Список жизни, повесть

[Хворобьев]

давненько нет продолжения, однако...

[ScorpAlex-13]

...поддержу

[servaly]

давненько нет продолжения, однако...

...поддержу 

Бегу-бегу!!!

[Homo ergaster]

Бегу-бегу!!! 

Убежал...

[Sанчес]

Убежал...

Мимо может пробежал
Шутим, подождём.

[servaly]

Глава 11. Выпускной

Хотя, страх – понятие относительное, бояться Димке приходилось часто. Иногда бывало так страшно, что приходилось складываться пополам, обхватывать колени обеими руками, изо всех сил прижимая их к груди, крепко зажмуриваться, сжимать до боли зубы и стараться унять крупную дрожь, которая охватывала все тело. Так бывало, например, в карцере, после очередного побега из детдома. И страшен был не сам карцер, а то, что следовало после него. Была такая обязательная процедура – пойманных беглецов, после двухнедельного наказания в «одиночке», направляли на обследование и лечение в дурдом. Еще через две недели оттуда возвращались вполне «безобидные и смирные овощи», как любила говаривать Алевтина Николаевна – их дневной воспитатель по прозвищу Вшивая. «Перевоспитанные» пару месяцев вели себя вполне сдержанно, ничем внешне не выдавая того, что на самом деле творилось внутри их одурманенных голов. Но Виноградов прекрасно знал, что это было за состояние, и в какую невообразимую пытку в итоге выливалось «лечение» в «дурке». Именно поэтому последние дни в карцере превращались в настоящий ад. Ожидание неминуемого – вот, что пугало до скрипа в зубах. То тягучее время, когда сидишь в запертой комнате, где из мебели – только пара кроватей с панцирными сетками, а из освещения – лишь крошечное оконце под самым потолком.

Нехитрый маневр с обхватом коленей спасал. Удавалось абстрагироваться от внешнего мира и впасть в некое подобие транса. Дыхание выравнивалось, становилось чуть различимым, глаза часами смотрели в одну точку, и только голова едва заметно покачивалась взад-вперед. Если в карцер заносили еду, Димка гостя не замечал и даже на аппетитные запахи котлет не реагировал.

Иногда, после таких медитаций, Виноградов обнаруживал себя сидящим в луже собственной мочи, а на груди, как правило, растекалось пятно от обильно стекшей с подбородка слюны. За обоссанную одежду, конечно, влетало. И крепко. Но это была мизерная жертва за возможность отключиться от мыслей о предстоящих испытаниях в дурдоме, которые были пострашнее любого физического наказания.

Постепенно такие отключки вошли в привычку. Это казалось очень удобным способом уйти от проблем, справиться с неконтролируемым ужасом, охватывающим организм, сковывающим по рукам и ногам. Достаточно было просто расслабиться, замереть и ни о чем не думать. Получался эдакий мысленный затык. Будто и не было его – Димки Виноградова – вовсе. Будто умер он на некоторое время. Исчез, растворился в пространстве.

Но чем старше становился Димка, тем меньше ему эта процедура нравилась. И дело было даже не в том, что однокашники воспринимали его, как какого-то дебила, ссущегося в штаны, пускающего слюни и мычащего что-то нечленораздельное под нос. С этим, как раз, особых проблем не было. Ну, посмеялись пару раз, ну, поиздевались… И привыкли! Стало просто не интересно долбить убогого за его странности. Дурак он и есть дурак. И от того, что ты скажешь ему «дурак», он не обидится. Скука… И Виноградова это более, чем устраивало.

Не нравилось ему то, что теперь он перестал контролировать «отключки». То есть, раньше он это делал осознанно, и, приходя в сознание, прекрасно помнил, как накануне намеренно обхватывал колени руками, медленно раскачивался и проваливался в теплоту забытья. А вот класса с восьмого «отключки» стали неконтролируемыми. Он и сам не мог объяснить, по какой причине. Предполагал, что удобный способ уйти от проблем просто перерос в привычку. И теперь, едва наклевывалась какая-то психологическая встряска, организм самостоятельно выключал мозг и превращал себя в слюноточивый, мычащий, безвольный комок. Последний раз это случилось как раз во время выпускного.

