, Иуда, врет! Шкуру свою спасает, на меня напраслину возводит. Я же завсегда по совести как есть говорю. Обманывать бы не стал вас, ей-ей! Сколько уж лет верой и правдой служу вам, и отец мой служил. А Матвейка этот кто? Пришлый, без году неделя, вот и выслуживается!

Антон Феофаныч задумался, не сводя цепкого взгляда с Лукича, заламывающего в отчаянии руки и глядящего на него преданными собачьими глазами.

- Эка… Положим, и правда бочки свалились. Но пуд щуки – где? Тоже, скажешь, с воза упал?!
- Ничуть не бывало такого! Щука вся в целости до ярмарки доехала. Самолично следил, чтобы под рогожу никто рук своих не совал по пути. А то, что потаяла она от жары да водой сошла – так то не моя вина, отец родной! Всю солому на возу менять пришлось, так измокла да рыбой завоняла…
- Это что же, на целый пуд водой сошла?! Да в уме ли ты, Лукич?
- В уме, батюшка, в уме! Жара-то какая стоит, сам посуди. Пока щука у нас в леднике лежит, ей все нипочем, а как на улице да под рогожей – так и потекла сразу. Думал, совсем не довезу, задохнется. Всю дорогу глаз не сводил, головы не приклонил, проветривал да соломой перекладывал, только бы добро ваше сберечь. Вот и вышло: три пуда брал, один пуд льда, два – рыбы. За два я деньги и привез, копеечка в копеечку!

Антон Феофаныч крякнул, водворил пенсне на место и коротко глянул на Степана, подавая знак. Лукич на всякий случай снова сжался, ожидая оплеухи, однако Степан отступил к лавке и уселся там, сложив ручищи на груди. На веснушчатом лице Степана воцарилась скука. Муха уже не жужжала – выбралась, найдя-таки зазор в раме. Лукич изучал половицы, поникнув головой.

- Сена почему мало заготовлено? – куда спокойнее вопросил хозяин.
- Известно почему, - с готовностью заговорил Лукич. – Ленятся людишки, Антон Феофаныч, сладу нет! Уж я и так и этак кручусь, и порю их, и ругаю, прости Господи, а все одно ленятся.
- Сильнее пори, значит… И завтра насчет изгороди распорядись, чтобы поправили.
- Буду сильнее, радетель ты мой. Буду! Распоряжусь в лучшем виде! Вот те крест…
- Ладно, не мельтеши. Проваливай с глаз моих… Но смотри мне! С тебя спрос нонче особый будет. Вмиг Степку кликну!
- Спасибо, Антон Феофаныч, за справедливость твою. Храни тебя Бог, дорогой ты наш! Здоровьица тебе и Божьей милости. А уж я не подведу! – Лукич, не вставая с колен, пятился задом к выходу из горницы, не забывая сыпать подобострастными благодарностями. Отважился встать на ноги только в сенях, откуда и был выдворен Степаном прощальным пинком под зад.

Лукич шагал по улице, досадуя и радуясь одновременно. «А все равно живой ушел! Целый и невредимый! А Матвейка… Ну, гаденыш, с рук тебе это не сойдет, за донос твой я тебя со свету сживу!». Скула ныла, зад болел еще пуще, душа требовала участия, и ноги сами собой понесли Лукича к кабаку.

Сидя в дымном темном кабаке за грязным столом, Лукич хмелел, заливая в себя водку. Пил не на свои – к нему почти сразу подсели двое незнакомых мужиков, один тощий и бледный с хитрыми глазами, другой крепкий и черноволосый. Крепкий угрюмо молчал, сверля Лукича взглядом, а тощий заказывал еще водки и щедро подливал всякий раз, стоило лафитнику опустеть, и участливо спрашивал:
- Крепко небось от хозяина досталось? А было хоть за что?
- Не было! Нет моей вины! Не воровал я, ни копейки у хозяина не увел! – бил себя в тощую грудь Лукич, роняя с бороды квашеную капусту, которой закусывал бесплатную водку, а из глаз - слезу. – Все как есть подчистую Антону Феофанычу отдаю, себя не жалеючи!
Бледный сочувственно кивал, цыкал языком и снова наливал.
- Верю-верю. Как не верить? По всему видать, честный ты человек. А хорошо ли платит Антон Феофаныч за честность твою? Жалованье, поди, большое приказчику своему положил?
Лукич опрокидывал водку, хлопал лафитником по столу и обиженно рыдал в голос:
- Да куда там, мил человек! Прижимист батюшка наш Антон Феофаныч, чего греха таить. Гроша лишнего не дождешься! Едва хватает, чтобы концы с концами сводить. Какой уж год в одном и том же зипуне хожу, одни нитки остались, погляди вот. Помру – и хоронить не на что, копейки не скопил. Одна надежда, что добрые люди не бросят как собаку неприкаянную, наскребут сообща на домовину мне!

Бледный искренне печалился вместе с Лукичом, не забывая внимательно рассматривать и ветхий его зипун, и стоптанные сапоги, и болезненную худобу.

- Брось ты его, Никифор, пустое это. И так уже целую полтину истратил зазря. Нищий он, не видишь что ли? – наконец подал голос угрюмый. Встал и потянул за локоть бледного, настойчиво увлекая за собой. Хмельной от водки и жалости к себе самому Лукич, упав подбородком на стол, сквозь пелену пьяных слез наблюдал, как оба, озираясь и перешептываясь, уходят к другому столу, где сидели двое нетрезвых извозчиков. Скоро и сам Лукич, пошатываясь и то и дело хватаясь за столы и стулья, прошаркал к выходу из кабака. Тощий и крепкий не обратили на него никакого внимания, выслушивая жалобы извозчиков и подливая в их рюмки.