Тогда Виноградов очнулся посреди ночи в туалете. Он сидел на коричневом кафельном полу, как всегда, обхватив руками колени. Белая рубашка и галстук обильно пропитались слюной. За дверью туалета прогрохотали несколько пар ног – явно на каблуках. Затем послышались взволнованные девичьи голоса. Димка закашлялся и протер ладонями глаза. Во рту горело. Так было всегда после «отключек». Видимо он терял слишком много влаги за часы «медитации», поэтому первое, что он делал после возвращение в сознание – искал воду. На этот раз далеко идти не пришлось. Виноградов встал, размял затекшие ноги и поплелся к железной эмалированной раковине, на которой рыжими пятнами растекалась многолетняя ржавчина.

Сделав несколько жадных глотков прямо из-под крана, Димка умылся, посмотрел на себя в зеркало и с раздражением отметил, что новенький серый галстук, который он приготовил специально для этой ночи еще полтора года назад, превратился в жалкое зрелище. Пришлось развязать узел и стащить элегантный аксессуар с шеи. На белой рубашке мокрые разводы были не так видны, как на сером галстуке, и переодеваться особой надобности не было. Это немного приободрило, хотя паршивое настроение все равно не исправило.

Димка попытался вспомнить, что произошло накануне, и как он оказался в туалете, но ничего, кроме застолья, с пафосными тостами завуча, вспомнить не удалось. Хотя… Кажется, кто-то из пацанов предложил хапнуть «плана»… Но это уже представлялось будто во сне, и точно сказать было это на самом деле или нет Виноградов уже не мог.

Он посмотрел на наручные часы. Стрелки показывали начало третьего.

«В полночь на стадионе устраивали фейерверк. После – вернулись за столы, продолжили отмечать… Потом Бобер налил из-под полы, мы выпили… Да! Точно! Собрались курнуть шмали! Леший предложил. Ну, да… Кто ж еще, если не Леший? И всё… Дальше – провал. Значит, пробыл в отключке около двух часов».

В туалет вошел Шиля – лысый доходяга с огромной головой и массивными очками в роговой оправе. Линзы его очков скорее напоминали увеличительные стекла какого-нибудь сложного микроскопа или выпученные глаза рептилии, нежели обычные стекла. Без очков Шиля практически ничего не видел, и когда просыпался по утрам, первым делом водружал их себе на курносый нос. А однажды, когда одна из линз разлетелась на несколько мелких осколков, ему пришлось сдать очки в ремонт и оказалось, что он даже ходить без них нормально не может. Тогда Виноградову, сжалившемуся над незрячим однокашником, пришлось два дня подряд выступать в роли поводыря. Собственно, с тех пор они довольно неплохо дружили.

- Муха, ты че это? – проходя мимо Димки, как бы невзначай, бросил Шиля. Язык его слегка заплетался.

- Да ниче. А че?

Тот расстегнул ширинку тщательно отутюженных брюк и пристроился рядом с писсуаром.

- Ну, все на стадион рванули. Там, вроде, убили кого-то.

- Как убили? Кого? – не веря в услышанное, спросил Виноградов.

- Я ибу кого?! Сначала Вшивая в панике прибежала, что-то Козе на ухо шепнула. Та из-за стола так сорвалась, что даже со стула грохнулась, скатерть на себя потащила. Посуда, короче, жратва вся – на пол… Мы подумали, что надралась физичка. Давай ржать. А она даже внимания не обратила. Прикинь! Подрывается бледная, как смерть, глаза квадратные. Разворачивается и – на выход. Вшивая за ней. Короче, ясно стало – херня какая-то случилась. Наши все тоже подорвались и за ними. Я в окно смотрю – на стадион идут. Открываю, а там орет кто-то. Кажется, Кабко голос был, но может и не ее. Не знаю, короче. В общем, орет: «Убили, убили!». И наши все возле турников толпятся. Но, блин, темно – не видно ничерта. Да и очки пора менять – этих уже не хватает. Не вижу я в них, короче.

- Не понял… У нас на стадионе кого-то убили?

- Ты че, обдолбался, братан? Я же тебе только что рассказал! Да! У нас на стадионе завалили кого-то! Идем! Посмотрим!

Шиля торопливо застегнул ширинку и быстро выскочил из туалета. Виноградов почувствовал какую-то неприятную дрожь в коленях.

Он вышел на улицу. Вокруг не было ни души. Равно, как и в коридорах детдома. В это время во двор въехала скорая. Нервный свет ее мигалок быстро бегал по круговой траектории, освещая «синим» до боли знакомые очертания дворовых построек. Машина проехала по территории и свернула за угол, туда, где находилась спортивная площадка. Димка двинулся за ней. Около турников толпились выпускники, которые сегодня выглядели уж слишком непривычно. Девчонки вырядились в умопомрачительные платья и нагородили на своих головах не менее умопомрачительные прически. Пацаны, в большинстве стриженные под ноль, в эту ночь напялили на себя бесформенные костюмы, от чего выглядели не менее непривычно. Вся эта экстравагантная масса народа стояла в лунном свете и вспышках мигалки скорой помощи, удрученно молчала, перетаптываясь с ноги на ногу. Девчонки прикрывали лица ладонями. Парни нервно курили, изредка сплевывали себе под ноги. Откуда-то из глубины толпы слышались негромкие причитания Козы – завуча по воспитательной работе.

Димка подошел поближе. Навстречу ему уже шагал Шиля.

- Кажись, Бобра убили! Башку нахер раскроили. У него из затылка кирпич торчит!

Виноградов живо представил, как из проломленной головы однокашника торчит прямоугольный камень и его, вдруг, замутило. А Шиля, как назло, не унимался.

- Капец, братан! Там реально полкирпича в голову провалилось! Прикинь? Это ж как надо было засандалить! Там крови море! По-любому хана ему! Нету больше нашего Бобра, мля…

На этот раз тошнота стала более убедительной. Виноградов отвернулся от приятеля, согнулся пополам и с трудом сдержался, чтобы не проблеваться. Идти смотреть на искалеченный труп совсем не хотелось. Да и Вшивая, вдруг, стала активно возвращать всех обратно в помещение. Однокашники, недолго, и как-то вяло, посопротивлялись, но, все же, медленно побрели в корпус.

Бобра увезли на скорой. Ходили слухи, что тот еще был жив, когда его грузили в карету. Но те, кто видел проломленную голову, были предельно уверены – Жека Бобров не жилец. Еще пару дней опрашивала милиция. Вопросы всем задавали одни и те же: «Где был? Что видел? Что слышал?». Затем выселение, общага, ПТУ… Те, кого удавалось встретить после выпускного, только разводили руками и пожимали плечами, уныло отмечая, что ничего хорошего, видимо, с Бобром быть не может. Даже если выжил, то явно стал дурачком.

[Svasti]

[Хворобьев]

уж не Диман ли, во время своего коматоза, его каменюкой приголубил?

[servaly]

уж не Диман ли, во время своего коматоза, его каменюкой приголубил?

Дык, откуда же мне знать-то? Я и сам еще пока до конца не дочитал

[Homo ergaster]

Мне кажется это прораб Кузяев его, того...

[servaly]

Мне кажется это прораб Кузяев его, того...

То есть, Бобра похоронили по-любому. Да?
А он живой

[Хворобьев]

Не живой он... занавески от него даже не шевелятся

[servaly]

Не живой он... занавески от него даже не шевелятся

Всё! Буду молчать, а то проболтаюсь

[servaly]

Глава 12. Шрам

Димка, не без усилия, заставил взять себя в руки и постараться трезво оценить обстановку. Допускать мысль о мистической чуши желания не было никакого, но рационального объяснения происходящему найти тоже не удавалось. Он медленно привстал, непонятно для чего вслушиваясь в малейшие шорохи, и вернулся в комнату. Пакетик с белым порошком никуда не исчез. Он продолжал лежать там же, где был оставлен Бобровым.

Бобровым? Ну, да… Кем же еще? Димка своими глазами видел, как тот бросил пакетик на подоконник. Он даже помнил, каким небрежным было движение его руки во время броска.