Вскоре Лукич доковылял до своей избы, темной и скособоченной, без единого огонька за окнами. Скрипнул дверью, сбросил тяжелые сапоги в сенях. Вошел в пустой нетопленый дом, замер перед иконами в красном углу. Перед образами суетиться – только бесов тешить, потому крестился Лукич долго и с чувством, шептал что-то свое, поминая то хозяина, то дурака Матвейку. Потом, решив, что Николаю Чудотворцу уже вдосталь его молитв, упал на колени и пополз под дальнюю лавку. Привычно нашарил пальцами чуть выступающую половицу, поддел ее ногтями, потянул на себя. Как и всегда, та легко выскочила из паза, открыв неширокий, чуть больше ладони, лаз. Лукич запустил в него руку и вытащил наружу жестяную коробку. Раньше в ней были леденцы-«монпансье», а теперь в коробке хранился увесистый тряпичный сверток. Лукич выбрался из-под лавки, уложил на нее сверток и, не дыша, развернул его подрагивающими от волнения пальцами. В блеклом свете луны, проникающем в горницу из окна, серебряные рубли, золотые червонцы и пятирублевики выглядели холодными искрами, упавшими на тряпицу да так и оставшимися там. Стопки монет жгли пальцы приятной прохладой, а профили самодержца, казалось, радостно улыбались Лукичу. Он улыбался в ответ: «Хитрый ты лис, Феофаныч, да только Лукич похитрее твоего будет. И тебя провёл, и татям кабацким не дался! Еще и водки попил за их счет. Так-то! Учись, рванина!»

Холодное тонкое лезвие едва только коснулось горла, и тут же под нечесаной бородой Лукича словно возник и разошелся второй рот. Больно не было - тягучая и черная в свете луны кровь забулькала и хлынула вниз – на нагрудный крест, на живот, на колени. Будто выплеснутая из ковша, вдарила она гулкими каплями по лавке, провисла нитями к половицам, забрызгала сверток с монетами. «Как же это?! Кто посмел? Не тронь, моё!!!» - хотел завопить Лукич, но вместо этого из обоих его ртов донеслось еле слышное сипение и кровавое клокотание. А потом его оттолкнули прочь от лавки сильной рукой, и Лукич завалился на спину, не в силах подняться. Кровь последним слабым толчком плеснула на лицо, но даже сквозь ее приторный медный дух и зыбкую темень смерти пробилась показавшаяся ему знакомой вонь кваса и лука.

Сообщение отредактировано DigIt: Apr 23 2015, 21:49

[ScorpAlex-13]

DigIt, спасибо за рассказ.
Жаль, конечно, мужичка, но он забыл, что чужое брать не хорошо.

[паника]

Дааа . А немой-то по хитрее будет,так -то учись рванина!
Спасибо, по радовали DigIt.

[kolanattt]

Спасибо за рассказ! А если изменить название, то Стёпкина жизнь не предстанет ли пред нами в многих главах?.. Прям просится..

Сообщение отредактировано kolanattt: Apr 24 2015, 07:40

[DigIt]

Спасибо за рассказ! А если изменить название, то Стёпкина жизнь не предстанет ли пред нами в многих главах?..   Прям просится..  

скажу так: упоминание о событиях рассказа будет в продолжении книги. совсем не главной сюжетной линией, конечно, но будет.

[Кудесникъ]

Виталий, спасибо за новый рассказик! Легко на одном дыхании читается, написано хорошим, сочным языком, как будто сам оказываешься в 19 веке.
Дальнейших успехов в творчестве!

[rodNic]

Отличный рассказ, Виталий! Спасибо.

[гопарь-копарь]

Буквы годные. "Вор у вора украл". Вот только тати вряд ли бы ему поверили. Лихие люди тоже должны разбираться, понимать, что все приказчики воруют. Но это я так, побрюзжать. Автор меня обманул, я то до последнего думал, что тати Лукича порешили.

[Волказавр]

Здорово написано ,прочел на одном дыхании.

[DigIt]

Хехе . Интереснее будет потом, когда Миша и Ванька столкнутся с последствиями этого события уже в наше время .

[vasiliy_f]

Интрига? Это хорошо, уже втягивает!

[WAMP]

Всех с праздником!
Начал читать- вроде как не моё с первых строк. Но потом "засосало". Так смачно написано, что ощущаешь себя в "той" эпохе. И слова, значение которых уже забыто, "горница", "зипун"... Спасибо, Виталий, за новую порцию удовольствия и интриги. С нетерпением ждём продолжения.

[DigIt]

С праздником, друзья!
По поводу интриги . Этот рассказ включится в продолжение. Точнее, не он сам (он так и останется отдельным рассказом в конце книги, как вот "Псина" в "Крайнем копе"), но на него будет отсылка в тексте продолжения, опять же аналогично тому, как с "Псиной". Вот как-то так ...

[gatteras]

С удовольствием прочитал Ваш небольшой, но ёмкий рассказ-миниатюру. Правда, к последним строчкам рассказа слово "удовольствие" трудно отнести, здесь у меня - холодок по коже. Суровая правда жизни: за все нужно платить, за наслаждение профилями императоров (прекрасно описанный момент!) - своей головой. Успехов в творчестве!

[DigIt]

Спасибо за отзывы, друзья. И спасибо за то, что читаете .

[Kirovsk]

Хороший рассказ,а мужика все равно жалко..................

[Tatarin]

Спасибо за рассказ! Очень понравилось!