В очередной раз выругав себя за страх перед потусторонней чушью, Виноградов подошел ближе. На балконе, все на том же месте, стоял небольшой телескоп. Он вышел наружу и подошел к трехногой трубе. Подошел осторожно, на цыпочках, будто боясь, что та сейчас исчезнет, как это несколько минут назад сделал Бобер. Но на этот раз ничего сверхъестественного не произошло. Труба оставалась на месте и никуда исчезать не собиралась. Более того – выглядела она вполне реальной и настоящей. Виноградов притронулся кончиками пальцев к холодной поверхности объектива и сглотнул скопившуюся от волнения слюну.

Небо становилось все светлее. И хотя луна все еще выделялась на его фоне ярким пятном, с каждой минутой этот контраст становился все менее заметным.

Виноградов и сам не знал, от чего ему вдруг пришла мысль посмотреть в телескоп, когда он составлял список желаний. Никогда раньше его эта мысль не посещала и острого желания, а тем более мечты, узреть космическую соседку вооруженным глазом не было. Видимо, просто не знал, чего бы эдакого захотеть, а молчать перед Бобром было как-то не удобно. Вот и ляпнул первое, что пришло в голову. Ну, а чем не желание? Интересно, как ни как. И раз уж выпала такая возможность, то почему бы не посмотреть?

Он закусил нижнюю губу, пристроился к окуляру, отыскал ночное светило и навел резкость. В глаз ударил неожиданно яркий свет. Это была она! Димка, как завороженный рассматривал то, что много раз видел на картинках и фотографиях. То, что с одной стороны было очевидным, будничным, но в то же время непостижимо завораживающим!

Теперь это была не просто луна. Димка рассматривал планету!

- Обалдеть… - прошептал он, сам не замечая, что говорит это вслух.

Внизу, около подъезда общаги, кто-то негромко насвистывал до боли знакомую мелодию, но вспомнить где он ее слышал, Виноградов не успел.

- Красиво. Да?

Это снова был Бобров. В утренней тишине его голос был хорошо слышен. Димка оторвался от окуляра, сделал шаг к перилам и посмотрел вниз. Жека стоял в свете уличного фонаря, сунув руки в карманы джинсов, и широко улыбался. Улыбка эта была такой обезоруживающей, такой искренней, что Виноградову, вдруг, стало стыдно за свои нелепые, детские страхи. Да и не был похож Бобер на призрака. Очень даже реальный, живой человек. Даже тень отбрасывает вполне реальную. От этой мысли Димке стало смешно.

- Ты где ее выдрал-то? – стараясь говорить как можно доброжелательнее, спросил Виноградов.

- Места надо знать. Хотя, смотря о чем ты спрашиваешь, - Бобер улыбнулся еще шире.

- Я про трубу.

- А-а-а… - даже с каким-то разочарованием протянул Жека, - Во дворце пионеров одолжил.

Димка не понял, шутит он или правду говорит. Да и какая разница? Снова стало стыдно. Ведь, старается человек! Непонятно для чего ему это все нужно, но старается! Раздобыл где-то трубу эту… Он уже и думать забыл, что хотел в нее посмотреть, а этот… М-м-м… В-общем-то, чужой человек не забыл. Принес!

Никогда и никто для Виноградова ничего бескорыстно не делал. Никогда и никто! Может быть, в этом все дело? Может, поэтому терзают дурацкие сомнения и нелепые страхи? А если и корысть какая-то в поступках Бобра имеется, то сложно даже представить, какая именно. Что взять с нищего сироты?

Идиотская привычка, выработанная еще с детдома, постоянно чувствовать себя потенциальной жертвой! Выискивать опасность во всем и во всех! Бояться, опасаться, прятаться!

Щеки горели от стыда. Было стыдно за себя. За свою слабость. За трусость, в конце концов!

- Слышь, ты омаров когда-нибудь пробовал? – стараясь, чтобы голос звучал как можно более благожелательно, спросил Виноградов.

- Ни разу! – пожал плечами Бобер.

- А пиво у тебя есть?

- Чего нет, того нет, брат. Извини. Тут – промашка вышла.

- Ну, тогда давай без пива. А то и в самом деле пропадет до утра деликатес. Жалко, если испортится. В холодильник класть нельзя – сопрут. Так что поднимайся.

Тот, в ответ, неопределенно махнул рукой, но все же побрел к подъезду. Димка, почувствовав, как гора падает с плеч. Удовлетворенно выдохнул и, ловко подхватив на ходу контейнер с членистоногим завтраком, отправился на кухню.

Когда вода в кастрюле уже начинала закипать, дверь отворилась, и в кухню вошел Бобер. Он прямо у порога расставил в стороны руки, потянулся всем телом и скоро потер ладоши, всем своим видом выражая предвкушение.

Димка, не смотря на твердое решение игнорировать свои нелепые опасения о сверхъестественном однокашнике, все же бросил робкий взгляд на Жекин затылок. Тот, как назло, именно в этот момент решил его почесать. Длинные, кудрявые, светлые, как спелая пшеница, волосы вихрем взметнулись вверх, не давая рассмотреть, что творится под ними. Видимо, Бобер этот мимолетный взгляд заметил, потому что на мгновение замер, глядя Димке в глаза. Рот его был чуть приоткрыт. Он явно размышлял, решаясь на какой-то поступок. Затем скривил губы, деловито пустил глаза под лоб, повернулся к Виноградову спиной и, погрузив в шевелюру обе пятерни, организовал на затылке небольшой пробор.

У Димки перехватило дыхание. Из-под густых, кудрявых волос показался уродливый, испещренный какими-то насечками шрам. А череп в этом месте был вогнут внутрь не меньше, чем на пару сантиметров. Бобер опустил руки и снова повернулся к Виноградову лицом.

- Вот такие дела, братан. Такие пироги.

- Да уж… Крепко тебя, однако.

- Врачи с того света достали. В коме больше месяца провалялся.

- Так, а кто это сделал? Поймали?

- Неа, - пожал плечами Бобер, уселся на кухонную табуретку и, зачем-то, принялся ковырять ногтем мизинца между зубами.

- Ну, как так? Ты же знаешь кто тебя так?

- Знаю, - спокойным, будничным голосом ответил Бобер, будто речь шла о покупке булки с изюмом, а не о попытке его убийства.

- Так кто?

- Блин, Муха, ну че ты прикипел со своими расспросами? Я же тебе в душу не лезу? Что было, то было. Забыли и живем заново. Или тебе обязательно виноватых во всем искать?

- Да не то, чтобы искать… - промямлил Виноградов, - Просто странно это.

- Ну, что странно, братан? - Бобер повысил голос, явно начиная нервничать, и каждое новое слово он произносил все громче, плавно переходя на крик, - Кто из нас святой? Ты? Я? Тебя в жизни сколько раз унижали? Сколько били? Сколько раз тебя с говном смешивали? Вот лично тебя! Муху! Димаса Виноградова! Да, бля, нахер далеко ходить? Сколько раз лично я тебя…?

Бобер запнулся, не договорив. От напряжения на его шее проступили вздувшиеся вены. Он как-то скривился, громко сглотнул, осклабился, сделал глубокий вдох и с шумом выдохнул.

- Всё. Короче, Димас, давай эту тему замнем, и больше к ней не будем возвращаться? Я бы вообще полжизни отдал за то, чтобы кое-какое дерьмо вообще никогда не вспоминать. Так что давай… Вари своего рака, прыгай с парашютом и что ты там еще собирался делать? Маринку, кстати, трахнул?

Он ехидно улыбнулся. Димка покраснел и отмахнулся.

- Ну, дело житейское. Значит, будет к чему стремиться. А про это, - он указал большим пальцем на свой затылок, - Больше ни слова. Добро?

- Добро, - неуверенно согласился Виноградов и чуть заметно вскинул брови.

- Вот и ладненько, - тут же преобразился Бобер, снова сверкая фирменной улыбкой, - Где там наш клешнерукий? Давай его сюда! Искупаем с пузырьками! И с укропчиком! Эх! Красота!

[ScorpAlex-13]

словами автора - Эх! Красота!

[DoctorX]

Замечательно, Сережа!
Ждем с нетерпением продолжения!

[ЯЛЕС]

Спасибо за очередную главу , ждем продолжения

[servaly]

Глава 13. Перемены.

Вкус у омара оказался вполне ожидаемым. Димка много раз ел вареных пресноводных раков, и предполагал, что мясо их морского собрата окажется чем-то подобным. Так и вышло. Не было ни «вау!», ни «ух ты!», ни даже «хм…». Вкусно, немного пикантно, оригинально, но не более. Рак, как рак. Чуть сильнее пахнет рыбой, чуть более соленый и мясистый. На этом отличия заканчивались. Это даже слегка разочаровало. Ведь платят же люди немалые деньги за деликатесных монстров! Что-то особенное в них находят! А тут, наверное. Единственная возможность попробовать заморскую диковинку и такой облом – не прочувствовал.

- Понты это всё. Пусть и не дешевые, но все равно понты. Благо, на халяву достались. Знал бы – другое желание загадал, - Димка улыбнулся, - Слышь, Бобер, а можно вопрос?

- Валяй! – несмотря на то, что на кухне стоял фантастический аромат, Жека даже не притронулся к экзотической еде, а просто сидел, вальяжно развалившись на старом, обшарпанном стуле с высокой спинкой, и забросив ноги на подоконник. Он задумчиво пялился в окно на легкий утренний туман.

- Зачем тебе это все?

Бобер обернулся к Виноградову и нахмурился, всем своим видом демонстрируя полное непонимание.

- Ну, все это… - Димка никак не мог подобрать слова, чтобы сформулировать вопрос, хотя был почти уверен, что тот и так должен понимать, о чем он его хочет спросить, - Ну, список этот… Предложение жизнь изменить… Не знаю…

Бобер, как назло, продолжал пялиться на однокашника. Тогда Виноградов решил начать издалека.

- Ладно. Давай начистоту. Только без обид! Мы с тобой никогда не были друзьями. Так?

Тот скрестил руки на груди, прищурил один глаз, словно прикидывая насколько эти слова соответствуют истине, чуть скривился и аккуратно кивнул.

- Да – выросли в одном доме. Да – ели из одного котла. Но это все! Все, что нас с тобой хоть как-то объединяет! Понимаешь? И если уж совсем-совсем начистоту, то мне и вспомнить-то о тебе нечего, кроме постоянных унижений. Да я, блин, всю жизнь только и делал, что Бобра боялся! Я хочу сказать, что не понимаю, что происходит, Жень. Почему, вдруг, такие перемены? Что за стремление поучаствовать в моей жизни? Что это? Совесть проснулась? Грехи решил замолить? Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, что это так.

- А можно теперь я тебе вопрос задам? – серьезно спросил Бобров, и не стал дожидаться разрешения, - Это ты кокса нюхнул или тебя так от лобстера плющит?

Виноградов на мгновение даже подумал, что перегнул палку и уже собирался извиниться за сказанное, но Бобер, как ни в чем не бывало, улыбнулся, сбросил ноги с подоконника, уперся локтями в колени и посмотрел на него.

- Муха, люди меняются. Причем все. Фишка в том, что с одними эти изменения происходят настолько буднично и незаметно, что они и сами их не замечают, а с другими – в один миг. Ба-бах! И жизнь делает крутой поворот. Почему? Все просто – стрессы. Одним ставят диагноз и упекают в психушку, другие становятся смиренными и уходят в монастырь, третьи отвергают прошлое и начинают новую жизнь, получая удовольствие от каждой прожитой минуты, четвертые плюют на мораль и идут убивать за деньги или ради удовольствия. Вариантов множество. Жизни не хватит все перечислить. Но главное здесь не следствие, а причина – толчок, катализатор, удар! Чем сильнее толчок, тем крепче перемены. Понимаешь? А самое интересное во всем этом то, что никто, кроме самого изменившегося человека, логики в его поведении не понимает. Шизофреника не пытаются понять, чтобы согласиться с его больным воображением. Его лечат. За человеком, постриженным в монахи, не следуют дружной толпой в монастырь любящие его люди. Они просто принимают его поступок таким, каков он есть. И даже если монах будет изо всех сил доказывать, какое правильное решение он принимает, уходя в монастырь, его не поймут. Согласиться могут, поддержать могут, попытаться отговорить тоже могут, но не понять. Они не получали того толчка, который получил он. Только ему одному ясны причины. Я такой толчок получил, и то, что ты сейчас наблюдаешь – это следствие моих перемен. Для тебя они удивительны, для меня – логичны и однозначны. Но объяснить тебе их причину не получится, как бы мне этого ни хотелось. Понять их способен только ты сам. И рано или поздно ты должен будешь понять. Собственно, для этого я и стараюсь. Вопрос только в том, нужно ли тебе это? Иногда жить без ответов значительно легче, чем с ними. А иногда ответы мешают настолько, что жить становится просто невыносимо.

Чем дольше Виноградов слушал этот монолог, тем сильнее у него отвисала нижняя челюсть. Ничего подобного от… Евгения (назвать его Бобром теперь просто язык не поворачивался) он не то что не ожидал… Это было просто невероятно! То, что перемены в нем произошли – было несомненным фактом. И теперь Димка в этом даже не сомневался. Но чтобы настолько! Первое, что пришло в голову, было: «Травма головы! Ну, точно ведь! Побывал человек в шаге от смерти, переосмыслил жизнь и изменился. А может наоборот крыша поехала? Вмятина на затылке солидная. Такое бесследно не проходит. Последствия однозначно должны быть. Затем пришла другая мысль: Бобер вступил в какое-то религиозное кодло, и ему там хорошенько промыли мозги! Отсюда и «волшебное стремление помочь». Они все так поступают! Находят какого-нибудь олуха, вроде забитого однокашника, выдумывают для него кучу проблем, потом начинают всячески поддерживать «в трудную минуту», объяснять, что только с их помощью он сможет отделаться от этих надуманных «проблем». Затем «проблемы» решаются, причем даже без их непосредственного вмешательства, и ты им уже должен! Они тебя убеждают, что без них проблема никогда бы не решилась и вуаля! Ты завербован к чертям собачьим! Отдаешь им все, что у тебя есть… Хотя, стоп! У меня все равно ничего нет. Тогда что?»

«Бли-и-и-ин…» - в голову Виноградова разрывной пулей ворвалась очередная страшная догадка, - «Бобер стал гомиком! Точно! Гомосек! Вот тебе и разговоры о переменах, о всяких там толчках… Твою же маму за ногу! А я мозг ломаю, что еще за толчки такие?! А это он на те самые толчки намекает, которые глину по трубам гоняют! Фу, мля! Этого только не хватало!»

Размышления прервал скрип дверных петель. Они оба обернулись на звук. В кухню вошла Маринка. На соседке был только легкий атласных халат и большие плюшевые тапки в виде котят. Она молча набрала воды в чайник, подошла к печке и зажгла газ. Затем посмотрела на Димку и спросила:

- Не спится?

Тот только пожал плечами.

- Я тоже не смогла уснуть. Перед глазами этот таксист. Ты не куришь?

- Я нет, - пожал плечами Виноградов.

- Жаль. Я бы закурила.

Бобер никак на эту фразу не отреагировал. Он снова сидел в прежней позе, закинув ноги на подоконник, и продолжал отрешенно пялиться в окно.

- А выпить? – Маринка как-то виновато улыбнулась.

Димка удивился ее вопросу, но сообразил, что девушке просто нужно чем-то снять стресс и, долго не раздумывая, предложил:

- Кокс есть.

У девушки округлились глаза.

- Что есть?

- Кокс, - повторил Виноградов, сам не веря в то, что это говорит.

- В смысле «кокс»? Наркотики, что ли? Кокаин? – Маринка даже улыбнулась от удивления, - У тебя?

- Ну, да, - Димкино лицо все сильнее заливал густой румянец. Он уже успел пожалеть, что признался.

Соседка тихонько прыснула со смеху и закусила нижнюю губу. При этом ее брови скользнули вверх.

- А тащи! – с каким-то детским задором в голосе скомандовала она и снова хихикнула.

[DoctorX]

Ну, вот, опять на самом интересном месте!

Ждем продолжения, Сережа, увлекательная вещь выходит!

[Хворобьев]

что-то тут не так... Маринка Бобра вобще видит? чего бы ей у него цигарку не стрельнуть?